Текст книги "Трудно быть хорошим"

Автор книги: Джон Ирвинг

Соавторы: Джойс Кэрол Оутс,Элис Уокер,Ричард Форд,Дональд Бартельми,Тим О'Брайен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

Ричард Форд
Фейерверк
Перевела И. Гурова

Эдди Старлинг сидел с газетой за кухонным столом. Был полдень, на улице соседские ребятишки пускали шутихи. До Четвертого Июля оставался день, и каждые несколько минут снаружи доносились громкие хлопки, затем шипенье и гулкий грохот, такой громкий, что мог бы сбить самолет. Старлинг всякий раз вздрагивал, ну почему какая-нибудь мамаша не выскочит и не разгонит их по домам?

Он не работал уже полгода: полный коммерческий сезон и часть следующего. Он продавал недвижимость и никогда еще не оставался без работы надолго. И его начинала мучить тревога, а вдруг после какого-то времени безделья человек просто разучивается работать, забывает тонкости, теряет побудительные причины. А стоит этому случиться, думал он со страхом, и ты уже больше до конца жизни никакой работы не получишь. Стать лежачим камнем, хроническим безработным – от этой мысли ему было не по себе.

Теперь на улице послышалась какая-то возня. Мальчишки явно что-то затевали, и он встал, чтобы пойти поглядеть, и тут зазвонил телефон.

– Какие новости на домашнем фронте? – осведомился голос Луизы. Луиза опять начала работать в баре около аэропорта и всегда старалась звонить домой бодро и весело.

– Без перемен. Жарко. – Старлинг, держа трубку, прошел к окну и выглянул наружу. На середине мостовой компания мальчишек, которых он никогда прежде не видел, готовилась взорвать консервную банку при помощи огромной шутихи. – На улице какие-то ребята хотят что-то взорвать.

– Что хорошенького в газетах?

– Ничего стоящего.

– Ну что же, – сказала Луиза. – Наберись терпения, родной. Дико жарко, я знаю. Ах, да, Эдди! Помнишь тех священников, которые все время самосжигались по телевидению? Так когда это было? Только поточнее. Мы тут никак не можем припомнить. В шестьдесят восьмом или в семьдесят втором? Ну, никто не помнит, хоть убей!

– В шестьдесят восьмом был Кеннеди, – ответил Старлинг. – Но самосжигались они не просто для телепрограмм. Они были в Азии.

– Ладно-ладно. Но когда был Вьетнам, только точно?

Мальчишки подожгли шутиху под банкой и с хохотом побежали по улице. Секунду Старлинг не отводил взгляд от жестянки, но тут из дома напротив вышла молодая женщина, а едва она спустилась с крыльца во двор, как грохнул взрыв, и она прыгнула назад, ухватив себя за волосы.

– Господи! Что это? – сказала Луиза. – Прямо бомба какая-то!

– Да эти мальчишки, – ответил Старлинг.

– Хулиганье! Наверное, тоже от жары обалдели.

Женщина была очень худой – болезненно-худой, решил Старлинг. На вид ей казалось лет двадцать пять, она была в желтых шортах и босая. Выскочив на улицу, она что-то злобно прокричала вслед мальчишкам, но они были уже далеко. Старлинг знал о ней не больше, чем о всех других соседях. Фамилия на почтовом ящике была заклеена до того, как они с Луизой поселились здесь. С ней жил какой-то мужчина, который до ночи возился в гараже со своей машиной.

Женщина медленно прошла назад через дворик и поднялась на крыльцо. У двери она остановилась и оглянулась на дом Старлинга. Сам он продолжал смотреть прямо на нее, и женщина вошла к себе, захлопнув дверь.

– Эдди, догадайся, кто здесь! – сказала Луиза.

– Кто – где?

– Да в баре. Тебе дается одна отгадка.

– Артур Годфри, – сказал Старлинг.

– Артур Годфри, ого-го! – сказала Луиза. – Нет, это Луи. Он только что ввалился в дверь. Замечательно, а?

Луи Рейнер был предыдущим мужем Луизы. Старлинг и Рейнер вели вместе кое-какие дела до того, как появилась Луиза, и удачно продали конторское здание на исходе бума. Рейнер тогда посредничал в купле-продаже недвижимости – как и все остальные. Рейнер с Луизой состояли в браке шесть недель, а потом отправились в Рено и расторгли его. Год спустя Луиза вышла за Старлинга. Все это произошло в семьдесят шестом году, и Луиза больше не упоминала ни то время, ни Рейнера. Луи куда-то уехал. Вроде бы в Европу. Он теперь против Луи, пожалуй, ничего не имел, но и радости особой не испытывал.

– Отгадай, что сейчас делает Луи? – сказала Луиза. В трубке послышался звук текущей воды.

– Кто знает? Моет посуду. Мне-то откуда знать?

Луиза повторила его слова, и несколько человек засмеялись. Он услышал голос Луи:

– О, пррростите!

– Серьезно, Эд. Луи теперь экстрадиктор. – Луиза засмеялась. – Ха!

– А что это значит?

– А то, что он разъезжает по всей стране и привозит сюда людей, чтобы они могли отсидеть свой срок в тюрьме. Вот только что привез человека из Монтаны, который всего-то-навсего подделал чек на сорок семь долларов. По-моему, не стоило возиться. Он формы не носит, но у него есть пистолет и радиотелефон.

– А что он здесь делает? – спросил Старлинг.

– Его подружка прилетает из Флориды, – сказала Луиза. – И он стал куда толще, чем был, хоть ему и не нравится, что я об этом говорю, а, Луи? (Старлинг услышал, как Рейнер снова сказал «пррростите».) Хочешь поговорить с ним?

– Я сейчас занят.

– Чем это ты занят? Жуешь что-нибудь? Вовсе ты не занят.

– Я готовлю обед, – солгал Старлинг.

– Поговори с Луи, Эдди.

Старлингу отчаянно захотелось повесить трубку, и он мысленно послал Рейнера туда, откуда он приехал.

– Алло-о! – сказал Рейнер.

– Кто забыл запереть твою клетку, Рейнер?

– Кати сюда, Старлинг! Выпьем, и я тебе все выложу. С тех пор, как мы виделись, я успел поездить по свету. Франция, Италия, острова. Знаешь, чем итальянские девчонки мажутся за ушами, чтобы больше нравиться?

– Не знаю и знать не хочу, – сказал Старлинг.

– А вот Луиза совсем другое говорит! – заржал Рейнер.

– Я занят. Как-нибудь в другой раз.

– Ах, ах! – сказал Рейнер. – Послушай, Эдди, кончай выпендриваться и кати сюда. Я тебе растолкую, как мы оба сможем через полгода уйти на покой. Разрази меня бог! А недвижимость побоку.

– Я уже удалился, – ответил Старлинг. – Разве Луиза тебе не сказала?

– А! Она много чего сказала, – ответил Рейнер.

Он услышал голос Луизы:

– Не занудствуй, Эдди! Кому нужны зануды?

Снова раздался общий смех.

– Об этом лучше по телефону не говорить бы, не то прошляпим, – Рейнер перешел на шепот. («Прикрывает трубку ладонью», – подумал Старлинг.) – Итальянские коврики, Старлинг! Убей меня бог! Шкура с шеи овцы. Только с шеи. Выйти на такое можно суметь, разве что когда следишь за соблюдением закона.

– Я ведь тебе уже сказал. Я ушел на покой. Рано ушел.

– Эдди, мне что – приехать и арестовать тебя?

– Приезжай, приезжай, – ответил Старлинг. – Я из тебя дерьмо повытрясу. Смеху не оберешься.

Он услышал, как Рейнер положил трубку на столик и буркнул что-то, чего он не разобрал. Потом Рейнер крикнул:

– Ну и валяйся мордой в грязи, олух!

Трубку взяла Луиза.

– Миленький, а почему бы тебе и не приехать? – К ее голосу подмешались жужжание миксера и одобрительные вопли на заднем плане. – Мы же все взрослые люди. Выпьешь с Луи рюмочку «Танкерея». Ему ведь все расходы оплачиваются. А в этом что-то есть. У Луи всегда замыслов хоть отбавляй.

– Насчет тебя, а не меня. (Он услышал, как Рейнер крикнул Луизе, чтобы она сказала ему, Старлингу, выкинуть из головы.) Скажи Рейнеру, чтобы он шел куда подальше.

– Ты бы по-хорошему, – ответила Луиза. – Луи ведь по-хорошему.

Старлинг повесил трубку.

Старлинг, пока не остался без места, продавал участки под коммерческую застройку и конторские здания. На такой недвижимости он специализировался в колледже и нашел, когда кончил, хорошее место. Людям необходимо ходить на работу, считал он. Ему нравилась профессиональная атмосфера, ощущение, что вот тут делаются деньги, и некоторое время он преуспевал. Они с Луизой сняли уютную солнечную квартиру возле парка в старой части города. Купили мебель и тратили деньги, не считая и не откладывая. Старлинг работал, а Луиза вела хозяйство, пестовала комнатные цветы и рыбок, посещала вечерние исторические курсы. Детей у них не было, да они их и не хотели. Им нравилось, что они живут в не очень большом городе, где знают все магазины, фамилии их хозяев и куда ведет каждая улица. Эта жизнь была по вкусу обоим, такая, о какой им и не мечталось.

Затем процентные ставки взлетели до небес, и внезапно все утратили интерес к коммерческой собственности, предпочитая арендовать чужую. Старлинг сдавал в аренду залы, и помещения в конторских зданиях, и магазины в центре, где на смену прежним товарам приходили кожаные изделия, диетические концентраты и репродукции. Старлинг считал, что это временно, пока люди не начнут снова покупать.

Затем он лишился места. Как-то утром его начальник пригласил Старлинга с толстухой по фамилии Беверли, у которой стаж в агентстве был больше, чем у него, к себе в кабинет и сообщил, что ликвидирует дела, а их предупреждает первыми, потому что они проработали тут дольше других, и ему хочется дать им больше шансов подыскать другую работу. Старлинг помнил, что был оглушен этой скверной новостью, но помнил также, что поблагодарил начальника, пожелал ему всего наилучшего, а потом утешал Беверли, которая разрыдалась, едва они вышли из кабинета. Он вернулся домой, рассказал Луизе, и они отправились поужинать в греческий ресторан, где порядком нализались.

Вскоре выяснилось, что найти новое место невозможно. Он побывал во всех других агентствах, разговаривал со всеми знакомыми собратьями по профессии, но все его приятели смертельно боялись увольнения и отделывались общими фразами. Через месяц он узнал, что его прежний начальник агентства не закрыл, а просто взял на их с Беверли места новых людей. Когда он позвонил об этом начальнику, тот извинился и тут же сказал, что у него важный разговор по другому аппарату.

Через полтора месяца Старлинг все еще не нашел работы, и когда кончились деньги и уже нечем стало платить за квартиру, то они сдали ее двум больничным сестрам и переехали. Луиза нашла в «Бюллетене для экономных» объявление, гласившее: «Солидная супружеская пара сэкономит на квартплате, присматривая за домом», – и в тот же день они поселились там.

Дом представлял собой миниатюрное ранчо в поселке из невзрачных домиков на крохотных огороженных участках в низине реки Сакраменто за чертой города. Владелец, сержант военно-воздушных сил, в свое время служил в Японии, и дом был обставлен в восточном стиле – колокольчики и толстые нагие женщины, вышитые на шелку, красная лакированная кушетка в гостиной, бумажные фонарики во внутреннем дворике. На заднем дворе обитал старый пони, оставшийся с тех времен, когда хозяин был еще неразведенным отцом семейства, в гараже приютились две разбитые машины. Старлинг заметил, что все жившие на этой улице люди были моложе их с Луизой. Многие служили в военной авиации, постоянно громогласно скандалили, приходили и уходили в любой час дня и ночи. Старлингу и в голову прежде не могло прийти, что ему придется жить в таком месте.

Он составил тарелки, завернул объедки в газету, высыпал мусор из корзин в пластиковый мешок. Теперь предстояло его вывезти. В поселке все либо увозили свой мусор на свалку, до которой было несколько миль, или крейсировали между торговыми центрами и магазинами, пока не находили мусорный бак, за которым никто не присматривал. Как-то из продовольственного магазина выбежала негритянка и обругала его за то, что он выбросил свой мусор в ее бак, и с тех пор он выжидал, пока стемнеет. Однако нынче он чувствовал, что не может больше оставаться в доме – из-за жары и разговора с Рейнером ему словно не хватало воздуха.

Он вынес мешок с мусором через черный ход, но тут снова зазвонил телефон. Иногда в обеденное время звонили торговцы автомобилями и спрашивали сержанта, так что Старлинг научился не снимать трубки до часа дня, когда они отправлялись обедать. Но сегодня могла снова звонить Луиза – пусть он приедет поговорить с Рейнером, и он не хотел брать трубку. Но не хотел и чтобы Луиза куда-нибудь поехала, и чтобы Рейнер приехал к ним. Дом, пони – вот уж Рейнер развеселится!

Старлинг взял трубку.

– Слушаю. Что там еще?

Незнакомый голос сказал:

– Пап! Это ты, пап?

– Никаких пап тут нет, Рейнер, – ответил Старлинг.

– Пап! – снова произнес голос. – Это я, Джефф.

Женский голос произнес в трубке:

– Звонок в кредит. Кто-нибудь будет говорить с Джеффом? Вы оплатите?

– Вы ошиблись номером, – сказал Старлинг. Может, это все-таки Рейнер?

– Пап! – произнес первый голос, голос подростка, встревоженный, растерянный. – Пап, у нас беда, пап. Марджи посадили в тюрьму.

– Я ничем помочь не могу, – сказал Старлинг. – Мне очень жаль. Я не могу вам ничем помочь.

– Он говорит, что ты дал неправильный номер, Джефф, – объяснила телефонистка.

– Что я, не знаю голоса моего отца, что ли? Пап, да ради бога. Это очень серьезно. Что нам делать?

– Я никакого Джеффа не знаю, – сказал Старлинг. – Номер не тот.

Старлинг услышал, как тот, кто звонил, изо всех сил ударил чем-то по трубе и крикнул:

– Черт! Не может быть, чтобы он так! Не может!

Голос что-то сказал кому-то, кто стоял рядом. Возможно, полицейскому.

– Неправильный номер, – сказала телефонистка. – Я очень сожалею.

– Я тоже, – сказал Старлинг. – Очень.

– Хочешь, чтобы я соединила тебя с другим номером, Джефф? – спросила телефонистка.

– Пап! Оплати, ну, пожалуйста! Господи! Ну, пожалуйста!

– Извините за звонок, сэр, – сказала телефонистка, и в трубке все смолкло.

Старлинг положил ее на рычаг и посмотрел в окно. Мимо, поглядывая на дом, шли трое мальчишек, взорвавших консервную банку. Они шли пополнять свой запас шутих. Разорванная жестянка валялась на мостовой, а женщина в доме напротив следила за ними сквозь большое окно, указывая на них мужчине в рубашке, который не был похож на того, который по вечерам возился со своей машиной в гараже. Старлинг прикинул, замужем эта женщина или развелась. Если у нее есть дети, то где они? И кто звонил? Дети сержанта еще слишком малы. Что могло случиться с Джеффом? Откуда он звонил? Ну, почему он не оплатил разговора, не сказал что-нибудь в утешение, не дал совета – ведь мальчик был в полном отчаянии. У него ведь тоже случались в жизни всякие беды. Вот как теперь, а он ничем не помог.

Он поехал в сторону города, обогнул стоянку закусочной «Невылезайка», взглянул на «Супер-Супер» и описал кольцо вокруг стоянки грузовиков. Мусор лежал рядом с ним на нагретом переднем сиденье и уже попахивал даже сквозь пластик. Негритянка тогда набросилась на него в «Супер-Супере» и пригрозила, что сдаст его мусор в полицию. Старлинг остановил машину у «Супер-Супера» возле бака и, оставив мешок с мусором на сиденье, вошел внутрь. Там была негритянка, но не та. Он купил кукурузные хлопья для завтрака, пакет замороженных макарон и бутылку острого соуса, а потом вернулся к машине. Рядом с его машиной припарковалась другая. За рулем лицом к баку сидела женщина и ждала кого-то. Может, тоже работает в «Супер-Супере», подумал Старлинг, или жена продавца, которого он не заметил.

Старлинг сел в машину и поехал на площадку отдыха у реки, до которой от его дома было меньше полумили. Как-то раз они с Луизой приехали сюда на пикник, но сейчас вокруг не было видно ни одной живой души, ни единого человека за столиком или у воды. Он затормозил у огромного зеленого бака и выбросил в него мусор, не выходя из машины. За баком между стволами эвкалиптов виднелась бурая ширь реки. Быстрое течение закручивало в темных воронках пухлые клочья желтой пены. Коварная река, подумал он, очень опасная. Каждый год здесь кто-нибудь тонул. Водовороты, быстрины. Никто в здравом уме не станет в ней плавать даже в самую лютую жару.

Выезжая с площадки, он заметил в дальнем ее конце два мотоцикла с орегонскими номерами, на камне сидели двое длинноволосых хиппи и курили. Они уставились на него и даже не подумали спрятать марихуану. Из кустов поблизости вышли две девушки в купальниках, и один из хиппи приветствовал Старлинга поднятым кулаком – жестом «силы черных». Старлинг выехал на шоссе.

Из-за хиппи он вспомнил Сан-Франциско, где его мать, Ирма, жила с Рексом, своим последним мужем, у которого были деньги. Старлинг жил у них полгода, когда учился в колледже, а потом переехал со своей первой женой на ту сторону бухты в Аламеду около аэропорта. Они тогда сами были вроде хиппи и иногда курили марихуану. Джэн, его жена, сделала аборт в студенческой квартире в академическом городке. Тогда устроить аборт было непросто, и им пришлось звонить в Гонолулу, чтобы получить нужный телефонный номер в Кастровилле. Женаты тогда они были полгода, и им пришлось у матери Старлинга занять деньги, которые она выпросила у Рекса.

Они дозвонились, и врач приехал к ним с металлическим ящиком, в каких рыбаки хранят свое снаряжение. Они сидели в гостиной студенческой квартирки, разговаривали о том о сем и пили пиво. Он назвался доктором Карсоном и рассказал, что находится под следствием и вот-вот лишится права практиковать именно за это – за то, что делает аборты. Но ведь надо же помогать людям. У него, сказал он, трое детей, и Старлинг подумал, делает ли он аборты своей жене. Доктор Карсон сказал, что стоить это будет четыреста долларов, и он может сделать операцию на следующий вечер, но всю сумму, пожалуйста, наличными. Перед уходом он открыл ящик, и там не оказалось ничего, кроме рыболовных принадлежностей – катушка спиннинга, моток тонкой лески, несколько красно-белых искусственных мушек. Они все трое рассмеялись. Предосторожности никогда не мешают, сказал доктор Карсон. Они все друг другу нравились и держались так, словно при других более счастливых обстоятельствах могли бы стать друзьями.

На следующий вечер доктор Карсон приехал с металлическим ящиком, точно таким же, что и накануне – зеленым и с серебряной ручкой. Он ушел с Джэн в спальню и закрыл дверь, а Старлинг остался сидеть в гостиной, смотреть телевизор и пить пиво. Шла рождественская неделя, и на экране Энди Уильямс пел рождественские песни вместе с человеком, одетым в медвежью шкуру. Через некоторое время из спальни донеслось громкое жужжание, словно там включили дорогой миксер. Потом оно смолкло, потом опять раздалось. У Старлинга сдали нервы. Ведь доктор Карсон сбивал коктейль из его нерожденного ребенка, а Джэн испытывала невыносимую боль, но даже не вскрикнула ни разу. Старлингу стало почти дурно от страха, угрызений совести и собственной беспомощности. И от любви. В первый раз он по-настоящему понял, что такое настоящая любовь, его любовь к жене и ко всему, что он ценил в жизни, но мог так легко потерять.

Наконец доктор Карсон вышел из спальни и сказал, что все будет хорошо. Он улыбнулся, пожал Старлингу руку и назвал его Тедом – так ему представился Старлинг. Старлинг уплатил ему четырьмя сотенными бумажками, а потом вышел на крохотный балкончик и, когда доктор Карсон тронул машину, помахал ему. Доктор мигнул фарами, а в отдалении Старлинг увидел маленький частный самолет, который шел на посадку, и в темноте его хвостовые огни мигали, точно падучая звезда, приглашая задумать желание.

Где теперь, пятнадцать лет спустя, Джэн, да и доктор Карсон, подумал Старлинг и чертыхнулся. У Джэн тогда начался перитонит и она чуть не умерла, а когда поправилась, уже не захотела быть женой Эдди Старлинга. Она словно бы совсем в нем разочаровалась. Через три месяца она уехала в Японию, где у нее еще со времен школы был друг по переписке, какой-то Харуки. Некоторое время она писала Старлингу, потом перестала. Старлинг подумал, что, может быть, она вернулась в Лос-Анджелес и поселилась у своей матери. И пожалел, что его собственная мать умерла и он не может ей позвонить. Впрочем, ему уже тридцать девять, и это, он знал, ему не помогло бы.

Старлинг проехал по берегу несколько миль до широких полей с овощами и дынями, горизонт распахнулся, и вдали в жарком мареве замаячила ветрозащитная полоса пирамидальных тополей. На фоне белесого неба неподвижно выстроились высокие фургоны с окошечками, а в полях и здесь и дальше тянулись длинные плотные шеренги людей, занятых прополкой. Мексиканцы, подумал Старлинг, сезонники, которые работают за гроши. Мысль эта была тягостной. Ничем помочь себе они не могли, но все-таки мысль эта была очень тягостной, и Старлинг, развернувшись, поехал назад в город.

Он ехал в сторону аэропорта мимо незастроенных участков, складов и маленьких торговых центров, – для некоторых он в свое время нашел арендаторов. Вдоль всего шоссе люди выставили прилавки с шутихами, ракетами, бенгальскими огнями для празднования Четвертого Июля, и жаркий ветер колыхал красно-бело-синие полотнища флагов. Кое-кто из этих людей, наверное, живет там, где теперь живут они с Луизой, в том же поселке. Если в один прекрасный день, подумал он, окажется, что ты смотришь на проносящийся мимо мир через прилавок с пиротехникой, это что-то да будет значить. Чтобы такое время настало, все должно пойти наперекосяк, тут не поспоришь.

Он было решил проехать мимо их квартиры, посмотреть, в порядке ли содержат палисадник больничные сестры, которым они ее сдали. Сестры эти, Джери и Мадлен, две дюжие лесбиянки, стриглись по-мужски, носили мешковатые костюмы и держались дружески. С точки зрения продажи недвижимости они принадлежали к категории А-1 – наилучших покупателей или арендаторов. Вовремя вносили плату, вели себя пристойно, содержали квартиру в порядке, твердо придерживались правил общественного поведения. С деловой точки зрения они мало чем отличались от степенных супружеских пар. Задумавшись о Джери и Мадлен, он проехал прямо через перекресток, где следовало бы повернуть, и решил не возвращаться.

Теперь, подумал Старлинг, остается ехать в бар. Днем туда мало кто приходил, пока не приближалось время смены, и иногда они с Луизой сидели в совсем пустом зале. Рейнер, конечно, уже удалился, а там прохладно, и они с Луизой смогут уютно пропустить рюмочку за хорошие карты в следующей сдаче. Для них всегда было удовольствием просто посидеть поговорить, сложа руки.

Когда Старлинг вошел, Луиза стояла, опершись на музыкальный автомат напротив стойки. Мэл, хозяин, отсутствовал, в зале никого не было. Темно-зеленое освещение стойки еще усиливало ощущение прохлады.

Увидев Луизу, он обрадовался. На ней были черные тугие брючки и белая в оборках блузка, придававшая ей элегантный вид. Луиза вообще отличалась элегантностью, и его охватило счастье, что он приехал.

С Луизой он познакомился в баре, носившем название «Ам-Вьет» в Рио-Виста. Было это еще до того, как она сошлась с Луи Рейнером, и теперь, стоило увидеть ее в баре, как он вспоминал те дни. Время было чудесное, и, когда они говорили о том, Луиза любила повторять: «Есть люди, которым просто судьбой предназначено переживать лучшие минуты своей жизни в барах».

Старлинг сел на табурет перед стойкой.

– Надеюсь, ты приехал потанцевать с женой, – сказала Луиза, все так же опираясь на автомат. Потом нажала на кнопки и с улыбкой обернулась к нему: – Я так и думала, что ты скоренько сюда явишься, ну и заранее набрала все твои любимые вещички. – Она подошла к нему и похлопала его по щеке.

– Только сначала выпьем, – сказал Старлинг. – Меня что-то свербит, и мне показано выпить.

– Прежде пьем, потом танцуем, – сказала Луиза, зашла за стойку и взяла бутылку «Танкерея».

– Мэл не возражал бы, – заметил Старлинг.

– «Был ягненочек у Мэри», – продекламировала Луиза, наполняя рюмку. Она поглядела на Старлинга и улыбнулась. – Где-нибудь на планете уже есть пять часов. Пьем за старину Мэла!

– И за перемену к удаче, – добавил Старлинг, отхлебывая джин и медленно проглатывая его, каплю за каплей.

Он не сомневался, что Луиза уже выпила с Рейнером. Не самое лучшее, но могло ведь быть и хуже. Вдруг бы она с Рейнером уединилась в мотеле или была бы уже на пути в Рено, а то и на Багамы. Рейнер ушел, это прекрасно, и он не собирался допустить, чтобы Рейнер бросил тень на их жизнь.

– Бедняга Лу, – сказала Луиза, обходя стойку с бокалом в руке, в который налила что-то розовое из миксера.

– Ну и что бедняга Лу? – спросил Старлинг.

Луиза села рядом с ним на табурет и закурила.

– А, да у него желудок весь в дырках. Язва. Говорит, что слишком все к сердцу принимает. – Она задула спичку и уставилась на нее. – Хочешь расскажу, что он пьет?

– Не все ли равно, что пьет такой идиот, как Луи! – сказал Старлинг.

Луиза посмотрела на него, потом уставилась в зеркало за стойкой. В его дымном стекле отражались двое, одиноко сидящие перед стойкой. Зазвучал неторопливый мотив в стиле кантри. Старлингу он нравился, и ему понравилось, как музыка – не без содействия джина – отвлекла его от собственных бед.

– Ну ладно, расскажи, что пьет Рейнер, – сказал он.

– Водку, – веско сообщила Луиза. – Он и название выговаривает прямо как русский. Водка. С кокосовым молоком – гавайский русский. Он говорит, это ему полезно от желудка, который ни к черту не годен, хотя вроде бы получше стал. Не человек, а аптека на ножках. И он растолстел, глаза выпучились, и носит теперь костюмы попросторней. Право уж не знаю. – Луиза покачала головой и сделала глубокую затяжку. – А вот подружка у него прелесть. Джеки. Она из Флориды, из Дель-Рио-Бич. Ну просто Белоснежка.

Старлинг попробовал представить себе, как теперь выглядит Рейнер. Луи Рейнер был крупным красивым мужчиной с густыми бровями и проницательными глазами. Всегда одет по последней моде. Ему стало жаль, когда он услышал, что Рейнер стал толстым, пучеглазым и одевается небрежно. Не повезло, если все вокруг видят тебя таким.

– Ну а повидаться с Луи приятно было? – Он посмотрел на свое отражение в дымном зеркале. Слава богу, он не потолстел!

– Нет, – ответила Луиза, пыхнув сигаретой. – Он-то был приятен. Солидный такой, ну и все прочее. А приятно не было. Вид у него нездоровый, и порол он прежнюю чушь. То есть, конечно, пока Джеки не приехала.

– Какую чушь?

– Ну, ты знаешь, Эдди. Каждый сам делает себя счастливым или несчастным. Женщину ты бросаешь не ради другой женщины, а ради себя. Если у тебя с одной не получается, валяй со всеми. Ну, та чушь, какую он всегда нес. Не обрастай мхом. Ходи с козырного туза. И прочее в том же духе. Рейнеровском духе.

– Да уж Рейнер – козырной туз, – сказал Старлинг. – Уж, конечно, он уговаривал тебя уехать с ним.

– А как же! Сказал, что на той неделе едет в Майами арестовывать какого-то беднягу. Ну и что мне надо поехать: остановимся в «Фонтенбло», или «Иден-Роке», или еще в каком-то люкс-отеле.

– А я как же? – спросил Старлинг. – И я бы поехал? Или тут остался? А малютка Джеки?

– Про вас обоих Луи и не заикнулся, странно, а? Наверное, запамятовал! – Луиза улыбнулась и положила локоть на локоть Старлинга. – Сплошная чушь, Эдди. Пустая болтовня.

– Жаль, что его тут нет, – сказал Старлинг. – Я бы обработал его пивной бутылкой.

– Знаю, миленький. Но ты бы послушал, что говорила его подружка! Обхохочешься! Язычок как бритва.

– Ну, иначе бы ей туго пришлось, – сказал Старлинг.

– Нет, правда. Если Луи, говорит, затеет что-нибудь у нее за спиной, так она переспит с черным. Уже присмотрела подходящего, говорит. Нет, она знает, как держать Луи в руках. Сказала, что у него полон дом дешевых итальянских ковриков, только покупателей не находится. Да, кстати, это и есть беспроигрышное дело, для которого ему понадобился компаньон – спрос на них там, как погляжу, невелик. Она сказала, что Луи прицеливается продать их в Айдахо. Она сказала… Ты бы не выдержал и засмеялся, Эдди, нет, правда! Она сказала, что у них там все собачье. Нет, она прелесть. А Луи тут же встал на четвереньки и залаял по-собачьи. Выронил пистолет из этих… как их там… из ножен, и радиотелефон заодно! – Луиза рассмеялась. – Ну, прямо медведь на полу бара.

– Жалко, что я не видел.

– Луи умеет рассмешить, – сказала Луиза.

– Может, зря ты за него не вышла.

– Я же вышла!

– Так и оставалась бы его женой, чем за меня выходить. У меня радиотелефона нет.

– С меня довольно того, что у тебя есть, родной. – Она пожала его руку у локтя. – Никто бы меня не любил, как ты любишь. Как будто ты не знаешь, что я так думаю. А Рейнер был моей ошибкой, и сегодня я могла над ним смеяться, потому что не обязана жить с ним. А ты у нас такой маменькин сыночек, что не любишь, когда другие веселятся.

– Я бы повеселился немножко, – сказал Старлинг. – Давай поедем куда-нибудь, где весело.

Луиза нагнулась и чмокнула его в щеку.

– До чего же от тебя приятно пахнет! – Она улыбнулась ему. – А теперь потанцуй со мной, Эд. Справедливость требует, чтобы ты со мной потанцевал. Ты так хорошо ведешь! Ужасно приятно.

Луиза вышла на свободное пространство между столиками, взяла Старлинга за руку, и они начали танцевать под медленную музыку автомата, тесно обнявшись, как тогда, когда он с ней познакомился. Старлинг почувствовал себя слегка пьяным. Хмель помогает, подумал Старлинг, превращает пустоту в радость.

– Ты прирожденный танцор, Эдди, – нежно шепнула Луиза. – Помнишь, как мы танцевали у Пауэлла на пляже, и все на нас смотрели?

– А тебе нравится, когда мужчины о тебе думают? – спросил Старлинг.

– Наверное, да. – Щека Луизы прижалась к его щеке. – Мне иногда кажется, будто я снимаюсь в кино. Так же у всех бывает, верно?

– Только не у меня.

– Тебе никогда не хотелось узнать, что про тебя думает твоя бывшая? Старушка Джэн. Только, конечно, с тех пор много воды утекло.

– Для меня что прошло, то прошло, – сказал Старлинг. – Я о нем не думаю.

– Ты такой прямолинейный, Эдди. Мне иногда чудится, что ты заблудился в толпе одиноких. Поэтому я и стараюсь быть милой. Мне хочется, чтобы ты был счастлив. – Она притянула его поближе, прижалась к нему твердыми узкими бедрами. – Это ведь очень приятно, верно? Танцевать с тобой.

Внезапно Старлинг обнаружил, что бар украшен цветной бумагой – красной, синей, белой. Спирали, ленты, звезды свисали с темных балок, с тускло-зеленых светильников стойки, украшали рекламные плакаты про пиво и картины в рамках на стене. По-праздничному, подумал он. Уж, конечно, Луиза. Тут видна ее рука. Скоро повалят посетители, светильники вспыхнут, музыка загремит. Начнется веселье.

– Очень приятно, – сказал Старлинг.

– Мне ужасно нравится, – сказала Луиза, положив голову ему на плечо. – Ужасно-преужасно.

На шоссе, когда они возвращались домой, Старлинг обогнал мотоциклистов-хиппи, которых видел у реки. Девушки сидели сзади, и оба гнали во всю мочь, наклоняясь, словно их подстегивал ветер.

В городе начинался большой фейерверк, устроенный торговым центром. В сумеречном небе крутились огненные колеса, рассыпались голубые и розовые огненные ливни, мерцали серебряные звезды. Вдоль шоссе стояли машины, на капотах сидели дети, их родители прихлебывали пиво и тоже смотрели вверх. Быстро темнело, по-видимому, собирался дождь.