Текст книги "Карнавал страха"

Автор книги: Джордж Роберт Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

По глазам так бил меня, что хлестала кровь. Так случилось: я теперь уродлив, слеп и мертв.

***

– Что же нам делать? – повторила Мария, закрывая последнее окно в своем вагончике. По коже у нее пробежали мурашки то ли от страха перед Кукольником, то ли из-за холодного ночного воздуха, она не знала. – Он виновен, теперь это совершенно ясно. Но мы не можем открыто обвинить его.

Гермос заерзал, стараясь поудобнее усесться на полу.

– У него на медальоне Кин-са, – сообщил он угрюмо.

– Да, он говорил мне, – отозвалась Мария.

– Кин-са пронзен копьем, как на татуировках.

Мария потрогала татуировку на затылке.

– Наверняка он один из тех, кто заклеймил нас. Всех нас. Он превратил нас в уродов и заклеймил своим медальоном. Вот что значит татуировка. Она показывает, что все мы уроды.

– Я боюсь.

Мария подошла к двери и еще раз проверила все замки и запоры.

– К кому мы можем обратиться? – грустно произнесла она. – Только не к жандармам, Совету или горожанам.

Гермос кивнул. Он взял одну из подушек с маленькой кровати Марии и подсунул ее себе под спину, а потом со вздохом вытянул ноги и поудобнее пристроил их на полу.

Услышав шум, Мария спросила:

– Ты уверен, что сможешь тут заснуть?

Великан повернулся к ней, его маленькие глаза были напрочь лишены какого бы то ни было выражения.

– Здесь спокойнее, – просто ответил он.

– Да, – подтвердила Мария, мрачно пожимая плечами. – Палатку нельзя запереть. – Она направилась к кровати, стараясь не задеть или не переступить через ноги Гермоса. – Что бы мы ни собирались делать, нам необходимо пережить ночь. А это проще сделать вместе, чем по одиночке.

– Посмотрим, – отозвался Гермос угрюмо.

– Сначала на страже посижу я, – вызвалась она, стараясь приободриться. – Если они полезут сюда, то обязательно зашумят.

– Я не могу спать.

– Гм-м-м, – протянула Мария. – Ты говорил, что можешь почитать мне что-нибудь. Почему бы тебе не сделать это сейчас? Мне сто лет никто ничего не читал.

Гермос приподнялся, повернулся на бок, рассматривая стопку книг на полке.

Моя любимая книжка сказок с краю, – с грустной улыбкой сообщила Мария. – Она в кожаном переплете с буквами на корешке…

– Нашел, – ответил Гермос. Он взял с полки книгу и открыл ее. Том зашелестел, оживая в его руках. Страницы были истерты и захватаны.

– Если я правильно помню, – пробормотала Мария, – это поучительные истории, которые должны объяснять детям законы Л'Мораи.

Гермос перевернул первую страницу и тут же наткнулся на картинку кролика, который напомнил ему Тидхэра – бога кроликов. Только уши кролика были порваны, залиты кровью и связаны. Гермос несколько секунд разглядывал картинку, а потом принялся громко читать сказку:

"Кролик связанные уши.

Это случилось после того, как пожар убил Крестьянина и его жену. Все животные собрались в сарае, чтобы решить, кто теперь будет ими управлять.

И сказал конь Кинс: «Я быстрее всех бегаю».

И сказал пес Рутер: «Я ловчее всех в драке».

Но тут вышел вперед кот Сталкер, весь в пыли и царапинах. Он сказал: «Я хороший охотник, поэтому я буду вами править».

Тогда кабан Мукер, бык Винкер, баран Чик и козел Флиси закричали в один голос: «А мы всю жизнь кормили Крестьянина и его жену».

Ворона и Крыса тоже нашли, что сказать о своей полезности, только бедному длинноухому кролику было совсем нечего сказать.

Тогда конь закричал: «Ну-ка тихо, все! Мы должны выстроить иерархию: кто всех полезнее и сильнее, тот и будет управлять теми, кто слабее, и никто не будет обижен».

Тогда снова вышел вперед кот Сталкер и сказал: «Это хорошее решение, господин Кинс, и ты будешь главным, потому что ты можешь делать работу, которую никто больше не умеет выполнять. Я и Рутер – друзья людей – будем править быком, кабаном, бараном и козлом, которые привыкли отдавать жизнь, чтобы стол человека был полон пищи. Последними в этом ряду стоят ворон и крыса, от них тоже есть польза людям, но меньшая, чем от всех нас». Только бедному кролику нечего было сказать.

«Хороший план», – сказал конь, постукивая копытами.

«Конечно», – быстро согласились все.

Один бедный ушастый снова промолчал, и никто не обратил на него внимания, как будто его тут и вовсе не было, как будто он не имел права голоса в благородном собрании. Животные развеселились из-за того, что им удалось принять справедливое решение, и начали танцевать, но никто не заметил бедного кролика, и все наступали ему на уши, но он не крикнул и не заплакал, потому что он был единственным немым из всех. И ему нечего было сказать.

Уши у него вытянулись еще больше, они кровоточили и болели, а он терпеливо переносил все унижения и пинки. Так он и жил бедняга, презираемый всеми животными.

Пока не наступил самый страшный день, когда Кинс оступился, споткнувшись об ухо кролика, который молчал, но вечно путался под ногами. Все пошло прахом, возникла свалка, животные передрались, и все оказались ранеными в свалке. Только лопоухий кролик не говорил ни слова.

И тогда рассерженные животные, вымещая на бессловесном кролике свои беды, снова собрались в сарае и напихали ему в рот белого льна, чтобы он так и не смог заговорить, а уши ему связали над головой, чтобы они больше никому не мешали.

Бедный лопоухий кролик по-прежнему молча отошел от всех и лег на сено, ему было очень больно, он хотел заплакать, хотел закричать, но теперь не мог этого сделать. Он знал, что братья-животные не хотели специально причинить ему вреда, просто жизнь была устроена так несправедливо. Его стоны были слишком слабыми, чтобы кто-нибудь обратил на него внимание, так он и умер, ничего никому не сказав".

Гермос поднял глаза от книги и сказал грустно:

– Я знаю эту сказку. Мария снова подошла к двери, чтобы проверить замки.

– Я говорила тебе о ней. Это хорошая сказка.

– Это меня пугает, – прошептал Гермос, с трудом выталкивая из горла слова. – Я знаю ее…, знаю ее давно…, раньше чем…

Дверь была заперта, Мария вернулась к кровати.

– Ты помнишь? Ты помнишь, что ты делал, когда слушал ее, а, Френсис? Гермос покачал головой.

– Не хочу вспоминать.

– Ты прав, – согласилась Мария. – Ты прав. Я не должна была просить тебя читать сегодня сказку. Сказку, которой пугают детей.

Великан согласно кивнул, но продолжал дрожать от страха. Марии было больше нечего сказать, чтобы успокоить и поддержать его. Слова ничем не могли ему помочь. Ей оставалось только ласково обнять его.

– Все хорошо. Спи. Я покараулю.

Так она долго обнимала и ласкала его, чутко прислушиваясь к скрипу окна и шорохам на улице. И наконец великана сморил сон, он вздыхал и причмокивал, как ребенок.

– Пусть тебе приснятся хорошие сны, – прошептала она.

Но тут он вздрогнул, и она поняла, что, несмотря на ее пожелания, его преследуют страшные кошмары.

***

– Френсис, где ты? – Это была мама, и голос ее всегда означал для него страх. Папа был гнев, а мама – страх.

Мальчик затаил дыхание, прижав к бьющемуся сердцу свои окровавленные руки. Мамин резкий голос был все ближе и ближе, перекатываясь по залитой желтым солнцем аллее. Сжав зубы, Френсис подобрал ноги, чтобы блестящий кожаный ботинок не торчал наружу и не выдавал его убежища – ящика, в котором он спрятался. Ящик дышал запахом сыра из отцовской лавки. Это было дыхание страха.

– Френсис, ты совершенно несносен, – закричала мать. – Скверные несносные мальчишки получают розги!

Синяк на шее Френсиса подбирался к сердцу, охватывая тело, как пальцы голубой руки.

В ящик залетела муха. Муха с лицом отца, которая села ему на нос, но Френсис знал, что, если он попробует согнать ее, отец поймет, что он здесь.

– Сейчас же выходи, Френсис, – потребовала мать, постучав когтями по дереву. Клюв у нее был такой же большой, как сам Френсис, – тогда тебя меньше изобьют.

Мальчик едва дышал, он боялся, что муха услышит его. Его всегда били одинаково – до синяков и крови. Так что лучше было получить порку позже, чем раньше.

– Проклятье! – прорычал новый голос. В конце аллеи стоял гнев. – Он снова сбежал и спрятался? – Через щели в ящик мальчик видел отца – огромный рот с острыми, как у змеи, зубами. Рот был широко открыт, а зуб направлен в сторону ящика. В руках отца был большой кожаный ремень. – Это уже последний раз, когда он провел меня! – расхохотался отец. – Я послал Поля за жандармами. Они приведут с собой собак.

Френсис тяжело вздохнул, и струйка пота скатилась по его лицу, унося с собой муху к голубым пятнам на теле мальчика.

– Собак? – переспросила женщина, и нотка страха звякнула в ее голосе. – Жандармы заберут его у нас, ты помнишь об этом?

– Да пусть, – выкрикнул злой отцовский рот. Страшная фигура приближалась к ящику, в котором сидел Френсис. – От него все равно нет проку в магазине. Читает целыми днями… Слабый и непослушный. – Френсис знал, что отец имеет в виду книгу сказок, книгу про Кролика связанные уши. Он молил бога, чтобы тяжелый башмак Кинса не разрушил его укрытия.

Снова раздался угрожающий хруст шагов.

– Если его не заберут, я сам убью его.

– Ты выпил. – Страх заполнил голос матери целиком. – Я не хочу жандармов, не хочу собак. Отлупишь мальчика позже.

– Нет, сейчас! – прорычал он, толкая ее в сторону ящиков. Она тяжело упала на тот самый ящик, в котором прятался Френсис. Дерево хрустнуло, обломки посыпались на голову ребенку, он попытался освободиться и убежать, но было поздно, в воздухе мелькнул кожаный ремень и с силой опустился ему на спину.

– Нет, Кинс! – вскрикнул он. Но отец не собирался отступаться.

Когда ему на спину обрушился второй удар, он снова закричал. За ним последовали третий и четвертый.

– Это я! Я – Кролик связанные уши… Тидхэр!

Сквозь собственные всхлипывания он услышал лай собак.

Собаки лаяли в здании Совета, а он был среди них. Лай и рычание заполняли сырые своды, своды, наполненные картинками. Слабый и связанный мальчик сидел на стуле с высокой спинкой. Руки были привязаны к подлокотникам, голова к спинке, а шарф, продетый под подбородком, был завязан высоко на затылке, как уши зайца.

Теперь у мальчика Френсиса было еще одно имя – Обливиос или Обливион? Какое это имело значение? Он попытался вытянуть ноги и достать ими до полу. Рядом с ним сидел высокий и серьезный человек с лысой яйцевидной головой. В другом конце комнаты сидели его родители. У них были черные влажные глаза, обведенные темными кругами.

Они были не самыми плохими родитеВ переводе с английского означает – преданный забвению или незамечающий, лями. Неплохими, когда были трезвыми. Они не понимали сказок и историй, которые он читал, потому что в них сидели гнев и страх. Они просто не понимали. Вот и все. И теперь Обливиону было жаль, что жандармы все-таки пришли и что прибежавшие собаки прекратили избиение. Зеленые слезы катились по его щекам, и там, где они падали, из каменного пола вырастали черные розы.

Альковы в зале тоже были полны черными розами – там сидели советники Л'Мораи.

– Все встаньте и внимание! – провозгласил голос секретаря. Скамейки и стулья скрипнули, люди встали. Обливион заметил, как лысый кивнул, тогда мальчик сполз со стула и встал на холодном каменном полу.

– Начинается суд над Френсисом Кианту, который обвиняется в злостном неповиновении родителям и в том, что часто прятался, чтобы избежать наказания. Обвинители стоят сейчас справа и слева от меня, это Филипп и Маргори Кианту, сыровары, родители непокорного ребенка. И сейчас, согласно принятой процедуре суда, я хочу спросить добрых жителей Л'Мораи, которым известны поступки и проступки этого мальчика.

– Виновен! – раздался вопль толпы.

– Так и запишем, – объявил лысый человек. – Объявляю, что Френсис Кианту будет превращен в человека-великана, который уже никогда и нигде не сможет спрятаться.

Глава 11

Мария не разбудила Гермоса, для того чтобы он продолжал дежурство. И некто специально приходил ночью, чтобы убедиться, что она не сможет этого сделать.

Молодая женщина очнулась от ноющей головной боли. Она приподнялась, чтобы встать с кровати, но не смогла этого сделать – руки и ноги не слушались. Они онемели, потому что были крепко связаны веревками, кисти и ступни совершенно потеряли чувствительность. Через несколько секунд Мария поняла, что лежит не на простынях собственной кровати, а на пыльном и истертом полу.

– Гермос? – прошептала она испуганно. Отзвук собственного голоса сказал ей, что она все еще в собственном вагончике. По запаху она чувствовала, что и великан тоже тут. – Гермос? – повторила она увереннее.

Из угла раздался протяжный стон.

Мария с трудом села. – Гермос!

Великан зашевелился, тяжело вздыхая и постанывая.

– Что такое? – удивленно протянул он, пытаясь выпутаться из стягивающих тело веревок.

– Кто-то связал нас, – объяснила Мария, вставая на колени. – Оглянись – тут никого нет?

Гермос расправил затекшие руки и ноги и оглядел тесное пространство вокруг себя. В вагончике, кроме них, никого не было. Да и вообще комната казалась странно нетронутой, точно такой же, как они оставили ее накануне ночью, погрузившись в беспокойный сон. Даже дверь была по-прежнему заперта. Единственное, что было новым, – солнечный свет, который пробивался сквозь мутные стекла окон.

– Никого нет. Дверь заперта.

Мария попыталась встать. Стоя на коленях, она оперлась о стул и, оттолкнувшись от него, наконец поднялась. После нескольких неуверенных шагов она оказалась возле сидящего на полу великана. Слабая улыбка победы искривила ее губы.

– Ну вот, кажется, ожила.

– пробормотала она.

– Убери ноги, я хочу пройти, – обратилась она к великану.

– Куда ты идешь? – спросил Гермос, подтягивая к себе непослушные связанные ноги.

Мария двинулась к кровати.

– Под матрасом у меня лежат кинжалы, – объяснила она, останавливаясь возле постели и ощупывая рукой деревянную раму, на которой лежал тонкий матрас. – Ага! – гордо провозгласила она, доставая оттуда набор ножей, которые она использовала на выступлениях.

– Кто это сделал? – вслух удивился Гермос.

– Ты сказал, что дверь заперта. Окна тоже, я проверяла, – сказала Мария, садясь на кровать и доставая один из ножей из связки. – Значит, у кого-то был ключ и к тому же сонный порошок. Наверное, это Кукольник.

– Да, – согласился Гермос, со страхом вглядываясь в дверь.

Мария разрезала последние путы, мешавшие свободному движению ее рук.

– А почему он просто не убил нас? – удивился великан.

– Почему?

– повторила Мария.

– Не знаю. За две недели здесь произошло уже четыре убийства, и я не вижу никаких причин, почему не увеличить это число до шести. Нам подсунули человека, который казался виновным – отрезанный палец, шрам на спине, – все улики налицо. Я боюсь, Гермос. Как нам бороться с таким могучим врагом?

Гермос тяжело встал, опираясь на стол, и прислонился к стене, выглядывая в окно. За ним отчетливо виднелся актерский квартал, дальше – аллеи и павильоны Карнавала, а за оградой расстилалась золотая равнина, поблескивающая под веселым утренним солнцем.

– Надо бежать, – пробормотал он в отчаянии.

Мария перестала растирать руки, и выражение ее лица смягчилось.

– Да, – грустно выдохнула она. – Да. Надо бежать.

– Куда?

– Не знаю, – ответила она. – Прочь. Бежать как можно дальше от Карнавала. Бежать туда, где нас не поймают жандармы. Ведь если они еще раз встретят нас за оградой, то непременно убьют. – Но как мы возьмем всех с собой?

– Всех? – переспросила слепая.

– Ну да… Карнавал.

– Нет, мы не можем, – отозвалась она. – Это будем только ты и я.

– Но убийства не прекратятся.

– Да, ты прав, – после короткого раздумья согласилась она.

Сейчас Мария наклонилась вниз, стараясь разрезать веревки, опутывавшие ее ноги. Водопад черных как смоль волос закрыл ее своей блестящей волной. Великан не мог оторвать глаз от этого прекрасного зрелища.

– Знаешь, это будет нехорошо с нашей стороны просто убежать прочь, бросив всех друзей здесь одних на произвол судьбы, – продолжила Мария, поднимаясь. – В конечном итоге мы единственные, кто все знает. Тот, кто связал нас, хотел напугать, чтобы мы молчали. Или заставить из страха бежать прочь. Мы не позволим ему этого сделать.

Снова вздохнув, она начала массировать колени и икры. Гермос не отрываясь смотрел на женщину, прикусив нижнюю губу желтыми кривыми зубами. Мария выпрямилась и повернулась к великану, потом опустилась возле него на колени, не выпуская из рук ножа.

– Где твои руки?

– Они связаны сзади, – ответил Гермос, отделяясь от стены. Он все еще смотрел в ее невидящие глаза.

Мария приблизилась к нему, на ощупь нашла его руки, несколько раз пробежала хрупкими пальцами по крепким веревкам, отыскивая место, где их можно было разрезать, не причинив вреда великану, и принялась за дело.

Гермос спокойно стоял, пока она работала. Ее легкое дыхание касалось его плеча. Наконец веревка поддалась, он со стоном вытянул руку, к которой медленно возвращалось кровообращение.

Мария села на колени у его ног.

– Пусть твои руки отдохнут, а я освобожу ногу.

Гермос осторожно подвинул ей связанные костлявые ноги. Она ощупала веревки, а он не отрываясь смотрел на ее красивый затылок, на черные волосы, тонкую изящную шею. Вдруг лицо великана потемнело. Он заметил какое-то темное пятно у самой линии волос женщины. Рядом с ним была красная татуировка, которую они обнаружили раньше. Дрожащими руками Гермос поднял Марию к себе и прижал ее красивую голову к своей впалой груди.

– Что ты делаешь? – запротестовала она, пытаясь вырваться.

– Подожди, – попросил он, но и тихий голос великана заставил стены вагончика дрожать. Его костлявые пальцы развели в стороны кудрявые блестящие волосы, и он уставился на ее затылок.

Это была татуировка. Вторая татуировка.

Теперь Гермос смог рассмотреть знак. Из центра темного круга разбегались лучи, подобные лучам солнца, и там же была изображена маленькая фигурка зайца со связанными ушами.

– Пусти, – потребовала Мария, вырываясь. Она села подальше от него, лицо слепой покраснело от гнева и напряжения. – Никогда так больше не делай.

Гермос внимательно посмотрел на нее, уже ощупывая рукой собственный затылок. Пальцы снова нашли вторую отметку.

– Нас заклеймили, – сообщил он. – Снова заклеймили.

Мария широко открыла глаза от изумления и тоже стала щупать шею.

– Снова? И что это за татуировка?

– Она черная, – пробормотал Гермос, от страха у него почти стучали зубы. – Кролик со связанными ушами.

– О нет! – выдохнула Мария, в изнеможении опускаясь на пол. Кролик… Кролик связанные уши.

Тидхэр.

– с ужасом прошептал Гермос. – Пометка смерти. Мария задрожала.

– Убийца усыпил нас, а потом поставил свое клеймо.

– Надо бежать, – неожиданно решительно повторил Гермос. – Помоги мне освободиться.

Мария разрезала веревки, связывавшие его ноги.

– Да, надо бежать. Нам всем надо бежать.

***

Когда слепая закончила свою страстную речь, Вэлор решительно кивнул рыжей шевелюрой. Он перевел глаза со слепой и великана на своих собратьев-карликов. Их было человек двадцать – артистов, пришедших в кладовую выслушать «важную новость» Марии.

Впрочем, остальные, в отличие от Вэлора, не были так потрясены. Рядом с рыжим сидели Большой мальчик и Клэтч. Клэтч нахмурился, скрестив руки на груди. Как обычно, на нем было надет ярко-красный костюмчик, чтобы его было хорошо видно в любом уголке Карнавала. Клэтч – друг Большого мальчика – широко открыл глаза, ничем другим он, казалось, не мог выразить своих чувств – он почти никогда разговаривал.

– Ну же, – потребовал Вэлор, поворачиваясь к ним, сжав свои детские ручки в кулачки. – Я же знаю, что вы были на кладбище. Вы видели, как хоронили Моркасла. Вы видели и другие могильные холмики.

– Д…, д…, да, – ответил длинноносый карлик, сидевший на груде деревянных ящиков. Сорвав с головы зеленую шляпу, он поклонился Марии. – П…, п…, прошу п…, п…, прощения, м…, миледи, но я в…, видел…, с…, сотни холмиков, но ни одного т…, т…, тела.

– Конечно, ведь убитые похоронены в могилах! – воскликнул Вэлор, который был тайным обожателем Марии, а потому сомнения друзей заставили его покраснеть от стыда и негодования. Он топнул ногой и крикнул:

– Они бы похоронили и Моркасла тайно, как остальных, если бы он не был убит прямо у нас на глазах!

– Это было не убийство, а несчастный случай, – оборвал его Большой мальчик. Клэтч кивнул в знак согласия, а Большой мальчик еще раз повторил:

– да, несчастный случай.

– Четвертый несчастный случай за две недели? – спросила Мария. – И лес полон еще двумя или тремя сотнями тел артистов, погибших во время несчастных случаев? Говорю вам, Кукольник убивает нас одного за другим. Так будет продолжаться всегда.

– Почему бы вам просто не покинуть Карнавал? – спросил карлик по имени Борис. Он сидел откинувшись на мешок с зерном, перебирая узловатыми пальцами длинную белую бороду.

– Как так? – возразил Вэлор. – Вспомните, еще никому не удалось покинуть Карнавал живым. Вспомните Толстяков и Месье Р. Помните Билли и человека-козла? Они вовсе не уехали по доброй воле, как говорил нам все эти годы Кукольник, они погребены в лесу, покоятся в земле, убитые чьей-то жестокой рукой.

– Откуда ты знаешь? – нажимал Большой мальчик. Клэтч согласно кивал другу.

– И на сцене Панола и Банола висела табличка «Уехали на другой Карнавал», – напомнила Мария. – Они повесили ее уже после того, как мы нашли тела убитых.

– Но ты говоришь, что Кукольник не просто убивает нас, – продолжал Большой мальчик, – ты говоришь, что это он превратил нас в уродов. Ты говоришь, что все мы из города, что мы были нормальными – высокими, здоровыми, обыкновенными людьми. И ты видела, да, Мария? А ты был низеньким, да, великан? – Когда друг закончил язвительную речь, Клэтч рассмеялся, если это можно было назвать смехом.

Черты лица Марии стали жестче.

– Твое имя тоже было в той книге, Большой мальчик.

Испуганный ропот пробежал по толпе артистов. Гермос послал Марии длинный взгляд.

Слепая успокоительно погладила его по руке.

Большой мальчик покраснел от напряжения.

– Мое имя? – повторил он. – Хорошо! И как же меня звали, когда я жил в Л'Мораи?

– Тебя звали Пьер Ремрой. Ты был торговцем рыбой, который обманывал покупателей, – сразу ответила Мария.

Большой мальчик широко открыл рот, но не смог издать ни звука.

– А если каждый из вас проверит затылки друзей, то найдет там маленькую татуировку, изображающую пронзенную копьем лошадь, – продолжала Мария. – Это клеймо, которое поставил всем нам Кукольник, отметка о том, что мы все превращены в уродов.

В ответ на ее слова раздался шум и шорох, все карлики стали разглядывать шеи и затылки друг друга. Через несколько секунд раздались крики удивления.

Большой мальчик слез с бочки, на которой все время сидел, и в сопровождении неразлучного Клэтча направился к Марии.

– Что нам делать? – спросил он. Мария мрачно улыбнулась.

– Для начала мы должны рассказать о том, что узнали, всем остальным артистам. К тому же нам понадобится оружие, чтобы защитить себя сегодня ночью.

***

Эдива восхищенно захихикала, сжимая в маленьких ручках огрызки съеденных фруктов. Вечернее представление было необычайно веселым. А сейчас должен был начаться ее любимый номер – выступление арлекинов. Эдива толкнула локтем своего светловолосого брата, который сидел рядом с девочкой на скамейке.

– Посмотри-ка, Маркус! У них сабли!

Арлекины собирались на войну.

Маркус презрительно улыбнулся младшей сестре и, передразнивая ее детский голосок, пропищал:

– Знаю. – А потом схватил ее за плечи и попытался затолкнуть девчонку под скамейку.

Эдива с силой вырывалась. Наконец ей удалось отделаться от брата, и она, сжав худенький кулачок, стукнула его в плечо.

Маркус вздрогнул от неожиданности, потер ушибленное место и недовольно буркнул:

– Смотри представление, дура.

Арлекины уже начали маршировать по посыпанной песком аллее. Десять вышли из кулисы, которая была неподалеку от Эдивы, другие десять – из противоположной. В руках у них были комически большие сабли и пики, которые поблескивали в свете ярких фонарей. На поясе у каждого болталось по большому кинжалу. Эдива хихикнула, запустив в одного из арлекинов огрызком груши. Наконец, появился последний артист. У него не было ни оружия, ни щита.

Главный арлекин выступил вперед, обошел, строй солдат и крикнул:

– Красные носы, подайте голос! Вся компания нестройно отозвалась:

– Здесь!

На арене раздался второй крик:

– Синие щеки, готовы?

– Да, – ответила вторая группа клоунов.

Эдива рассмеялась, доставая из сумки очередное яблоко. Когда Красные носы проходили мимо, Эдива заметила, что у них не настоящие головы: вместо них на затылке у каждого торчал раскрашенный деревянный шар, а лица были скрыты высокими воротниками рубашек. Присмотревшись повнимательнее, девочка обнаружила и прорези для глаз. К тому же она увидела, что у каждого из солдат есть фальшивая рука. Она хотела было рассказать о своем открытии Маркусу, но тут же вспомнила, что все еще сердится на него, и промолчала.

Красные носы промаршировали к центру арены и выстроились в цепочку. С другой стороны к ним уже приближались Синие щеки. Эдива рассмеялась, увидев, что рыжий арлекин сел на землю, когда все его товарищи стояли по стойке «смирно». Генерал, заметив непорядок в войсках, бросился к нему и пинками заставил встать.

И тут распахнулась центральная кулиса, и оттуда вылетела клоунская кавалерия. Эдива насчитала десятерых всадников, каждый из которых сидел на клоунском коне – двух других арлекинах в костюме лошади. Некоторые лошади гордо шествовали по сцене, другие взбрыкивали, стараясь сбросить всадников на песок. Эдива так хохотала, что даже подавилась куском яблока. И тут ей пришлось обратиться за помощью к брату, как ей это не было противно. Маркус должен был постучать по ее спине.

Одна из «лошадей» – бесхвостый мерин – вырвалась вперед, лягаясь во все стороны, разбрасывая воинов, заставляя артистов на сцене падать на песок, а зрителей сгибаться пополам от смеха.

Наконец кавалерии удалось построиться напротив пехоты. Только один воин долго не мог влезть на своего резвого коня, который то и дело сбрасывал его на песок.

Когда все успокоилось, барабаны сыграли боевую дробь, толпа зрителей замерла в ожидании новых шуток.

И тут в один голос арлекины на противоположной части сцены закричали:

– Покончим с Красными носами!

– Покончим с Синими щеками! – ответил им хор арлекинов возле Эдивы.

Девочка возбужденно закивала в знак согласия.

– Арлекины боятся даже мышей! – крикнули Синие щеки.

– Мыши боятся нас, арлекинов, – ответили им Красные носы.

– Бей арлекинов! – крикнули Синие щеки. И кавалерия приготовилась к нападению.

– Убей мышь! – закричали арлекины.

И началась свалка. Линии смешались, кавалерия врезалась в пехоту, каждый из воинов комически размахивал саблей, старая угодить сопернику по голове. Один из пехотинцев ударил по резвой лошади, и она распалась надвое.

Выкрикивая глупые лозунги, арлекины боролись друг с другом, тузили противников, визжали и завывали. Раненые громко и смешно стонали, одежда многих окрасилась кровью – ножи проткнули баллончики с краской, укрепленной на шее.

Толпа хохотала. Эдива возбужденно вскочила со своего места.

Пока пехотинцы бились друг с другом, всадники никак не могли отыскать своих противников, наконец с воплем «Ага!» они принялись тузить друг друга, пока все лошади не распались надвое.

Зрители аплодировали. Возле Эдивы кто-то болел за арлекинов, громко крича:

– Красные носы! Вперед! Нападайте! На сцене продолжалось шуточное побоище, то те, то другие побеждали, наступая и вынуждая противников к бегству. Песок окрасился красной краской, кругом валялись фальшивые головы и руки.

Эдива аплодировала, кричала вместе с толпой.

Наконец, в живых осталось только двое арлекинов, они стояли друг против друга среди тел своих собратьев, наставив друг на друга блестящие сабли.

– Умри, глупая Синяя щека! – провозгласил один, занося оружие для удара.

– А я не Синяя щека! – воскликнул второй, начав вращать саблей над головой. – Я Красный нос!

Второй арлекин удивленно смотрел на противника, крутя головой, чтобы уследить за кругами сабли.

– Нет, это я Красный нос, идиот!

Первый остановился, посмотрел на врага, видимо, в глазах у него двоилось и троилось.

– Да, у тебя красный нос. Целых три красных носа.

– И у тебя есть один, – отозвался второй. – Один плюс два будет три. Значит, у каждого из нас по три красных носа.

– Но если у нас у обоих красные носы, то зачем нам драться? – воскликнули после некоторого раздумья оба вместе.

Несколько секунд они подозрительно оглядывали друг друга, а потом захохотали и обнялись, фальшивые головы покатились с плеч, а рубашки окрасились красной краской. Теперь вся посыпанная песком арена была залита красным.

Сцена замерла. Толпа несколько минут сидела молча, а потом разразилась аплодисментами. Эдива села на место и тоже захлопала в ладоши.

Война арлекинов закончилась.

Когда аплодисменты замерли, на сцену выбежала женщина. В руке она несла ярко зажженный факел. На поле комической битвы она замедлила шаг, как будто была не уверена, на что наступает. Наконец женщина остановилась в центре сцены, укрепила факел на торчавшей из земли палке и поклонилась все еще возбужденной толпе.

– Я Мария – слепая жонглерша! – объявила она.

Эти слова всколыхнули новый шквал аплодисментов, а в это время арлекины понемножку начали вставать, собирая с песка свои фальшивые части тел и оружие.

– Правильно! – крикнула им Мария. – Уносите свои бесполезные обрубки! Это Карнавал, а не кладбище! Только оставьте головы и кинжалы. Все-таки мне надо чем-то жонглировать.

Подозрительно оглядываясь на артистку, арлекины потянулись к выходу со сцены. Теперь Эдива не обращала внимания на окровавленных клоунов, она не отрываясь смотрела на слепую женщину.

Мария сделала несколько шагов по сцене, подобрала три деревянных головы и сразу начала жонглировать ими.

– Война – вот настоящее жонглирование, – провозгласила она со зловещей улыбкой. – Каждый генерал хочет получить голову другого. – Аудитория ответила одобрительным ропотом. Мария вытянула вперед одну руку, продолжая жонглировать второй. Она указала пальцем на толпу. – Не волнуйтесь, им еще хуже.

Пока все три головы были в воздухе, Мария быстро наклонилась и подняла с пола руку, приветственно помахала ею в воздухе и отправила вслед за деревянными головами.

– Естественно, сторона, у которой больше армия, всегда выигрывает. У побежденных покатятся головы! – объявила она, и три деревянных головы безвольно покатились по окровавленному песку.

Она поймала фальшивую руку, пожала ее, как будто та была настоящей, и спросила грубым мужским голосом:

– Как поживаешь?

Толпа расхохоталась и зааплодировала, а Мария подобрала три руки и продолжала жонглировать ими.