Текст книги "Глаз голема"

Автор книги: Джонатан Страуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Бартимеус

15

Представьте себе эту сцену. В Лондоне льет дождь. Серые потоки воды хлещут с неба и рушатся на мостовые с грохотом почище пушечных выстрелов. Мощные порывы ветра треплют завесу дождя, занося её в подъезды и галереи, под арки и карнизы, осыпая любое место, где можно было бы укрыться от дождя, мелкими ледяными брызгами. Повсюду вода: вода струится по асфальту, бурлит в канавах, закручивается воронкой над водостоками. Все городские резервуары переполнены. Вода течет горизонтально, по трубам, наискосок, по крышам, и вертикально, по стенам, покрывая кирпичную кладку размашистыми потеками, похожими на кровь. Вода сочится между стропил и в трещины на потолках. Вода висит в воздухе, в виде промозглого белого тумана, и над головой, незримо, в чёрных хлябях небесных. Вода въедается в стены домов и в кости их продрогших обитателей.

В тёмных подземных закоулках ежатся в своих норах крысы, прислушиваясь к дробному гулу, доносящемуся сверху. В скромных хижинах простолюдины затворяют ставни, включают поярче свет и жмутся к очагам, прихлебывая горячий чай. Даже волшебники в своих одиноких особняках избегают бесконечного дождя. Они прячутся в своих мастерских, запирают двери на засов, наколдовывают облака согревающих благовоний и погружаются в мечты о дальних странах.

Крысы, простолюдины, волшебники – короче, все стремились к теплу и уюту. И их таки можно понять. Улицы были пусты, весь Лондон как будто вымер. Время шло к полуночи, и ливень хлестал чем дальше, тем сильнее.

Никто в здравом уме не высунул бы в такую ночь носа наружу.

Само собой.

Но где-то посреди потоков дождя есть место, где сходятся семь дорог. На самом перекрестке стоит гранитный постамент, а на постаменте – конная статуя, могучий человек верхом на лошади. Человек размахивает мечом, и лицо его застыло в героическом кличе. Лошадь поднялась на дыбы, широко расставив задние ноги и воздев передние в воздух. Быть может, это вызов врагу, быть может, она собирается ринуться в битву. А может, просто пытается стряхнуть с себя этого толстого дядьку. Этого мы никогда не узнаем. Но вглядитесь повнимательнее: под брюхом у лошади, ровнехонько посреди постамента, элегантно обернув хвост вокруг лапок, восседает здоровенный серый кот.

Кот старается делать вид, будто не замечает пронзительного ветра, который ерошит его отсыревший мех. Его чудные жёлтые глаза неотрывно смотрят во мрак, как бы пронзая пелену дождя.

И лишь слегка прижатые уши с кисточками выдают то, как он недоволен окружающими обстоятельствами. Одно ухо время от времени подергивается. Если бы не это, легко было бы решить, будто кот высечен из камня.

Становилось все темнее. Дождь лил как из ведра. Я мрачно поджал хвост поплотнее и все вглядывался в дороги.

Время потихоньку капало.

Четыре ночи – не особенно длительный срок, даже для людей, не говоря уже о нас, высших существах из Иного Места.[19]19
  Где времени, строго говоря, не существует вообще. Или если и существует, то лишь косвенно, нелинейная его разновидность… Короче, это все весьма сложная материя. Я бы, конечно, с удовольствием обсудил её с вами, но, возможно, сейчас не самый подходящий момент. Напомните мне об этом как-нибудь потом.


[Закрыть] Однако последние четыре ночи буквально ползли! Каждую из этих ночей я патрулировал центральные кварталы Лондона, выслеживая неведомого вредителя. Разумеется, я был не один – мне составляли компанию ещё несколько злосчастных джиннов и целый воз фолиотов. С фолиотами хлопот был полон рот: они то и дело норовили увильнуть от своих обязанностей, прячась под мостами или в каминных трубах, а временами пугались до непроизвольного расслабления прямой кишки[20]20
  Боюсь, что буквально. Выглядит это жутко и воняет омерзительно.


[Закрыть] раскатов грома или собственной тени. Я из кожи вон лез, стараясь удержать их в узде. И при этом непрерывно лил дождь, да ещё такой сильный, что буквально сущность плесневела.

Не стоит и говорить, что Натаниэль не испытывал ни малейшего сочувствия. Он говорил, что ему и самому приходится несладко и что ему срочно нужно добиться результатов. Ему тоже стоило немалого труда управиться с кучкой волшебников из его департамента, которые предоставляли остальных джиннов-патрульных. А если по правде, волшебники открыто бунтовали: им не нравилось, что ими командует какой-то сопляк-выскочка. И – посмотрим правде в глаза – их можно было понять! Однако же тем не менее каждую ночь джинны наравне с фолиотами уныло собирались на шиферных крышах Уайтхолла и оттуда разлетались по назначенным им постам.

В нашу задачу входило охранять определённые места, наиболее привлекательные для туристов – Натаниэль и его непосредственный начальник, некий мистер Тэллоу, полагали, что опасность в первую очередь грозит именно им. Нам выдали список возможных мест происшествия: музеи, галереи, навороченные рестораны, аэропорт, торговые ряды, статуи, арки и прочие архитектурные памятники… Короче говоря, практически весь Лондон. А это означало, что нам приходилось целыми ночами мотаться с место на место, не покладая крыльев.

Работенка была не только скучная и утомительная (не говоря уже о том, какая она была мокрая), но ещё и изрядно нервная, поскольку наш неведомый противник был явно опасен. Некоторые из фолиотов, те, что понервознее, с самого начала принялись распускать слухи: дескать, наш враг – взбесившийся африт… Нет, хуже – марид! Он является, окутанный плащом тьмы, так, что его жертвы не видят надвигающейся гибели… Нет, он рушит стены своим дыханием![21]21
  Я знавал немало волшебников, которые обладали подобными способностями, особенно с утреца пораньше.


[Закрыть] Он носит с собой могильный смрад, парализующий и людей, и нашего брата. Чтобы поднять их боевой дух, я попытался распустить слухи противоположного содержания: что это, мол, всего лишь мелкий бес с дурным нравом. Но, увы, слух не прижился: фолиоты и даже отдельные джинны по-прежнему летали по ночам с безумными глазами и дрожащими крыльями.

Единственным светлым моментом для меня лично было то, что среди прочих джиннов появилась не кто иная, как Квизл, моя старинная напарница со времен работы в Праге. Её только что сызнова поработил один из других волшебников того департамента, где работал Натаниэль, кислый сухарь по фамилии Ффукс. Однако Квизл, невзирая на его суровую власть, не утратила своей былой силы. И мы, по возможности, старались охотиться вместе.[22]22
  Квизл мне нравилась. Свежая, юная (всего полторы тысячи лет, по меркам вашего мира), и ей всегда везло с хозяевами. Первым её вызвал отшельник, обитавший где-то в пустынях Иордании. Он питался акридами и диким медом и обращался с нею с суровой учтивостью. Когда отшельник умер, Квизл долго удавалось избегать порабощения, пока её имя не обнаружила французская волшебница XV века. Эта новая хозяйка тоже оказалась необычайно милосердна, она ни разу даже не применила к ней Побуждающий Циркуль. Так что к тому времени, как Квизл попала в Прагу, она была далеко не настолько озлоблена, как старые матерые волки вроде меня. Освободившись от службы благодаря смерти нашего хозяина, она успела ещё пару раз послужить волшебникам из Китая и с Цейлона, но там с ней не случилось ничего такого, о чём стоило бы рассказывать.


[Закрыть]

В первые две ночи ничего особенного не произошло, если не считать того, что двух фолиотов, прятавшихся под Лондонским мостом, унесло ветром. Однако на третью ночь, незадолго до полуночи, из западного крыла Национальной галереи послышался громкий треск. Первым на место происшествия поспел джинн по имени Зенон, а вскоре вслед за ним появился и я. Одновременно с этим прибыли в качестве сопровождения несколько магов, в том числе и мой хозяин. Они обнесли галерею плотными узами и послали нас в бой.

Зенон проявил незаурядную отвагу. Он без колебаний устремился прямо к источнику шума, и больше его никто никогда не видел. Я следовал за ним по пятам, но у меня так некстати подвернулась нога, а коридоры в галерее оказались такие запутанные, что я отстал, заблудился и опоздал в западное крыло, так что, когда я прибыл, вредитель уже исчез.

Мои извинения не смягчили сердца моего хозяина, и он бы непременно изобрел для меня какое-нибудь на редкость неприятное наказание, кабы я, на моё счастье, не знал его имени. А так он только поклялся заточить меня в железном кубе, если я ещё раз посмею не вступить в поединок с злодеем, когда тот явится. Я, как мог, старался его успокоить, подозревая, что он терзаем тревогой: волосы у него были растрепаны, манжеты обвисли, как тряпочки, и брюки-дудочки висели на нём мешком, как будто он внезапно отощал. Я указал ему на это – разумеется, сочувственно.

– Тебе надо больше кушать, – посоветовал я. – Ты так похудел! Тебе расти надо, а у тебя пока если что и растёт, то только волосы. Если не будешь следить за собой, так и до истощения недолго.

Он протёр красные от недосыпания глаза.

– Слушай, отвяжись ты от моих волос, а? Еда – это для тех, кому больше делать нечего, Бартимеус. А я живу взаймы, как и ты. Сумеешь уничтожить злодея – твоё счастье. Ну, а если не получится, по крайней мере попытайся разузнать хоть что-то о его природе. В противном случае, по всей вероятности, им займётся ночная полиция.

– Да ну? А мне-то что?

– Тогда мне конец, – сказал он совершенно серьёзно.

– Да ну? А мне-то что?

– А то, что прежде, чем я уйду, я таки заточу тебя в железный куб. Или даже не в железный, а в серебряный – это будет ещё мучительнее. А это непременно случится, если мне не удастся в ближайшее время добиться результатов.

Тут я прекратил спорить. Смысла не было. Парень изрядно переменился с тех пор, как я виделся с ним в последний раз, и переменился не в лучшую сторону. Наставница и карьера будто бы наложили на него злые чары: он сделался более жестким, жестоким и куда более холодным. И с чувством юмора у него сделалось ещё хуже, чем раньше – а это само по себе уже крупное достижение. Так что я буквально не мог дождаться, когда наконец истекут эти полтора месяца.

Но до тех пор меня ждали бдение, опасность и дождь.

С моего места под статуей мне были видны три из семи улиц. Вдоль всех улиц тянулись витрины навороченных магазинов, тёмные и призрачные, защищенные стальными решётками. В нишах над дверями светились чахлые лампочки, но дождь был сильнее света, и их свет распространялся недалеко. По мостовой катились потоки воды.

Внезапно на левой улице что-то шевельнулось. Кошачья голова повернулась в ту сторону. Что-то упало на подоконник окна на первом этаже. Некоторое время посидело там, чёрной кляксой во мраке, а потом одним пружинистым движением соскользнуло с подоконника и потекло по стене, змеясь по бороздкам между кирпичами, точно тонкая струйка горячей патоки. У подножия стены оно плюхнулось на мостовую, снова обернулось чёрной кляксой, отрастило ножки и пошлепало по мостовой в мою сторону.

Я внимательно наблюдал за происходящим, не шевельнувшись ни на дюйм.

Чёрная клякса выбралась на перекресток, перешла вброд несколько луж и вскочила на постамент. Только тут стало видно, что это на самом деле изящная спаниелька с огромными карими глазами. Спаниелька остановилась напротив кота, постояла, потом энергично отряхнулась.

Брызги полетели во все стороны, в том числе и прямо в морду коту.

– Ну, спасибочки, Квизл! – сказал я. – Должно быть, ты решила, что я ещё недостаточно мокрый.

Спаниелька виновато моргнула, склонила голову набок и гавкнула в знак извинения.

– И можешь не выпендриваться, – продолжал я. – Я не какой-нибудь остолоп-человек, который позволит ввести себя в заблуждение влажными глазами и охапкой мокрой шерсти. Не забывай, что я прекрасно вижу тебя на седьмом плане, со всеми потрохами.

– Ничего не могу с собой поделать, Бартимеус.

Спаниелька задрала заднюю лапу и непринужденно почесалась за ухом.

– Это все из-за подпольной работы. Конспирация становится для меня второй натурой. Это тебе ещё повезло, что ты кот, а не кролик.

Я не удостоил это замечание ответом.

– Где же тебя носило? – осведомился я. – Ты пришла на два часа позже, чем договаривались.

Спаниелька устало кивнула:

– Ложная тревога на шелковых складах. Паре фолиотов что-то померещилось. Пришлось тщательно обыскать все склады, прежде чем я смогла доложить, что все чисто. Придурочные новички! Разумеется, пришлось их слегка наказать.

– Что, ты покусала их за пятки?

На спаниельей морде появилась кривая ухмылочка.

– Ну да, что-то типа того.

Я подвинулся, уступив Квизл часть места в центре постамента. Не то чтобы там было намного суше, чем везде, но мне показалось, что так оно будет по-товарищески. Она села рядом и прижалась ко мне.

– По правде говоря, я их понимаю, – заметил я. – Они нервничают. Это все из-за дождя. И из-за того, что случилось с Зеноном. Да и то, что их вызывают каждую ночь, не улучшает самочувствия. От этого сущность мало-помалу изнашивается.

Квизл покосилась на меня круглым щенячьим глазом.

– Что, Бартимеус, и твоя сущность тоже?

– Да нет, это я просто образно выразился. Со мной-то всё в порядке.

И чтобы доказать это, я выгнул спину роскошным кошачьим движением, когда тянешься всем телом, от кончиков усов до кончика хвоста.

– Во-от, так-то лучше. Ничего, я повидал кое-что пострашнее, да и ты тоже. Это просто какой-то возомнивший о себе бес, таящийся во мраке. Ничего такого, с чем мы не сумели бы управиться, главное – его найти.

– Помнится, Зенон тоже говорил что-то в этом духе.

– Что я, помню, что там говорил Зенон? А где нынче твой хозяин? Под крышей прячется?

Спаниелька негромко заворчала:

– Он уверяет, что находится достаточно близко, чтобы услышать мой зов. По идее, он должен быть в Уайтхолле. А на самом деле, по всей вероятности, он сейчас сидит в каком-нибудь баре для волшебников, в одной руке – кружка, в другой – подружка.

Я фыркнул:

– А-а, так он из таких?

– Ну да. А твой на что похож?

– Да такой же. Если не хуже. У него в каждой руке по кружке и по подружке.[23]23
  Откровенная ложь. Невзирая на плоеные рубашки и роскошную гриву – или именно из-за них, – я пока не заметил никаких признаков того, что Натаниэль хоть раз имел дело с девушками. Судя по всему, если он встретится с девушкой, они оба с воплями разбегутся в разные стороны. Но я, как и большинство джиннов, в беседе обычно слегка преувеличивал слабости своего хозяина.


[Закрыть]

Спаниелька сочувственно заскулила. Я медленно поднялся на ноги.

– Ну что ж, пожалуй, нам стоит махнуться участками, – сказал я. – Я начну делать обход отсюда до Сохо и обратно, а ты прогуляйся по Джиббет-стрит между шикарных магазинов до района Музея.

– Я, пожалуй, отдохну немного, – сказала Квизл. – Что-то я устала.

– Ага. Ну, удачи.

– Удачи.

Спаниелька угрюмо опустила голову на лапы. Я вышел на край постамента, под ливень, и присел, собираясь спрыгнуть вниз. И тут позади раздался голосок:

– Бартимеус!

– Чего, Квизл?

– Да нет, ничего.

– В чем дело-то?

– Да нет, просто… Хотя нет, это не просто фолиоты. Я тоже нервничаю.

Кот вернулся назад и немного посидел рядом, ласково обвив её хвостом.

– Ты не нервничай, – сказал я. – Полночь уже миновала, а никто из нас ещё ничего не видел. Каждый раз, как эта тварь появлялась, это происходило где-то около полуночи. Так что бояться тебе нечего, кроме длинного, скучного дежурства.

– Да, наверное.

Вокруг плотной стеной сыпал дождь. Мы сидели внутри него, точно в коконе.

– Бартимеус, – тихо сказала Квизл, – только между нами: что ты сам думаешь обо всем этом?

Я дёрнул хвостом.

– Не знаю я, и предпочел бы не узнавать. Пока что эта тварь убивала всех, кто с ней встречался. Мой тебе совет: смотри в оба и, если заметишь что-то необычное, поскорей удирай в другую сторону.

– Но мы же должны его уничтожить. Это наша задача.

– Ну, вот и уничтожь его, убежав прочь.

– Как?

– Ну-у… Скажем, замани его на оживленную автотрассу. Что-нибудь в этом духе. Я-то откуда знаю? Просто не бери пример с Зенона и не бросайся на него очертя голову.

Спаниелька вздохнула.

– Зенон мне нравился.

– Беда в том, что он был чересчур энергичен.

Квизл ничего не сказала. Воцарилось тяжелое молчание. Только непрерывный шум дождя.

– Ну ладно, – сказал я наконец. – Увидимся.

– Увидимся.

Я спрыгнул с постамента и, задрав хвост, побежал сквозь дождь через залитую водой улицу. Одним прыжком взлетел на невысокую стену рядом с опустевшим кафе. А потом, скачок за скачком – со стены на крыльцо, с крыльца на подоконник, с подоконника на карниз по-кошачьи непринужденно поднялся наверх, на желоб ближайшей, самой низкой крыши.

Я мельком оглянулся назад, на площадь. Спаниелька унылым и одиноким пятнышком съежилась в тени под брюхом лошади. Потом стена усилившегося дождя скрыла её от моих глаз. Я побежал вперёд по крышам.

В этой части города старинные дома теснились вплотную друг к другу и вдобавок наклонялись вперёд, точно сплетничающие между собой горбуны, так что кровли вверху почти сходились. И потому даже сейчас, в дождь, ловкому коту не составляло труда стремительно продвигаться в любом направлении. Я и продвигался. Тот, кому повезло бы выглянуть наружу из-за ставен, мог бы заметить вспышку серой молнии (и не более того), перемахивающую с трубы на флюгер, струящуюся по шиферу и соломе, ни разу не оступившись.

Я остановился на миг в ложбине между двух крутых крыш и с тоской взглянул в небо. На крыльях я мог бы добраться до Сохо куда быстрее, но у меня был приказ: держаться как можно ближе к земле и следить, не появится ли оттуда что-то подозрительное. Никто не знал доподлинно, откуда и как появляется злодей и куда он потом исчезает, однако же мой хозяин предполагал, что он как-то связан с землей. Он сомневался, что это существо имеет какое-то отношение к джиннам.

Кот лапой стер с морды часть влаги и приготовился к очередному прыжку – на этот раз большому: мне предстояло перемахнуть через нормальную улицу. И тут все озарилось внезапной вспышкой оранжевого света: я увидел крыши и трубы рядом с собой, и низкие облака над головой, и даже падающие капли дождя. А потом снова непроглядный мрак.

Оранжевая вспышка была условленным сигналом опасности. И источник её был неподалёку, у меня за спиной.

Квизл!

Она что-то обнаружила – или что-то обнаружило её.

Сейчас было не до правил. Я развернулся и мгновенно сменил облик: в небо торопливо взмыл орел с чёрным хохолком и золотыми кончиками крыльев.

Я успел уйти всего за два квартала от того места, где дородный всадник стерег перекресток семи улиц. Даже если Квизл и пустилась в обход, она не успела бы уйти далеко. На то, чтобы вернуться, уйдёт не больше десяти секунд. Ничего, я успею.

Десять секунд спустя я услышал её вопль.

16

Орел обрушился с ночного неба, навстречу терзающим клыкам бури. Над крышами, к одинокому перекрестку, и вниз, к статуе. Я опустился на край постамента, где ливень хлестал по камню. Всё было точно таким же, как пару минут тому назад. Но спаниелька исчезла.

– Квизл!

Тишина. Только завывание ветра.

Мгновением позже я уже восседал на шляпе всадника и озирал все семь улиц на всех семи планах. Спаниеля не было видно нигде; не было поблизости ни джиннов, ни бесов, ни наговоров, ни других магических истечений. Улицы были пусты. Я пребывал в полном одиночестве.

Раздираемый сомнениями, я вернулся на постамент и тщательно его оглядел. Мне показалось, что на камне, примерно там, где мы сидели, виднеется крохотное чёрное пятнышко, но определить, было оно там раньше или нет, представлялось невозможным.

Я внезапно ощутил себя чрезвычайно уязвимым. Куда бы я ни обернулся, моя спина оставалась открытой для чего-то, незримо подкрадывающегося сквозь дождь. Я проворно взлетел и начал подниматься по спирали вокруг статуи. В ушах эхом отдавался гул дождя. Я поднялся выше уровня крыш, став недосягаемым для всего, что там ни бродило по улицам.

И тут я услышал треск. Нет, не приятный, умеренный треск – вроде звука, какой издает бутылка, разбитая о чью-нибудь лысину. Нет, это походило скорее на то, как если бы огромный лесной дуб вырвали с корнем и небрежно отшвырнули в сторону, или как если бы нечто очень большое раздраженно отпихнуло с дороги целое здание. Иными словами, ничего хорошего этот треск не сулил.

Хуже того, я мог точно определить направление, откуда он раздался. Шуми дождь чуть посильнее или окажись этот треск капельку потише, я вполне мог бы ошибиться и отважно направиться искать его источник не в ту сторону. Но, увы, мне не повезло.

Ну, в конце концов, всегда остается небольшой шанс, что Квизл всё-таки ещё жива.

Так что я сделал две вещи. Во-первых, устроил ещё одну Вспышку, надеясь, что её, паче чаяния, заметит кто-то ещё из нашей группы. Если память мне не изменяет, ближе всех находился фолиот, патрулирующий район Чаринг-Кросс. Довольно хлипкая личность, ни отваги, ни предприимчивости, однако сейчас мне сгодилось бы любое подкрепление, хотя бы в качестве пушечного мяса.

После этого я, держась на высоте каминных труб, полетел на север, вдоль той улицы, откуда раздался треск. Я направлялся в сторону Британского музея. Летел я настолько медленно, насколько может лететь орел, не падая при этом на землю.[24]24
  Если можно махать крыльями робко, то именно это я и делал.


[Закрыть]

И непрерывно осматривал здания, находившиеся подо мной. Это был район магазинчиков, торговавших предметами роскоши, маленьких, тёмных, подчеркнуто скромных. Над дверями висели старинные рисованные вывески, намекающие на таящиеся внутри богатства: ожерелья, рулоны шелка, карманные часики, разукрашенные камушками. Судя по вывескам, в этом районе водилось немало золотишка, да и бриллиантами он был не обижен. Именно в эти заведения приходили волшебники, чтобы прикупить тех мелких излишеств, которые подчеркивали их статус. Богатые туристы тоже слетались сюда стаями.

Жуткий треск более не повторялся. Все витрины магазинов выглядели целыми и невредимыми, лампочки в нишах над дверьми горели как горели, и деревянные вывески поскрипывали на ветру.

Вокруг меня лил дождь. Местами булыжники совершенно исчезли под покрытой кругами поверхностью воды. Не было видно ни души, ни смертной, ни бессмертной. Такое впечатление, будто я летел над городом призраков.

Улица слегка расширилась, огибая с двух сторон маленький пятачок, засеянный травкой и миленькими цветочками. Странно выглядело это место посреди узенькой улочки, странно и неуместно. Но потом вы замечали посреди газона старый, растрескавшийся столб и каменные плиты, полускрытые цветами, и вам становилось ясно былое предназначение этого места.[25]25
  Недаром эта улочка называлась Джиббет-стрит, то бишь улица Виселицы. Лондонские власти всегда славились своим умением демонстрировать простолюдинам назидательные примеры, хотя в последние годы трупы преступников развешивали только рядом с Тауэром. В других местах этого больше не делали, чтобы не распугивать туристов.


[Закрыть] Сегодня газончик выглядел очень мокрым и жалким, но кое-что заинтересовало меня, заставив сделать круг и опуститься на вершину столба. Следы на траве.

Это были отпечатки ног или нечто вроде того. Большие отпечатки. Они имели форму шпателя, и у широкого конца виднелся отдельно отстоящий отпечаток большого пальца. Следы шли через весь газон, и каждый отпечаток был глубоко вдавлен в землю.

Я стряхнул влагу с перьев на голове и задумчиво побарабанил когтями по столбу. Чудесно. Просто чудесно. Мой злодей не только загадочный и могущественный – он ещё и большой и тяжелый. Все лучше и лучше.

Своим орлиным взором я проследил направление, куда вели отпечатки. На протяжении первых нескольких шагов после газона они все ещё были видны: неведомый великан оставил за собой размокающие ошметки грязи. Потом следы исчезали, но было очевидно, что ни один из магазинов по обе стороны улицы от внимания вредителя не пострадал. Мой подопечный явно направлялся куда-то ещё. Я взлетел и полетел дальше вдоль улицы.

Джиббет-стрит выходила на широкий бульвар, ведущий слева направо и исчезающий во тьме. Напротив возвышалась высокая, внушительная металлическая изгородь: каждый из столбиков метров шесть в высоту, сантиметров пять в толщину, и не полые, а литые. В изгороди имелись широкие двустворчатые ворота, и створки их стояли раскрытые. Точнее, не стояли, а висели раскрытые, на ближайшем фонаре, вместе с изрядным куском забора. А в самом заборе зияла огромная кривая дыра. Видимо, неведомая тварь разодрала его надвое, так она торопилась войти. Надо же, какой энергичный! Я же, напротив, приближался к дыре крайне неохотно.

Подлетев к забору, я уселся на погнутом и искореженном металлическом столбе. За сломанными воротами была дорожка, ведущая к широкому и высокому крыльцу. Над крыльцом высился гигантский портик на восьми внушительных колоннах, присобаченный к огромному зданию, высокому, точно замок, и унылому, точно банк. Я помнил его по прежним временам: то был знаменитый Британский музей. Он уходил во все стороны, крыло за крылом, флигель за флигелем, дальше, чем хватал глаз. Размером музей был с приличный городской квартал.[26]26
  В Британском музее хранились тьмы и тьмы древних вещиц, несколько десятков из которых были даже раздобыты честным путем. Ещё за двести лет до начала правления волшебников лондонские правители взяли в привычку тырить все интересное, что найдётся в странах, куда заглядывают их торговцы. Это нечто вроде национальной мании, основанной отчасти на любопытстве, отчасти – на алчности. Леди и джентльмены, совершающие Большой Тур по Европе, только и глядели, что бы такого прикарманить мелкого, но ценного; солдаты, отправляющиеся в военные походы, набивали сундуки награбленными самоцветами и сокровищами; любой купец, возвращающийся в столицу, притаскивал лишний ящичек диковинок. И большая часть мало-мальски любопытных предметов рано или поздно оседала во все расширяющихся коллекциях Британского музея, где они теперь выставлены в витринах с подробными ярлычками на нескольких языках, дабы иностранные туристы могли приехать и с минимумом неудобств поглазеть на свои утраченные сокровища. Со временем волшебники выгребли из музея большую часть магических артефактов, однако он по-прежнему остался весьма внушительным склепом культуры.


[Закрыть]

Неужели тут действительно все такое огромное? Орел взъерошил перья, стараясь казаться покрупнее, но по-прежнему чувствовал себя унизительно крохотным. Я поразмыслил над ситуацией. Угадать, отчего неведомый, большеногий и, по всей видимости, очень сильный злодей явился именно сюда, было несложно. В музее хранилось столько добра, стоящего того, чтобы его уничтожить, что вражине хватило бы на неделю. Тот, кто стремился причинить британскому правительству побольше неприятностей – кто бы он ни был, – сделал весьма удачный выбор, и я мог с уверенностью сказать, что, если ночной вредитель беспрепятственно довершит свой труд, злосчастной карьере моего хозяина действительно придёт конец.

Разумеется, отсюда вытекало, что мне надлежит последовать за ним внутрь музея.[27]27
  Теперь у меня появился дополнительный мотив: месть. Я более не надеялся увидеть Квизл живой.


[Закрыть]

Орел снялся со столба, спланировал над дорожкой, пролетел над крыльцом и сел между колонн портика. Впереди были мощные бронзовые двери музея. Но мой подопечный, как обычно, не стал искать лёгких путей и вместо дверей прошёл в музей прямиком сквозь каменную стену. Выглядело это не элегантно, но впечатляюще – настолько впечатляюще, что я малость струхнул и, вместо того чтобы устремиться следом, предпочел протянуть пару минут в поисках улик среди образовавшейся груды щебня.

Зияющая дыра в стене походила на чёрную разверстую пасть. Я с почтительного расстояния заглянул внутрь, в нечто вроде вестибюля. Всё было тихо. Ни на одном из планов ничто не шевелилось. Груда щепок, битого камня и обломок вывески с жизнерадостной надписью «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В БРИТ» указывали путь, который проложил себе неведомый гость. В воздухе висело густое облако пыли. Стена слева была проломлена. Я прислушался. Вдали, за неумолчным шумом дождя, мне померещился отчётливый звук разбиваемых бесценных древностей.

Я отправил в небо ещё одну Вспышку, на случай, если тот бездельник-фолиот все же соизволит взглянуть в мою сторону. Потом сменил облик и вошёл в здание.

Свирепый минотавр[28]28
  С гарантией вселит ужас в любого противника-человека. Если хотите кого-нибудь напугать до потери пульса, нет ничего лучше быкоголового минотавра. А моя персональная личина минотавра, отточенная веками употребления, сделалась просто экстра. Изгиб рогов выверен до миллиметра, зубки острые, как напильничком заточены. Кожа иссиня-чёрная. Торс я оставил человеческий, но снабдил его козлиными ногами сатира с раздвоенными копытами – они гораздо страшнее, чем голые коленки и кожаные сандалии.


[Закрыть] властно оглядел разоренный вестибюль. Из ноздрей у него валил пар, когтистые руки искали, в кого бы вцепиться, копыта нетерпеливо рыли мусор. Кто осмелится бросить вызов такому чудищу? Никто! Ну да, тем более что в помещении, как я и ожидал, никого не оказалось. Ладно. Прекрасно. Значит, придётся заглянуть в следующий зал. Без проблем! Минотавр перевел дух и на цыпочках прокрался сквозь обломки к пробитой стене. И осторожненько заглянул в пролом.

Тьма, в окна барабанит дождь, по полу рассыпаны осколки амфор и финикийских горшков. И откуда-то издалека – звон бьющегося стекла.

Злодей по-прежнему был на несколько залов впереди. Это хорошо. Минотавр отважно зашагал вперёд.

Следующие несколько минут мы с ним довольно медлительно играли в кошки-мышки. Я каждый раз повторял все сначала: новый зал – пусто – грохот далеко впереди. Вредитель продолжал радостно вредить, а я опасливо крался за ним по пятам, не особенно стремясь его догонять. Да, признаю, в данном случае Бартимеус не спешил проявлять свою обычную отвагу. Можете назвать меня чересчур осмотрительным, но я памятовал о печальной судьбе Зенона и пытался измыслить какой-нибудь надежный способ не быть убитым.

Судя по масштабам разрухи, царившей в залах, через которые я проходил, это никак не могло быть делом рук человеческих. Но кто же тут потрудился? Африт? Возможно, но совершенно не в их стиле. Африты, знаете ли, предпочитают магические атаки – скажем, высококлассные Взрывы и Инферно, – а тут не было никаких следов магии, сплошная грубая физическая сила. Марид? То же самое, и потом, уж наверное я бы давно почуял их магическое присутствие.[29]29
  Мариды излучают такую силищу, что их перемещения нетрудно отследить по постоянному магическому следу: там, где они прошли, он остается висеть в воздухе отчётливо, как след проползшего слизняка. Ну, разумеется, употреблять это сравнения в присутствии марида я бы не советовал.


[Закрыть] А между тем я не чувствовал никакой обратной связи. Все залы были холодны и пустынны. Это совпадало с тем, что мальчишка рассказывал мне о предыдущих атаках: судя по всему, здесь вообще не присутствовало никаких духов.

Чтобы убедиться окончательно, я отправил слабый магический Импульс впереди себя, в очередную дыру, откуда доносился грохот. И стал ждать, когда Импульс вернётся ко мне, либо ослабленный (если впереди нет ничего волшебного), либо усиленный (если там таится что-то мощное).

К моему замешательству, Импульс вообще не вернулся.

Минотавр задумчиво потёр морду. Странно и смутно знакомо… Где-то я такое уже видел…

Я прислушался, стоя у дыры. И снова не услышал ничего, кроме отдаленного грохота. Минотавр проскользнул в дыру…

И очутился в огромной галерее, вдвое выше всех прочих залов. Дождь хлестал в высокие прямоугольные окна где-то под потолком, и откуда-то, возможно, с какой-то далекой башни, сочился слабый беловатый свет, слегка освещавший верхние части предметов. Галерея была наполнена древними статуями колоссальных размеров, окутанными тьмой: два ассирийских джинна-привратника – крылатые львы с человечьими головами, что некогда охраняли ворота Нимрода;[30]30
  Это были только каменные изображения. А во дни расцвета Ассирии джинны были настоящие: они задавали чужеземцам загадки на манер Сфинкса и пожирали их, если ответ оказывался неверным, неправильным с точки зрения грамматики или просто произнесен с провинциальным выговором. Страшные были буквоеды.


[Закрыть] разношерстное сборище египетских богов и духов, выточенных из десятка сортов цветного камня и снабженных головами крокодила, кошки, ибиса и шакала;[31]31
  Когда я замечаю краем глазом последнего из них, старину Анубиса, мне всегда делается не по себе. Хотя я постепенно приучаю себя не нервничать. Джабора давно уже нет в живых.


[Закрыть] огромные скульптурные изображения священных жуков-скарабеев; саркофаги давно канувших в Лету жрецов и, прежде всего, фрагменты высеченных из единого монолита статуй великих фараонов: обломки лиц, рук, торсов, ног, отрытые в песке и привезенные на парусниках или пароходах в серые северные земли.

В других обстоятельствах я бы совершил здесь ностальгическую прогулку в поисках лиц давних друзей или хозяев, но сейчас время было неподходящее. Вплоть до середины галереи тянулся отчётливый коридор. Несколько фараонов помельче уже валялись по сторонам, точно жалкие кегли, а пара-тройка богов стояли куда ближе друг к другу, чем допустили бы это в жизни. Но с ними у хулигана проблем не возникло, а вот некоторые статуи покрупнее, похоже, сумели-таки оказать сопротивление. В середине галереи, прямо на пути злодея, высилось гигантское изваяние сидящего Рамзеса Великого, более девяти метров в высоту, из цельного куска гранита. Верхушка его головного убора слегка содрогалась; из темноты у её подножия доносился приглушенный скрежет – видимо, неведомый злодей пытался отпихнуть Рамзеса с дороги.[32]32
  Рамзес не удивился бы, узнав, что его статуя причинила столько хлопот, – он обладал самым огромным эго из всех людей, кому я имел несчастье служить. И это несмотря на то, что он был мал ростом, кривоног и с физиономией рябой, как носорожья задница. Однако его волшебники были могущественны и несгибаемы – в течение сорока лет я вкалывал на задуманных им грандиозных стройках, вместе с тысячами других отсталых духов.


[Закрыть]

Через пару минут даже утукку мог бы сообразить, что такого здорового противника проще всего обойти стороной и продолжать свой путь. Но мой злодей продолжал трудиться над статуей, словно болонка, пытающаяся разгрызть слоновью берцовую кость. Так что, по всей видимости, мой противник (приятная мысль!) чрезвычайно глуп. Или, возможно (не такая приятная мысль), он просто крайне честолюбив и стремится причинить максимальный ущерб.

Как бы то ни было, на данный момент он явно был занят по уши. И это давало мне возможность поближе взглянуть на то, с чем мне предстояло иметь дело.

Минотавр беззвучно прокрался через тёмный зал к высокому саркофагу, который пока что оставался нетронутым. И выглянул из-за него в сторону статуи Рамзеса. Выглянул – и озадаченно нахмурился.

У большинства джиннов идеальное ночное зрение. Это одно из бесчисленных преимуществ, которыми мы обладаем по сравнению с людьми. Понятие темноты для нас практически не имеет смысла, даже на первом плане, который способны видеть и вы тоже. Но теперь, хотя я со скоростью мысли просматривал все планы с первого до седьмого, я обнаружил, что не в силах пронзить взглядом глубокий омут черноты, расположенный у подножия статуи. Чёрное пятно то разбухало, то сжималось, но оставалось все таким же непроницаемым на любом из планов. То, что заставляло содрогаться Рамзеса, находилось глубоко во тьме, и разглядеть его я не мог.

И тем не менее я вполне мог приблизительно определить его местонахождение. А поскольку злодей любезно оставался на одном месте, по всей видимости, наступило время для внезапной атаки. Я огляделся в поисках подходящего снаряда. Поблизости, накрытый стеклянным ящиком, лежал странный чёрный камень неправильной формы, достаточно скромного размера, чтобы его поднять, однако достаточно большой, чтобы расколоть башку африту. Одна сторона его была плоской, и на ней красовались какие-то письмена, но читать их мне было некогда. По всей вероятности, это были правила для посетителей, потому что они вроде бы были написаны на двух, не то трёх языках. В общем, ничего ценного.