Текст книги "Шпион, пришедший с холода. Война в Зазеркалье (сборник)"

Автор книги: Джон Ле Карре

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

10
День третий

Петерс не вернулся ни позже в тот же день, ни назавтра утром. Лимас торчал в четырех стенах, с нарастающим раздражением ожидая хоть каких-то сообщений, но их не поступало. Он обратился к хозяйке дома, но та лишь улыбнулась в ответ, пожав своими полными округлыми плечами. На следующее утро около одиннадцати часов он решил прогуляться по берегу, купил сигарет и с тоской смотрел на море.

У полосы прибоя на пляже стояла девочка и кидала кусочки хлеба чайкам. Он видел только ее спину. Морской ветер играл длинными черными волосами и раздувал пальто, отчего ее фигура напоминала лук, нацеленный в сторону воды. И именно в этот момент он осознал, как много дала ему Лиз: нечто, к чему он должен вернуться и вновь обрести, если ему только удастся добраться до Англии. Это было умение дорожить незначительными на первый взгляд вещами, вера в реальность нормальной, обыкновенной жизни; простота, с которой можно было положить в бумажный пакет кусок хлеба, отправиться к морю и кормить чаек. Уважение к обыденности, которое ему прежде попросту не доводилось испытывать, да и обстоятельства не позволяли, – будь то хлеб для птиц или любовь. Ему необходимо вернуться и снова найти это. Вернее, позволить Лиз опять подарить ему это. Неделя, быть может, две – и он вернется домой. Шеф сказал, что ему позволят оставить себе все, что он получит, а значит, денег хватит. С пятнадцатью тысячами фунтов, выходным пособием и пенсией из Цирка человек, как выразился бы Шеф, может себе позволить вернуться с холода.

Лимас сделал круг и позвонил в дверь бунгало только без четверти двенадцать. Хозяйка молча впустила его, но он, едва войдя в комнату в задней части дома, услышал, как она сняла трубку телефона и набрала номер. Говорила она всего несколько секунд. В половине первого принесла ему обед и, к его радости, английские газеты, которые он с удовольствием просматривал до трех часов. Лимас обычно не читал ничего, но на этот раз изучал газетные строки медленно и внимательно. Он запоминал детали вроде имен и мест, где жили люди, о которых говорилось даже в самых мелких заметках, и делал это почти бессознательно, словно придумал игру для тренировки памяти, и она полностью увлекла его.

В три часа прибыл Петерс, и стоило Лимасу увидеть его, как он понял: что-то произошло. Они не сели за стол, Петерс даже не снял своего макинтоша.

– У меня для вас дурные вести, – сказал он. – В Англии вы объявлены в розыск. Я услышал об этом сегодня утром. Они установили наблюдение во всех портах.

– В чем меня обвиняют? – спросил Лимас хладнокровно.

– Формально в нарушении правил условно-досрочного освобождения. Вы не явились для регистрации в полицейский участок в положенное время.

– А в действительности?

– По слухам, за действия, противоречащие закону о сохранении государственной тайны, подписку о соблюдении которого вы давали. Ваши фотографии будут опубликованы во всех лондонских вечерних газетах, хотя пока не ясно, какими текстами их сопроводят.

Лимас замер на месте.

Это дело рук Шефа. Именно он инициировал розыск. Другого объяснения быть не могло. Даже если они взяли Эйша и Кивера и те все разболтали, в розыск объявить его могли только с санкции Шефа. «На все про все потребуется пара недель, – заверял он. – Я предполагаю, что вас увезут куда-нибудь для детальных допросов – может быть, даже за границу. Но двух недель окажется более чем достаточно. Дальше события начнут развиваться сами по себе. Вам просто придется лечь здесь на дно, пока запущенная вами химическая реакция не закончится. Но вы, как я понимаю, ничего не имеете против. Мною дано указание оставить вас в числе оперативных сотрудников до того момента, когда Мундт будет уничтожен. Это показалось мне справедливым решением вопроса».

А теперь такое!

Это не было частью их уговора, возникли совершенно непредвиденные обстоятельства. Что, черт возьми, ему делать в новых условиях? Если выйти из игры сейчас, отказаться от дальнейшего сотрудничества с Петерсом, вся задуманная операция будет сорвана. Конечно, существовала вероятность, что Петерс лгал, что это была всего лишь проверка, и тогда тем более стоило соглашаться на продолжение работы с ним. Да, но если он согласится и отправится с ним на восток – в Польшу, Чехословакию или бог знает куда еще, – то у них не останется ни малейшей причины отпускать его назад. Более того, как преступник, находящийся в розыске на Западе, Лимас едва ли сможет придумать разумное объяснение, почему он хочет вернуться.

Нет, за этим стоит Шеф – на этот счет сомнений у него не оставалось. Уж слишком щедрыми были предложенные условия. Почему он не понял этого с самого начала? В Цирке не разбрасывались такими суммами, за исключением тех случаев, когда сотрудник шел на смертельный риск. Подобные деньги служили компенсацией за опасность, о которой Шеф предпочел не распространяться. Само по себе обещанное вознаграждение могло послужить предостережением, но Лимас не разглядел и не услышал его.

– Но как, чтобы им гореть в аду, они обо всем узнали? – тихо спросил он. А потом, словно его только что осенило, сказал: – Конечно, ваш приятель Эйш мог им настучать или тот же Кивер…

– Возможно, – отозвался Петерс. – Вы, как и я, знаете, что такое вполне вероятно. При нашей работе ни в чем и ни в ком невозможно быть до конца уверенным. Но факт остается фактом, – добавил он уже с некоторым нетерпением в голосе. – Вас теперь будут искать в каждой из стран Западной Европы.

Но Лимас словно не слышал его.

– Я теперь у вас на крючке, верно, Петерс? – продолжал он. – Ваши люди животы надорвут от смеха. Если только не они сами подложили мне эту свинью, а?

– Вы преувеличиваете наши возможности, – угрюмо произнес Петерс.

– Тогда зачем было следить за мной? Объясните хотя бы это. Утром я вышел прогуляться, и двое мужчин в коричневых костюмах, держась друг от друга на дистанции ярдов в двадцать, следовали за мной всю дорогу. А как только я вернулся, хозяйка тут же поспешила сообщить о моем появлении вам.

– Давайте придерживаться только того, что нам известно наверняка, – вместо ответа предложил Петерс. – Каким образом власти вашей страны все про вас узнали, в данный момент не представляет для меня особого интереса. Важно лишь то, что узнали.

– Вы, случайно, не захватили с собой первых выпусков вечерних лондонских газет?

– Нет, конечно. Сюда они не доходят. Мы просто получили телеграмму из Лондона.

– Это вранье. Мне прекрасно известно, что ваш аппарат может принимать только телеграммы из Центра.

– На столь крайний случай было получено разрешение на связь между двумя региональными аппаратами, – злобно парировал Петерс.

– Вот, значит, как, – сказал Лимас с кривой усмешкой. – Вы, стало быть, крупная шишка. Или, – его снова словно бы осенило, – Центр сам руководит операцией. Угадал?

Этот вопрос Петерс не удостоил ответом.

– Альтернатива вам понятна. Или вы разрешаете нам позаботиться о вас, организовать безопасный уход, или остаетесь предоставленным самому себе, что приведет к очень быстрому аресту. У вас нет паспорта на другую фамилию, нет денег, нет вообще ничего. Даже ваш подлинный британский паспорт через десять дней станет недействительным.

– Но есть и третий вариант. Вы снабжаете меня швейцарским паспортом, даете денег и отпускаете. Тогда я смогу позаботиться о себе.

– Боюсь, это сочтут нежелательным.

– Вы хотите сказать, что не закончили допросы? И пока не закончите, моя ценность для вас не исчерпана?

– Да, положение примерно таково.

– И что вы сделаете со мной, когда все завершится?

Петерс усмехнулся.

– А чего бы вам хотелось?

– Смены личности. Возможно, паспорт одной из скандинавских стран. Обещанные деньги.

– Уж очень стандартно, – заметил Петерс, – но я запрошу свое руководство. Так вы едете со мной?

Лимас помолчал в нерешительности, потом спросил:

– А если откажусь, как вы поступите? В конце концов я могу много чего о вас порассказать.

– Ваши истории гроша ломаного не стоят без доказательств. Меня здесь не будет уже сегодня. А Эйш и Кивер… – Он пожал плечами. – Кого они могут заинтересовать?

Лимас подошел к окну. Начинался шторм. Он смотрел, как чайки кружат на фоне почерневшего неба. Девочки не было.

– Хорошо, – сказал он наконец. – Действуйте.

– Самолетов в Восточную Европу теперь не будет до завтра. А вот в Берлин есть рейс через час. Мы должны успеть на него. Придется поторопиться. Время поджимает.

Пассивная роль, выпавшая на долю Лимаса тем вечером, позволила ему еще раз в полной мере оценить неброскую эффективность и организаторские таланты Петерса. Паспорт для него заготовили заранее – Центр предвидел даже такую ситуацию. Он был выдан на имя Александра Туайта, владельца туристического агентства, и в нем почти не осталось места от многочисленных виз и пограничных штампов – потрепанный, захватанный чужими пальцами паспорт профессионального путешественника. Голландский офицер бросил на него небрежный взгляд и поставил еще одну печать. Петерс стоял в очереди на контроль человека через три за Лимасом, и формальности, казалось, не интересовали его вообще.

Лимас вошел в зал вылета и сразу заметил книжный киоск. На стойке был выложен набор газет из разных стран мира: «Фигаро», «Монд», «Нойе цюрихер цайтунг», «Ди вельт» наряду с десятком британских газет и журналов. Пока он всматривался в названия, к стойке подошла девушка-продавец и выложила на свободную полку номер «Ивнинг стэндард». Лимас бросился к киоску и схватил газету.

– Сколько с меня? – спросил он, но, сунув руку в карман брюк, вспомнил, что у него вообще нет голландских денег.

– Тридцать центов, – ответила девушка. Она была довольно-таки хорошенькая, темноволосая и приветливая.

– Но у меня есть только два английских шиллинга. Это примерно гульден. Могу я заплатить ими?

– Да, разумеется, – ответила она.

Лимас отдал ей монету и оглянулся: Петерс еще не прошел паспортный контроль и стоял спиной к нему. Не колеблясь ни секунды, Лимас направился прямиком в мужской туалет. Там он быстро, но предельно внимательно просмотрел каждую полосу газеты, швырнул их в урну для мусора и вернулся в зал ожидания. Все оказалось правдой: газета опубликовала его снимок с коротким текстом. «Интересно, заметит ли это Лиз?» – думал он, медленно идя по проходу для пассажиров. Через десять минут они уже сидели в самолете, вылетавшем в Берлин через Гамбург. И впервые с того момента, когда все это началось, Лимасу стало по-настоящему страшно.

11
Друзья Алека

В тот же вечер Лиз навестили двое мужчин.

Квартирка Лиз Голд располагалась в доме у северной оконечности Бэйсуотера. В ней стояли две односпальные кровати и работал газовый камин – довольно симпатичный, в пепельно-серых тонах, который шипел, как современные приборы, а не булькал, подобно старым моделям. Она порой смотрела на огонь, когда у нее бывал Лимас, и только камин освещал почти погруженную во мрак комнату. Он ложился на кровать, на ее кровать, что располагалась дальше от двери, а она садилась рядом и целовала его или смотрела на газовую горелку, прижавшись щекой к его щеке. Сейчас она уже боялась думать о нем слишком часто, потому что забыла, как он выглядел, и потому разрешала себе лишь мимолетные мысли, в которых видела его смутно и как бы издалека. И тогда к ней могло вдруг прийти настоящее воспоминание – какая-нибудь мелочь, которую он сделал или о которой говорил; как он смотрел на нее или, что бывало гораздо чаще, как не обращал на нее внимания вообще. Весь ужас заключался в том, что у нее не осталось на память о нем ничего – ни фотографии, ни хоть какой-то вещицы, ровным счетом ничего. Даже ни одного общего друга – только мисс Крэйл из библиотеки, чья ненависть к нему была полностью удовлетворена его внезапным исчезновением. Однажды Лиз ходила в дом, где он жил, и повстречалась с хозяином. Она сама не смогла бы объяснить, зачем это сделала, но набралась храбрости и пошла. Домовладелец отзывался об Алеке очень тепло: мистер Лимас вносил плату аккуратно, как истинный джентльмен, до самого конца. Правда, потом образовался небольшой должок за пару недель, но приехал приятель мистера Лимаса и полностью рассчитался без лишних вопросов или споров. Лично он, квартирный хозяин, всегда говорил и любому готов подтвердить, что мистер Лимас – человек порядочный. Причем, заметьте, никаких супер-пупер школ он не заканчивал, не важничал, но вел себя, как благородный. Иногда, конечно, на него нападала тоска, и он выпивал больше, чем полезно для здоровья, но дома всегда вел себя прилично. А тот его дружок, который заходил, – маленький такой, в очках и с виду застенчивый, – так он прямо сказал: мистер Лимас, сказал, особенно настаивал, чтобы дела с его квартплатой непременно уладили. Вот как! И если он после этого не джентльмен, тогда квартирный хозяин вообще, стало быть, никогда с джентльменами не встречался. Уж где он брал деньги, одному богу известно, но мистер Лимас был человек хороший, это точно. А если он подрался с тем торговцем, то бишь Фордом, так этому гаду многие мечтали рыло начистить еще со времен войны. Комната? А что комната? Ее, конечно, пришлось сдать другому жильцу. Там поселился один приезжий из Кореи через два дня после того, как мистера Лимаса забрала полиция.

Скорее всего именно из-за него Лиз продолжала работать в библиотеке – потому что там он все еще продолжал незримо присутствовать: лестница, полки, книги, карточки и формуляры – все это были вещи, ему знакомые, к которым он прикасался, и, кто знает, однажды мог вернуться. Хотя он сказал, что не вернется никогда, она ему не поверила. Как не смогла бы поверить больному, утверждавшему, что он уже никогда не поправится. Между прочим, мисс Крэйл тоже была уверена в его неизбежном возвращении: совершенно неожиданно вскрылась недоплата ему жалованья за неделю, и ее выводила из себя мысль о том, что монстр, каким она его воспринимала, повел себя вопреки правилам, предписанным всем чудовищам, и не явился, чтобы забрать ему причитающееся. После того как Лимас пропал, Лиз постоянно терзалась вопросом: зачем он избил мистера Форда? Ей был известен его необузданный темперамент, но здесь причиной послужило что-то другое. Алек явно готовился совершить этот поступок, как только полностью выздоровеет. Поэтому он накануне и попрощался с ней, почему еще? Он знал, что изобьет мистера Форда на следующий день. Она отказывалась принять единственное другое рациональное объяснение – что он попросту устал от нее и решил расстаться, а днем позже, все еще в расстроенных чувствах, не справился с эмоциональным напряжением, не выдержал хамства мистера Форда и ударил его. Она ведь знала, видела с самого начала, что Алек должен совершить что-то. Он чуть ли не прямо говорил ей об этом. Но что именно, она и предположить не могла.

Поначалу она решила, что его ссора с мистером Фордом возникла по какому-то старому поводу, на почве взаимной ненависти, уходящей корнями в прошлое и связанной, быть может, с бывшей девушкой Алека или с его семьей. Но достаточно было увидеть мистера Форда, чтобы подобные предположения показались смехотворными. Это был типичный мелкий буржуа – осторожный, но самодовольный и злобный. И к тому же, если Алек и вынашивал планы вендетты против мистера Форда, зачем он напал на него в субботу, когда так много народа отправляется за покупками и рядом оказалось столько свидетелей?

Они обсудили происшествие на собрании местной коммунистической ячейки. Джордж Хэнби, ответственный за сбор партийных взносов, случайно проходил мимо той лавки, когда все случилось. Сам он почти ничего не разглядел из-за густой толпы зевак, но разговаривал с парнем, который видел все. На Хэнби это произвело такое сильное впечатление, что он позвонил в «Уоркер»<sup>[14]14
  Имеется в виду газета «Дейли уоркер» – в то время орган компартии Великобритании, предшественница «Морнинг стар».


[Закрыть]</sup>, и они прислали корреспондента на заседание суда. Вот почему «Уоркер» оказался одним из немногих изданий, посвятивших теме половину центрального разворота. «Это был прямой протест, спонтанная вспышка социальной вражды и ненависти к правящим классам», – писал репортер «Уоркера». Тот человек, с которым разговаривал Хэнби (обыкновенный гражданин в очках, по всей видимости, рядовой служащий), рассказал, что все произошло совершенно внезапно, и для Хэнби это послужило лишним подтверждением того, из какого легковоспламеняющегося материала была выстроена капиталистическая система. Лиз молча слушала разглагольствования Хэнби. Никто из товарищей, конечно же, не знал о ее связи с Лимасом. И она вдруг поняла, что ненавидит Джорджа Хэнби. Это был самодовольный мужчина с грязными мыслями, который постоянно пялился на нее и при случае пытался лапать.

А потом приехали эти двое.

Ей сразу показалось, что они не похожи на обыкновенных полицейских: выглядели слишком интеллигентно, а на их небольшом черном автомобиле стояла сложного вида антенна. Один из них был низкорослым толстячком в очках и странной, хотя и дорогой одежде. Он производил впечатление человека доброго, но немного нервного, и Лиз с первых минут прониклась к нему безотчетным доверием. Второй выглядел более подтянутым, но не щеголеватым – с виду совсем еще молодой, хотя, как она подозревала, ему было лет около сорока. Они представились офицерами особого отдела и предъявили закатанные в пластик удостоверения с фотографиями. Говорил главным образом толстячок.

– Насколько мне известно, вы поддерживали дружеские отношения с Алеком Лимасом, – начал он.

Ей хотелось рассердиться, но этот пухлый мужчина был столь серьезен, что злиться на него казалось глупостью.

– Да, – ответила она. – А как вы об этом узнали?

– Совершенно случайно и буквально накануне. Когда человека сажают… Помещают в тюрьму, его просят указать ближайшего родственника. Лимас сначала заявил, что у него нет близких, но, как выяснилось, это была неправда. Тогда его спросили, кого им информировать, если в тюрьме с ним случится какое-то несчастье. И он назвал вас.

– Теперь понятно.

– Кто-то еще знает о вашей с ним дружбе?

– Нет.

– Вы присутствовали на суде?

– Нет.

– Вам не звонили репортеры, люди, которым он задолжал деньги, или кто-нибудь другой?

– Нет. Я же вам сказала. Больше никто не знал. Даже мои родители. Никто. Конечно, мы работали вместе в библиотеке литературы, принадлежащей лаборатории экстрасенсорных исследований, но и об этом известно только мисс Крэйл, заведующей. А я сомневаюсь, чтобы она догадывалась о связи между нами. Она вообще со странностями, – добавила Лиз.

Маленький человек некоторое время очень серьезно смотрел на нее, а потом спросил:

– Вы удивились, когда мистер Лимас избил мистера Форда?

– Да, конечно.

– Почему, как вы считаете, он сделал это?

– Не знаю. Наверное, потому, что Форд отказал ему в кредите на товары. Но мне показалось, что Алек решился на все заранее. – Она сразу поймала себя на мысли, что сболтнула лишнее, но ей очень хотелось хоть с кем-то поговорить обо всем. Ей было очень одиноко, и она не видела в этом большого вреда. – В ту ночь, в ночь накануне событий, мы с ним разговаривали. Мы ужинали вместе, и это получился особый ужин. Алек настоял на нем, и я поняла, что это будет наша с ним последняя ночь. Он где-то достал бутылку красного вина, но оно мне не очень понравилось. Почти все выпил сам Алек. А потом я спросила: «Мы с тобой прощаемся?» – хотела убедиться, что это конец.

– И что же он ответил?

– Сказал, что ему предстоит важное дело. Но я ничего толком не поняла.

Воцарилось долгое молчание, и маленький человечек выглядел еще более встревоженным. Наконец он спросил:

– Вы ему поверили?

– Не знаю. – Ей внезапно стало страшно за Алека, хотя она не понимала причин. Мужчина задал еще один вопрос:

– Лимас был женат, и у него остались двое детей. Он вам рассказывал об этом?

Лиз промолчала.

– Но, несмотря на это, именно вас он указал как самого близкого человека. Вы хотя бы догадываетесь почему?

Казалось, толстячка смутил собственный вопрос. Он смотрел на свои пухлые руки, которые держал стиснутыми на коленях. Лиз тоже покраснела.

– Я любила его, – ответила она.

– А он? Он любил вас?

– Возможно. Я не знаю.

– И вы все еще его любите?

– Да.

– Он обещал, что когда-нибудь вернется? – спросил тот, что был помоложе.

– Нет.

– Но он тем не менее сказал вам «До свидания»? – быстро задал вопрос его напарник. – Или он сказал вам «Прощай»?

Маленький человек повторил свой вопрос медленно и с доброй интонацией в голосе.

– С ним больше ничего не случится, я обещаю. Но мы хотели бы помочь ему, и, если у вас есть догадки, почему он ударил Форда, любые предположения, основанные на том, что он вам говорил, о чем мог случайно обмолвиться, тогда ради его блага расскажите нам об этом.

Лиз покачала головой.

– Пожалуйста, уходите, – сказала она. – Прошу, не надо больше задавать мне никаких вопросов. Пожалуйста, уходите сейчас же.

Подойдя к двери, тот, что был постарше, помялся, а потом достал из бумажника визитную карточку и положил ее на столик так осторожно, словно она могла наделать много шума.

– Если вам понадобится помощь, если узнаете что-то об Алеке или… Словом, позвоните мне, – сказал он. – Вы сделаете это?

– Кто вы такой?

– Я – друг Алека Лимаса.

Он снова замолчал в нерешительности.

– Есть еще кое-что, – произнес он наконец, – один последний вопрос. Алек знал, что вы член… Словом, он знал, что вы состоите в компартии?

– Да, – ответила она с безнадежностью в голосе. – Я сказала ему об этом.

– А ваши товарищи по партии знали о вас и Алеке?

– Я же вам говорила. О нас не знал никто. – Страшно побледнев, она вдруг выкрикнула: – Где он? Скажите мне, где он?! Почему вы не хотите мне сказать, что с ним? Разве вы не видите – я могла бы ему помочь, я бы ухаживала за ним, даже… Даже если он сошел с ума. Мне все равно, клянусь, для меня это не имеет значения… Я писала ему в тюрьму. Понимаю, не следовало этого делать. Просто хотела дать ему знать, что он может вернуться в любое время. Я всегда буду ждать его…

Она больше не могла говорить и лишь всхлипывала, стоя в центре комнаты, спрятав в ладонях искаженное горем лицо. Маленький человечек наблюдал за ней.

– Алек уехал за границу, – произнес он тихо. – Мы точно не знаем, куда именно. И он не сумасшедший. Но только ему не следовало говорить вам так много. Право, жаль, что он это сделал.

Более молодой добавил:

– Мы позаботимся о вас. Поможем деньгами и всем, что понадобится.

– Кто вы такие? – снова спросила Лиз.

– Друзья Алека, – повторил молодой. – Старые друзья.

Она слышала, как они почти бесшумно спустились по лестнице и вышли на улицу. Из окна было видно, как их небольшая черная машина отъехала в сторону парка.

Потом она вспомнила о визитной карточке. Подошла к столику, взяла ее и поднесла к свету. Это была дорогая визитка, какую не мог бы себе позволить простой полицейский, подумала она. Гравированная. Перед именем ни звания, ни адреса полицейского участка, ничего. Просто «Мистер»… И где это видано, чтобы полисмен жил в Челси?

«Мистер Джордж Смайли. Челси, Байуотер-стрит, дом 9». И номер телефона внизу.

Все это было очень странно.