Текст книги "Иного выбора нет"

Автор книги: Джордж Блейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

Предисловие

Несколько раз по разным поводам мне предлагали написать о своей жизни. Однажды я сделал подобную робкую попытку, но это ни к чему не привело. Во-первых, меня не слишком воодушевляла идея писать о себе, излагать самые сокровенные мысли, объяснять свои поступки. Когда перед моим мысленным взором проходила день за днем вся жизнь, мне казалось, что в ней нет ничего особенного, такого, что стоило бы описания. Представлять это иначе казалось мне слишком самонадеянным. Кроме того, я всегда придерживался мнения, что секретные разведывательные операции должны оставаться тайной, а тот, кому пришлось в них участвовать, должен об этом молчать, если только разговор не идет в узком кругу «посвященных». Наконец, нужно сказать, что я всегда считал шпионаж «печальной необходимостью» или, выражаясь более резко, «необходимым злом», навязанным государствам их же собственными соперничеством, конфронтацией, войнами или угрозой войн, и дело это скорее достойно сожаления, чем прославления и возвеличивания.

После побега из тюрьмы и приезда в Советский Союз я старался избегать встреч с иностранными журналистами, сторонился всякой огласки и в целом был доволен, что «лег на дно». Но, несмотря на это, мое имя и связанные с ним события продолжали упоминаться в прессе и книгах, и чаще всего моя история выставлялась в ложном свете.

Между тем в Советском Союзе, Восточной Европе и во всем мире произошли большие изменения. «Холодная война» во всех своих проявлениях подошла к концу. Гласность, которую я приветствую, открывает обществу глаза на тщательно скрываемые раньше аспекты жизни, она стала повседневной реальностью в СССР. Маятник качнулся в другую сторону. Многое, о чем раньше не решались даже пошептаться в кругу близких друзей, теперь говорится во весь голос. В связи с этим предложения и от английских, и от советских издателей стали еще настойчивее.

Я возражал, указывая на то, что, не будучи профессиональным писателем, вряд ли смогу создать интересную и хорошую книгу. Мне же отвечали, что биографию стоит написать просто как свидетельство времени и что человек, который одновременно был офицером Сикрет Интеллидженс сервис (СИС) – секретной британской разведки и агентом советской разведки в самый разгар «холодной войны», имеет уникальный шанс поведать о некоторых моментах этой конфронтации. Случилось так, что в это время моим английским друзьям, которые помогли мне организовать побег из тюрьмы, пришлось, написав книгу, открыть правду о своей роли в этом деле, и впоследствии они могли предстать перед судом со всей вытекающей отсюда оглаской. И тогда я сдался. Я понял, что, промолчу ли я или напишу книгу, в любом случае мое имя будет упоминаться в средствах массовой информации и лучше я сам изложу все, что со мной случилось.

Против меня выдвигалось множество обвинений, а мое имя окружали разнообразные догадки и домыслы. Это неизбежно должно было произойти, ведь, идя против общепринятых взглядов, я встал на сторону тех, с кем боролся, и свел на нет многие достижения недавних друзей и коллег, тем более что все это происходило в сфере деятельности, окруженной особой секретностью. Я всегда принимал это как часть наказания, которого я, несомненно, заслуживал, перейдя на сторону Советов. Должен сразу сказать, что я до последнего времени был не в курсе этих догадок и домыслов. Последние двадцать пять лет я имел очень нерегулярный доступ к английской прессе и не мог познакомиться со многими книгами о шпионаже, которые появились в Великобритании в последнее время. Поэтому я был не в состоянии и не пытался ответить авторам или опровергнуть их утверждения, кроме нескольких, на которые специально обратили мое внимание. Я понял, что, поспорив с одним и оставив другие без ответа, я создам впечатление, что мне просто нечего сказать и мои оппоненты правы. Лучше всего, по-видимому, будет честно рассказать о своей жизни, о том, что в действительности происходило и чего не было; объяснить ход мыслей, описать, с чего я начал, как и при каких обстоятельствах менялись мои убеждения и что в конце концов привело меня к коммунистическому выбору; как мечта о построении коммунистического общества, которое я и сегодня считаю высшей ступенью развития человечества, повлияла на мои позицию и действия в великом противостоянии между Востоком и Западом, которое, похоже, теперь счастливо прекращается.

Я старался рассказать о себе, не увиливая и не приукрашивая, и, надеюсь, избежал дешевой сенсационности, с помощью которой авторы повествований о шпионаже нередко стремятся представить их более увлекательными, чем они есть на самом деле. Думаю, то, о чем я расскажу, опровергнет ложные измышления и подтвердит те суждения обо мне, которые соответствуют истине.

Люди вправе спросить: как мы можем верить ему? Он долго и успешно обманывал всех – как же поверить ему теперь? Мне некого винить, кроме самого себя, за то, что я оказался в таком положении, – ведь этот вопрос правомерен. Я принимаю его вместе с остальными упреками. Могу ответить одно: я пытался правдиво рассказать обо всем, как мне это представлялось, без всякого умолчания и стеснения, кроме тех случаев, когда это могло отразиться на моей семье или друзьях. Я хочу, чтобы читатели сделали собственные выводы и сами судили, говорю я правду или лгу.

Хочу отметить, что в силу характера своей профессии я никогда не вел дневников и не делал заметок, поэтому полагаюсь лишь на свою память. Из нее могло что-либо ускользнуть, особенно когда речь идет о событиях, имевших место 30—40 лет назад. У меня не было доступа к документам, которые бы освежили воспоминания и восстановили определенные факты. Забыл я и имена многих людей, с которыми меня так или иначе связала жизнь. Не желая искажать их, я предпочел в таких случаях ограничиться общими характеристиками.

Эта книга – не оправдание и не покаяние. Она – всего лишь объяснение. Я пытался, как мог, рассказать о себе, о своих взглядах на жизнь и описать факты, невзирая на то, свидетельствуют ли они за или против меня.

Дж. БЛЕЙК

Москва, 31 марта 1990 г.

Глава первая

Благородное уединение переулка Карлтон-гарденз, находившегося между улицами Мэлл и Пэлл-Мэлл, делили между собой два дома: резиденция министра иностранных дел и красивое старинное здание с лепным фасадом, тяжелыми зелеными двустворчатыми дверями, медным молотком, мраморным вестибюлем с канделябрами и монументальной лестницей, золочеными витыми перилами, которому суждено было сыграть важную роль в моей жизни. Со временем ему предстояло стать местом действия двух событий, одно из которых принесло мне много счастья, а другое – много страданий. Здесь я встретил и полюбил свою будущую жену, и здесь же состоялся допрос, за которым последовал суд надо мной.

Впервые я попал в этот дом по случаю коронации королевы 2 июня 1953 г. В узеньком палисаднике, выходящем на улицу Мэлл, построили трибуны для избранных сотрудников разведки, чтобы они могли посмотреть королевскую процессию, шествующую в Аббатство. Я удостоился приглашения на прием с шампанским, который состоялся в гостиных нижнего этажа.

В апреле этого года я вернулся в Англию из Кореи, где работал резидентом британской разведки и был взят в плен. По возвращении меня вызвали в управление кадров, чтобы обсудить новое назначение. С Джорджем Пинни, начальником управления, я был хорошо знаком. В последний год войны он работал в политическом управлении, а я был новичком в голландском отделе английской разведки, мы не раз виделись по делам. Он сердечно встретил меня и после обычного обмена комплиментами – Пинни обладал превосходными манерами – сообщил, что я остаюсь в отпуске до 1 сентября. После этого мне предстояла работа в сравнительно новом отделе «Y», который занимался строго секретными техническими операциями против русских. Отдел отвечал за обработку материалов, полученных при подслушивании телефонных разговоров советских объектов в Австрии, и установку подслушивающих устройств в представительствах СССР и других социалистических стран в Великобритании и странах Западной Европы. Руководителю нового отдела нужен был заместитель с хорошим знанием русского, и выбор пал на меня. Это интересная работа, сказал он, и, если я справлюсь, она может положительно повлиять на мою карьеру. Отдел – новое важное предприятие, к которому очень внимательно относится руководство.

Мой кабинет располагался в длинном узком помещении, раньше, должно быть, служившем одной из спален, поскольку там был большой встроенный гардероб. С одной стороны к нему примыкала ванная, в которой теперь устроили склад канцелярских принадлежностей, с другой стороны была, очевидно, большая туалетная комната, которую теперь занимали секретари начальника отдела полковника Джимсона и мои.

Кабинет полковника Джимсона был в следующей комнате – большой, солнечной, с застекленными дверями на балкон, выходящий на Мэлл, и лепным потолком. Джимсона подчиненные звали просто Томом, в разведке он был недавно. Кадровый офицер, он, перед тем как оставить армию, служил в Ирландской гвардии. Высокий и прямой, всегда очень тщательно одетый в строгие костюмы темных тонов в полоску, он был красивым мужчиной, исполненным то ли застенчивого, то ли печального обаяния. Джимсон страдал от постоянных болей в колене, что в сочетании с военной выправкой придавало его движениям некоторую скованность. Он перешел в разведку, как и многие другие старшие офицеры, в тот момент, когда возраст или здоровье начинают мешать дальнейшему продвижению по военной службе. Они находили работу, соответствовавшую их положению, где могли применить свой опыт и получать прибавку к пенсии до тех пор, пока не наступало время окончательно уйти в отставку. Они больше не были озабочены карьерой и не рвались к постам.

Со времен Раав[1]1
  Раав-блудница – библейский персонаж, содержательница постоялого двора в Иерихоне, спрятавшая соглядатаев Иисуса Навина. Когда город был разрушен, Раав и ее род были пощажены. (Здесь и далее – примечания переводчиков.)


[Закрыть], иерихонской блудницы (и, несомненно, задолго до нее), самую ценную информацию и помощь разведка получала от так называемых «внутренних» агентов, то есть людей во вражеском лагере, которые по разным (одним им известным) причинам хотели работать на противника. Такие люди всегда составляли то, что можно назвать «обычными силами» разведки. Явное превосходство в этой области долгое время было за советской стороной. Причина тому, по-моему, двоякая. Во-первых, Советский Союз как признанный оплот коммунизма способен находить поддержку у многих людей, которых привлекают его цели и задачи. Хотя ничто не заставило бы их предать свою страну в пользу национальных интересов другого государства, но по идейным соображениям они были готовы работать на Советский Союз. У Запада такого преимущества не было.

Во-вторых, Советский Союз с самого его основания был осажденной крепостью. Поэтому, чтобы оградить себя, он должен был развить такую систему безопасности, какой не знают на Западе и, сказать по правде, там бы не потерпели. Эта система в целом успешно препятствовала тому, чтобы западные разведслужбы могли войти в контакт с теми людьми в СССР, которые захотели бы на них работать.

Столкнувшись с этой проблемой в первые годы «холодной войны», изобретательные головы в западных разведках начали обдумывать пути и средства ее преодоления. Если ценная информация уже не могла, кроме исключительных случаев, быть получена традиционными методами, то надо было работать нетрадиционно. В британской секретной службе одна из таких изобретательных голов принадлежала Питеру Ланну. Сын сэра Арнольда Ланна, основателя и главы известного туристического агентства, который много сделал для популяризации лыжного спорта в Британии, Питер, как и многие другие, переведенные на нестроевую службу, пришел в СИС во время войны.

Это был хрупкий человек небольшого роста, с преждевременно поседевшими и быстро редеющими волосами. Он говорил тихо и заметно шепелявил. У тех, кто его мало знал, могло создаться впечатление, что он человек робкий и пассивный. Но это было далеко не так. Напротив, по натуре он был победителем, что доказывал в любом деле, за которое брался. Он был истовым католиком и, естественно, воинствующим антикоммунистом. Эти черты в сочетании с сильной волей и недюжинной природной одаренностью позволили ему стать чрезвычайно деятельным, неутомимым и преуспевающим офицером разведки. Он был к тому же страстным любителем лыжного спорта и отцом семейства, число qf енов которого выражалось, если я не ошибаюсь, двузначным числом.

Благодаря своим качествам он быстро продвигался по службе. В 1950 году его назначили резидентом британской разведки в Вене. Здесь он столкнулся с трудностями при попытках проникновения в Советский Союз, страны социалистического блока и, в частности, в штаб советских вооруженных сил, расположенный совсем рядом.

Однажды, вскоре после своего назначения, он просматривал кипу донесений от осведомителя в австрийской телефонной службе. При этом он отметил, что несколько телефонных кабелей, реквизированных Советской Армией и связывающих штаб советских войск в Вене с некоторыми соединениями, аэродромами и другими важными объектами, проходили через английскую и французскую зоны оккупации. Внезапно его осенила идея, что, подключившись к этим линиям и записывая разговоры, можно извлечь ценную информацию о советских войсках.

Конечно, в подслушивании телефонов полицией или службой безопасности не было ничего нового, но такие операции по большей части проводились в отношении отдельных подозреваемых и в основном в целях безопасности. Прослушивание же целых линий, используемых иностранными вооруженными силами, было совершенно новым и многообещающим направлением шпионажа.

Дальнейшее изучение кабельной сети и местности, по которой она была проложена, показало, что наиболее удобным пунктом, где можно было устроить пост прослушивания, являлось здание британской военной полиции, как раз напротив которого, метрах в шести, залегал телефонный кабель, связывающий советский военный штаб в Вене с аэродромом в Швехате. Был разработан детальный план, который сразу стал воплощаться в жизнь. Согласно плану был прорыт небольшой туннель из подвала полиции, установлено ответвление от кабеля и оборудован прослушивающий пост с необходимой записывающей аппаратурой.

Успех операции превзошел все ожидания и воодушевил на установку подслушивающих устройств еще на двух советских линиях связи. К концу 1952 года материал, получаемый из этих трех источников, первый из которых имел кодовое название «Конфликт», обеспечил устойчивый поток ценной разведывательной информации.

Одна из двух новых операций, известная под кодом «Сахар», направлялась из здания, занятого английской фирмой бижутерии. Торговля здесь шла не слишком успешно, но это не имело особого значения, ибо фирму – идеальное прикрытие для поста прослушивания – финансировала разведка. Многие жительницы Вены, посещавшие магазин, вряд ли могли вообразить, что прямо у них под ногами магнитофоны записывали телефонные разговоры высших чинов советского военного штаба.

Операция «Лорд» велась из элегантной современной виллы в одном из фешенебельных предместий Вены, окруженной зеленой лужайкой, которую содержали в отличном состоянии английский майор и его привлекательная молодая жена. Эту пару хорошо знали и очень охотно принимали в пестром интернациональном обществе Вены тех дней, а вечеринки, которые они часто устраивали, длились до утра.

Материал, полученный в результате трех операций, со временем достиг такого объема, что у перегруженных сотрудников накопилась трехмесячная задолженность, отчеты им приходилось теперь готовить не ежемесячно, а раз в две недели плюс промежуточные доклады по отдельным вопросам.

Очень скоро после начала операции «Конфликт» стало ясно, что двое сотрудников, бегло говорящих по-русски, которых прислали в Вену расшифровывать записи телефонных разговоров, не могут справиться со всем поступающим материалом. Надо было искать новых работников. Это оказалось довольно сложным делом. Всякий, кто когда-нибудь изучал иностранный язык, знает, что надо достичь высокого уровня, чтобы следить за телефонным разговором. Если учесть, что собеседники были, конечно, не дикторами телевидения или радио, а военными, употреблявшими сленг, технические термины и немало крепких выражений, то становится ясно, что с работой мог справиться лишь тот, у кого русский был родным языком. Но таких людей найти было непросто, тем более что они должны были быть абсолютно надежны с точки зрения безопасности. Была и еще одна сложность: количество сотрудников венской резидентуры было весьма ограниченным, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Поэтому было решено одну из частей операции – стадию обработки материала – перевести в Лондон.

В это время в Центре существовал небольшой отдел, известный под кодом «N», который наряду с такими задачами, как вскрытие пакетов с дипломатической почтой, когда предоставлялась такая возможность, также изучал разговоры иностранных дипломатов, чьи телефоны прослушивались на тот случай, если в них содержались данные, интересные для разведки. Поначалу хотели возложить на «N» и обязанности по обработке материалов, поступающих в ходе операции «Конфликт», но «N» находился в главном здании, его нельзя было расширить, не говоря уже о том, что небольшой штат пожилых и достойных лингвистов привык к неторопливому темпу работы и вряд ли бы справился с непрерывным потоком информации. В результате решили образовать совершенно новый отдел, штат которого можно было бы расширять по мере необходимости. Это стало тем более актуальным, что Питер Ланн, вдохновленный успехом «Конфликта», уже строил планы двух новых операций против специальной советской связи в Вене. Так родился отдел «Y».

Основу отдела составили расшифровщики, которые прослушивали пленки, доставляемые три раза в неделю из Вены специальным самолетом британских ВВС. Они записывали материал, а потом передавали его группе из двенадцати офицеров сухопутных войск и ВВС (одни – в отставке, другие временно откомандированные), хорошо знавших русский язык. Их работа заключалась в изучении разговоров, извлечении содержавшейся в них информации и объединении ее с информацией предыдущих бесед в регулярное донесение о советском военном контингенте в Австрии. На третьем этапе работали полковник Джимсон и его заместитель, которым помогали четыре секретаря. Джимсон и его заместитель отвечали за деятельность отдела в целом и за связь с Руководством и заинтересованными министерствами. Еще одним важным членом команды был мистер Ньюолл, офицер-администратор, на котором лежала трудная задача подыскивать надежных и знающих русский язык сотрудников.

Многих он находил среди выходцев из так называемых санкт-петербургских англичан. Несколько поколений британских купцов жили в России, особенно в Санкт-Петербурге, где они торговали лесом и мехами, открывали свои фабрики. Нередко женатые на русских, они оставались англичанами и обычно посылали своих детей учиться в Англию. Дети их, как правило, были двуязычны. После революции последнее поколение этих торговцев и промышленников покинуло Россию и поселилось в Англии.

Другие расшифровщики были дочерьми русских иммигрантов, часто благородного происхождения, вышедшими замуж за англичан. У большинства уже выросли дети, и они были рады возможности получить выгодную работу, позволяющую использовать родной язык.

Третью категорию составляли бывшие польские офицеры – работники польской разведки, которой во время войны руководили из Лондона. Все они свободно говорили по-русски.

Эти разные группы расшифровщиков придавали отделу неповторимое своеобразие, делали его непохожим на другие подразделения британской разведки. Среди русских, как и среди англичан, множество эксцентричных личностей, что особенно заметно в сочетании этих двух национальностей. Каждый, кто имел дело с сотрудниками отдела «Y», скоро убеждался в этом. Здесь сосредоточилась бездна славянских темпераментов и настроений, и требовалось немало такта и деликатности, чтобы поддерживать мир и слаженную работу всего механизма. Том Джимсон с его превосходными манерами, сдержанностью и застенчивым обаянием оказался тем человеком, которому это удавалось. Я помогал ему как мог.

Моя работа в основном заключалась в поддержании связей с Военным министерством и Министерством авиации. Часто эти ведомства интересовались конкретными вопросами, ответы на которые мы искали в расшифрованном материале. Если нужная информация находилась, я составлял специальный доклад. К тому же я отвечал за обработку материалов микрофонных операций. Это оказалось самой неблагодарной работой, так как, по моему опыту, эти операции редко давали дельную информацию. Они были полезны лишь как источник вспомогательных сведений о характере, привычках и контактах людей, которых подслушивали, и, таким образом, облегчалась вербовка.

В это время среди высших чинов британской разведки, особенно тех, кто занимался нашим отделом, многие верили, что будущее шпионажа – за техникой, а человеческий элемент становится все менее важным. В определенном смысле жизнь подтвердила их правоту, но полностью разделить такой взгляд на вещи я не могу. Конечно, большая часть сведений, которые в минувшую войну доставляли сотни агентов, сегодня может быть получена с помощью технических средств, например через спутники. Однако остаются такие важные элементы, как действительные намерения и планы противника, о которых можно узнать лишь от человека, присутствовавшего на военном совете. Кроме того, все технические новации в сфере разведки рано или поздно (чаще – рано) приводят к изобретению того или иного оборудования, которое сводит на нет недавнее достижение. Впрочем, возможно, я пристрастен.

Как бы то ни было, когда я пришел в отдел «Y», техника была в моде, и ни один уважающий себя резидент не мог обойтись без действующей или хотя бы планирующейся микрофонной операции. В результате скопилось множество пленок, а так как большинство прослушиваемых были из России или Центральной Европы, естественно, все они попадали в наш отдел.

Хотя, как я уже говорил, несколько таких операций было запущено и микрофоны установлены, количество чисто записанных разговоров оказалось невелико. Этому было несколько причин. Во-первых, проникнуть в нужные кабинеты или квартиры часто бывало довольно трудно, поэтому микрофоны приходилось устанавливать с помощью так называемых зондов из соседних помещений. На практике это могло быть осуществлено только с помощью разведок тех стран, где располагались объекты. Поэтому поле деятельности ограничивалось теми государствами, с секретными службами которых британская разведка имела тесные связи. Получалось, что устройство нередко ставилось в офисах или квартирах не потому, что там жили важные для нас люди, а потому, что туда был доступ. Были и другие трудности. Недостаток информации о назначении каждой комнаты превращал всю операцию в игру наудачу. Бывало, что микрофоны действовали в детской или редко используемой комнате для гостей. Там, где все-таки записывались разговоры, они часто оказывались заглушенными звуками радио, гомоном улицы, смехом играющих детей. Честно говоря, пока я работал в отделе «Y», среди всех такого рода пленок ни разу не попалось ценной информации. Конечно, это было «детство» операций такого рода, и, скорее всего, с тех пор многое изменилось. Я не исключаю, что, по мере того как совершенствовались оборудование и техника, приобретался опыт, да еще при определенной доле удачи, которая всегда была и будет важным элементом разведки, случалось, нужные сведения добывались именно таким способом.

Моя работа требовала контактов со всеми секторами отдела, и скоро у меня появилось много друзей среди расшифровщиков, а также офицеров, которые анализировали материал. Контакты и дружба возникали потому, что мне нравились эти люди и они отвечали мне тем же, а вовсе не потому, что у меня были особые мотивы и я специально подыскивал себе знакомых. Я имел доступ ко всей необходимой информации, и не было нужды выпытывать у людей что-то большее. Я вообще никогда не использовал дружеские связи в СИС для целей разведки, и отношения всегда складывались на основе обоюдной приязни. Не говоря уже о том, что чрезмерное любопытство привлекло бы внимание и вызвало подозрения, информация, к которой я имел доступ в силу своих прямых обязанностей, была достаточно ценной и надежной, и не было необходимости в дополнительных сведениях, почерпнутых из слухов и сплетен.

В комнате секретарей, примыкавшей к моей, сидела Пэм Пенякова, личный помощник Тома Джимсона. Она была вдовой легендарного «полковника Попского» – белого офицера, который прославился во время войны как командир десанта в североафриканских пустынях. Ее русская фамилия скрывала истинно английский характер. Она была высокая, стройная, очень элегантная. Решительность, острый язык делали ее довольно грозной фигурой. Думаю, и сам Том Джимсон, человек мягкий, ее побаивался. Впрочем, она была хорошим товарищем, и вместе с тремя более молодыми секретарями мы составляли маленькую команду, которой хорошо работалось вместе.

Наверное, девушки думали, что у их нового начальнику странные привычки. Хотя я вернулся из Кореи целым и невредимым, условия, в которых мы там жили почти три года, оставили свой отпечаток. Например, там никогда не было нормальной обуви, и теперь ботинки меня утомляли. Как только я садился за стол в кабинете и мог надеяться, что меня никто не потревожит, туфли сбрасывались, и я чувствовал удивительное облегчение. Секретарши не могли не заметить эту необычную манеру, не свойственную, я думаю, никому из их прежних начальников. Когда я объяснил причину, они отнеслись сочувственно, а одна даже принесла мне пару тапочек. Такое же понимание они продемонстрировали по отношению к другой привычке, которая мне доставляла больше беспокойства. В Корее мы жили в маленьком сельском домике, без всякой работы, а очень подолгу и без чтения, единственным времяпрепровождением кроме разговоров было хождение взад-вперед по крошечному дворику. Комнату освещала примитивная масляная лампа, а масло быстро кончалось. Зимой в Корее ужасно холодно, дни короткие. Отопление в корейских сельских домах осуществляется с помощью труб, проложенных в глиняном полу, которые идут от кухонной печи. Система хорошая, если топлива достаточно. Поэтому, чтобы согреться, нам приходилось лежать на полу, укрывшись старыми одеялами. Скука и постоянное желание согреться заставляли нас проводить большую часть времени во сне. Так как мой организм привык к долгому сну не только ночью, но и днем, я через некоторое время после возвращения из плена почувствовал, что не могу бороться с желанием поспать после обеда. К счастью, получилось так, что я без больших осложнений мог потакать этой привычке. В помещении рядом с моим кабинетом сохранилась покрытая досками ванная. Когда потребность в сне была слишком сильна, я говорил одной из девушек, где меня найти и что отвечать, если будет искать начальство, и, приняв эти меры предосторожности, запирался в ванной и мгновенно засыпал, подложив под голову стопку бумаги. Через полчаса меня будили, и, отдохнувший, я снова принимался за работу. Постепенно «сонная болезнь» прошла. Благодаря удобному расположению моего кабинета и пониманию со стороны девушек мало кто узнал об этом, и неприятностей не последовало.

Другим «наследством» корейского плена было почти помешательство на еде. Три года подряд я не видел ничего, кроме маленькой чашки риса и вареной капусты три раза в день, иногда не доставалось и этого. Тогда-то я и стал ценить гастрономические радости. Я взял за правило два-три раза в неделю посещать разные рестораны, особенно маленькие и уютные, которые один за другим появлялись в Челси и Кенсингтоне. Конечно, я ходил туда не один, а в компании друзей или приятельниц. Одной из них была Джиллиан Аллан, самая молодая из секретарш, высокая и привлекательная, чье общество мне очень нравилось, поэтому я приглашал ее чаще других. Я тогда был неплохо обеспечен и мог позволить себе дорогие удовольствия: после освобождения мне выплатили все жалованье за три года плена и еще 500 фунтов компенсации. Это сделало меня, как никогда, состоятельным, хотя по нынешним временам мой тогдашний банковский счет кажется довольно скромным.

Прошло всего две недели моей работы в отделе, когда однажды в середине сентября я получил срочный запрос из отдела СИС, занимавшегося контрразведкой. Мелинда Маклейн, жена пропавшего дипломата Дональда Маклейна, исчезла со своими тремя детьми из квартиры в Швейцарии, где она жила вместе с матерью. Подозревали, что она бежала в Советский Союз к мужу. Существовала вероятность того, что она могла переехать из Швейцарии в советскую зону в Австрии и оттуда была доставлена военным самолетом в Москву. Нас просили обращать внимание на все необычные телефонные разговоры, которые могли бы это подтвердить. Мы проверили весь материал, но никаких намеков на то, что Мелинда и ее дети проследовали через Австрию, не нашли. Через много лет в Москве, когда мы подружились, я рассказал ей об этом. Ее очень развеселило, что я, пусть даже очень косвенно, имел отношение к ее розыску. Она в самом деле проехала через Австрию, оттуда на машине ее доставили в Прагу, а затем самолетом в Москву.

В октябре 1953 года я впервые встретился с советским агентом в Англии.

Я покинул офис, как обычно, после шести вечера и не спеша прошелся через Сохо на Оксфорд-стрит. Времени еще оставалось достаточно. В одном из кафетериев ABC я выпил чашку чаю с пирожным. Ужинать не хотелось. Я все время смотрел, не следят ли за мной, хотя причин для этого не было. Я проверил, на месте ли во внутреннем кармане сложенный листок, который собирался передать. Выйдя из кафе, я вошел в метро на Чаринг-кросс. Когда подошел поезд, подождал, чтобы в него вошли все пассажиры, и вскочил в вагон в последний момент. На следующей станции выбежал, когда двери уже закрывались, переждал два поезда, сел в третий, наблюдая, нет ли чего-либо подозрительного. На Белсайз-парк я выскочил опять за секунду до того, как двери закрылись. Теперь я был уверен, что за мной нет слежки, и гораздо спокойнее направился к выходу, зажав в левой руке газету – знак того, что все в порядке. В это время людей на улице было немного, и чем больше я удалялся от станции, тем становилось малолюднее. Из тумана навстречу мне появился мужчина тоже с газетой в левой руке. В мягкой серой фетровой шляпе и элегантном сером плаще, он казался частью тумана. Я узнал в нем того человека, с которым впервые встретился в Отпоре – станции на границе СССР и Китая, когда ехал по Транссибирской магистрали из Кореи в Англию.