Текст книги "Когда под ногами бездна"

Автор книги: Джордж Алек Эффинджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

Глава 20

Перед выходом из госпиталя меня напутствовал доктор Еникнани, добродетельный турок. Мне здорово досталось от Хасана, но, к счастью, я не помнил, как это произошло. Порезы, ушибы, иглы, засевшие в теле, не представили особой проблемы для медиков. Доктора просто починили мое бренное тело и, словно мумию, запеленали с ног до головы. На сей раз никаких строгих неприветливых санитаров – за всем следил компьютер. Врач вводил программу: перечень наркотиков, дозировка, максимальное количество, которое мне разрешается. Чтобы получить очередную порцию, достаточно было нажать на кнопку. Если же я делал это слишком часто, попросту ничего не происходило. А если ухитрялся дождаться урочного часа, компьютер сам вводил соннеин прямо в капельницу. Я провалялся почти три месяца, а когда наконец вышел на волю, мой зад оставался гладким, как у младенца. Вот было бы здорово – раздобыть хотя бы один такой автоматический впрыскиватель! На рынке уличной торговли наркотиками произошла бы настоящая революция. Правда, кое-кто в результате потеряет работу, но такова уж цена прогресса.

Я провалялся так долго не из-за ран и прочих физических страданий, которые пришлось претерпеть, пока я делал из Хасана суповой набор. По правде говоря, подобными травмами занимаются в отделении неотложной помощи, и через несколько часов пациент спокойно обедает или танцует с какой-нибудь красоткой. Подлинную проблему для врачей представлял мой мозг. Я совершил и увидел слишком много жутких вещей, поэтому доктор Еникнани и его коллеги боялись избавить меня от черной училки и приставок, которые блокируют чувства, понимая, что в незащищенный рассудок хлынет поток информации о происшедшем, и я сразу чокнусь, как паук на роликовой доске.

Меня, то есть нас – два трупа и один полутруп, – обнаружил мальчишка-американец и тут же вызвал полицию. Меня доставили в госпиталь, а здесь никто из высокооплачиваемых, высококвалифицированных специалистов не пожелал рисковать репутацией и положением, взяв на себя ответственность. «Как поступим, коллеги? Вытащить обучающие приставки или оставить их? Если вытащим, пациент может навсегда потерять рассудок; если оставим, они все сожгут в его голове». А пока они совещались долгие часы, черная училка возбуждала центр наказания. Я снова и снова терял сознание, но, как вы понимаете, в бреду мне мерещилась отнюдь не Хони Пилар…

Сначала они вытащили черную училку; остальные оставили, чтобы я как бы пребывал в эмоциональном вакууме. Врачи шаг за шагом, медленно и осторожно, возвращали меня к полноценной жизни; могу с гордостью заявить, что сейчас башка у меня работает так же, как прежде, а все училки я держу в коробочке на случай, если нахлынет тоска по прошлому.

И на сей раз посетители в больницу не приходили. Очевидно, мои приятели, в отличие от их героического друга, не страдали потерей памяти. Я воспользовался вынужденным бездельем, отрастив бороду и длинные волосы. Наконец однажды утром доктор Еникнани решил меня выписать.

– Дай Бог нам никогда больше не встречаться. Я пожал плечами:

– С этого дня я собираюсь посвятить себя какому-нибудь спокойному маленькому бизнесу, скажем, продаже поддельных древних монет туристам. Хватит с меня. Не хочу никаких забот и неприятностей.

Доктор Еникнани улыбнулся:

– Этого никто не хочет, однако неприятности подстерегают нас на каждом шагу. Нельзя просто спрятаться от них. Помните самую короткую суру в Благородном Коране? Одно из первых откровений, ниспосланных Аллахом своему Пророку: «Скажи: „Прибегаю к Господу рода людского, от наущения сатанинского злого, что вселяет искушение в сердца рода людского, из джиннов и рода людского“[25]25
  Сура 114 „Род людской“ (Пер. Б. Я. Шидфар); самая короткая сура в Коране – 112 „Единобожие“ (4 аята).


[Закрыть].

– От сатанинского наущения, ножей, парализаторов, иглометов и пистолетов, – уточнил я. Доктор Еникнани медленно покачал головой:

– Ищущий нож – найдет нож; ищущий Господа – найдет Господа.

– Ну что ж, – произнес я утомленно. – Когда выйду отсюда, начну новую жизнь. Надо будет всего-навсего изменить привычки, образ мыслей, отбросить к чертовой матери многолетний опыт.

– Вы смеетесь надо мной, – печально сказал он. – Но настанет день, и придется всерьез задуматься над тем, что сегодня кажется шуткой. Я молю Аллаха, чтобы это случилось не слишком поздно.

Доктор оформил бумаги на выписку. Итак, я снова стал самим собой, снова свободен как птица и могу идти куда пожелаю, хотя идти-то мне в принципе некуда.

Я отказался от своей квартиры; единственное, что у меня осталось, – сумка с целой кучей денег. Вызвав такси, я отправился к Папе. Уже второй раз я приезжал без предварительной договоренности, но теперь, по крайней мере, была уважительная причина: Хасана не было и некому звонить насчет встречи. Лакей узнал меня; более того, его обычно невозмутимое лицо на мгновение оживилось. Я стал знаменитостью. Когда политики и секс-бомбы ласково треплют тебя по плечу, это ровно ничего не значит, но уж если тебя узнает лакей, то можно смело считать, что твое лестное мнение о себе хоть в чем-то справедливо.

Меня даже освободили от процедуры ожидания. В коридоре появился один из Булыжников, молча повернулся и зашагал впереди. Я последовал за ним. Так мы добрались до Папиного кабинета, и я подошел к его величественному столу.

Фридландер-Бей сразу встал; он так старательно улыбался, что, казалось, кожа вот-вот не выдержит и порвется. Папа поспешил навстречу мне, взял мое лицо в ладони и поцеловал.

– О сын, возлюбленный сын мой, – вскричал он. У него не хватало слов, чтобы выразить переполнявшую сердце радость.

Зато я был немного растерян. Как следует вести себя в подобной ситуации?

Кто я – неприступный супергерой или „парнишка с нашего двора“, который по воле случая стал защитником квартала? По правде говоря, я хотел поскорее получить разбухший от хрустиков конверт, убраться отсюда и навсегда забыть о старом негодяе. Папа сильно затруднял мою задачу: он чмокал меня снова и снова.

Наконец даже такой ярый приверженец арабских традиций, как Фридландер-Бей, понял, что Пора заканчивать. Он отпустил мою зацелованную физиономию и, словно за стенами крепости, укрылся за своим грандиозным столом, опять став неприступно далеким. Кажется, сегодня не будет совместной трапезы и приятных разговоров за чашкой кофе, когда я услаждал бы слух хозяина дома рассказами об истерзанных трупах, а он объяснял, какой я замечательный. Папа долго разглядывал меня, не говоря ни слова. Возникнув, как из-под земли, Говорящие Булыжники расположились за моей спиной: один слева, другой – справа. Это напоминало наше первое свидание, только сейчас мы находились в роскошном дворце, а не в грязном мотеле. Неожиданно из супергероя я превратился в ничтожного слизняка-неудачника: попался при попытке обчистить карманы прохожего и теперь томлюсь в ожидании приговора. Не знаю, каким образом Папа сумел внушить мне подобные чувства. Один из секретов магической силы, которой он обладает. Мне ведь до сих пор неизвестны его истинные планы, с ужасом подумал я.

– Ты хорошо поработал, достойный сын мой, – произнес Фридландер-Бей задумчиво. В его голосе слышались неодобрительные нотки.

– Благодаря могуществу Аллаха и твоей мудрости, дару предвидения, я преуспел в своем начинании, – сказал я.

Папа кивнул. Он привык к тому, что его упоминают наравне с Аллахом.

– Прими наш скромный дар в знак благодарности. – Один из Булыжников сунул мне конверт, и я взял его.

– Благодарю тебя, о шейх.

– Благодари не меня, но Аллаха в Его бесконечной щедрости.

– Святые слова. – Я положил деньги в карман. Ну что же, теперь я могу идти?

– Многие из моих друзей расстались с жизнью, – размышлял вслух Папа, – я потерял также немало доверенных помощников. Следует позаботиться, чтобы в будущем подобное не могло повториться.

– Да, о шейх.

– Мне нужны верные люди на ключевые посты, друзья, на которых можно положиться. Меня охватывает стыд, когда я вспоминаю, каким доверием облек Хасана.

– Он был шиитом, о шейх. Фридландер-Бей махнул рукой.

– Тем не менее… Настало время восстановить разрушенное. Твоя работа еще не закончена, сын мой. Ты должен помочь нам построить новую систему безопасности.

– Я сделаю все, что в моих силах, о шейх. – Мне совсем не нравилось, что разговор принял такое направление. Но я был бессилен что-либо изменить.

– Лейтенант Оккинг умер и отправился в свой рай, иншалла. Его место займет сержант Хаджар, человек, которого я хорошо знаю и могу не опасаться. Я хочу учредить новую важную должность посредника между моими будайинскими друзьями и городской администрацией, который будет наблюдать за действиями властей.

Никогда еще не чувствовал я себя таким маленьким и одиноким.

– На эту должность я избрал тебя.

– Меня, о шейх? – спросил я дрожащим голосом. – Но это невозможно! Не может быть, чтобы ты и вправду выбрал…

Он кивнул:

– Да будет так.

Я почувствовал такую ярость, что забыл обо всем на свете. Подскочив к нему, я заорал:

– Пошел ты со своими погаными планами! Ты сидишь за этим столом и играешь чужими судьбами, спокойно наблюдаешь, как убивают моих друзей, суешь свой „скромный дар“ одному, другому, третьему, и тебя ни капли не волнует, что потом станет с ними, лишь бы денежки, не переставая, текли в карманы! Ты… Не удивлюсь, если окажется, что за Оккингом, работавшим на немцев, и за Хасаном, работавшим на русских, стоял один и тот же человек – ты! – Губы Фридландер-Бея cжалиcь в тонкую полоску, и я сразу заткнулся, сообразив, что совершенно случайно попал в точку. – Значит, так оно и было, да? – сказал я тихо. – На самом деле тебя совершенно не беспокоило, что здесь происходит. Ты играл за обе стороны, а не стоял в середине, потому что середины не существовало. Был только ты, поганый живой скелет. Да в тебе вообще нет ничего человеческого! Ты не способен любить, ненавидеть, сопереживать. Несмотря на все молитвы и поклоны, ты пуст, как глиняный истукан. В горсти песка больше чувств, чем в тебе!

Самое странное, что Булыжники никак не мешали мне – не оттащили от стола, не превратили лицо в кровавое месиво. Они вообще не двигались с места. Должно быть, Папа знаком приказал им не мешать моим излияниям. Я сделал шаг вперед, и уголки губ Папы чуть приподнялись. Трогательная гримаса-улыбка на морщинистом, иссохшем лице старца-патриарха. Я застыл на месте, словно натолкнулся на невидимую стену.

Барака… Особая аура, которая окружает усыпальницы, мечети святых и праведников. Я не смогу тронуть даже волоска на его голове, и Папа прекрасно понимал это.

Он неторопливо вытащил из ящика стола какое-то устройство из серого пластика, свободно уместившееся на ладони.

– Ты знаешь, что это такое, сын мой?

– Нет.

– Это часть тебя. – Он нажал на кнопку, и ужас, превративший меня в дикого зверя, заставивший разорвать в клочья Хасана и Оккинга, вновь, словно раскаленная лава, затопил мозг…

Я очнулся, лежа на ковре у ног Папы, свернувшись в клубок.

– Прошло всего пятнадцать секунд, – кротко отметил он.

Сжав зубы, я окинул его взглядом.

– Так ты будешь заставлять меня слушаться? Папа опять продемонстрировал свою улыбку-гримасу.

– Нет, сын мой. – Он бросил мне пластиковую коробочку, и я поймал ее на лету. – Возьми. Я хочу добиться любви и доверия, а не страха.

БАРАКА Я сунул коробочку в карман. Папа кивнул.

– Да будет так, – снова сказал он. Вот и все. Я превратился в легавого.

Говорящие Булыжники молча надвинулись на меня. Чтобы не задохнуться в их каменных объятиях, пришлось отступить. Так, шаг за шагом, они вытеснили меня из кабинета в приемную, из приемной в коридор, пока, наконец, я не оказался за дверью дома. Мне даже не дали ничего сказать.

В итоге я, во-первых, стал намного богаче, а во-вторых, превращаюсь в жалкую подделку охранника правопорядка под началом бравого Хаджара. Перед этим бледнели самые жуткие наркотические кошмары, когда-либо рожденные моим рассудком.

Каково главное свойство слухов? Правильно: быстрота их распространения.

Наверное, новости дошли до каждого жителя квартала еще когда я в счастливом неведении лежал на больничной койке, наслаждаясь общением со своим лучшим другом – соннеином. В „Серебряной ладони“ Хейди отказалась меня обслуживать. В „Кафе Солас“ Жак, Махмуд и Сайед упорно разглядывали пыльный воздух сантиметрах в десяти над моей головой и спорили о том, сколько чеснока нужно класть в приправу. Я заметил, что к Полу-Хаджу по наследству от покойного Хасана перешел его американский мальчишка. Надеюсь, они будут счастливы вместе…

В конце концов, я отправился к Френчи. Далия положила передо мной салфетку. Она чувствовала себя очень неуютно.

– Как дела, Марид?

– В порядке. А ты все еще разговариваешь со мной?

– Ну конечно, Марид, мы ведь старые друзья. – Однако она кинула напряженный взгляд в сторону кассы.

Я тоже повернул голову. Френчи медленно поднялся со своего стула и вразвалку подошел к нам.

– Я не хочу тебя здесь видеть, Одран, – сказал он мрачно.

– Послушай, Френчи, когда я поймал Хана, ты сказал, что будешь обслуживать меня бесплатно до конца жизни.

– Это было до того, как ты разодрал на куски Хасана и Оккинга. И тот, и другой – дерьмо собачье, но то, что ты сделал… – Он отвернулся и сплюнул.

– Но ведь Хасан убил…

Френчи оборвал меня. Повернувшись к Далии, он свирепо прорычал:

– Еще раз обслужишь этого ублюдка – вылетишь отсюда. Ясно?

– Ага. – Она переводила испуганный взгляд с меня на Френчи.

Он посмотрел на меня:

– Теперь вали отсюда.

– Можно мне поговорить с Ясмин?

– Говори и выметайся. – С этими словами он повернулся ко мне спиной и быстро зашагал прочь, словно спешил убраться подальше от какой-то дурно пахнущей мерзости.

Ясмин сидела в кабинке рядом с каким-то парнем. Я проигнорировал клиента и подошел к ней.

– Ясмин, – начал я, – мне надо…

– Лучше уходи отсюда, Марид, – заявила она ледяным тоном. – Я знаю о том, что ты сделал. И насчет твоей паршивой новой работы. Ты продался Папе. Поступи так другой, я бы ни капельки не удивилась, но ты, Марид… Сначала я не, могла поверить. Но ведь это правда? Все, что про тебя рассказывают?

– Меня заставила училка, Ясмин! Ты и представить себе не можешь, что она со мной сделала! В конце концов, ты ведь сама хотела, чтобы я вставил розетки…

– А стать легавым тебя тоже заставила училка, так я понимаю?

– Ясмин… – Господи, неужели это я, человек, который превыше всего ценит собственное достоинство, который ни в чем не нуждается и ничего не ждет от судьбы, одинокий странник, бесстрастно созерцающий мерзости жестокого мира, ибо видел столько, что утратил способность ужасаться… Сколько лет я тешил себя подобными сказками? И вот я стою здесь и, как мальчишка, умоляю ее…

– Уходи, Марид, или мне придется позвать Френчи. Я работаю.

– Можно потом позвонить тебе? Она поморщилась:

– Нет, Марид. Нет.

Пришлось уйти. Мне и раньше доводилось оставаться в одиночестве, но с подобной ситуацией я сталкивался впервые. Наверное, такого исхода следовало ожидать, и все же мне было гораздо труднее пережить это, чем все ужасы, через которые пришлось пройти. Мои собственные друзья – бывшие друзья – решили, что проще вычеркнуть имя Марида Одрана, выбросить его из своей жизни, чем посмотреть в глаза правде. Они отказывались признаться даже себе, что подвергались страшной опасности и что в один прекрасный день смерть снова может постучаться в их дверь. Они упрямо притворялись, что мир – средоточие радости и здоровых удовольствий, что на земле все происходит в соответствии с десятком-другим простых правил, которые перечислены в какой-то мудрой книге. Не надо даже учить их; достаточно просто сознавать, что они существуют, и душевное спокойствие обеспечено. А я, как бельмо на глазу, постоянно напоминал, что никаких правил на самом деле нет и жизнь любого живого существа всегда и всюду подвергается смертельной опасности. Они не хотели знать об этом и в итоге пришли к нехитрому компромиссу. Я стал козлом отпущения, местным злодеем; я принял на себя и почести, и хулу. Пусть всем займется Одран, пусть Одран заплатит за все, да пошел он к такой-то матери, несчастный сукин сын!

О'кей, пусть будет так. Я ворвался к Чири, скинул со своего законного места у стойки какого-то молодого негра. Ко мне сразу подошла пьяненькая Мирабель.

– А я тебя всюду искала, Марид, – с трудом произнесла она.

– Только не сейчас, Мирабель! Я не в настроении.

Чирига переводила взгляд с меня на негра, который напряженно размышлял, стоит затевать со мной разборку или нет.

– Джин и бингара? – спросила она наконец, подняв брови. – Или тэнде?

Мирабель примостилась рядом.

– Ты должен выслушать меня, Марид. Я посмотрел на Чири: трудный выбор… В конце концов, заказал водку.

– Я вспомнила, кто это был, – объявила Мирабель. – Ну, парень, которого я привела тогда домой, весь в шрамах; помнишь, ты искал его? Абдул-Хасан, мальчишка-американец. Понял? Должно быть, Хасан его так изукрасил. Я же сказала тебе, что вспомню. Теперь с тебя причитается! – Она тщетно пыталась выпрямиться. Престарелая красотка ужасно гордилась собой.

Я взглянул на Чири; она ответила чуть заметной усмешкой.

– Перебьемся, – сказал я.

– Перебьемся, – сказала она.

Негр все еще торчал рядом. Он недоуменно оглядел нас и вышел из бара. Я сэкономил парню целую кучу денег.