Текст книги "Тринадцать месяцев"

Автор книги: Джон Раттлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Обвиняемый приговаривается к высшей мере наказания по всем пунктам обвинения и принуждается к разглашению секретов терраформирования, после чего он будет подвергнут процедуре аннигиляции.

Она стукнула молотком, и микрофон передал усиленный звук в телелинзы всего мира, а оттуда, проникнув через кости черепа во внутреннее ухо, преобразовался в нейронный импульс, который мозг мгновенно расшифровал и интерпретировал должным образом – приговор вынесен, приговор обжалованию не подлежит.

Виктор встал, собрал документы и неспешно покинул здание суда. Он протиснулся сквозь толпу орущих репортёров, которые совали микрофоны ему прямо в лицо, запрыгнул в такси и захлопнул дверь. Только когда машина тронулась, он достал из портфеля телефон и позвонил.

– Алло. Мари? Это Виктор. Все кончено.

***

Лопатин стоял на балконе, любуясь гигантской радугой, которая образовалась после короткого ливня.

– Сэр?

– Да, Мари.

– Виктор Саданго покинул здание суда.

– Хорошо, это хорошо. Попросите Егора Михайловича, пусть он его перебросит к нам.

– Конечно, сэр.

– И сразу его ко мне. Я буду внизу, у водопада.

Иван Андреевич спустился по широкой каменной лестнице в сад и прошёл по аллее, засаженной огромными фиолетовыми цветами. Дорожка упиралась в беседку, стоящую на берегу озерца, образованного падающим с невысокой скалы горным ручьём. Он устроился в кресле и прикрыл глаза.

– Иван Андреевич?

Лопатин приподнялся и увидел прокурора.

– О, Виктор, приветствую вас! Ну, рассказывайте!

Саданго сел напротив.

– Вас признали виновным по всем статьям.

– Это можно обжаловать?

– Боюсь, что нет, сэр.

– Замечательно. Будьте любезны, в-о-о-о-н там, за вазой, стойка. Шардоне 2020 года. Да. Открывайте.

Виктор разлил вино по бокалам.

– И все-таки я не понимаю, зачем вам все это нужно, сэр.

Иван Андреевич протянул свой бокал, и они выпили. Лопатин немного помолчал и ответил:

– Вы отлично сработали. Благодарю. Вашу семью уже перевезли на семнадцатый астероид. Назовёте его сами, как вашей душе угодно.

– Спасибо, сэр. И все же…

Иван Андреевич рассмеялся, а потом вдруг стал очень серьёзен.

– Люди, Виктор. Им нужна цель. У людей есть два истинных двигателя – инстинкт самосохранения и ненависть. Даже идиот сейчас понимает, что планета гибнет. А теперь каждый идиот знает из-за кого. У них над головой висит путь к спасению, и здесь же обитает главный враг всего человечества, но чтобы его достать, им придётся забыть мелкие дрязги, перестать тупеть в телелинзах и начать думать. Я просто пытаюсь сделать так, чтобы они все поумнели. Им придётся поумнеть, иначе они никогда меня не достанут. Вот чего я добиваюсь. Я не могу их пустить сюда сейчас, вы понимаете? Они все изгадят, как изгадили на Земле. Нужно качественное изменение всего человечества.

Виктор сделал большой глоток – вино было превосходным.

– А если у них не выйдет?

Лопатин пожал плечами.

– Значит, зло победит. Снова.

Они звонко чокнулись и осушили бокалы.

Апрель 2019 года

Москва

Май

Разноцветные вспышки на темном небе. Пахнет свежей краской. Старым домом. Вскопанной землей.

Ветер гнал по утоптанному двору пыль и мелкий мусор. Николай Семёныч ушёл за пивом, да так не вернулся. Василий покрутил плитку домино, положил её обратно, на обитый жестью деревянный стол. Быстро темнело.

Из-за угла кирпичного старого двухэтажного дома выбежала девочка. Василий махнул ей рукой. Она заметила и подбежала, весело подпрыгивая.

– Тебе не пора домой, Ариночка?

Она забралась на скамейку и пристроилась рядом с дедом.

– Ага. Сейчас пойду. Дед, а что это ты тут сидишь, один?

– Так нет никого.

– А что ты со всеми не пойдешь? Все празднуют.

Василий покачал головой.

– Не могу.

– А почему?

Он переставил пару плиток местами, помолчал немного.

– Стыдно мне.

В небе расцвел золотой шар первого залпа праздничного салюта. Девочка вскочила и стала трясти Василия за руку.

– Дед, смотри, смотри скорее!

Он посмотрел, и снова принялся собирать из плиток фигуры. Включился уличный фонарь.

– Дед?

– Что, Ариночка?

– А зачем салюты пускают?

– Салюты… Салюты пускают, чтобы призраков отпугивать.

– Даа? А это помогает?

Василий пожал плечами.

– Не всем.

– Дед, дед! А зачем их отпугивать? Призраков?

– Чтобы они вопросы неудобные не задавали.

– Неудобные? Какие неудобные?

– Такие, на которые отвечать неприятно, Ариночка. Иди-ка ты домой, мама уже волнуется. Из окошка посмотришь.

Она убежала в сырой подъезд, из которого пахло плесенью. Дом давно уже пора было сносить, да все никак. Василий покачал головой, словно осуждая кого-то, неизвестного. В небе снова бабахнуло.

***

Ровно год назад пришёл к нему ночью призрак. Сел на кровать и говорит:

– Узнаешь?

Василий узнал.

– Ты мой дед, Никон.

– Не забыл. Хорошо.

За окном расцвели воздушные цветы и осыпались разноцветным дождем.

– Что, палят?

Василий пожал плечами.

– Так праздник же.

– А что празднуют?

– День Победы.

Никон приподнял одну бровь – он всегда так делал, когда удивлялся.

– Какой такой победы?

– Нашей победы, дед. Ты что ж, забыл?

Дед поднял вторую бровь.

– А кого это вы победили? Ну, рассказывай, давай!

Василий тут как-то весь съежился и натянул повыше одеяло.

– Да не мы, дед. Вы победили.

– Ааа. Понятно. Так, а что ж тогда празднуете, раз не вы победили?

Тут Василий совсем растерялся. Задумался. А Никон сидит молча, смотрит.

– Так это чтобы показать, что помним, что гордимся. Поэтому.

Никон погрозил внуку пальцем.

– А что это ты помнишь? Витьку Жареного помнишь? Который в болоте насмерть замёрз? А как Матвея, радиста, танком задавило? Ни рации, ни Матвея. Не помнишь. Я вот помню. Как со мной Николай Иванович Федорин намучался, пока осколок из спины доставал. Щербатый очень осколок попался, никак не хотел вылезать. А как портянки на Малиновом Яру стирали… А Глаша из медсанбата…

Он почесал небритую щеку, вокруг глаз собрались веселые морщинки.

– Есть что вспомнить. Не скажу, что всем горжусь, но пожил не зря. А ты-то чем гордишься?

Василий ответил не сразу. Неудобные у деда вопросы все какие-то, не знаешь, как бы сказать, чтобы потом тошно не было.

– Горжусь, что врага победили. Для потомков, для будущего.

– Да, и то верно. Хорошо мы их тогда причесали. Небось, до сих пор оклематься не могут!

Василий снова натянул повыше одеяло. Дед посмотрел на него пристально, словно мысли прочитал.

– Это что ж получается? Их дети лучше наших живут? Как же так вышло-то?

За окном снова засверкали огни.

– И чем же вы гордитесь? Чем гордитесь, Васенька?

***

Проснулся Василий и всю ночь не смог глаза сомкнуть. Поэтому и сидел сегодня один, а мужики ушли праздновать. А он не мог. Он встал, собрал домино в коробочку и скрылся в темном сыром подъезде старого дома, который построили те самые люди, те самые призраки, которых каждый год отпугивают яркими вспышками в ночном небе.

Май 2019 года.

Москва

Июнь

Во Вьетнаме начало лета – непредсказуемая пора для бизнеса. Сезон дождей в Халонге достигает своего пика как раз в июне, но это далеко не самое страшное.

Я разогнул затекшую спину и в тысячный раз выжал мокрую тряпку. Воду со второго этажа мы согнали по ступеням каменной лестницы, но оставался ещё холл и ресепшн. Возле стойки лужа была почти по колено. Старый француз Филипп Руже стоял в ее центре с ведром в руках и задумчиво чесал взлохмаченный седой затылок. Я спустился вниз, швырнул тряпку в угол – она утонула.

– Что будем делать, Фил? Нам бы не помешал насос.

Он пересек холл, рассекая мутную воду, словно баржа, и выглянул наружу.

– Стоянка еще затоплена. Нужно ждать, пока все не стечет. А насос – это хорошо. Загляни к Майклсону, может, он поделится.

Я вышел из гостиницы и побрел по колено в воде, в которой плавали прелые листья, мусор и куски древесной коры.

Я уже два года был в доле с Филиппом, после того, как выкупил у него часть земли и построил на ней двенадцать аккуратных бунгало. Они были оснащены кондиционерами с системой контроля влажности и пользовались хорошим спросом у моих соотечественников, для которых вечно мокрые простыни были так же непривычны, как и грязь на улицах. И вот уже второй год я проклинаю тот день, когда уехал из Генуи.

В прошлом июне нас затопило не так сильно. Мы потратили три недели горячего сезона, чтобы привести в порядок территорию, закупить новые продукты взамен испорченных и починить электропроводку. В этом году все было гораздо хуже.

Я обогнул очередное поваленное дерево и вышел, наконец, к отелю Майкельсона. И понял, что насос он мне не одолжит.

Маленький двухэтажный отель был практически полностью разрушен. Тайфун сорвал с него крышу и обрушил заднюю стену. Тот факт, что территория Майкельсона располагалась на возвышенности, избавил его от потоков грязной воды, но подставил под удар ураганного ветра. Сам Джек сидел, свесив ноги, в оконном проеме, из которого ветер вырвал раму вместе с косяком. Я помахал ему рукой. Он весело улыбнулся и поманил меня к себе.

– Эй, Соле, идите сюда.

Он перегнулся назад, я услышал как Джек шебуршит чем-то под окном. Он выпрямился, держа в руках пачку дорогих сигарет.

– Все вверх дном. Давайте покурим, Соле, я знаю, что вы курите.

– Да, курю. Когда есть время. Я хотел попросить…

– Вот и замечательно. Знаете, я с самого утра все думаю, когда же вы придёте.

Он распечатал пачку и достал две сигареты – они пахли настоящим табаком. Я взял одну, и мы закурили. Заглянув через его плечо в комнату, я покачал головой.

– Ваша мебель… зря вы выбрали драпированные дверцы.

– Да, вы правы. Тогда мне эта идея показалась очень оригинальной.

Белоснежные тканевые поверхности сейчас представляли плачевное зрелище – мутные разводы, пятна земли и глины украшали двустворчатые шкафы, туалетные столики и кресла. Я спросил:

– Что собираетесь делать?

Он пускал кольца дыма и улыбался, разглядывая ярко-голубое небо.

– Думаю, уже можно идти на пляж. Обычно к этому времени мусор уносит в океан.

– Я не об этом.

Меня страшно раздражала его легкомысленность. Нужно забрать насос и возвращаться.

– А, вы про отель… Ерунда, починим. Нет, конечно, со стеной придется повозиться, а крыша практически полностью уцелела.

Я покосился на него с подозрением.

– Майклсон, ваша крыша лежит на земле.

Он рассмеялся.

– Не вся. Фасадная часть повисла на дереве. Но стропила металлические, так что это без разницы.

Я подумал, что он повредился умом из-за бедствия.

– Джек, у вас есть водяной насос? Нас здорово залило, нужно откачивать.

Он кивнул, хлопнул меня по плечу и, что-то весело напевая, скрылся в развалинах. Я курил и разглядывал сорванную крышу, одной стороной висящую на здоровенном баньяне. Помнится, Руже говорил, что Майклсон купил этот отель именно из-за него.

Присмотревшись, я понял, о чем говорил Джек – крыша и вправду была практически цела. Как ее не покорежило при падении, оставалось загадкой, но металлическая конструкция оказалась на земле в том же виде, в котором лежала на здании. Несколько листов кровли оторвалось, а в остальном был полный порядок. Кроме того, что она вся была не на своем месте.

Майклсон вернулся и с довольной улыбкой вручил мне насос – как раз такой, какой был мне нужен.

– Держите, Соле. Занесете, когда все закончите.

Он накинул на плечо пляжное полотенце и пошлепал в сторону моря. Я ухватился поудобнее за ручку, крякнул и потащил свое сокровище назад, в родное болото.

Руже носил ведрами воду и выливал ее в наполненную до краев канаву. Увидев насос, он все бросил и побежал навстречу. Мы установили устройство, прикрутили к нему длинный садовый шланг и вывели слив в сотне метров от стоянки. Слушая, как равномерно работает двигатель, перекачивая воду, мы сидели на спинке уличной скамейки, забравшись на нее с ногами, и наблюдали за процессом осушения. Я сказал:

– Майклсон ушел на пляж.

Фил издал звук неопределенного значения, что-то между ухмылкой и подтверждающим мычанием. Я добавил:

– Его вечно довольная рожа сейчас просто выводит из себя. Вы видели, во что тайфун превратил его отель?

– Ага.

– Даже не представляю, как он будет его восстанавливать.

Руже снова ухмыльнулся. Я спросил:

– Что это вы веселитесь?

Он немного подумал, и сказал:

– Пойдемте-ка, выпьем кофе. Вода уйдет минут через сорок, не раньше.

И он отправился в дом. Я поспешил за ним – мне вдруг показалось, что я чем-то обидел старика. Руже прошел на кухню и включил большую кофе-машину, которую выписал прямо из Франции, и которой очень гордился. Пока он делал кофе, я попытался навести порядок на одном из столиков в ресторации. Мы сели, Фил извлёк неизвестно откуда сигару, зажег ее и спросил:

– Скажите, Соле, вы любите истории?

– Не знаю. Смотря какие. Если это про дожди и ветер, то лучше не стоит.

– Нет, не волнуйтесь. Это скорее про снег и колючую проволоку. Ну, так как?

– Давайте. Все равно, нам еще полчаса сидеть без дела.

***

Тугие струи ледяной пыли резали лицо, причиняя резкую боль, несмотря на то, что кожа практически потеряла чувствительность. Из белой пурги выплывали стволы деревьев, проваливались назад и навсегда исчезали, создавая между Яковом и зоной плотную стену.

Он шел больше трех часов. Через сорок минут начнется перекличка, и он не сможет поднять руку, когда назовут его фамилию.

– Чивин Яков!

Тишина будет капать на бетонный пол, сотни глаз, не моргая, уставятся в пространство, стараясь не привлекать к себе внимания.

– Чивин Яков!

По задним рядам пройдет шепоток, пустит волну вперёд.

– Тишина! Заключенный номер четыреста пятьдесят два ноль тридцать восемь, Чивин Яков Михайлович! Поднять руку!

Никто не поднимет руку. Вот он, Чивин Яков Михайлович – или это его тень, идёт сквозь тайгу навстречу завывающий пурге, чтобы найти здесь свою смерть.

Он надеялся, что непогода отобьет запах. Другого шанса уйти далеко не было – он был не первый и не последний, из тех, кого приводили назад. Ничего хорошего после этого не происходило. Яков натянул повыше засаленный шарф и ещё больше наклонился вперед – встречный ветер держал его в своих объятиях, не давая упасть, отталкивая назад.

Он шел вперед, не обращая внимания на боль. Он привык всегда идти, не останавливаясь, всегда вперёд и вперёд. Он создал свою маленькую империю, шагая упрямо, не поворачивая, не оглядываясь и не сдаваясь. Они делали отличные, высокотехнологичные вещи, и их уважали на рынке. Все было так правильно.

Пока он не стал получать прибыль. Прибыль стала началом конца. Она росла и росла. Часть прибыли он тратил на развитие, часть на себя. Еще часть откладывал, делая это с умом. Именные чеки, офшоры, иностранные банки, акции крупных международных корпораций. И, наконец, настал день, когда он стал слишком заметен.

Об этом не ходили легенды – все сделали тихо и аккуратно, как водится, на глазах у всех. Полицейские опечатали офис, оборудование изъяли, в доме Чивина нашли наркотики, а через два долгих месяца коррумпированного судебного процесса он уже ехал по этапу сюда, в сибирскую тайгу, с билетом в один конец. Его имущество было конфисковано, счета арестованы. Но он не складывал все яйца в одну корзинку, и кое-что проскользнуло между жадных пальцев временщиков.

Он шел двое суток. Просто шел, не думая ни о чем, пока, в конце концов, не упал лицом в снег. Мягкое покрывало пурги накрыло его, и беглец отключился.

Ему снился карцер. Третий карцер в его жизни. Ему сломали три ребра в камере, а потом охрана засунула его сюда. В карцере не было света, не было звука. Была только боль. Она стучала в висках, скатывалась вниз, к животу, поднималась к груди. Только в этот раз больше болели пальцы. Пальцы ног – они просто горели огнем. Он подумал – странно, били его в грудь и по спине, а болят пальцы. Яков проснулся.

Он лежал, засыпанный снегом. Тепло его дыхания проделало в насте маленькое отверстие, через которое поступал кислород. Господи, как же холодно.

Он поднялся и сел, с хрустом проломив корку снега. Тайга искрилась в солнечных лучах, было раннее утро. Левая нога горела. Он вытащил её из валенка, размотал портянку, трясясь от холода и нестерпимой боли. Два пальца были отморожены – обувь прохудилась, внутрь проникла влага, резко увеличив теплопроводность войлока. Чивин достал из кармана заточку и стиснул зубы.

Старик все говорил и говорил. Я совсем потерял счёт времени. Когда он остановился, я словно очнулся ото сна.

– И что же он? Выжил?

Руже не ответил, задумавшись.

– Фил! Так его, выходит, поймали?

Француз оторвался от своих размышлений.

– Нет, Соле. Он сбежал.

– И что же с ним стало?

– Он перешел границу с Китаем через четыре месяца. Добрался до ближайшего отделения Американ Экспресс и оттуда запросил перевод по номеру именного чека.

– И что? Что было дальше?

– Дальше? Дальше он приехал во Вьетнам и купил небольшой отель, построенный подле старого баньяна.

Я долго молчал, складывая в голове мозаику.

– Как, вы сказали, зовут этого человека?

– Яков Михайлович Чивин.

У меня в голове вдруг стало совсем пусто. Поблагодарив Руже за историю, я поднялся наверх, нашёл в шкафу сухое полотенце и отправился к морю.

Джек лежал на мокром песке, разглядывая огромную стаю чаек, пожирающих выброшенную на берег рыбу. Увидев меня, он улыбнулся.

– Такая отличная погода! Вы не представляете, как правильно сделали, что пришли.

Я подсел к нему и посмотрел на его голые ноги. На левой не хватало пальцев – безымянного и мизинца. Майкльсон достал пачку сигарет, и мы снова закурили. Я знал, что подобные вопросы задавать не принято, но мне непременно нужно было узнать точно.

– Скажите, Майкельсон, какая ваша настоящая фамилия?

Он приподнялся на локте, к которому прилипли белые песчинки.

– Филипп Руже?

– Ага.

– Как же он любит поговорить.

– Ага.

– Мы с ним приехали сюда почти в одно время – он обогнал меня на пару месяцев. Пока делали ремонт, Фил разрешил пожить у него. Вы знаете, у Руже куча знакомых, в самых разных сферах. Филипп тогда здорово помог мне с документами.

– Он сделал вам другое имя.

Джек поймал маленького краба, пробегавшего боком между нами, и стал его рассматривать.

– Почему же другое?

Я задумался. Верно, все верно. Майкельсон. Сын Майкла. Михайлович…

– Джек Майкельсон-Чивин. Ну да, ну да.

– Я хотел оставить хотя бы это.

Он сел и стал смотреть на волны. Я сказал:

– Я так разозлился на вас сегодня утром.

– Понимаю.

– Правда?

– Я многих раздражаю. Просто…

– Что?

Джек выпустил крабика и стал смотреть, как тот убегает, не переставая собирать ротовыми конечностями крошки еды с поверхности песка.

– Знаете, Соле, когда я первый раз вышел из карцера, из этого чистилища, то сказал себе, что буду наслаждаться каждым мгновением этой жизни. Каждым звуком, каждым вздохом, каждым лучом солнца. А тут все цветет, тут все живет, звучит, греет, поёт, тут просто невозможно злиться на судьбу. Согласитесь?

Я тоже поймал краба и стал рассматривать симметричный узор у него на панцире. Никогда раньше не замечал, что он такой хитрый, этот узор.

– Знаете, Майкельсон. Приходите сегодня вечером к нам, устроим вечеринку.

– Обязательно приду, Соле. С огромным удовольствием!

Июнь 2019 года.

Москва

Июль

Из открытого окна в залу проникал горячий ветер, неся с собой звук шагов тысяч марширующих солдат. Последняя планета в этой системе пала, сдавшись без боя великому императору Юлию. Прокуратор дальнего рукава великой туманности Август Непреклонный отодвинул штору и посмотрел вниз, на площадь Конституции, по которой нескончаемой вереницей следовали легионы армии Кратории, бессмертной и непобедимой. Он довольно ухмыльнулся, и в этот момент почувствовал за спиной чьё-то присутствие. Он сделал незаметное движение средним пальцем правой руки, и в ладонь из рукава выпала рукоять плазменной плетки – оружия, которым владели только представители высочайшего сословия империи. Август неторопливо обернулся.

Перед ним стоял сухощавый предатор Константин, недавно назначенный ему в советники после гибели Лавруса Мудрого.

– Советую вам не подкрадываться ко мне сзади, советник. Это может плохо для вас кончиться.

Константин пожал плечами.

– Конечно, Прокуратор.

Август коротко кивнул и вновь повернулся к окну.

– Говорите, зачем вы здесь.

Предатор поклонился спине собеседника и сказал абсолютно нейтральным голосом:

– Нам необходимо обсудить вопрос Рангора.

– Рангора?

– Государство Рангор, на южном континенте Металлы.

– Мы захватили Металлу, и марширующие по ней легионы – неоспоримое тому подтверждение. Отныне не может быть никаких обсуждений. Воля Императора – единственная и неоспоримая истина.

Константин слегка поджал губы.

– Государство Рангор имеет независимый статус на планете Металла.

– Что за глупость. Планета с двумя государствами? В любом случае, это ничего не меняет. Они не могут выдвигать империи своих требований, планета захвачена.

– Я ваш советник, и прошу выслушать меня, мой прокуратор.

Август, наконец, повернулся к нему лицом.

– Постарайтесь не тратить впустую мое время.

Предатор склонился в почтительном поклоне.

– На Рангор никогда не нападали. Их внешняя политика направлена на устранение внешней угрозы в самом зародыше, коим является инициатор нападения. За две тысячи лет существования Рангора никто не пытался на них напасть. Ни разу. У нас есть очень веские примеры проявления внешней политики Рангора.

Константин замолчал. Прокуратор кивнул.

– Двух будет более чем достаточно.

– Двести лет назад кочевники из системы Аквана напали на Металлу, объявив войну всей планете. Ровно через три часа после этого Бессмертный Наездник Таганум погиб, затоптанный его собственным жеребцом на глазах всего командования флагманского звездолета.

– Дальше.

– Девяноста пять лет назад покоренная вами Карсанта объявила, что более не желает делить Металлу с Рангором. Решение было принято единогласно советом парламента, все его тридцать два члена проголосовали за объявление войны соседу. Через два с половиной часа все они погибли – в Капитолий врезался потерявший управление межпланетный транспорт. Самое удивительное – весь персонал в этот момент был вызван в соседнее крыло для прохождения инструктажа по безопасности. Нападение так и не состоялось.

Прокуратор некоторое время расхаживал по огромному залу, и эхо его шагов отдавалось от стен, расписанных портретами предыдущих властителей Карсанты. Наконец, он остановился.

– Мы захватили эту планету более двух местных суток назад. Пока я не вижу проявлений внешней политики Рангора.

Советник запахнул полы мантии и вновь поклонился.

– Мы так и не объявили им войну, мой командир.

– Ошибаетесь. Утром Великий Император Юлий направил распоряжение о насаждении власти Империи по всей планете. Это значит, что любые силы, на ней находящиеся, должны подчиниться нашей воле. В противном случае…

– Они будут уничтожены. Да, это объявление войны. Я не знал об этом приказе.

– Это письмо предназначалось только мне.

– Когда вы собираетесь выдвинуть им ультиматум?

– Как раз собирался. Подготовьте все необходимое, через час я сделаю им официальное заявление. Надеюсь, они поступят разумно и сдадутся так же, как и Карсанта. Не хочу с этим затягивать, это расстроит Императора.

Советник ещё раз поклонился и удалился, пятясь. Август вновь подошёл к окну. Легионы продолжали нескончаемой рекой двигаться мимо дворца парламента. Теперь бывшего парламента.

***

В коридорах было полно солдат, но все расступались, завидев малиновую полосу на мантии Константина. Советник спешил, изредка переходя на бег – слова «прокуратор» и «ждёт», расположенные рядом, сулили беду любому. Предатор распахнул двери зала, охрана расступилась, отдав салют.

– Закройте двери.

Август был очень серьёзен. Советник затворил огромные створки, покрытые искусной резьбой, и приблизился, всем своим видом выражая внимание. Военначальник сделал шаг ему навстречу, оказавшись совсем рядом.

– Император убит.

Советник на мгновение перестал дышать.

– Рангор сделал свой ход.

– Да.

– Что вы собираетесь делать?

– Уничтожить их.

– Вы же понимаете, что теперь решение за вами?

– Они не смогут ко мне подобраться, Константин. Я отдал соответствующие распоряжения. Дворец защищен от любой атаки, охрана усилена, везде установлены датчики скрытых взрывных устройств. Они потеряли элемент внезапности, а завтра от Рангора останется радиоактивный пепел и некому будет уронить на меня звездолёт.

– Все готово для объявления. Я могу позвать медиа группу?

– Да. Покончим с этим. Я отомщу им за Императора.

Август отвернулся от советника и уставился на продолжающие маршировать легионы, желваки на его лице играли, глаза метали молнии. Он хотел действовать, в его груди горел огонь возмездия.

Внезапно Прокуратор понял, что советник все ещё здесь. Он согнул средний палец, но привычного удара рукояти в ладонь не последовало. Август резко обернулся – Константин стоял на прежнем месте, держа в руке голубую змею. Она слегка подрагивала и искрилась, оставляя на мраморном полу неглубокие борозды.

***

Древний Римус совершал второй оборот вокруг одного из двух солнц, завершая цикл длиной в девять стандартных галактических лет. На территории Империи Кратории действовали другие единицы времени, привычные ее властителям. Один цикл Римуса соответствовал одному году на всех покоренных Юлием планетах.

Но теперь отец был мертв. Его отравили, подло отравили газом, подмешанным в ингалятор с тонизирующей смесью.

Глаций Юлий Нактана, единственный сын Великого Победителя сел в постели и потер глаза. Рядом с его ложем сидел Уний.

– С новым днём, мой император. Да не будет он скорбным.

– С новым днём, Уний. Не называйте меня императором, мне ещё не вручили плеть власти.

– Император умер, да здравствует император. Это неизбежно.

– Отец не умер, Уний, его убили.

– Да, мой мальчик.

Старик протянул ему конверт из серой бумаги, запечатанный сургучом.

– Это лежало на вашем ложе, когда я пришёл.

Глаций взял конверт и осмотрел печать.

– Что это за язык?

– Фийский. Язык Рангора.

– Рангор?

– Ваш отец объявил им войну вчера утром. Дальний рукав Великой туманности. Планета Металла. Два государства – Корсанта – сдалась на милость вашего отца, и Рангор. Ему так и не успели объявить войну.

– Я припоминаю…

– Да, ваше величество. Вчера потрясение помутило ваш разум, но все же ничто не ускользнуло от вашего внимания. На Металле был жестоко убит прокуратор Август собственной плетью власти.