Текст книги "Пиппа бросает вызов"

Автор книги: Джой Адамсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Пиппа и Мбили встречаются вновь

Однажды утром, когда мы переезжали Мулику, наше внимание привлекла оживленная болтовня обезьян верветок. Немного спустя мы увидели, как из травы примерно в ста ярдах от дороги выглянул гепард. Это была Мбили как раз на границе своих владений. Боясь, что из-за непрерывных дождей она сильно изголодалась, я взяла ногу козы, подошла и положила ее на землю в двух ярдах от Мбили. Она тут же утащила ногу к ближайшему дереву, а я пошла за ней следом и смотрела, как она уничтожает мясо до последнего волоконца. Оказалось, что она отлично умеет раскалывать даже трубчатые кости, – вот как она была голодна. Но выглядела она прекрасно – ее шерсть настолько потемнела, что поначалу я едва не спутала ее с Тату. Мне нужно было всегда безошибочно различать детей Пиппы, и я сфотографировала их всех сзади, чтобы ясно были видны пятнышки вокруг основания хвоста – иногда они составляли непрерывное кольцо, в которое входило до восьми пятен. Рисунок был строго индивидуальным и никогда не менялся, так что по этому признаку я сумела бы различить всех наших гепардов даже много лет спустя, когда и внешность, и поведение у них могли измениться.

Мы поехали дальше, на равнину Ганса, и нашли там Пиппу. Семейство резвилось на солнышке – им выпало редкое развлечение среди затяжного ненастья. Когда они наелись, я собрала все остатки, на всякий случай – а вдруг мы снова встретим Мбили, ведь она, может быть, уже ждет прибавления семейства.

Подъезжая к тому месту, где мы встретили ее утром, я позвала ее, и в ответ на мой зов голова гепарда высунулась из травы ярдах в пятистах от нас. Мы с Локалем стали потихоньку подходить и тут заметили второго гепарда рядом с первым – это были Уайти и Тату! Тату сразу же кинулась на нас, и я поспешно бросила мясо – это отвлекло ее внимание на некоторое время. Когда Уайти тоже пошла к мясу, я увидела, что она на сносях и вот-вот должна родить. Вдруг, откуда ни возьмись примчался третий гепард, и – «прр-прр» – Мбили вне себя от радости бросилась к сестрам. Но только Тату встретила ее приветливо – они лизали друг дружку, мурлыкали и носились вокруг нас. Уайти держалась в сторонке и свирепо рычала на Мбили, когда та пыталась подойти поближе. Но отделаться от Мбили было не так-то просто: она применяла все свои уловки, чтобы смягчить Уайти, – и нежно мяукала, и перекатывалась на спину, приглашая поиграть, но все напрасно. Мбили изо всех сил старалась завоевать любовь своей сестрицы, а та с не меньшим упорством продолжала ее отгонять. Каждая хотела поставить на своем: постепенно, поглощенные этим соревнованием, они прошли ярдов сто до одинокого дерева, и там запыхавшаяся Уайти наконец уселась на землю. Очень трогательно было смотреть на Мбили: она призвала на помощь всю свою проницательность, весь такт и, передвигаясь ползком, почти незаметно, наконец подобралась к Уайти на расстояние около двух ярдов и села рядом. А пока происходили все эти маневры, Тату съела остатки мяса, не оставив сестрам ни крошки, и тоже устроилась отдыхать неподалеку от нас.

Все это время мы с Локалем стояли совершенно неподвижно и только увидев, что сестры успокоились, стали потихоньку пятиться обратно к дороге – мы не хотели мешать им вновь подружиться. Но Мбили провожала нас до самой Мулики, пока мы не перешли на ту сторону, за пределы ее территории.

Все три сестры теперь оказались на территории Мбили, и Пиппа тоже: ее отделяла от взрослых детей только затопленная Канава Ганса. В последний раз я встречала всех трех сестер девять месяцев и двадцать дней назад, у въезда в заповедник со стороны Муреры – это было в четырнадцати милях отсюда. С тех пор Уайти и Тату несколько раз видели вместе возле холма Мугвонго, примерно в двенадцати милях в противоположную сторону. Мбили всегда бродила одна между Пятой милей и Скалой Леопарда. Теперь все они стали гораздо крупнее матери и были в превосходном состоянии.

Не только по внешнему виду Уайти, но и по той ярости, с какой она встречала все заигрывания Мбили, я поняла, что она принесет котят в ближайшие двое суток. Но теперь я знала, что все три сестры сумели прекрасно перенести даже суровый период дождей, и поэтому сказала Локалю и Стенли, что кормить их мы больше не будем. Мы можем сделать исключение только для Уайти, если она с малышами окажется в безвыходном положении. Нельзя же сводить на нет все то, чему они научились, живя на свободе.

Стоило только один раз дать Мбили мяса – и она уже поджидала нас на следующее утро возле Пятой мили! Я почувствовала себя совершенно несчастной: мне нужно было проявить жестокость – ведь это ради нее, для ее же пользы. Но меня очень подвели Локаль и Стенли: несмотря на мои предупреждения, они все-таки позвали Мбили, и, разумеется, она пошла за нами. Они не поняли, что я поступаю так, стараясь предотвратить ее столкновение с Пиппой. Мне пришлось прибегнуть к самым разным уловкам и ухищрениям, чтобы избавиться от Мбили, которая доверчиво трусила за нами. В конце концов она куда-то исчезла, и мы прошли дальше еще целую милю. Как только я разглядела наше семейство в бинокль – они были ярдах в пятистах от нас, – мы тут же принялись закладывать витаминную подкормку в небольшие кусочки мяса, чтобы все было готово к их приходу. Поглощенная этим делом, я и не заметила, что Мбили снова догнала нас и теперь сидит, не сводя с меня глаз, всего в нескольких ярдах!

Тут подошла Пиппа с детьми, но, увидев Мбили, все они мигом умчались. Это меня удивило, однако вскоре я поняла, как плохо знаю Пиппу: она убежала только для того, чтобы спрятать детей в безопасное место. Теперь она вернулась свести счеты с Мбили. С угрожающим рычанием она припала к земле, так что голова ее оказалась ниже, чем плечи, а глаза с убийственным упорством сверлили Мбили. Но Мбили вела себя точно так же. С мужеством отчаяния я пыталась предотвратить столкновение. У меня не было ни малейшего сомнения, что победит Мбили, на ее стороне было физическое преимущество – она стала гораздо крупнее Пиппы, – да и моральное тоже – ведь она защищала собственную территорию. Все мои попытки вмешаться ни к чему не привели – гепарды уже сошлись. Вот Пиппа приготовилась к прыжку, но тут Мбили внезапно перекатилась на спину и тихонько застонала, объявляя капитуляцию.

Пиппа немедленно повернулась и пошла к дереву, под которым я положила потроха. Обычно она к ним и не притрагивалась, но сейчас, на глазах у Мбили, которая была от нее всего в десяти ярдах, уплетала их с удовольствием. Я едва успела спасти кусочки мяса с витаминами – пусть хоть что-нибудь достанется малышам. К моему удивлению, Пиппа тотчас же вернулась к своим детям: им было приказано сидеть на месте, пока она выясняла отношения с Мбили. И теперь все они ждали, когда я принесу им мясо, которое было у меня припрятано в корзине, подвешенной на дереве.

Пока они расправлялись с мясом, Мбили подобрала все остатки от трапезы Пиппы, а потом спокойно отправилась к стаду газелей Гранта, показавшемуся на горизонте.

Тут я наконец перевела дыхание. Слава богу, драки, кажется, не будет. Но как мне хотелось узнать, что это: только временное перемирие или Пиппа и Мбили на моих глазах разошлись, чтобы никогда не встречаться? Я знала, что и львы, и волки «сдаются» на милость победителя в битвах за первенство: волк опрокидывается на спину, подставляя глотку – самое уязвимое место, а лев открывает незащищенное брюхо. Ни в том, ни в другом случае победитель никогда не пользуется выгодой своего положения – ему достаточно того, что противник признал себя побежденным. До сих пор мне никогда не приходило в голову, что точно такой же «закон чести» руководит и гепардами, матерью и дочерью, когда ни борьба за место вожака, ни само собой разумеющаяся власть матери над детенышем не могут толкнуть их на бой. Должно быть, то, чему я стала свидетельницей, было проявлением врожденного правила: детеныш не смеет вступать в борьбу со своим родителем, даже несмотря на бесспорное, как в данном случае, право защищать свои владения и невзирая на явный перевес в физической силе. Конечно, можно было рассуждать и так: Мбили уступила, почувствовав, что Пиппа будет защищать своих детенышей с решимостью, какую обычно не проявляют в сражениях с соперниками. Но ведь, с другой стороны, сама Мбили могла оказаться беременной, как Уайти, и тогда у нее тоже были бы две причины вступить в бой: защита детенышей и охрана территории.

Но как бы мы ни толковали поведение Мбили, интересно вот что: за все последующие дни мы ни разу не находили ее следов ближе чем в нескольких сотнях ярдов от Пиппы, а некоторое время спустя рабочие видели ее примерно в миле от того места, где произошла стычка.

Пиппа оставалась на территории Мбили, на равнине Ганса. Это было самое сухое место во всей округе, и здесь собралось множество разных животных. Однажды мы видели, как Мбили подкрадывается к стаду из двадцати шести канн, где был маленький теленок; другой раз она решила попытать счастья и стащить детеныша газели Гранта, но всякий раз мать прогоняла ее прочь. Нам было все труднее добывать коз, и мы почти обрадовались, когда Джордж наткнулся на жирафа, увязшего в жидкой грязи, – должно быть, он погиб незадолго до того, как его нашли. И хотя жираф не входит в меню дикого гепарда, всем нашим его мясо очень понравилось, и они каждое утро ждали под тем же деревом, когда мы привезем новое лакомство.

Однажды нас встретила только Пиппа, и я почувствовала, что случилась беда. А когда немного погодя она позвала: «прр-прр» и малыши прибежали на зов, я заметила, что Сомба как-то странно принюхивается к следам и прислушивается к шороху травы, раздвигаемой другими малышами.

Когда она подошла поближе, я увидела, что оба глаза у нее закрыты и ужасно распухли. Нижние веки почернели, а глазные яблоки затянула толстая пленка, похожая на третье веко, оставив чистым только крохотное пятнышко в наружном углу правого глаза. Несчастная Сомба шла, как слепая, ловя звуки и запахи, но больше никаких повреждений я не заметила. Должно быть, кобра плюнула прямо ей в глаза. Я дала ей вдоволь мяса, и она охотно брала его у меня из рук. Потом она даже хотела поиграть вместе с остальными детенышами, но вскоре легла и закрыла глаза. И тут – только этого не хватало! – я увидела Мбили в нескольких сотнях ярдов возле дороги. К счастью, на дороге показался лендровер, и Мбили исчезла. Я узнала директора заповедника и, остановив машину, сказала ему, что с Сомбой случилось несчастье. Он посоветовал промыть ей глаза слабым раствором марганцовки. Марганцовка у меня была, и мы пошли за ней в лагерь. Возвращаясь с лекарствами в послеобеденное время, мы увидели след Мбили возле Пятой мили. Очень обрадованные, что теперь их с Пиппой разделяет около двух миль, мы пошли дальше к равнине Ганса; наши гепарды оказались на прежнем месте.

Я захватила большой кусок ваты и побольше раствора марганцовки – вполне возможно, что почти все прольется впустую, пока я буду пытаться лечить Сомбу. Стоило мне подойти к ней, как она пришла в бешенство и стала яростно отбиваться от меня вслепую. Пришлось дожидаться, когда она примется пить молоко, – тут я быстро прижала к ее глазам пропитанную раствором вату, так что ей залило марганцовкой всю мордочку. Еще четыре дня подряд я повторяла этот трюк, пользуясь любой возможностью. За это время глаза у нее почти совсем очистились, и маленькая ведьма теперь прекрасно видела, куда «нацеливать» свои когти. По крайней мере эта успешная защита показала мне, что она совсем здорова, и я обрадовалась, что не пришлось пустить в ход снотворное, и уже не нужно тащить Сомбу в лагерь в большой сумке, которую я прихватила на тот случай, если придется поместить ее в вольер для лечения.

Я глубоко сочувствовала Сомбе, но все же не настолько, чтобы испытывать и на себе последствия встречи с коброй. А это едва не случилось. Я попросила Локаля починить пол в «ванной комнате», пристроенной к моей хижине. Только он ушел, как тут же прибежал обратно и показал мне ногу, забрызганную какой-то мутной жидкостью – это был яд плюющей кобры. Она пряталась под досками пола, и он заметил ее, как только приподнял доску; за ту секунду, пока брошенная доска шлепнулась на место, кобра успела плюнуть; к счастью, из-за своей неудобной позиции она не попала ему в глаза (но все же кожа, пораженная ядом, сошла и по всей ноге остались светлые обесцвеченные шрамы). Мы с величайшими предосторожностями снова приподняли доску – и вот она, я ясно увидела ее в полумраке: серая кобра толщиной с мою руку, свернувшаяся в тугой клубок. Мне расхотелось выгонять ее оттуда палкой – убить такую огромную змею нам все равно было нечем, а вдруг она разозлится и начнет кусаться? Так что мы решили пойти за помощью к директору. Не успели мы отойти от лагеря, как он сам подъехал к нам на своем «волво» с двумя ведущими осями – только на этой мощной машине и не рискуешь застрять на наших грязных дорогах. Удивительно, что кобра осталась на месте после того, как Локаль открыл ее убежище, а потом прихлопнул упавшей доской; она все еще была там, и директор всадил полный заряд прямо в тугие кольца. Это было настоящее чудовище – семь футов четыре дюйма! А самая крупная плюющая кобра, по авторитетным источникам, превышала девять футов. Но с меня было вполне достаточно и семи, чтобы отбить охоту пользоваться ванной комнатой вместе с плюющей коброй. Под досками мы нашли много углублений и вмятин – должно быть, она довольно давно поселилась под полом.

В спальне у меня обитало еще одно пресмыкающееся – самка агамы длиной примерно фут. Была она тускло-бурого цвета – нищенское рубище по сравнению с броским нарядом самца, у которого бирюзовое тело и ярко-оранжевая голова. В нашем лагере поселилось несколько этих безобидных ящериц, но именно эта самочка почти совсем приручилась: много недель она спала в ямке у двери, прямо под засовом; она нисколько не пугалась, если я задевала ее, запирая дверь.

Бок о бок с агамами ютились маленькие гекконы, они откладывали яйца в стенах из пальмовых стволов, устраивая детские в удобных ямках, хорошо защищенных от дождей и врагов. Эти мирные существа совсем меня не боялись, особенно в сумерках, когда я включала свет и к лампе устремлялось множество насекомых. Тут гекконы устраивали засаду и молниеносно ловили одно насекомое за другим, однако они никогда не подбирались чересчур близко к горящей лампе.

Раз уж я пишу о холоднокровных животных, то надо признаться, что раньше мне было невдомек, какую помощь хищникам оказывают лягушки. Я поняла это, наблюдая за Пиппой. Уже две недели она провела на равнине Ганса, и вот однажды утром мы с ней внимательно прислушивались к хору лягушек – они распевали в нескольких сотнях ярдов вверх по руслу.

Внезапно кваканье оборвалось. Пиппа бросила: «прр-прр», и семейство мгновенно скрылось из глаз. Потом мы нашли свежие следы льва, которые вели к канаве; лев, очевидно, напугал лягушек, а их внезапное молчание предупредило Пиппу об опасности.

Погода наконец улучшилась, и Пиппа отыскала прекрасное место для встреч под большой терминалией, в миле от Мулики. Когда бы мы ни появились, стоило нам позвать – и гепарды не заставляли себя ждать, особенно если они успели проголодаться. Дважды они не приходили, но оба раза кружащиеся грифы приводили нас к туше только что добытой молодой газели Гранта. И каждый раз Пиппа сидела невдалеке и так долго позволяла малышам возиться с добычей, что я не сомневалась – она хочет, чтобы они научились вспарывать туше брюхо. Сомбе было не до того – она защищала добычу, стараясь отогнать от нее Тайни, так что оставался один только Биг-Бой. Ему наконец удалось вытащить внутренности. Только после этого Пиппа приняла участие в общей трапезе.

Снова настало рождество. К этому празднику у меня в «кабинете» вывелось уже пятое поколение нитехвостых ласточек, и птенцам как раз пришла пора слетать с гнезда. Эти славные птички доверяли мне безгранично, не обращали ни малейшего внимания на мою постоянную возню прямо под их гнездышком, устроенным на стропилах. В пяти футах от гнезда я прикрепила насест, и теперь родители сидели на нем, приглашая птенчика расстаться с гнездом. Но слеток никак не мог набраться смелости и еле-еле удерживал равновесие на самом краю гнезда; ему было, должно быть, очень страшно, хотя родители старались подбодрить его оживленным щебетом. В конце концов они улетели из хижины, чтобы выманить птенца, и добились своего – он нырнул вниз и спланировал на насест, цепляясь за него, как утопающий за соломинку. Родители в тот же миг прилетели и уселись справа и слева от своего перепуганного дитяти, заливаясь веселым щебетом. И все это происходило в каких-нибудь двух ярдах от моего стола, пока я писала письма. Я очень полюбила это счастливое семейство – они жили рядом с нами уже два года и, очевидно, считали нас совсем безобидными существами.

Дождавшись успешного завершения этого эксперимента, я занялась новогодней елкой. Я нашла маленькое деревце баланитеса и развесила на его длинных шипах набор елочных украшений, который собрала за многолетнюю жизнь в зарослях; все игрушки присланы друзьями с разных концов света, так что это была поистине интернациональная коллекция.

Праздничный наряд довершила золотая мишура, и деревце выглядело хоть куда. В этом году у меня к празднику был припасен сюрприз для наших работников – новогодняя песенка «Мирная ночь, святая ночь» на языке суахили. Эту запись мне подарили в австрийском посольстве, перевод был сделан для африканцев в честь стопятидесятилетия со дня создания этой знаменитой австрийской новогодней песенки. И вот, когда я зажгла свечи и раздала всем обычные подарки – сигареты, сласти и деньги, – мы поставили пластинку на проигрыватель, который Джордж преподнес мне к Новому году. Меня глубоко тронули эти минуты – я видела, как мои помощники слушают, а глаза их раскрываются все шире и наполняются мягким светом, потому что музыка находила отклик в их сердцах. Как много значило для меня, уроженки Австрии, это впечатление, произведенное музыкой на трех простых африканцев, не видевших ничего, кроме родных зарослей.

Впервые за много лет мы с Джорджем проводили рождественский вечер вдвоем, и когда свечи догорели, мы остались сидеть в темноте, глядя на мириады сверкающих звезд и слушая полную смысла тишину, окружавшую нас. Я подумала о людях, встречающих рождество в совершенно иных условиях – там, где неоновые огни и вспышки фейерверка озаряют темноту ночи, а громкоговорители не смолкая вопят новогодние песенки одну за другой, стараясь перекричать грохот уличного движения. Я думала о множестве проблем, над которыми приходится ломать голову нам, людям, с тех пор, как мы стали жить по собственным, чисто человеческим законам.

Как разительно отличаются они от первозданной естественной системы ценностей, сложившейся в процессе эволюции природы за миллионы лет!

Как же обитателю города, запертому в комнатах с кондиционированным воздухом, в бетонном лабиринте небоскребов, где чистый воздух и спокойствие стали недоступной роскошью, как ему понять законы экологии, основанные на сотрудничестве и взаимопомощи всего живого на Земле? Ведь чувство уверенности он черпает из своего банковского счета, претендует на положение в обществе в зависимости от материальной обеспеченности, изобретает все новые синтетические лекарства и заменители пищи. Способен ли он постигнуть те вечные законы природы, которые поддерживают жизнь на нашей планете так долго, что мы и представить себе не можем? Может ли человек, непомерно раздувающий свое «я», человек, который устремил все силы своего интеллекта на уничтожение, может ли он понять, что все мы – только ничтожная часть «живой материи» и тоже входим в систему природного равновесия?

Чем дольше я живу рядом с дикими животными, тем больше убеждаюсь, как много мы можем перенять у них, точнее, как необходимо нам учиться у них, если мы хотим выжить. Нам нужно знать, как они решают проблемы территориальной принадлежности; как варьируют свое питание (в природе различные предпочтения и вкусы в выборе пищи обеспечивают возобновление растительности и сохраняют плодородие почв); как решают проблему регулирования рождаемости (ни львицы, ни самки гепарда не спариваются, пока дети нуждаются в их помощи); как воспитывают своих детей, не подавляя их своей властью, и как находят средства общения, позволяющие им лучше понять друг друга, не прибегая к насилию.

Негромкий рык льва вывел меня из задумчивости и напомнил о собственных проблемах. Одна из них: как пробудить живой интерес к охране дикой природы? Многие важные проекты удалось осуществить Фонду помощи диким животным в Англии, Фонду Эльсы, основанному в 1961 г. Но это общество существовало в основном на гонорары, которые я получала за книги и кинофильмы, и я знала, что необходимо найти другие источники средств, когда мои заработки иссякнут. Поэтому я основала Фонд помощи диким животным и в США – не только с материальной целью. Я надеялась, что мы сможем воспитать молодое поколение, которое примет горячее участие в работе по охране природы. И та и другая организации были благотворительными и, таким образом, освобождались от налогов.

А теперь мы поставили перед собой другую цель: сделать так, чтобы африканская молодежь вступила в ряды защитников диких животных, ведь именно их помощь в этом деле важнее всего. Этот план мы начали проводить в жизнь семь месяцев назад, незадолго до того, как у Пиппы родились ее теперешние детеныши. Я решила воспользоваться временем, пока она беременна – после появления малышей мне придется быть при ней неотлучно, чтобы подкармливать ее, – и вместе с одним из своих друзей поехала в заповедник Самбуру. Там мы встретились с группой африканских студентов, которые получили премии за лучшие сочинения о живой природе; бесплатная поездка в заповедник и была им наградой. По просьбе директора я провела дружескую беседу с этой группой, и все они выразили желание организовать Клуб охраны природы для африканцев.

Потом студенты приезжали в мой лагерь со своими преподавателями, чтобы обсудить дальнейшие действия. В результате был проведен трехдневный семинар, а вслед за этим получено согласие правительства поддерживать создание клубов охраны природы по всей Кении, а такие организации, как Африканский фонд охраны природы, Восточноафриканское общество охраны природы и Фонд Эльсы, должны были нести необходимые расходы. Мы с огромной радостью согласились помогать в этом добром начинании, тем более что инициатива здесь целиком исходила от африканцев, которые хотели привлечь и школы, и молодежные организации к делу охраны диких животных. Нам оставалось только убедиться, что их энтузиазм не остыл.

Все это было прекрасно, но меня ждал мой неотложный долг: узнать как можно больше о диких животных, ведь мне представилась единственная в своем роде возможность.

На другой день мы отыскали гепардов возле Пятой мили. Моросил мелкий дождик. Пиппа была очень неспокойна и все время вытягивала шею, стараясь разглядеть что-то за высокой травой. К сожалению, на размытой дождем земле было невозможно разобрать следы, и нам не удалось узнать, что ее так взволновало. На следующее утро она опять не находила себе места и, едва успев проглотить мясо, увела детей далеко от нас, на равнину. Немного погодя на дороге нам попался след двух львов.

Внезапно у меня появилось необъяснимое чувство, что на нас кто-то смотрит, и почти в ту же секунду Локаль схватил меня за плечо и шепнул, что львы затаились в кустах у самой дороги. Как только мы остановились, львы поднялись и уставились на нас. Я узнала Боя и Сасву – двух львов из прайда Джорджа. Они повернулись и не торопясь пошли в сторону, противоположную той, куда ушла Пиппа. Должно быть, им стало нелегко охотиться в такой сырости около болота Мугвонго, хотя они и прожили там два года, и они решили отправиться на поиски новых охотничьих угодий. Из-за львов нам стало очень трудно разыскивать Пиппу – они отлично знали мой особый сигнал, потому что я так же сигналила, сообщая Джорджу о своем прибытии, и, кроме того, они могли почуять запах мяса, которое мы несли гепардам, и пойти следом за нами.

Вернувшись в лагерь, мы узнали, что к нам заходил Угас; хорошо еще, что своих спутников – дикого льва и львицу – он оставил ждать поблизости, пока сам обследовал наши хижины.

Теперь-то я вполне поняла беспокойство, мучавшее Пиппу: она оказалась в окружении множества львов, но вся местность кругом превратилась в сплошное болото, и деваться ей было некуда, приходилось оставаться на том небольшом участке, где мы видели ее в последний раз.

Бедная Пиппа! На следующее утро она опять была на прежнем месте, и ее все так же терзала тревога – ясно, что львы еще рыскали вокруг.

Покормив наше семейство, мы проводили гепардов к невысокому термитнику – оттуда им было удобно осматривать местность, зато и сами они оставались на виду. Потом мы отправились домой, но не успели отойти и на сто ярдов, как из высокой травы не больше чем в десяти ярдах от нас показалась голова льва. От страха я застыла на месте, но тут же узнала Угаса. Он посмотрел на меня своим единственным глазом (незадолго до этого ему удалили поврежденный глаз), как будто ничего особенного не произошло – почему бы нам и не повстречаться в этих местах? – и через несколько минут снова скрылся в траве. Только теперь я почувствовала, что сердце у меня опять начинает биться. Ведь мы совершенно точно знали, в каком месте прячется Угас, и все же не смогли заметить ни малейшего признака, который указывал бы на присутствие такого крупного животного.

Уповая на то, что он достаточно сыт и не станет интересоваться молодыми гепардами, мы увели все семейство ярдов на пятьдесят в сторону – дальше они не пошли. Наутро весь заповедник утопал в густом тумане, мы ничего не видели дальше нескольких ярдов. Такого тумана я не припомню за все десять лет, проведенных в заповеднике. Оставалось только надеяться, что с Пиппой ничего не случится. Как я испугалась, увидев следы гепардов, перепутанные с львиными следами, на дороге к Канаве Ганса! Но возле сухого русла мы нашли все семейство в целости и сохранности. Они устроились на термитнике у дороги. Здесь рабочие недавно выкопали две глубокие осушительные канавы. Обе канавы соединяла бетонная труба, проложенная на глубине трех футов поперек дороги. Как только туман рассеялся, молодые гепарды сообразили, что труба – замечательное место для игр. Они гонялись друг за другом по длинному туннелю: один затаится в засаде на дальнем конце, а другой выскочит из темного отверстия или вдруг спрыгнет на противника сверху – не игра, а сплошное удовольствие! Меня это новое развлечение несколько удивило – совсем не в натуре гепардов забывать об опасности, они всегда оставляют свободным путь для отступления. Но, может быть, малыши вели себя так беззаботно потому, что знали: Пиппа здесь, рядом, она внимательно следит за любой опасностью и длинная дренажная труба не превратится для них в западню.

Потом игра в кошки-мышки им наскучила, и они перешли на кучи гравия, рассыпанные вдоль дороги. Не так-то просто было взбираться на сыпучий гравий, и малыши то и дело скатывались вниз, не успевая добраться до вершины. Но как только кто-нибудь становился «властелином горы гравия», он яростно защищал свои позиции, если соперники дерзали подкапываться под него или тянуть его вниз за хвост. А как здорово было играть в прятки среди этих искусственных гор – даже Пиппа вступила в игру! И я с огромным удовольствием смотрела, как гепарды носятся сломя голову и с невероятной скоростью лавируют среди куч.

Наконец все они в полном изнеможении, запыхавшись, бросились на землю под большой терминалией – дерево удивительно удобно росло почти на самой дороге: оно не только давало густую тень, но и могло служить отличной сторожевой вышкой, если забраться на нижние ветки. Я села рядом с Пиппой и, гладя шелковистую шерсть, слушала ее мурлыканье.

Немного погодя и мне захотелось подремать; я положила голову на удобное местечко – сразу за передней лапой Пиппы – и уснула, чувствуя, как дыхание ритмично опускает и приподнимает ее бок.

Нашему семейству так полюбилось это место, что они пробыли там много дней, пока не возобновились дорожные работы. Тогда они ушли на милю дальше, к дереву, на котором был огромный пологий сук. Мне представилась блестящая возможность поснимать гепардов, позирующих на фоне неба, или их сражения за самое удобное место. С тех пор мы так и звали это дерево Фотодеревом, и на несколько недель оно стало нашим излюбленным местом встреч. Мне только что прислали портативный магнитофон Норелко (Филипс), и я носила его с собой вместе с лейкой, кинокамерой Болекс и биноклем. Микрофон можно было поднести к гепардам на близкое расстояние – это их не беспокоило, и мне удалось сделать очень хорошие записи различных звуков и всех оттенков «чириканья». Но кое-что записать не удалось, в том числе «уа-уа-уа», которое Сомба иногда издавала, защищая свою пищу. В последнее время она стала очень неуравновешенной, и я не знала, чего от нее ждать: только что она удивляла меня своей приветливостью, и тут же, без малейшего повода, настроение у нее резко менялось.

Ежедневно разыскивая гепардов, мы иногда встречали семейство страусов. Страусята вылупились три месяца назад. Сначала их было тринадцать, теперь в живых осталось только пять. Крохотные страусята были легкой добычей, и я своими глазами видела, как орел спикировал и схватил одного страусенка, прежде чем родители успели опомниться. (Пиппа не могла справиться со взрослым страусом, но в свое время добыла несколько страусят.) В тот день, когда детям Пиппы исполнилось двадцать четыре недели и пять дней, я выдавила из ее сосков последние капли молока. А ведь после второго окота молоко у нее пропало через четырнадцать недель. Я сравнила эти сроки: очевидно, более продолжительный период лактации связан с тем, что я давала ей ежедневно определенную дозу кальция, пока она кормила теперешних малышей.

До сих пор я неукоснительно соблюдала принятое мной правило: не разрешать чужим людям приближаться к гепардам, как бы одиноко мне ни было порой, как бы ни хотелось повидаться с людьми. Бывало очень досадно, когда машины с туристами объезжали мой лагерь – повсюду уже прошел слух, что я всех отваживаю. По характеру я вовсе не отшельница, и мне подчас было очень нелегко оставаться верной своим принципам, но все же они себя оправдали: мои гепарды были гораздо осторожнее, чем дикие гепарды в других национальных парках – те часто даже вскакивали в машины. Разумеется, я не могла запретить посетителям останавливаться и наблюдать за гепардами из машины, если уж им удавалось отыскать их в зарослях, – в конце концов, они приезжают сюда посмотреть на животных.