Текст книги "Потерянная виселица (= Тень убийства)"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Банколен посмотрел на него с тайной насмешкой – заявление прозвучало весьма наивно. Доллингс оглянулся на нас, как бы ища поддержки, потом продолжал:

– Да, она со мной заговорила. Так или иначе, мы вскоре сидели за бутылкой шампанского, кто-то пел про какие-то "синие арабские ночи", это меня рассмешило, я помню. Она мне не представилась; я потом о ней официанта расспрашивал, но он не знал, как ее зовут. Сказал, что ее называют там "дамой в браслетах". Понимаете, у нее руки были сплошь Унизаны серебряными браслетами с голубыми камнями. Один расстегнулся. Я предупредил, что он потеряется, а она только расхохоталась.

Вообще постоянно смеялась, такая веселая, глаза живые... Наверно, весь клуб слышал, как она хохочет. Рыжеволосая... очень милая. Я даже не помню, что ей говорил, только, честно признаюсь, казался, должно быть, полным идиотом. Хотел представиться героем... Понимаете, ночной клуб, полумрак...

Он махнул рукой.

– Мы условились там каждый вечер встречаться. Ну, я был, конечно, навеселе, выпил, да... Но чувствовал себя вполне уверенно. Захотел ее проводить. Она поняла, что иначе начнется скандал, и поэтому, видно, позволила,– лихорадочно объяснял он.– Я подозвал такси. Она назвала адрес таксисту, а я не расслышал. Вышел из такси в тумане неведомо где. И тут она исчезла... не сказав ни единого слова. О, проклятье! Потом я бродил в тумане, увидел тень виселицы... Доллингс выпрямился в кресле, приподнялся, скривил губы.

– Она только сказала: "Если что-нибудь произойдет, я с вами встречусь в том же месте в четверг вечером". В четверг вечером, то есть сегодня. Поэтому я опоздал на спектакль. А ее не было.

После долгой паузы он устало поднялся, снял пальто, бросил его вместе с белым шарфом, прошагал к окну, сунув руки в карманы, уставился в туман. Потом горько бросил:

– Не знаю, чем вам это поможет.

– Спасибо, мистер Доллингс. Теперь, если не возражаете, несколько вопросов...

– Не возражаю,– резко оглянулся он,– только скажите, кто она такая и зачем ей все это надо.

– На первую часть вопроса ответить легко. Это очень близкая подруга Низама аль-Мулька. Понятно? Доллингс кивнул, открыл сжатые губы и выдохнул:

– Ох!.. Понятно!

– Что касается второй части, то тут мы вступаем в глубокие воды. Она вам своего имени не назвала?

– Нет.

– И не объяснила причину подобной таинственности?

– Я думал... она замужем,– глухо признался Доллингс, стукнув кулаком по спинке кресла.

– Она вас ни о чем не расспрашивала?

– Я... вас не понимаю.

– Интересовалась какими-нибудь подробностями, скажем, из вашего прошлого?

– Вот теперь припоминаю,– нахмурился Доллингс,– что она все расспрашивала, не служил ли я в армии, не был ли знаком с одним типом... позабыл фамилию... но в любом случае никогда о таком не слышал. А она сказала, что слышала от него обо мне.

Я не мог понять, к чему ведут эти вопросы, а Банколен улыбался.

– И еще одно, мистер Доллингс. Долго ли вы в тот вечер блуждали в тумане с момента исчезновения женщины до выхода на Райдер-стрит?

– Нет, недолго. Не больше двадцати минут, хотя они казались часами. Но такси ждал на Райдер-стрит не один час.

– Стало быть...– начал Банколен, замолчал, оглянулся на дверь. Какой-то мужчина раздвинул портьеры.

Это был тот же самый высокий худой человек в халате, которого мы недавно встретили в вестибюле, с торчавшими на узкой лысой голове ушами. Он медленно прищурил на нас совиные голубые глаза, с трудом удерживаясь на ногах, цепляясь за гардины.

– Простите,– с необычайным достоинством вымолвил он.– Э-э-э... Это вы его нашли, джентльмены?– И ткнул большим пальцем через плечо.

На кивок Банколена облегченно вздохнул и торжественным шатким шагом проследовал в гостиную.

– Грэффин,– представился он.– Лейтенант Грэффин. С вашего позволения. Понимаете, вышел в отставку со службы,– туманно объяснил Грэффин.– Теперь секретарь господина аль-Мулька. Личный, доверенный.

Он пошевелил угловатыми плечами под халатом дико лилового цвета, как бы вправив их на место. Потом рухнул в кресло, смахивая на раму для сушки белья. Потер длинный нос, поморгал и продолжил:

– Волнующие события. Ну ладно. Надеюсь, с аль-Мульком все в порядке. Ну ладно. Если ему конец пришел, я скажу, что он был не так плох. Ха-ха-ха! Знаете, я его единственный друг.

Он неодобрительно нас оглядел и, чуть не плача, задумался. Послышался специфический запах. Секретарь аль-Мулька был тихо, достойно и безобразно пьян.

– Ах!– сказал Банколен.– Как я рад видеть вас, лейтенант...

– Спасибо!– мгновенно отреагировал Грэффин.– Лейтенант, вот именно! АСВ {авиация сухопутных войск}.

Какой-то невидимый чертенок толкнул под руку бесчувственно сидевшего Доллингса. Он перестал неразборчиво бормотать, лениво поднял брови.

– В самом деле?– переспросил он, с отвращением глядя на Грэффина.– Я и сам там служил. А в каком...

– Раньше вас, молодой человек,– поспешно оборвал его Грэффин.– Намного. Но служил. Документы могу показать, и пусть меня повесят.

– Эта присказка,– подхватил Банколен,– возвращает нас к сути дела. Присутствующий здесь сэр Джон Ландерворн – бывший глава Скотленд-Ярда. Мы ведем нечто вроде неофициального расследования смерти шофера, и вы, если пожелаете, наверняка сможете оказать нам огромную помощь.

Грэффин отвесил глубокий поклон, приложив к губам палец.

– С большой радостью, сэр. Инспектор в холле всех слуг допрашивает, я не хочу, чтоб меня так допрашивали. Он попробовал. Ха-ха-ха! А?.. Да, вот именно, только мы с вами, сэр, причем в полном согласии. Вижу, вы со мной согласны.– После паузы он добавил: – Авиация сухопутных войск.

– Давно вы стали секретарем господина аль-Мулька?

Грэффин замялся, искусно опустив одно веко.

– Грубо говоря,– отвечал он,– я сказал бы, шесть лет. Мы в Каире познакомились. У него масса дел. Какое-то время в Америке жили. Брр!

– Он давно в Лондоне?

– Я бы сказал, около девяти месяцев. Мы приехали в марте.

– Вы единственный человек в его... окружении?

– В непосредственном окружении, счастлив добавить. У нас служит француз Жуайе. И бедный, ныне покойный, Смайл, американец.

– Значит, вы довольно хорошо знакомы с деловой деятельностью господина аль-Мулька?

Грэффин фыркнул, как будто услышал забавную шутку.

– Значит,– продолжал детектив,– знаете его возможных врагов?

– Врагов!– Грэффин расплылся в улыбке, прищелкнул языком, убедительно забормотал: – Враги... м-м-м... уважаемый сэр, только в книжках бывают. Ни у кого нет врагов.

Банколен вдруг подался вперед в своем кресле:

– Вы отрицаете, что какое-то время господина аль-Мулька систематически преследует некто, покушающийся на его жизнь?

– Бред!– повысил тон Грэффин, стуча длинными пальцами по ручкам кресла. Вытаращенные затуманенные глаза сердито смотрели на Банколена.

– Очень хорошо, мистер Грэффин. Позвольте спросить, где вы провели нынешний день?

– В нашем номере наверху. Неважно себя чувствовал...– Он схватился за живот и поморщился.

– Ни разу не выходили?

– Нет.

– И около шести вечера у себя были?

– Естественно. Читал в большой комнате. У нас кабинет в большой комнате.

Банколен поднялся, подошел к столу, вытащил из петли крошечную фигурку, показал ее Грэффину.

– Значит, вы были в той самой комнате,– заключил он,– когда кто-то бросил вот эту игрушку на письменный стол господина аль-Мулька?

Грэффин, икая, уставился совиными глазами на черную фигурку, в неожиданном приступе ярости оттолкнул руку Банколена и завопил:

– Уберите, уберите!– И забился в кресле, как вытащенная из воды рыба.

– Значит, все-таки вы при этом присутствовали?

– Да,– успокаиваясь, подтвердил Грэффин.– Бог мне судья,– изрек он, торжественно воздев руку,– Бог мне судья. Присутствовал. Сидел спиной к письменному столу, все двери были заперты. Сидел спиной к письменному столу, ни души больше в комнате не было. Потом Низам выходит из спальни в халате и вдруг указывает на стол. Я оглянулся. Пять минут назад на столе ничего не было. А теперь я увидел... вот это.– Грэффин крепко стиснул руки.– И я вам говорю, никто в комнату не входил! Никто в комнату не входил!

Глава 5

МИСТЕР ДЖЕК КЕТЧ

Не слышалось ни единого звука. Но взволнованный, полный ужаса крик звенел у нас в ушах, сверля барабанные перепонки. Светлые глаза Грэффина бегали по нашим лицам, моля о доверии. Потом он, успокоясь, откинулся в кресле и объявил:

– Таков, сэр, мой ответ. Можете верить или не верить, как вам угодно.

Лгал ли он? Подобная из ряда вон выходящая история вполне могла оказаться правдивой, и все-таки от самого Грэффина сильно попахивало шарлатанством. Он с такой неожиданностью взрывался в стиле "Друри-Лейн" {"Друри-Лейн" – лондонский музыкальный театр}, с такой легкостью демонстрировал пьяное достоинство, закинув ногу на ногу! Было что-то хитрое в прищуренном правом глазу на красном лице, пошедшем теперь безобразными пятнами.

Я огляделся. Сэр Джон стоял у стола, поглаживая длинный острый подбородок. Доллингс не сводил глаз с Грэффина, забыв про свою сигарету. Только Банколен был абсолютно спокоен.

– И никого больше в комнате не было?– уточнил он.

– Никого. Я не видел, чтоб кто-то входил.

– Ну-ну, не станем верить, пока не докопались до истины... В любом случае кто-то наверняка появлялся. Скажите лейтенант, господин аль-Мульк часто бывает в ночных клубах?

Грэффин, явно не ждавший такого вопроса, изумленно задохнулся.

– Ув-важаемый сэр!– заикнулся он.– Что за вопрос! Ночные клубы? Он их терпеть не может. Чудак аль-Мульк! Мы однажды зашли, а там пели какое-то... тра-ля-ля,– хрипло пропел Грэффин, мрачно покачивая головой,– тра-ля-ля-бум! "Как моя милочка выйдет на улицу, пташки поют – чир-чир-чир".– Он ухмыльнулся и звонко икнул.– Низам сказал, жалко, что нет уже Уильяма Вордсворта, он сколотил бы целое состояние на популярных песнях... Ночные клубы! Надо ж такое придумать!

– Ясно,– пробормотал Банколен.– Какими бы другими достоинствами ни обладал аль-Мульк, мне редко доводилось слышать столь здравую литературную критику. Он часто выходит?

– Очень редко. Оч-чень. Он занимается изучением...

– Чего именно?

Грэффин постучал по лбу пальцами, погрузился в тайные раздумья, забормотал про себя. Я ждал, что он с минуты на минуту окажется в ступоре, но мне на миг показалось, будто он испугался, отчетливо вымолвил:

– Или бесы из морских глубин...

Пауза. Потом секретарь аль-Мулька снова забормотал:

– Дьявольщина, я вам говорю! Вот чем он занимается. Увидите, если заглянете в апартаменты. Дьявольщина... Он в нее верит.

Перед нами впервые открылась безумная, искореженная душа человека по имени Грэффин.

– Чертовщина! Гниль! Сплошная гниль!

– А куда он отправился нынче вечером?– спросил Банколен, и все вздрогнули от его командного тона.

– Это я могу сказать, сэр. Он обедает с женщиной.

– Вот как? С мадемуазель Лаверн?

– Вы ее знаете? Именно так.

Банколен кивнул.

– Кое-какие ваши слова, лейтенант, очень заинтересовали меня,– заявил он.– По вашему утверждению, вы его единственный друг. Что вы этим хотели сказать? Тощий мужчина, скосивший глаза на ковер, рассматривая геометрические узоры, встрепенулся: – Я сказал? Чтоб меня повесили! Да ничего подобного! -Да?

– Да, чтоб меня повесили!– Светло-голубые глаза ярко сверкнули.Единственный друг... Боже мой, просто смешно! Нечего меня тут больше допрашивать! Вы меня не удержите. Я ухожу! Ухожу... Но скажу. Он изгой, вроде меня. Разнесчастный проклятый изгой, вроде меня. Но скажу...Захлебываясь пьяными слезами, он наставил палец на Банколена.– В любом случае у меня друзей не меньше, чем у него. И если грязного извращенца прикончили, я поплачу на его могиле. А теперь ухожу! Вы меня не удержите! Он поднялся, пошатываясь, перепуганный, словно ребенок, попятился, понял, что его никто не преследует, и вывалился из гостиной. – Что вы об этом думаете?спросил Банколен. Доллингс сказал, что все это вульгарно.

– За ним непременно надо последить,– заметил сэр Джон.– Не говоря о личных впечатлениях, я ему не доверяю. Есть в нем что-то нехорошее... Ну, Толбот? Вошел мрачный маленький инспектор с заткнутым за ухо карандашом.

– Мало пользы,– доложил он.– Врач считает, что шофер мертв часа четыре, если не больше. Я тут кое-какие факты собрал...– И, сверяясь с блокнотом, поведал их нам. Как нам уже было известно, приехал аль-Мульк в марте этого года, снял огромные апартаменты на четвертом этаже. Поскольку в "Бримстоне" не соблюдались общепринятые условности и дела велись в высшей степени эксцентрично, аль-Мульк без большого труда вел довольно необычный menage {Здесь: образ жизни (фр.)}. Деньги с него брали царские, но и требовал он нисколько не меньше. Его окружение состояло из Грэффина, слуги-француза, ушедшего сейчас в отпуск, и шофера-американца Ричарда Смайла. Грэффин и Жуайе жили в апартаментах. Где жил шофер, никто не знал, но машина стояла поблизости в гараже. По требованию аль-Мулька ни один клубный служитель никогда не бывал в номере. Иногда он обедал в городе, иногда в клубном ресторане, но обычно обед подавали наверх под присмотром Жуайе.

– Непростой француз,– отозвался о слуге Толбот.

Жуайе, по свидетельствам, редко скандалил с шефом.

Из беседы с привратником Толбот выяснил, что аль-Мульк "тихий джентльмен". Даже эти скупые слова прозвучали насмешкой. Корреспонденция, письма? Ни одного. Приглашения? Немногочисленные. Но без конца приходили посылки. Всегда одинаковые, упакованные в бумагу, запечатанные синим воском. По словам привратника, на воске всякий раз была отпечатана буква "К"; все посылки отправлялись из Лондона. Что касается посетителей – ни единого за все девять месяцев.

Толбот закрыл блокнот.

– Я звонил в гараж,– добавил он.– Шофер выехал в лимузине приблизительно без десяти семь. Еще остается цветочник, у которого аль-Мульк купил цветы, обнаруженные на заднем сиденье. Магазин сейчас закрыт, но утром...

Тут в гостиную незаметно шмыгнул Виктор, пробормотав:

– Мистер Марл, к телефону.

К телефону? Я взглянул на часы, выходя из гостиной. Половина второго. Но после всех безумных вечерних событий даже не показалось странным, что кто-то звонит в такой час. Телефон находился сразу же за дверью гостиной; я снял трубку, обуреваемый туманными фантазиями...

– Джефф!– прозвучал голос, внезапно пронзивший меня до глубины души. Я не слышал его много месяцев. Прошлое сразу встало перед глазами.

– Шэрон!– крикнул я.

Шэрон Грей. Голос, несомненно, ее, живой, раскатистый. Теперь мне стало ясно, почему весь день омрачали туманные воспоминания. За ними маячила девушка (черт ее побери!), маячившая перед глазами в том самом апреле, когда разворачивалось злодейское и изящное дело Салиньи об убийстве.

– Это ты?– спросил голос, чуть задохнувшись.

– Я... Как ты поживаешь?– кричал я, стараясь, чтобы не Дрогнул голос.

– Отлично! А...

Последовала короткая пауза, потом мы заговорили одновременно, и пришлось распутывать фразы. Мне стало известно, что ее отец (которого я всегда представлял себе в образе великана-людоеда с дубиной) отправился в какое-то очередное путешествие, а Шэрон приехала в Лондон из Ноттингемшира по пути на юг Франции. Городской дом, которым семья редко пользовалась, был закрыт в это время года, но Шэрон не пожелала останавливаться у друзей, чтоб отец не узнал, что она снова вырвалась на свободу,– по крайней мере, пока он спокойно не доберется до дикой пустыни,– и предпочла пожить день-другой в запертом доме.

Я слушал, почти ничего не понимая. И мысленно видел, как в этот момент она прижимает к губам телефонную трубку, размахивая сигаретой. Шэрон, с янтарными глазами под длинными черными ресницами, то сонными, то встревоженными, оживленными, вопросительными. Шэрон, с легко вспыхивавшим лицом и темно-золотистыми волосами. Шэрон, милая, ласковая, способная пить как матрос и сквернословить не хуже газетчика. Я вспоминал ее мечтательность, ревность, ярость и нежность, наше давнее знакомство в Париже.

– Слушай, Джефф,– говорила она,– ты не мог бы сейчас же приехать... немедленно? Тут такое творится...

...А когда дело Салиньи закончилось, наступила незабываемая лихорадочная неделя в деревушке на Сене, пока ее взбешенный отец нас не выследил и не покончил с безумием. Старый, неведомо чей сын ее буквально волоком уволок. Я получал письма из настоящего плена. Но неделя все равно была! К счастью, Банколен, сколько мог, успешно сбивал отца со следа, радуясь счастливому времяпрепровождению молодых людей.

– ...я просто боюсь! Слышала, твой друг Банколен тоже здесь, в Лондоне, и сказала Колетт... Ну что, можешь прийти?

– Конечно! Только шляпу возьму. А в чем дело?

– Не могу по телефону рассказывать. Знаешь адрес?

Она назвала адрес дома на Маунт-стрит. Разговор закончился как-то сумбурно, и мне показалось, что Шэрон крепко выпила.

Только повесив трубку, я ощутил тревожные предчувствия, порожденные одним словом – "Колетт". Это имя произнес Банколен, говоря о таинственной даме Доллингса о женщине, близкой аль-Мульку, должно быть, о его любовнице. Имя распространенное; глупо видеть за ним одну и ту же женщину, глупо думать, что всех нас затягивает в один водоворот...

Безуспешно стараясь выбросить странное совпадение из головы, я быстро рассказал о звонке вышедшему из гостиной Банколену. Он нахмурился и задумался. Из дверей доносился сухой громкий голос Толбота.

– Да,– подтвердил Банколен,– ее зовут Колетт Лаверн. Сейчас, впрочем, возможно, иначе.

– Кто она такая?

– Постойте.– Он взял телефонный справочник.– Шансов мало, хотя аль-Мульк никогда не скупится на своих любовниц...– Страницы замелькали под его пальцами.– Черт возьми! Вот! Один-двадцать два, Маунт-стрит, Мэйфер, один-семь-семь-восемь!

– Шэрон,– заметил я,– живет в соседнем доме.

– Тогда поспешите. Знаете, дело, возможно, пустячное, а может быть, очень важное. Нам известно, что аль-Мульк нынче вечером ехал к Колетт Лаверн. Надо выяснить, доехал или нет. И помалкивайте. Даже Толбот ничего знать не должен... пока.

– Вы из чувства мести взялись за расследование?

– Я предложил пари и хочу его выиграть. Так что идите, и без крайней надобности ничего не рассказывайте. Надеюсь, можно верить, что вы не испортите дело. Аль-Мульк, Доллингс, женщина в ночном клубе, Шэрон, безжалостно подхваченные и расставленные слепыми божками не в круг, не в определенном порядке, не в затейливом марионеточном танце, а случайно, беспорядочно, словно их кружил некий ревущий вихрь. Всех нас несли бурные воды. Зайдя в гостиную за пальто и за шляпой, я замешкался. Толбот только что замолчал. Наступила столь необычная тишина, что я замер со шляпой в руке. Инспектор вновь щелкал зубами после длинной речи, во время которой он изо всех сил старался не касаться той темы, которая его в первую очередь занимала. Он прокашливался, стоя у стола с виселицей,– плотный, модный, шикарный...

Безусловно, обстановка была странноватая. Яркие янтарные лампы, причудливая резьба под высоким потолком, высунувшаяся темная, коротко стриженная голова Тол бота...

– Что с вами, Толбот?– спросил сэр Джон.

Инспектор бросил на него непроницаемый взгляд практика, твердо следующего своим путем.

– Я вам уже говорил, сэр,– начал он,– что за все время пребывания господина аль-Мулька никто здесь не посещал...

– Да?

– А нынче днем кое-кто заходил.– Толбот переступил с ноги на ногу.Нынче днем кое-кто побывал,– продолжал он.– Точно ничего сказать не могу. Около двух часов зашел некий мужчина, попросил соединить его по телефону с господином аль-Мульком. В вестибюле вечно темно, горит одна лампочка на коммутаторе, поэтому лицо телефонист не разглядел. Мужчина держался в тени, только руки с длинными белыми пальцами лежали на стойке. Он спросил, у себя ли господин аль-Мульк. Телефонист ответил, что тот ушел. Мужчина секунду помешкал, потом попросил передать ему карточку, предупредив, что он за ним вскоре зайдет.– Толбот прервался, прищурив глаза.– Мужчина протянул свою карточку. Телефонист, не взглянув, отложил ее для передачи аль-Мульку. Вскоре его смена кончилась, и визитку никто не вручил. Вот она, сэр.

Инспектор вытащил из блокнота кусочек картона и положил на стол, наблюдая за нашей реакцией. Сэр Джон, бросив быстрый взгляд, отвернулся с неестественно застывшим лицом. Я услышал сухой смешок Банколена.

В желудке у меня возникло тошнотворное ощущение. Вспомнилось обещание незнакомца вскоре зайти за аль-Мульком. На карточке было искусно выгравировано имя:

"Мистер Джек Кетч".

Глава 6

ПОВЕСИВШИЙСЯ САМОУБИЙЦА

Туман на улице рассеялся, фонари окружали плясавшие яркие нимбы. Пэлл-Мэлл совсем опустела в пронзительном холоде. Вдали на Пикадилли со скрипом пронеслась машина. На углу я поймал проезжавшее такси, нырнул в темноту на заднее сиденье, и мы поехали вверх по Сент-Джеймс-стрит. Джек Кетч, палач, вручил визитную карточку: я считал это самой блестящей деталью творившегося вокруг безумия. Он совсем близко крался в темноте за нами... а может быть, и за Шэрон? В глухой лондонской ночи визгливо пели колеса автомобиля, в темном салоне машины вставали воспоминания, ворочались в душе, причиняя болезненные, но радостные страдания. Такси летело в бледных огнях Пикадилли с резкими гудками в таком же резком холоде. Беркли-стрит, тихий Мэйфер... В Барли на Сене в том апреле стояли белые домики, тянулись белые дороги, по ним скрипели повозки; испытующе поглядывая по сторонам, как колледжские профессора, шествовала достойная процессия гусей... Я мысленно услышал их гогот. На сонных улицах с густыми деревьями, залитыми солнцем, пахло соломой, навозом. Глухо пела река... Я вспоминал крошечный постоялый двор в Барли на Сене с красно-белыми занавесками, шелестевшими на речном ветерке. Шэрон их ловила... Ее глаза, руки, дымок коптившей в сумерках масляной лампы... Страдания, шепот, борьба, перебранки, слишком частая выпивка – все романтично смешивалось под проказливой весенней луной. Я теперь с изумлением понял, что мне нужна Шэрон. Такси свернуло налево через Беркли-сквер. Слегка поблуждав в темном холоде, я нашел дом на чистенькой улице. Такси со скрипом умчалось. Открылась огромная дверь в темный вестибюль, в глубине которого горела приглушенная лампа. Дверь открыла Шэрон. Она казалась еще меньше прежнего. Слабый свет падал на белые плечи, на темно-золотистые волосы с тоненьким белым пробором посередине, но лицо оставалось в тени. Она шагнула на свет, и я задохнулся, видя легкую улыбку, вопросительный взгляд... Услышал собственный голос, бормотавший, по нашему обыкновению, какие-то бессвязные высокомерные фразы, но в душе вскипал гнев, ибо в холле был кто-то еще. Мужчина. Проклятье! Ведь это наша первая встреча! Мужчина. Ну конечно. Видно, она не привыкла спать в одиночестве. Она протянула мне руку. Я на секунду коснулся ее, и что-то в душе моей щелкнуло, встало на место, с которого больше не стронется.

– Джефф,– сказала она,– это доктор Пилгрим. Доктор Пилгрим – мистер Марл. Я испустил глубокий вздох, и мужчина отчетливо встал перед моими глазами. Высокий, худой, но огромный и сильный. Он мне инстинктивно понравился. Лицо квадратное, умное, добродушное, с тяжелой, мощной челюстью, обезображенное какой-то перенесенной болезнью, озаренное насмешливыми снисходительными зелеными, кошачьими глазами под густыми бровями. Ему было лет пятьдесят, но седина не тронула густых черных волос, а улыбаясь, как в данный момент, он выглядел на двадцать лет моложе. Могучие плечи загородили свет... – Рад познакомиться, доктор,– сказал я. Пилгрим! Пилгрим! Знакомая фамилия...– Вы, случайно, не тот доктор Пилгрим,– уточнил я,– что живет в клубе "Бримстон"? Он с удивлением посмотрел на меня:

– Тот самый, мистер Марл. Боже мой! Я про подобные вещи в книжках читал, только никогда не думал, что они удаются детективам на практике. Позвольте полюбопытствовать... И вопросительно улыбнулся, а я застонал, поймав через его плечо взгляд Шэрон. Она лихорадочно гримасничала, прижав палец к губам. Эта юная леди постоянно меня поражала своими способностями, о которых не подозревали даже ближайшие мои друзья. Видно, мне сейчас была уготована роль детектива, причем, зная смелый размах ее фантазии, главного европейского следователя-криминалиста.

– Гм!– промычал я.

– ...вы догадались об этом по грязи на моих ботинках, по потерянной запонке или чему-то подобному?– спросил Пилгрим. Я презрительно махнул рукой: – Фактически, все очень просто. Я сам остановился в клубе и мельком слышал вашу фамилию.

– А!– сморщил он лоб.– Ну, я рад, что это установлено не дедуктивным методом. Не совсем приятно иметь дело с такими людьми...– Доктор оглянулся на Шэрон, одетый в пальто, слегка приподнял шляпу.– Думаю, я сделал все возможное, мисс Грей,– сказал он.– Она сильно испугана, но ей, собственно, нужен просто хороший глоток бренди. На всякий случай завтра загляну. Разумеется, она может вернуться домой. А пока доброй ночи.

– Я вам бесконечно признательна, доктор,– поблагодарила его Шэрон.– Не знаю, что б я без вас делала...

Призвав на помощь все свое актерское мастерство, я старался изобразить детектива. Шэрон потом заметила, что я смахивал на херувима с зубной болью.

– Можно узнать, что стряслось?– солидно вставил я.

Пилгрим принял серьезный вид.

– Мисс Лаверн живет в соседнем доме,– начал он с задумчивым выражением зеленых глаз.– Много вам рассказать не смогу. Я играл в бридж с друзьями на Гросвенор-сквер, мы довольно поздно разошлись. Примерно полчаса назад я шел по Маунт-стрит, дверь соседнего дома распахнулась, оттуда с криком выбежала женщина и упала. Мне сперва показалось, будто она ударилась о фонарный столб и лишилась сознания, а потом выяснилось, что это просто обморок. С ней была мисс Грей; наверно, она вам подробно расскажет, что там стряслось. Мисс Грей предложила принести ее сюда, она уже очнулась. Вот, пожалуй, и все.– Доктор надел шляпу. Уголки губ поднялись в легкой улыбке, он, прищурившись, смотрел на нас.– Доброй ночи, мисс Грей. Всего хорошего, мистер Марл. Надеюсь, вы мне расскажете о дедукции. Как вам уже известно, я живу в "Бримстоне".

Дверь закрылась. Я посмотрел на Шэрон и зарычал:

– Гр-р-р-р! Быстро гони из дома эту женщину. Я хочу с тобой поговорить.

Потом мы обменивались отрывочными замечаниями, вдохновленными чертом; стояли, чужие друг другу. Я сотни раз представлял нашу встречу в сияющих красках, но почему-то знал, что в действительности все будет именно так равнодушно, сумбурно и нехорошо. Мы так старательно избегали сантиментов, что оба чувствовали себя беспомощно. И поэтому злились. Глаза ее чего-то искали, ошеломляюще ярко горели, прелестные мятежные губы были плотно сжаты. Сплошная неразбериха.

– Пойдем взглянем на пациентку,– предложил я.

– Отлично. Она наверху.

Мы пошли по огромному коридору, увешанному портретами прославленных предков, пыльному, душному. На фоне стенных дубовых панелей стояла ужасная светлая угловатая мебель. Наверно, мы оба себя чувствовали совсем крошечными. Начали подниматься по широкой лестнице – необъятной, громадной, застланной ковром; по такой лестнице только гробы носить. Если бы не повороты, можно было бы без опаски спускать их по перилам. Внизу, в бездне, глухо горела лампа, на нас веял сквозняк. Почти наверху Шэрон остановилась. Помню белизну ее лица, глубокий блеск глаз, окруженных черными ресницами. Над ее головой висел длинный темный портрет какого-то кружевного развратного джентльмена. Она напоминала боявшегося темноты ребенка, перепуганного под громоздившимся портретом.

– Я хотела тебе рассказать,– начала она,– почему все так вышло...

Голос тихий, холодный, неубедительный.

– Все время думаю...– продолжала она, сдвинув брови.– Знаешь, почему я с тобой постоянно боролась, скандалила, проявляла подозрительность, вела себя чудовищно? Знаешь?– требовала она ответа.

– Да,– тихо ответил я.

– Нет. Ничего ты не знаешь. Ты думал, будто я не желаю любви". Нет! Я в этом когда-нибудь сомневалась? А ты? Если скажешь "да", значит, ты гнусный лжец.

Она отвела от меня горящий взгляд и слепо побрела наверх, в глубокую тень. Мы оба были смущены, озадачены, напряжены. Она стукнула кулаками в стену.

– Мы что-то потеряли в своем безумном мире, и все прочие тоже. Встречались забавные люди, в Ницце, в Канне, в Довиле, повсюду. Черствые, сильные, лощеные, хихикавшие, ненавистные мне – они тоже что-то упустили. Все наше поколение. Какую-то мелочь. Ты поймешь, что я имею в виду, после разговора с Колетт,– добавила она.– Пойдем наверх.

– Как ты с ней познакомилась?

– Я давно ее знаю. Сегодня тебе в клуб звонила, там сказали, ты в театр пошел. Колетт увидела у меня свет, попросила зайти, знаешь, была расстроена, а потом... Боже мой, какой ужас! Одно за другим! Без конца сплошные поганые неприятности!– выпалила она, стиснув руки.– Почему именно я всегда вляпываюсь в подобные происшествия?

– Ты тут совсем одна?

– Да. Окно взломала и влезла. Если мой старик узнает...

Мрачная задумчивость под темным портретом, на ветреных высотах ада, была мимолетной. Открыв дверь в маленькую гостиную, выходившую окнами на Маунт-стрит, в целости и сохранности вернулась веселая грациозная Шэрон.

– Долго вас не было, милочка,– проворковал женский голос.

В глубоком кресле с наголовниками перед камином, единственным источником света в комнате, сидела Колетт Лаверн. Голос ровный, окрашенный французским акцентом, с четкими согласными; каждое слово как бы звучало отдельной фразой. Когда мы вошли, она только чуть голову повернула. Дрова в камине шипели, дымились светло-голубоватым дымком, бросая причудливые блики света на медную подставку, на лицо женщины. Она сидела очень прямо между наголовниками кресла, кутаясь в синий золоченый халат, принадлежавший, видимо, Шэрон, слишком маленький для нее. Лицо холодное, безупречное, раздраженное, с гладкой, белой, упругой кожей, на фоне которой накрашенные губы казались в кровь разбитыми. Темно-карие, с яркими белками глаза под прямыми бровями, взгляд ледяной, равнодушный, в высшей степени рассудительный. Темно-рыжие волосы скручены на затылке в узел. Я, пожалуй, никогда не видел такой красивой и в то же время столь непривлекательной женщины. Рост высокий, фигура, в данный момент полностью скрытая синим золоченым халатом, полностью отвечала самым греховным мужским представлениям, но сама ее пышность казалась застывшей, железной, непроницаемой, точно так же, как лицо. Снова логика и рассудительность. Даже тени Деловито лежали под крыльями носа, деловито омрачая лицо.

– Значит, вы детектив,– заключила она, твердо подчеркивая согласные.Боже, какой молодой!– Неожиданно громко расхохоталась, полностью продемонстрировав прекрасные белые зубы.– Не обижайтесь. Сядьте рядом, давайте поговорим.