Текст книги "День триффидов (авторский сборник)"

Автор книги: Джон Паркс Лукас Бейнон Харрис Уиндем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 58 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

В воротах триффид приостановился. Можно было поклясться, что он прислушивается. Мы сидели тихо и неподвижно. Джозелла смотрела на него с ужасом. Я ожидал, что он хлестнет жалом по автомобилю. Но этого не случилось. Вероятно, наши голоса звучали в закрытой кабине приглушенно, и он решил, что мы находимся вне пределов досягаемости.

Голые черенки коротко простучали по стеблю. Он качнулся, неуклюже перевалился вправо и скрылся на другой подъездной дороге.

Джозелла с облегчением вздохнула.

– О, давайте уедем, пока он не вернулся, – умоляюще проговорила она.

Я включил двигатель, развернул машину, и мы поехали обратно в Лондон.

Глава 5
Огонь в ночи

К Джозелле вернулось самообладание. С явным и нарочитым намерением отвлечься от того, что осталось позади, она спросила:

– Куда мы сейчас едем?

– Сначала в Клеркенвел, – ответил я. – Затем мы поищем для вас одежду. За одеждой, если хотите, поедем на Бонд-стрит, но сначала отправимся в Клеркенвел.

– Но почему в Клеркенвел?.. О господи!

Действительно, «о господи!». Мы повернули за угол и оказались на улице, забитой людьми. Они с плачем и криками бежали нам навстречу, вытянув перед собой руки и спотыкаясь. В тот момент, когда мы увидели их, женщина, бежавшая впереди, оступилась и упала; сейчас же о нее споткнулись и повалились бежавшие следом, и она исчезла под грудой барахтающихся тел. А позади толпы мы увидели причину этого панического бегства: над головами охваченных ужасом людей раскачивались три ствола с темной листвой. Я дал газ и круто свернул в боковой переулок.

Джозелла обратила ко мне испуганное лицо.

– Вы… вы видели? Они их погоняли!

– Да, – сказал я. – Поэтому мы и едем в Клеркенвел. Там находится мастерская, которая производит противотриффидные ружья и маски.

Проехав несколько кварталов, мы вновь помчались намеченным маршрутом, но вскоре оказалось, что путь далеко не так свободен, как я рассчитывал. На улицах вблизи от Кингз-Кросс-стэйшн народу было гораздо больше. Продвигаться вперед становилось все труднее, хотя, непрерывно сигналил. Наконец перед самой станцией пришлось остановиться. Не знаю, почему там была такая толпа. Можно было подумать, будто все население района сошлось туда. Мы не могли пробиться через плотную стену людей, и, оглянувшись, я убедился, что так же безнадежно было бы пытаться проложить путь назад. Толпа уже сомкнулась позади нас.

– Выходите, быстро, – сказал я. – Мне кажется, они хотят взять нас.

– Но… – начала Джозелла.

– Живо! – приказал я.

Я в последний раз дал сигнал и выскользнул из машины вслед за Джозеллой. И как раз вовремя. Какой-то мужчина нащупал ручку задней дверцы. Он распахнул ее и стал шарить внутри. Другие, спешившие к машине, едва не сбили нас с ног. Послышался сердитый крик, когда кто-то отворил переднюю дверцу и обнаружил, что место водителя тоже опустело. К этому времени мы уже благополучно смешались с толпой. Кто-то схватил мужчину, открывшего заднюю дверцу, приняв его за водителя. Началась свалка. Я крепко взял Джозеллу за руку, и мы стали выбираться из толпы, стараясь не привлекать к себе внимания.

Выбравшись, мы некоторое время шли пешком подыскивая подходящую машину. Примерно через милю мы нашли то, что было нужно: автофургон, показавшийся мне более всего пригодным для плана, который начал смутно складываться в моем сознании.

Клеркенвел уже два или три века специализировался на производстве точных инструментов. Маленькая мастерская, с которой я время от времени имел дело по долгу службы, приспособила старинное умение к новым нуждам. Я нашел ее без труда; нетрудно оказалось и пробраться внутрь. Когда мы покинули ее, нами владело приятное чувство защищенности: в кузов машины мы уложили несколько штук превосходных противотриффидных ружей, несколько тысяч маленьких стальных бумерангов к ним и несколько шлемов с масками из проволочной сетки.

– А что теперь – одежда? – спросила Джозелла, когда мы тронулись.

– Обсуждается предварительный план, открытый для критики и поправок, – объявил я. – Прежде всего предлагается найти какое-нибудь pied-à-terre: местечко, где можно привести себя в порядок и обсудить положение.

– Только не кабак, – запротестовала она. – Довольно с меня кабаков на сегодня.

– С меня тоже, – согласился я. – Хотя мои друзья нипочем не поверили бы мне, особенно если принять во внимание, что все бесплатно. Собственно, я имел в виду какую-нибудь пустую квартиру. Найти такую, должно быть, не очень трудно. Там мы отдохнем и составим вчерне план действий. Кроме того, там было бы удобно устроиться на ночь… а если нынешние чрезвычайные обстоятельства, на наш взгляд, не отменили некоторых условностей, то что же, может быть, нам удастся найти и две квартиры.

– Я думаю, мне будет приятнее сознавать, что кто-то есть рядом со мной.

– И чудесно, – сказал я. Далее, операция номер два. Обмундирование и снаряжение для леди и джентльменов. Тут нам, пожалуй, лучше разделиться, а разделившись, не забыть, на какой квартире мы остановились.

– Х-хорошо, – проговорила она с некоторым сомнением в голосе.

– Все будет в порядке, заверил я ее. – Только возьмите за правило ни с кем не разговаривать, и никто не догадается, что вы зрячая. Вы тогда попали в переделку только потому, что были захвачены врасплох. В стране слепых и одноглазый – король.

– О да… Это, кажется, из Уэллса, не так ли?.. Только в его рассказе получилось иначе.

– Вся трудность в том, как понимать слово «страна» – в оригинале «partia», – заметил я. – «Caecorum in partia luscus rex imperat omnus». Первым это сказал некий джентльмен из римской классики, по имени Фуллоний, и больше о нем никто ничего не знает. Но здесь нет больше организованной partia, организованного государства. Есть только хаос. Воображаемый народец Уэллса приспособился к слепоте. Здесь же, по-моему, этого не произойдет. Я не вижу, как это могло бы произойти.

– А что же, по-вашему, произойдет?

– Я знаю не больше, чем вы. В свое время мы узнаем, и боюсь, что скоро. Но вернемся лучше к нашим баранам. На чем мы остановились?

– Одежда.

– А, да. Ну, это просто. Нужно забраться в магазин, взять то, что требуется, и выбраться обратно. В центре Лондона триффидов вы не встретите – по крайней мере пока.

– Как легко вы об этом говорите: забраться и взять.

– Чувствую я себя вовсе не легко, – признался я. – Но я не уверен, что это добродетель. Скорее уж привычка. С другой стороны, упрямое нежелание смотреть фактам в лицо ничего не изменит и ничем нам не поможет. Я думаю, мы должны считать себя не ворами, а всего лишь… ну, скажем, наследниками поневоле.

– Да. Что-то в этом роде, – согласилась она с видом эксперта.

Некоторое время она молчала. Затем вернулась к первоначальной проблеме.

– А что после одежды? – спросила она.

– Операция номер три, – сказал я, – это, несомненно, обед.

С квартирой, как я и ожидал, все обошлось до нельзя просто. Мы оставили машину на середине улицы в богатом квартале и забрались на третий этаж. Не знаю, почему именно на третий, разве что он представлялся нам как-то менее заметным. Процесс выбора был несложен. Мы звонили или стучали, и если кто-нибудь откликался, мы шли дальше. За четвертой дверью нам не ответили. Муфта замка вылетела от одного хорошего толчка плечом, и мы вошли.

Я никогда не принадлежал к людям, которым нравится жить в квартире за две тысячи фунтов в год, однако я обнаружил, что в ее пользу можно сказать очень многое. Интерьер здесь обставляли, как мне кажется, элегантные молодые люди с тем остроумным даром сочетать вкус с передовой модой, который обходится так дорого. Там и тут наличествовали настоящие derniers cris, из них некоторым, если бы мир остался прежним, несомненно, предстояло бы стать увлечением завтрашнего дня; другие, по-моему, с самого начала были обречены на забвение. Общий же эффект был такой же, как на выставке-распродаже с ее нетерпимостью к человеческим слабостям: книга, сдвинутая с места на несколько дюймов, книга в переплете неподходящего цвета, безалаберный гость в неподходящем костюме, усевшийся в неподходящее кресло, сразу же нарушили бы здесь тщательно продуманное равновесие и тон. Я повернулся к Джозелле, взирающей на все это широко раскрытыми глазами.

– Ну как, подойдет нам эта хижина или пойдем дальше? – спросил я.

– О, я думаю, нам и здесь будет неплохо, – ответила она. Рука об руку мы ступили на нежно-желтый паркет и начали осмотр.

Я не рассчитывал на это, но трудно было бы найти более удачный способ отвлечь ее мысли от событий дня. Наш обход сопровождался потоками восклицаний, выражавших восхищение, зависть, удовольствие и, надо признаться, злость. На пороге комнаты, переполненной атрибутами женского снаряжения, Джозелла остановилась.

– Я буду спать здесь, – объявила она.

– Господи! – воскликнул я. Затем я сказал: – Ну что же, о вкусах не спорят.

– Не надо ехидничать. Ведь мне больше никогда, вероятно, не представится случай поблаженствовать. И кроме того, разве вам не известно, что в каждой девушке есть капелька от пошлейшей кинозвезды? Вот и пусть это проявится в последний раз.

– Пусть, – сказал я. – Но я все же надеюсь, что здесь где-нибудь найдется местечко поскромнее. Избави меня Бог спать в постели под зеркалом на потолке.

– Над ванной тоже есть зеркало, – сообщила она, заглядывая в соседнее помещение.

– Это было бы уже верхом разложения, – заметил я. – Впрочем, вам не придется ею пользоваться. Нет горячей воды.

– Правда, а я и забыла. Вот жалость-то! – разочарованно воскликнула она.

Остальные помещения оказались не столь сенсационными. Когда обход был закончен, Джозелла отправилась добывать одежду. Я еще раз осмотрел квартиру, чтобы выяснить, какими ресурсами мы здесь располагаем и чего у нас нет, а затем тоже двинулся в поход.

Едва я шагнул наружу, как дальше по коридору открылась другая дверь. Я замер на месте. Вышел молодой человек, ведя за руку белокурую девушку. В коридоре он отпустил ее.

– Подожди здесь минутку, родная, – сказал он.

Он сделал несколько шагов по мягкому ковру, скрадывавшему звуки. Его протянутые руки нашли окно в конце коридора. Пальцы нащупали и отодвинули шпингалет. За окном снаружи я заметил пожарную лестницу.

– Что ты делаешь, Джимми? – спросила девушка.

Он быстро вернулся к ней и снова взял ее за руку.

– Я просто проверил дорогу, – сказал он. – Пойдем, родная.

Она отпрянула.

– Джимми, мне не хочется уходить. У себя дома мы хоть знаем, где находимся. Как мы найдем еду? Как мы будем жить?

– Дома, родная еды мы и вовсе не найдем… и потому не проживем долго. Пойдем, моя радость. Не бойся.

– Но я боюсь, Джимми… Я боюсь!

Она прижалась к нему, и он обнял ее.

– Все будет хорошо, родная. Пойдем.

– Погоди, Джимми, мы идем не туда…

– Ты перепутала, дружок. Мы идем правильно.

– Джимми, мне страшно… Пойдем назад!

– Слишком поздно, родная.

Перед окном он остановился и одной рукой очень тщательно ощупал подоконник. Затем он обнял ее и прижал к себе.

– Это было слишком прекрасно и не могло продолжаться долго, – тихо сказал он. – Я люблю тебя, родная моя. Я очень, очень люблю тебя.

Она подняла к нему лицо, и он поцеловал ее в губы.

Повернувшись, он поднял ее на руки и шагнул в окно.

«Ты должен отрастить толстую шкуру, – сказал я себе. – Должен. Иначе останется только пить до бесчувствия. Такие вещи должны происходить сейчас повсюду. Они происходят повсюду. Здесь ничем не поможешь. Положим, ты достал бы им еды, чтобы они продержались еще несколько дней. А дальше? Ты должен научиться смотреть на это и мириться с этим. Ничего другого не остается. Или утопить себя в алкоголе.

Если не драться за свою жизнь, несмотря ни на что, выжить будет невозможно… Уцелеют лишь те, кто сумеет подчинить чувства разуму…»

Поиски всего необходимого заняли больше времени, чем я ожидал. Мне удалось вернуться часа через два. Протискиваясь в дверь, я уронил несколько пакетов. Джозелла довольно нервно окликнула меня из своей сверхженственной спальни.

– Это только я, – успокоил я ее, пробираясь по коридору со своим грузом.

Свалив все на кухне, я отправился подобрать упавшие пакеты. Перед ее дверью я остановился.

– Не входите! – предупредила она.

– Да я и не собирался. Мне только хотелось узнать, умеете ли вы готовить.

– Я умею варить яйца, – отозвался ее приглушенный голос.

– Этого я и опасался. Многому же нам предстоит учиться…

Я вернулся на кухню. Водрузив керосинку на бесполезную электрическую плиту, я принялся за дело.

Когда я закончил накрывать столик в гостиной, результат показался мне вполне удовлетворительным. В довершение убранства я поставил подсвечники со свечами. Джозелла все не появлялась, но несколько минут спустя из ванной донесся плеск бегущей воды. Я окликнул ее.

– Сейчас иду, отозвалась она.

Я подошел к окну и стал смотреть на город. Совершенно сознательно я начал прощаться со всем, что было. Солнце стояло низко. Башни, шпили, фасады из портландского камня казались белыми и розовыми на фоне темнеющего неба. Там и тут горели пожары. Облака дыма поднимались черными грязными пятнами, кое-где у их основания мелькали языки пламени. Очень возможно, сказал я себе, что после завтрашнего дня мне не видать больше ни одного из этих знакомых зданий. Может быть, наступит время, когда кто-нибудь вновь вернется сюда, но все здесь будет совсем по-другому. Над городом поработают пожары и непогода, он будет мертв и заброшен. Но сейчас, на расстоянии, он еще может маскироваться под живой город.

Отец как-то рассказывал мне, что перед самой войной с Гитлером он имел обыкновение бродить по Лондону с широко раскрытыми глазами, поражаясь красоте зданий, которую он раньше никогда не замечал… и прощаясь с ними. Сейчас мною владело такое же чувство. Но тут было нечто худшее. В той войне выжило все-таки больше людей, чем кто-нибудь смел надеяться. А теперь был враг, которого люди не могли одолеть. На этот раз человеку угрожали не варварские погромы и злоумышленные поджоги: впереди был просто долгий, медленный неодолимый процесс разложения и разрушения.

Я стоял и смотрел, и сердце мое все еще отвергало то, что говорил мне разум. Даже тогда я все еще был под властью ощущения, будто все это слишком велико, слишком неестественно, чтобы происходить в действительности. И тем не менее я знал, что такое происходит в истории далеко не впервые. Трупы других великих городов похоронены в пустынях и стерты с лица земли азиатскими джунглями. Некоторые пали так давно, что от них не осталось даже названий. Но для тех, кто там обитал, разрушение представлялось не более вероятным и возможным, нежели представляется мне умирание исполинского современного города…

Должно быть, думал, я, это было одним из наиболее упорных и удобных заблуждений человечества: считать, что «у нас это случиться не может», что никаким катаклизмам не подвержено лично мое крошечное время и местечко в мире. Но вот это случилось у нас. Если не произойдет никакого чуда, то я взирал сейчас на начало конца Лондона. Вероятно, были и другие, такие же как я, взиравшие на начало конца Нью-Йорка, Парижа, Сан-Франциско, Буэнос-Айреса, Бомбея и прочих городов, которым отныне предопределено пойти путем тех прежних, что заросли джунглями.

Я все смотрел в окно, когда позади послышался шорох. Я оглянулся в увидел Джозеллу. На ней было длинное красивое платье из бледно-голубого жоржета и белый меховой палантин. На простой цепочке блестели голубовато-белые брильянты; камни, мерцавшие в серьгах, были поменьше, но такой же чистой воды. Ее волосы были так убраны, а лицо сияло такой свежестью словно она только что вышла из салона красоты. Она шла через комнату, легко ступая ногами в серебряных туфельках и блестящих чулках-паутинках. Я молча таращил на нее глаза, и под моим взглядом исчезала легкая улыбка на ее губах.

– Вам нравится? – спросила она по-детски обиженно.

– Это чудесно… Вы очаровательны, – отозвался я. – Мне… Ну, я просто не ожидал ничего подобного.

Требовалось что-то еще. Я ведь понимал, что ко мне этот наряд не имеет никакого отношения. Я добавил:

– Вы прощаетесь?

– Значит, вы поняли. Я так надеялась, что вы поймете.

– Думаю, что понял. Я рад, что вы так сделали. Это будет очень приятно вспоминать.

Я протянул ей руку и подвел к окну.

– Я тоже прощался… со всем этим.

Не знаю, о чем она думала, пока мы стояли там плечом к плечу: это ее тайна. Мои же мысли неслись беспорядочно, калейдоскопом картин жизни, которая кончилась навсегда, или это больше походило на перелистывание огромного фотоальбома с одним всепонимающим «а ты помнишь?».

Мы долго стояли у окна, погруженные в раздумье. Затем она вздохнула и, оглядев себя, пригладила пальцами тонкий шелк.

– Это глупо?.. Когда горит Рим… – проговорила она с горестной усмешкой.

– Нет… это славно, – сказал я. – Спасибо вам. Это жест… и напоминание о том, что при всех гадостях в нашем мире было так много красоты. Вы не могли бы сделать… и выглядеть… прекраснее.

Улыбка ее просветлела.

– Спасибо, Билл. – Она помолчала. – Ведь я еще не говорила вам «спасибо»? Нет, не говорила. Если бы вы не выручили меня…

– Если бы не вы, – прервал я ее, – я бы скорее всего валялся сейчас в каком-нибудь кабаке в пьяных слезах и соплях. Я благодарен вам не меньше. Сейчас не такое время, чтобы быть одному. – Затем, чтобы переменить разговор, я добавил: – Кстати, о пьянстве. Вот здесь у нас имеется отличное амонтильядо и кое-что приятное на закуску. Квартира нам попалась на диво удачная.

Я разлил шерри, и мы подняли бокалы.

– За здоровье, силу… и удачу, – сказал я.

Она кивнула. Мы выпили.

Когда мы принялись за превосходный паштет, Джозелла спросила:

– Что, если бы сейчас вдруг вернулся владелец всего этого?

– Мы объяснили бы ему… и он был бы только благодарен за то, что кто-то может сказать ему, где какая бутылка и так далее… Но вряд ли это случится.

– Пожалуй, – согласилась она, подумав. – Да, пожалуй. Боюсь, что это вряд ли случится. А интересно… – Она оглядела комнату. Ее взгляд остановился на белом цоколе с рифленой облицовкой. – Вы не включали радио?.. Ведь это радио, не правда ли?

– Это и радио и телевизор, – ответил я. – Но он не работает. Нет тока.

– Ну конечно, я забыла. Наверно, мы долго еще будем забывать такие вещи.

– Но я включал другой приемник, когда выходил. На батарейках. И ничего. В эфире тишина, как в могиле.

– И это значит, что везде как у нас?

– Боюсь, что да. Пищит кто-то морзянкой на сорока двух метрах, и больше ничего. Нет даже несущей частоты, хотел бы я знать, кто он и где находится этот бедняга.

– Будет… будет очень тяжело, да, Билл?

– Будет… Нет, я не желаю омрачать этот обед, – сказал я. – Делу время, потехе час… а в будущем нас совершенно определенно ждет дело. Давайте поговорим о чем-нибудь более интересном. Например, сколько раз вы были влюблены и почему до сих пор не замужем… или вы замужем? Сами видите, как мало я знаю. Вашу биографию, будьте так любезны.

– Ну что же, – сказала она, – я родилась в трех милях отсюда, и моя мать была этим очень недовольна.

Я поднял брови.

– Видите ли, она твердо решила, что я буду американкой. Но когда за нею приехали, чтобы отвезти на аэродром, было уже поздно. Она была весьма импульсивной… Думаю, это передалось и мне.

Она продолжала болтать. Ничего примечательного не случилось в ее ранние годы, но, по-моему, ей нравилось вспоминать о них и на время отвлечься от нашего положения. А мне нравилось слушать ее, как она болтает о знакомых и забавных вещах, которые уже исчезли их этого мира. Мы с легкостью прошли через ее детство, через школьные годы и «выход в свет», если это выражение еще что-нибудь значило.

– Когда мне исполнилось девятнадцать, я едва не вышла замуж, призналась она. – И как же я рада сейчас, что из этого ничего не получилось! Тогда я, конечно, думала по-другому. У меня была ужасная ссора с папой, который все это расстроил. Он-то ведь сразу понял, что Лайонель просто слигад и…

– Кто? – прервал я ее.

– Слигад. Вроде как помесь слизняка и гада, этакий светский тунеядец. Так вот, я порвала с семьей и ушла жить к одной своей подруге, у которой была квартира. Тогда семья перестала давать мне деньги. Это было очень глупо, так как могло привести совсем не к тем результатам, на которые они рассчитывали. Не случилось же этого просто потому, что образ жизни всех моих знакомых девушек, вступивших на такую стезю, показался мне очень уж утомительным. Слишком мало радостей, ужасное количество скандалов из ревности, которые приходится улаживать… и слишком много расчета. Вы не поверите, сколько им приходилось рассчитывать, чтобы удерживать при себе одного – двух запасных партнеров… – Она задумалась.

– Это неважно, – заметил я. – Общую мысль я уловил. Вы просто не хотели никаких партнеров.

– Вы не лишены интуиции. В общем я все равно не могла оставаться нахлебницей у подруги, где я жила. Мне нужно было зарабатывать, и тогда я написала книгу.

Мне показалось, что я ослышался.

– То есть вы сделали компиляцию?

– Я написала книгу. – Она взглянула на меня и улыбнулась. – Должно быть, я страшно тупая на вид – так на меня глядели все, когда я говорила, что пишу книгу. Заметьте, книга получилась не такая уж хорошая… Я хочу сказать, не такая, как у Олдоса, или Чарлза, или других людей в этом роде. Но свое дело она сделала.

Я не стал осведомляться; какого из всех мыслимых Чарлзов она имеет в виду. Я просто спросил:

– Вы хотите сказать, что она была издана?

– О да. И она принесла мне много денег. Право на экранизацию…

– Что же это за книга? – спросил я с любопытством.

– Она называется «Мои похождения в мире секса».

Я вытаращил глаза, затем хлопнул себя по лбу.

– Джозелла Плэйтон, ну конечно! Я никак не мог вспомнить, где я слышал ваше имя. Так это вы написали ту штуку? – добавил я недоверчиво.

Не знаю, почему я не вспомнил раньше. Ее фотографии были всюду (не очень хорошие фотографии, как я теперь убедился), и всюду была эта книга. Две крупные библиотеки наложили на нее запрет, скорее всего просто из-за названия. После этого успех ей был обеспечен, и книга стала продаваться сотнями тысяч экземпляров. Джозелла хихикнула. Я был рад, что ей смешно.

– О боже, – сказала она. – Вы на меня глядите совершенно как все мои родственники.

– Не могу им ставить этого в вину, – заметил я.

– А вы ее читали?

Я покачал головой. Она вздохнула.

– Смешной народ. Вам известны только название и реклама, и вы уже шокированы. А в действительности это такая безобидная маленькая книжечка. Смесь незрелой искушенности и розовой романтики с пятнышками девичьего румянца. Но с названием мне повезло.

– Тоже мне везенье, – сказал я. – Да еще имя поставили свое настоящее.

– Это было ошибкой, – согласилась она. – Издатели убедили меня, что так будет лучше для рекламы. Со своей точки зрения, они были правы. Я приобрела скандальную известность. Меня прямо распирало от смеха, когда люди в ресторанах и прочих местах осторожно разглядывали меня – как видно, им было трудно связать воедино то, что они видели, и то, что они думали. Ко мне на квартиру стали регулярно наведываться всякие личности, которые мне совсем не нравились, и, чтобы избавиться от них, я снова вернулась домой: я ведь уже доказала, что могу прожить самостоятельно. Впрочем, книга все-таки подпортила мою репутацию. Оказалось, люди склонны воспринимать ее название буквально. По всей видимости, я была навек обречена отбиваться от людей, которых терпеть не могла… а те, которых я была готова терпеть, были либо напуганы, либо шокированы. Больше всего меня раздражало, что книга даже не была безнравственной. Она была просто глупой, и разумным людям следовало бы понимать это.

Она промолчала. Мне пришло в голову, что разумные люди сочли просто глупой и самого автора, но я не стал говорить этого вслух. Все мы в молодости творили безрассудства, о которых потом неприятно вспоминать, но поступки, имеющие следствием финансовый успех, люди почему-то не склонны рассматривать как безрассудства молодости.

– Из-за этого все как-то пошло прахом, – пожаловалась она. – Я принялась за новую книгу, чтобы выправить положение. Но я рада, что так и не закончила ее. Она получилась резковатой.

– И название такое же волнующее? – спросил я.

Она покачала головой.

– Я собиралась назвать ее «Здесь покинутая».

– Гм… Да, в нем, конечно, уже нет той изюминки, – сказал я. Цитата?

– Да, – кивнула она. – Из мистера Конгрива: «Здесь покинутая дева отдыхает от любви».

– Э… А… – сказал я и на несколько минут погрузился в размышления.

– А теперь, – предложил я, – настало, мне думается, время составить вчерне план наших действий. Если разрешите, я хотел бы высказать несколько общих соображений.

Мы развалились в чрезвычайно комфортабельных креслах. На низком столике между нами стояла кофеварка. Перед Джозеллой была крошечная рюмка с куантро. Пузатый плутократический бокал с лужицей бесценного бренди был передо мной. Джозелла выпустила струйку дыма и пригубила из рюмки. Смакуя, она проговорила:

– Интересно, доведется ли нам когда-нибудь еще раз ощутить вкус свежих апельсинов? Ладно, валяйте.

– Так вот, – сказал я. – Положение не блестящее. Нам нужно поскорее убираться отсюда. Если не завтра, то послезавтра. Уже сейчас можно представить себе, что здесь произойдет. Пока еще есть вода в резервуарах. Скоро она кончится. Весь город будет вонять, как гигантская сточная канава. На улицах уже появились трупы, с каждым днем их будет все больше. – Я увидел, как она содрогнулась. Я совсем забыл, что кое-какие из моих общих соображений могут жестоко задеть ее. Я поспешно продолжал: – Это может вызвать холеру, тиф и бог знает что еще. Важно уехать отсюда раньше, чем начнется что-нибудь в этом роде.

Она согласно кивнула.

– Тогда следующий вопрос, по-видимому, таков: куда мы едем? У вас есть какие-нибудь предложения? – спросил я.

– Ну… Мне кажется, надо найти место, где мы, грубо говоря, не будем путаться под ногами. С надежным водоснабжением, например, с колодцем. И еще хорошо бы, чтобы это было где-нибудь на возвышенности… где всегда бы дули свежие, чистые ветры.

– Правильно, – сказал я. – О свежих, чистых ветрах я не подумал, но вы правы. Вершина холма с надежным водоснабжением – такое местечко найти не так-то просто. – Я подумал секунду. – Лэйк-дистрикт? Нет, слишком далеко. Может быть, Уэльс? Или, возможно, Эксмур, или Дартмур, или уж сразу Корнуэлл? Где-нибудь на Лэндс Энде у нас будет по преимуществу юго-западный ветер прямо с Атлантики, ничем не зараженный. Но это тоже очень далеко. Нам ведь придется зависеть от городов, когда снова можно будет посещать их без опаски.

– Как насчет Суссекского Даунса? – предложила Джозелла. – Я знаю, там, на северной стороне, славный старый фермерский дом, прямо напротив Пулборо. Он, правда, не на вершине холма, но довольно высоко на склоне. Там есть ветряной насос для воды, и я думаю, они там вырабатывают собственное электричество. Они все там переделали и модернизировали.

– Действительно, идея заманчивая. Но это слишком близко к населенным местам. Вы не думаете, что нам следовало бы убраться еще дальше?

– У меня на этот счет есть сомнения. Сколько пройдет времени, прежде чем можно будет снова вернуться в города?

– Не имею никакого представления, – признался я. – Думаю, что-нибудь около года… Такой срок наверняка достаточно велик, как по-вашему?

– Понятно. Но вы же сами говорили: если мы заедем слишком далеко, нам будет очень не просто получать из городов снабжение.

– Это, конечно, мысль, – согласился я.

Мы временно оставили вопрос о будущей резиденции и перешли к разработке деталей переезда. Мы решили, что утром прежде всего раздобудем грузовик – вместительный грузовик, и стали составлять список материальных благ, которые в него погрузим. Если мы успеем погрузиться, то выедем завтра же вечером, а если нет – этот вариант представлялся более вероятным, потому что список все увеличивался, – то мы рискнем остаться в Лондоне еще на одну ночь и отправимся послезавтра утром.

Было уже около полуночи, когда мы кончили добавлять к списку необходимого свои личные пожелания. В результате получилось нечто вроде каталога универсального магазина. Но даже если это занятие послужило лишь для того, чтобы отвлечь на время наши мысли от самих себя, оно стоило затраченного времени.

Джозелла зевнула и поднялась.

– Спать хочется, – сказала она. – И меня ждут шелковые простыни этого ложа любви.

Казалось, она плыла над толстым ковром. Положив ладонь на дверную ручку, она остановилась и с важным видом оглядела себя в большом зеркале.

– Было очень славно, – сказала она и послала своему отражению воздушный поцелуй.

– Спокойной ночи, сладкое суетное видение, – пробормотал я.

Она обернулась с легкой улыбкой и затем исчезла за дверью, как облако тумана.

Я плеснул в бокал последнюю каплю бренди, согрел в ладонях и выпил.

«Никогда, никогда в жизни ты не увидишь больше такого зрелища, сказал я себе. Sic transit…»

И, не дожидаясь, пока тяжкое отчаяние овладеет мной, я отправился в свою скромную постель.

Я уже покоился в блаженном полузабытье, когда раздался стук в дверь.

– Билл, – позвал голос Джозеллы. – Скорее идите сюда. Свет!

– Какой свет? – осведомился я, выбираясь из постели.

– В городе. Идите посмотрите.

Она стояла в коридоре, закутавшись в халат, который мог принадлежать только владелице той замечательной спальни.

– Боже милосердный! – нервно проговорил я.

– Не валяйте дурака, – раздраженно сказала она. – Идите и посмотрите на этот свет.

Свет действительно был. Выглянув из окна на северо-восток, я увидел яркий неподвижный луч, скорее всего прожекторный, направленный прямо в зенит.

– Это означает, должно быть, что там кто-то зрячий, – сказала она.

– Должно быть, – согласился я.

Я попробовал определить, где находится прожектор, но не смог из-за темноты. Не слишком далеко, я был уверен, и основание луча как бы висело в воздухе – это, вероятно, означало, что прожектор установлен на высоком здании. Я заколебался. Мысль попытаться отыскать туда путь по улицам, погруженным в кромешный мрак, представлялась мне далеко не привлекательной. Кроме того, возможно было – весьма мало вероятно, но все-таки возможно, – что это западня. Даже слепой человек, достаточно умный и отчаянный, мог оказаться в состоянии смонтировать такую штуку на ощупь.

– Лучше оставим это до завтра, – решил я.

Я нашел пилку для ногтей и опустился перед окном на корточки так, чтобы мои глаза были на уровне подоконника. Кончиком пилки я старательно провел по краске прямую линию, обозначив точное направление на луч. Затем я вернулся в свою комнату.