Манфред
Текст книги "Манфред"
Автор книги: Джордж Гордон Байрон
Жанры:
Драматургия
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]
Джордж Гордон Байрон
Манфред
Драматическая поэма
DRAMATIS PERSONAE[2]2
Действующие лица (лат.).
[Закрыть]
Манфред.
Охотник за сернами.
Аббат св. Маврикия.
Мануэль.
Герман.
Фея Альп.
Ариман.[3]3
Ариман – древнеперсидское божество, олицетворяющее злое начало на земле, властелин смерти и тьмы.
[Закрыть]
Немезида.[4]4
Немезида – в греческой мифологии богиня возмездия, карающая за преступления. В «Манфреде» Немезида – исполнительница воли Аримана.
[Закрыть]
Парки.[5]5
Парки – в древнеримской мифологии богини человеческой судьбы.
[Закрыть]
Духи.
Действие происходит в Бернских Альпах, частью в замке Манфреда, частью в горах.
АКТ ПЕРВЫЙ
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Готическая галерея. – Полночь.
Манфред
(один)
Ночник пора долить, хотя иссякнет
Он все-таки скорей, чем я усну;
Ночь не приносит мне успокоенья
И не дает забыться от тяжелых,
Неотразимых дум: моя душа
Не знает сна, и я глаза смыкаю
Лишь для того, чтоб внутрь души смотреть.
Не странно ли, что я еще имею
Подобие и облик человека,
Что я живу? Но скорбь – наставник мудрых;
Скорбь – знание, и тот, кто им богаче,
Тот должен был в страданиях постигнуть,
Что древо знания – не древо жизни.
Науки, философию, все тайны
Чудесного и всю земную мудрость —
Я все познал, и все постиг мой разум,
Что пользы в том? – Я расточал добро
И даже сам встречал добро порою;
Я знал врагов и разрушал их козни,
И часто враг смирялся предо мной,
Что пользы в том? – Могущество и страсти,
Добро и зло – все, что волнует мир, —
Все для меня навеки стало чуждым
В тот адский миг. Мне даже страх неведом,
И осужден до гроба я не знать
Ни трепета надежд или желаний,
Ни радости, ни счастья, ни любви. —
Но час настал. —
Таинственные силы!
Властители вселенной безграничной.
Кого искал я в свете дня и в тьме!
Вы, в воздухе сокрытые, – незримо
Живущие в эфире, – вы, кому
Доступны гор заоблачные выси,
И недра скал, и бездны океана, —
Во имя чар, мне давших власть над вами,
Зову и заклинаю вас: явитесь!
Молчание.
Ответа нет. – Так именем того,
Кто властвует над вами, – начертаньем,
Которое вас в трепет повергает, —
Велением бессмертного! – Явитесь!
Молчание.
Ответа нет. – Но, духи тьмы и света,
Вам не избегнуть чар моих: той силой,
Что всех неотразимее, – той властью,
Что рождена на огненном обломке
Разрушенного мира, – на планете,
Погибшей и навеки осужденной
Блуждать среди предвечного пространства,
Проклятием, меня гнетущим, – мыслью,
Живущею во мне и вкруг меня, —
Зову и заклинаю вас: явитесь!
В темном конце галереи появляется неподвижная звезда и слышится голос, который поет.
Первый дух
Смертный! На луче звезды
Я спустился с высоты.
Силе чар твоих послушный,
Я покинул мир воздушный,
Мой чертог среди эфира,
Нежно сотканный дыханьем
Туч вечерних и сияньем
Золотистого сафира
В предзакатной тишине.
Смертный! Что велишь ты мне?
Второй дух
Монблан – царь гор, он до небес
Возносится главой
На троне скал, в порфире туч,
В короне снеговой.
Лесами стан его повит.
Громовый гул лавин
В могучей длани держит он
Над синей мглой долин.
Века веков громады льдов
Вдоль скал его ползут,
Но чтоб низвергнуться во прах —
Моих велений ждут.
Я грозный повелитель гор,
Единым словом я
До недр их потрясти могу, —
Кто ты, чтоб звать меня?
Третий дух
В тишине заповедной,
В синей бездне морей,
Где сирена вплетает
Перлы в зелень кудрей,
Где во мраке таится
Водяная змея, —
Гулом бури твой голос
Долетел до меня.
Мой чертог из коралла
Он наполнил собой, —
Что ты хочешь, о смертный?
Дух морей пред тобой!
Четвертый дух
Где недра вулканов
Кипят в полусне
И лава клокочет
В гудящем огне,
Где Анды корнями
Ушли в глубину —
Вершинами гордо
Стремясь в вышину, —
Во мраке подземном
Тебе я внимал,
На зов твой покорно
Из мрака предстал!
Пятый дух
Я дух и повелитель бурь,
Я властелин ветров;
Свой путь к тебе я совершал
Средь молний и громов.
Чрез океан нес ураган
Меня на голос твой,
Плыл в море флот, но в бездне вод
Он будет пред зарей!
Шестой дух
Дух Ночи пред тобой, дух темноты —
Зачем меня терзаешь светом ты?
Седьмой дух
Твоей звездою правил я
В те дни, когда еще земля
Была не создана. То был
Мир дивный, полный юных сил,
Мир, затмевавший красотой,
Теченьем царственным своим
Все звезды, что блистали с ним
В пустыне неба голубой.
Но час настал – и навсегда
Померкла дивная звезда!
Огнистой глыбой без лучей,
Зловещим призраком ночей,
Без цели мчится вдаль она,
Весь век блуждать осуждена.
И ты, родившийся под той
Для неба чуждою звездой,
Ты, червь, пред кем склоняюсь я,
В груди презренье затая,
Ты, властью, данною тебе,
Чтобы предать тебя Судьбе,
Призвавший лишь на краткий миг
Меня в толпу рабов своих,
Скажи, сын праха, для чего
Ты звал владыку своего?
Семь духов
Владыки гор, ветров, земли и бездн морских,
Дух воздуха, дух тьмы и дух твоей судьбы —
Все притекли к тебе, как верные рабы, —
Что повелишь ты им? Чего ты ждешь от них?
Манфред
Забвения.
Первый дух
Чего – кого – зачем?
Манфред
Вы знаете. Того, что в сердце скрыто.
Прочтите в нем – я сам сказать не в силах.
Дух
Мы можем дать лишь то, что в нашей власти:
Проси короны, подданных, господства
Хотя над целым миром, – пожелай
Повелевать стихиями, в которых
Мы безгранично царствуем, – все будет
Дано тебе.
Манфред
Забвенья – лишь забвенья.
Вы мне сулите многое, – ужели
Не в силах дать лишь одного?
Дух
Не в силах.
Быть может, смерть…
Манфред
Но даст ли смерть забвенье?
Дух
Забвение неведомо бессмертным:
Мы вечны – и прошедшее для нас
Сливается с грядущим в настоящем.
Вот наш ответ.
Манфред
Вы надо мной глумитесь;
Но властью чар, мне давших власть над вами,
Я царь для вас. – Рабы, не забывайтесь!
Бессмертный дух, наследье Прометея,[6]6
Бессмертный дух, наследье Прометея… – В дословном переводе: «Разум Дух – искра Прометея…» Эта мысль в первоначальном варианте строки была выражена так: «Разум является моим Духом – возвышенной Душой…»
[Закрыть]
Огонь, во мне зажженный, так же ярок,
Могуч и всеобъемлющ, как и ваш,
Хотя и облечен земною перстью.
Ответствуйте – иль горе вам!
Дух
Мы можем
Лишь повторить ответ: он заключен
В твоих словах.
Манфред
В каких?
Дух
Ты говорил нам,
Что равен нам; а смерть для нас – ничто.
Манфред
Так я напрасно звал вас! Вы не в силах
Иль, не хотите мне помочь.
Дух
Проси:
Мы все дадим, что только в нашей власти.
Проси короны, мощи, долголетья…
Манфред
Проклятие! К чему мне долголетье?
И без того дни долги! Прочь!
Дух
Помедли,
Подумай, прежде чем нас отпустить.
Быть может, есть хоть что-нибудь, что ценно
В твоих глазах?
Манфред
О, нет! Но пред разлукой
Мне хочется увидеть вас. Я слышу
Печальные и сладостные звуки,
Я вижу яркую недвижную звезду.
Но дальше – мрак. Предстаньте предо мною.
Один иль все, в своем обычном виде.
Дух
Мы не имеем óбразов – мы души
Своих стихий. Но выбери любую
Из форм земных – и примем мы ее.
Манфред
Нет ничего на всей земле, что б было
Отрадно мне иль ненавистно. Пусть
Сильнейший между вами примет образ,
Какой ему пристойнее.
Седьмой дух
(появляясь в образе прекрасной женщины)
Смотри!
Манфред
О боже! Если ты не наважденье
И не мечта безумная, я мог бы
Опять изведать счастье. О, приди,
Приди ко мне, и снова…
Призрак исчезает.
Я раздавлен!
(Падает без чувств.)
Голос
(произносящий заклинание)
В час, когда молчит волна,
Над волной горит луна,
Под кустами – светляки,
Над могилой огоньки;
В час, когда сова рыдает,
Метеор, скользя, блистает
В глубине ночных небес
И недвижен темный лес, —
Властью, силой роковой
Овладею я тобой.
Пусть глубок твой будет сон —
Не коснется духа он.
Есть зловещие виденья,
От которых нет спасенья:
Тайной силою пленен,
В круг волшебный заключен,
Ты нигде их не забудешь,
Никогда один не будешь —
Ты замрешь навеки в них, —
В темных силах чар моих.[7]7
В темных силах чар моих. – Далее у Байрона следует:
Вот, ты смотришь наугад,И меня твой ищет взгляд,Хоть незримую, но все жВызывающую дрожь.В час таинственной тоски,Повернув свои зрачки,Удивишься, почемуЯ не выступлю сквозь тьмуИ от всех мою печатьДолжен будешь ты скрывать.(Перевод дан по изданию: Дж. Г. Байрон. Драмы. Под ред. Н. С. Гумилева и М. Л. Лозинского. П.-М., 1922, с. 74. В дальнейшем ссылка на это издание дается сокращенно – «Изд. 1922»).
[Закрыть]
И проклятья вещий глас
Уж изрек в полночный час
Над тобой свой приговор:
В ветре будешь ты с тех пор
Слышать только скорбный стон;
Ночью, скорбью удручен,
Будешь солнца жаждать ты;
Но едва из темноты
Выйдет солнце над тобой —
Будешь ночи ждать с тоской.
Я в слезах твоих нашла
Яд холодной лжи и зла,
В сердце, полном мук притворных,
Кровь, чернее ядов черных.
Сорвала я с уст твоих
Талисман тлетворный их —
Твой коварно-тихий смех,
Как змея, пленявший всех.
Все отравы знаю я, —
И сильнее всех – твоя.
Лицемерием твоим,
Сердцем жестким и сухим,
Лживой нежностью очей,
Злобой, скрытою под ней,
Равнодушным безучастьем
К братским горестям, несчастьям
И умением свой яд,
Свой змеино-жадный взгляд
Глубоко сокрыть в себя —
Проклинаю я тебя!
Изливаю над тобой
Уготованный судьбой,
Роковой фиал твоих
Мук и горестей земных:
Ни забвенья, ни могилы
Не найдет твой дух унылый;
Заклинанье! – очарован
И беззвучной цепью скован,
Без конца томись, страдай
И в страданьях – увядай!
СЦЕНА ВТОРАЯ
Гора Юнгфрау. – Утро. – Манфред, один на утесах.
Манфред
Сокрылись духи, вызванные мной,
Не принесли мне облегченья чары,
Не помогла наука волшебства.
Я уж не верю в силы неземные,
Они над прошлым власти не имеют,
А что мне до грядущего, покуда
Былое тьмой покрыто? – Мать Земля!
Ты, юная денница, вы, о горы,
Зачем вы так прекрасны? – Не могу
Я вас любить. – И ты, вселенной око,
На целый мир отверстое с любовью.
Ты не даешь отрады только мне!
Вы, груды скал, где я стою над бездной
И в бездне над потоком различаю
Верхи столетних сосен, превращенных
Зияющей стремниною в кустарник,
Скажите мне, зачем над ней я медлю,
Когда одно движенье, лишний шаг
Навеки успокоили бы сердце
В скалистом ложе горного потока?
Оно зовет – но я не внемлю зову.
Оно страшит – но я не отступаю,
Мутит мой ум – и все же я стою:
Есть чья-то власть, что жизнь нам сохраняет,
Что заставляет жить нас, если только
Жить значит пресмыкаться на земле
И быть могилой собственного духа,
Утратив даже горькую отраду —
Оправдывать себя в своих глазах!
Пролетает орел.
Могучий царь пернатых, сын эфира,
Превыше туч парящий в поднебесье,
О, если бы мне быть твоей добычей
И пищей для орлят твоих! В лазури
Чернеешь ты, и я тебя чуть вижу,
Меж тем как ты и вниз, и вверх, и вширь
Пронзаешь взором воздух! – Как прекрасен,
Как царственно-прекрасен мир земной,
Как величав во всех своих явленьях!
Лишь мы, что назвались его царями,
Лишь мы, смешенье праха с божеством,
Равно и праху чуждые и небу,
Мрачим своею двойственной природой
Его чело спокойное, волнуясь
То жаждою возвыситься до неба,
То жалкою привязанностью к праху,
Пока не одолеет прах и мы
Не станем тем, чего назвать не смеем,
Что нам внушает ужас. – Чу, свирель!
Вдали слышна свирель пастуха.
Патриархально-сладостные звуки
Далеко раздаются по ущельям,
Сливаясь с колокольчиками стад,
И жадно я внимаю им. – О, если б
Я был незримым духом этих звуков,
Гармонией свободной и живой,
Блаженством бестелесным, что родится,
Живет и умирает вместе с ними!
Снизу поднимается охотник за сернами.
Охотник
Да, серна здесь промчалась! Но куда?
Как на смех промелькнула и пропала!
Боюсь, что не окупится сегодня
Мой тяжкий труд. – Но кто это вдали?
Он с виду не охотник, а поднялся
На высоту, которой достигают
Лишь лучшие охотники. На нем
Богатый плащ, он мужественно-строен
И горд, как сын свободного народа.
Пойду к нему.
Манфред
(не замечая охотника)
До срока поседеть
От скорбных дум, подобно этим жалким
Обломкам сосен, бурей искривленным,
Погубленным одною зимней вьюгой,
И быть таким, с тоскою вспоминая
Иные дни, и на челе носить
Морщины, что оставили не годы,
А лишь мгновенья, – тяжкие мгновенья,
Ужасные, как вечность! Вы, лавины!
Вы, глыбы льдов! Обрушьтесь на меня
И поглотите жизнь мою! Я слышу
Ваш непрестанный грохот, но, свергаясь,
Вы губите лишь то, что жаждет жизни:
Цветущий лес иль мирные селенья.
Охотник
С долины поднимаются туманы.
Скажу ему, что нам пора спускаться,
Не то он здесь останется навеки.
Манфред
Вкруг ледников дымится мгла и пахнет
Горящей серой; белыми клубами
К моим ногам всползают облака,
Как пена из пучины преисподней,
С тех жадных волн, что роют берег жизни,
Обремененный грешными, как щебнем.
Я задыхаюсь.
Охотник
Он едва стоит:
Мне нужно подойти к нему тихонько, —
Иначе он сорвется.
Манфред
С тяжким гулом
Обрушивались горы, прорывая
Ткань облаков и сотрясая Альпы,
Загромождали грудами обломков
Зеленые цветущие долины,
Запруживали реки, низвергаясь,
И в пыль и мглу их воды раздробляли.
Так некогда пал Розенберг.[8]8
Так некогда пал Розенберг. – Розенберг (Росберг) – гора в Швейцарии, обрушилась в 1806 году.
[Закрыть] Зачем
Я не стоял тогда в его долинах?
Охотник
Приятель, осторожней! Лишний шаг —
И ты простишься с жизнью. Ради бога,
Отдвинься от обрыва.
Манфред
(не слыша охотника)
Как спокойно
Уснул бы я! Мой прах не стал бы жалкой
Игрушкой ветра, не был бы развеян
По скалам и утесам. А теперь —
Простите, небеса! О, не глядите
Вы на меня с такою укоризной —
Не для меня вы созданы. – Земля!
Прими меня!
Делает движение броситься со скалы, но охотник внезапно схватывает и удерживает его.
Охотник
Остановись, безумец!
Не оскверняй долин преступной кровью —
Иди за мной – я не пущу тебя!
Манфред
Как тяжко мне! – Нет, не держи так крепко —
Я изнемог – кружась, мелькают горы —
В глазах туман. Зачем ты здесь и кто ты?
Охотник
Скажу, скажу. – Теперь идем – все тонет
В тумане – опирайся на меня —
Стань вот сюда – сюда – и придержись
За этот куст – дай руку и покрепче
Возьми меня за пояс – легче! – так.
Теперь смелей – недалеко до дома —
Мы выберемся скоро на тропинку,
Прорытую ручьями. – Прыгай – славно!
Да ты любому горцу не уступишь!
Медленно спускаются по скалам.
АКТ ВТОРОЙ
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Хижина в Бернских Альпах.
Манфред и охотник.
Охотник
Нет, подожди – тебе еще опасно
Пускаться в путь: ты слишком изнемог,
Ты слаб еще и телом и душою.
Вот отдохнешь – тогда мы и пойдем.
Где ты живешь?
Манфред
Дорога мне известна.
Я в провожатом больше не нуждаюсь.
Охотник
По виду твоему я замечаю,
Что ты из тех, чьи замки так угрюмо
Глядят со скал на хижины в долинах.
Который твой? Я знаю в них лишь входы,
Мне изредка доводится погреться
У очагов их старых темных зал,
За чашей, меж вассалов, но тропинки,
Что с гор ведут к воротам этих замков,
Известны мне с младенчества. Где твой?
Манфред
Не все ль равно?
Охотник
Ну, хорошо, не хмурься,
Прости за спрос. Отведаем вина.
Старинное! Не раз отогревало
Оно меня средь наших ледников —
Теперь пускай тебя согреет. – Выпьем!
Манфред
Прочь от меня! – На кубке кровь! – О боже,
Ужели никогда она не сгинет?
Охотник
Какая кровь? Ты бредишь?
Манфред
Наша кровь!
Та, что текла в сердцах отцов и в наших,
Когда мы были юны и любили
Так горячо, как было грех любить,
Та, что встает из праха, обагряя
Мрак, заступивший небо предо мною,
Где нет тебя, а мне не быть – вовеки.
Охотник
Ты странный и несчастный человек;
Но каковы бы ни были страданья,
Каков бы ни был грех твой, есть спасенье:
Терпение, смиренье и молитва.
Манфред
Терпение! – Нет, не для хищных птиц
Придумано терпение: для мулов!
Прибереги его себе подобным, —
Я из другой породы.
Охотник
Манфред
Я и несу. Ведь я живу – ты видишь.
Охотник
Такая жизнь – болезненные корчи.
Манфред
Я говорю – я прожил много лет,
И долгих лет, но что все это значит
Пред тем, что суждено мне: я столетья,
Я вечность должен жить в неугасимой
И тщетной жажде смерти!
Охотник
Как! Но ты
Совсем не стар: ты средних лет, не больше.
Манфред
Ты думаешь, что наша жизнь зависит
От времени? Скорей – от нас самих.
Жизнь для меня – безмерная пустыня,
Бесплодное и дикое прибрежье,
Где только волны стонут, оставляя
В нагих песках обломки мачт, да трупы,
Да водоросли горькие, да камни!
Охотник
Увы, он сумасшедший! Без призора
Его нельзя оставить.
Манфред
О, поверь, —
Я был бы рад безумию; тогда бы
Все что я вижу, было бы лишь бредом.
Охотник
Что ж видишь ты, иль думаешь, что видишь:
Манфред
Тебя, сын гор, и самого себя,
Твой мирный быт и кров гостеприимный,
Твой дух, свободный, набожный и стойкий,
Исполненный достоинства и гордый,
Затем что он и чист и непорочен,
Твой труд, облагороженный отвагой,
Твое здоровье, бодрость и надежды
На старость безмятежную, на отдых
И тихую могилу под крестом,
В венке из роз. – Вот твой удел. А мой —
Но что о нем – во мне уж все убито!
Охотник
И ты б со мною долей поменялся?
Манфред
Нет, друг, я не желаю зла тебе,
Я участью ни с кем не поменяюсь:
Я удручен, но все же выношу
То, что другому было б не под силу
Перенести не только наяву,
Но даже в сновиденье.
Охотник
И с такою
Душой, высокой, нежной, быть злодеем.
Кровавой местью тешиться? – Не верю!
Манфред
О нет – нет – нет! Я только тех губил,
Кем был любим, кого любил всем сердцем,
Врагов я поражал, лишь защищаясь,
Но гибельны мои объятья были.
Охотник
Пусть небо ниспошлет тебе покой
И покаянья сладостные слезы!
Я буду поминать тебя в молитвах.
Манфред
Я не нуждаюсь в них; но состраданья
Отвергнуть не могу. – Я ухожу
Пора – прости! Вот золото – ты должен
Его принять. – Не провожай меня —
Путь мне знаком, опасность миновала, —
Еще раз говорю – не провожай!
СЦЕНА ВТОРАЯ
Нижняя долина в Альпах. – Водопад.
Манфред
Еще не полдень: радуга сияет
В потоке всеми красками небес,[10]10
…радуга сияет // В потоке всеми красками небес… – «Эта радуга образуется солнечными лучами в нижней части альпийских водопадов. Она совершенно сходна с небесной радугой, – как бы эта последняя спустилась на землю и находится так близко, что вы можете пройти под нею. Это зрелище длится до полудня». (Прим. Байрона.)
[Закрыть]
И серебром блистает столп потока,
Свергаясь с высоты и развеваясь
Вдоль скал струями пены светозарной,
Как хвост коня-гиганта, на котором
В виденье Иоанна мчится Смерть.[11]11
Как хвост коня-гиганта, на котором // В виденье Иоанна мчится Смерть. – Байроном здесь использовано описание потока, сделанное им в дневнике 1816 года: «…поток изгибается над скалой, точно хвост белого коня, развевающийся по ветру: таким можно вообразить апокалиптического „коня бледа“, на котором едет Смерть».
[Закрыть]
Один я упиваюсь этой дивной
Игрою вод, и сладость созерцанья
Я разделю в тиши уединенья
Лишь с феей гор. – Я вызову ее.
Зачерпывает на ладонь воды и бросает ее в воздух, вполголоса произнося заклинания. Под радугой водопада появляется Фея Альп.
Прелестный дух, чьи кудри лучезарны,
Чьи очи ослепительны, как солнце,
На чьих ланитах краски так же нежны,
Как цвет ланит уснувшего младенца,
Как алый отблеск летнего заката
На горных льдах, – как девственный румянец
Земли, в объятья неба заключенной!
Прелестный дух, затмивший красотою
Блеск радуги, горящей над потоком,
Дочь Воздуха! Я на твоем челе
В твоем спокойном и безгрешном взоре,
Где светит мир твоей души бессмертной,
С отрадою прочел, что Сын Земли,
Которому таинственные силы
Дозволили вступать в беседы с ними,
Прощен тобой за то, что он дерзнул
Воззвать к тебе и на одно мгновенье
Узреть твой лик.
Фея
Я знаю, Сын Земли,
Тебя и тех, кем награжден ты властью.
Ты человек, свершивший в жизни много
Добра и зла, не ведая в них меры,
И роком на страданья обреченный.
Я этого ждала – чего ты хочешь?
Манфред
Взирать на красоту твою – и только.
Лицо земли мой разум помрачило,
Я в мире тайн убежища искал,
В жилище тех, кто ею управляет,
Но помощи не встретил. Я пытался
Найти в них то, чего они не могут
Мне даровать, – теперь уж не пытаюсь.
Фея
Но что же то, пред чем бессильны даже
Властители незримого?
Манфред
Ты знаешь,
Нет цели повторять.
Фея
Мне непонятны
Твои слова, – я мук твоих не знаю.
Открой мне их.
Манфред
Мне это будет пыткой,
Но все равно, – душа таить устала
Свою тоску. От самых юных лет
Ни в чем с людьми я сердцем не сходился
И не смотрел на землю их очами;
Их цели жизни я не разделял,
Их жажды честолюбия не ведал,
Мои печали, радости и страсти
Им были непонятны. Я с презреньем
Взирал на жалкий облик человека,
И лишь одно среди созданий праха,
Одно из всех… – но после. Повторяю:
С людьми имел я слабое общенье,
Но у меня была иная радость,
Иная страсть: Пустыня. Я с отрадой
Дышал морозной свежестью на льдистых
Вершинах гор, среди нагих гранитов,
Где даже птицы гнезд свивать не смеют;
Я упивался юною отвагой
В борьбе с волнами шумных горных рек
Иль с бешеным прибоем океана;
Я созерцал с заката до рассвета
Теченье звезд, я жадными очами,
До слепоты, ловил блистанье молний
Иль по часам внимал напевам ветра,
В осенний день, под шум поблекших листьев.
Так дни текли, а я был одинок;
Когда же на пути моем встречался
Один из тех, чей ненавистный образ
Ношу и я, – я чувствовал, что свергнут
С небес во прах. И я проник в могилы,
Стремясь постичь загробный мир, и много
Извлек в те дни я дерзких заключений
Из черепов, сухих костей и тлена.
Я предался таинственным наукам,
Что знали только в древности, и годы
Моих трудов и тяжких испытаний
Мне дали власть над духами, открыли
Передо мной лик Вечности, и властен
Я стал, как маг, как чародей, что вызвал
В Гадаре Антэроса и Эроса,[12]12
…как чародей, что вызвал // В Гадаре Антэроса и Эроса… – Антэрос в позднейшей греческой мифологии бог взаимной любви, брат Эроса – бога любви. Здесь имеется в виду предание о том, что в сирийском городе Гадаре греческий философ Ямвлих (ок. 280 – ок. 330) вызвал из двух ручьев богов-мальчиков (Эрос и Антэрос изображались в виде мальчиков, борющихся между собой за пальмовую ветвь).
[Закрыть]
Как я тебя; и знания мои
Во мне будили жажду новых знаний,
И креп я в них, покуда…
Фея
Продолжай.
Манфред
О, я недаром длил рассказ: мне больно
Произнести признанье роковое.
Но далее. Я не назвал ни друга,
Ни матери, ни милой – никого
Из тех, с кем нас связуют цепи жизни:
Я их имел, но был им чужд душою,
И лишь одна, одна из всех…
Фея
Мужайся.
Манфред
Она была похожа на меня.
Черты лица, цвет глаз, волос и даже
Тон голоса – все родственно в нас было,
Хотя она была прекрасна. Нас
Сближали одинаковые думы,
Любовь к уединению, стремленья
К таинственным познаниям и жажда
Обнять умом вселенную, весь мир;
Но ей не чуждо было и другое:
Участье к людям, слезы и улыбки, —
Которых я не ведаю, – смиренье, —
Моей душе не сродное, – и нежность,
Что только к ней имел я; недостатки
Ее натуры были и моими,
Достоинства лишь ей принадлежали.
Я полюбил и погубил ее!
Фея
Своей рукой?
Манфред
Нет, не рукою – сердцем,
Которое ее разбило сердце:
Оно в мое взглянуло и увяло;
Я пролил кровь, кровь не ее, и все же
Была пролита кровь ее.
Фея
И ради
Одной из тех, кого ты презираешь,
Над кем ты мог возвыситься, дерзая
Быть равным нам, ты пренебрег дарами
Властителей незримого и снова
Унизился до жалких смертных! Прочь!
Манфред
Дочь Воздуха! Я говорю: я вынес, —
Но что слова? Взгляни, как я измучен!
Я больше одиночества не знаю,
Я окружен толпою фурий; ночью
Я скрежещу зубами, проклиная
Ночную тьму, днем – проклинаю день.
Безумия, как милости, молил я,
Но небеса мольбам не внемлют; к смерти
Стремился я, но средь борьбы стихий
Передо мною волны отступают
И прочь бегут; какой-то злобный демон
На волоске меня над бездной держит —
И волосок не рвется; в мире грез,
В фантазии, – я был когда-то ею
Богат, как Крез, – пытался я сокрыться,
Но, как волну в отлив, меня уносит
Из мира грез в пучину темной мысли;
С людской толпой сливался я – забвенья
Искал везде, но от меня сокрыты
Пути к нему: все знания, все чары,
Что добыл я столь тяжкими трудами,
Бессильны здесь, и, в безысходной скорби,
Я должен жить, – жить без конца.
Фея
Быть может,
Я помогу тебе.
Манфред
О, помоги!
Заставь ее восстать на миг из гроба
Иль мне открой могилу! Я с отрадой
Перенесу какую хочешь муку,
Но только пусть она последней будет.
Фея
Над мертвыми бессильна я; но если
Ты поклянешься мне в повиновенье —
Манфред
Не поклянусь. Повиноваться? Духам,
Которые подвластны мне? Служить
Своим рабам? О, никогда!
Фея
Ужели
Иного нет ответа? – Но подумай,
Не торопись.
Манфред
Я все сказал.
Фея
Довольно!
Могу ль я удалиться?
Манфред
Удались.
Фея исчезает.
Мы все – игрушки времени и страха.
Жизнь – краткий миг, и все же мы живем,
Клянем судьбу, но умереть боимся.
Жизнь нас гнетет, как иго, как ярмо,
Как бремя ненавистное, и сердце
Под тяжестью его изнемогает;
В прошедшем и грядущем (настоящим
Мы не живем) безмерно мало дней,
Когда оно не жаждет втайне смерти,
И все же смерть ему внушает трепет,
Как ледяной поток. Еще одно
Осталось мне – воззвать из гроба мертвых,
Спросить у них: что нас страшит? Ответить
Они должны: волшебнице Эндора
Ответил дух пророка;[13]13
…волшебнице Эндора // Ответил дух пророка… – По библейскому сказанию царь Саул пришел к старухе волшебнице, жившей близ города Аэндора (Эндора), с просьбой вызвать дух пророка Самуила. Дух пророка предсказал ему, что в борьбе с филистимлянами Саул и его сыновья погибнут.
[Закрыть] Клеоника
Ответила спартанскому царю,[14]14
…Клеоника // Ответила спартанскому царю… – По преданию, которое передал Плутарх, спартанский царь Павсаний, будучи в городе Византии, по ошибке убил девушку Клеонику. Чтобы Клеоника простила его, он просил прорицателей вызвать ее дух. Призрак Клеоники сказал, что по возвращении в Спарту Павсаний освободится от всех своих забот; в этом ответе Клеоники Павсаний услышал предсказание своей скорой смерти.
[Закрыть]
Что ждет его – в неведенье убил он
Ту, что любил, и умер непрощенным,
Хотя взывал к Зевесу и молил
Тень гневную о милости; был темен
Ее ответ, но все же он сбылся.
Когда б я не жил, та, кого люблю я,
Была б жива; когда б я не любил,
Она была бы счастлива и счастье
Другим дарила. Где она теперь?
И что она? Страдалица за грех мой —
То, что внушает ужас – иль ничто?
Ночь близится – и ночь мне все откроет
Хоть я страшусь того, на что дерзаю;
До сей поры без трепета взирал я
На демонов и духов – отчего же
Дрожу теперь и чувствую, как в сердце
Какой-то странный холод проникает?
Но нет того, пред чем я отступил бы,
И я сломлю свой ужас. – Ночь идет.
