Текст книги "Сильвестр"

Автор книги: Джорджетт Хейер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Джорджетт Хейер
Сильвестр

* * *

Сильвестр стоял у окна столовой, опершись о подоконник, и любовался красивым пейзажем. Правда, отсюда не были видны фонтаны, расположенные с другой стороны Чанса. За огромной лужайкой перед домом, за которой все лето ухаживали садовники, возвышались залитые лучами яркого солнца кедры и буки – с них начинался лесопарк Хоум Вуд. Он и сейчас продолжал манить Сильвестра. Правда, теперь молодого герцога больше привлекали таинственные чащи с фазанами, нежели прячущиеся в них сказочные драконы и скачущие по аллеям и просекам злые воины в старинных доспехах. Когда-то давным-давно Сильвестр со своим братом-близнецом Гарри разгромил всех этих рожденных богатым детским воображением драконов и воинов. Сейчас в поместье не осталось ни тех, ни других. Да и Гарри не было в живых уже почти четыре года.

Два дня стояли трескучие морозы, сковавшие землю панцирем и помешавшие Сильвестру поохотиться на фазанов. С севера дул пронизывающий ветер, который тоже совсем не располагал к охоте. Сегодня по-прежнему было очень холодно, но ветер ослаб и выглянуло яркое солнце. Сильвестр с сожалением подумал, что, пожалуй, зря решил и этот день посвятить делам. Конечно, можно передать через дворецкого, что все аудиенции переносятся на завтра, хотя главный управляющий и поверенный в делах специально приехали в Чанс аж из самого Лондона. Сильвестр и представить себе не мог, что они станут жаловаться, будто теряют драгоценное время, если встречи будут перенесены на завтра. В конце концов, он платит им деньги, и их единственная забота – служить верой и правдой его интересам. Они воспримут известие о переносе дня аудиенции всего лишь как блажь, которой так подвержены знатные богатые господа.

Но Сильвестра нельзя было упрекнуть в капризности, он не собирался поддаваться искушению и менять свои планы на день. Своенравие хозяина ведет к тому, что и челядь становится капризной, а когда требуется управлять обширными поместьями, невозможно обойтись без хороших усердных слуг. Сильвестру недавно исполнилось двадцать семь лет, а огромное состояние он унаследовал в девятнадцать. Несмотря на все чудачества и проделки, совершенные в юности, он никогда не считал титул и богатство какими-то игрушками и никогда не позволял себе манкировать своими обязанностями. Сильвестр по праву рождения занимал высокое положение. Он получил прекрасное воспитание и был достоин своих выдающихся предков. Сильвестр считал само собой разумеющимся, что ему подчинялись сотни людей, чьи имена были занесены в огромный список на выдачу жалования, но он также и без ропота принимал ту ответственность, которую знатный титул взвалил на его плечи. Если бы молодого герцога спросили, доволен ли он своим высоким положением, он чистосердечно признался бы, что никогда не задумывался над этим. Правда, Сильвестр не собирался отрицать, что был бы крайне удручен, если бы внезапно стал простолюдином.

Значит, и говорить об этом не стоило. Но задавать этот вопрос было некому, а большинство людей считали Сильвестра необыкновенно удачливым молодым человеком, которому благосклонная фортуна подарила знатный титул, богатство и красоту. Судя по всему, на его крестинах отсутствовали злые феи, которые могли бы испортить ему жизнь, одарив горбом или, скажем, заячьей губой. Пусть он и не был высоким, но фигура отличалась хорошим сложением. Широкие плечи, стройные ноги. Черты лица были настолько приятны, что все считали его весьма привлекательным. Всякий раз, когда о Сильвестре говорили, как о красавце, это ни у кого не вызывало удивления. У простолюдина едва заметно косящие глаза под выгнутыми черными бровями могли бы считаться недостатком, но у герцога Салфорда они только подчеркивали и усиливали благородство происхождения. Поклонники его матери говорили, что она в пору своего расцвета обладала такими же тонкими, будто взмывающими ввысь бровями. Казалось, что их с необычайной тщательностью нарисовали кисточкой и подвели к самым вискам. Правда, Сильвестру это не придавало столько очарования, сколько герцогине. Когда он бывал в гневе, хмурился, брови его еще сильнее взлетали вверх, отчего он становился немного похож на сатира.

Сильвестр уже собирался отойти от окна, как его внимание привлек бегущий мальчишка, который выскочил из-за тисовой изгороди и пустился наутек через лужайку к Хоум Вуду. Его золотистые локоны развевались на ветру, ноги в нанковых штанишках мелькали в траве, жабо недавно выстиранной рубашки съехало набок и выглядывало из-под шерстяного пальто, наспех надетого поверх голубой курточки неумелыми детскими ручонками.

Сильвестр рассмеялся и открыл окно: ему захотелось пожелать Эдмунду успехов в очередном рискованном приключении. Он уже готов был окликнуть его, но вовремя спохватился. Эдмунд ни за что бы не остановился, если бы его позвали нянька или учитель, но дядю он всегда слушался. Раз мальчику удалось бежать от менторов, то было бы не по-джентльменски останавливать его у самой цели. Ведь если он задержится, то рискует быть пойманным, а это, размышлял Сильвестр, повлечет за собой одну из тех неприятных сцен, которые наскучили ему до смерти. Эдмунд станет вымаливать у дяди разрешение пойти в лес, и независимо от того, даст Сильвестр на это согласие или нет, ему придется выслушать упреки своей овдовевшей невестки. Леди Ианта Генри Рейн обвинит герцога Салфорда или в жестокости по отношению к маленькому бедному Эдмунду, или в бездушном пренебрежении судьбой племянника. Леди Генри так и не смогла простить Сильвестра за то, что он убедил своего брата (как она без устали твердила) сделать его единственным опекуном Эдмунда. Было бесполезно объяснять леди Генри, что завещание Гарри написано еще до женитьбы, и его единственной целью являлось желание обезопасить интересы рода в случае какого-нибудь несчастного происшествия, о возможности которого никто не задумывался всерьез. Это условие гласило, что любой отпрыск, появившийся на свет в результате брака Гарри, будет расти и воспитываться под присмотром главы рода Рейнов. Какой бы глупой ни казалась леди Генри Сильвестру, она была отнюдь не простодушна и полагала, будто адвокат ее мужа посмел включить такой гадкий пункт только под давлением самого Сильвестра. Сильвестр, в сердце которого до сих пор так и не затянулась рана от потери любимого брата, как-то в пылу гнева ответил на упрек невестки:

– Если вы считаете, что я мечтал о том, чтобы бы мне на шею посадили этого мальчишку, то в таком случае вы еще глупее, чем я полагал!

Сильвестр сразу же пожалел об этих необдуманных словах и тут же извинился, но леди Генри не забывала о них ни днем, ни ночью. Теперь, когда вопрос опеки над Эдмундом встал особо остро, те опрометчивые слова превратились в жестокое орудие против герцога.

– Вы никогда не хотели воспитывать его, – напоминала леди Генри. – Вы сами говорили об этом!

Конечно, в этом была доля правды. Поначалу он не проявлял особого интереса к двухлетнему ребенку и уделял ему столько внимания, сколько следовало ожидать от молодого человека. Когда Эдмунд подрос, Сильвестр стал проводить с племянником больше времени. Эдмунд же, когда его блистательный дядя находился в Чансе, буквально ходил за ним по пятам. Сильвестр обладал всеми теми качествами, которые полностью отсутствовали у мисс Пугговиц, няньки Эдмунда (она вынянчила и Гарри, и Сильвестра), так и у мамы. Сильвестр не проявлял особой нежности к маленькому племяннику, ему было безразлично, когда тот рвал или пачкал одежду, а разговаривал с мальчиком всегда кратко и по существу. Находясь в дурном настроении, мог строгим, повелительным тоном отослать Эдмунда заниматься собственными делами. Однако часто, отправляясь на верховую прогулку, сажал мальчугана к себе в седло. Это были самые яркие проявления доброго расположения к племяннику, правда, нередко сопровождавшиеся менее приятными, но столь же благородными в глазах мальчика и характерными только для Сильвестра поступками. Распоряжения Сильвестра выполнялись немедленно и беспрекословно, поскольку разговор с непокорными и строптивыми у герцога Салфорда был коротким.

Сильвестр полагал, что леди Ианта и мисс Пугговиц своим воспитанием только портят мальчика. Он без малейших колебаний прямо объяснял этому юному и сообразительному джентльмену, что глупо выбирать по отношению к нему тактику, которая оказывала Эдмунду такую хорошую службу в детской. Но, несмотря на это, герцог Салфорд редко вмешивался в воспитание племянника. Он не находил в Эдмунде недостатков, от которых нельзя было бы быстро избавиться в более зрелом возрасте. К тому времени, когда мальчику исполнилось шесть лет, Сильвестр полюбил его, как родного сына.

Эдмунд стремительно пересек лужайку и исчез из виду. Сильвестр закрыл окно и подумал, что должен найти мальчишке более жизнерадостного и энергичного учителя, чем преподобный Лофтус Лейборн, старый и довольно дряхлый священник, который, собственно, был духовником матери герцога. Сильвестр считал, что Ианта приняла не самое удачное решение, когда пригласила отца Лофтуса преподавать ему первый урок, но подумал, что не стоит из-за этого провоцировать невестку на скандал. Последнее время леди Генри стала жаловаться, что Эдмунд повадился бегать в конюшни, где мог нахвататься неприличных слов и вульгарных манер. «Черт побери, – подумал Сильвестр, – неужели она рассчитывала, что мальчик станет всю жизнь держаться за мамину юбку?»

Услышав скрип двери, Сильвестр отвернулся от окна. В комнату вошел дворецкий, за ним следовал молодой лакей, который принялся убирать со стола остатки довольно плотного завтрака.

– Я приму мистера Осетта и Пьюси во время обеда, Рис, – распорядился Сильвестр. – Тогда же Чейло и Броу могут принести мне свои книги и журналы. А сейчас я навещу ее светлость. Сообщи Тренту, что я, возможно – могу захотеть…– Он замолчал и посмотрел в окно. – Нет, не стоит! К четырем часам все равно уже стемнеет.

– Какая жалость, что ваша светлость просидит такой прекрасный день в кабинете, – многозначительно проговорил Рис.

– Да, это так, но ничего не поделаешь. – Сильвестр выронил платок, и лакей кинулся поднимать его.

Взяв платок, герцог Салфорд поблагодарил лакея, сопроводив свои слова легкой улыбкой, которая обладала фантастическим очарованием и позволяла избегать жалоб со стороны слуг, какие бы суровые требования он к ним ни предъявлял. Он прекрасно знал силу своей улыбки, так же, как понимал ценность похвалы, высказанной в нужный момент. Герцог посчитал бы себя круглым дураком, если бы не стал пользоваться тем, что давалось ему так легко и стоило так дешево, но имело столь потрясающие результаты.

Сильвестр покинул столовую и направился в главную залу. Любому, кто входил туда, могло бы показаться, что он попал в другой век, так как эта центральная комната была единственным помещением, которое осталось нетронутым со времени основания родового гнезда Рейнов, раскинувшегося на площади в несколько акров. Шероховатые балки, оштукатуренные стены и пол из неровных каменных плит являли странный, но отнюдь не неприятный контраст с элегантностью более современных комнат громадного дома. Винтовая лестница, возведенная еще во времена Тюдоров, вела на опоясывающую залу галерею. По бокам ее, как на страже, стояли два рыцаря в полных доспехах. Стены были увешаны старинным оружием, стекла окон украшены геральдическими эмблемами, а в огромном камине на куче горячего пепла лежали несколько пылающих поленьев. Перед огнем в позе сторожа-наблюдателя расположился темно-каштановый с белыми пятнами спаниель. Заслышав шаги Сильвестра, пес поднял голову, застучал хвостом по полу, а через секунду уже бросился к хозяину, преданно заглядывая ему в глаза. Сильвестр нагнулся и потрепал его по загривку. Спаниель никогда не выражал свой восторг радостным лаем и не прыгал вокруг хозяина в предвкушении прогулки. Камердинер Сильвестра не мог похвастаться тем, что разбирается в деталях хозяйского костюма лучше, чем этот пес. Спаниель, например, знал, что панталоны и ботфорты не предвещали ничего особенно приятного: самое большое, на что он мог сейчас рассчитывать, это на позволение полежать у ног Сильвестра в библиотеке.

Апартаменты герцогини составляли гардеробная, где жила ее горничная Анна, спальня, прихожая, которая вела в огромную, залитую солнцем комнату, именуемую прислугой «Гостиная герцогини». Мать Сильвестра редко покидала свои апартаменты, поскольку ее уже много лет мучила подагра. Перед болезнью оказались бессильными даже именитые доктора, какие бы лекарства и методы они ни применяли. Пожилая леди еще могла кое-как передвигаться при помощи слуг и с трудом добиралась из своей спальни в гостиную, а стоило ей опуститься в кресло, как она уже не могла встать без посторонней поддержки. Никто не знал, какую боль испытывала герцогиня, потому что она никогда не жаловалась и ни у кого не просила сочувствия. «Очень хорошо», – это был неизменный ответ на участливые вопросы о ее здоровье, а когда кто-то принимался сокрушаться по поводу скучной и монотонной жизни, которую ей приходилось вести, герцогиня просто смеялась и говорила, что не стоит тратить время на соболезнования, а лучше посочувствовать тем, кто за ней ухаживает. Ей же, наоборот, можно позавидовать. Ведь у нее есть любящий сын, сообщающий все лондонские сплетни; любимый внук, забавляющий ее своими проделками; невестка, охотно обсуждающая с ней новости последней моды; добрая кузина, терпеливо выносящая ее капризы; преданная служанка, готовая исполнить любую ее прихоть, и, наконец, старинный друг, преподобный отец Лейборн, вместе с которым она проводила долгие часы за чтением. Но главное свое пристрастие герцогиня держала в тайне. Даже самые близкие люди поначалу не знали, что она пишет стихи. Когда мистер Блэквелл издал два томика ее произведений, они стали пользоваться немалой популярностью среди представителей высшего света, хотя на них и не значилась фамилия автора. Правда, вскоре эта тайна была раскрыта, и то обстоятельство, что стихи принадлежали герцогине Салфорд, придали книгам дополнительный интерес.

Когда Сильвестр вошел в комнату, мать писала сидя за столом. Этот стол был искусно сделан столяром поместья и по высоте идеально подходил к ручкам кресла с подголовником. Герцогиня увидела сына, отложила ручку и поприветствовала его улыбкой, более очаровательной, чем улыбка Сильвестра, поскольку в ней таилось больше тепла и нежности.

– Ах, как замечательно, что ты пришел! – радостно воскликнула она. – Тебе наверное, грустно, мой милый, что пришлось отложить охоту и остаться дома в такой погожий день.

– Охота – это скучно, не правда ли? – отозвался Сильвестр и склонился над креслом, чтобы поцеловать мать.

Герцогиня положила руку на плечо сыну. Он внимательно всмотрелся в ее лицо. Очевидно, настроение графини не внушало беспокойства молодому человеку, потому что его внимание переключилось на изящный кружевной убор на ее посеребренных сединой черных волосах.

– Новый фасон, мама? Чепчик тебе очень идет!

В глазах герцогини заплясали привычные веселые огоньки.

– Признайся, что это Анна попросила тебя обратить на него внимание!

– Ничего подобного! Ты просто потрясающе выглядишь, и служанка вовсе не обязана предупреждать меня об этом.

– Сильвестр, ты так ловко произносишь комплименты, что я боюсь, как бы флирт не стал твоим любимым занятием!

– О, только не самым любимым, мама!.. Пишешь новую поэму?

– Нет, это обычное письмо. Дорогой, если хочешь, присядь, и мы насладимся приятной прозой.

Однако присесть Сильвестру помешало поспешное появление из соседней спальни мисс Августы Пенистоун, которая весьма бесцеремонно попросила его не беспокоиться. Считая такие вещи своей обязанностью, она отодвинула стул в уголок, но вместо того, чтобы оставить их одних, по крайней мере стушеваться, на что всегда надеялся Сильвестр, задержалась и дружелюбно улыбнулась молодому герцогу. Мисс Августа Пенистоун, угловатая и довольно неуклюжая леди, была необычайно добра, но в той же степени некрасива. Августа, будучи родственницей, состояла при герцогине в качестве компаньонки. У нее всегда было хорошее настроение, но, к сожалению, она была чересчур глупа. Поэтому ей очень редко удавалось не вызывать у Сильвестра раздражения. Она постоянно задавала вопросы, на которые существовали элементарные ответы, или комментировала очевидные события, которые в этом не нуждались. Сильвестр, как всегда, достойно выносил пытки благодаря своим безукоризненным манерам, но на сей раз мисс Августа Пенистоун зашла слишком далеко. Она посетовала, что он не отправился на охоту, потом пустилась в рассуждения, что после сильных морозов и впрямь не охотятся, и с веселым смехом подтрунивала над своей ошибкой:

– Я сказала глупость, да?

Этого Сильвестр вытерпеть не смог, и ему ничего не оставалось, как очень учтиво согласиться.

Тут в опасный диалог вмешалась герцогиня, которая уговорила кузину выйти прогуляться, пока на дворе светит яркое солнце. Августа согласилась, но на прощание заметила, что отважится на прогулку только в том случае, если Сильвестр будет со своей мамой и развлечет герцогиню в ее отсутствие, кроме того, она сообщила, что, если герцогине что-нибудь понадобится, то Анна немедленно придет, стоит только позвонить в колокольчик. С этими словами Августа вышла в дверь, которую в нетерпении отворил для нее Сильвестр. Выходя, она задержалась на пороге, напомнила Сильвестру, что оставляет его поболтать с матерью, и добавила:

– Я не сомневаюсь, что вы хотите побыть с ней наедине, не так ли?

– Вы совершенно правы, кузина. Вот только не могу понять, как вы догадались! – съязвил Сильвестр.

– Ох! – весело затараторила мисс Пенистоун. – Как же я могу этого не заметить после стольких лет пребывания здесь! Я вас хорошо изучила. Ну ладно… я побежала… но вам не следовало утруждать себя и открывать для меня дверь! Вы обращаетесь со мной, будто с гостьей! Всякий раз я прошу вас не беспокоиться, но вы всегда так галантны!

Сильвестр поклонился и закрыл за ней дверь.

– Незаслуженный комплимент, Сильвестр, – заметила герцогиня. – Мой дорогой, как ты можешь так грубо с ней обращаться? Разве можно быть таким жестоким!

– Я не могу выносить ее глупую болтовню! – нетерпеливо ответил герцог. – Почему ты общаешься с этой трещоткой? Неужели тебя не выводит из себя ее присутствие?

– Конечно, Августа умом не блещет, – согласилась герцогиня, – но ты же знаешь, что я не могу уволить ее!

– Хочешь, это сделаю я?

Герцогиня испугалась, но потом решила, что Сильвестр говорит без задней мысли, поэтому только ответила:

– Глупенький мой мальчик, ты же знаешь, что не сможешь так поступить.

Сильвестр удивленно поднял брови.

– Ты ошибаешься, мама. Я легко могу это сделать и не вижу, что может мне помешать.

– Неужели ты не шутишь? – воскликнула герцогиня, все еще надеясь перевести разговор в игривое русло.

– Да, я говорю совершенно серьезно, моя дорогая! И прошу тебя – будь со мной откровенна! Разве ты не мечтаешь, чтобы она исчезла раз и навсегда.

– Ну да… – герцогиня грустно улыбнулась, – порой мне хочется этого! Только держи это в тайне, ладно? Я должна соблюдать правила приличия, и порой мне бывает стыдно за такие мысли! – Поняв, что ее слова удивили сына, пожилая леди добавила: – Конечно, меня, как и тебя раздражает, когда она болтает вздор и не понимает, что ее присутствие нежелательно, когда ты приходишь ко мне. Но, поверь, иногда я считаю, что мне даже повезло, что Августа со мной. Дело в том, что развлекать инвалида не очень веселое занятие, а Августа ни разу не вышла из себя и не разозлилась на меня. О чем бы я ее ни попросила, она все делает радостно и с такой охотой, что мне порой кажется, будто ей нравится быть у меня на побегушках!

– Очень на это надеюсь!

– Сильвестр…

– Моя дорогая мама, сколько я себя помню, она всегда во всем с тобой соглашается и не может пожаловаться на жизнь! Ты платишь ей намного больше, чем платила бы любой другой сиделке. Не так ли?

– Можно подумать, что тебе жалко этих денег!

– Если ты считаешь, что она того заслуживает, то мне их жалко не больше, чем тех денег, которые получает мой лакей. Я выплачиваю слугам весьма приличное жалованье, но среди них не найти ни одного человека, который бы не заслуживал щедрого вознаграждения.

Герцогиня вопросительно посмотрела на сына. В ее глазах мелькнула тревога.

– Случай с Августой не то же самое, – примирительно проговорила она, – но не будем ссориться из-за этого! Поверь, без нее я буду чувствовать себя очень несчастной, мне ее будет не хватать.

– Если это так, мама, больше не будем говорить на эту тему. Неужели ты думаешь, будто я откажусь платить человеку, который нужен тебе, вдвое… втрое больше того, что получает Августа? – Герцогиня протянула руку, и Сильвестр порывисто склонился к матери. – Ты же знаешь, я не сделаю ничего, что опечалило бы тебя! Не грусти, дорогая!

Герцогиня пожала руку сына.

– Конечно, знаю. Меня просто напугали твои слова! В них было столько жестокости! Но у меня совсем нет повода жаловаться на твою бессердечность, мой дорогой.

– Ерунда! – покачал головой Сильвестр, улыбаясь матери и ласково глядя на нее. – Давай оставим в покое твою скучную кузину. Любимая… позволь выразить одно пожелание. Мне бы хотелось, чтобы рядом с тобой находился человек, у которого были бы с тобой общие интересы!

– Ну, у меня есть Ианта, – напомнила сыну герцогиня. – Пусть она и не так близка мне по духу, но мы с ней отлично ладим.

– Я рад слышать это, но мне порой кажется, что тебе недолго осталось наслаждаться ее сомнительным обществом.

– Мой дорогой, если ты хочешь предложить мне нанять вторую компаньонку, умоляю тебя, не трать силы напрасно!

– Нет, я имел в виду совсем другое. – После небольшой паузы Сильвестр невозмутимо произнес: – Я собираюсь жениться, мама.

Эти слова как громом поразили герцогиню, казалось, она лишилась дара речи. Сильвестр обладал репутацией опасного ловеласа и герцогиня уже почти распрощалась с надеждой, что он предложит какой-нибудь даме руку и сердце. У нее были основания считать, что Сильвестр содержал не одну любовницу… и некоторые из этих киферид[1]1
  Киферида (перен.) – возлюбленная. Во времена античности на о. Кифера был распространен культ богини любви Афродиты. (Здесь и далее прим. переводчика.)


[Закрыть] обходились ему довольно дорого, если верить ее сестре Луизе!.. Герцогине казалось, что Сильвестра больше устраивает такой образ жизни, чем семейное существование. Понемногу приходя в себя, она промолвила:

– Мой дорогой, ты просто застал меня врасплох!

– Не так уж это и неожиданно, как ты думаешь, мама. Я давно собирался поговорить с тобой о женитьбе.

– О, Боже милостивый, а я-то ни о чем и не догадывалась! Умоляю, расскажи мне обо всем подробнее!

Сильвестр бросил на мать проницательный взгляд.

– Ты была бы рада, если бы я женился, мама?

– Конечно!

– Тогда, это можно считать делом решенным!

Герцогиня весело рассмеялась.

– Разве ты женишься для того, чтобы порадовать меня, Сильвестр? Ну хорошо, считай, ты получил мое одобрение. А теперь рассказывай!

Сильвестр присел и, нахмурившись, посмотрел на огонь.

– Мне кажется, рассказывать-то особенно и нечего. Думаю, ты уже догадалась, что меня не очень-то прельщала перспектива всю жизнь быть привязанным к одной женщине. Тем более что, я еще не встречал такую, с кем хотел бы связать себя навеки. Гарри такая женщина повстречалась, и если мне требовалось дополнительное подтверждение…

– Мой дорогой, хватит об этом! – строго прервала сына герцогиня, – Не забывай, что Гарри был счастлив в браке. Мне искренне хочется верить, что Ианта была сильно к нему привязана, хотя и не питала очень глубоких чувств.

– Так сильно, что не прошло и года со дня его смерти, как она стала тосковать по балам, а через четыре года уже собирается выйти замуж за никудышного бездельника! Нет, такая привязанность мне не по душе, мама!

– Хорошо, дорогой, но сейчас мы говорим о твоей женитьбе, а не о Гарри, не так ли?

– Так! Я понял… примерно с год назад… что обязан жениться. Может, не столько ради того, чтобы получить наследника, потому что у меня уже есть один, а сколько…

– Сильвестр, только не вбивай Эдмунду в голову мысль, что он единственный наследник!

Герцог рассмеялся.

– Да этому мальчишке же все равно, будет он герцогом Салфордом или нет! Он мечтает стать кучером почтовой кареты… вернее, мечтал до тех пор, пока Кейгли не дал ему поиграть кондукторским рожком. Сейчас он не может решить, какую должность предпочесть: кучера почтовой кареты или кондуктора. Так что напрасно беспокоишься. Он и не собирается заменять меня!

Герцогиня улыбнулась.

– Сейчас не собирается, а что будет дальше – неизвестно…

– Вот именно! Это и есть одна из причин, мама. Поскольку я в любом случае должен жениться, это надо сделать до того, как Эдмунд начнет понимать, что его отодвигают в сторону. Поэтому несколько месяцев назад я стал внимательнее присматриваться к дамам.

– Сильвестр, ты неподражаем! Может быть, у тебя существует список качеств, какими должна обладать твоя будущая жена!

– Так оно и есть! – кивнул Сильвестр. – Можешь смеяться, мама, но ты же не станешь спорить, что определенные качества в жене просто необходимы! Например, она должна быть знатного рода. Я не хочу сказать, что моя невеста обязана быть герцогиней, но она должна принадлежать к нашему кругу.

– Против этого трудно что-либо возразить. Продолжай, прошу тебя!

– Год назад я бы сказал, что моя жена обязательно должна быть красавицей, – задумчиво продолжал Сильвестр (Она, несомненно, не красавица, подумала герцогиня), – но сейчас я больше склоняюсь к мысли, что ум важнее красоты. Мне кажется, что я не женюсь на девушке с куриными мозгами. К тому же я не собираюсь вешать тебе на шею еще одну дуру!

– Премного тебе благодарна! – весело ответила герцогиня. – Значит, умная, но не красавица. Очень хорошо! Продолжай.

– Нет, конечно, без определенной доли красоты никак не обойтись. По крайней мере, она должна обладать привлекательной внешностью и твоим изяществом, мама.

– Не пытайся заморочить мне голову, хитрый льстец! Ты нашел среди дебютанток такую, которая обладала бы всеми этими качествами?

– С первого взгляда таких можно найти не меньше дюжины, но в конце концов я остановился только на пяти.

– На пяти?!.

– Всего лишь пять девушек, с одной из которых я мог бы, возможно, прожить остаток своей жизни. Леди Джейн Сэксби, хороша собой и добра. Дальше: дочь Барнингхэма. Она весела и жизнерадостна. Мисс Беллерби очень красивая девушка и довольно сдержана, что мне весьма по душе. Леди Мэри Торрингтон… О, это бриллиант чистейшей воды! И, наконец, мисс Ортон, не красавица, но довольно обаятельна и обладает приятными манерами. – Сильвестр замолчал, задумчиво глядя на пылающие поленья. Герцогиня ждала. Через минуту он оторвал взгляд от огня и улыбнулся матери. – Ну, мама, – ласково произнес он, – кого ты мне посоветуешь выбрать в жены?

После недолгой паузы герцогиня изумленно воскликнула:

– Дорогой, ты издеваешься надо мной? Неужели ты всерьез предлагаешь мне выбрать тебе жену?

– Нет, если быть точным, то я прошу у тебя всего лишь совета. Ты не знакома ни с одной из них, зато знаешь их семьи. И если тебе кажется, что кто-то из них заслуживает предпочтения…

– Но, Сильвестр, разве ты сам не можешь сделать окончательный выбор?

– Нет. Вся беда, черт побери, в том и заключается, что не могу! Только мне начинает казаться, что одна лучше остальных, как я тут же нахожу в ней какой-нибудь недостаток или черту характера, которая мне не нравится. Смех леди Джейн, например, или ужасная арфа мисс Ортон! Я никогда особенно не любил музыку, и когда представлю, что в моем доме будет постоянно бренчать арфа и мне придется мириться с этим… нет, по-моему, это слишком, ты не находишь, мама? Дальше, леди Мэри…

– Благодарю. Я уже услышала вполне достаточно, чтобы дать тебе совет! – прервала Сильвестра мать. – Не делай предложения никому из них! Ты ни одну не любишь!

– Не люблю? Конечно, не люблю. Неужели любовь так уж необходима?

– Крайне необходима, мой дорогой! Я тебя умоляю ни одной из них не делать предложения, если ты не можешь предложить и любовь.

Сильвестр улыбнулся матери.

– Ты слишком сентиментальна, мама.

– Ты так думаешь? Зато в тебе, похоже, совсем нет романтических чувств.

– Во всяком случае в женитьбе я не ищу никакого романтизма.

– Ты ищешь его только среди особ, одетых в муслин?

Сильвестр рассмеялся.

– Ты меня удивляешь, мама. Здесь совсем другое дело! Я бы и это не стал называть романтизмом… или скажем, первым любовным приключением. И даже тогда, когда я был еще совсем юным и влюбился в самую очаровательную птичку рая, которую ты когда-нибудь видела, не помню, будто я тешил себя мыслью, что у меня родилось сильное и глубокое чувство и что оно останется надолго! Наверное, я чересчур непостоянен, и в данном случае…

– Ничего подобного! Тебе просто еще не повезло, и ты не повстречал девушку, к которой у тебя возникло бы настоящее и сильное чувство.

– Совершенно верно, не повстречал. И поскольку у меня была возможность выбирать из всех подходящих дебютанток, которые ежегодно пополняют список особ, стремящихся к брачным узам, можно сделать вывод, что я слишком строг в своих требованиях. Если откровенно, мама, ты единственная женщина, в чьем присутствии меня через несколько минут не начинает одолевать тоска!

Пока герцогиня слушала сына, между ее изогнутыми бровями появилась крошечная морщинка. Несмотря на то, что речь была произнесена хвастливым тоном, у пожилой леди она вызвала лишь беспокойство.

– Ты будешь выбирать из них, Сильвестр?

– Думаю, да. Мне кажется, что я уже видел всех подходящих кандидаток.

– И сделал их объектами своих ухаживаний, если можно верить тому, что я слышала.

– Тетя Луиза, – безошибочно определил Сильвестр. – Да, мама, твоя сестра любит распускать сплетни! Если я время от времени и отдавал кому-то предпочтение, то она не может обвинить меня в том, что я был особенно ретив в ухаживаниях, чтобы из-за них в груди какой-нибудь прекрасной девы родилась несбыточная надежда!

После этих слов последние отблески веселых огоньков погасли в глазах герцогини. Образ любимого сына, который она так долго лелеяла, неожиданно померк. Тревожные сомнения и чувство беспокойства привели ее в замешательство, и она не сразу нашла ответ. Пока герцогиня колебалась, совершенно неожиданно явилось спасение. Дверь отворилась, и прелестный грустный голос спросил:

– Можно войти, мама-герцогиня?

После этих слов на пороге возникло прекрасное видение в длинной мантилье из голубого бархата и шляпке с высокими загнутыми полями. Вошедшая была очень красива: колечки ярко-золотых волос, спускающиеся к розовым щечкам, огромные голубые глаза, глядящие из-под изящных дуг бровей, безупречно прямой маленький носик без единого изъяна и ярко-красные пухлые губки.