Текст книги "Шпион, вернувшийся с холода"

Автор книги: Джон Ле Карре

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Его разбудил Эш, пришедший вместе с маленьким, довольно полным господином в двубортном костюме и с длинными, зачесанными назад седеющими волосами. Он говорил с легким акцентом – должно быть, немец, но судить наверняка трудно. Он сказал, что его зовут Кифер. Сэм Кифер.

Они пили джин с тоником, и говорил в основном Эш. Все как в добрые старые времена в Берлине, сказал он: мужская компания и вся ночь впереди. Кифер возразил, что не намерен слишком засиживаться: завтра с утра ему предстоит работать. Решили поужинать в китайском ресторане, который порекомендовал Эш, напротив Лимхаузского полицейского участка: туда можно приходить со своим вином. У Эша, словно по заказу, на кухне нашлось бургундское, и они прихватили его с собой в такси.

Еда была отменной, и они выпили обе бутылки. Кифер позволил себе чуть-чуть приоткрыться: он, оказывается, только что вернулся из Германии и Франции. Во Франции полный бардак, де Голля со дня на день могут сместить, и одному Богу известно, что тогда будет. Принимая во внимание сотни тысяч деморализованных алжирских колонистов, вынужденных вернуться во Францию, ее скорее всего ожидал фашизм.

– А что в Германии? – подкинул ему тему Эш.

– Вопрос в том, смогут ли янки с ними управиться. – Кифер испытующе поглядел на Лимаса.

– Что вы имеете в виду? – спросил тот.

– Именно то, что сказал. Одной рукой Даллес предоставил им право на самостоятельную внешнюю политику, а другой рукой Кеннеди отобрал это право. Кому бы такое пришлось по вкусу?

– Типично для идиотов американцев, – кивнул Лимас.

– Алек, похоже, недолюбливает наших американских кузенов, – с нажимом произнес Эш, и Кифер как бы про себя пробормотал:

– Вот как?

Кифер, понял Лимас, настроился на затяжную игру. Как опытный лошадник, выжидающий, пока лошадь сама подойдет к нему. Он превосходно играл роль человека, знающего, что у него попросят об одолжении, и не собирающегося делать его немедленно.

После ужина Эш сказал:

– Я знаю одно местечко на Уордор-стрит – да, вы, Сэм, там бывали. Там умеют доставить удовольствие. Почему бы не взять такси и не поехать туда?

– Минуточку, – сказал Лимас, и в голосе его было нечто заставившее Эша встревоженно поглядеть на него. – Объясните-ка мне кое-что, ладно? Кто за все это платит?

– Я, – ответил быстро Эш. – То есть мы с Сэмом.

– Вы так договорились заранее?

– Мы? Нет.

– Я ведь практически без гроша, и это вам вроде бы известно? Во всяком случае, я не могу швыряться деньгами.

– Разумеется, Алек. Но ведь до сих пор я обо всем заботился, верно?

– Да, – буркнул Лимас. – Что верно, то верно.

Казалось, он собирался что-то добавить, но затем передумал. Эш выглядел обеспокоенным, но не обиженным, а Кифер держался по-прежнему невозмутимо.

В такси Лимас демонстративно молчал. Эш попытался было примирительно поговорить с ним, но он только раздраженно пожал плечами. Они прибыли на Уордор-стрит и вылезли из машины, причем ни Лимас, ни Кифер не сделали ни малейшей попытки расплатиться с шофером. Эш повел их мимо витрины, уставленной журналами для мужчин, по узкой аллее, в дальнем конце которой сияла неоновая вывеска: "Клуб ласковых кошечек – вход только членам клуба". По обеим сторонам от двери висели фотографии девиц, к каждой была прикреплена полоска бумаги со словами: "Осмотр достопримечательностей. Только для членов клуба".

Эш позвонил. Дверь сразу же открыл великан в белой рубашке и черных брюках.

– Я член клуба, – сказал Эш, – а эти джентльмены – мои гости.

– Позвольте взглянуть на ваш билет.

Эш достал из бумажника карточку и передал ее вышибале.

– Вашим гостям придется заплатить по фунту с каждого за временное членство. Вы ведь рекомендуете их, не так ли?

Он протянул карточку Эшу, но Лимас перехватил ее. Внимательно рассмотрел, а потом вернул Эшу. Достав два фунта из заднего кармана брюк, Лимас вложил их в руку вышибалы.

– Два фунта, – сказал Лимас, – с гостей.

И, не обращая внимания на возмущенные восклицания Эша, прошел, увлекая за собой остальных, через занавешенные двери в полутьму клубного холла.

– Найди-ка нам, парень, столик, – обернулся он к вышибале. – И принеси бутылочку шотландского виски. Да проследи, чтобы нам никто не мешал.

Вышибала заколебался, но решил не спорить и проводил их вниз по лестнице в ресторан. Спускаясь, они слышали приглушенные звуки оркестра, исполнявшего какую-то невнятную мелодию. Им достался столик в конце зала. Музыкантов было всего двое, а вокруг сцены за столиками по две и по три сидели девицы. Заметив новых гостей, две из них поднялись с места, но великан-вышибала отрицательно покачал головой, Пока не принесли виски, Эш то и дело опасливо поглядывал на Лимаса, а Кифер, казалось, слегка скучал. Официант принес бутылку виски и три бокала, и они молча глядели, как он понемногу наливал в каждый бокал. Лимас отобрал у него бутылку и долил всем троим. После чего перегнулся через стол и спросил Эша:

– А теперь объясните, что все это, черт побери, значит?

– А в чем дело? – кажется, растерялся Эш. – Что вы имеете в виду, Алек?

– В тот день, когда меня выпустили из тюрьмы, вы тащились за мной от самых ворот, – спокойно начал Лимас. – С какой-то дурацкой историей о встрече в Берлине. Вы вернули мне деньги, которых у меня не одалживали. Вы кормили меня роскошными обедами и привезли к себе домой.

– Ну, если все дело в этом... – покраснев, пробормотал Эш.

– Не перебивайте меня, – рявкнул Лимас. – Подержите язык за зубами, пока я не договорю до конца, ясно? Ваш членский билет выписан на имя Мерфи. Это ваше имя?

– Нет, не мое.

– Значит, ваш друг по фамилии Мерфи одолжил вам свой членский билет?

– Нет, по правде говоря, это не так. Я иногда захожу сюда подцепить девку. И вступил в клуб под фальшивым именем.

– Тогда почему ваша квартира зарегистрирована на имя Мерфи? – спросил Лимас.

Тут наконец заговорил Кифер.

– Езжай-ка домой, – сказал он Эшу. – Мы сами разберемся.

На сцене девица исполняла стриптиз – молодая, довольно неряшливого вида, с темным синяком на ляжке. Ее нагота была столь жалкой и тщедушной, что даже не возбуждала – безвкусная и антиэротичная. Она медленно поворачивалась, временами дергая руками и ногами, словно музыка доходила до нее лишь урывками, и не сводила с публики глаз заинтригованного ребенка, внезапно оказавшегося в компании взрослых. Вдруг темп музыки резко ускорился, девица отреагировала на это, как собака на свист, и начала раскачиваться туда-сюда. Сняв на последней ноте бюстгальтер, она подняла его высоко над головой, выставив на всеобщее обозрение тощее тело с тремя нелепыми полосками фольги, болтавшимися на нем, как мишура на осыпавшейся елке.

Стриптиз они посмотрели молча, Лимас и Кифер.

– Вероятно, сейчас вы приметесь уверять меня, что мы с вами видели в Берлине кое-что получше, – сказал в конце концов Лимас, и Кифер заметил, что он все еще в бешенстве.

– Вы, думаю, действительно, видели, – мирно ответил он. – Сам я частенько бывал в Берлине, но, боюсь, ночные клубы не по моей части.

Лимас ничего не сказал на это. – Не подумайте, что я ханжа. Скорее уж прагматик. Если мне нужна женщина, я знаю много способов заполучить ее подешевле, а когда мне хочется потанцевать, нахожу для этого более подходящие места.

Лимас, казалось, не слушал его.

– Может быть, вы все-таки объясните мне, почему этот пидер пристал ко мне? – спросил он.

Кифер кивнул.

– Разумеется. Пристал, потому что я приказал ему.

– Для чего?

– Вы представляете для меня определенный интерес. Я хотел бы сделать вам предложение по части работы – журналистской, разумеется.

Снова пауза.

– Журналистской, – сказал Лимас. – Понятно.

– Я руковожу агентством. Международная служба информации, знаете ли. Мы хорошо платим, очень хорошо, за интересный материал.

– Кто публикует материал?

В голосе Лимаса послышались угрожающие нотки, и на мгновенье, всего на мгновенье, по гладкому лицу Кифера пробежала тень уважительного признания.

– Клиенты международного ранга. У меня есть компаньон в Париже, который размещает большую часть моего материала. Часто я сам не знаю, кто именно публикует. Признаться, – добавил он с обезоруживающей улыбкой, – мне на это наплевать. Они платят и просят приносить еще. Это, Лимас, люди, не привыкшие мелочиться, они платят щедро, они, например, готовы переводить деньги на счета в иностранные банки, где никого не заботят такие пустяки, как подоходный налог.

Лимас ничего не ответил. Он сидел, держа обеими руками бокал и уставясь в него.

"О Господи, – думал он, – они нарушают собственные правила, это уже ни в какие ворота не лезет". Ему пришла в голову дурацкая шутка, бытующая на танцульках: подобное предложение порядочная девушка не может принять до тех пор, пока не поймет, сколько ей заплатят. Тактически, решил он, они действуют совершенно правильно: я сижу в полном дерьме, только что из тюрьмы, сильнейшее неприятие окружающего. Святую невинность я из себя строить не стану и не стану говорить, будто они оскорбили во мне чувства британского джентльмена и патриота.

С другой стороны, они не могут не считаться с практическими препятствиями и затруднениями. Они понимают, что ему, конечно, страшно, ибо британская разведка преследует предателей и перебежчиков, как Господь Бог Каина. И вообще, во всем этом деле есть немалый риск. Они должны учитывать то, что непоследовательность, свойственная человеческой природе, может свести на нет наилучшим образом спланированную операцию; что мошенники, лжецы и преступники способны порой устоять перед любым давлением, тогда как респектабельного джентльмена можно при случае склонить к государственной измене за понюшку табаку".

– Здорово же им приходится платить, – пробормотал он наконец.

Кифер подлил ему виски.

– Они предлагают единовременную выплату в размере пятнадцати тысяч фунтов. Деньги уже переведены на счет Кантонального банка в Берне. Предъявив удостоверяющие личность документы, которыми мои друзья снабдят вас, вы сможете снять деньги со счета. Мои клиенты оставляют за собой право в течение года обратиться к вам за дополнительной информацией за дополнительную плату в пять тысяч фунтов. Они также готовы помочь вам решить любые проблемы по.., ну, скажем, по перемене места жительства, если возникнет необходимость.

– Когда вы хотите получить ответ?

– Немедленно. Вам незачем фиксировать все ваши воспоминания на бумаге. Вы встретитесь с моим клиентом, и он устроит так, что предоставленный вами материал обработают.., литературные "негры".

– Где я должен с ним встретиться?

– Мы полагаем, что для всех будет удобнее встретиться за пределами Соединенного Королевства. Мой клиент предлагает Голландию.

– Но у меня нет заграничного паспорта, – мрачно сказал Лимас.

– Я позволил себе позаботиться об этом, – учтиво заметил Кифер. Ни в его голосе, ни в манере держаться не было и намека на то, что заключается нечто иное, чем обычное деловое соглашение. – Мы летим в Гаагу завтра утром в 9.45. Не поехать ли нам ко мне, чтобы обстоятельно обсудить все детали?

Кифер расплатился, они взяли такси и поехали во вполне приличный район неподалеку от Сент-Джеймс-парка.

Квартира Кифера была дорогой и шикарной, но ее обстановка почему-то наводила на мысль, что все приобретено в крайней спешке. Есть, говорят, в Лондоне такие лавки, где вам продадут книги под цвет обоев и обои под цвет книг. Лимас, не будучи особенно чувствительным к тонкостям такого рода, все же с трудом поверил, что находится на частной квартире, а не в гостиничном номере. Когда Кифер провел его в отведенную комнату (окна которой, кстати, выходили в темный внутренний двор, а не на улицу), Лимас спросил:

– И давно вы тут живете?

– Ах, недавно, – небрежно бросил Кифер. – Всего несколько месяцев.

– Обошлось, верно, недешево. Впрочем, вы, думаю, таких денег стоите.

– Благодарю вас.

В комнате Лимаса на посеребренном подносе стояла бутылка виски и сифон с содовой. Занавешенная дверь в дальнем конце комнаты вела в ванную и клозет.

– Недурное гнездышко. И за все это платит великое государство трудящихся?

– Ну-ка заткнитесь, – рявкнул Кифер и тут же добавил:

– Если я понадоблюсь, вот внутренний телефон. Я ложиться не буду.

– Спасибо, ширинку я и сам расстегнуть сумею, – ответил Лимас.

– Что ж, доброй ночи, – бросил Кифер и вышел.

"Он ведь тоже на пределе", – подумал Лимас.

Лимаса разбудил звонок телефона на ночном столике. Звонил Кифер.

– Шесть утра. Завтрак в половине седьмого.

– Ладно, – буркнул Лимас и повесил трубку. С похмелья у него трещала голова.

Кифер, должно быть, вызвал такси по телефону, потому что ровно в семь в дверь позвонили.

– Вы собрались? – спросил Кифер.

– У меня нет вещей, только зубная щетка и бритва.

– Об этом уже позаботились. А в остальном вы готовы?

– Думаю, что да, – пожал плечами Лимас. – У вас нет сигарет?

– Нет, – ответил Кифер. – Они найдутся в самолете. Поглядите-ка лучше вот на это.

И он протянул Лимасу британский паспорт. Он был выписан на имя Лимаса с его фотографией и проштемпелеван в углу печатью министерства иностранных дел. Паспорт был не новым, но и не слишком потрепанным; Лимас был охарактеризован в нем как клерк, по семейному положению холостой. Взяв его в руки, Лимас впервые чуть занервничал. Это ведь все равно что жениться: как бы дело ни повернулось, назад дороги уже нет.

– А как насчет денег?

– Они вам не понадобятся. Все предусмотрено.

Глава 8

Мираж

Oтро было холодным, легкий туман, липкий и серый, покусывал кожу. Аэропорт напомнил Лимасу дни войны: едва различимые в пелене самолеты терпеливо поджидали свои экипажи, гулкие голоса, внезапный окрик и неуместный тут стук девичьих каблучков по бетону, рев двигателя прямо у тебя над ухом. И повсюду та заговорщицкая атмосфера, которая окутывает людей, поднявшихся до зари, некое чувство превосходства над всеми остальными, не замечающими, как уходит ночь и наступает утро. Экипаж, несущий на себе печать раннего вставания и утреннего холода, обращался с пассажирами с равнодушием солдат, только что вернувшихся с фронта: презренные смертные – это утро не для них.

Кифер снабдил Лимаса багажом, что было очень предусмотрительно, и Лимас оценил это. Пассажиры без багажа бросаются в глаза, что вовсе не входило в планы Кифера. Они отметились у стойки и направились по указателю к паспортному контролю. Но тут случилась нелепая заминка: они пошли не в том направлении, и Кифер наорал на носильщика. Лимас решил, что Кифер нервничает из-за паспорта и совершенно напрасно, потому что, на его взгляд, паспорт был в полном порядке.

Паспорта проверял сравнительно молодой плюгавый мужчина в галстуке, какие носят в разведывательных войсках, и с каким-то загадочным значком на лацкане. У него были рыжие усики и областной говор, наверняка причинявший ему неимоверные страдания.

– Надолго едете, сэр? – спросил он Лимаса.

– На пару недель.

– Будьте внимательны, сэр. Ваш паспорт действителен только до тридцать первого.

– Знаю, – сказал Лимас.

Они вместе прошли в зал ожидания. По дороге Лимас заметил:

– А вам, Кифер, палец в рот не клади.

Тот улыбнулся.

– Мы же не можем позволить, чтобы вы пустились во все тяжкие. Это не входит в условия контракта.

Предстояло ждать еще двадцать минут. Они сели за столик и заказали кофе.

– И приберите-ка здесь, – сказал Кифер официанту, указав на грязные чашки и пепельницы на столе.

– Это сделает уборщица, – ответил официант.

– Я сказал, приберите, – сердито повторил Кифер. – Какая гадость, как можно оставлять на столе грязную посуду!

Официант отвернулся и пошел прочь. Но не к стойке и вовсе не затем, чтобы принести кофе. Кифер побелел от гнева.

– Ради Бога, – пробормотал Лимас, – не стоит так расстраиваться. Жизнь коротка.

– Наглый ублюдок, вот он кто! – бросил Кифер.

– Ладно, ладно, устройте скандал. Момент самый подходящий – они запомнят нас на всю жизнь.

Необходимые формальности в гаагском аэропорту оказались очень просты. Кифер вроде бы снова обрел прежнее хладнокровие. Он выглядел очень оживленным и весело болтал, пока они шли от самолета к таможне. Молодой голландский таможенник небрежно осмотрел их багаж и паспорта и сказал на чудовищном гортанном английском:

– Желаю вам хорошо провести время в Нидерландах.

– Спасибо, – ответил Кифер с излишним подобострастием. – Большое спасибо.

Из таможни они прошли по коридору в зал прилета на другом конце аэровокзала. Кифер направился к главному выходу мимо небольших группок туристов, разглядывающих витрины киосков с духами, фотоаппаратами и фруктами. Когда они прошли через стеклянную вертушку, Лимас позволил себе обернуться. У газетного киоска, углубившись в чтение "Континентал дейли мейл" стоял маленький, похожий на лягушку человечек в очках, вид у него был очень серьезный и озабоченный. Он смахивал на чиновника. Или на кого-то в этом роде.

Машина ожидала их на стоянке. "Фольксваген" с нидерландским номером. За рулем сидела женщина, не обратившая на них никакого внимания. Она вела машину очень медленно, неизменно останавливаясь на желтый свет, и Лимас предположил, что таков был приказ и что за ними следует машина сопровождения. Он посмотрел в боковое зеркальце, пытаясь ее высмотреть, но безуспешно. Правда, он заметил черный "пежо" с номером SD, но после поворота за ними следовал только мебельный фургон. Он неплохо знал Гаагу еще со времен войны и сейчас пытался определить, куда они держат путь. Куда-то, решил он, на северо-запад по направлению к Схевенингу. Вскоре остались позади и городские окраины, и они очутились в каком-то пригороде, застроенном виллами, тянущимися вдоль прибрежных дюн.

Здесь они и остановились. Женщина вышла, оставив их в машине, и позвонила в колокольчик у дверей небольшого кремового цвета бунгало. На железной вывеске у входа бледно-голубой готической вязью было выведено: "Мираж". В окошке белело объявление, что свободных мест нет.

Дверь открыла добродушная толстая женщина, сразу же переведшая взор с женщины-водителя на машину. И тотчас же направилась им навстречу, улыбаясь и лучась радостью. Глядя на нее, Лимас вспомнил свою старую тетушку, которая поколачивала его в детстве за разорванные шнурки.

– Как хорошо, что вы приехали! – воскликнула она. – Мы так рады, так рады!

Она прошла следом за ними в бунгало, впереди шел Кифер, за ним Лимас. Лимас оглянулся на дорогу: метрах в трехстах от них припарковался черный автомобиль, не то "фиат", не то "пежо". Из машины вышел мужчина в плаще.

В холле женщина дружески пожала ему руку.

– Добро пожаловать. Добро пожаловать в "Мираж"! Надеюсь, вы хорошо доехали?

– Превосходно, – ответил Лимас.

– Добирались самолетом или пароходом?

– Мы летели, – сказал Кифер. – На редкость удачный рейс.

Он говорил как владелец авиакомпании.

– Я приготовлю вам завтрак, – сказала женщина. – Отменный завтрак по такому случаю. Чего бы вам хотелось?

– Ах, да ради Бога... – вполголоса сказал Лимас, и в этот миг зазвонил колокольчик.

Женщина быстро удалилась в кухню, а Кифер пошел открывать дверь.

Он был в плаще с кожаными пуговицами. Ростом не выше Лимаса, но, пожалуй, постарше. Лимас решил, что ему лет пятьдесят пять. Лицо жесткое, сероватого оттенка, с глубокими морщинами; вероятно, он был военным. Он протянул руку.

– Меня зовут Петерс. – Пальцы были тонкие с ухоженными ногтями. – Хорошо добрались?

– Да, – поспешно ответил Кифер. – Без всяких осложнений.

– Нам с мистером Лимасом нужно многое обсудить. Не думаю, Сэм, что нам понадобится ваша помощь. Вы можете вернуться в город на "фольксвагене".

Кифер улыбнулся. Лимас заметил, что улыбнулся он с облегчением.

– До свидания, Лимас, – сказал Кифер чуть шутливо. – Удачи вам, старина.

Лимас кивнул, игнорируя протянутую ему на прощание руку.

– До свидания, – повторил Кифер и спокойно вышел из дома.

Лимас пошел вслед за Петерсом в комнаты. На окнах висели тяжелые кружевные гардины, причудливо драпированные. Подоконники были уставлены цветочными горшками с большими кактусами, душистым табаком и каким-то любопытным деревцем с широкими, словно резиновыми листьями. Громоздкая мебель в псевдостаринном стиле. В центре комнаты стоял стол, покрытый ржавого цвета скатертью, больше похожей на ковер, возле стола – два резных кресла. Перед каждым из кресел на столе лежала стопка бумаги и карандаш. Сбоку стояли виски и содовая. Петерс смешал им обоим по стаканчику.

– Послушайте, – внезапно сказал Лимас, – теперь мы можем обходиться без лишних церемоний. Понимаете? Мы оба знаем, о чем идет речь, мы оба профессионалы. Вы получили перебежчика по корыстным мотивам – вам повезло. Только, ради Бога, не делайте вид, будто прониклись ко мне внезапной симпатией.

Он, казалось, был на грани нервного срыва и сомневался, сможет ли на ней удержаться.

Петерс кивнул.

– Кифер сказал мне, что вы человек гордый, – бесстрастно заметил Петерс. А потом без улыбки добавил:

– В конце концов, с чего бы иначе вы стали бросаться на бакалейщика?

Лимасу показалось, что Петерс русский, хотя он не мог бы дать стопроцентной гарантии. Его английский был почти безупречен, ему были присущи спокойствие и манеры человека, давно привыкшего к цивилизованному обращению.

Они сели за стол.

– Кифер сообщил вам, сколько я намерен заплатить?

– Да. Пятнадцать тысяч фунтов в Бернском банке.

– Совершенно верно.

– Он сказал, что у вас могут быть дополнительные вопросы в течение года, сказал Лимас. – И тогда, если я окажусь под рукой, вы заплатите еще пять тысяч.

Петерс кивнул.

– Я не согласен на такие условия, – продолжал Лимас. – Вы не хуже меня понимаете, что так дело не пойдет. Я хочу получить пятнадцать тысяч и смыться. Ваши молодчики не больно-то церемонятся с перебежчиками – наши тоже. Я не намерен просиживать штаны в Швейцарии, пока вы будете вылавливать одну мою сеть за другой. У нас тоже не дураки работают, они мигом сообразят, с кого за это спросить. Насколько мы с вами можем судить, они уже взяли нас на заметку.

Петерс кивнул.

– Вы могли бы, конечно, перебраться в какое-нибудь место понадежнее.

– За "железный занавес"?

– Да.

Лимас лишь покачал головой и продолжал:

– Я полагаю, вам понадобятся дня три на предварительное дознание. А затем вы вернетесь и потребуете более детального отчета.

– В этом нет необходимости.

Лимас с интересом взглянул на Петерса.

– Ага, понятно. Вы специалист. Значит, в игру вступил московский центр?

Петерс молчал и только смотрел на Лимаса, пристально вглядываясь в него. Наконец он взял карандаш и сказал:

– Начнем с вашей работы во время войны.

– Как прикажете, – пожал плечами Лимас.

– Значит, начнем с войны. Рассказывайте.

– Я был призван в инженерные войска в 1939 году. И уже прошел спецподготовку, когда поступило извещение о приглашении людей со знанием иностранного языка на особую службу за границей. Я знал немецкий и голландский и неплохо говорил по-французски. Солдатчиной я был сыт по горло – и я записался. Я хорошо знал Голландию: у моего отца было агентство по продаже станков в Лейдене, я прожил там девять лет. Для начала я прошел обычную проверку, а потом меня определили в школу в окрестностях Оксфорда, где обучили всей нашей рутине.

– Кто заведовал школой?

– Тогда я и сам этого не знал. Потом познакомился со Стид-Эспри и оксфордским профессором по фамилии Филдинг. Они-то и заведовали. В сорок первом меня забросили в Голландию, и я пробыл там почти два года. В те дни мы теряли агентов раньше, чем успевали завербовать новых, – это была просто мясорубка. Голландия – поганая страна для такого рода работы, тут практически нет малонаселенной сельской местности, негде устроить лежбище и разместить радиопередатчик. Вечно в пути, вечно в бегах. Это жутко выматывало. Я выбрался отсюда в сорок третьем и провел пару месяцев в Англии, потом меня перекинули в Норвегию, по сравнению с Голландией это было просто загородной прогулкой. В сорок пятом меня уволили в запас, и я вернулся в Голландию, чтобы попытаться возобновить отцовское дело. Ничего путного из этого не вышло, поэтому я вступил в долю к одному старинному приятелю, державшему в Бристоле бюро путешествий. Через восемнадцать месяцев мы обанкротились. И тут совершенно неожиданно я получаю письмо из департамента с вопросом, не угодно ли мне вернуться на службу. Тогда мне казалось, что с меня довольно, и я ответил, что должен подумать, а сам снял коттедж на Анди Айленд. Там я просидел с год, потом мне и это обрыдло, и я написал им, что согласен. Осенью сорок девятого я вернулся на службу. Конечно, стаж у меня был прерван – урезанная пенсия и всякая такая чертовщина. Вы успеваете записывать?

– Пока успеваю, – ответил Петерс и налил себе еще виски. – Разумеется, впоследствии мы обсудим все более детально с именами и датами.

В дверь постучали, и женщина принесла им завтрак – огромное количество холодного мяса, хлеб и суп. Петерс отложил в сторону записи, и они позавтракали в молчании. Дознание началось.

Остатки завтрака были убраны из комнаты.

– Итак, вы вернулись в Цирк, – сказал Петерс.

– Да. Какое-то время я сидел на канцелярской работе, составлял отчеты, давал предполагаемую оценку военной мощи стран Востока, прослеживал цепочки связей и всякое такое.

– В каком отделе?

– Сателлиты-Четыре. Я был там с февраля пятидесятого по май пятьдесят первого.

– С кем вы работали?

– С Петером Гийомом, Брайаном де Греем и Джорджем Смайли. Смайли ушел от нас в начале пятьдесят первого и перешел в контрразведку. В мае пятьдесят первого меня направили в Берлин в качестве ЗИР – заместителя инспектора района. Это означало, что ко мне перешла вся оперативная работа.

– Кто был у вас под началом?

Петерс быстро записывал. Лимас решил, что тот владеет какой-то разновидностью стенографии.

– Хэккет, Сарроу и Де Йонг. Де Йонг погиб в дорожной катастрофе в пятьдесят девятом. Мы предполагали, что это было убийство, но доказать ничего не могли. У каждого была своя агентурная сеть, а я был начальником над всеми. Вам нужны детали? – сухо спросил он.

– Разумеется, но позже. Продолжайте.

– В конце пятьдесят четвертого нам удалось наконец подцепить на крючок в Берлине крупную рыбу: Фрица Фегера, второе лицо в министерстве обороны ГДР. До той поры нам нечем было похвастаться, но с ноября пятьдесят четвертого у нас появился Фриц. Он продержался почти два года, а затем вдруг исчез, и больше мы о нем ничего не слышали. Вроде бы умер в тюрьме. Прошло еще целых три года, прежде чем нам удалось подыскать ему достойную замену. В пятьдесят девятом появился Карл Римек. Карл был в президиуме СЕПГ. Он был лучшим из всех агентов, с какими мне когда-либо доводилось работать.

– Его уже нет в живых, – отметил Петерс.

По лицу Лимаса пробежала тень стыда.

– Я был там, когда его застрелили, – пробормотал он. – У него была любовница, перебежавшая на Запад как раз перед его гибелью. Он рассказывал ей все, она знала всю его агентуру. Ничего удивительного, что он провалился.

– К берлинским делам мы вернемся позже. Скажите-ка мне вот что. После смерти Карла вы улетели в Лондон. Вы там и оставались, пока вас не уволили.

– Ну, это было совсем недолго. Да, там и оставался.

– А что за работу вам дали в Лондоне?

– Расчетный отдел: надзор за выплатой жалования агентам, заграничные выплаты на оперативные цели. С этим мог бы управиться и ребенок. Мы получали указания и подписывали бланки. Иногда устраивали проверку надежности.

– Вы были связаны с агентами напрямую?

– Нет, каким образом? Резидент в какой-либо конкретной стране требовал денег. Вышестоящая инстанция ставила на его запросе свое "добро" и передавала его нам, чтобы мы осуществили платеж. В большинстве случаев мы переводили деньги в соответствующий банк, где резидент мог бы получить их и передать агенту.

– Как проходили в документах агенты? Под кличками?

– Под цифровыми обозначениями. В Цирке их называют комбинациями. Каждой агентурной сети дается своя комбинация, каждый агент обозначался подстрочным индексом. Комбинация Карла была 8-А дробь 1.

Лимас покрылся потом. Петерс хладнокровно разглядывал его, прикидывая его силу – силу профессионального игрока. На сколько тянет Лимас? Что способно сломить его, а что – привлечь или напугать? Что он ненавидит, а главное – что знает? Не придержит ли он свой главный козырь, стремясь продать его подороже? Это Петерс считал маловероятным: Лимас слишком был выбит из равновесия, чтобы блефовать или жульничать. Он поставил на карту самого себя: свою судьбу, убеждения – и, поставив, предал их. Петерс сталкивался с этим и раньше. Он сталкивался с этим даже в таких людях, которые претерпевали полный идеологический перелом, которые в часы ночных размышлений сумели выковать для себя новую веру и в полном одиночестве, опираясь лишь на внутреннюю силу своих новых убеждений, предавали свое призвание, свою семью и свою родину. И даже они, исполненные новых надежд и видящие перед собой новую цель, с трудом выносили клеймо предательства, даже они боролись с почти физической боязнью рассказать то, о чем, как их учили, нельзя говорить ни при каких условиях. Подобно вероотступникам, которым все равно страшно сжигать крест, они метались между подсознанием и сознанием, и Петерс, зараженный такой же полярностью, должен был даровать им утешение и обуздать их гордыню. Смысл этой ситуации отлично понимали они оба, а потому Лимас изо всех сил противился установлению чисто человеческого контакта с Петерсом, ибо этого не допускала его гордость. Петерс понимал, что именно по этой причине Лимас может и солгать. Солгать скорей всего по оплошности, но солгать и из-за собственной гордыни, от подспудной враждебности или извращенной сущности самого шпионского ремесла. И Петерсу предстоит разоблачить его ложь. Он знал также, что сам профессионализм Лимаса может сработать против его собственных интересов, потому что он станет отбирать и подбирать факты там, где Петерсу не нужны ни отбор, ни подбор. Лимас попытается предугадать тот тип дознания, который нужен Петерсу, и, поступая так, возможно, упустит из виду какую-нибудь крупицу информации, которая, не исключено, окажется жизненно важной для Петерса. А вдобавок ко всему Лимас выказывал признаки капризного тщеславия, свойственного забулдыгам.

– Пожалуй, – сказал Петерс, – мы сейчас более детально займемся вашей работой в Берлине. Итак, с мая пятьдесят первого по март шестьдесят первого. Налейте себе еще.

Лимас смотрел, как Петерс достает сигарету из пачки на столе и закуривает. Он отметил две вещи: во-первых, Петерс был левшой, и, во-вторых, он снова зажег сигарету с того конца, где была марка, чтобы та поскорее сгорела. Этот жест понравился Лимасу: он свидетельствовал о том, что Петерс, как и он сам, бывал в переделках.