Текст книги "Стихотворения и поэмы"

Автор книги: Джон Китс

* * *

 
Сидят, вращая томными очами,
Вздыхают, зябко поводя плечами,
Крошат в задумчивости свой бисквит,
Забыв про чай, забыв про аппетит.
Глянь, размечтались! – вот народ блаженный!
Пусть уголь догорел – им невдомек
Позвать служанку, дернув за звонок.
В молочнике барахтается муха,
Она жужжит так жалостно для слуха!
Средь стольких сострадательных людей
Ужель погибнуть ей?
Нет! Мистер Вертер со слезой во взоре
К ней тянет ложку помощи – и вскоре,
Из гибельной пучины спасена,
В родной эфир стремит полет она.
Ромео, встань! Ты видишь, как в шандале,
Потрескивая, свечи замигали?
Зловещий знак! «О боже! Мне к семи —
В дом семь, на Пиккадилли! Черт возьми!» —
«Ах, не отчаивайтесь так ужасно,
Мой друг! Сюртук сидит на вас прекрасно!
Весьма прелюбопытно было б знать,
Где ваш портной живет». – «Да-да, бежать!
Скорей! О ужас! Я сойду с ума!..
Согласен с вами, сэр, – весьма, весьма!»
 

17—27 сентября 1819

ИЗ ПОЭМЫ «ПАДЕНИЕ ГИПЕРИОНА.

ВИДЕНИЕ»

 
…Не знаю, сколько пролежал я так.
Когда же я очнулся и воспрянул,
Прекрасные деревья и поляна
Исчезли. Озираясь, я стоял
Средь каменных стволов в каком-то древнем
Святилище, чей свод был вознесен
Так высоко, что облака могли
Плыть по нему, как по ночному небу.
Здесь обнажался страшный пласт времен;
Все, что я видел раньше на земле:
Седых соборов купола, и башни
В проломах, и обрушенные стены
(Погибших царств обломки), и еще
Изрезанные ветром и волнами
Утесы, – это все теперь казалось
Негодной рухлядью в сравненье с той
Величественной, вечною твердыней.
Я различал на мраморном полу
Сосуды странные, и одеянья,
Как будто сотканные из асбеста
Окрашенного, – или в этом храме
Бессильно было тленье: так сияло
Чистейшей белизною полотно,
Такой дышали свежестью узоры
На ризах многоцветных. Вперемешку
Лежали тут жаровня и щипцы
Для благовоний, чаши золотые,
Кадильницы, одежды, пояса
И драгоценностей священных груды.
С благоговейным страхом отведя
Глаза, я попытался вновь объять
Пространство храма; с потолка резного
Спустившись, взгляд мой перешел к столбам
Суровой, исполинской колоннады,
Тянувшейся на север и на юг,
В неведомую тьму, – и к черным створам
Закрытых наглухо ворот восточных,
Рассвет загородивших навсегда.
Затем, на запад обратясь, вдали
Увидел я громадного, как туча,
Кумира, и у ног его – уснувший
Алтарь, и мраморные с двух сторон
Подъемы, и бессчетные ступени.
Поспешности стараясь не явить
Неподобающей, я к алтарю
Направился и, ближе подойдя,
Служителя заметил у святыни
И отблески высокие огня.
Как в полдень северный знобящий ветер
Сменяется затишьем, и цветы,
Под теплыми дождинками оттаяв,
Таким благоуханием, такой
Целебной силой наполняют воздух,
Что даже тот, кто гробу обречен,
Утешится, – так жертвенное пламя
Весенний источало аромат,
Веля забыть все, кроме наслажденья;
И из-за белых благовонных струй,
Густых клубов и занавесей дыма
Раздался голос: «Если ты не сможешь
Ступени эти одолеть, – умри
Там, где стоишь, на мраморе холодном.
Пройдет немного лет, и плоть твоя,
Дочь праха, в прах рассыплется; истлеют
И выветрятся кости; ни следа
Не сохранится здесь, на этих плитах.
Знай, истекает твой последний час;
Во всей Вселенной нет руки, могущей
Перевернуть песочные часы
Твоей погибшей жизни, если эта
Смолистая кора на алтаре
Дотлеет прежде, чем сумеешь ты
Подняться на бессмертные ступени».
Я слушал, я смотрел; два чувства сразу
Жестоко были ошеломлены
Угрозой этой яростной; казалась
Недостижимой цель; еще горел
Огонь на алтаре, когда внезапно
Меня сотряс – от головы до пят —
Озноб, и словно жесткий лед сковал
Те струи, что пульсируют у горла.
Я закричал, и собственный мой крик
Ожег мне уши болью; я напряг
Все силы, чтобы вырваться из хватки
Оцепенения, чтобы достичь
Ступени нижней. Медленным, тяжелым,
Смертельно трудным был мой шаг; душил
Меня под сердце подступивший холод;
И, пальцы сжав, я их не ощутил.
Должно быть, за мгновенье перед смертью
Коснулся я замерзшею ногой
Ступени, – и почувствовал, коснувшись.
Как жизнь по ней вливается. Легко
Я вверх взошел, как ангелы когда-то
По лестнице взлетали приставной
С земли на небо. «Праведная сила! —
Воскликнул я, приблизившись к огню, —
Кто я такой, чтоб так спастись от смерти?
Кто я такой, что снова медлит смерть
Прервать мою кощунственную речь?»
Тень отвечала из-под покрывала:
«Узнал ты ныне, что такое смерть
И воскрешенье; слабость победив,
Ты отодвинул миг неотвратимый». —
«Пророчица благая! – я сказал. —
Рассей, прошу тебя, туман сомненья
В моей душе!» И тень произнесла:
«Знай: посягнуть на эту высоту
Дано лишь тем, кому страданье мира
Своим страданьем стало навсегда.
А те, которые на свете ищут
Спокойной гавани, чтоб дни свои
Заспать в бездумье, – если невзначай
Сюда и забредают к алтарю, —
Бесследно истлевают у подножья». —
«Но разве мало на земле других? —
Спросил я, ободрясь. – Людей, готовых
На смерть за ближнего, принявших в сердце
Всю титаническую муку мира
И бескорыстно посвятивших жизнь
Униженным собратьям? я бы многих
Увидел здесь, – но я стою один». —
«Те, о которых ты сказал, живут
Не призраками, – возразил мне голос, —
Не слабые мечтатели они;
Им нет чудес вне милого лица,
Нет музыки без радостного смеха.
Прийти сюда они не помышляют;
А ты слабей – и потому пришел.
Какая польза миру от тебя
И всех тебе подобных? Ты – лунатик,
Живущий в лихорадочном бреду;
Взгляни на землю: где твоя отрада?
Есть у любого существа свой дом,
И даже у того, кто одинок,
И радости бывают, и печали —
Возвышенным ли занят он трудом
Иль низменной заботой, но отдельно
Печаль, отдельно радость. Лишь мечтатель
Сам отравляет собственные дни,
Свои грехи с лихвою искупая.
Вот почему, чтоб жребии сравнять,
Тебе подобных допускают часто
В сады, где ты недавно побывал,
И в эти храмы; оттого живой
Ты и стоишь пред этим изваяньем». —
«Так я за бесполезность предпочтен
И речью благосклонною врачуем
В болезни не постыдной! О, до слез
Великодушной тронут я наградой! —
Воскликнул я, и продолжал: – Молю,
Тень величавая, ответь: ужели
Мир до того оглох, что бесполезны
Ему мелодии? или поэт —
Не друг, не врачеватель душ людских
И не мудрец? Что я – ни то, ни это —
Осознаю, как ворон сознает,
Что он – не сокол. Кто же я тогда?
Ты говорила о подобных мне —
О ком?» И тень под белым покрывалом
С такою силою отозвалась,
Что всколыхнулись складки полотна
Над золотой кадильницей, свисавшей
С ее руки. «О племени сновидцев!
Сновидец и поэт – два существа
Различных, это – антиподы в мире.
Один лишь растравляет боль, другой —
Льет примирительный бальзам на раны».
И я вскричал с пророческой тоскою:
«О где ты, дальновержец Аполлон?
Вели скорей невидимой чуме,
Вползающей сквозь щели, покарать
Поддельных лириков, бахвалов праздных,
Самовлюбленных, жалких стихоплетов;
Пусть тоже смерть вдохну, – зато увижу,
Как все они растянутся в гробах!..
О тень высокая, прошу, поведай:
Где я? Чей это царственный алтарь?
Кому здесь воскуряют благовонья?
Какого мощного кумира лик
Крутым уступом мраморных колен
Скрыт от меня? И кто такая ты,
Чей мягкий голос до меня снисходит?»
И тень, окутанная покрывалом,
Вдруг так заговорила горячо,
Что всколыхнулись складки полотна
Над золотой кадильницей, свисавшей
С ее руки, и голос выдавал
Давно, давно копившиеся слезы:
«Заброшенный, печальный этот храм —
Все, что оставила война титанов
С мятежными богами. Этот древний
Колосс, чей лик суровый искажен
Морщинами с тех пор, как он низвергнут,
Сатурна изваянье; я – Монета,
Последняя богиня этих мест,
Где ныне лишь печаль и запустенье»…
 

21 сентября 1819

СТРОКИ К ФАННИ

 
Как мне воспоминание стереть,
Слепящий образ твой прогнать из глаз?
Час минул – только час!
Есть память рук; – любимая, ответь,
Чем вытравить ее, как истребить
И вновь свободным быть?
Ведь раньше, если бы меня увлек
Прелестный локон или лоб – я мог
Легко порвать силок;
Ведь муза все же у меня была,
Пусть неказиста с виду, но крыла
Держала наготове, чтоб лететь —
Лишь стоит повелеть!
Пестра, быть может, мыслями бедна;
Но для меня божественна она,
Божественна! Какой из вольных птиц
В просторе океанском без границ
Приспичит философствовать, когда
Под нею в муках корчится вода?
 
 
Где взять мне сил
Для облинявших крыл,
Чтоб снова воспарить под облака
И унестись
От Купидона – ввысь,
Как от порхающего мотылька?
Вина глотнуть?
Но это – пошлый путь,
Анафемство и ересь, что тайком
В канон любви сумели проскользнуть;
Пускай счастливый тешится вином,
А на меня идет лавина бед —
И прежних утешений больше нет!
Забыть ли ненавистную страну,
Держащую моих друзей в плену?
Тот берег злой, куда их занесла
Судьба – но от лишений не спасла;
Тот край уродливый, где в струях рек —
Мутно-бурливых, илистых – вовек
№ жили водяные божества;
Где ветры холод ледяной несут
С больших озер и как плетьми секут
Людей; где пастбищ грубая трава
Не впрок худым, измученным быкам;
Где аромата не дано цветам,
А птицам – нежных трелей; где густой
И дикий лес кромешной темнотой
Дриаду напугал бы; где сама
Природа, кажется, сошла с ума.
 
 
О чары дня!
Гоните адский призрак от меня!
Светает: госпожа моя пришла —
И отступила мгла!
Позволь мне вновь душою отдохнуть,
Припав к тебе на грудь!
Твой стан замкнуть в объятия позволь —
Утишить рук томительную боль!
Проникнуться теплом твоим насквозь —
До кончиков волос!
Дай губы вновь!
Какая это боль – твоя любовь!
Довольно! О, довольно грезить мне
Тобою, как во сне!
 

13 (?) октября 1819

К ФАННИ

 
Помилосердствуй! – сжалься! – полюби! —
Любви прошу – не милостыни скудной —
Но милосердной, искренней любви —
Открытой, безраздельной, безрассудной!
О, дай мне всю себя – вобрать, вдохнуть
Твое тепло – благоуханье – нежность
Ресниц, ладоней, плеч – и эту грудь,
В которой свет, блаженство, безмятежность!
Люби меня! – душой – всем существом —
Хотя б из милосердия! – Иначе
Умру; иль, сделавшись твоим рабом,
В страданьях праздных сам себя растрачу,
И сгинет в безнадежности пустой
Мой разум, пораженный слепотой!
 

Середина (?) октября 1819

ОДА К ФАННИ

I

 
Природа-врач! Пусти мне кровь души!
Лишь брось на свой треножник, и послушно
Пусть хлынут из груди стихи. Мне душно…
От стихотворства сердце разреши!
Дай только тему, тему! Дай мне роздых.
Мечта моя, ты видишься сквозь мрак.
Но где призывный знак,
Чтоб выбежал я на морозный воздух?
 

II

 
Любовь моя! Ты – нежная обитель
Надежд, печалей, страхов и отрад.
Сейчас, во мгле ночной, как небожитель,
Ты светишь – отгадал я без ошибки! —
Волшебной красотой своей улыбки,
Чей блеск мой бедный, жадный, рабский взгляд
Впивает в изумленье
И в сладостном томленье.
 

III

 
Мой пир! Тебя глазами ест обжора.
Луны моей серебряной смущенье
Кто смеет вызывать бесстыдством взора?
Пусть говорит в нем страсть,
Руки своей не позволяй украсть!
И пульса учащенного биенье
Оставь мне, сжалься! Даже невзначай
Ты сердца от меня не отвращай.
 

IV

 
Хоть музыка звучит и сладострастных
Видений сонм колышет воздух жаркий,
Ты бойся танца завитков опасных,
Вдыхая этот хмель,
Воздержанная лилия, апрель
Улыбчивый, холодный, яркий.
Дай господи, чтоб не осталось втуне
Мое мечтанье о тепле июня!
 

V

 
Не правда, скажешь, Фанни? К белоснежной
Груди ты руку мягкую прижми
И, сердца звук услышав безмятежный,
Признайся: верность женская мужчине —
Перо, что плавает в морской пучине.
Давным-давно известно меж людьми:
Изменчива подруга,
Как одуванчик луга.
 

VI

 
Сознанье это – горше всяких бед
Тому, кто одержим любовью, Фанни,
Как я, чье сердце за тобою вслед
Стремится, здравый смысл отринув
И свой постылый дом покинув.
С нас требует любовь жестокой дани.
Мой ангел! Снизойдя к такой плачевности,
Спаси, убереги меня от ревности!
 

VII

 
О, если ценишь пыл души смиренной, —
Не блеск минутный оболочки внешней, —
Пускай любви моей престол священный
Никто не осквернит, и хлеб святой
Да не преломит грубою рукой,
И не сомнет цветок мой вешний.
А если нет – я навсегда закрою
Глаза, предавшись вечному покою.
 

<Февраль 1820>

* * *

 
Рука живая, теплая, что пылко
Способна сжать, – застынь она в безмолвье
Могилы ледяной, – тебе бы днем
Являлась, ночью мучила б ознобом,
И сердца кровь ты б отдала, чтоб жилы
Мои наполнить алой жизнью вновь
И совесть успокоить, – вот, гляди, —
Я протянул ее тебе…
 

<Ноябрь – декабрь 1819>

КОММЕНТАРИИ

За исключением нескольких малозначительных стихотворений и отрывков, настоящее издание представляет все печатавшиеся в русском переводе стихотворные произведения Китса. На сегодняшний день непереведенными остаются лишь некоторые крупные вещи: отсутствуют полные переводы поэм «Эндимион» и «Падение Гипериона. Видение», незаконченной сатирической поэмы «Шутовской колпак» и опытов в жанре стихотворной драмы.

В количественном отношении знакомство русского читателя с Китсом было значительно расширено в академическом по типу издании, подготовленном для серии «Литературные памятники» Н. Я. Дьяконовой, Э. Л. Линецкой, С. Л. Сухаревым (Л., 1986 – при ссылках: ЛП с указ, страницы). Это издание воспроизводит структуру двух прижизненных сборников Китса: «Стихотворения» (1817) и «Ламия», «Изабелла», «Канун Св. Агнессы» и другие стихотворения» (1820). В разделах «Дополнения» и «Письма» дается все, не вошедшее в сборники.

В этом издании впервые на русском языке появились многие ранние произведения Китса, стихи на случай, стихотворные вставки из писем… Однако новые переводы классических произведений в большинстве случаев не стали шагом вперед, по сравнению с уже опубликованными. Вот почему в настоящем сборнике, не дающем новых переводов, но имеющем целью представить лучшие среди существующих, мы не раз возвращаемся к тому, что публиковалось в следующих основных изданиях русского Китса:

Поэзия английского романтизма. Вступ. ст. Д. Урнова. Примеч. Е. Витковского (Библиотека всемирной литературы). М., 1975.

Китc Дж. Лирика. Предисл. В. Потаповой. Сост. О. Холмской и В. Левика. Примем. В. Захарова (Сокровища лирической поэзии). М., 1979;

Шелли П. Б.; К и т с Дж. Избранная лирика. Сост. В. Левика и Г. Кружкова. Предисл. и примем. Г. Кружкова (Поэтическая библиотечка школьника). М., 1981.

Некоторые переводы были заново отредактированы и исправлены.

Текст комментариев состоит из двух частей: первая – примечания к отдельным произведениям; вторая – словарь мифологических и литературных имен, включающий те факты, которые особенно важны для* понимания текста или которые упоминаются Китсом в менее известной мифологической версии. Для примечаний отобраны сведения преимущественно биографического характера или уточняющие литературные отношения Китса с современниками, его восприятие классического наследия.

ПРИМЕЧАНИЯ

ПОСЛЕДНИЕ СОНЕТЫ И ОДЫ (1819)

В этом разделе представлены вершинные создания Китса-лирика, относящиеся преимущественно ко времени замечательного творческого подъема – весенним месяцам 1819 г. Лишь еще несколько лирических стихотворений будут написаны Китсом в оставшиеся ему полтора года жизни. О произведениях этого периода см. подробнее во вступ. ст.

СТИХОТВОРЕНИЯ И ПОЭМЫ 1814—1820

Подражание Спенсеру – Эдмунд Спенсер (1552–1599), английский поэт, к которому Ките неоднократно обращался в стихах, чьи образы развивал в набросках ранних поэм: «Вступление в поэму», «Калидор», в послании «Чарлзу Каудену Кларку» и др.

«Наполни чашу до крае в…» – Написано по поводу встречи в Воксхолле (излюбленное место гуляний в Лондоне) с незнакомой дамой, завладевшей воображением поэта; к ней будут также обращены «Когда страшусь, что смерть прервет мой труд…» и «К даме, которую автор видел однажды в Воксхолле».

«Как голубь из редеющего мрак а…» – Существует свидетельство, что сонет написан на смерть бабушки – миссис Дженнингс, – после ранней кончины родителей Китса взявшей на себя воспитание сирот. Она умерла в декабре 1814 г.

Чаттертону – Томас Чаттертон (1752–1770) – английский поэт, доведенный до отчаянья бедностью и отравившийся; многих романтиков привлекала и его трагическая судьба, и его увлечение атмосферой средневековья, в духе которого он создал знаменитую мистификацию; цикл поэм и баллад, якобы принадлежащих перу средневекового монаха. Ките посвятил Чаттертону поэму «Эндимион».

На освобождение Ли Ханта из тюрьмы – Джеймс Генри Ли Хант (1784–1859), – о нем см. вступ. ст., с. 7–8. За нападки в издаваемом им либеральном журнале «Исследователь» на принца-регента Ли Хант вместе с братом был осужден в 1813 г. на двухлетнее тюремное заключение.

Строки, написанные 29 мая… – Реставрация на английском троне в 1660 г. Карла II Стюарта означала поражение революции. Обещание короля не посягать на установленные в стране права подданных не было исполнено; Вейн, Рассел, Сидни – имена лидеров оппозиции, основателей партии вигов, казненных королем и приобретших ореол мучеников свободы. Непосредственным поводом для этого исторического воспоминания стало пребывание в Англии французского монарха Людовика XVIII, бежавшего от Наполеона во время Ста дней.

К неким молодым леди – Как и следующее за ним, стихотворение обращено к кузинам Дж. Ф. Мэтью (о нем см. примеч. к с. 58). Мэри Тай (1772–1810) – популярная ирландская поэтесса; интерес к ней связан с увлечением Китса легкой музыкальностью «Ирландских мелодий» – поэтического сборника Т. Мура.

На получение диковинной морской раковины и рукописи стихов… – Эрик – рыцарское имя, бывшее дружеским прозвищем Дж. Ф. Мэтью.

К одиночеству – Написано вскоре после того, как Джон Ките расстается с братьями и покидает Эдмонтон, чтобы продолжить занятие медициной в Лондоне. Первое опубликованное стихотворение поэта, – 5 мая 1816 г. в журнале «Исследователь».

Джорджу Фелтону Мэтью – Дж. Ф. Мэтью (1795—?) был в числе первых увлеченных литературой знакомых, которые появились у Китса в Лондоне; он также писал стихи, и, полагают, в момент дружбы с ним в стихах Китса усиливается чувствительность, а также – вольнолюбивая тема; ее отголоском звучат упоминания имен швейцарского национального героя Вильгельма Телля (XIV в.), шотландского – Уильяма Уоллеса XIII–XIV вв.) и древнеанглийского короля Альфреда (IX в.), сохранившего единство страны в борьбе с датчанами.

«Мне бы женщин, мне бы кружку…» – Написано на конспекте лекций одного из приятелей по медицинским занятиям в Гай Хоспител в Лондоне.

Вступление в поэму – Набросок, возникший под впечатлением поэмы Ли Ханта «История Римини», но еще до личной встречи с ее автором. Либертас (от liberty – свобода) – так Ките называет Ли Ханта, которому год спустя посвятит свой первый стихотворный сборник.

Чарлзу Каудену Кларку – Ч. К. Кларк (1787–1877) – сын школьного учителя Китса в Энфилде; одним из первых заметил художественную одаренность мальчика и помогал ее развить. Именно он покажет Ли Ханту несколько стихотворений Китса, в том числе сонеты «К одиночеству», «Как много славных бардов золотят…».

Сонет, написанный после прочтения Гомера в переводе Чапмена – Джордж Чапмен (1559–1634) – поэт и драматург шекспировской эпохи, чей перевод Гомера поразил Китса в сравнении с более известным в ту пору переводом А. Поупа, выполненным в духе классицистической правильной поэзии (об отношении к Поупу см. примеч. к с. 98). Эрнан Кортес (1485–1547) – испанский конкистадор в Америке, которому Ките ошибочно приписывает открытие Тихого океана.

Моим братьям – Обращено к Джорджу и Томасу Китсам в день семнадцатилетия последнего из них.

К Хейдону – Бенджамен Роберт Хей-дон (1786–1846) – художник, противник академической школы в живописи; дружил со многими поэтами и именно он познакомил Китса с Ли Хантом, к влиянию которого впоследствии ревновал. Ките иронически следил за их соперничеством: «…Хейдон и Хант знают друг друга много лет, а теперь живут… точно завистливые соседи» (8.Х.1817.– ЛП, с. 205).

К нему же – Хелвеллин – горная вершина в Озерном крае, где в конце 90-х годов XVIII в. поселились Вордсворт, Кольридж и Саути, положившие начало поэзии английского романтизма и известные под именем «озерной школы».

Сон и поэзия – Поэтический манифест Китса, в котором он решительно берет сторону современного искусства и Шекспира (не называя его прямо по имени, но поэтически указывая на место его рождения – Стрэт-форд-на-Эйвоне); строки 181–206 вызвали возмущение Байрона, который увидел в них намек не на теоретика французского классицизма Буало и не на поэзию предшествующего века вообще, а на Александра Поупа (1688–1744). Вразрез с романтическим вкусом Байрон находил в поэзии Поупа идеал точной мысли и общественного темперамента; с этого момента началось резкое неприятие Байроном Китса.

К ДЖ. А. У. – Джорджине Августе Уайли, в мае 1818 г. ставшей женой брата Джорджа и в следующем месяце вместе с ним эмигрировавшей в Америку.

Кузнечик и сверчок – Написан сонет во время одного из импровизированных поэтических состязаний в доме Ли Ханта; по аналогичному поводу возникли и другие стихотворения Китса; «На получение лаврового венка от Ли Ханта», «При виде локона Мильтона», «К Нилу».

При осмотре обломков Парфенона, привезенных Элгином – Томас Брюс Элгин (1766–1841) – английский дипломат, вывезший из Греции многие остатки античных статуй, что было, в сущности, действием беззаконным (Греция и по сей день добивается их возвращения). Байрон на то же событие откликнулся сатирой «Проклятие Минервы» (1811). Для Китса осмотр этого собрания, закупленного для Британского музея при содействии Б. Р. Хейдона, стал важной встречей с подлинной греческой классикой.

[Из письма Дж. Г. Рейнолдсу] (с. 124). – Джон Гамильтон Рейнолдс (1794–1852) – поэт и критик; с 1816 г. он и его четыре сестры стали друзьями Китса. Многочисленные письма Китса к Рейнолдсу свидетельствуют о единомыслии и сходстве вкусов; в этих письмах нередко посылаются только что написанные Китсом стихи.

Робин Гуд – В письме Дж. Г. Рейнолдсу с заглавием: «Дж. Г. Р. в ответ на его сонеты о Робин Гуде».

Строки о трактире «Дева Моря» – Как и предыдущее, в письме к Дж. Г. Рейнолдсу. *Дева Моря» – трактир, в котором собирались драматурги и актеры в шекспировском Лондоне. Написано Китсом после посещения «Девы Моря».

О чем говорил дрозд – Текст записан в письме к Дж. Г. Рейнолдсу и предварен такими словами: «Я не читал книг – утро сказало мне, что я прав; я думал только о красоте утра – и дрозд выразил мне одобрение, словно сказал вот что:…» (ЛП, с. 219).

Джону Гамильтону Рейнолдсу – Стихотворное письмо. Уильям Хэзлитт (1778–1830), – о нем см. вступ. ст., с. 8. Мэри Эджворт (1767–1849) – писательница, чьи романы об Ирландии стали одним из поводов для В. Скотта обратиться к исторической прозе на материале его родины – Шотландии; Хэзлитт испытывал к ней личную неприязнь. Юлий Брут Бут (1796–1852) – актер, исполнитель ролей в шекспировских трагедиях.

К ДЖ. Р. – Обращено к Джеймсу Райсу (1792–1832), близкому другу Китса, с которым его познакомил Дж. Г. Рейнолдс; в 1819 г. Ките писал о нем: «Он самый рассудительный и даже мудрый из всех, кого я знаю».

Изабелла, или Горшок с базиликом – Сюжет поэмы взят из «Декамерона» Дж. Бок-каччо (IV, 5). Под влиянием лекций У. Хэзлитта о европейских поэтах, прослушанных в январе – феврале месяце в Лондоне, Ките предполагал выпустить совместный с Дж– Г. Рейнолдсом сборник таких переложений; замысел этот осуществлен не был.

Ода Майе – Байя – античный город близ Неаполя, остатки роскошных дворцов и купален которого частично затоплены морем. Ты флейте улыбнешься сицилийской… – В подражание песням сицилийских пастухов родилась пасторальная поэзия, прославленным творцом которой был Феокрит (III в. до н. э.). Отчизна эолийская – историческая область в Древней Греции, в которую входил о. Лесбос – родина великих поэтов VII–VI вв. до н. э.т Ари-она, Алкея, Сафо.

На посещение могилы Бернса – Летом 1818 г. во время путешествия с Ч. Брауном (см. при-меч. к с. 257) по Озерному краю, Шотландии и Ирландии Ките посетил места, связанные с Робертом Бернсом (1759–1796).

«Ах, если бы ты только знал…» – Стихи составляют часть письма брату Томасу из Шотландии и сопровождаются пояснением: «Тут описан свадебный поезд, который встретился нам, как только мы попали сюда…» (ЛП, с. 234). Вскоре известие о тяжелой болезни брата заставит Китса прервать путешествие и вернуться в Хэмпстед (близ Лондона). Томас умрет от туберкулеза 1 декабря 1818 г.

Стихи, написанные в Шотландии, в домике Роберта Бернса – В письме к Дж. Г. Рейнолдсу (11–13. VII. 1818) Ките сообщал: «Я написал сонет только ради того, чтобы написать хоть что-нибудь под этой крышей; стихи вышли дрянные, я даже не решаюсь их переписывать» (ЛП, с. 232).

На посещение Стаффы – Один из числа Гебридских островов (к северо-западу от побережья Шотландии), на которых показывали пещеры легендарного кельтского героя Фингала, воспетого Оссианом – вымышленным древним бардом, от чьего имени был создан цикл поэм Дж. Макферсоном (1736–1796); хотя мистификация была разоблачена, Оссиановы поэмы пользовались славой у романтиков. В письме к брату Ките так описывает свои впечатления: «Поразительна пещера Фингала, представляющая собой углубление в толще базальта. Вообрази, что титаны, восставшие против Юпитера, взяли всю эту массу черных колонн и перевязали их вместе, как пучки спичек, а затем громадными топорами вырубили пещеру в толще этих колонн. Понятно, что крыша и пол, образованные обрубками этих колонн, должны быть неровными» (ЛП, с. 238). Колдун над Ди-рекою – Мерлин.

На вершине Бен Невис – Бен Невис (1343 м) – вершина Британских островов (в Шотландии, в Грампианских горах).

Современная любовь – Антоний и Клеопатра. – История любви римского полководца и египетской царицы (I в. до н. э.) стала символом безграничного чувства, которому все приносится в жертву. Согласно легенде, на пиру Клеопатра растворила в бокале вина драгоценную жемчужину. Брунсвик-сквер – площадь, в районе которой в Лондоне селились деловые люди.

Гиперион – Над этой поэмой Ките работал в тяжелые месяцы предсмертной болезни брата Тома. О ней и о ее втором, также не законченном варианте – «Падение Гипериона», см. во вступ. ст., с. 12–13.

Ода («Барды Радости и Страсти!..») – Фрэнсис Бомонт (1584–1616) и Джон Флетчер (1579–1625) – драматурги, современники Шекспира, в основном писавшие в соавторстве; создатели жанра трагикомедии в Англии, изобилующего неожиданными перипетиями событий, чередованием комических и драматических эпизодов.

Канун Святой Агнессы – Св. Агнесса – раннехристианская мученица во времена гонений при императоре Диоклетиане (303 г.). Почиталась как покровительница девственниц, чье имя ассоциировалось с ягненком (агнцем), символом непорочности. Ее день – 21 января; по распространенному поверью, накануне этого дня можно во сне увидеть того, с кем предстоит вступить в брак.

Канун Святого Марка – Накануне дня Святого Марка (25 апреля), согласно поверью, бытовавшему в Йоркшире, в течение ночи можно увидеть входящими в храм призраки людей, которым предстоит тяжко заболеть или умереть в текущем году. Символ этого святого (покровителя Венеции) – крылатый лев…Мышей, представьте, золотых… – В Библии (Первая Книга Царств, 6, 4) филистимлян, то есть неверных, присвоивших ларец для хранения священных реликвий (ковчег завета) бог покарал: «…внутри страны размножились мыши, и было в городе великое отчаяние». Избавиться от бедствия удалось, возвратив ковчег народу Израиля и вложив в него свои дары, среди которых – пять золотых мышей.

«О битель Скорби» (автор мистер Скотт)…» – Сонет пародирует названный в его последних строках сонет У. Вордсворта, см. вступ. ст., с. 10.

[Характер Чарлза Брауна] – Ч. Браун (1787–1842) – друг Китса последних лет его жизни; в его доме в Хэмпстеде Ките жил в 1819–1820 гг. после смерти брата Тома. Ч. Браун, потерпев коммерческую неудачу (он представлял обанкротившуюся торговую фирму в Петербурге), пишет для театра. Совместно с Китсом создана трагедия «Оттон Великий», в январе 1820 г. отвергнутая театром Ковент Гарден.

La Belle Dame sans Merci. Баллада – Источники сюжета баллады многочисленны и уводят в рыцарскую средневековую поэзию, а также к Спенсеру, в чьей поэме «Королева фей» есть образ волшебницы-искусительницы. У Китса это стихотворение предвосхищает сюжет поэмы «Ламия»; поводом для обоих было чувство к Фанни Брон (см. примеч. к с. 292), сильное и исполненное безысходности. Баллада неоднократно переводилась на русский язык; предлагаемый перевод Л. Андрусона впервые опубликован в 1911 г.

Л а м и я – Основным источником для Кит-са послужил трактат английского философа-моралиста Роберта Бертона (1577–1640) «Анатомия Меланхолии» (1621), отрывок из которого был приведен вслед за поэмой в сборнике 1820 г.: «Филострат, в четвертой книге написанного им труда «Vita Apollonii», приводит достопамятное происшествие подобного рода, каковое не должно мне обойти молчанием. Некто Менипп Ликий, юноша двадцати пяти лет, на пути из Кенхреи в Коринф встретил сходный фантом в обличии прекрасной женщины, которая, взяв его за руку, привела в свой дом на окраине Коринфа, открылась ему, что по рождению она финикиянка и что, если он останется с ней, он услышит, как она поет и играет, будет пить вино, которое никто никогда не пил, и ни единый человек его не потревожит; но она, будучи мила и прекрасна, будет жить и умрет вместе с ним, милым и прекрасным на вид. Юноша-философ, прежде рассудительный и благоразумный, обладая способностью умерять свои страсти, помимо одной – любовной, пребывал некоторое время с нею к величайшему своему удовольствию и, наконец, сочетался с нею браком. На свадебный пир в числе прочих гостей явился Аполлоний, который посредством ряда заключений обнаружил, что она змея, ламия, и что вся окружающая ее обстановка, подобно золоту Тантала, описанному Гомером, невещественна, будучи простой иллюзией. Увидев, что тайна ее раскрыта, она со слезами молила Аполлония хранить молчание, но он остался непоколебим, вследствие чего она сама, утварь и дом, вместе со всем, что в нем было, исчезли в мгновение ока. Многие были свидетелями этого случая, ибо он произошел в самом центре Греции» (ЛП, с. 324). Упоминаемый Филострат – Флавий Филострат, позднеримский писатель (II–III вв.), автор биографического повествования «Жизнь Аполлония Тианского» (русское изд. М., 1985 в серии «Литературные памятники).

См. также вступ. ст., с. 13–14. В те дни, когда крылатых фей отряды… – Распространенный в английской поэзии миф о том, что боги-олимпийцы были вытеснены младшими божествами: эльфами, феями, духами…

Из поэмы «Падение Гипериона. Видение» – О поэме см. во вступ. ст., с. 12–13. Поэма не была завершена; в русском переводе дается лишь фрагмент существующего текста – строки 57—227 из первой песни.

Строки к Фанни – Это и следующие стихотворения обращены к соседке Китса по дому в Хэмпстеде (принадлежащем Ч. Брауну) Фанни Брон (1800–1865). Они познакомились осенью 1818 г.; 22 декабря 1819 г. состоялась их помолвка. В следующем году, когда здоровье Китса резко ухудшилось, он предложил расторгнуть помолвку, на что Фанни не дала согласия; однако чувство ревности, еще более мучительное от сознания собственной беспомощности, не оставляло поэта. На время любви к Фанни Брон приходится и необычайный лирический подъем 1819 года, когда были созданы последние оды и сонеты.