Текст книги "Жил-был великан"

Автор книги: Джон Кейт (Кит) Лаумер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Кит Ломер
Жил-был великан

На расстоянии в полмиллиона миль Вэнгард был похож на шар из серого чугуна, полуосвещенный, желтовато-белый на освещенной половине, угольно-черный на противоположной. Вдоль терминатора тянулась ржаво-красная полоса. Горные хребты, как непричесанные космы черных волос, свисали с белых мглистых полюсов, веером расходясь все дальше и дальше в стороны, в то время как между ними вырастали новые мелкие хребты, образуя неровную сетку, покрывающую почти всю поверхность планеты, напоминающей из-за этого тыльную сторону кисти пожилого человека.

Я следил за тем, как изображение на экране становилось все более и более подробным, до тех пор, пока не появилась возможность сравнить его с тем, что было у меня на навигационной карте.

Только после этого я сорвал пломбу со своего Y-излучателя и послал в эфир свой «Мэйдей» – сигнал бедствия.

– Дядюшка-король 629! Всем, всем, всем! Я в опасности! По аварийной траектории приближаюсь к Р-7985-23-Д, но шансов очень мало. Координаты: 093 плюс 15 при 19-0-8 стандартного! Жду указаний и, если можно, побыстрее! Все станции, прием!

Я включил автоматический маяк, который тут же принялся выплевывать в пространство мой призыв по тысяче раз в миллисекунду, а сам тем временем переключился на прием и выждал 45 секунд. Это как раз столько, сколько нужно гиперсигналу, чтобы достигнуть излучательной станции возле Кольца-8 и привести его в действие.

Все произошло точно так, как по расписанию. Прошло еще с полминуты, и моей спины как будто коснулся чей-то холодный палец. Затем голос, который, казалось, был недоволен тем, что его разбудили, произнес:

– Дядюшка-король 629, с вами говорит Мониторная Станция Зет-448, качество приема три на три. Вам запрещается, повторяю – запрещается! – посадка на планету. Доложите подробно о том, что произошло…

– Перестаньте городить чепуху! – довольно-таки резко отозвался я. – Я скоро поцелуюсь с этим булыжником, и от вас зависит только, насколько крепок будет этот поцелуй! Сначала посадите меня, а уж бумажными делами мы займемся потом!

– Вы находитесь в территориальной зоне карантинного мира пятого класса. Существует официальный навигационный запрет приближаться…

– Довольно умничать, 448! – отрезал я. – 700 часов назад я вылетел с Доби со спецгрузом на борту! Может, вы думаете, я нарочно выбрал эту дыру для посадки? Мне нужны технические указания по посадке, и нужны немедленно!

Теперь снова небольшое ожидание. Мой собеседник, казалось, говорит уже сквозь зубы:

– Дядюшка-король, передайте данные бортовых систем.

– Непременно, непременно. Но только шевелитесь там побыстрее, – я постарался придать голосу выражение взволнованности и нажал несколько кнопок, в результате чего он получил в свое распоряжение данные приборов, которые будут неопровержимо свидетельствовать, что положение мое еще хуже, чем я его себе представляю. И в этих данных подделки не было ни на грош. Я постарался на совесть, чтобы эта посудина поднялась в космос в последний раз.

– Все в порядке, Дядюшка-король. Вы слишком поздно послали сигнал бедствия. Теперь вам придется катапультировать груз и действовать в следующей навигационной последовательности…

– Я же, кажется, ясно сказал: у меня на борту специальный груз! – заорал я в ответ. – Категория 10! По контракту с медицинской службой Доби! Я везу 10 анабиозных камер!

– Послушайте, Дядюшка-король, – отозвалась станция. Теперь голос стал вроде бы менее уверенным. – Я так понимаю, что у вас на борту 10 живых людей, видимо, пострадавших, и они находятся в анабиозе. Подождите, – снова пауза. – Да, нелегкую задачу вы мне подкинули, 629, – добавил голос, став окончательно похож на человеческий.

– Да, – ответил я. – Но все же нужно поспешать. Булыжник-то все ближе и ближе.

Я сел и принялся слушать, как перешептываются звезды. А в полутора световых годах от меня привели в действие станционный компьютер, который тут же принялся пережевывать посланные мною данные и вот-вот выплюнет ответ. А между тем сообразительный парнишка-дежурный заодно и проверит мою версию. Это хорошо. Мне того только и надо. Моя легенда непробиваема. Пассажиры, лежащие в грузовом отсеке, были вахтерами, получившими тяжелейшие ожоги при взрыве на Доби три месяца назад. Доби был суровым небольшим мирком, на котором не было почти никаких возможностей для лечения.

Если я доставлю их в сносном состоянии в медицинский центр на Республике, то получу 40 тысяч. Предстартовые инспекционные данные, равно как и маршрут полета были представлены на рассмотрение станции, а из них следовало, что самой экономичной траекторией была та, что проходила мимо Вэнгарда, и любой мало-мальски смыслящий оператор проложил бы ее именно так. Все это следовало из моих данных. Я был абсолютно чист – просто жертва стечения обстоятельств. Теперь их очередь ходить. И если мои расчеты хоть чего-то стоили, то сходить они могли только так, как нужно было мне.

– Дядюшка-король, ваше положение более чем серьезно, – наконец возвестил мой невидимый консультант. – Но я могу предложить вам приемлемый вариант спасения. Можно ли отделить ваш грузовой отсек? – он сделал паузу, словно ожидая ответа, затем продолжал: – Вам нужно снизиться, затем ввести грузовой отсек в атмосферу на крыльях. После этого у вас останется всего несколько секунд для того, чтобы оторваться и уйти. – Понятно? А сейчас я передам вам необходимые данные.

И в память моего корабля полился поток чисел, которые тут же автоматически записывались и вводились в систему управления.

– 448, вас понял, – ответил я, когда поток информации иссяк. – Но посудите сами – ведь внизу совершенно дикая местность. А если холодильное устройство при падении будет повреждено? Может, мне все-таки лучше остаться и попробовать сесть вместе с грузом?

– Это невозможно, Дядюшка-король! – голос потеплел на несколько градусов. Ведь как-никак я все же был отважным, хотя и мелким торговцем, твердо решившим исполнить свой долг до конца, даже если это может для него плохо кончиться. – Честно говоря, даже то, что вам предложено, – крайность. И ваш единственный шанс – и вашего груза тоже, кстати, – неукоснительно соблюдать мои инструкции! – добавлять, что неподчинение навигационным распоряжениям мониторной станции является настоящим криминалом, он уж не стал. Да ему это было и ни к чему. Я знал это и рассчитывал на это.

– Что ж, полагаюсь на вас. На грузовом контейнере имеется навигационное устройство, – я позволил себе небольшую паузу, без которой бедному, но честному космическому торговцу с его умственной медлительностью было просто невозможно придти к простейшему умозаключению, затем выпалил: – Но послушайте! Сколько времени понадобится вашим парням, чтобы добраться сюда на вспомогательном судне?

– Оно уже отправлено. Полет займет… что-то около трехсот часов.

– Но ведь это больше двенадцати стандартных дней! А если морозильная установка разобьется, изоляция не удержит концентрацию кислорода на нужном уровне! А… – еще одна пауза, необходимая для того, чтобы сформулировать следующее самоочевидное соображение: – А что же будет со мной? Как же я сам продержусь там, внизу?

– Давайте сначала окажемся там, внизу, капитан.

Из голоса улетучилась часть симпатии ко мне, правда, небольшая. Даже герою позволительно проявить небольшую заботу о себе, после того, как он позаботится о благополучном отходе своих войск.

Разговор продолжался еще некоторое время, но, в принципе, все главное было уже сказано. Я следовал указаниям, делал то, что мне было сказано, не более и не менее. Примерно через час все, кто смотрел трехмерные программы в Секторе, будут знать, что беспомощный госпитальный корабль находится на поверхности Вэнгарда и жизнь десяти – или одиннадцати, если считать меня – человек висит на волоске. После этого окончательно проникну сквозь оборонительные линии своего подопечного, готовый приступить к фазе номер два.

На высоте десяти тысяч миль появился звук: печальный вой одиноких молекул воздуха, расщепляемый тысячетонной тушей воздуха престарелого бродяги-торговца, входящего в атмосферу на слишком большой скорости, под неправильным углом и без тормозных двигателей. Я принялся наигрывать мелодию на том, что осталось от рулей высоты, разворачивая корабль хвостом вперед, приберегая остатки топлива до того момента, когда оно больше всего пригодится. И когда я и мой корабль достигли точки, которая мне была нужна, мне оставалось осилить всего-навсего восемь тысяч миль гравитации. Я еще раз сверился с пультом управления, прикидывая будущий район посадки, а тем временем корабль двигался и бился подо мной, издавая стоны и рычание, как дикий зверь, которого ранили в брюхо.

На высоте двести миль включились главные двигатели, и вся кабина осветилась мерцающим красным светом, появившимся у меня в глазах.

Я почувствовал себя жабой, угодившей под сапог.

Это продолжалось достаточно долго, так что я успел отключиться и вновь придти в себя раз шесть, не меньше. Затем внезапно корабль перешел в свободное падение, и у меня в запасе оставались уже считанные минуты, вернее, даже секунды.

Положить руку на рычаг катапультирования грузового отсека оказалось ничуть не труднее, чем, скажем, поднять наковальню по веревочной лестнице. Я почувствовал толчок, возвестивший, что грузовой отсек отделился от корабля. После этого я занял соответствующее положение, опустил противоударное устройство и набрал полную грудь затхлого корабельного воздуха. Палец мой коснулся кнопки катапультирования пилота. Тотчас же прямо по голове меня ударил десятитонный пыльный мешок, и я провалился в мир иной.

Я медленно всплыл на поверхность бескрайнего черного океана, где дурные сны начали медленно отступать, и им на смену пришли чуть окрашенные светом размытые картины полубессознательности, так что я успел заметить похожие на акульи зубы горы, окружающие меня со всех сторон.

Вершины их были укутаны вечными снегами, и бесконечные ряды гор исчезали за далеким горизонтом.

Потом я, должно быть, снова отключился, потому что в следующий момент я увидел перед собой только один пик, несущийся мне навстречу, как взбесившаяся волна. Когда я очнулся в третий раз, я уже стремительно спускался на парашюте, несясь к чему-то, что было похоже на широкое поле застывшей лавы. Потом я разобрал, что это листва, темно-зеленая, густая, стремительно надвигающаяся. Времени у меня на этот раз хватило только на то, чтобы заметить, как засветился зеленым светом сигнал пеленгатора грузового отсека, возвещая, что груз приземлился целым и невредимым. И тут в глазах у меня снова померкло.

Когда я очнулся, мне было холодно. Это было первое мое сознательное ощущение. Вторым была головная боль. А вообще-то болело все тело. Некоторое время я составлял в уме завещание, по которому единственным моим наследником становилось общество эвтаназии, потом выпутался из креплений, раскрыл капсулу и выполз в то, что любитель прогулок назвал бы живительным горным воздухом. Я сверил все мои боли и неприятные ощущения и понял, что кости и суставы целы.

Тогда я включил термостат своего скафандра на обогрев и почувствовал, что тепло мало-помалу просачивается в тело.

Я стоял на сосновых иглах, если только бывают сосновые иглы трех футов в длину и толщиной с палочку для помешивания коктейлей. Иглы образовывали упругий ковер, покрывающий сплошь землю у подножия деревьев, высоченных, как ионические колонны, и уходящие вершинами в темно-зеленые сумерки крон. В отдалении между стволами я заметил белые отсветы островков снега. Было тихо, совершенно тихо, и ни малейшего движения среди веток над моей головой.

Приборы скафандра сообщили мне, что давление воздуха 16 фунтов на квадратный дюйм, содержание кислорода – 51%, температура воздуха – 10 градусов Цельсия, как мне и обещали.

Из данных локатора следовало, что груз мой опустился милях в ста к северо-западу от того места, где я стоял сейчас. И, насколько я мог судить по показаниям разных штук, имеющихся в пряжке моих хитроумных доспехов, все приборы там работали нормально. И если информация, которую я получил, была так же хороша, как уплаченные за то, чтобы ее получить, деньги, я находился в десяти милях от того места, куда собирался попасть, примерно в половине дневного переходе от пристанища Джонни Грома. Я включил энергопривод своего скафандра, сверился с компасом и отправился в путь.

Слабое притяжение делало ходьбу неутомительной даже для человека, буквально измочаленного несколькими тысячами миль атмосферы. Да и скафандр, надетый на мне, тоже был хорошим подспорьем. Хотя по нему этого никогда не скажешь, но обошелся он мне, примерно, во столько же, сколько стоил бы роскошный отпуск на одном из этих родиево-стеклянных миров с управляемым климатом и великолепными оргиями, проходящими при резкой перемене температур. Кроме стандартных устройств, регулирующих состав воздуха и температуру, и сервоустройства, позволяющего мне сейчас идти без неприятных ощущений при ходьбе, скафандр был дополнительно оборудован всеми рефлексными цепями и усилителями реакций, которые были только известны черному рынку. Среди этих хитрых штучек было и несколько таких, на которые ребята из отдела безопасности Лиги были бы не прочь наложить лапы. Один метаболический монитор чего стоил!

Идя по компасу, я постепенно поднимался по склону, и примерно через час добрался до линии вечных снегов. Деревья тянулись еще на несколько тысяч футов; и край леса был как раз там, где начинался совершенно морской голубизны ледник.

Здесь я впервые увидел небеса Вэнгарда: они были темно-голубые, а над снежными пиками принимали фиолетовый оттенок, как бы оттеняя величественных владык этого мира.

После часа ходьбы я сделал привал, задал себе корм в виде питательного раствора и нескольких глотков воды, и немного послушал, как мимо меня шелестела секундами, уносясь в небытие, вечность.

Я представил себе, как корабль с колонистами, который давным-давно, на заре космической эры, девять долгих лет странствовавший в безбрежном пространстве, о котором они знали меньше, чем в свое время знал Колумб об Америке, наполовину рухнул, наполовину опустился на поверхность этой планеты. Я представил, как они впервые выходят из корабля и попадают в величественное молчание этого холодного мира – мужчины, женщины и, возможно, дети – зная, что для них никогда не будет возврата. Я представил себе их, оказавшихся лицом к лицу с безысходностью своего положения и все же продолжавших жить. Да, это были мужественные люди, и в наше время подобного мужества уже не встретишь. Люди теперь стали совсем иными – такими, как я. Те принадлежали к мужественному племени пионеров, покорителей границ, полных несбыточных надежд, целеустремленных и питающих большие надежды на будущее.

Во мне же были только качества городского хищника, расчетливость, крысиная отвага, и жил я только сегодняшним днем.

– Это все тишина, – вслух сказал я. – Она действует мне на нервы.

Но собственный голос показался мне маленьким и ничтожным на фоне этой величественной тишины. Я поднялся на ноги и направил свои стопы к следующему хребту.

Часа через три солнце все еще пребывало на прежнем месте – зеленого цвета пятно там, где сходились кроны, то и дело пробивающееся своими холодными лучами сквозь чащу леса, чтобы тут и там осветить ржаво-красные иглы. Я легко, как птица, покрыл уже 40 километров. Нужное мне место теперь было недалеко. Несмотря на слабое притяжение, я уже начал испытывать чувство легкой усталости, хотя сложные устройства моего скафандра вдвое облегчали каждое мое усилие, а автомед регулярно впрыскивал мне в руку стимулятор. Хоть в этом мне повезло. Дома после подобного приключения мне пришлось бы провести на больничной койке недельки две, как минимум. Я утешал себя этой мыслью, прислонившись к дереву и вдыхая обогащенную воздушную смесь, прописанную мне скафандром. Приятные мысли вообще были прекрасным средством от начинающих понемногу появляться у меня перед глазами искорок. Я все еще блаженствовал, когда вдруг услышал звук…

Ей-богу, до чего забавно, что после жизни, прожитой среди разнообразных звуков, несколько часов, проведенных в абсолютной тишине, могут изменить отношение человека к колебаниям воздуха в слышимом диапазоне. А ведь услышал я всего-навсего смутный далекий зов, похожий на призывный крик какой-нибудь одинокой морской птицы, ищущей свою подругу. Но он заставил меня отшатнуться от дерева так, словно оно в мгновение ока раскалилось докрасна, и встать, пригнувшись, напряженно определяя возможную природу этого звука. А он тем временем стал громче, значит, и ближе, причем скорость его приближения ко мне свидетельствовала о бесплодности каких-либо попыток ретироваться. Я огляделся в надежде найти подходящее для укрытия дерево, но все они, похоже, с самого рождения уже были старыми – самые нижние ветви находились на высоте не менее пятидесяти футов от земли. Единственным укрытием для меня могли бы послужить несколько тысяч стволов. Но какое-то шестое чувство подсказало мне, что опасность, какова бы она ни была, лучше встретить лицом к лицу на открытом месте. Во всяком случае, мы увидим друг друга одновременно. Я чувствовал, что это что-то живое, и что оно питается мясом – это подсказывал мне еле слышный безапелляционный голос своего самого древнего предка. Я сделал кистью руки движение, которое бросило мне в пальцы рукоятку запрещенного законом небольшого кратерного пистолета, и стал ждать, а зов все приближался и приближался, становясь все громче и мучительнее, как мычание овцы, страдающей от неразделенной любви, как рев отвергнутого подругой быка, как стон гибнущего лося. Теперь до меня доносился и топот огромных лап, переставляемых с такой скоростью, что даже при местном притяжении было ясно, каковы габариты их обладателя. И, наконец, оно появилось из-за деревьев, полностью подтвердив все худшие опасения моего пра-пра… Это была ни собака, ни гиена даже, а то, чем была бы гиена, если бы рост ее в холке достигал семи футов, если бы лапы у нее были толщиной с мое бедро в самом узком их месте, голова – величиной с кабину одноместного геликеба, а челюсти такие, что в них она смогла бы нести человека, как ученый пес несет домой вечернюю газету. И, возможно, эта последняя мысль только и удержала меня от того, чтобы нажать на спуск. Чудовищный пес замедлил свой бег, подняв в воздух тучу хвои, взвыл последний раз и предъявил мне почти ярд ярко-красного языка. Сам же он был коричневый с черным, гладкошерстный, с обвисшей кожей. У него были большие зубы, но никак не больше шести дюймов от основания до верха. Глаза его были ярко-черными и небольшими, примерно со слоновьи, с красными полукружьями внизу. Он медленно приблизился, как бы желая разглядеть то, что сейчас будет есть. Я слышал, как при движении хрустят его суставы. При каждом шаге его футовой толщины лапы глубоко утопали в покрытой хвоей земле. Я ощутил, что колени мои мелко дрожат, а волосы стоят дыбом. Теперь чудовище было от меня всего в десяти футах, и я видел, как от его дыхания колеблются края его ноздрей, в каждую из которых свободно вошел бы мой кулак. Я твердо знал, что если он приблизится еще хоть на шаг, я нажму на спуск.

– Лежать, малыш! – выдавил я из себя, как мне показалось, решительным тоном приказания.

Он остановился, убрал, а затем снова вытянул язык, потом бережно опустил на землю свою задницу, как старая дева, садящаяся в любимую машину. И вот теперь он сидел и смотрел на меня, а я смотрел на него. А пока мы были заняты этим, появился сам великан.

Он приблизился почти бесшумно, появившись из-за деревьев. Я заметил его только когда он был уже не далее пятидесяти футов – ведь он просто в два раза выше обычного человека, и больше ничего. Просто очень высокий человек, и можно даже пройтись насчет размера его обуви.

Но при этом забываешь, что при двойном росте он заслоняет в четыре раза больше неба, нависая над тобой, что на себе он носит в восемь раз больше мяса и костей. При земном притяжении он весил бы верных тысячу шестьсот фунтов. Здесь, на этой планете, он весил не более полутонны, но даже при этом каждая из его ног несла на себе по пятьсот фунтов. У него были толстые, увитые мышцами ноги, которые были под стать рукам, груди и шее, похожей на кусок ствола дуба, поддерживающей голову. Но, несмотря на всю его массивность, в фигуре его не было никакой диспропорции. Если бы его сфотографировать так, чтобы на снимке было невозможно представить масштаб, он выглядел бы самым обыкновенным мистером Покорителем Вселенной – стройным, сильным, с хорошо развитой мускулатурой, и больше ничем особенным не выделяющимся. У него были черные курчавые волосы, довольно неровно подстриженные, но подстриженные ничуть не хуже, чем это удалось бы любому человеку, живущему вдали от парикмахеров. Он носил бородку, под густыми черными бровями покоились широко расставленные бледно-голубые глаза. Кожа его была выдублена непогодой и приобрела цвет вытертой телячьей кожи. У него были правильные черты лица, и если вам нравятся лица в стиле Зевс-Посейдон, то вы могли бы назвать его даже симпатичным. Все это я рассмотрел, пока он приближался ко мне, двигаясь настолько же легко, насколько тяжело передвигался его пес. Он остановился рядом с ним и беззаботно потрепал его по голове ладонью, размером с добрую лопату, и принялся разглядывать меня. Тут я на какой-то миг вновь почувствовал себя ребенком, снизу вверх глядящим в мир на взрослых, как Гулливер в стране великанов. Мысли теснились в моей голове, призрачные образы мира, тепла и любви, полной безопасности – смутные воспоминания детства, теперь давно забытые. Я отогнал их и напомнил себе, что я – Бэйрд Улрик, профессионал, выполняющий задание в мире, где просто не может быть места фантазии.

– Ты человек, которого зовут Джонни Гром, – сказал я.

Он ничего не ответил. Кажется, только чуть-чуть улыбнулся.

– Я Паттон, Карл Паттон. Свалился сюда на корабле, – я указал рукой на небо.

Он кивнул.

– Я знаю, – голос его был глубоким и звучным, как орган, недаром у него была такая широченная грудь. – Я слышал, как падал твой корабль, – он окинул меня взглядом и, не заметив никаких внешних повреждений, продолжал:

– Я рад, что ты приземлился благополучно. Надеюсь, Вула не испугала тебя, – его лингва звучала немного старомодно и чуть-чуть высокопарно, с каким-то легким незнакомым мне акцентом.

Лицо мое, закаленное в бесчисленных партиях в покер, должно быть, все-таки вытянулось при этих словах, потому что он улыбнулся. Зубы у него оказались ровными и белыми, как мрамор.

– С чего бы это? – ответил я, стараясь не пищать. – Да даже моя трехлетняя племянница потрепала бы по ноге датского дога. Выше ей просто было бы не дотянуться.

– Пойдем со мной к моему дому. У меня есть пища, огонь.

Я немного опомнился и начал входить в роль.

– Мне необходимо добраться до грузового отсека. В нем… в общем, там есть пассажиры.

На лице его отразился безмолвный вопрос.

– Они живы… пока, – ответил я. – У меня есть прибор, который сообщил мне, что отсек приземлился благополучно. Ячейки оборудованы противоударными устройствами, так что если уцелел пеленгатор, то и они тоже целы. Но остальное оборудование может быть повреждено. Если это так, то люди могут погибнуть.

– Все это очень странно, Карл Паттон, – сказал он после того, как я закончил объяснения. – Как можно заморозить живых людей?

– Они долго не протянули бы, если бы не низкое содержание кислорода, ответил я. – Они сплошь покрыты ожогами третьей степени. И вполне возможно, что изнутри тоже ожоги. В медицинском центре их поместят в восстановительные камеры и нарастят им новые шкуры. Когда они проснутся, то опять будут как новенькие, – я многозначительно посмотрел на него. Выражение моего лица должно было убедить его в том, что я собираюсь исполнить свой долг до конца. – Если я доберусь туда вовремя – все будет в порядке. Если нет, то… – я не договорил, давая этим понять, какой ужасный конец ждет несчастных. Затем я демонстративно взглянул на указатель пеленгатора на своем запястье. – Отсек приземлился где-то в той стороне, – я указал рукой на север. – Только вот не знаю, насколько далеко отсюда.

Я исподлобья взглянул на него, пытаясь определить, какой эффект возымели мои действия и слова. Чем меньше я ухитрюсь выдать себя, тем лучше. Тем более, что он не показался мне таким простачком, как пытались представить его те, кто готовил меня к заданию. Малейший промах может все испортить. Я произнес:

– Может, миль сто, а, может, и больше.

Он немного подумал, глядя на меня сверху. Глаза его были достаточно дружелюбны, но, казалось, смотрели куда-то сквозь меня. Они напоминали свечу, горящую за окном незнакомого дома.

– Там, куда они упали, нехорошие места, – наконец, сказал он. – Башни Нанди очень круты.

Я знал это. И место выбирал очень тщательно. Я бросил на него мужественный, исполненный беззаветной решимости взгляд.

– Там находится десятеро, и я отвечаю за их жизни. Я обязан сделать все, что в моих силах.

Его взгляд встретился с моим. И в первый раз с момента нашей встречи в его взгляде промелькнул какой-то теплый огонек.

– Сначала ты должен поесть и отдохнуть.

Я хотел сказать что-нибудь, чтобы он поглубже захватил наживку, но как раз в этот момент мир начал медленно крутиться вокруг меня. Я сделал шаг, чтобы восстановить равновесие, но тут пространство вокруг меня заполнили какие-то светящиеся хлопья, затем окружающее стало ускользать от меня, и я соскользнул туда, где меня терпеливо все это время поджидала тьма…

Я проснулся и увидел, как над моей головой на гладком потолке, сделанном из какого-то дерева, пляшут оранжевые отблески света. Потолок находился на высоте футов двадцати. Свет исходил из очага, в котором запросто можно было зажарить целого быка. Очаг был сложен из глыб, вполне годящихся на целое надгробие каждая. Я возлежал на постели, не намного более обширной, чем теннисный корт, а воздух был наполнен запахом супа.

Я подполз к краю постели и рискнул спрыгнуть на пол с высоты в четыре фута. Ощущение было такое, что у меня не ноги, а переваренные макароны. Ребра ныли – возможно, оттого, что я долго лежал на плече великана.

Он взглянул на меня из-за высокого стола, за которым сидел.

– Ты был измотан, – проговорил он. – И у тебя много ушибов.

Я оглядел себя. На мне не было ничего, кроме нижнего белья.

– Где мой скафандр? – рявкнул я.

И моя грубость была вызвана не просто слабостью. Я представил себе свое снаряжение, стоимостью в шестьдесят тысяч кредитов, и сделку стоимостью в миллион небрежно брошенными у утилизатора – или в огонь – и ожидающий меня вместо них комплект теплой одежды.

– Вот он, – мой хозяин указал на край постели.

Я схватил скафандр, проверил. Как будто все было о'кей. Но все это было не по мне. Мне не нравилось то, что человек, с которым мне позже придется иметь дело, ухаживает за мной, совершенно беспомощным.

– Ты отдохнул, – сказал великан. – Теперь поешь.

Я уселся за стол, положив под себя стопку сложенных одеял, и принялся за настоящий котел густого варева из каких-то очень вкусных зеленых и красных овощей и кусков нежного белого мяса.

Был и хлеб – твердый, но вкусный, с привкусом орехов, было вино – самодельное, красное вино, которое, однако, показалось мне гораздо более вкусным, чем любое коллекционное из погребов Арондо на Плезире-4. После трапезы великан разложил на столе карту и указал на местность, представляющую собой горный массив, изрезанный вершинами и пропастями.

– Если отсек здесь, – сказал он, – будет трудно. Но, возможно, он упал вот сюда, – он указал на сравнительно более ровную местность к юго-востоку от непроходимых гор.

Я сверился с индикатором, определяя азимут. Направление, которое я указал ему ранее, отклонилось от истинного всего градуса на три. При расстоянии в 113.8 миль – а именно такое расстояние указывали приборы – мы промахнулись бы всего миль на 10.

Великан стал прокладывать линию нашего маршрута на карте. Она пролегала вдоль края того, что он называл Башнями Нанди.

– Возможно, – произнес он. Он явно относился к людям, которые не любят сорить словами.

– Сколько еще будет длиться день? – спросил я.

– Часов пятьдесят или около того.

Это означало, что я провел в забытье почти шесть часов. Это мне тоже не понравилось. Время – деньги, да и к тому же мой график был довольно напряженным.

– Ты связался с кем-нибудь?

Я бросил взгляд на большой старомодный экран у стены. Это была стандартная модель, работающая в Y-диапазоне с радиусом охвата в полмиллиона световых лет. Значит, контакт со станцией Кольцо-8 занимает, примерно, четыре часа.

– Я сообщил мониторной станции, что ты благополучно приземлился, – ответил он.

– А что ты еще сообщил им?

– Больше сообщать было нечего.

Я поднялся.

– Тогда можешь снова связаться с ними, – заявил я. – И скажи им, что я нахожусь на пути к грузовому отсеку.

На лице я старался сохранить выражение беззаветности героя-скромняги, который не нуждается в проводах со слезами. Уголком глаза я заметил, как он кивнул, и тогда я на какое-то время даже усомнился в том, что знаменитая способность Улрика к анализу характеров подвела его, если это средоточие мужественности намерено было поберечь свою задницу и представить маленькому бедняжке одному проделать весь путь.

– Дорога будет нелегкой, – заметил он. – На перевалах сильные ветры. А на вершинах Куклэйна лежит снег.

– Ничего страшного. Надеюсь, что обогреватель скафандра вполне справится со всем этим. Вот если бы ты одолжил мне немного воды и пищи…

Он подошел к полкам и снял мешок, размерами напоминающий климатическую установку для пятикомнатного полевого купола. Теперь я наверняка знал, что жертва попала в мою западню.

Он сказал:

– Если ты ничего не имеешь против, Карл Паттон, то я пойду с тобой.

Я немного поотнекивался, как положено в таких случаях, но, в конце концов, позволил ему убедить себя.

Через полчаса мы отправлялись в путь – после того, как известили станцию Кольцо-8, что выходим к отсеку.

Джонни Гром шел впереди легкой походкой, покрывая расстояние с вполне приличной скоростью.

Создавалось впечатление, что мешок за плечами ничуть его не тяготит.

Одет он был в те же шкуры, которые были на нем, когда он нашел меня. Единственным его оружием был окованный сталью посох.

Его чудовищный приятель трусил сбоку от нас, не отрывая носа от земли.

Я просто шел следом за Джонни. Моя поклажа была легка: гигант заметил, что чем меньше я буду нести за плечами, тем лучшее время мы покажем. Я ухитрялся не отставать, плетясь в то же время немного позади, чтобы все это выглядело натуральнее.