Текст книги "Убийство по-джентльменски"

Автор книги: Джон Ле Карре

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Обратясь к Смайли, Д'Арси заговорил слащаво-интимно:

– Прошу прощения, что согрешил, посудачил о школьных делах. Вы, вероятно, находите, что мы здесь несколько замкнулись в своей сфере? Я знаю, нас часто обвиняют в отгороженности. Карн, дескать, школа снобов. Об этом трубит ежедневно бульварная пресса. Но что бы ни утверждали наши авангардисты,– Д'Арси хитровато взглянул на Филдинга,– я могу заверить, что нет человека, менее грешащего снобизмом, чем Феликс Д'Арси.

Смайли отметил, что волос у Д'Арси тонкий, рыжеватый и начинается высоко над розовым загривком.

– Возьмем, к примеру, злополучного Роуда. Я нимало не ставлю бедняге Роуду в укор среду, взрастившую его. Классические школы, без сомнения отлично выполняют свою функцию. К тому же Роуд вполне приемлемо освоился с нашим укладом. Именно так и отозвался я в беседе с ректором, подчеркнув, что Роуд превосходно исполняет свои обязанности по церкви. Более того, смею думать, что здесь сыграли роль мои наставления. При надлежащем руководстве ими люди эти, заметил я ректору, способны усвоить наши обычаи и даже наши манеры; и ректор со мной согласился.

Бокал Смайли был пуст, и Д'Арси, не спрашивая у хозяина, налил из графина. Руки у Д'Арси по-девичьи холены и безволосы.

– Но,– продолжал он, – я должен честно признаться – миссис Роуд не проявила подобной готовности примениться к нашему укладу. – По-прежнему улыбаясь, он изящно отхлебнул из своего бокала. Следы заметает, подумалось Смайли.– Она-то никогда не стала бы вполне приемлемой, хотя при жизни ее я, понятно, не высказывал вслух своего мнения. Ей помешали бы ее среда и воспитание. И это не вина ее, а беда. Если же говорить откровенно и доверительно, то у меня есть основания думать, что именно ее прошлое послужило причиной ее смерти.

– То есть как это? – встрепенулся Смайли, и Д'Арси пояснил, бегло взглянув на Филдинга:

– Факты говорят, что она ожидала нападения.

– Моя сестра любит собак,– продолжал Д'Арси. – Воз можно, это вам уже небезызвестно. Ее коронная отрасль – черно-рыжие той-спаниели. В прошлом году она получила первый приз на северо-дорсетской выставке и вскоре затем удостоилась почетного отзыва у Крафта за свою Королеву Карна. У нее имеется клиентура в Америке, знаете ли. Осмелюсь утверждать, что мало кто в Англии так эрудирован в той-спаниелях, как Доротея. Именно это нашла случай выразить супруга ректора неделю назад. Ну-с, как вы знаете, Роуды нам соседи, а Доротея своими добрососедскими обязанностями отнюдь не склонна пренебрегать. Где речь идет об обязанностях, там у нее нет места снобизму, смею вас уверить. Роуды привезли с собой собаку – беспородный, но весьма разумный пес. (В сторону замечу, что имею крайне смутное представление о том, где Роуды жили до Карна.) Собаку свою они любили, и думаю, что это не было притворством. Роуд стал было брать ее с собой на матчи регби, но я нашел случай ему отсоветовать. Собака вызывала у воспитанников неприличное оживление. Я успел уже это испытать, прогуливая Доротеиных спаниелей.

Подхожу теперь к главному пункту. Доротея пользуется услугами Гарримана – ветеринара, личности незаурядной в своем роде. Он проживает близ Стерминстера. Недели две тому назад у Королевы Карна открылся сильный кашель, и Доротея послала за Гарриманом. Сука подобных достоинств требует к себе серьезнейшего отношения, смею вас уверить.

Тут Филдинг застонал, но Д'Арси и бровью не повел.

– Я был как раз дома, и Гарриман остался на чашку кофе. Он, как я уже сказал, возвышается над уровнем своей среды. В разговоре Гарриман упомянул о собаке Роудов, и оказалось, что миссис Роуд накануне привезла к нему свою собаку и попросила умертвить ее. Сказала, что собака укусила почтальона. Говорила длинно и путано – мол, почта подаст в суд, полиция уже приходила и бог весть что еще. И все равно, дескать, пес этот не способен защитить, а только лает. Так и сказала Гарриману: «Он все равно не защита».

– И ей не жаль было собаку?– спросил Смайли.

– Как же, как же. По словам Гарримана, она явилась к нему в слезах. Миссис Гарриман пришлось напоить ее чаем для успокоения. Они предложили ей повременить, а собака пусть пока побудет у них в питомнике. Но миссис Роуд была тверда и непреклонна. Гарриман с женой не знали, что и подумать.

Обсудив потом между собой, они пришли к выводу, что поведение миссис Роуд трудно назвать нормальным. Вернее, невозможно назвать нормальным. Поразил их также вид собаки: наличествовали серьезные признаки дурного обращения. На спине были следы побоев.

– И Гарриман не стал уточнять смысл ее фразы: «Он все равно не защита»? Как понял Гарриман эти слова? – допытывался Смайли, не сводя глаз с Д'Арси.

– Она повторила их в разговоре с миссис Гарриман, но ни звука не сказала в объяснение. Однако я считаю, смысл их и так очевиден.

– Вот как? – произнес Филдияг.

Д'Арси склонил голову набок и жеманно подергал себя за мочку уха.

– В каждом из нас есть немножко от сыщика,– сказал он. – Мы с Доротеей обсудили это после… э-э… кончины. Мы решили, что еще до переезда в Кари Стелла Роуд завела дурно пахнущего свойства знакомство, а в последнее время связь эта возобновилась… быть может, против ее воли. Оголтелый ка кой-нибудь мерзавец, прежний обожатель, обозленный нынешним преуспеванием миссис Роуд.

– Что, сильно был укушен почтальон? – спросил Смайли. Д'Арси опять повернулся к нему.

– В том-то и сюрприз. В том-то и вся изюминка, дорогой мой. Собака его вовсе не кусала. Доротея навела справки. Весь рассказ был сплошной цепью лжи от начала до конца.

Встав из-за стола, они перешли в кабинет Филдинга, куда мисс Трубоди подала кофе. Разговор продолжал вертеться вокруг трагического события. Д'Арси не уставало возмущать неблагоприличие всего этого – назойливость репортеров, грубая бесчувственность полиции, неопределенность происхождения миссис Роуд, злополучие ее супруга. Филдинг все еще был странно молчалив, погружен в свои мысли и лишь взглядывал враждебно на Д'Арси время от времени. Ровно без четверти одиннадцать Д'Арси пожаловался на усталость, и все трое вышли в обширный холл. Там Смайли взял у мисс Трубоди свое пальто, а Д'Арси – пальто, теплое кашне и шапку. Д'Арси поблагодарил за гостеприимство, Филдинг ответил хмурым кивком. Повернулся к Смайли:

– А дело, по которому вы мне звонили,– в чем оно конкретно состояло?

– Ах да, по поводу письма, написанного Стеллой Роуд в самый канун убийства,– туманно ответил Смайли. – Сейчас им занимается полиция, но там не придают ему… значимости. Совершенно не придают. У миссис Роуд, по-видимому, был комплекс преследования. – Смайли смущенно улыбнулся. – Не знаю, правильно ли я выразился. Но мы можем как-нибудь еще поговорить об этом, вы должны отобедать у меня в «Гербе Солеев» до моего отъезда. А в Лондоне вы бываете? Можно было бы в Лондоне встретиться, в конце семестра.

Стоя на пороге, Д'Арси глядел на свежевыпавший снег, безупречной белой пеленой одевший мостовую.

– Так-так,– сказал он с многозначительным смешком. – Долгие ночи, а, Теренс? Долгие ночи.

Глава 6
ЗАЩИТА ОТ ДЬЯВОЛА

– Что значит выражение «долгие ночи»? – спросил Смайли. Они с Д'Арси быстро шли от Филдинга по свежему снежку, направляясь к подворью Аббатства.

– Местная примета гласит, что долгие ночи в Карне обильны снегом. Долгие ночи – здешнее традиционное название великопостных ночей,– ответил Д'Арси. – До Реформации у монахов Карнского аббатства в великий пост бывали молитвенные бдения на всю ночь – от повечерия до заутрени. Вероятно, это вам небезызвестно. Поскольку в Реформацию монашество упразднили, то и обычай некому стало блюсти. Мы, однако, отдаем ему дань тем, что в течение великого поста служим повечерие – последнюю службу канона пред отходом ко сну. Ректор, питающий большое уважение к подобным традициям, восстановил старые названия канонических часов. Приму служили на рассвете, как вам, без сомнения, известно; терция же – третий дневной час, сиречь девять часов утра. Таким образом, мы говорим не «утренняя молитва», а «терция». Я нахожу это прелестным. Подобным же образом в рождественский и великий посты мы служим в Аббатстве сексту – ровно в полдень.

– Присутствие на всех этих службах обязательно?

– Разумеется. Иначе пришлось бы чем-то занимать воспитанников, не посещающих молитв. А сие нежелательно. Помимо этого, не забывайте, что Карн основан как заведение религиозное.

Ночь стояла великолепная. Проходя подворьем, Смайли поднял глаза на башню Аббатства. В лунном свете она казалась меньше и как-то умиротворенней. От белизны нападавшего снега само небо посветлело; на фоне его Аббатство рисовалось так явственно, что даже увечные статуи святых были видны каждой печальной подробностью своих увечий – убогие фигуры, потерявшие цель и смысл; безглазым, им нечем видеть меняющийся мир.

Вышли на перекресток к югу от Аббатства.

– Боюсь, что отсюда нам в разные стороны,-сказал Д'Арси, подавая руку на прощание.

– Вечер чудесный,– живо ответил Смайли. – Не возражаете, если я пройдусь с вами до вашего дома?

– Пожалуйста,– сухо сказал Д'Арси.

Повернули, пошли по дороге, ведущей к Северным полям. Сбоку дорогу окаймляла высокая каменная стена, а с другого боку широко простерлись игровые поля – двадцать или больше площадок для регби. Поля пр отянулись вдоль дороги на полмили с лишним, и это расстояние было пройдено молча; потом Д'Арси остановился и тростью указал на небольшой дом у кромки полей.

– Вон там – дом Роудов. Раньше в нем жил смотритель Северных полей, но несколько лет назад у нас прибавился новый учебный флигель и дом передали преподавательскому персоналу. Мой дом побольше и расположен дальше по дороге. К счастью, я любитель пеших прогулок.

– Вот здесь и увидели вы Стэнли Роуда в ту ночь? Д'Арси ответил не сразу.

– Нет, ближе к моему дому – на четверть примерно мили. Он был в ужасном состоянии, бедняга, в ужасном. Я не выношу вида крови. Знай я, какой у него будет вид, я не набрался бы духу вести его в дом. Но благодарение богу, сестра моя Доротея – чрезвычайно компетентная женщина.

Некоторое время шли молча, затем Смайли сказал:

– Из ваших слов за ужином ясно, что миссис Роуд была мужу неподходящей парой.

– Совершенно верно. Если бы умерла она не столь ужасной смертью, то я сказал бы, что Роуду следует благодарить небо за счастливое избавление. Она была особа насквозь злонамеренная, задавшаяся целью делать из мужа посмешище. Другие думают, Смайли, что здесь не было злонамеренности. Я же считаю, что была, и имею на то основания. Ей доставляло удовольствие предавать мужа на посмеяние.

– Не только мужа, но и Карн, очевидно.

– Именно так. Ныне в развитии Карна – критический момент. Многие публичные школы уступили черни, шумно требующей перемен – перемен за всякую цену. Карн – я счастлив это сказать – не присоединился к стаду одержимых бесами свиней, мчащихся к своей погибели. Тем более важно, чтобы мы ограждали себя от заразы не только извне, но также изнутри. – Все это Д'Арси проговорил с удивительным жаром.

– Но неужели она была так неисправима? Ведь муж мог бы поговорить с ней решительно?

– Смею вас уверить, что никогда не подавал мужу подобной мысли. Не в моих обычаях вмешиваться в супружеские отношения.

Они подошли к дому Д'Арси. Он весь был скрыт высокой лавролистной живой изгородью. С дороги видно было только два слитных ряда дымовых труб; по этим трубам Смайли определил, что дом велик и выстроен в викторианском стиле.

– Я не стыжусь викторианских вкусов,– сказал Д'Арси, медленно отворяя калитку. – Не скрою, вообще мы здесь в Карне не держимся нынешней моды. В доме этом некогда жил пастор церкви Северных полей, но теперь там правит службы священник, приходящий из Аббатства. Дом же остается во владении школы, и я имел счастливую возможность получить его в пользование. Покойной ночи. Прошу до отъезда ко мне на рюмку хересу. Вы к нам надолго?

– Нет, пожалуй,– ответил Смайли. – Но у вас, я думаю, теперь и так забот полон рот.

– Вы о чем? – резко осведомился Д'Арси.

– О прессе, полиции, обо всем этом переполохе.

– Да, да, именно. Именно так. Но тем не менее общественная жизнь должна продолжаться. Мы с сестрой всегда устраиваем небольшой прием в середине семестра, и я считаю крайне важным не отступить от этого обычая именно в данный момент. Завтра я пришлю вам в «Герб Солеев» приглашение. Сестра моя будет в восторге. Покойной ночи. – Он с лязгом захлопнул калитку, и в ответ из-за дома откуда-то яростно залаяли собаки. Распахнулось окно, суровый женский голос окликнул:

– Это ты, Феликс?

– Да, Доротея.

– Неужели ты не можешь без этого проклятого шума? Опять собак разбудил. – Окно гневно захлопнулось, и Д'Арси, так и не взглянув больше на Смайли, быстренько скрылся в тени дома.

Смайли тронулся в обратный путь. После десятиминутной ходьбы он остановился, повернулся опять к полям, к дому Роудов, расположенному ярдах в ста от дороги. Дом прятался в тени еловой рощицы, загадочно чернеющей на белизне полей. К дому вела узкая проселочная дорога, уходящая дальше – должно быть, на Пилль. У развилки стоял почтовый ящик на кирпичной тумбе и новенький дубовый столбик-указатель. Дощечка указателя была запорошена снегом; Смайли смел его рукой и прочел надпись: «Северные поля», выполненную вычурной готической вязью, в новомодном «дачном» стиле, к вящему, надо думать, неудовольствию Д'Арси. Снег на проселке лежал нетронутый. Сегодня подсыпало свежего, а движение между Пиллем и Карном оживленным, видимо, не назовешь. Быстро оглядевшись в обе стороны по дороге, Смайли свернул на проселок, сжатый с боков высокими живыми изгородями. И вскоре Смайли не различал уже ничего, кроме бледного неба над собой да прутьев лозняка, топорщащихся, тянущихся к небу. Раз ему почудились шаги вплотную за спиной, он замер, но услышал только тайное поскрипывание отягченных снегом веток. Его стал ощутимей пробирать и хватать холод, словно застоявшийся, висящий в этой промозглой рытвине меж изгородей, как в нежилом доме. Затем слева вместо лозняка пошла негустая цепь елей – должно быть, началась роща, виденная им с дороги. Снег под елями покрывал почву не везде, и голая земля лежала странно клочковатая, уродливая.

Проселок сделал плавный поворот влево, и как-то разом перед Смайли возник дом, мрачный и шершаво-каменистый в лунном свете. Стены, сложенные из кирпича и песчаника, были полускрыты буйно разросшимся плющом, с крыльца свисали его спутанные космы.

Смайли окинул взглядом сад. Роща, огибаемая проселком, подступала почти вплотную к углу дома и тянулась до дальнего края газона, заслоняя дом от полей. Убийца подошел к дому тропинкой, ведущей с проселка сквозь рощу на газон. Если приглядеться, можно различить эту тропку под снегом на газоне. Белая застекленная дверь слева – очевидно, дверь теплицы… И Смайли понял, что боится – и этого дома, и широко темнеющего сада. Понял внезапно, как внезапно ощущаешь боль. Стены словно тянулись к нему плетями плюща – так старуха голубит и тянет упирающегося ребенка… Дом, большой и закоптелый, пятнился жуткими тенями, маслянисто-черными в резких контрастах лунного света. Дом притягивал, и Смайли, несмотря на боязнь, подступил поближе. Тени смялись, метнулись быстро и застыли в новых контурах, прячась в гущу плюща, сливаясь с чернотой окон.

В смятении он ощутил первый непроизвольный приступ настоящего страха. Паники. И тут внезапно все чувства слились в дружном вопле ужаса, когда образ, звук, касание уже неразличимы в исступленной судороге мозга. Он повернулся, отбежал к калитке. На бегу через плечо оглянулся на дом.

На тропинке стояла женщина и глядела на него, а за ней поодаль медленно покачивалась на петлях дверь теплицы.

Какую-то секунду женщина стояла неподвижно, затем повернулась, побежала обратно к теплице. Забыв о страхе, Смайли последовал за ней. Дошел до угла дома и увидел, к своему удивлению, что она встала у двери и раскачивает ее тихонько взад-вперед, как забывшийся ребенок. Стоит спиной к Смайли, но вот неожиданно обернулась к нему и дорсетским протяжным говором сказала нараспев, как дети и дурачки:

– Я думала, мистер, ты дьявол, а ты без крыльев. Смайли заколебался. Подойти – она испугается опять и убежит. Стоя на снегу, он вгляделся в нее издали. На голове как будто чепец или платок и темная какая-то накидка на плечах. В руке веточка с листьями; помахивая легонько этой веточкой, она заговорила:

– А ко мне, мистер, не подступишься, я от тебя падубом оборонюсь. Стой, мистер, где стоишь,– Джейни тебя не подпустит.

Она замахала на него энергичней и негромко засмеялась, одной рукой по-прежнему держась за дверь и свесив голову набок.

– Отступись от Джейни, мистер, хоть раскакая будь Джейни красивая.

– Да, Джейни,– мягко сказал Смайли,– ты красивая, я вижу. И накидка на тебе, Джейни, красивая.

Видимо, польщенная, она прихватила свою накидку за края и не спеша прокружилась на месте, как девочка, подражающая светской щеголихе. И Смайли увидел, что по бокам у Джейни болтаются рукава пальто, надетого внакидку.

– Пускай их над Джейни смеются,-сказала она с обиженной ноткой в голосе,– зато кто из них видел, как дьявол летает? А Джейни видела, мистер, Джейни видела. И крылья у него серебряные, как у рыбы. Джейни видела.

– Откуда у тебя это пальто, Джейни?

Ока всплеснула руками и медленно покачала головой.

– Он злой. Ух, он злой, мистер. – И тихо засмеялась. – Я видела, как он летел, его мчал ветер,– она снова засмея лась,– а за спиной луна и светит ему дорогу! Дьявол с луной, что брат с сестрой.

Следуя внезапной мысли, Смайли оборвал со стены побег плюща и, протягивая Джейни, стал не спеша подходить.

– Любишь цветы, Джейни? Вот тебе цветы – красивые цветочки для красивой Джейни.

Он подошел уже близко, но тут она бросилась прочь, с удивительной быстротой пробежала по газону – за деревья, на проселок – и скрылась из виду. Смайли не стал догонять. Он был весь в поту, хоть выжми.

Вернувшись в отель, он немедля позвонил розыскному инспектору Ригби.

Глава 7
ЦЕРКОВЬ КОРОЛЯ АРТУРА

Диванная «Герба Солеев» ничего так не напоминает, как тропическую оранжерею Лондонского ботанического сада. Относящаяся к эпохе, когда самым фешенебельным растением был кактус, а непременным спутником его – бамбук, диванная была задумана как архитектурное подобие полянки в джунглях. Стальные стояки, суставчатые в подражание стволу пальмы, поставлены были держать на себе высокую стеклянную крышу, чей державный купол заменял африканское небо. В огромных кадках из бронзы и зелено оглазуренной глины красовалось все, что есть изысканного и плодоспособного в кактусовом царстве. А между кадками на бамбуковых тонконогих диванчиках кейфовали в те далекие времена гости отеля, приятно попивая горячий кофе и вспоминая кочевой неуют африканских охотничьих экспедиций.

Усилия Смайли добыть в половине двенадцатого ночи бутылку виски и сифон содовой увенчались успехом не сразу. Репортеры уже улетучились, как воронье насытясь мертвечиной. Из живых в отеле остался только ночной портье, с оттенком осуждения выслушавший просьбу Смайли и порекомендовавший ему лечь спать. Смайли, от природы вовсе не настойчивый, нашарил полкроны в кармане пальто и сунул слегка сердито в руку старика. Монета, хотя и не магическое, но действие возымела, и к тому времени, как Ригой прибыл в отель, Смайли уже сидел в диванной у ярко горящего газового камина, и перед ним стояли стаканы и бутылка виски.

Со щепетильной точностью Смайли рассказал инспектору о вечерних происшествиях.

– Мне бросилось в глаза пальто. Грубое, мужское вроде бы,– сказал он в заключение. – Я вспомнил про синий пояс и… – Он не кончил фразы. Ригби кивнул, встал, проворно прошел из диванной через подпружиненную дверь к столу портье. Через десять минут он вернулся.

– Что ж, поедем заберем ее,– сказал он просто.– Сейчас машину нам пришлют.

– Нам? – переспросил Смайли.

– Да, если вы не против. А что? Боитесь, что ли?

– Да,– ответил Смайли. – Да, боюсь.

Деревня Пилль расположена к югу от Северных полей, на холме, круто вырастающем из плоских и сырых пастбищ Карнской долины. Пилль состоит из горсти домишек и постоялого двора, где можно выпить пива в зале у хозяина. Глядя с Северных полей, легко принять эти домишки за обнажение породы на горном пике, поскольку с северной стороны холм имеет коническое очертание. Местные любители старины утверждают, что во всем Дорсете нет селения древнее Пилля, что Пилль на старом англосаксонском языке означает «гавань» и что он служил римлянам портом, когда окрестные низины были залиты морем. Они вам также расскажут, что в Пилле вставал на отдых король Артур после семимесячного морского хождения и там, на месте будущей церкви, вознеся хвалу святому Андрею, покровителю мореходов, возжег по свече за каждый из семи проплаванных месяцев. И что в церкви, построенной в память его пребывания и стоящей по сей день одиноко и заброшенно на скате холма, хранится во свидетельство тому бронзовая монета, которую король Артур дал служителю, прежде чем снова плыть к острову Авалону.

Осторожно ведя машину по заснеженным проселкам, инспектор Уильям Ригби – сам заядлый любитель историк – сжато изложил Смайли легендарное прошлое Пилля.

– Странноватые места эти глухие деревушки,– сказал Ригби под конец. – Живут там зачастую три-четыре семьи только, и до того все перероднились – кошачья неразбериха. А отсюда вам и деревенские придурковатые. Жители скажут – дьяволова мета. А я скажу – кровосмешение. Жителям они как бельмо на глазу. Их гонят из деревни, рады выжить любым способом – как бы пытаются скрыть свой позор, если вы улавливаете мою мысль.

– Улавливаю.

– Эта Джейни из юродивых. У нас бродит несколько таких – религиозно помешанных. Жители Пилля теперь все веслианской веры, так что со времен Весли церковь короля Артура пустует, разваливается помалу. Иногда бывают из долины посетители, приходят поглядеть на древность, так сказать, но заботиться некому – вернее, было некому, пока Джейни там не угнездилась.

– Угнездилась?

– Да. Прибирает там без устали, полевые цветы приносит и тому подобное. Поэтому и прослыла тут ведьмой.

Молча проехали мимо дома Роудов и, резко свернув, начали длинный и крутой подъем к Пиллю. Снег был никем еще не укатан, и машина продвигалась без особого труда, изредка лишь пробуксовывая. Понизу холм порос лесом, но вот неожиданно выехали из темной лесной дороги на голое плато, где гулял свирепый ветер, мел снежную мглу по полям, хлестал мелким снегом по машине. На проселке сбоку намело сугробы, и ехать стало все труднее. Кончилось тем, что Ригби остановил машину и сказал:

– Отсюда мы пешком, сэр, если не возражаете.

– А далеко идти?

– Путь-то недалекий, да паскудный. Деревня вон она, прямо перед нами.

Через ветровое стекло Смайли различил за летучей завесой поземки два низеньких строения в четверти мили впереди. И увидел на дороге высокую закутанную фигуру, идущую навстречу.

– Это Тед Манди,– удовлетворенно сказал Ригой. – Сержант из Оукфорда. Я его вызвал сюда.

Ригби высунулся из легковушки, весело окликнул:

– Эгей, Тед! Здорово, старина!

Открыл заднюю дверцу, и сержант влез в машину. Ригби кратко представил его Смайли.

– В церкви светится,– сказал Манди. – Но Джейни ли это, еще не знаю. Спроси только кого-нибудь из местных, и тут же. вся деревня сбежится. Они-то думали, избавились от Джейни.

– Что, Тед, она в церкви и ночует? Постель у нее там или как? – спросил Ригби, и Смайли приятно было отметить, что, когда инспектор обращается к Манди, дорсетский акцент его усиливается.

– Да говорят, Билл, что ночует. Я в субботу заходил туда, но постели что-то не видел. Но вот какую странную вещь мне сказали – миссис Роуд вроде бы приходила иногда сюда в церковь, к Джейни в гости.

– Это я слышал,– коротко ответил Ригби. – Так в каком направлении церковь-то?

– На той стороне,– сказал Манди. – За деревней, на выгоне. – Он повернулся к Смайли. – Это в наших деревнях обычное расположение, сэр. Вы сами, верно, знаете. – Манди говорил замедленно, подбирая слова. – Во время чумы жители бросали дома с мертвецами и отселялись на расстояние – недалеко, ведь тут же их земля и церковь. Страшное было бедствие, страшное. – Слова Манди звучали так, словно Черная Смерть не шесть веков назад посетила эти места, а совсем недавно – почти что на памяти живущих.

Преодолев напор ветра, они открыли дверцы, вышли из машины и направились к деревне – Манди впереди, а Смайли замыкающим. Снег, мелкий и сухой, колол лицо. Странно было Смайли идти – по белому высокому холму, глухой ночью. Иной, нездешний край – нагой очерк вершины, вой ветра, луна за снежной несущейся мглой, темные, угрюмые избушки, мимо которых они идут так осторожно.

Манди круто свернул влево, и Смайли понял, что сержант огибает центр деревни, чтобы не попасться никому на глаза.

Так они шли минут двадцать, зачастую по сугробам, и вышли к невысокой изгороди, разделяющей два поля. Справа, в самом конце заснеженного поля, мерцал огонек – так бледно, что Смайли, проверяя, не обман ли зрения, отвел глаза и повторно скользнул взглядом вдоль изгороди, пока снова не уперся в этот дальний огонек. Ригби остановился, сделал знак.

– Теперь слушай мою команду,– сказал он. Обернулся к Смайли. – Вас попрошу, сэр, быть слегка на отлете. Мало ли как встретят, а вас вмешивать незачем, верно?

– Верно.

– А ты, Тед Манди, за мной.

Следуя вдоль изгороди, они дошли до перелаза. В проем ясно увидели приземистую постройку, больше похожую на церковный амбар, чем на церковь. Сбоку в освинцованных окошках тускло горел свет – словно свечка теплилась и мигала.

– Она там,– сказал Манди вполголоса; он и Ригби шли впереди, а Смайли – несколько поотстав.

Идут через поле – Ригби прокладывает путь,– и церковь все ближе и ближе. Новые звуки слышны теперь сквозь вой бури – поскрипывание рассохшихся дверей, шорох осыпающихся кусков кровли, непрестанные вздохи ветра в умирающем здании. Уже почти под самой стеной церкви Ригби и Манди остановились, посовещались шепотом. Затем Манди бесшумно исчез за углом церкви, Ригби подождал с минуту и, подойдя к узкому входу в задней стене, толкнул дверь. Она медленно открылась, тяжко заскрипев на петлях. Ригби скрылся внутри. Смайли остановился снаружи, как вдруг все шумы ночи покрыл вопль, такой резкий, сильный, звенящий, что, казалось, он не из одной точки исходил, а несся отовсюду, летя на крыльях ветра в растерзанное бурей небо. И Смайли мысленно увиделась Юродивая Джейни – жалкая фигура у теплицы,– и в диком ее крике услышалась вновь леденящая нота безумия. Он помедлил еще мгновение. Отзвук замер. Медленно, испуганно пошел он по снегу к распахнутой двери.

Две свечи и лампада с голого алтаря тускло озаряли крохотную церковь. На предалтарной ступени сидела Джейни и мутно глядела на вошедших. Ее пустоглазое лицо было пятнисто размалевано зеленым и синим, грязная одежда утыкана и перевита вечнозелеными веточками падуба, а на полу вокруг нее лежали тела зверюшек и птиц.

На скамьях тоже разложены были зверюшечьи и птичьи трупики, а на жертвеннике – наломанные ветки падуба и кучки листьев. Между свеч стоял грубо сделанный крест. Обойдя Ригби и быстро пройдя по приходу мимо обвисло сидящей Джейни, Смайли остановился у алтаря. Поколебавшись, он обернулся, тихо подозвал Ригби.

На кресте, распяленная на трех его концах, как грубое подобие диадемы, висела нитка зеленых бус.