Текст книги "Моя миссия в России. Воспоминания английского дипломата. 1910–1918"

Автор книги: Джордж Бьюкенен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Точно так же я могу ответить, что не объявлял о заключении англо-российской конвенции – потому что такой конвенции не существовало. В дополнение к сказанному, я могу также сообщить доблестному адмиралу, что я даже не вступал в переговоры с российским правительством о заключении морской конвенции, и если в дальнейшем Великобритания стала союзницей России на суше и на море, то это произошло лишь вследствие нарушения Германией нейтралитета Бельгии.

Я привел эти беседы, чтобы показать, насколько беспочвенны все обвинения в шовинизме, выдвигаемые многими высокопоставленными немцами против России и Великобритании. Император ни разу не обмолвился ни единым словом, которое давало бы повод обвинить его в агрессивных намерениях против Германии. Напротив, он никогда не упускал случая выразить свое искреннее желание сохранить с ней хорошие отношения. Только окончательно убедившись в направлении германской политики и в значении ее постоянно наращиваемых вооружений, он начал предпринимать определенные шаги, чтобы оградить страну от возможных случайностей. Он увеличил численность войск и предложил преобразовать англо-российское соглашение в союз исключительно оборонного характера. С другой стороны, мой ответ на это заманчивое предложение императора – достаточное основание для ответа тем, кто обвиняет британское правительство в том, что оно подталкивало Россию к проведению агрессивной политики. Не следует забывать, что в 1913 году Германия посредством налога на капитал собрала 50 миллионов фунтов на военные цели, и Россия вынуждена была прибегнуть к контрмерам с целью самообороны. Я помню, господин Делькассе, который в то время был послом в Санкт-Петербурге, предупреждал меня, что Германия никогда бы не прибегла к таким радикальным мерам, если бы не собиралась в ближайшем будущем вести войну. Я передал это предупреждение в Лондон, но там к нему не прислушались, поскольку никто не верил, что Германия способна на такое безумие. Все полагали, что, как писал мне один из моих друзей, «финансисты», не желающие войны, не дадут этому плану ходу. В то же время германскому императору приписывалось желание остаться в памяти потомков хранителем европейского мира. Взгляды немецких писателей на российские военные приготовления напоминают мне стих, сочиненный много лет назад одним остроумным французом: «Cet animal est bien mèchant. Quand on l’attaque, il se dèfend». [71]71
  Это животное злое. Когда на него нападают, оно защищается (фр.).


[Закрыть]

О моей последней аудиенции у императора перед началом войны я уже писал в главе 9. На ней обсуждались вопросы, имеющие отношение исключительно к таким странам, как Персия, Тибет и Афганистан, где интересы России и Великобритании сталкивались. Император ничего не говорил о Германии, но призывал ускорить ход переговоров по этим вопросам, которые велись тогда нашими правительствами, с тем чтобы они были как можно скорее завершены. «Поскольку, – добавил император, – тогда мы сможем спать спокойно, не боясь разрыва отношений между Россией и Англией».

Эта последняя аудиенция состоялась 15 июня, после завтрака, который император давал в Царском Селе в честь адмирала Битти и офицеров первой эскадры линейных крейсеров, прибывшей в Кронштадт с приветственным визитом. Император, а также все общество в целом оказали им самый теплый прием, а военно-морское командование и городские власти дали им почувствовать, что значит настоящее русское гостеприимство. Император обошел все корабли эскадры, состоявшей из «Льва», «Королевы Марии», «Принцессы» и «Новой Зеландии», и вместе с императрицей и четырьмя дочерьми почтил своим присутствием завтрак, который адмирал Битти дал в его честь на борту своего флагманского судна. Я никогда не видел таких счастливых лиц, как у великих княгинь, когда небольшая группка офицеров, которым было поручено их развлекать, показывала им «Льва». Когда я вспоминаю их такими, как в тот день, трагическая история их гибели кажется кошмарным сном.

20 июля президент Французской республики господин Пуанкаре прибыл с официальным визитом к российскому двору. Были обычные смотры, банкеты, тосты. Основным предметом разговоров с глазу на глаз, естественно, было международное положение, которое на тот момент было весьма тревожным. Император, хотя и был озабочен, все еще верил в мирные намерения кайзера Вильгельма. 21-го числа президент проводил прием глав иностранных миссий. Я ожидал своей очереди, когда со мной заговорил сербский посланник. Сильно волнуясь, он обратил мое внимание на угрожающую позицию Австрии и сказал, что Сербия стоит перед лицом величайшего в ее истории кризиса. Господин Пуанкаре, которому я передал слова господина Сполайковича, поднял этот вопрос в разговоре с австрийским послом, но не получил от него сколько-нибудь удовлетворительного объяснения австрийской позиции. Вечером 28-го числа президент отправился в обратную дорогу.

Поскольку с момента убийства эрцгерцога Франца Фердинада прошло уже несколько недель и никаких действий со стороны Австрии не предпринималось, были основания надеяться, что она отказалась от мысли о каких-либо акциях возмездия. Я уже получил отпуск и даже взял билеты для поездки в Англию. На следующее утро (24-го числа) я как раз сидел в своем кабинете, размышляя о том, что буду делать дома, когда телефонный звонок вернул меня к действительности. «Кто говорит?» – спросил я. «Это Сазонов, – последовал ответ. – Австрия предъявила Белграду ультиматум, условия которого означают войну. Пожалуйста, будьте через час во французском посольстве. Я хочу обсудить с вами и Палеологом положение дел».

Глава 15
1914
Разговор во французском посольстве. – Сазонов заявляет, что единственный способ предотвратить войну – объявление о нашей полной солидарности с Россией и Францией. – Британское правительство берет на себя роль посредника. – Ход переговоров. – Австрия объявляет войну. Мобилизация в России. – Германия угрожает России. – Ультиматум и объявление войны

Австрия специально выбрала для предъявления своего ультиматума тот момент, когда президент и председатель Совета министров Франции только что выехали из Санкт-Петербурга на родину и должны были находиться в пути еще, как минимум, четыре дня. Я знал, что действия Австрии будут расценены в Санкт-Петербурге как прямой вызов России, и поэтому был доволен, что у меня был дополнительный час подумать об их возможных последствиях. Особенно в связи с тем, что, как я предполагал, разговор во французском посольстве пойдет о ключевом вопросе – солидарности Британии с Францией и Россией.

Я не ошибся. Отметив, насколько неприемлемы некоторые пункты ультиматума, господин Сазонов заметил, что Австрия никогда бы не выдвинула таких требований, если бы не была заранее уверена в одобрении и поддержке Германии. Может ли Россия, спрашивал он, также рассчитывать на поддержку своих партнеров по Антанте? Французский посол, к которому он обратился первому, заверил его, что Франция предоставит России свою дипломатическую поддержку, а также, если необходимо, выполнит обязательства, которые она взяла на себя по союзному договору. «А ваше правительство?» – спросил Сазонов, повернувшись ко мне. Я ответил, что, хотя я не могу говорить от лица британского правительства, я не сомневаюсь, что оно сделает все, что в его силах, чтобы оказать России дипломатическую поддержку. Однако я не мог подавать им надежду, что оно выступит с декларацией солидарности и тем самым возьмет на себя безусловное обязательство поддержать Францию и Россию силой оружия из-за такой страны, как Сербия, где нет никаких британских интересов. Такие обязательства не будут поддержаны британским общественным мнением, а без этого ни одно британское правительство не возьмет на себя ответственность за вовлечение страны в войну. На это Сазонов возразил, что Сербия – лишь часть общеевропейской политики и, учитывая, что на карту поставлены наши жизненные интересы, мы не можем себе позволить оставаться в стороне. Насколько я понимаю, ответил я, он хочет, чтобы мы присоединились к заявлению России о недопустимости вмешательства во внутренние дела Сербии со стороны Австрии. Но допустим, спросил я, Австрия, несмотря на это, начнет военные действия против Сербии, намерена ли Россия в таком случае объявить ей войну? Сазонов заметил, что, по его личному мнению, Россия вынуждена будет объявить мобилизацию, но вопрос в целом будет рассматриваться Советом министров, на котором будет председательствовать император. Я указал, что важнее всего – постараться заставить Австрию продлить сорокавосьмичасовой срок и в то же время выяснить, насколько Сербия готова выполнить требования, изложенные Австрией в ее ноте. Сазонов согласился, сказав, что часть требований Австрии, без сомнения, может быть принята. Разговор, начавшийся в полдень, продолжился за обедом, когда господин Сазонов и господин Палеолог снова уговаривали меня объявить о солидарности Британии с Россией и Францией.

Не говоря о том, что не в моей компетенции делать заявления от лица британского правительства, я не собирался говорить ничего такого, что могло подтолкнуть Россию к объявлению войны Австрии. Сделать это означало не только уничтожить любую возможность мирного решения, но и дать Германии лишнюю возможность утверждать, будто мы подстрекаем Россию к войне – а там это до сих пор пытаются доказать. Поэтому я ограничился лишь утверждением, что британское правительство, возможно, будет готово сделать в Берлине и Вене представления, в которых будет указано, что, поскольку за австрийским нападением на Сербию неминуемо последует начало военных действий со стороны России, война примет всеобщий характер, и тогда Великобритания уже не сможет оставаться в стороне. Это не удовлетворило Сазонова, который утверждал, что, отказываясь заявить о поддержке России и Франции, мы увеличиваем угрозу войны.

Получив мою телеграмму с отчетом об этом разговоре, сэр Эдвард Грей ответил: «В этих трудных обстоятельствах вы совершенно верно обозначили позицию британского правительства. Я полностью одобряю все сказанное вами и не могу обещать большего от имени правительства».

Потребуется целая книга, чтобы рассказать обо всех неофициальных переговорах, проходивших в различных столицах, и обо всех телеграммах, отправленных в те решающие дни, что последовали за предъявлением австрийского ультиматума. Поэтому я ограничусь лишь теми из них, что имеют непосредственное отношение к позиции России и рекомендациям, которые мы давали Санкт-Петербургу, чтобы показать, насколько беспочвенны утверждения некоторых германских авторов, которые пытаются возложить на Великобританию и Россию всю ответственность за войну.

Возьмем лишь двоих из них – господина Бетман-Хольвега и барона фон Шёна, который был в то время послом в Париже. Первый в своей книге «Betrachtungen zum Weltkriege» («Обзор мировой войны») доказывает, что Германия делала все возможное, чтобы сдержать Австрию, а мы не сочли нужным порекомендовать России вести себя умереннее. Последний в своих мемуарах дипломата заходит гораздо дальше. Он говорит, что причиной войны было желание России избежать осложнений внутри страны, а нас он обвиняет в том, что мы не желали сделать хоть что-нибудь для сохранения мира. Напротив, он представляет дело так: поддерживая Россию в ее «непоколебимости», мы сводили на нет усилия Германии, направленные на то, чтобы усадить Вену и Санкт-Петербург за стол переговоров. Далее он утверждает, что Россия решилась на мобилизацию только потому, что рассчитывала на нашу поддержку.

С другой стороны, то, как он находит оправдания для политики своего правительства, настолько поучительно, что я не могу устоять перед соблазном привести это здесь. Австрия, по его утверждению, соперничала с Россией за влияние на Балканах, а Германия поддерживала и защищала своего союзника в ущерб своим собственным интересам. Австрийское правительство было твердо намерено добиться полноценной компенсации за сараевское убийство, которое подтвердило необходимость навсегда покончить с центром подрывной деятельности сербов в юго-восточных областях Габсбургской монархии (Белградом). Чтобы получить действенные гарантии на будущее, условия ультиматума были сформулированы максимально жестко, так, чтобы Сербия либо полностью покорилась Австрии, пожертвовала своими суверенными правами и отреклась от России, либо столкнулась с последствиями своего отказа. Когда к Германии обратились за советом, она признала, что вопрос заключается в том, чтобы искоренить проблемы, непосредственно угрожавшие существованию ее союзника и косвенно ей самой. Конечно же она не могла отказать в своем одобрении и поддержке, поскольку, если в результате подрывной работы сербов Австрия распадется на части, Германия лишится своего союзника. Поэтому она объявила о своем намерении хранить верность союзнику и не допустить разрушительного вмешательства извне. Германия хотела локализовать конфликт, но ее предложения был отвергнуты, поскольку Россия выступила в защиту Сербии и заявила, что она не может оставаться в стороне от этого конфликта. Наконец, барон фон Шён осуждает сэра Эдварда Грея за то, что тот предложил созвать конференцию четырех непосредственно незаинтересованных держав, поскольку это нарушило бы принцип невмешательства, которому Германия придавала такое большое значение. Другими словами, Германия, по утверждению барона фон Шёна, обязалась соблюдать нейтралитет, пока Австрия будет порабощать Сербию, хотя на опыте Балканского кризиса она знала, что, если Австрия нападет на Сербию, Россия непременно вмешается.

Приводимое ниже краткое содержание моих переговоров с Сазоновым покажет, насколько отличалась от этих измышлений действительная позиция русского и британского правительств.

25 июля мы возобновили обсуждение, начатое накануне. Австрия, по словам Сазонова, стремилась установить свою гегемонию на Балканах, и предпринятые ею в Белграде действия направлены против России. В то же время позиция Германии зависит от позиции Британии. Пока она рассчитывает на наш нейтралитет, она пойдет на все, но если мы твердо примем сторону Франции и России, войны не будет. Если мы подведем их, прольются реки крови, и в конце концов мы тоже окажемся втянуты в войну. Хотя я опасался, что его предсказания сбудутся, я мог только повторить то, что я уже говорил императору на одной из аудиенций, описанных в предыдущей главе. Британия лучше справится с ролью посредника, если пока останется другом, который может превратиться в союзника в случае, если его призывами к умеренности пренебрегут, чем если бы она с самого начала объявила о своей полной солидарности с Россией. Я также выразил искреннюю надежду, что Россия даст британскому правительству некоторое время, чтобы воспользоваться своим влиянием для мирных переговоров, и не будет усугублять положение дел объявлением мобилизации. Если она это сделает, Германия, предупредил я его, не удовлетворится контрмобилизацией, а сразу же объявит ей войну. Россия, ответил Сазонов, не может позволить Австрии разгромить Сербию, но я могу быть уверен, что она не предпримет никаких военных действий, пока ее не вынудят это сделать.

На следующий день, 26 июля, он поставил меня в известность, что в разговоре с австрийским послом он предложил провести прямые переговоры между Веной и Санкт-Петербургом с целью найти некую формулу, которая удовлетворила бы основные требования Австрии, но была бы более приемлема для Сербии. По его словам, он сказал графу Сапари, что вполне понимает мотивы, побудившие Австрию выдвинуть этот ультиматум, и что, если она согласится пересмотреть некоторые условия, будет не трудно прийти к удовлетворительному решению.

В ответ на вопрос, с которым он обратился ко мне в ходе разговора, я сказал, что заявления, сделанные мной в беседе с ним 24-го числа, получили одобрение сэра Эдварда Грея как правильно отражающие политику британского правительства. Правительство, добавил я, использует все свое влияние для предотвращения войны, но, чтобы эти усилия не были напрасны, важно, чтобы Россия не объявляла мобилизацию до тех пор, пока не останется другого выхода.

27 июля я передал господину Сазонову предложение сэра Эдварда Грея созвать конференцию четырех послов в Лондоне, на что он ответил: «Условия, при которых начались мои переговоры с послом Австро-Венгрии, могут, как я полагаю, способствовать пересмотру австрийского ультиматума. Если напрямую договориться с Веной не удастся, я с радостью приму предложения сэра Эдварда Грея или любые другие предложения, которые могут привести к благоприятному разрешению конфликта».

Поскольку международное положение становилось угрожающим, британскому флоту, находящемуся в Портсмуте, были даны приказы не рассредоточиваться для маневров. Сообщая об этом российскому послу, сэр Эдвард Грей пояснил, что этому не должно придаваться другого значения, кроме как обещания дипломатической поддержки.

28 июля обстоятельства изменились в худшую сторону. Не только отклонены графом Бертольдом предложения господина Сазонова о прямых переговорах между двумя правительствами, но и объявлена Австрией война Сербии. Россия, сказал мне господин Сазонов, не удовлетворится обещаниями Австрии сохранить независимость и территориальную целостность Сербии, и приказ о мобилизации будет отдан в тот же день, когда австрийская армия перейдет сербскую границу. Тем не менее я снова призвал его воздержаться от каких-либо военных действий, которые могут быть истолкованы как вызов Германии.

Я передал суть этого разговора моему французскому коллеге, с которым я встретился в передней, где он ожидал приема, и попросил его придерживаться той же линии. Ситуация, сказал я, становится критической. Россия настроена серьезно и никогда не позволит Австрии раздавить Сербию. Но если России будет навязана война, важно, чтобы у Германии не было возможности представить ее в роли агрессора. Если британское общественное мнение не будет уверено, что ответственность за начало войны лежит на Германии, оно никогда не одобрит наше в ней участие.

Барон фон Шён в своих воспоминаниях приводит отрывок из книги «Царская Россия во время Великой войны», в котором господин Палеолог приводит мои вышеупомянутые высказывания и придает им смысл, которого в них нет. По его словам, я говорил: «Россия твердо намерена начать войну. Поэтому мы должны возложить на Германию всю ответственность и инициативу нападения, так как это единственный способ склонить общественное мнение Британии в пользу войны». Далее он представляет дело так, будто я подстрекал Россию к войне, стараясь при этом возложить вину на Германию. Это весьма произвольная трактовка моей позиции, поскольку, как я уже показал, я делал все, что в моих силах, для предотвращения мобилизации, зная, что это предоставит Германии предлог, который был ей нужен для объявления войны России.

У посла Германии в Санкт-Петербурге за это время сложилось впечатление, что российская общественность не слишком обеспокоена австро-сербским конфликтом и что лишь небольшая группка шовинистов пытается придать ему острый характер. Когда 28 июля он завтракал со мной в нашем посольстве, я воспользовался случаем открыть ему глаза на растущую опасность. Он просил меня уговорить Сазонова действовать осмотрительно, и я ответил, что с самого начала только это и делал. Пришла пора, добавил я, германскому послу в Вене поговорить серьезно с графом Бертольдом, ибо, если Германия позволит Австрии напасть на Сербию, результатом будет всеобщая война. Граф Пурталес, которого сильно встревожило мое замечание, возразил, что Россия, а не Германия виновна в существующем напряженном положении. Лично он, я полагаю, всей душой стремился предотвратить войну и, вероятно, не был поставлен в известность о действительных намерениях своего правительства. Но такая позиция была непригодна для сглаживания острых углов. Он полагал, что Австрия имеет право сурово покарать Сербию, а Россия должна спокойно на это смотреть и играть роль незаинтересованного наблюдателя. Если она, напротив, проведет предполагаемую мобилизацию, то, по его заявлению, подвергнет опасности мир в Европе. Напрасно я убеждал его, что Россия уже продемонстрировала свои мирные намерения, приняв предложение о конференции четырех и объявив о готовности подчиниться любому решению этой конференции, если оно получит одобрение Франции и Великобритании. Он не пожелал меня слушать, когда я напомнил ему, что Австрия не только частично мобилизовала свои войска, но и объявила войну Сербии. «Я не могу, – ответил он, – обсуждать действия Австрии».

Хотя Австрия начала мобилизацию против Сербии еще 26-го, Россия предприняла предварительные шаги к мобилизации Киевского, Одесского, Казанского и Московского военных округов лишь 28-го. 29 июля между часом и двумя пополудни граф Пурталес имел беседу с господином Сазоновым, во время которой напомнил, что по условиям союзного договора между Германией и Австрией такая частичная мобилизация повлечет за собой автоматическую мобилизацию Германии. В тот же вечер около семи часов граф Пурталес еще раз посетил министерство иностранных дел и передал господину Сазонову телеграмму от германского канцлера, в которой говорилось, что, если военные приготовления не будут прекращены, Германия будет вынуждена принять контрмеры, и это будет означать войну.

Такое заявление было почти равносильно ультиматуму, и, поскольку российское военное ведомство в это время получило сведения о широких военных приготовлениях, тайно осуществляемых Германией, а также о всеобщей мобилизации в Австрии, вся ситуация нуждалась в пересмотре. В тот же вечер император, уступая давлению со стороны своих военных советников, неохотно согласился отдать приказ о всеобщей мобилизации. Через несколько часов после этого он получил от германского императора телеграмму следующего содержания: «Считаю возможным заключение непосредственного соглашения между вашим правительством и Веной, чему мое правительство стремится способствовать. Разумеется, военные приготовления со стороны России, представляющие угрозу для Австро-Венгрии, только приближают трагедию, которой мы оба хотим избежать».

На это император Николай II ответил: «Благодарю вас за телеграмму, которая носит примирительный характер, хотя официальное сообщение, представленное вашим послом в мое министерство иностранных дел, имеет совсем другой смысл. Прошу вас объяснить мне эту разницу. Было бы правильным передать решение австро-сербского вопроса Гаагской конференции. Полагаюсь на вашу мудрость и дружбу».

Отправив эту телеграмму, император Николай II вызвал к телефону военного министра, а затем начальника Генерального штаба и отменил всеобщую мобилизацию. Оба генерала заявили, что, когда мобилизация уже начата, остановить ее означает вывести из строя всю военную машину. Император, тем не менее, настаивал, но, несмотря на его недвусмысленные приказы, военное руководство продолжало мобилизацию без его ведома.

Тем временем немецкий посол узнал, что происходит, и в два часа ночи 30 июля приехал в министерство иностранных дел. Видя, что теперь война уже неизбежна, он растерялся и попросил Сазонова посоветовать ему, что телеграфировать своему правительству. На что Сазонов предложил ему следующую формулу: «Если Австрия, признавая, что конфликт с Сербией принял общеевропейский характер, заявит о своей готовности отказаться от тех пунктов своего ультиматума, которые нарушают принцип суверенитета Сербии, Россия обязуется остановить все военные приготовления».

Сазонов, уже поставленный в известность о телефонном разговоре, который состоялся между начальником Генерального штаба и императором этой ночью, должен был встретиться с императором 30-го после полудня. До отъезда в Петергоф он получил сообщение о том, что австрийская армия обстреливает Белград и что германское правительство отказалось рассматривать предложение, данное им графу Пурталесу. Он застал императора крайне встревоженным телеграммой, только что полученной им от императора Германии. «Мой посол, – говорилось в последней, – получил указания обратить внимание вашего правительства на опасности и серьезные последствия мобилизации. То же самое я говорил вам в своей последней телеграмме. Австро-Венгрия мобилизовалась только частично и только против Сербии. Если Россия мобилизует свои войска против Австро-Венгрии, роль посредника, которую вы по дружбе на меня возложили и которую я по вашему желанию на себя принял, ставится под угрозу, если вообще представляется осуществимой. Вся тяжесть этого решения полностью ложится на ваши плечи. Вы несете ответственность за войну и мир». Император Николай II так остро чувствовал серьезность решения, которое ему предстояло принять, что все еще воздерживался от объявления всеобщей мобилизации. Только после того, как Сазонов убедил его, что его совесть может быть чиста, поскольку его правительство предприняло все возможные усилия для предотвращения войны, император, наконец, решил не оставлять свою страну беззащитной перед лицом уже готовившегося нападения Германии. В тот же день в четыре часа его величество приказал, чтобы все необходимые приказы были переданы по телефону в военное ведомство.

До этого в тот же день, 30 июля, он послал императору Вильгельму следующую телеграмму: «Сегодня посылаю Татищева с инструкциями. Распоряжение о происходящих в настоящее время военных приготовлениях были отданы пять дней назад с целью защиты против Австрии. Всем сердцем надеюсь, что эти приготовления не повлияют на ваше положение посредника, которое я ставлю очень высоко. Вам необходимо оказать серьезное давление на Австрию, чтобы удалось добиться соглашения».

На следующий день, 31-го, он снова послал телеграмму: «По техническим причинам я не могу приостановить военные приготовления. Но пока переговоры с Австрией не прерваны, мои войска воздержатся от всякого наступления. Я даю вам свое слово».

Император Вильгельм ответил: «Я сделал все, что было в моих силах, чтобы избежать войны. Я не буду нести ответственность за ужасное несчастье, которое грозит всему цивилизованному миру. Вы все еще в силах его предотвратить. Мое дружеское расположение к вам и вашей стране, завещанное мне моим дедом на его смертном одре, для меня всегда было священно. Я был верен России, когда на нее обрушивались несчастья, особенно во время последней войны. Сейчас вы еще можете спасти мир в Европе, остановив военные приготовления».

В тот же день, 31-го, Сазонов сделал последнюю попытку сохранить мир, заменив, по просьбе сэра Эдварда Грея, формулу, которую он продиктовал графу Пурталесу так, что она стала выглядеть следующим образом: «Если Австрия остановит продвижение своих войск по сербской территории и если, признавая, что австро-сербский конфликт приобрел общеевропейское значение, она согласится передать на рассмотрение великих держав вопрос о том, какую компенсацию может предоставить Сербия австро-венгерскому правительству без ущерба для своих суверенных прав и независимости как государства, Россия обязуется сохранить выжидательную позицию».

В тот же вечер император принял германского посла и постарался убедить его в том, что данная формула носит примирительный характер и что она предлагает достойный выход из сложившейся ситуации, но его усилия не увенчались успехом.

В одиннадцать часов вечера граф Пурталес приехал в министерство иностранных дел и поставил господина Сазонова в известность, что, если к полудню следующего дня Россия не остановит мобилизацию, вся немецкая армия будет поставлена под ружье. В ответ на его страстный призыв немедленно остановить мобилизацию Сазонов мог только повторить свои заверения, что, пока продолжаются австро-российские переговоры, Россия не предпримет наступления. В этот момент были заметны признаки ослабления напряженности между Веной и Санкт-Петербургом: между министрами иностранных дел и послами сторон прошли дружеские беседы, и казалось, австрийское правительство склоняется к тому, чтобы согласиться на переговоры о внесении изменений в текст их ноты в адрес сербского правительства. Но у Германии были совсем другие устремления.

Утром 1 августа император Николай II еще раз телеграфировал императору Вильгельму: «Я понимаю, что вы вынуждены провести мобилизацию, но я бы хотел получить от вас те же гарантии, что я дал вам, а именно, что эти меры не означают войну и что мы продолжим переговоры ради благополучия наших двух стран и всеобщего мира, который так дорог нам обоим. С Божией помощью наша проверенная годами дружба позволит избежать кровопролития. С полным доверием ожидаю вашего немедленного ответа».

Начав свой ответ с того, что назначенный срок истек и что он был вынужден мобилизовать свою армию, император Вильгельм писал: «Единственный способ избежать бесчисленных бедствий – это немедленный, ясный и недвусмысленный ответ со стороны вашего правительства. Пока я не получу такого ответа, я должен, к моему величайшему огорчению, судить о нем по фактам. Я должен самым серьезным образом просить, чтобы вы без промедления приказали своим войскам ни при каких обстоятельствах не нарушать нашей границы».

Около пяти часов вечера я получил телеграмму из министерства иностранных дел с приказом немедленно испросить у императора аудиенцию, чтобы передать ему личное послание от короля Георга, в котором его величество, упомянув о представлении, сделанном Германией в связи с мобилизацией в России, писал: «Я не могу избавиться от мысли, что мы оказались в тупике из-за какого-то недоразумения. Нельзя упустить возможность избежать ужасного несчастья, грозящего сейчас всей Европе. Поэтому я призываю вас устранить недопонимание, которое, как я понимаю, имело место между вами, и оставить открытыми ворота для мирного решения конфликта. Если вы считаете, что я могу так или иначе способствовать этой важной цели, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь возобновить прерванные переговоры между заинтересованными державами. Уверен, что вы, как и я, стремитесь делать все возможное для сохранения мира».

Около четверти восьмого господин Сазонов, который договорился, что император примет меня в Петергофе в десять часов, позвонил мне по телефону и сказал, что граф Пурталес только что поставил его в известность, что Германия считает себя в состоянии войны с Россией. Он пришел пообедать со мной и принес проект ответа на телеграмму короля, который я должен был передать императору. Я выехал из посольства в девять часов, но из-за того, что электрические фонари на моем автомобиле вышли из строя, шофер повернул не там, где надо, и мы добрались в Петергоф лишь без четверти одиннадцать. Извинившись перед императором за опоздание, я передал ему телеграмму короля и проект ответа, написанный Сазоновым. Когда его величество прочел их, я осмелился заметить, что было бы лучше, если бы он ответил королю своими словами, чем в официальном стиле министерства иностранных дел. «Я так и сделаю, если вы мне поможете, – ответил император, – поскольку говорить по-английски это одно, а правильно писать – совсем другое». Затем его величество предложил мне садиться, и мы более часа обсуждали ситуацию, вызванную австрийским ультиматумом, безрезультатные попытки российского и британского правительств сохранить мир и причины, вынудившие Россию провести мобилизацию. Его величество настаивал, что мобилизация не обязательно влечет за собой войну, и он самым недвусмысленным образом заверил в этом императора Вильгельма. Затем, подойдя к письменному столу, он взял карандаш и телеграфные бланки и начал писать ответ, время от времени советуясь со мной, как построить фразу, когда ему не хватало слов. Закончив, он передал мне рукописный текст телеграммы для передачи шифровальщикам по возвращении в посольство. Содержание ее было следующее: «Я бы с радостью принял ваши предложения, если бы сегодня днем германский посол не представил моему правительству ноту с объявлением войны. С момента предъявления ультиматума Белграду все усилия России были направлены на поиски мирного решения вопроса, поставленного действиями Австрии. Целью этих действий было подавление Сербии и превращение ее в вассала Австрии. Результатом этого могло стать нарушение баланса сил на Балканах, что для моей страны представляется вопросом жизненной важности. Все предложения, включая те, что были сделаны вашим правительством, были отклонены Германией и Австрией, и только когда благоприятный момент для оказания давления на Австрию был упущен, Германия проявила желание стать посредником. И даже тогда она не выдвинула никаких конкретных предложений. Объявление Австрией войны Сербии вынудило меня отдать приказ о частичной мобилизации, хотя, принимая во внимание серьезность ситуации, мои советники настоятельно рекомендовали мне объявить всеобщую мобилизацию, учитывая, что для ее проведения Германии потребуется гораздо меньше времени, чем России. В конце концов, принимая во внимание проведенную в Австрии мобилизацию, обстрел Белграда, концентрацию австрийских войск в Галиции и тайные военные приготовления в Германии, я был вынужден пойти на эту меру. Внезапное объявление Германией войны России, ставшее для меня совершенно неожиданным, поскольку я дал императору Вильгельму недвусмысленные обещания, что мои войска не перейдут границу, пока ведутся переговоры, подтверждает правомерность моих действий.