355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джорджина Хауэлл » Королева пустыни » Текст книги (страница 15)
Королева пустыни
  • Текст добавлен: 17 сентября 2016, 19:53

Текст книги "Королева пустыни"


Автор книги: Джорджина Хауэлл



сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Неделю она прожила у гостеприимных шейхов, дав им накануне выхода обед в собственном шатре. Видимо, Мухаммаду Гертруда тоже понравилась. Он задержал ее на пару дней, чтобы показать не слишком интересное с точки зрения археологии место на расстоянии нескольких часов. Гертруда хотела продолжать путешествие, но отказаться было бы невежливо.

Недельное пребывание у племени ховейтат дало ей возможность постичь еще одну сторону арабской жизни – она узнала, как живут жены. Много часов Гертруда провела с фотоаппаратом в шатре гарема и сделала некоторые из лучших своих снимков. На одном из них шейх Харб в полосатых кушаках и в патронташе держит полог шатра, показывая стайку сбившихся в темноте женщин с детьми, прячущих лица. Хотя Гертруда не особенно интересовалась жизнью женщин, на нее не могли не произвести впечатления их истории. Одна из четырех жен Мухаммада, Хила, рассказала, как женщины страдают от тяжелой физической работы и постоянных переездов, особенно во время вынашивания и сразу после родов. «У нас ни часа отдыха», – сказала она. Все четверо рожденных ею младенцев умерли, пока она надрывалась, ставя и снимая шатры, собирая верблюжий помет для костра и готовя еду. В морозную ночь 30 января Гертруда, сидя у входа своего шатра, записывая историю Хилы и размышляя о разнице их судеб, увидела огромную падающую звезду: «Она пролетела через полнеба».

Мухаммад предупредил, что лучше обойти племя шаммар, которое ее ограбит и убьет ее людей, и идти на восток, а не на юг, с братом Харба Аввадом и Музидом, рафиком из племени шерарат, которые безопасно проведут ее в речную долину за несколько дней. Как бывает в шахматах, стратегия переменилась снова, когда племя ховейтат узнало, что его враги – племя рувалла расположилось лагерем неподалеку. Гертруде было все равно, сотрудничать с руваллой или с ховейтатом, но пришлось найти замену Авваду, который наверняка стал бы первой жертвой руваллийцев. И поэтому 2 февраля Гертруда выступила на юг, как планировала изначально. «Все охвачены страхом, кроме меня, которой нечего тут терять… Иногда я задумываюсь, выйду ли я из этой авантюры живой. Но в этом сомнении нет ни тени тревоги – настолько глубоко это мне безразлично».

Как обычно бывает в пустыне, на ходу ее караван вырос. Гертруда теперь стала шейхом самой большой экспедиции, которую ей приходилось водить: около тридцати кочевников, замотанных и закутанных плащами до глаз, ее люди с винтовками, все безмолвной цепочкой двигались по пустынному ландшафту в сопровождении нескольких овец и коз. Она соединилась с некоторой шаммарской семьей, которая просила ее защиты на пути через страну ховейтата. Выгода была взаимная, поскольку они не решились бы двинуться в путь одни, а с другой стороны, станут ценными союзниками в случае набега шаммарцев. Еще Гертруда подобрала два жалких шатра шераратцев с маленьким стадом коз. Обитатели этих драных шатров «были так близки к голоду, как это только может быть». Они каждый вечер приходили к ее палатке с трогательным даром – мисочкой козьего молока, которое она не любила, но считала себя обязанной выпить, и в ответ давала им мясо и муку.

К счастью, в ноябре прошли обильные дожди по тем местам, которые караван миновал в марте, и на пути встречались озерца, кустарники и приятно пахнущая зелень. Верблюды могли есть на ходу – дополнительное преимущество, позволяющее везти сухую траву всего на пять дней. Вскоре пришлось решать, заходить ли в город Джоф, где можно было докупить провизии, – но Гертруда начинала опасаться, что если будет постоянно уклоняться от маршрута, то никогда не доберется до Хаиля. Поэтому караван шел вперед, через красный песчаник и песчаные гряды размером с холм. «Забытая Богом и людьми земля, – писала Гертруда Дику. – Нельзя пройти по ней и вернуться таким, как был. Она наложит на тебя свою печать, к добру или к худу».

Еще одно событие их задержало 9 февраля, приняв вид компании ховейтатцев, охотившихся на антилопу. Охотники предупредили Гертруду, что в пяти часах езды на восток появились арабы вади-сулайман. Поскольку не оставалось сомнений, что племя сулайман уже знает о ее караване, следовало посетить их шатры и взять нового рафика. Караван Гертруды вошел в горный проход, где свирепствовал ветер, и она, вздохнув, сменила одежду и направление и двинулась к шатрам сулаймана. После встречи с их шейхом она охарактеризовала одноглазого Саида ибн Муртеда как «проклятого обоими родителями».

За первой же чашкой кофе он стал напирать, чтобы Гертруда сообщила свой маршрут и назначение. Когда она ушла, шейх отправился следом за ней. Прибыв в ее лагерь, стал ворошить и осматривать ее имущество, а ее люди беспомощно стояли, не в силах ему помешать. Найдя подзорную трубу, шейх потребовал, чтобы ее подарили ему. Гертруда отказалась, но к закату, после долгих громких споров, договорились, что она подарит шейху револьвер, а взамен его племянник пойдет платным рафиком.

Но неприятности только начинались. Утром, когда Гертруда еще не встала, шейх снова явился и злобно заявил Фаттуху и Саиду, погонщику ее верблюда, что ни одна христианка еще не ездила по этой стране и сейчас тоже не будет. Быстро одеваясь, Гертруда слышала, как он подстрекает ее людей к мятежу, и задумались, как же от него избавиться. Она вышла и заговорила с ним в самой ледяной своей манере. Через час постепенно возрастающих угроз шейх сообщил, что если не получит револьвер и цейсовскую трубу, то пойдет за ней ночью и возьмет все, что захочет. Ее люди отозвали ее в сторону и шепотом посоветовали отдать ему требуемое, чтобы избежать репрессий. Гертруда, кипя от ярости, капитулировала. Саид ибн-Муртед схватил оба предмета и потребовал еще денег от шаммарской семьи. Шераратцы были слишком бедны, чтобы возиться с ними. Наконец избавившись от него, Гертруда возместила шаммарцам убыток и вернула их собственный драгоценный ковер, который они вручили ей для хранения.

Приближаясь к Хаилю, она задумалась о проблемах, связанных с приездом в этот самый политический из городов. Какой прием окажут ей Рашиды – правящее семейство племени шаммар? Примут ли как гостью или ей грозит ограбление или того хуже? Ведь британцы, как ни крути, помогают врагу рашидидов, Ибн Сауду. Багополучие Гертруды будет полностью зависеть от того, добьется ли она благосклонности правящей семьи, а сейчас до нее дошли тревожные новости о молодом правителе.

«Эмир, кажется, сейчас не в Хаиле, но стоит лагерем к северу от него со своими стадами верблюдов. Боюсь, мне это может быть досадно: предпочла бы иметь дело с ним, а не с его представителем. Также сообщают, что он предупредил своих людей о моем прибытии, но чтобы встретить меня или остановить, я не знаю. Не знаю я также, правдиво это сообщение или нет».

11 февраля, почти через два месяца после выхода из Дамаска, караван выехал на открытую галечную равнину, и вдали наконец блеснули первые высокие холмы Нефуда. Огромные дюны, не нанесенные на карту, уходили к горизонту подобно горной цепи. Здесь Гертруда день за днем выполняла тщательные топографические съемки и по дороге наносила на карту водные источники.

В Нефуд они вошли на следующий день и тут же начали вязнуть в глубоком мягком песке. Верблюды барахтались и замедляли шаг. По глубоким впадинам и крутым подъемам они мучительно двигались вперед не быстрее мили в час. Непрестанный ветер выдул огромные полости, с полмили шириной, так что время от времени караван с трудом поднимался на склон и оказывался на краю стофутового песчаного обрыва, обточенного ветром до остроты ножа. У команды хватало историй о верблюдах, камнем провалившихся сквозь такие песчаные гребни и сломавших ноги внизу в расселинах. Приходилось обходить эту песчаную подкову, только чтобы оказаться перед подъемом на следующий склон. Караван медленно брел вперед, сгорая под полуденным солнцем и дрожа от ночных морозов. Забираясь пешком на какую-нибудь особо высокую дюну, Гертруда стояла на вершине, как моряк на носу высокого корабля, разглядывая окаменевшие волны буйного океана и видя все еще вдалеке песчаниковые горы Джебел-Мисма.

Через пять дней такого деморализующего ландшафта постоянная нагрузка стала брать свое. Верблюды выдохлись, люди молчали, а Гертруда впала в совершенно несвойственный ей припадок депрессии. Она писала Дику:

«Депрессия возникает из глубокого сомнения: стоит ли вся эта авантюра свеч в конечном счете. Не из-за опасности – это мне все равно, но… ничего не дает этот поход в Неджд в смысле каких-то реальных преимуществ или реального обретения новых знаний… Здесь если и есть что-нибудь, что стоит записать, то велика вероятность это не найти и до него не добраться, потому что на пути у тебя враждебные племена или безводный путь… боюсь, что потом я скажу, оглядываясь назад: потерянное время».

Теперь добавилась еще трудность – проливной дождь, скрывающий ландшафт и все ориентиры. Двигаться было нельзя, чтобы не заблудиться в Неджде. Промокшая Гертруда пыталась высушить волосы и одежду вместе со всеми, закрывая ими костер от дождя. Неподалеку сгрудились возле своих костерков шаммарцы и шераратцы, почти невидимые в серой водянистой ночи. Фаттух бегал между шатрами, пытаясь сохранить постель Гертруды, жесткую теперь от грязи, как можно более сухой. Шатры были забиты багажом, который обычно оставляли снаружи, а деморализованные погонщики спешили накормить животных и скрыться в промокающих шатрах. Среди грома и града Гертруда завернулась в меха и дрожала под пологом, перечитывая «Гамлета». Как всегда, Шекспир несколько поднял ее дух.

«Принцы и власти Аравии сошли на свое истинное место. Поднялась над ними душа человека, сознательная и ответственная перед самой собой, созданная с великой разумностью, заглядывающая вперед и назад».

20 февраля они вышли на край Нефуда, где увидели собрание шатров. Еще один рафик, пожилой и потрепанный мхаилам, был нанят Гертрудой за два фунта стерлингов и новую одежду, чтобы проводить экспедицию на последнем этапе путешествия до Хаиля. Вопреки его и Мухаммада совету Гертруда решила срезать последний участок пути, оставив в стороне сравнительную безопасность дюн и пустыни, и направиться напрямик через равнину, где ее караван будет виден любым разбойникам. Газзу и голод, решила Гертруда, «ничто по сравнению с возможностью идти по прямой и твердой дороге». Она встала над последним обрывом зыбучего песка, посмотрела – и у нее перехватило дыхание. Перед ней лежала черная враждебная земля, и башни камней торчали, как скелет города, опустошенного огнем. Домой она писала:

«Сегодня утром мы дошли до голых песчаниковых скал Джебел-Мисма, ограничивающих с этой стороны Нефуд, и прошли мимо них в Неджд… Ландшафт, который перед нами открылся, был настолько мертв и пуст, что я никогда такого не видела. Почерневшие скалы Мисма круто обрываются с В. стороны в пустыню зазубренных пиков… и дальше, и дальше еще тянется мертвенно-бледная безжизненная равнина, и снова утесы песчаника поднимаются резко из нее. А над этим всем пронзительный ветер хлещет тени облаков».

За спиной прозвучал голос Мухаммада: «Мы пришли к адовым вратам». Гертруда вышла из Нефуда, отдав шаммарцам и шераратцам последние дары денег и провизии, и спустилась на почерневшую равнину.

Это было 22 февраля, спустя одиннадцать дней после входа в Нефуд. Через два дня караван наконец-то остановился на отдых в паре часов пути от Хаиля. Рано утром двадцать шестого Гертруда послала Мухаммада и Али объявить о ее прибытии, а потом проехала последнюю часть чистой гранитной и базальтовой равнины до живописных башен сахарного города так медленно и легко, будто «бродила по Пикадилли». Она это сделала, и после всех испытаний на последних шестистах милях это показалось настоящей разрядкой. Впереди, видимый уже невооруженным глазом, находился прекрасный город-крепость, омытый утренним светом, и его белые глинобитные стены венчали выложенные «песьим клыком» парапеты с бойницами, над которыми ласково покачивались кроны пальм, а окружающие сады сияли розовым цветом миндаля и белым – сливы. За линией высоких башен, окруженных навесными бойницами, поднимались далекие пики голубых гор, парившие над горизонтом, как облака. Погруженная в мир «Аравийской пустыни» Гертруда чувствовала себя будто в паломничестве к святым местам.

Глава 9
Бегство

Примерно в миле от Хаиля Гертруду встретили три посланца рашидидов, сопровождаемые ее погонщиком Али, и еще трое верховых (один с копьем) на великолепных лошадях. Остановившись со звоном колокольцев, под развевающимися вымпелами и раскачивающимися кистями, они приветствовали ее, окружили караван и провели его к южным воротам города. Гертруда, окруженная собственными вооруженными людьми, а вокруг них – еще и хаильскими сабленосцами, въехала в город, чувствуя себя «дочерью королей».

Огибая стены из глиняных кирпичей, она взглянула на башни и увидела их в точности такими, как описывал Чарльз Даути тридцать семь лет назад – будто ветряные мельницы без крыльев в боевом строю. Процессия свернула внутрь, прошла простые прямые ворота. Гертруда, спешившись, оказалась сразу в мире «Тысячи и одной ночи». Возле белой двери в глухой внутренней стене ждал ее проводник Мухаммад аль-Марави. Внутри по темному крутому пандусу она поднялась во внутренний двор и в темный зал с колоннами, укрытый коврами. Колоннами были побеленные стволы пальм, а потолок образовывали их кроны. Выбеленные стены украшала высоко расположенная полоса сложных геометрических узоров синего и красного цветов. Это летнее обиталище королевской семьи, отводимое важным гостям, и было местом, где ей предстояло жить. Здесь, в передней зале, ее приветствовали две поклонившиеся женщины – невольницы, которых выделили в ее распоряжение. Гертруда заглянула в кофейные комнаты, во двор с его деревцами – айва, лимон и яблоня – и взбежала по другому пандусу на крышу посмотреть сверху на город. Внизу ее люди развьючивали верблюдов и раскидывали шатры на большом открытом дворе, где каждый год останавливался хадж в своем семисотмильном пути на юг. По другую сторону дома будто висела в синем воздухе белая башня крепости. Но Гертруду тут же позвали вниз встречать первых посетителей.

Ее ждали две женщины. Лулуа, старуха в малиновом и черном, была смотрительницей дома. Вторая, с красивым широким лицом, с черненными кохлем глазами, накрытая черно-золотым вышитым шарфом, была одета в черное, с разрезами платье поверх сиреневых и фиолетовых хлопчатобумажных юбок. В переднем разрезе спускались к талии четыре толстых косы, вокруг шеи висели «нити грубых жемчужин», перепутанные с отделанным бахромой ожерельем из изумрудов и рубинов. Это была Туркийе – словоохотливая черкешенка, посланная Ибрагимом, помощником эмира Хаиля, ее приветствовать.

Невольница принесла кофе, и Туркийе с Гертрудой сели на подушки беседовать. История черкешенки была необычайна. Султан в Константинополе подарил ее Мухаммаду ибн Рашиду, впоследствии ставшему эмиром, и она быстро стала любимой женой. Нынешний эмир родился у него от одной из жен, Муди. Туркийе начала объяснять Гертруде хаильскую иерархию. Теперешний эмир, шестнадцати лет от роду, отсутствует уже два месяца – ушел в набег на лагеря племени рувалла с отрядом из восьмисот человек. У него уже есть четыре жены и два маленьких сына. Высшей властью в отсутствие эмира является его помощник Ибрагим, брат главного советника и регента – Замиля ибн Субханга. Но сам Ибрагим благоговеет перед властной бабкой эмира Фатимой. Эта почтенная старушка умеет читать и писать, как объяснила Туркийе, и завязки королевского кошелька у нее в руках. Эмир к ней прислушивается, и люди с ужасом думают, что она может ему сказать, когда он вернется. У нее есть фавориты – но да смилуется Аллах над теми, кто вызовет ее недовольство! Гертруда мысленно отметила, что следует как можно скорее посетить Фатиму, и поощрила собеседницу к дальнейшим откровениям. Драгоценности, надетые на ней, объяснила Туркийе, принадлежат всему гарему и даются любимым женам или одалживаются для особых случаев. Как тиара Беллов, подумала Гертруда. Туркийе пообещала познакомить ее с Муди и другими женщинами гарема.

О королевском гареме, представительницы которого до конца своих дней обитают в стенах дворца, Гертруда знала намного меньше, чем о жизни бедуинских воинов. Она задавала вопросы, на которые Туркийе охотно отвечала. Согласно правилу, установленному с четырнадцатого века, женщина может выйти из дома только в трех случаях: когда ее ведут в дом жениха, когда умирают ее родители или когда ее хоронят. Обычная женщина в Хаиле выходила на улицу только ночью, полностью закутанная, и лишь для того, чтобы навестить родственниц. Чем богаче и знатнее семья, тем строже она толкует правила. Каждая женщина должна иметь при себе опекуна-мужчину, даже если это мальчик вдвое ее моложе, и это он будет заключать ее брак. Мужчина может иметь до четырех жен – при условии, что проявляет одинаковую щедрость ко всем ним, – и сколько угодно наложниц. Он может развестись с женой без указания причин, только произнеся простую словесную формулу при свидетелях.

За гаремом присматривают евнухи, привезенные из Мекки или Константинополя. У некоторых есть и серьезные внешние обязанности. Например, евнух Салих служит ночным дозорным в Хаиле. Еще есть рабы. Эти люди, захваченные в набегах наряду с лошадьми и верблюдами, делятся на две категории. Если их сочтут уродливыми или глупыми, остаток жизни они проведут, доказывая владельцам свою полезность. Если же они разумны, красивы и презентабельны, то их возьмут в самые богатые дома и сделают доверенными лицами. Чарльз Даути называл их «рабы-братья». Избранные из избранных попадают в королевский дом и живут во дворце. Им разрешено носить оружие. Туркийе намекнула, что хорошо бы при возможности найти союзников среди этих людей. Главный над рабами-братьями – Саид, тоже евнух, прямой канал связи с эмиром или его помощником Ибрагимом. Таков был замкнутый политический мир, в который попала Гертруда. Куря и слушая эти сплетни, она подумала, что никогда не разговаривала с подобной женщиной до сих пор. Она заключила, что Туркийе – «веселая дама», и в ее обществе будет приятно находиться, а ее советы весьма пригодятся. За полуденной трапезой одна из рабынь Туркийе доложила о прибытии еще более важного гостя. Гертруда огладила юбку, заколола волосы и поспешила в гостиную, где в ожидании села на диван, а ее проводник Мухаммад остановился на почтительном расстоянии. В дверях появился раб, шагнул в сторону, комнату наполнил сильный запах розового масла, и стремительно вошел Ибрагим в ярко окрашенной куфие, перевязанной золотым шнуром, или агалом, и с саблей в серебряных ножнах. Гертруда отметила это узкое лицо, лихорадочный блеск черных глаз, обрамленных кохлем, клочковатую имперскую бороду и обесцвеченные зубы, а также «нервозную манеру и беспокойный взгляд». Он произнес обычные приветствия и произвел впечатление человека хорошо образованного – «для Аравии». Она его поблагодарила, поделилась первыми впечатлениями от Хаиля и кратко описала свое путешествие. Ибрагим пробыл до призыва к дневной молитве, но когда вышел, появился первый предупреждающий знак. Остановившись около двери, он шепнул Мухаммаду, что среди мусульманского духовенства есть некоторые разногласия по поводу прибытия женщины в одиночку, и Гертруде лучше всего будет проявить некоторую осмотрительность… «Короче, мне не положено было больше выходить в город до особого приглашения».

На следующий день она с сожалением продала часть своих верблюдов, ослабевших после перехода через пустыню Нефуд, а лучших отослала к воде и зелени, где они смогут поправить здоровье. К ней привели в гости двух маленьких рашидовских принцев в драгоценностях и парче. Они держались за ручки, и их сопровождала пара мальчиков-рабов. Принцы сидели, глядя на Гертруду яркими подведенными кохлем глазами, и ели яблоки и печенье, которыми она их угостила. Это были, сухо замечает Гертруда, «двое из шести наследников, оставшиеся от всех рашидидов – так безжалостно они истребляют друг друга». Как ей сообщила Туркийе, за последние восемь лет были убиты три эмира. Гертруда заключила: «В Хаиле убийство – это как пролитое молоко».

Она рвалась исследовать город, но ее просили оставаться в доме. Она не могла выйти дальше двора, навестить своих людей – и чувствовала досаду. Обычно на новом месте она повсюду расхаживала, заводила знакомства, узнавала последние новости и пробивала дорогу в те слои общества, которые могли быть ей полезны.

Настало время преподносить дары Ибрагиму, и Гертруда попросила Мухаммада отнести ему послание вместе с халатами, рулонами шелка и коробками конфет. И вежливо спросила у Ибрагима: можно ли ей нанести ответный визит? Он ответил приглашением, но просил не выходить до темноты: он пошлет за ней кобылу и рабов для сопровождения. Гертруда с беспокойством ожидала ночи, и наконец прибыла лошадь и пара человек: один – вести кобылу под уздцы, другой – идти впереди с фонарем. Гертруда надела вечернее платье, сунула в сумочку портсигар и мундштук слоновой кости и поехала в дамском седле по извилистым улицам между глухими стенами. Копыта лошади беззвучно ступали по земляным дорогам. В свете фонаря мелькали, дрожа, водостоки и двери, снова скрываясь в бархатной черноте. Гертруда ни за что бы не нашла снова путь сквозь этот лабиринт при свете дня. Ночь выдалась звездная, но вместо широкого сверкающего неба открытой пустыни здесь был узкий канал звезд между крышами. Гертруда разминулась с парой женщин, которые пробирались вдоль стен, не глядя по сторонам.

Процессия остановилась перед крепкими деревянными воротами, которые со скрипом и стоном открылись внутрь. Гертруду провели мимо фонтана и мечети, попросили спешиться перед вторыми запертыми воротами и наконец ввели в затененную приемную. Услышав приглушенный разговор из покоев, Гертруда вошла туда. Мигая в свете десятка висячих ламп, она увидела, что стоит в большом зале с колоннами и центральным очагом, окруженным подушками и коврами. «[Это были] великолепные покои с большими каменными колоннами, поддерживающими невообразимо высокий потолок, выбеленные стены, пол из белого джасса [sic!], утоптанный до твердости и сияющий, как полированный».

В комнате находилось много мужчин, при виде ее замолчавших. Они встали, глядя на Гертруду с любопытством. Ибрагим вышел ей навстречу и церемонно усадил на подушку справа от себя. Разговор был официальный и безличный. Он рассказывал ей об истории шаммара – племени, которое возглавляли рашидиды, потом о королевской семье. Гертруда слушала и отвечала описаниями археологических мест, которые повидала по пути, а рабы тем временем подавали стаканы чая и маленькие сладкие лимоны, а затем – «совершенно превосходный» крепкий кофе. Потом, размахивая приятно пахнущими кадилами перед каждым гостем, рабы дали понять – Гертруде показалось, довольно скоро, – что прием окончен. Она встала и вышла.

Такой прием вызвал у нее досаду. Краткость встречи не позволила ей затронуть ни один вопрос, который хотелось обсудить, в частности, собственную нужду в деньгах. В Дамаске она дала двести фунтов агенту рашидидов и ожидала немедленной выплаты по прибытии в Хаиль. Агент выдал ей обычный аккредитив, и Гертруда привезла его, чтобы предъявить рашидидам. Этот проверенный временем метод позволял путешественникам не возить большие деньги, которые могли бы украсть по дороге. Сейчас же Гертруда осталась почти без средств. Сколько же времени ей придется ждать возможности предъявить аккредитив?

«И потянулись утомительно дни за днями, когда делать было нечего», – писала она в своем втором дневнике. Новизна исчерпалась, и Гертруда, лишенная возможности обычной активной жизни, почувствовала, что время движется медленно. Каждый день она просыпалась до восхода от назойливого пения привратника, Чесба: «Велик Аллах! Нет бога, кроме Аллаха!», а в полдень и по вечерам поднималась на крышу слушать призывы муэдзина из мечети. Утро тянулось долго, Гертруда ела слишком много сластей и яростно писала в дневнике, что женщины Хаиля «целый день не делают абсолютно ничего». Она составила карту маршрута до Багдада, а затем отшлифовала свои археологические зарисовки.

Как у арабского царя, который каждый день ждал новой сказки Шахерезады, у нее единственным развлечением было слушать необычайную и живую историю жизни Туркийе. Девочку продали в детстве и разлучили с любимым младшим братом, которого она все еще пыталась найти. Когда она вошла в брачный возраст, ее снова продали и увезли на переполненном корабле, кишащем болезнями. Пассажиры умирали один за другим. Матросы выносили умершего на палубу, пинали как следует, удостоверяясь в его смерти, потом бросали за борт. Гертруда взяла фотоаппарат и сделала несколько снимков разговаривающей Туркийе. Оказавшись в Мекке, рассказывала она дальше, играя рубинами, она вышла замуж за молодого перса, которого потом полюбила, но очень скоро снова была похищена, на этот раз агентом эмира рашидидов, и ее увезли, несмотря на ее крики, а молодой муж бежал следом с воем. Сперва Туркийе на Мухаммада и смотреть не хотела, но он был терпелив и ласков, и вскоре ей стало приятно делать его счастливым. Когда Мухаммад захотел жену помоложе, он по обычаю выдал Туркийе замуж за уважаемого человека. Но сейчас она вдова. Ее самое большое горе, сообщила она Гертруде со слезами, это что у нее не осталось живых детей. Из семи младенцев, рожденных ею, шестеро умерли сразу после рождения, а седьмой прожил год. «Туркийе говорит, что здешние жители ставят женщин не выше собак и обращаются с ними соответственно», – писала Гертруда.

Время от времени заходили ее люди и передавали базарные слухи. Весь город ждет вестей об исходе последнего набега эмира. Делать, кроме разговора, было нечего, а сплетнями Гертруда никогда особо не увлекалась. Она не могла придумать никакой работы своим невольницам, так что они сидели на подушках, жуя кончики кос, и пересказывали домашние драмы, пока она не потеряла терпение и не отослала их совсем. У нее было несколько мигреней, к тому же доставлял неудобство теплый ветер, гулявший во дворе и поднимавший песчаные вихри. Спала Гертруда беспокойно. «Ветер, пыль, слабые дожди… ночью тихо кричат маленькие совы».

В растущем нетерпении она послала Ибрагиму письмо по поводу своего аккредитива, но ответ разрушил ее надежды. Он в момент получения ее письма был с Фатимой, тугой на уплату бабкой эмира, и в ответе было сказано, что им ничего про эту сделку не известно. «Ясно, что они не отдадут», – писала она с горечью. В любом случае не отдадут ее денег до прибытия эмира, а кто знает, когда это будет? Ей что, ждать здесь бесконечно? Гертруда всеми доступными способами пыталась установить контакт с Фатимой, но, не имея возможности найти полезных посредников, ответа не получила. В странном и старинном обществе этого города на краю света нужно ли было трактовать молчание как личное пренебрежение к ней? Когда люди Ибрагима вернули ее подарки, она еще больше встревожилась. Это оскорбление или, как объяснили ее люди, утонченная любезность?

Гертруда делала что могла. Пересчитала оставшиеся деньги, послала за оставшимися верблюдами, продала их столько, сколько могла себе позволить. Выход из Хаиля планировался с намного меньшим караваном. Она рассчитала всех людей, которых наняла в Дамаске. Они уйдут, когда появятся попутные караваны, и оставят ее с командой из трех человек: Фаттух, Али – проводник из Хамада, и Феллах. Ей предстояло пройти дальней стороной укрепленного Нефуда, и тревожила мысль о том, как же обойтись с таким малым караваном. «У меня осталось всего 40 фунтов, этого хватит, если Ибрагим нас отпустит. Сегодня вечером должна состояться встреча с ним. Беспокойный день».

И оставался только один луч надежды – Али. Его дядья, в настоящий момент гости в Хаиле, были шейхами из племени аназех. Рашидидам они нужны были как союзники: с их помощью рашидиды собирались захватить город Джоф, куда направлялся эмир. Эти дядья, как сказал Али Гертруде, уже торгуются по ее поводу и резко возражают против отношения, проявленного Ибрагимом к ее аккредитиву. Между собой они, добавил Али, называют Фатиму келбех – сука.

Наконец настала ночь, и снова на той же кобыле Гертруда поехала на решающую встречу с Ибрагимом. На улице поднимался горячий ветер. Пыльный песок вертелся во дворе, песчинки жалили лицо. Гертруду провели в комнату поменьше прежней, и там она некоторое время ожидала появления Ибрагима. Она принесла с собой те же подарки и, как только поздоровалась с ним, сразу же попросила оставить их у себя. И снова подняла вопрос денег, на этот раз не став ходить вокруг да около. Она больше не останется в Хаиле, заявила Гертруда. Удержание ее денег причиняет ей огромное неудобство, и она вынуждена просить, чтобы ей дали рафика для следующего этапа путешествия. Ибрагим ответил вежливо: он улыбнулся и заверил, что готов предоставить ей рафика, но при этом не смотрел ей в глаза, и сомнения Гертруды не были развеяны. В дневнике для Дика она написала в ту ночь, что впервые оказалась близка к тому, чтобы признать в себе страх, и, убежденная атеистка, закончила письмо молитвой о спасении:

«Я провела долгую ночь, строя планы побега, если дело обернется плохо… В духовном смысле в этом месте пахнет кровью… рассказы возле моего костра все только об убийствах, и убийством дышит воздух. Действует на нервы – вот так сидеть целый день за высокими глинобитными стенами, и я благодарю небеса, что нервы у меня не очень чувствительные… И пусть все будет хорошо, Господи! Боже мой, пусть будет хорошо!»

Ее худшие страхи сбылись на следующее утро, 3 марта, с появлением раба – брата Саида. Нарядно одетый и пришедший в сопровождении слуг, он повторил то, что она уже слышала: ехать ей нельзя, не могут они также и выдать ей денег, пока не придет гонец с разрешением от эмира. Это было первое подтверждение, что Гертруду фактически задерживают в Хаиле. Она глубоко вздохнула, резко развернулась, сбежала во двор и вернулась с Мухаммадом и Али. И сказала Саиду, чтобы он перед ними повторил свои слова.

В настоящий момент интересы Гертруды очень мало значили для рашидидов. Она приехала в самый неподходящий момент. Чего она не знала – и сам Ибрагим тоже не знал, – что как раз сейчас эмир, шестнадцатилетний глава семьи, намеревался убить брата Ибрагима Замиля ибн Субхана. Как регент, советник и дядя, Замиль сопровождал его в пустыне в качестве главы армии соплеменников. Он уговаривал эмира заключить мир с Ибн Саудом, но эмир хотел абсолютной власти без всякого вмешательства. Через небольшое время, на форпосте в пустыне под названием Абу-Гхар эмир велит одному из рабов застрелить регента в спину. Когда Замиль упадет наземь, его братья и рабы тоже будут перебиты. Эмир и его сообщники, согласно сообщениям, проедут мимо места бойни, даже не повернув головы. Ибрагим, вероятно, хорошо знал, что его родные не в фаворе у эмира, и совершенно не хотел его провоцировать – ни выдачей Гертруде денег, ни взятием на себя ответственности за ее отъезд.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю