Текст книги "Возвращенный рай"

Автор книги: Джон Мильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Посколь в семействе плотника возрос,

В лишеньях, во немалой нищете, -

И ныне семо гладом истомлен.

И коим чудом чаешь воспарить

К величию? Отколь возьмутся власть,

Приверженцы, дружина? По пятам

Вождя дотоле движется толпа,

Доколе мощен вождь ее питать.

Во деньгах честь, и дружество, и рать,

И царство: чем вознесся Антипатр?

Чем Ирод, сын его, Иудин трон

(Твое наследство) отнял, коль не златом?

Деяний славных алчешь? Так добудь

Сокровищ и богатств, сбери казну:

Сие не тяжко – токмо внемли мне,

Я властелин сокровищ и богатств;

Обильны те, кому благоволю,

А доблесть, мудрость, благость – во скуде."

И терпеливо молвил Иисус:

"– Богатству не обресть без сих троих

Господства – и вовек не удержать.

Сколь древних царств поверглось, помяни,

С высот несметной роскоши во прах!

А мудры, благи, доблестны мужи

Из праха подымались на престол:

Иевфай, и Гедеон, и тот овчар,

Потомки чьи на троне Иудейском

Державствовали и, утратив скиптр,

Опять его обрящут – и навек.

А меж язычников (зане Я чужд

Незнанью о свершенном на Земле

Всеместно) не почтенны ль имена:

Фабриций, Регул, Курций, Квинтий? Я

Чту сих мужей, что в скудости, в нужде

На велий подвиг шли, вполне презрев

Обильные дары из царских рук.

Чего же Мне, реки, недостает,

Дабы во схожей скудости свершить

Толикие, и вящие дела?

Богатство? – Попеченье для глупцов,

И бремя для премудрых – коль не клеть,

Где никнет мудрость, боле не стремясь

К деяниям, достойным похвалы.

Что, ежели презрел Я наравне

Богатства и венцы? Короны суть

Злаченые терновые венцы,

Даятели опасностей, забот,

Ночей бессонных, всяческих тревог;

Всех подданных ложатся бремена

Царю на рамена – посколь царит,

А честь его, и слава, и хвала -

Тягот раздельных общий вес нести.

Но кто собой владычит, обуздав

Стремленья, страхи, страсти – дважды царь;

И благомудр любой сего достигнет,

А не достигший – станет ли владыкой

Просторных стран и непокорных толп,

Коль государя несть в его душе,

Коль сам он – каждой страсти подлый раб?

Но весть народы истинным путем, -

Спасительным ученьем от греха

К познанью, почитанью Бога влечь -

Се царственный удел! Сим уловить

Возможно благороднейшую часть

Людскую – душу, ибо помыкать

Едиными телами – горький труд,

И государю доброму претит.

К тому же мнят: слагающий с чела

Венец – велик и славен, ибо в пыль

Венец метнуть – почетней, чем приять.

Богатство – прах; но ты речешь, оно

Дарует скиптр? А царствованье – плен,

От коего разумнее спастись."

КНИГА ТРЕТЬЯ

Так молвил Божий Сын, и Враг застыл

На время, измышляя, что изречь,

Иль изобресть – и понял: довод слаб,

И вовсе не прельстителен предмет.

Но вскорости воспрял коварством Змий

В потоке примирительных словес:

"– Гляжу, Ты знаешь то, что лепо знать,

Речешь похвально, такожде творишь;

Ты деешь, как глаголешь, Твой глагол -

Глашатай сердца, сердце же Твое -

Благолюбивой мудрости сосуд.

Совета из Твоих искать бы уст

Народам и царям: как Аарон,

Воздевший Урим с Туммимом на грудь,

Вещал бы Ты, и был непогрешим,

Как он; а коль облекся б Ты в доспех

Военный, вняв призывам, и на брань

Отправился, не мог бы целый свет

Ни выдержать, ни выстоять в бою

С немногочисленным Твоим полком.

Почто же богоравный дар таить?

В безвестности, от мира схоронясь

В пустыне дикой, гоже ль мир лишать

Своих деяний дивных, а Себя

Всеместной славы? Токмо этой мздой

И надмеваем деятельный пыл

Чистейших духов, выспренних существ

Эфирных, кои чужды прочих благ,

Богатства и стяжания презрев,

И власть, и силу – Божеской опричь.

Ты – зрелый деньми, слишком зрелый: сын

Филиппа Македонского бысть млад,

Когда престолом Кира завладел,

И Азией; и юным Карфаген

Осилил Сципион; и млад Помпей,

Бив Митридата, заслужил триумф.

Но в зрелости, аще доспеет ум,

Не сякнет жажда славы, но растет.

Великий Цезарь, кем гордится мир,

Чем доле жил, тем боле вожделел

Ко славе, и скорбел, сколь долго жил

Бесславно... Впрочем, Ты не опоздал."

Спаситель же спокойно рек в ответ:

"– Ты побуждал Меня искать богатств

Престола ради, а престола – чтобы

Восславиться – но побуждал вотще.

Что слава, коль не суета молвы,

Не льстивая хвала народных толп?

А что народ, аще не жвачный скот,

Не смерды, что достойному хулы

Возносят гласом велиим хвалу?

Хвалу поют, не ведая, чему,

Не ведая, кому – другим вослед;

И сладко ли от сброда чтимым быть,

Молвою стать, осесть на языке

У черни, чья хула – уже хвала?

Хула – удел приверженцев добра.

А меж разумных, либо мудрецов

Не взвидишь славы – ибо круг их мал.

Но истинно восславишься, коль Бог,

Низзрив на Землю, праведнику рад

И весть о нем дарует в Небесах

Всем ангелам, и рукоплещет лик

Небесный; так восславлен бысть Иов

На Небесах и таче на Земле,

Когда – припоминай себе во стыд! -

Всевышний рек: "– Ты Моего раба

Иова зрил?" Дотоле ж был Иов

Безвестен меж людьми, что воздают

Почет глупцам и славу подлецам.

И ложно мыслят, будто воевать

Похвально вдаль и вширь, и выи гнуть

Народам – крыть убитыми поля,

Зорить за градом град. Каков герой! -

Избить, разграбить, сжечь, поработить,

В полон увесть иноплеменный люд,

Свободы много более достойный,

Чем одолевший враг, что по себе

Руины токмо всюду оставлял,

Ничтожа труд веков, – и се, надмен

Гордыней, возглашает: аз есмь бог,

Есмь избавитель, благодетель! Храм

Даруйте мне, восставьте мне алтарь!

Отец ему – Юпитер, либо Марс,

Покуда им заслуженная смерть

Не вскроет всяк порок, и всяку мразь,

Придя во сраме, иль от рук убийц.

А коль во славе кроется добро,

Ее куда почтеннее стяжать

Ни зол, ни разоренья не чиня:

В деяньях мирных, праведных трудах,

Во кротости, в умеренности. Вновь

Напомню, как с терпением святым

Твои гоненья перенес Иов

И славен стал в лета, покрыты мглой.

Сократ (а кто прославленней, чем он?),

Учивший правде, смерти обречен

По кривде бысть – и се, теперь живет

Известен паче многих ратоборцев.

Но деять славы ради, для нее

Страдать? От карфагенян Сципион

Италию разграбленную спас -

Прославлен подвиг, а не человек,

Искомой не отмеченный молвой.

И Мне ли славы суетной искать?

Взыскую Мя пославшего Отца

Восславить, возвестить, отколе есмь."

Лукавый же в ответ пробормотал:

"– Не мни пустою славу – сим Ты чужд

Великому Отцу, что ради славы

Творил, и токмо: всяческая тварь

Ему подвластна; скудны в Небесах

Казались гимны ангелов – земной

Он алчет славы, а хорош иль плох

Ее рекущий, мудр, иль не весьма -

Едино. Ведь не приношенья жертв,

Но славы жаждет – славу же рекут

Ему всеместно: эллин, иудей

И варвар – исключений семо несть;

И даже нам, врагам, рещи велит."

И ревностно Спаситель рек в ответ:

"– По праву! Ибо Словом даровал

Всем тварям бытие – не славы ради,

Но токмо благости, чтоб сообщать

Добро и благо всяческой душе

Свободно; и по праву ждет взамен

Хвалы и благодарности, сиречь

Простейшей, вящей, лучшей из наград -

Творца возможно ль отдарить иным?

А кто не благодарен, тот, гляди,

Хулой отплатит, ругань изрыгнет.

Лихая плата, мерзостная мзда

За все добро, за излиянье благ!

И человеку ль жаждать славы, коль

Он славе чужд, а сопричастен лишь

Бесславию, бесчестию, стыду?

Сполна дары Господни обретя,

Солгал, во преслушанье закоснел

И, высших благ лишась, присвоить мнит

Господне право славою сиять.

Но Бог толико благ и милосерд,

Что жаждущих восславить не себя,

Но Господа, Он сам возносит выспрь,

Во славу, во блаженство, в горний свет."

Так молвил Сын Господень, и опять

Смутился Враг, греховную вину

Свою припомнил – ибо встарь, взалкав

Безмерной славы, свергся в бездну бездн.

И все ж сыскал он тут коварный ход:

"– О славе, – рек он, – мы отринем спор;

Искать ли, презирать ли – Сам решай.

Но Ты царить рожден, Тебе сужден

Престол Давида, Твоего отца

По Материнским праотцам, а право

Твое – в деснице мощной: эта ль пясть

Вернет без боя взятое в бою?

Да, вся Обетованная Земля,

Стяжанье римлян, стонет под ярмом

Тиверия; наместники порой

Кощунствуют; порою Храм сквернят,

Порой Закон вседерзостно – верней,

Всемерзостно: кольми был Антиох

Разнуздан! Токмо царства не вернуть,

Аще в пустыню скрыться без борьбы.

Не тако Маккавей: исшел он впрямь

В пустыню – токмо бысть вооружен;

И над владыкой мощным брал он верх

Столь часто, что стяжал своей семье -

Жрецам! – венец, появ престол Давидов, -

А прежь того довлел им град Модин.

Не царствовать спеши – исполнить долг

Святой, поскольку Твой священный пыл

И долг – совместны: случай им даруй.

Но таче случай в них самих сокрыт:

Восставить отчий дом, освободить

Израиль от языческих оков;

Сим наивяще оправдаешь Ты

Пророков, предвещавших Твой приход

И царство бесконечное; воссядь

На трон! – и тем счастливей, чем скорей."

Спаситель же ему ответил так:

"– Все деять наилучше в должный час,

И время всякой вещи, рек Завет.

И если Мне Господь предначертал

Царить всевечно, то когда взойти

На царствие, Господь означит тож,

Понеже весть лета и времена.

И мог определить Он, что сперва

Вкушу от низкой доли, злой судьбы,

От горестей, напастей, от скорбей,

Насмешек, издевательств и насилий,

Страданий и лишений: да узрит

Господь, насколько Я неколебим

И терпелив; возмогший пострадать -

Возможет деять; наилучший царь -

Былой слуга усердный; справедлив

Искус великий, иже предпослал

Всевышний воцаренью Моему.

Но ты Меня стремишься водворить

На царство нескончаемое, хоть

В Моем восстанье – пагуба твоя,

В Моем величье – твой конечный крах?"

Рек Искуситель, внутренне смятен:

"– О, будь что будет! Если несть надежд

На Небеса вернуться – что ж терять?

Где нет надежды – исчезает страх.

И чаянье горчайших мук больней,

Чем ощущенье сих горчайших мук.

Последних мук я чаю: се приют,

Се гавань, се желанный мне покой,

Се благо, се конечная мета.

Моя вина – моя вина; мой грех -

Мой грех; они в себе осуждены:

Взойдешь на царство, или не взойдешь -

Казнят их; но к Тебе ль не воззову,

О Миротворец, коль обрящешь власть?

Сей кроткий взор и милосердый лик

Неумолимых молний не метнут

И, остудить пытаясь Отчий гнев

(А гнев Отца палит, что адский огнь),

Желанен будешь, как в июльский жар

Желанна тень бегущих облаков.

И, коль спешу к немыслимому злу,

Почто же медлишь во преддверьи благ

Неслыханных? Ведь лучшего царя

Не сыщется, чтоб осчастливить мир!

Иль временишь, в раздумья погружен -

Мета опасна, хоть и высока?

Не диво: человеческих пускай

Ты превзошел вершины совершенств,

Присущих иль дарованных, однако

Безвестно жил, домашний кров почти

Не покидая; Галилея – глушь,

А раз в году во Иерусалим

Ходить – не много сможешь наблюсти.

Ты мир не зрил во славе и красе

Империй, государей, их дворов -

Се опыта родник, лишь там постичь

Возможно к вящим подвигам пути.

Мудрейший, но безопытный всегда

Застенчив, робок – ибо новичок

(Обретший царство шел обресть ослят)

Младенчески неловок, боязлив.

Но я Тебя туда перенесу,

Где Ты воспрянешь, и насытишь зрак

Величием и пышностью держав:

Тебе, о Велемудрый, бросить взгляд

Единственный на царских суть наук

И тайн довлеет, чтобы с ними впредь

Елико можно лучше совладать."

При сем (по Божью произволу) взнес

Он Сына Божья на высокий кряж,

У чьей подошвы злачной вдаль и вширь

Окружностью пространною легла

Равнина; два потока из горы

Текли: один извилист бысть – и прям

Другой; они стремили розно бег,

Но морю сообща платили дань;

Меж ними же простерся щедрый край,

Где всякий злак возрос, и тяжкий грозд,

И где паслись несметные стада,

Где башни, храмы и дворцы столиц

Стремились к небесам; и бысть настоль

Обширен край, что там и сям пески

Безводные, бесплодные вмещал.

Диавол же держал такую речь:

"– Промчали славно: через холм и дол,

Чащобу, луг, поток, дворец и храм,

И сократили путь на много лиг.

Ассирию Ты зришь: ея пределы -

Аракс и Каспий, на востоке ж – Инд;

На западе – Евфрат, но рубежи

Ползут и дале. А на юг – залив

Лежит Персидский, тамо ж и пустынь

Заслон; вот Ниневия, и вкруг стен

Ея – три дня пути; владыка Нин

Столицу зиждил, а Салманассар

Царил там после – о его успехе

Скорбит Израиль и поднесь в плену;

А се разноязыкий Вавилон -

Он столь же стар, но вновь отстроен тем,

Кто, дважды внидя в Иерусалим,

Угнал Иуду и Давидов дом

В полон, пока не спас несчастных Кир -

Его Персеполь здесь, а Бактра – там;

Вон высятся забрала Экбатаны,

Вон Гекатомпил, гордый сотней врат;

Вон Сузы при Хоаспе, чья струя

Питье царей дарует, амбру. Вон

Труды эмафских иль парфянских рук,

Низибис пышный, он же Селевкия;

Вон Артаксата, вон и Ктезифон;

Легко отселе их объемлет взор.

Парфяне (коих несколько веков

Назад великий семо вел Арсак,

Их первый царь), изгнавшие владык

Антиохийских, ныне правят здесь.

Ты вовремя явился: взгляд метнешь

На мощь сию, зане парфянский царь

От Ктезифона шлет огромну рать

На скифов, чьи набеги – сущий бич

Для Согдианы; царь спешит помочь,

И выступил. Воззри ж издалека

На тысячи, грядущи в блеске лат:

У всякого колчан и лук стальной,

Равноужасный в битве и при бегстве -

Все конники, все грозны во седле;

Гляди, кольми воинствен этот строй:

Прямоугольник, полумесяц, клин."

И зрил Спаситель рати без числа,

Истекшие из врат, и шли войска

В кольчугах, на проворных скакунах -

В кольчугах тожде, не стеснявших прыти;

И гордо гарцевали седоки,

Краса и блеск премногих областей,

Соцветье всеотборнейших бойцов

От Маргианы – до Гирканских скал

Кавказа, и до иберийских круч;

От Атропатии, которой близ

Адиабена с Мидией, а к югу -

До Сузианы, где Вальсарский порт.

Спаситель зрил порядок боевой,

И како вспять метал он ливни стрел,

И наземь настигавший супостат

Летел, в погоне битву проиграв,

И блеск доспехов помрачала кровь.

У конников за каждою лукой

Для схватки рукопашной латник бысть;

Катились колесницы, и слоны

Стрелков несли, взрывая пыль; обоз

От заступов ломился и секир -

Дабы валить леса, холмы ровнять,

Иль насыпать, иль ставить крепкий мост

Над гордым током, будто класть ярем.

Шагали мул, верблюд и дромадер,

Влачившие орудия войны.

Мощь такову, и столь обширный стан

И Агрикан едва ль совокупил,

Когда Альбракку взялся осаждать -

Во ней же похититель Галлафрон

Скрыл Анжелику, Агрикана дщерь,

Что прочих дев затмила лепотой,

И всякий витязь ею бысть пленен,

Язычник и великий паладин, -

Такой же стан раскинулся вдали.

И Враг, воспряв, Спасителю изрек:

"– Уведай: семо блазнить не хочу

Тебя, ниже на маковке горы

Спасаю от невзгод. Услышь, заметь,

Почто сюда вознес Тебя, и столь

Обширный вид явил. Пускай Тебе

Пророк иль ангел царство предвещал -

Не деючи, как деял встарь Давид,

Не обретешь вовек его: рычаг

Потребен, чтоб пророчество сбылось;

Без рычага ж оно – пустейший звук.

Положим, на Давидов Ты престол

Взошел с согласья всех самаритян,

Всех иудеев – много ли надежд

Спокойно, долго править без препон

Меж двух врагов – как между двух огней, -

Парфян и римлян? Одного из них

След обезвредить – и начать с парфян

Советую: до сих недалеко,

И стоил сокрушительный набег

Недавешний свободы двум царям,

Гиркану с Антигоном – несмотря

На римский меч. Готов поревновать

Их усмиренья, токмо выбирай:

Завоеванье, или же союз?

Ты с ними обретешь, без них же – нет,

Рычаг единый, что Тебе, Наследник

Давидов, навсегда престол вернет:

Освобожденье братий, десяти

Колен, потомки коих и поднесь

В Габоре, средь мидийцев, суть рабы;

Иакова там десять сыновей,

Иосифовых – двое; яко встарь

Израиль из Египта Моисей

Извел, возможешь вызволить и Ты

Из рабства сих – наследие вернешь

Измученным собратьям, и тогда -

И лишь тогда, – воссядешь на престол

И от Египта до Евфратских вод

Царить возможешь, презирая Рим."

Спаситель же бесстрастно рек в ответ:

"– О, сколько всуе помавало рук

Непрочными орудьями войны:

Столь долго мастерить – и преломлять

Мгновенно! Ты явил Моим очам

И слуху много разностей; твердил

О битвах, ковах, о врагах-друзьях.

Сие угодно миру, но не Мне.

Рычаг искать, глаголешь? А не то

В пророчестве обрящется порок?

Глаголю паки: час Мой (сей же час

Твоим последним будет) не настал.

Когда ж настанет – Я ли не потщусь

Деяния вершить? И не прошу

Лукавого совета; бремена

Отрину боевые – и не сил,

Но слабостей людских они залог.

Моих собратий, десять сих колен,

Я вызволю, коль истинно хочу

Наследовать Давиду, скиптр его

Вознесть над главами израильтян.

Усердствуешь? Усердно ж ты соблюл

Израиль, и Давида, и престол,

Когда цареву гордость подущал

Народ исчесть – а в наказанье мор

Седмижды десять тысящ человек

Сгубил во три лишь дня! Кольми помог

Израилю, тольми поможешь Мне.

Плененные ж колена этот плен

Снискали сами, начисто отпав

От Бога: поклоняючись тельцам,

Богам Египта, и посем Ваалу,

Астарте – обретется ль истукан,

Пред коим сей не пресмыкался сброд?

И се, в поработившей их стране

Смирясь ничтоже, Богу не взмолясь

Праотческому, стали умирать

Без покаянья, и зачали род

Себе подобных, коих отличить

По обрезанью суетному лишь

От идольщиков можно бысть, и Бог

Был ими чтим с кумиром наравне.

И к древнему наследию отцов

Жестоковыйны, мерзостью горды

Вернулись бы не каясь, и кумир -

Вефильский? Данский? – с ними бы пришел.

Нет, пусть живут во скопище врагов,

Коль в капищах болваны им друзья.

Но в некий день, о коем Бог лишь весть,

Во имя Авраама воззовет

Господь и к ним, и двинет их домой -

Раскаявшихся, чистых – и поток

Разделится пред ними ассирийский,

Как Море Чермное и Иордан,

Когда к Обетованной шли Земле

Отцы их из Египта. Поручу

Их Провиденью Божью." – Тако Враг

Бесславно проиграл и этот спор.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

И, новый проклиная неуспех,

Не ведал Искуситель, что изречь:

Обман открылся; дьявольских надежд

Поубыло – и такожде словес

Улестных, Еву соблазнивших – но

Бессильных семо: Ева – Евой бысть,

Но Сей – наисильнейшим. Враг в обман

Себя же ввел, не взвесив прежде сил

Своих и супротивных яко след.

Но – аки тот, кто, бывши в плутовстве

Непревзойден, незапно емлет срам

От мудреца, и злобы ради длит

Бесцельный ков, хоть велий дан отпор,

И, умножая козни, множит стыд;

Как мухи на мезгу и сладкий сок

Слетаются опять в давильный чан,

Хотя их гонит всяко винодел;

Иль как валы, что об утес биясь

Во дребезги, к нему стремятся вновь,

Чтоб разлететься новым ливнем брызг, -

Так Сатана, прияв толико раз

Отпор, почел разумным помолчать,

Однако не смирился, порешив

Стоять, насколь возможет, на своем.

На западный увлек он вскоре склон

Спасителя, давая обозреть

Страну иную, что не вширь, но вдлинь

Легла; на юге зыбились валы,

На севере ж восстали цепи гор,

Хранившие людей и всякий плод

От холодов; и надвое река

Страну делила: на ея брегах

Раскинулся державный, гордый град,

И на семи холмах вознес дворцы

И храмы; зрелось множество колонн,

Театров, статуй, акведуков, бань,

Трофеев, арок триумфальных, рощ,

Полей и вилл: все виделось очам

Поверх междулежащей цепи гор:

Какой непостижимый параллакс,

Оптический обман, иль телескоп

Сие творил – недурно было б знать.

И Архивраг безмолвие прервал:

"– Ты пред собою зришь великий Рим,

Самодержавно правящий Землей,

Доселе мощный множеством побед,

Обилием добычи; Капитолий

Взнес неприступно гордую главу

Над прочими дворцами, на Скале

Тарпейской стоя; дале – Палатин,

Где кесарский взирает свысока

Дворец – преблагородных зодчих труд;

Он славен позолотою зубцов,

Обильем шпилей, башен и террас.

А рядом с ним – не храмы, но дома

Патрициев; и тако учинен

Воздушный микроскоп, что разглядишь

Внутри жилищ – златых работу рук:

Столбы и своды, тоеже резьбу

По мрамору, и кедру, и кости.

Теперь же на градские глянь врата:

Толпа течет извне, грядет изнутрь;

Проконсулы и преторы спешат

В провинции; вослед с пучками розг -

Се знаки власти – ликторы идут;

Колонны легионов и когорт,

И шествия торжественных посольств

По Аппиевой движутся дороге,

Эмилиевой такожде; одним

Отчизна юг – Сиэна, в коей тень

Ложится обояко, иль Мероэ,

Иль край, где правит Бокх, великий Мавр,

Иль Парфия (заметь!), иль край чудес

Индийский, иль роскошный Херсонес,

Иль Тапробана – остров сей далек;

Над каждым ликом – шелковый тюрбан.

Шлют Галлия послов и Альбион,

Германец шлет, и скиф, и тож сармат -

От волн дунайских до понтийских волн

Языцы все приносят Риму дань;

И римскую невиданную власть,

И римскую немыслимую мощь,

Искусства блеск, а такожде меча -

Ты, поразмыслив, можешь предпочесть

Парфянам. Кроме этих двух держав

Мир обитаем варварами сплошь,

И семо их царькам не досягнуть.

Ты видел две державы – рекше, все,

Колико славных сыщешь вообще.

Бездетен кесарь, а к тому же стар,

Сластолюбив, и Риму предпочел

Капрею, неприступный островок

Близ берегов Кампаньи – там свои

Чудовищные страсти утолять

Он принялся, подручному велев

О Риме печься – да подручный лют,

И ненавидит кесаря народ.

По-царски одаренный, Ты б легко,

Явившись в Риме, начал череду

Деяний славных, и очистил вмиг

Престол, округ которого – вертеп,

И сбросил с Рима мерзостный ярем!

Коль помогу – сумеешь, ибо власть

Я получил – и передам Тебе.

Стремись же миром целым завладеть,

Стремись превыспрь: инако, вопреки

Пророкам, не воссядешь вовсе – иль

Надолго не воссядешь на престол."

И Сын Господень рек, невозмутим:

"– Великолепье, иже напоказ

Блистало семо, яко прежде сталь

Мечей и копий, взора не манит,

Ума – тем паче; ты бы помянул

Обжорство римлян: им идут во снедь

И язычки несметных соловьев

(Я тож слыхал об этом, иль прочел);

Фалернское и критское вино,

Сетийское с хиосским пьют из чаш

Хрустальных, и златых, и в жемчуга

Оправленных – сие живописуй:

Ведь Я не ел и не пил... О послах

Из дальних стран и ближних: что за честь -

Во скуке вящей пристально внимать

Потокам лести суетной и лжи,

Хвалам никчемным? Таче ты твердишь

О кесаре: со славою смести

Легко сие чудовище! А если

Я беса для почину изгоню,

Что зверем человека обратил?

Пусть Совесть будет кесарю судьей;

Я ни карать пока, ни вызволять

Не послан сей народ; и поделом

Страдает, победив и развратясь:

Он бысть умерен, честен, кроток, прям,

И воевать умел, но под ярем

Согнув народы, грабить стал дотла,

Без удержу; и сделался кичлив,

Триумфами упившись; и жесток,

Пресытясь тем, как на арене бьет

Ключом людская кровь, и кровь зверей.

От роскоши слабея день за днем,

Вседневно алчет Рим все новых благ.

Какой же мудрый и отважный муж

Такую сволочь стал бы избавлять

От уз, любезных ей? Кто раб нутром,

Того невместно вызволять извне.

Мое же царство будет словно древо,

Что целый мир ветвями осенит,

Иль словно камень, бьющий в мелкий прах

Иные царства, сколь их в мире есть;

А Моему – скончанья не бывать.

К тому найдутся средства; да о них

Тебе негоже знать, а Мне глаголать."

Бесстыдный Искуситель отвечал:

"– Гляжу, мои услуги не в цене;

Дают охотно – отвергать легко.

Разборчивым да строгим все не впрок -

Все, кроме наслажденья возразить.

Так ведай же, что я ценю весьма

Свои владенья; такожде услуг

Задаром никому не предложу.

Все, иже Ты в единый миг узрел,

Земные царства все – Тебе отдам;

Что мне вручили, я вручу Тебе:

Изрядный дар! – но с тем, и только с тем,

Что предо мною Ты прострешься ниц,

И молвишь «се Мой высший властелин»;

Сие легко. За толь великий дар

Ужели много требую взамен?"

Спаситель же с презрением изрек:

"– Пустую речь и дерзостный посул

Ты гнусными содеял, предложив

Условье нечестивое приять.

Но Я терплю, доколе произвол

Господень длится. Заповедь гласит

Наипервейшая: "Лишь Бога чти

Как Бога, и лишь Господу служи."

И Божью Сыну ты речешь «склонись»?

Перед тобой, кто проклят был, а днесь

Подавно проклят? Сей предерзкий ков

Кощунственней вторжения в Эдем!

Тебе вручили власть земную? Нет,

Швырнули, как подачку злому псу;

И предъявлять иных не можешь прав.

Но и вручал бы токмо Царь царей,

Господь Всевышний! И, аще вручил,

То славно же Даятеля теперь

Благодаришь! Но благодарность, стыд

И страх тобой утрачены давно -

И до того, что Сыну Божью, Мне,

Мое же дашь безмездно, коль паду

Во прах перед тобой? Но ты не Бог,

Ты – проклятый Всевышним Корень Зла,

Ты – Архибес. Отыди, Сатана!"

И Враг во страхе вящем отвечал:

"– Не оскорбляйся так, о Божий Сын:

Все ангелы, и тожде люди суть

Сыны Господни; выведать стремлюсь,

Превыше ль Ты иных? Я от людей

И ангелов стяжанье приобрел -

Четверовластников Огня, Воды,

И Воздуха с Землей, и четырех

Ветров, от коих всякий чтит язык

Властителя Земли и Преисподней;

Уведать алчу, Кто Ты, коль грозит

Мне гибелью пришествие Твое.

Соблазны принесли Тебе не вред,

Но честь – и, признаюсь, я посрамлен.

Засим не стану боле бренных царств

Земных Тебе навязывать – возьмешь

Их Сам, коль вообще восхощешь брать.

Но мнится мне, Ты по природе чужд

Земных венцов, Тебе милей куда

Раздумье, созерцанье, мудрый спор:

Еще дитятей с материнских глаз

Ты скрылся, и пустился прямиком -

Наедине! – во Храм, и найден бысть

Во кресле Моисеевом, среди

Испытанных наставников: учил,

А не внимал! В дитяти зрится муж,

Как утром зрится, коим будет день.

Восславься мудростью! На целый мир

Простерши царство, разум простирай,

Доколе целый мир им обоймешь.

Не Моисеев положил Закон

Познанию предел, и не Пророки;

Сколь дивно ведать, мыслить, научать

Язычникам дает Природы свет!

И спорить с ними примешься не раз,

Коль убежденьем жаждешь одолеть;

Без их учений с ними у Тебя,

С Тобой у них – велик ли разговор?

Как убедишь их, опровергнешь как

Их суеверья, сказки, парадоксы?

Но пред зерцалом предрассудку – смерть.

Взгляни, пока мы не сошли с горы,

На запад – но поближе: на брегу

Эгейском виден град; в нем воздух чист,

Прекрасны зданья, почва же легка.

Афины! Око Греции, искусств

И красноречья матерь! Сколь умов

Там родилось, не то нашло приют

В самих Афинах, иль невдалеке!

Вон роща Академа, где Платон

Преподавал науки; там пичуг

Аттических все лето льется трель;

А вон Гиметт цветистый; гулом пчел

Трудолюбивых часто он манит

Ученого к раздумью; вон Илисс

Журчащий ток стремит. А во стенах

Градских немало есть почтенных школ:

Вот в этой бысть воспитан Александр,

Завоеватель мира; вон Ликей,

Соседствующий с живописной Стоей.

Постигнешь там всевластье звонких струн,

Разнообразье стихотворных стоп,

Теченье песен, гимнов, од, поэм -

Их складно сочинял и славно пел

Слепой Мелезиген, сиречь Гомер,

Чьи строки объявлял своими Феб.

Посем у строгих трагиков учись:

Наставят наилучше ямб и хор

Во нравственности мудрой; сладок звук

Речений кратких, назиданий тож

Касаемо стремлений и страстей

Высоких, и страданий, и судьбы.

Посем прочти прославленных витий,

Чье красноречье древле произвол

Народной власти усмирять могло,

И сотрясало Артаксерксов трон,

Над греческими стогнами гремя.

Посем же к философии склони

Прилежный слух, зане Сократов кров -

Лачуга та вон – свыше осиян;

Оракул звал Сократа, и не зря,

Мудрейшим из людей; текли что мед

Сократа речи, школы напитав

Издревле и поднесь: и Эпикур

Им внял, и Аристотель, и Зенон.

О сем размысли семо, иль домой

Вернувшись; окончательно созрей,

Чтоб царствованья вынесть бремена;

Учась, возможешь властвовать вполне

В Себе, а царствуя – умножишь власть."

Спаситель же премудро молвил так:

"– Ты мыслил, Я всеведущ – ныне мнишь,

Несведущ вовсе. То, что должно знать,

Я ведаю. Кому даруют свет

Всевышний, изначальный – тем наук

Иных не надо, истинных пускай;

А в этих – ложь; иль заблужденья, сны,

Догадки, построенья на песке.

Первейший и мудрейший семо рек:

«Я знаю, что не знаю ничего»;

Самодовольны басни плел второй;

А третий все сомненью подвергал;

Иные чтили благость, но при ней -

Обилие и длительную жизнь,

Телесные услады и досуг.

А вот и Стоик: сей философ горд,

И мнит, что добродетелен – и столь

Умен и совершенен, что себя

Он числит ровней Богу – иль превыше;

И, не страшась ни Бога, ни людей,

Презрел он все: богатство, радость, боль,

Страданье, смерть и жизнь – ее прервать

Он волен, дескать, сам! И похвальбой

От истины стремится он спастись.

Научат ли? Скорей, собьют с пути,

Себя не зная, Бога же – подавно;

Не ведая, как зачинался мир,

Как человек, запрет поправши, пал,

Как смертному потребна благодать.

И много, но превратно о душе

Толкуют; славен, мыслят, человек,

А не создавший человека Бог,

Которому даются имена

Судьбы и Рока, что к мирским делам

Жестоки, дескать. Истины здесь несть,

И жаждущий обманется ея

Подобьем ложным, облаком пустым

Жестоко. Да и чтенье многих книг

Не здраво, учат мудрые; читать

Без перерыва и не привносить

В прочитанное разум либо дух

Толикий же, иль высший (токмо инде

Сего не ищут) – значит пребывать

В начитанном невежестве, набрав

Не перлов, но ракушек, как дитя

Сбирает их на берегу морском.

А коль свободный услажу Я час

Напевом иль поэзией, то где,

Коль не в родном наречии, сыщу

Их образцы? В Писаньи гимны есть,

И музыкою полнятся псалмы.

Плененной песней иудейских арф

Пленялся победивший Вавилон,

А греки ей потщились подражать,

Но скверно: им всего любезней петь

Грехи своих божеств, и свой порок,

И в баснях, гимнах, песнях представлять

Богов – глупцами, а себя – зверьем.

Эпитеты раздутые сотри,

Подобные румянам на щеках

Блудниц – и мало сыщешь в остальном

Красы и пользы; ценит верный вкус

Превыше гимны, что сложил Сион;

Там верно славят Бога, и людей

Богоподобных, праведных, святых;

От Бога – песнь, побаска ж – от тебя;

Но и сия от Бога, коль в певце

Природный свет не до конца угас.

Витий ты восхвалял как образец

Красноречивости: они порой

Своей стране привержены и впрямь -

Но много мельче Вестников, что Бог

Наставил; и Пророки научать

Умеют управлению страной

Возвышенней и проще речь держа,

Чем все витии Греции и Рима.

Чем проще речь – тем легче разуметь,

Как счастие народу принести,

Как царство от погибели сберечь -

Лишь изучив Писанье, царь велик."

Так молвил Божий Сын, а Сатана

Смешался, ибо стрел иссяк запас;

И злобно рек Спасителю в ответ:

"– Не алчешь царств, богатств, ниже искусств,

Ниже военной чести: ничего,

Что я сулил; не хочешь созерцать

Иль деять ради славы – но тогда

Почто явился в мир? Пустынна глушь

Тебе вполне пристойна. Ворочу

Тебя откуда взял. Но помяни

Слова сии: придется пожалеть

О том, что помощь добрую мою

Отверг, явив толикий приверед;

А ведь поял бы просто и легко

Престол Давидов, или мировой;

Ты вырос, вызрел – нынче ль не пора

Вершиться предсказаньям о Тебе?

Теперь же, коль читаю в Небесах,

Иль пишут Небеса теченьем звезд,

Их сочетаньем, о путях судеб,

Немедля предреку Тебе труды,

Печали, поношения, борьбу,

Обиды, муки, тягостную смерть;

Тебе пророчат царство – не пойму,

Вещественное ль, нет ли; таче срок

Неясен; без начала, без конца -

Навеки воцаришься: не могу

Прочесть руководящего числа

Средь этой вещей россыпи светил."

Засим он взял (понеже знал, что власть

Его еще не вышла), и в пустыню

Снес Божья Сына, и покинул там,

Исчезнув якобы. Закат померк,

Сгущалась тьма и ниспускалась ночь:

Суть обе невещественны оне,

Суть лишь небытность света или дня.

Спаситель, кроток, не смущен ничуть

Воздушным странствием, хоть утомлен,

И холоден, и гладен, подыскал

Себе приклон близ мощного ствола,