355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джордж Бейкер » Тиберий. Преемник Августа » Текст книги (страница 6)
Тиберий. Преемник Августа
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 19:16

Текст книги "Тиберий. Преемник Августа"


Автор книги: Джордж Бейкер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Лето застало правителя с тремя легионами на Везере где-то выше Миндена. Главные заговорщики находились в его лагере, были в самых лучших с ним отношениях, постоянно обедая за его столом. Их беседы давали ему полную иллюзию безопасности ситуации, о напряженности которой его напрасно предупреждали другие. Уже в конце лета в соответствии с военным планом он готов был отправиться назад к Рейну. Это было нетрудной задачей. Линия коммуникаций с Ализо в верховьях долины Липпе защищала его на марше, а от Ализо ему предстоял легкий переход в Кастра-Ветеру. Заговорщики были наготове. В последний момент перед походом ему принесли известие, что племя, находившееся в стороне от маршрута, восстало. Опытный воин мог бы почувствовать подвох. Но не Вар. Его убедили, чтобы он сделал крюк на пути домой. Его ясно предупредил об опасности Сегест, вождь херусков. Вар не внял предостережению. Он был уверен в своих друзьях.

Теперь, когда его заставили поверить, что он должен сойти с походного пути, он дал команду к отправлению.

Расчеты заговорщиков полностью оправдались. Были сделаны все необходимые приготовления. Они поначалу сопровождали его, чтобы убедиться, что он направляется прямо в ловушку. Затем они его покинули под предлогом, что должны набрать пополнение для того, чтобы ему помочь. Даже тогда Вар не заподозрил своих так называемых друзей в измене. Их пополнение на самом деле было уже наготове и неподалеку. Был дан сигнал. Тем временем, когда вспомогательные войска, установленные гарнизонами в районах проживания племен, были одновременно перебиты в ходе направляемого мятежа, основной отряд германцев устремился вслед за Варом.

Между Эмсом и Липпе, к северу от Ализо легионы, преследуемые врагом, пробивались через пересеченную местность сквозь леса и болота с тяжелыми обозами и множеством нестроевых, включая детей и женщин, они вынуждены были прокладывать путь вперед, валя огромные деревья и укладывая их на дороге через овраги. Маршевая колонна, дезориентированная и выдохшаяся на этом трудном пути, стала испытывать еще большие бедствия из-за разразившегося дождя и града; дороги размокли и стали скользкой грязью, в которой вязли и воины и обозы.

Вот тогда-то германцы, которых ожидали на помощь, напали на них как враги. Они атаковали со всех сторон. На знакомой местности германцы обстреливали их из оружия, а затем, вдохновленные слабым сопротивлением, вступили в рукопашный бой. Колонна была безнадежно выведена из строя первой же неожиданной атакой. Она так и не смогла как следует перестроиться. Легионеры, вспомогательные службы и повозки – все смешалось; в таких условиях легионеры не могли оказать достойного сопротивления.

Этот марш напоминал марш генерала Брэддока (гораздо более талантливого полководца, чем Публий Квинтилий Вар). Лучшее из возможных мест было выбрано той ночью для разбивки лагеря, и была сделана попытка перестроить колонну в боевой порядок.

Утром большинство обозов были или подожжены, или покинуты вместе со всем имуществом. Второй день пути, таким образом, начался в более обнадеживающих обстоятельствах. Колонна вырвалась из лесного массива на открытое пространство. Однако надо было пробиваться через еще один лес, вставший на ее пути, и здесь потери стали невосполнимыми. Войска были загнаны в теснину, где невозможны были никакие боевые маневры. Колонна двигалась всю ночь, и утром она все еще прокладывала путь вперед. На рассвете полил дождь и посыпался град. Дальше идти было невозможно, даже пехота едва могла продвигаться. Вымокшие легионеры, снаряжение и набрякшие от дождя щиты из бычьей кожи стали непригодны к бою, о последствиях можно только догадываться. Немногие ситуации были столь плачевны, как положение италийцев, затерянных в лесах Северной Европы в такую погоду. Привычные к местности и климату германцы, естественно, страдали гораздо меньше, они, кроме того, могли выбирать места для своих атак. Их число заметно выросло. Новость об их успехах и перспективе легкой победы пошла и до тех, кто поначалу боялся открыто выступать против римлян. Легионеры попытались выкопать ров. Он так и не был закончен. Конец был близок. Вар, раненый и отчаявшийся, покончил с собой. Его старшие командиры последовали его примеру, чтобы не попасть живыми в руки германцев. Вала Нумоний, префект конницы, покинул колонну со всеми оставшимися людьми и оставил пехоту без всякого прикрытия. Вероятно, он и сам был ранен, потому что умер на пути к Рейну, однако его воины сумели выбраться из передряги.

Измученные воины, оставшиеся без своих командиров и предоставленные самим себе, прекратили сопротивление. Многие были зарублены без всякого сопротивления; некоторые падали на собственные копья, немногие были взяты в плен. Двадцать тысяч человек и три легионских орла (17, 18 и 19-го легионов) были потеряны в так называемом «сражении в Тевтобургском лесу». Лишь конница и небольшое число пехотинцев спаслись и достигли римской границы. Все земли между Рейном и Эльбой, которые Друз завоевал с таким трудом, были потеряны для римлян.

Судьба пленных была ужасной. Многие были распяты или сожжены заживо либо принесены в кровавую жертву темным богам германских лесов. Некоторые впоследствии были выкуплены своими близкими. Римские порядки были суровы по отношению к тем, кто оказался военнопленным, однако как акт милости имперское правительство разрешило уплатить за них выкуп с условием, чтобы эти люди не имели права вернуться в Италию.

Самое ужасное случилось в Тевтобургском лесу. Поражение Вара оставило Кастра-Ветеру открытой для врага. Услышав эту новость, Луций Ноний Аспрена из Майнца ускоренным маршем двинулся в опасную точку и прибыл туда вовремя, чтобы спасти не только город, но и запертого там Луция Цедиция. Цедиций со своей стороны удерживал Ализо, пока германцам не стало хватать времени, чтобы занять Кастра-Ветеру до прихода Аспрены. Они потерпели неудачу и понесли тяжкие потери от лучников, защищавших Ализо. Когда же они, наконец, осознали свою ошибку, время ушло. Этот отвлекающий удар занял большинство сил германцев, но был послан заградительный отряд, чтобы следить за римлянами.

Положение Цедиция, окруженного со множеством женщин и детей в сотне миль от Рейна, было не из легких. Он держался внутри укреплений и ожидал помощи. Заградительный отряд германцев, уверенных в том, что тот не может удерживать укрепление бесконечно, дожидался попытки прорыва. Хотя германцев не было видно, их пикеты сторожили дороги. Продовольствие постепенно истощалось и закончилось, однако освободительная армия так и не подошла. Цедиций вынужден был принять решение, которого так долго ждали германцы.

Он тянул время до стечения благоприятных обстоятельств. Гарнизон голодал, пока, наконец, не наступила та самая темная дождливая ночь, которая требовалась для прорыва. Тогда римская колонна предприняла рискованную попытку. Войска, которые шли впереди и позади колонны, сильно уступали в численности множеству нестроевых, женщин и детей, которые шли в середине… Они удачно миновали первый и второй пикеты, но у третьего пикета начались неприятности. Женщины и дети, голодные, усталые, холодные и напуганные, потеряв в темноте воинов из виду, подняли истошный крик, призывая их вернуться. Сразу поднялась тревога, и германцы тут же пустились в погоню. Хотя историк Дион Кассий и не рассказывает об этом, вероятно, германцы прибыли с факелами, освещавшими путь. Все бы пропало, если бы они сразу же не устремились к обозам – плата, которую они всегда предпочитали получить за свои хлопоты. Это дало людям шанс ускользнуть в темноте, незамеченными.

Поняв, что происходит, какой-то гений среди солдат, а может быть, сам Цедиций – ибо команду должен был дать офицер – приказал трубачам играть скорый марш, как если бы подходил на помощь отряд Аспрены. Хитрость удалась. Узнав сигнал и полагая, что сам Аспрена должен быть поблизости, германцы вернулись к своим и не пытались преследовать покинувших лагерь, а римская колонна вновь собралась и продолжила марш. Прежде чем германцы сообразили, в чем дело, была установлена связь с Кастра-Ветерой, помощь, посланная Аспреной, была и впрямь близко, и колонна римлян благополучно добралась до своих. [20]20
  Можно полагать, что Цедиций за это был достойно увенчан! Аспрена стал правителем провинции Африка, и, без сомнения, он это заслужил.


[Закрыть]

Гарнизон Ализо был спасен, а границы Рейна остались неприкосновенными. Жители Галлии могли спокойно спать в своих постелях.

Вар недаром покончил с собой. Потеря провинции Германии была обстоятельством неприятным, но его можно было пережить, однако гибель двадцати тысяч воинов была преступлением, за которое, кроме смертной казни, не было иного наказания. Для Августа удар был вдвойне тяжелым. Все попытки, которые он предпринимал – зачастую против своей воли, – оказались безрезультатными, и к потере, сколь серьезной она ни была, добавился позор. Он, так гордившийся тем, что вернул знамена, утерянные Крассом в сражении при Каррах, сам потерял целых три! У него случился нервный срыв. Ходили слухи, что этот твердый, уверенный в себе человек месяцами не стриг волос и не брил бороду и, ударяясь головой о стену, повторял: «Вар, верни легионы!»… Это были только слухи… [21]21
  Светоний. Божественный Август, XXIII. Кроме того, известно, что Август часто пренебрегал услугами цирюльника.


[Закрыть]
Однако у него были все причины воспринимать это именно таким образом. Хуже всего, что он не мог освободиться от чувства вины.

Рим, уставший от иллирийской войны, воспринял все как-то равнодушно. Вряд ли кто обладал собственностью в Германии, а в подобных случаях люди склонны оптимистически относиться к несчастьям других. Август тут же приказал объявить новый набор в войско. Процесс шел очень медленно. Смешанные силы пополнения, включая вышедших в отставку ветеранов и амбициозных вольноотпущенников, спешно направлялись на Рейн.

Положение, однако, спасли стремительность Аспрены и умение Цедиция. Никто не мог даже и предположить, какими были бы последствия, если бы легионы, занятые только что подавленным иллирийским восстанием, не сумели отразить германцев в случае их прорыва через границу на Рейне. [22]22
  Как раз и опасались одновременных действий германцев и иллирийцев (Светоний. Тиберии, XVII).


[Закрыть]
Такая вероятность приходила в голову многим, особенно когда тело Вара было расчленено и сожжено германцами и его голова была послана Марободу, который направил ее Августу, приказавшему должным образом захоронить ее в фамильном склепе… Тогда многое зависело от Маробода, а он наотрез отказался действовать заодно с Армииием.

Разумеется, обратились к Тиберию, которого всегда привлекали в случае серьезной опасности. Следующей весной он отправился на Рейн и год провел, наводя порядок на границе, восстанавливая дисциплину и моральный дух армии. Его знали как человека самостоятельного, который сообразовывался со своими суждениями и не зависел от общественного мнения, однако в данном случае он выказал явный интерес к взглядам и позициям других людей. Он воспользовался советами тех, кто жил на границе, воспринял их рекомендации… В других организационных делах ему вряд ли требовались советчики со стороны. Однако эта граница имела особое значение. Он исследовал всю проблему северо-западных границ, и сделанные им заключения, доложенные Августу, станут известны позднее.

На следующий год к нему присоединился Германик, который знакомился со страной и армией, где его отец совершил такую краткую, но головокружительную карьеру и где о действиях его еще помнили. Было что-то пророческое в прибытии сюда Германика именно в этот момент. Он мог быть предназначен судьбой завершить дело, начатое его отцом Друзом. Тиберий провел показательную переправу через Рейн, с целью произвести на племена впечатление римской мощью и, возможно, чтобы ознакомить Германика с условиями страны.

Живое описание Тиберия как военного дошло до нас от этой кампании. Мы видим его лично наблюдающим за транспортными обозами и строго следящим, чтобы в точности выполнялись его приказы, он разжаловал легата легиона за то, что тот выслал солдат охранять его вольноотпущенников во время их охоты, он спит на открытом воздухе, принимает пищу в походных условиях, сидя на земле. Он отдает письменные распоряжения, и офицеры, не вполне понявшие его приказания, приглашаются в его палатку для разъяснения в любое время дня и ночи. Светильник в его палатке горит всю ночь, это значит, он работает. Впрочем, он ведет тот образ жизни, который его предки по линии Клавдиев сочли бы вполне естественным.

Однако времена менялись. Если работу Друза и должен был кто-то завершить, то это был не Тиберий. Отправленный им Августу доклад о положении дел на границе еще не был известен, однако его влияние стало сказываться повсюду. Иллирийская война была последней его кампанией, Август стремительно старел и явно готовился к уходу с политической арены. Германик возвратился в Рим, чтобы получить консульство, и задержался там на целый год. Он должен был сменить Тиберия на Рейне в должности командующего. В начале 13 г. он прибыл, чтобы принять командование, и Тиберий навсегда распрощался с северной границей, отправившись в Италию, которую уже не покидал до конца жизни.

В первый год своего командования Германик бездействовал. Возможно, он понимал, с чем ему придется иметь дело, и знакомился с обстановкой. Возможно, мнение Тиберия о положении на Рейне возымело свой эффект. Было некое напряжение в воздухе, и каждый ждал шага от старого политика, такого болезненного и так долго живущего, такого знаменитого и такого прославленного, который собирал бумаги, готовясь переложить свою миссию на плечи человека более молодого.

Глава 6
ТИБЕРИЙ ЦЕЗАРЬ

Тиберий достиг некоего водораздела своей жизни, и с этого времени все реки потекли в ином направлении. Его карьера военного осталась позади. Он больше никогда не увидит вынутого из ножен меча, никогда не увидит панорамы высоких гор или открытого пространства. Он перешел от жизни, подчиненной дисциплине и приказам, от жизни на открытом воздухе, которую вел в армии и на границах, к стесненной и полной соперничества жизни большой метрополии. Долгие годы его отсутствие в городе было правилом, а присутствие там – исключением из правила. Он не мог радоваться этой перемене. Человек, который привык отдавать и подчиняться приказам, редко испытывает радость от непростых конфликтов гражданской жизни. Вновь вернуться в мир, в котором приспособление к мнению других людей – беспрерывный и постоянный процесс без надежды на перемены, – ощущение, мало способствовавшее счастью. Нет причин предполагать, что Тиберий сознательно стремился к этим удовольствиям.

Перспектива возникновения конфликтов не уменьшалась и тем, как Август усыновил Тиберия, и его назначением на место своего преемника в качестве принцепса. То ли по соображениям интересов семьи, то ли по более глубоким причинам, которые имел в виду Август, Тиберий должен был отказаться от собственного сына Друза и усыновить Германика, женатого на дочери Юлии Агриппине. Выполнить это условие было непросто. Тиберий пошел на это. С беспристрастностью, которую он выказывал во всех обстоятельствах, он никогда не стремился без необходимости продвигать собственного сына Друза. Однако этот план имел определенные неприятные стороны. Он говорил о подозрениях врагов и полудрузей, постоянно выдвигаемых в отношении Тиберия. Если бы исполнились его собственные устремления, его бы обвинили в том, что он сам же и создал предпосылки, которые привели его к цели. Если бы с Германиком случилось несчастье, в этом обвинили бы Тиберия. И если бы какие-либо случайные обстоятельства стали угрожать Германику – а человеческая жизнь полна таких случайностей, – взоры людей тотчас же обратились бы на Тиберия. Во всем его обвиняли заранее. Мы увидим, насколько оправдались такие подозрения против него.

В первый год консульства Германика Август предоставил официальное подтверждение сделанных им распоряжений. Он письменно обратился к сенату, рекомендуя ему взять Германика под свою защиту, а себя самого – под защиту Тиберия. В том же году был отпразднован триумф Тиберия. Отдельные полководцы иллирийской кампании также получили триумфальные награды. Август во главе сената встречал Тиберия у Триумфальных ворот, и Тиберий пал к ногам своего официального отца перед тем, как войти в город. Это был роскошный триумф. Батон Далматик, после того как ступил на эту дорогу, которая многих врагов Рима привела в Туллиан, был отправлен в Равенну, получил хорошее содержание в подтверждение того, что Тиберий держит свое слово. Люди угощались за тысячью столами. Триста сестерциев было выплачено каждому участнику иллирийской и германской войн. В знак дальнейшей благодарности Тиберий восстановил и перепосвятил храм Согласия и храм Кастора и Поллукса, божественных близнецов, под двумя именами – своим и своего брата Друза.

Когда после передачи командования на Рейне Германику Тиберий возвратился в Рим, там произошли серьезные события. Два основания, на которых покоилась власть принцепса, были проконсульский империй и трибунская власть. Первый давал ему контроль над провинциями, а вторая – политическую власть в Риме. Император мог делегировать свой империй другому лицу. Август часто так и поступал, однако авторитет такого делегирования, естественно, ослабел после его смерти. Он, таким образом, предпринял официальные шаги к тому, чтобы через сенат передать Тиберию полный проконсульский империй, равный с его собственными полномочиями. Теперь власть Тиберия не могла прекратиться со смертью Августа. Как только Август уйдет из жизни, Тиберий сможет претендовать на его место. Таким образом создавалась ситуация, при которой невозможно было междувластие. Тиберия также назначили председателем сенатского комитета, который в последние полгода жизни Августа, когда он был слаб и болен, собирался у него дома и выносил решения от имени сената. Соответственно его первый опыт управления государством и проверка на соответствие будущей должности проходили под руководством самого Августа.

Тиберий вместе с Августом также способствовали проведению переписи (которая практически была Quo warranto для каждого жителя римских владений). Это давало им возможность в общем виде обозреть всю Римскую империю и каждую значимую в ней личность. Полный отчет об этих собраниях, если бы мы его имели, мог стать интереснейшим чтением. Ни один император не входил во власть так осторожно, как Тиберий, постепенно и при участии своего предшественника, и все же в действиях Августа оставался оттенок недоверия в отношении Тиберия, заставлявший его прежде находиться в Галлии во время правления там Тиберия, хотя он и оставил ту же провинцию без личного контроля, когда ею управлял Друз. Никогда нельзя было отличить отеческую заботу в отношении к Тиберию от личного недоверия Августа.

Перепись была проведена, Тиберий отправился в Паннонию, где должен был принять командование войском. Ему так и не суждено было этого сделать. Август простился с ним в Беневенте и затем направился в более здоровый климат солнечной Кампании. Посланцы перехватили Тиберия по пути. У императора случился приступ дизентерии, и он слег. Тиберий устремился назад в Нолу. Время было очень важным фактором. Он прибыл как раз вовремя, [23]23
  Важно было, чтобы он получил последние указания от самого Августа до того, как тот умер. Были разные дела, которые Август до последнего момента оставлял при себе.


[Закрыть]
чтобы услышать последние слова человека, который был первым и остался самым великим из всех римских императоров.

Август устал. После того как Тиберий его покинул, он сделал один полудобродушный комментарий. Он не завидует несчастному римскому народу, которому придется иметь дело с таким серьезным и рассудительным человеком… [24]24
  Последующие события придали этой фразе Августа значение, которое сам он никогда не имел в виду.


[Закрыть]

Он умер в Ноле 19 августа – в месяц, названный в его честь, – в 14 г.

Тиберий действовал стремительно. У него была полная власть, чтобы овладеть ситуацией. Он сразу же на основании трибунских полномочий созвал заседание сената, на основании проконсульских полномочий поменял пароль преторианской гвардии и отправил посланца для объявления новости в армию. Он действовал так, как если бы уже был императором и принцепсом, и он действительно им был, хотя ему все еще предстояло пройти утверждение, получив согласие и одобрение сената.

Хотя он действовал быстро, были и враги, которые орудовали ничуть не медленнее. Он действовал инстинктивно, поначалу и не догадываясь, какие предстояли баталии. Как только Август скончался, был отправлен корабль на Планазию, для обеспечения безопасности Агриппы Постума, единственного оставшегося в живых сына Юлии. Но он тотчас же был убит надзирателем. Когда прибыл офицер с докладом, что приказ выполнен, Тиберий ответил, что он никогда не отдавал такого приказания и что дело следует перенести на обсуждение сената. Это было первым из тех загадочных и сомнительных событий, сопутствующих всему его правлению. Дело так никогда и не было передано в сенат. Тацит пишет, что именно Саллюстий Крисп послал письмо с приказом о ликвидации Агриппы и затем отправился к Ливии для обсуждения, стоит ли вообще выносить на заседание сената этот вопрос. Тацит не говорит, по чьему распоряжению Саллюстий отдал этот приказ и когда он был послан, намекая, однако, что его авторами были либо Ливия, либо Тиберий, а может быть, оба… Во всяком случае, дело это не получило общественной огласки, хотя со временем история с несостоявшейся попыткой захватить Агриппу стала совершенно понятной, и об этом мы будем говорить позже. Светоний пишет, что неизвестно, кто же отдал приказ об уничтожении Агриппы: дежурный офицер действительно получил письменное распоряжение, однако было ли оно написано самим Августом перед смертью, или Ливия уже после его кончины написала от имени мужа и знал ли об этом Тиберий, так навсегда и осталось тайной. [25]25
  Историю эту описывают Тацит и Светоний, однако в некоторой степени ее можно «восстановить», чтобы выяснить истину. Этот офицер имел приказ Августа, выданный им, чтобы в случае необходимости снять вину с этого офицера: в письме было сказано, что при попытке вызволить заключенного под стражу Агриппу тот должен быть умерщвлен. Офицер действовал в соответствии с этим приказом. Однако когда законопослушный Тиберий занялся этим вопросом, он увидел, что дело не отвечает требованиям закона. Приказ Августа мог создать весьма неловкий прецедент, если только он сам не утвердит его, но, поскольку Агриппа был заключен под надзор по постановлению сената, было сомнительно, что это утверждение сможет придать событию легитимность. Саллюстий отправился к Ливии и обратил внимание на то, что такая трактовка при рассмотрении этого дела обернется для них обоих полным поражением, поскольку их безнадежно свяжут с этим делом. Ливия, вероятно знавшая, кто был автором письма, пошла к Тиберию и потребовала, чтобы он одобрил этот поступок. Тиберий не желал брать на себя ответственность за то, чего не совершал, и не мог законным образом этого сделать; ему очень важно было не восстанавливать сенат против себя, поэтому, поскольку на аргументы Саллюстия не могло быть ответа, дело было просто оставлено, и истина так и не выяснилась. Это вполне соответствует описаниям и Тацита, и Светония.


[Закрыть]

Смерть Агриппы навсегда лишила Юлию надежды на власть в лице одного из ее сыновей. Оставалась еще Агриппина; однако правление Агриппины не много значило бы для Юлии и оставалось делом отдаленного будущего, чтобы иметь для нее какое-либо практическое значение. С этого времени дела Юлии пришли в полный упадок. Ее сторонники утверждали, что Тиберий собирается уморить ее голодом. Судя по всему, Тиберий просто полностью игнорировал ее, а ее соглядатаи, искавшие улики против Тиберия, не решались на большее, чем лишь негодование.

Однако был еще один человек, которого Тиберий не мог игнорировать полностью. Тиберий Семпроний Гракх, виновник прежнего несчастья, уже четырнадцать лет находился в изгнании на острове Керкина около африканского побережья. И кажется, он – как и мы – не слишком удивился, когда группа воинов, посланная мужем Юлии, [26]26
  Тацит сообщает, что, по свидетельству некоего источника, они прибыли от Аспрены (правителя провинции Африка), – что, разумеется, было инсинуацией в адрес Тиберия, который, получается, прятался за спину Аспрены. Однако вряд ли можно сомневаться в том, что любой оскорбленный муж не воспользовался бы случаем открыто оказаться в центре событий.


[Закрыть]
прибыла к месту его изгнания. Они нашли Гракха сидящим на скале в состоянии глубокой депрессии. Он лишь испросил время, чтобы написать своей жене, а затем принял смерть более достойно, чем провел жизнь.

Можно заметить, что все три компрометирующих Тиберия инцидента так или иначе связаны с его женитьбой на Юлии. Это было не случайно. Этот брак преследовал его. Он не причинял ей вреда, а в ответ получил слишком много зла, и этот брак еще в большей степени отзовется на его будущем, и за эту его вину – брак с Юлией – его всегда будут преследовать мстительные фурии.

Похороны Августа стали первым появлением на публике нового Цезаря. Они проходили с огромной торжественностью, и люди могли осмыслить прошедшие события и отдать дань великой исторической личности и его деяниям.

Погребальный костер был сложен на Марсовом поле. Прах Августа был перенесен в мавзолей, возведенный в северной части Рима, окруженной садами, между Фламиниевой дорогой и Тибром. Тиберий и его сын Друз сами произнесли надгробные речи. Сенат торжественно причислил Августа, как прежде Гая Юлия, к сонму богов. Был официально установлен его культ, назначены храмы и жрецы. Этот процесс обожествления был направлен на то, чтобы возвеличить хранителей имперского достоинства и отличить их от обычных людей, с целью придать этой власти такие престиж и нравственное величие, которые избавили бы принципат от угрозы открытой политической конкуренции. Если эти действия и имели смысл, они все же не были полностью успешными, а в случае с Августом зашли слишком далеко… Его кончина многим показалась окончательным подведением черты. Можно было полагать, что эта великая церемония означала конец великого эпизода в истории, и больше не могло быть другого Августа, человека, достойного занять его место… Чудилось, что завтра римский мир возвратится к прежней жизни и, укрепленный великим почившим правителем, вновь обратится к древнему республиканскому устройству.

Не все думали так или желали этого – были различные течения и интересы, противившиеся возврату к прошлому. Однако даже сам Тиберий вернулся домой с ощущением, что мантия Августа слишком тяжела для него. Тем не менее его печальной обязанностью было накинуть ее себе на плечи и поднять свой незаметный и непопулярный голос, чтобы заявить права на лавры этого обожествленного человека.

Первое заседание сената после прихода Тиберия к власти было целиком посвящено вопросам, связанным с похоронами Августа. Второе проходило, когда Августа уже не было, и стало полем серьезной битвы.

Задачей Тиберия было утвердить себя в принципате. Эту задачу ему пришлось выполнять при некоторых ограничениях. Он уже был во всей реальной полноте преемником всех должностей, которые оставил Август; однако по правилам игры, введенным еще Августом, не должен был упоминать об этом или открыто призывать сенат передать ему всю власть в государстве. Чтобы соблюсти все предписанные формы с должным уважением к конституции, все еще в основе своей республиканской, ему следовало побудить сенат не только добровольно предложить ему различные титулы и привилегии, но и вынуждать его принять их. Консулы держали проект указа и были готовы огласить его перед сенатом. По принятому этикету Тиберий должен был, поколебавшись, отклонить его, а затем уж смириться с неизбежностью и принять власть.

Он искренно собирался так себя вести и предстал перед сенатом несколько колеблющимся и неуверенным в себе. Смерть Августа была событием чрезвычайной важности. Авторитет Августа, его личное влияние, идущее еще со времени гражданских войн, сделали его человеком, стоящим вне и над обычными людьми с романтическим ореолом, воссиявшим над всем римским миром. Большинство людей родились в мире, на который Август оказал свое магическое влияние, мир был для них привычным и безусловным.

Но теперь перед ними стоял преемник Августа, и они, по крайней мере, понимали, что это просто его преемник. Он готовился просить ратифицировать его претензии на верховную власть, хотя самое выражение «верховная власть» кого бы то ни было не допускалось в этих стенах. Насколько они были готовы отклонить его притязания? Сама проблема верховного руководителя вновь стала открытой, однако они боялись даже признаться себе, насколько далеко готовы зайти в разрешении этого вопроса.

И сам Тиберий осознавал свои трудности. У него, естественно, хватало чувства юмора, чтобы почувствовать неловкость в ситуации, когда он должен просить власть, которой он уже на деле обладает. Не он придумал эту систему маскировки реальности вежливой политкорректностью. Она могла привести его к отказу – даже оскорблениям, – чего он вряд ли мог избежать. Более того, он, как любой человек в такой момент, мог чувствовать свое несоответствие. Он был застенчивым и необщительным человеком. Ни одному ранимому человеку в такой момент не надо лицемерить, говоря о своей незначительности. Он это сделает лишь в случае, если понадобится ответить на критику перед лицом опасности или затруднений, которые он предвидел.

Он понимал, что большинство сенаторов, если не все, верят в возможность восстановления республиканских институтов и даже считают, что Германик, как и его отец Друз, мог подсказать ему эту идею. Во всяком случае, партия друзей Юлии не поколебалась бы унизить его достоинство, которым сами они не могли похвастаться, хотя он не давал им никакого повода. Были и те, кто хотел бы вновь ввергнуть мир в гражданскую войну. И при всех этих подводных течениях ему приходилось определенными окольными способами добиваться от них, чтобы они добровольно предложили ему верховную власть, которую нельзя было даже так назвать, ту, что они, по-видимому, не желали предлагать никому, и меньше всего ему.

Спор, разгоревшийся после оглашения послания сената, был еще более трудным, чем даже предполагал Тиберий. Открывая дебаты, он говорил о громадности империи, о своем желании быть уверенным в себе. Неудивительно (говорил он), что лишь божественный Август мог справиться с такой великой задачей, как управление римскими владениями. Будучи приглашенным разделить ответственность и решения этого великого человека, он на собственном опыте понял, насколько трудна и рискованна задача правителя, который призван удовлетворить нужды самых разных людей. В государстве, состоящем из такого множества людей, не следует отдавать всю власть в руки одного человека. Правление будет более успешным, если власть поделить среди нескольких партнеров.

Все это он говорил строго по правилам. Он не сказал ничего, что не было бы совершенной правдой, и, вероятно, до определенного пункта, за которым была чужая территория, он выражал свое собственное мнение. Это вызвало нужную реакцию слез, мольб, протестов и выражений общих эмоций со стороны собравшихся. Затем перешли к делу.

Завещание Августа, которое, как обычно, хранили девственные весталки, было внесено в сенат и зачитано. Две трети его состояния переходило Тиберию. Но в довершение личного завещания он оставил и политическое завещание (Brevarium Imperii), которое теперь огласили. Оно содержало не только общий доклад о положении дел в империи и общественных ресурсах, но и ряд рекомендаций для будущих правителей, высказанных Августом столь определенно и обязывающе настойчиво, что создавало впечатление не просто его личного пожелания, а чего-то большего. Он советовал ограничить доступ к римскому гражданству для провинциалов, он высказал пожелание, чтобы римские границы впредь более не увеличивались и чтобы к работе на благо государства привлекались люди в соответствии с их заслугами и умением.

Это были замечательные пожелания. В сущности, это было больше чем пожелание. Это было выражение мнения, обладавшего всей полнотой и значимостью официальной декларации. Вполне возможно, что при первом чтении текста полный его смысл не дошел до понимания слушателей. Как известно из нашего собственного опыта, подобные документы должны размножаться и тщательно изучаться по каждому пункту, прежде чем их суть может быть понята и принята к действию. Мы на время останемся в том состоянии нерешительности и неуверенности, в котором пребывало собрание в сенате, и вернемся к Brevarium Imperii, пока его значение полностью до них не дойдет.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю