Текст книги "Инспектор Вест [Инспектор Вест в затруднении. Триумф инспектора Веста. Трепещи, Лондон. Инспектор Вест и Принц]"

Автор книги: Джон Кризи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 41 страниц)

Инспектор Вест и Принц
(Пер. с англ. Т. Печурко)

I
Террорист

Будущий убийца, крошечный карлик – его было совершенно невозможно различить в толпе детей, – находился в самых первых рядах зевак, запрудивших соборную площадь Милана. И одежонка на нем была соответствующая: детская линялая лимонно-желтая рубашка с огромной дырой на плече, коротенькие штанишки цвета хаки, не доходившие до колен, плотно облегающая кепочка с пуговкой на макушке натянута на одно ухо. Из-под нее выбивались на лобик нечесаные соломенные волосы. Если не считать, что руки и ступни у него были покрупнее детских, выглядел он вполне адекватно: ни огромной головы, ни мощного торса, столь характерного для лилипутов.

Карлик стоял совершенно неподвижно. Зато окружавшие его ребята ни минуты не оставались в покое, они забавлялись флажками, сделанными из цветной бумаги, прикрепленной к обыкновенным палочкам или кускам проволоки, грызли конфеты, передразнивали солдат, шеренгой вытянувшихся вдоль дороги, играли в пыли на самом солнцепеке.

Толпа беспокойно шевелилась, ибо стояла невыносимая жара. Всю Европу охватила засуха. А в Северной Италии солнце, кажется вознамерилось высушить и саму жизнь из городов.

Лошади грызли удила и рыли копытами раскаленную землю.

Солдаты и полицейские, облаченные в парадную форму, чувствовали, что буквально плавятся. То тут, то там кто-то из них терял сознание. Иногда то же самое происходило в толпе, тогда она размыкалась, пропуская несчастного под благодатную тень огромной галереи. Колоннада защищала от воздействия прямых солнечных лучей, но зато стоящих там людей охватывала мучительная духота. Когда человек выдыхал воздух, казалось – отворяется раскаленная печь.

Будущий убийца избрал такую позицию, что процессия должна была быть ему видна вся как на ладони. Он как бы невзначай дотронулся до кармана и почувствовал гладкую теплую поверхность маленького автоматического пистолета. Выражение его лица не изменилось. Пожалуй, это было самой примечательной чертой карлика: наружность ребенка и выдержка зрелого мужчины.

Где-то далеко раздались ликующие крики. Толпа на площади, доныне притихшая, сразу же оживилась.

Возле портика, прислонясь спиной к одной из колонн, стоял какой-то англичанин, возвышаясь над толпой на целую голову. Повернувшись к светловолосой девушке, находившейся рядом с ним, он коротко бросил:

– Это уже похоже на дело!

– Надеюсь, – пробормотала девушка, – у меня уже нет сил тут стоять.

Он посмотрел на нее с участием и даже некоторым испугом.

– Неужели? До того перегрелись? Ладно, раз так, пара энергичных движений – и мы с вами окажемся на галерее. Сможем сесть и выпить апельсинового сока. Оттуда будут великолепно слышны приветственные крики. Практически ничуть не хуже, чем…

– Нет, если они и вправду едут, я потерплю.

– Смотрите, не напрягайтесь, – предостерег мужчина, – а потом мы драпанем отсюда и утрем нос всем местным жителям. Можете в этом деле поручиться – нет, как это говорится? – положиться на Джима.

Он обхватил ее за талию и довольно сильно прижал:

– Когда придет момент, я подниму вас над толпой, так что вы все увидите! А если при этом ухитритесь заснять для меня премьер-министра, это будет восхитительно. Вот что, давайте попробуем!

Она подняла на него взгляд – прелестная девушка лет двадцати с небольшим, со светлой курчавой головой, ясными голубыми глазами и милым круглым личиком.

На ней было воздушное кремовое платье с короткими рукавами, и, хотя она умирала от жары, а лоб и нос блестели от пота, вся ее фигурка излучала очарование.

За счет своего высоченного роста мужчина казался невероятно тощим и слабосильным, но он пошире расставил ноги, поплотнее обхватил ее и легко приподнял. Тоненькая талия буквально утонула в его ладонях.

– Джим, осторожнее! – Пяткой она чуть-чуть не ударила кого-то в бок.

– Как кругозор? – довольно осведомился англичанин.

Подол широкого платья закрыл от него решительно все, но он крепко держал ее. Несколько человек, оторвавшись от созерцания огромной площади, сверкающего белизной собора и застывших во всем своем блеске отрядов, покосилось на нее с улыбкой.

А Джим Барнетт все поднимал и поднимал ее, пока она не оказалась высоко над морем человеческих голов и смогла окинуть взором ленту шоссе целиком. Из-за угла, где начиналась дорога на Скала, выехал отряд всадников. Приветственные крики в том конце усилились.

Барнетт по-прежнему крепко держал девушку.

– Есть что-то стоящее? – спросил он.

– Да, изумительно, только опустите меня сейчас вниз.

Он медленно поставил ее на землю, следя, чтобы она не задела никого из плотно обступивших людей.

Она раскраснелась и не скрывала радостного возбуждения.

– Я смогла разглядеть все-все. Даже не думала, что вы такой…

Она запнулась, смутившись.

Он подмигнул:

– Бывает, что внешность обманчива… Вас бы поразило, какие у меня увесистые кулаки и на какие подвиги я способен: от поднятия тяжестей до… но помолчим. Время поджимает. Так как? Сумеете сделать снимок?

– Это нечестно по отношению к вам. – Девушка надула губки.

– Чепуха, посмотрю издалека, а вы обязательно должны успеть сделать снимок, когда они поравняются с нами, – объяснил Барнетт.

Девушка почти не знала его. У него было длинное, довольно забавное лицо и усталые глаза, вечно полуприкрытые ресницами. Ей казалось, что ему должно быть лет под сорок. Русые волосы, кое-где тронутые сединой, заметно поредели на макушке.

– Послушайте, – говорил он, буквально не переводя дыхания, – постарайтесь ничего не перепутать. Это ведь совсем не сложно. Вспомните, как я показывал вам утром. Аппарат налажен, все произойдет автоматически.

– Хорошо, я попытаюсь, но при условии, что вы не будете сердиться, если испорчу.

– Трудно представить, как на вас можно рассердиться за что-то, – рассмеялся Джим, опять подмигивая девушке. – Ну-ка, встаньте поудобнее! – Он оперся рукой о какую-то выбоину в колонне, поставив ногу на ее основание, второй слегка коснулся девичьего плеча и приподнялся над толпой. Теперь он наблюдал то же самое, что чуть раньше наблюдала она. Передовой эскорт значительно приблизился, за ним следовало еще два отряда итальянской кавалерии, далее медленно двигалась компактная масса арабских всадников в великолепных парадных одеяниях. Солнце сверкало на золотом шитье и самоцветах, украшавших тюрбаны, пестрели яркие краски костюмов. Их лошади, маленькие в сравнении с итальянскими, отличались изумительной выправкой. Глаза всадников были устремлены вперед, головы высоко подняты, на лицах застыло надменное выражение.

Следом двигалась коляска с принцем Азиром из Ярдии.

Он сидел один на переднем сиденье, равнодушно глядя на начало колонны. Напротив него находился невысокий бледнолицый человек в светло-сером костюме и красной феске. На фоне сказочного одеяния принца – длинного хитона из переливающегося шелка со множеством драгоценностей – он казался почти незаметным.

Коляску тянуло восемь арабских скакунов, по бокам каждой пары ехало еще по два всадника – высокие, обнаженные до пояса молодцы с великолепными мускулами и сверкающей кожей.

Непрерывно щелкали фотоаппараты, жужжали кинокамеры.

Барнетт бросил последний взгляд на картинный шаг иноходцев, на прямую неподвижную фигуру принца, на невзрачную личность его спутника и спрыгнул.

– Ваша очередь, – скомандовал он, настраивая камеру. – Вам нужно только смотреть через вот это маленькое отверстие: поймать карету в серединку рамки и держать ее в таком положении столько, сколько хватит сил. Поворачивайте его влево, переберите всю процессию, пока не покажется принц. И не трясите аппарата. Понимаете, все сработает автоматически. О’кей?

– Хорошо, – сказала девушка без особой уверенности.

– Да благословенна будет самая скромная из девушек, которая в ладу с современной техникой, – сказал Барнетт. Он умел говорить глупости с самым серьезным видом. – А теперь – хоп!

На этот раз его пальцы еще крепче и плотнее обхватили ее талию. Ей показалось, что он поднял ее, как перышко.

Девушка сфокусировала фотоаппарат, после чего опустила вниз маленький рычажок. Внутри с тихим жужжанием что-то завертелось, заработало. Цоканье конских подков, звон мечей и цепей, металлической упряжки, радостные крики – все это слилось в один радостный праздничный гул.

Вот уже в рамку объектива попали впряженные в коляску лошади.

Именно в этот момент карлик вытащил из кармана свой пистолетик, но спрятал его в правой ладони. Он как раз находился в самом первом ряду зевак, перед ним была лишь цепь солдат, расставленных с интервалом 5 футов. Ему ничего не мешало поднять руку, как бы приветствуя высокого гостя, и выстрелить. Одной пули вполне достаточно…

Поднятая высоко в воздух, однако чувствующая себя в полнейшей безопасности, Энн Пеглер любовалась сценой, поражавшей ее своей почти варварской пышностью. В душе она очень хотела бы позабыть про киноаппарат и просто наслаждаться зрелищем, но Джим Барнетт ведь так мечтал об этих снимках, и она крепко держала камеру. Что касается Джима, то тот вообще замер, стараясь не помешать девушке.

Вот с ними поравнялся арабский отряд, рослые телохранители бежали рядом с конями, все это она видела предельно четко.

После этого в объективе показалась передняя часть коляски. Она двигалась невероятно медленно. Энн затаила дыхание. Аппарат сначала поймал человека в европейской одежде и красной феске, который в этот момент сидел отвернувшись. Затем в объектив попала голова принца. Энн ясно различала странный блеск его Глаз и крайне озабоченное выражение лица. Его губы двигались, как будто он что-то говорил. Человек напротив как-то нелепо подпрыгнул и неожиданно покачнулся.

Энн крепко держала руку на спуске. Подле коляски замерли все крики, как если бы толпу парализовал ужас. В задних рядах ликование еще продолжалось, впереди тоже, но лица зрителей непосредственно перед процессией, лица солдат охраны выражали такой испуг, что его невозможно было передать словами. Человек в красной феске упал с сиденья лицом вниз.

Маленькое существо – ребенок? – повернулся спиной к коляске. Он тоже выглядел страшно испуганным. Энн заметила его фигурку машинально, не отдавая себе отчета. Внезапно малыш с удивительной для его вида силой начал проталкиваться сквозь ошеломленную толпу с таким отчаянием на лице, что его невольно становилось жалко. Через пару секунд он затерялся в гуще людей. Энн, по сути, заметила лишь его кепочку и нечесаные волосы, так как, конечно, смотрела не на него. Все ее внимание было сконцентрировано на принце, который нагнулся над человеком в сером, затем опустился на колени. Она заметила темно-красные пятна на белом хитоне принца и на голове упавшего.

Стрелявший бесследно исчез в толпе.

Зеваки, находившиеся в задних рядах и не видевшие, что произошло, все равно почувствовали недоброе. Воцарившийся на площади вакуум приветственных криков и резко изменившаяся тональность воплей толпы настораживали массу ничего не понявших людей, вселяли панический страх. Вдруг шум перекрыл голос какого-то военачальника, арабская стража сомкнула ряды вокруг коляски, кони перешли на бешеный аллюр. На все это ушли считанные доли секунды.

Барнетт быстро опустил Энн на землю.

– Послушайте, что случилось?

– Я… я не знаю! – Она дрожала.

– Какие-то выстрелы… Энн, вы не могли не видеть!

– Кто-то… кого-то ранили, – сказала она чужим голосом, – маленького человека в феске. Принц подхватил его и не дал выпасть из коляски. Вроде бы была кровь…

– Великий Боже! – воскликнул Барнетт. – По всей вероятности, это покушение. Господи, спаси и помилуй! Во всех газетах на этот счет имелись неясные намеки, но он посчитал это обычной ерундой, необходимыми предосторожностями «на всякий случай». Боже, Боже! Ничего иного теперь не скажешь!

Энн задрожала еще сильнее.

– Мало приятного, а? – сказал Барнетт, наклоняя голову вбок. – Да, конечно, кошмарное зрелище. В какой-то мере моя вина. Ну, успокойтесь.

Он забрал у нее кинокамеру, перевел затвор на «заперто» и повесил ее на ремешке через плечо. Потом обхватил Энн одной рукой за плечи и мягко сказал:

– Пошли… Займем столик до того, как туда ринутся толпы. Поскольку все позади, вы скоро придете в себя.

Раздавались громкие слова команды, десятки агентов в гражданском платье пробивались сквозь толпу; «прочесывая» собравшихся, всех находившихся поблизости от места трагедии засыпали десятками вопросов, но ответы поражали противоречивостью:

– Это был невысокий мужчина.

– Это женщина.

– Ребенок.

– Мужчина-женщина-ребенок.

Пока шли эти споры, принц, окруженный свитой и итальянскими офицерами, стоял, наклонившись над распростертой фигурой человека в сером и пытаясь краем своей белоснежной одежды остановить струю крови на темном лбу, не дать ей залить глаза.

– Яхуни, – сказал принц по-арабски, – прости меня! – В его голосе слышалось напряжение, губы дрожали.

Умирающий пытался что-то выговорить, но не сумел.

– Интересно все-таки, ранили кого-то или убили? – говорил уже почти через час Джим Барнетт. – Жаль, если это произошло с принцем. Я бы сказал, он гораздо достойнее многих других, изо всех сил пытается поднять престиж своей маленькой страны. А если учесть, что сейчас нефть превратилась в стратегическое сырье…

Энн Пеглер не реагировала. Впрочем, Барнетт и не ожидал от нее ответа. Однако она стала чувствовать себя гораздо лучше, просидев около часа в освежающей тени ресторана, прислушиваясь к возбужденным разговорам окружающих.

Выйдя оттуда, они двинулись назад к отелю. Барнетт не умолкал ни на секунду. Вообще он был невероятным говоруном, хотя, надо отдать справедливость, умел рассуждать умно и интересно.

– Несомненно, наличие нефти во многом изменило положение этих маленьких северо-восточных государств, – говорил он, все время направляя Энн к одной стороне тротуара, чтобы избежать столкновения с идущими навстречу людьми. – А Ярдия…

Джим не договорил, и Энн услыхала, как шумно он втянул воздух, прежде чем громко закричать:

– Эй, это что за чертовщина?

Он быстро обернулся назад.

Молодой парень с черными прямыми волосами и вороватой физиономией схватил его фотоаппарат, но ремешок оказался прочным. У молодчика в левой руке сверкнул нож, которым он собирался перерезать кожу, но Барнетт вовремя ударил его по запястью. Нож со звоном упал на мостовую, сразу же вокруг образовалась толпа любителей уличных происшествий, но парень не растерялся и пустился со всех ног наутек.

Энн с ужасом смотрела на нож.

Узкая улица с односторонним трамвайным движением была в пятнах света и тени. Нож лежал на булыжнике, напоминая драгоценность, блестящий и сверкающий. Но тут на него наехала машина, колесо угодило как раз в лезвие, раздался громкий треск.

– Ну как вам это понравится? – возмутился Барнетт. – И ведь тысячу раз меня предупреждали, что кое в каких уголках Земли рискованно таскать аппараты на ремешке через плечо. Один взмах ножа – и прощай 50 долларов. Но здесь такого никак нельзя было ожидать.

Он увидел двух итальянцев, поспешивших к нему, и усмехнулся, когда они засыпали его градом вопросов, значение которых Энн не могла понять.

Затем, к ее величайшему облегчению, кто-то заговорил по-английски, извинялся, предлагал свои услуги. Сейчас появится полиция, они быстренько поймают оборванца. Замечательно, что синьор не лишился своего аппарата. Не нужно ли им помочь, например, проводить до гостиницы?

– Нет, нет, до нее всего десять минут ходу. – Барнетт с наслаждением перешел на английский, – все это пустяки, благодарю вас, нет оснований вмешивать полицию.

Гораздо решительнее, чем сегодня утром, когда они направлялись на прогулку, Джим взял Энн под руку, и они заторопились к отелю.

Человек, пытавшийся похитить аппарат, скрылся, но за английской парочкой до самой гостиницы проследовало двое других. Отель находился на узкой улочке неподалеку от зоопарка.

С этой минуты за отелем было установлено наблюдение.

II
Убийца

Энн лежала на кровати лицом к окну, выходящему во двор. До нее ясно доносилось бормотание дождевых капель, но не в такой степени, чтобы раздражать. Скорее оно нарушало чувство одиночества. Порой на дворе слышались чьи-то шаги, но никаких тревожных звуков не доносилось. Она знала, что ее стена – внутренняя, до нее трудно добраться даже со двора.

Было все еще очень душно. Погасив свет, она растворила и окна, и ставни, хотя не была уверена, что это следует делать, ибо вокруг нее то и дело раздавалось назойливое гудение комаров, которое, похоже, и не давало уснуть. Впрочем, так же, как и воспоминание об увиденной недавно сцене.

Сейчас она казалась даже более живой. Перед глазами мерцала глянцевитая краснота крови умирающего. Она понимала, что это абсурд, но не могла избавиться от навязчивого видения. Ну и другое: арабские всадники, принц, его испуганный взгляд, лицо человека в сером и то, как тот странно упал. Помнила она и перепуганного ребенка, который отвернулся и побежал прочь.

Джим ушел на встречу с какими-то деловыми людьми.

Энн знала, что он рассчитывал пойти с ней вечером в бар, но, признаться, не слишком сожалела, когда это не получилось. Ее одолевали сомнения, казалось, что его дружеский тон наигран, хотя она и не могла отрицать его привлекательности. Если бы он только не был так речист, когда впервые заговорил с ней в холле отеля. Это случилось три дня тому назад.

С тех пор он стал распоряжаться ею гораздо бесцеремоннее, чем ей бы этого хотелось. Она приехала в Милан вовсе не для того, чтобы ее облапошил какой-то галантный англичанин. Но, несомненно, он ей нравился.

С неожиданной ревностью она подумала: вернулся ли он уже?

А жара не спадала, дождь, похоже, даже усилил ощущение духоты.

Девушка поднялась и начала бесцельно бродить по комнате. Движение создавало иллюзию прохлады. Никакого дождя, как выяснилось, в помине не было: это шептались струи фонтана. Она еще ближе подошла к окну. Двор освещался всего в одном месте: свет падал через открытую дверь напротив ее окна примерно в сорока ярдах. Она сумела разглядеть столы, стулья и большие зонты. Там находилась столовая. Энн сидела одна за столиком, когда Джим впервые подошел к ней.

Вернулся ли он?

Она знала, что окна его комнаты отсюда не видны. Впрочем, нет, она ошибается – он сам говорил ей, что его окна выходят во двор. Она тогда решила, что он старается выяснить, где расположен ее номер, и ответила уклончиво, а позднее подняла себя на смех. Если бы он действительно хотел это узнать, то сотни лир клерку было бы вполне достаточно для этою.

Напротив зажегся свет.

Ага, она не единственная, кому захотелось подышать ночным воздухом. Невзирая на комаров, там тоже сняты ставни.

Сначала она заметила тень.

Потом увидела Джима Барнетта – несомненно, его, высокого, с продолговатым лицом и носом с горбинкой. Вон и привычная сигарета торчит в уголке рта. Он находился в противоположном конце комнаты, около двери, и у него не было никаких причин подходить к окну.

Но он подходил все ближе и ближе. Стоит ли ей оставаться на месте и дать ему возможность заметить ее? Уже задавая себе этот вопрос, она знала, что не сможет отойти от окна, не сможет оторвать взгляда от его высокой фигуры.

Он зевал. Она улыбнулась, очень уж мило Джим похлопал себя по губам, а потом зевнул вторично, будто умирал от желания спать. Снова прикрыл рот, но тут же отнял руку и быстро обернулся, как если бы что-то его напугало.

Но что? И тут она увидела: в молниеносном броске какой-то человек прыгнул на Джима сзади. Тускло блеснул нож.

Она закричала дурным и протяжным криком.

Когда автоматическая дверь лифта захлопнулась за ним на его этаже, Джим Барнетт заколебался, в раздумье смотря вдоль коридора, ведущего к номеру 23. Его комната находилась в противоположной стороне, но комната Энн как раз здесь.

Он размышлял о том, успокоилась ли она. И эти мысли возбуждали и молодили его. Ему неудержимо захотелось с кем-нибудь поболтать, безразлично с кем.

Энн принадлежала к редкой породе хороших слушателей. Странное маленькое создание, признавшееся, что ей уже 22 года. Лично он давал Энн не больше 19. В ней ощущалась свежесть и наивность его младшей сестренки, какой он ее помнил в 20 лет. Только Гризельда быстро перешла через этот опасный возраст.

Конечно, он мог и ошибаться в отношении Энн. Существовал определенный тип внешне застенчивых женщин, которые на самом деле были наглыми и развязными, как лондонские проститутки. Она сказала, что приехала в Милан одна. Ее приятель, с которым она собиралась провести трехдневный отпуск в Италии, заболел в самый последний момент. По сути дела, не было ничего из ряда вон выходящего в том, что она решила пуститься в путь на свой страх и риск. В ней чувствовалось стремление к независимости и даже нечто больше: упрямство. Он надеялся, что ее не утомляет его общество, и он не перестарался в любезности…

Мысль об этом заставила его улыбнуться. Мог ли кто-нибудь приподнять ее более нежно и деликатно, чем он сегодня днем на площади?

Она выглядела совершенно измученной, когда пошла к себе в номер. Кажется, убийство, которому она стала свидетелем, произвело на нее удручающее впечатление. Но что в этом удивительного? Все вокруг только и говорили о происшествии, ужасаясь ему. Полковник Яхуни, близкий друг и советник молодого принца, умер почти мгновенно, еще до того, как подоспел врач.

Принц не был задет. Очевидно, подавшись вперед и заслонив его от пули, Яхуни спас ему жизнь.

Эта версия активно обсуждалась в Милане.

А раз так, завтра о том же самом заговорит мир, все газеты наперебой станут комментировать итальянские события.

Барнетт медленно пошел по коридору в сторону своей комнаты.

Но не подойти ли ему все-таки к комнате Энн? Тихий стук в дверь не разбудит ее, а коли она лежит без сна, это ее подбодрит, ей приятно будет знать, что он о ней думает. Может быть, она…

Да, нет, нет…

– Нет! – решил он окончательно и ускорил шаги в противоположном направлении.

У него и в мыслях не было, что в номере кто-то мог ждать его. Он спокойно вставил ключ, повернул его в замке и распахнул дверь. Комната манила полумраком и тишиной. Лишь снаружи доносился слабый рокот фонтана.

Джим сначала различил слабый свет, который, как он знал, падал со двора через дверь в стене. Он зевнул, повернул выключатель и шагнул к окну. Комната Энн находилась почти напротив, но он был уверен, что девушка догадалась о расположении его окна. Не торопи события, сказал он себе, веди себя сдержанно. Если она почувствовала расположение к нему, то ближайшие два-три дня принесут массу удовольствия. А потом она отправится к себе в Англию, а он скорее всего поедет в Рим.

Джиму показалось, будто на темном фоне окна обозначились очертания женской фигуры. Но абсолютной уверенности у него не было.

Позевывая и напрягая глаза, он все-таки решил подойти поближе и убедиться. В сорок два года подобное донжуанство выглядело смешно, но сердцу не прикажешь, оно бешено колотилось, ощущая неясную надежду. А вдруг девушка действительно сидит у окна, рассчитывая хотя бы мельком увидеть его.

Дурак! Глупец!

И все же Барнетт сделал еще один шаг вперед и в этот миг услышал позади себя странный шум. Он быстро обернулся.

Всякие лирические эмоции, одолевавшие его минуту назад, исчезли, как будто их никогда не существовало, стоило ему увидеть парня, наступающего на него с угрожающе поднятой рукой, сжимавшей острейший кинжал. Он уже видел этого зверя сегодня, когда тот точно так же размахивал оружием. Но тогда Барнетт сумел как-то нейтрализовать удар, а сейчас его позиция была невыгодной. Чисто инстинктивно он попытался первым нанести удар.

Парень ловко уклонился и оказался под животом Барнетта. Нож торчал острием вверх.

И в эту минуту Барнетт каким-то шестым чувством осознал, что ему не спастись. Он пережил агонию смерти еще до того, как нож коснулся кожи. В следующий миг все его мускулистое тело пронзила острая боль. Последним усилием воли Джим попытался удержаться от падения, одновременно зажимая руками ужасную рану.

Его поразило, насколько горяча собственная кровь.

Второго, смертельного удара между ребрами, перерезавшего нить его жизни, он уже не почувствовал.