Текст книги "Чаша кавалера"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Глава 7

В этот момент Г. М. и Мастерс, несмотря на взаимные недоверие и неприязнь, тайком обменялись взглядами.

Том Брейс этого не заметил. Рассеянно поглаживая волосы жены, он продолжал говорить, как будто убеждая себя, что ему не приснился кошмар.

– Это была и есть Чаша Кавалера, – заявил он. – Та самая, которую изготовил мой прадед. Если наш друг из Скотленд-Ярда разбирается в драгоценных камнях, он сможет это удостоверить. Я бы не продал и куска жести, принадлежавшего члену моей семьи. Придется отобрать у меня Телфорд, прежде чем я окажусь способным на такое. Можете называть это упрямой привязанностью к прошлому. Но, – Том глуповато, но обаятельно улыбнулся, – я не ожидаю, что вы поверите мне на слово. Я отнюдь не миллионер, что бы там ни говорила мисс Чизмен, а чаша, безусловно, стоит кучу денег…

Г. М. поднял руку:

– Кстати, чаша застрахована?

– Да, но не в соответствии с реальной стоимостью в наши дни.

– И, осмелюсь предположить, сэр, – не без сарказма осведомился Мастерс, – даже сумма страховки никогда не менялась?

– Вы правы – не менялась. – Глаза Тома блеснули, словно добавляя: «А если вам это не нравится, друг мой…»

Однако вызов тотчас же был дезавуирован.

– Если сэр Генри – тот человек, за которого я его принимаю, – продолжал Том, – он наверняка подумал: «Ого! Брейс продал камни и золото оригинальной чаши, изготовил дубликат из поддельных камней и позолоты, который и был выставлен в черритонском музее. Но преступник, который пробрался в комнату и выбрался из нее, не потревожив ни дверь, ни окна…»

– Как он мог это сделать? – прервал Мастерс.

– Если бы я догадался, нам было бы незачем вас беспокоить, – отозвался Том. – Так вот, сэр Генри подумал: «Этот преступник впервые посмотрел на чашу вблизи, понял, что это фальшивка, и с презрением оставил ее на столе перед Брейсом». Верно?

– Такая мысль мелькнула у меня в голове, – виновато проворчал Г. М.

– Нет, сэр. Это подлинная Чаша Кавалера, так что это объяснение не подходит. У вас есть другое?

– Найдите его сами, – сказал Мастерс.

– Хорошо. «Взломщик-призрак, умеющий проникать в запертые комнаты и исчезать оттуда, хотел украсть Чашу Кавалера таким образом, чтобы факт кражи вовсе не заподозрили, – думает сэр Генри. – Он принес с собой заранее изготовленный дубликат, подменил им чашу и исчез».

– Прекратите говорить об исчезновениях! – взмолился Мастерс.

– Охотно, старший инспектор. Тем более что это объяснение тоже не проходит.

– Почему, дорогой? – спросила Вирджиния, пытаясь казаться озадаченной, дабы ее супруг выглядел еще более блистательно.

– Потому, что нужно быть круглым идиотом, чтобы действовать подобным образом. Вор должен был бы поставить дубликат чаши в сейф, запереть его, положить ключ ко мне в карман, забрать подлинную чашу и исчез… удалиться. Тогда я мог бы не заметить подмену. Но нет, согласно этой теории, он привлекает внимание к факту кражи, оставляя сейф открытым и поддельную чашу стоящей передо мной. Это не срабатывает не только как теория, но и как данность реальности, поскольку у нас по-прежнему настоящая Чаша Кавалера.

Можно было почти что слышать, как Том разбивает вдребезги одну версию за другой.

– Слушайте, сынок! – заговорил Г. М., потирая пальцами виски. – Откуда у вас берется столько блестящих идей?

– Это легко, – ответила за мужа Вирджиния. – Мы с Томом обожаем детективные истории. Верно, Том?

– Верно, – согласился молодой человек, теперь так же рассеянно поглаживая жену по спине. – Но эти истории должны быть качественными – содержать замысловатую проблему, которую вам честно предоставляют возможность решить.

– И не нужно говорить, что это психологические этюды, когда автор просто не умеет писать.

– Правильно! – снова согласился ее муж. – Плохо, когда читателя заставляют переживать из-за того, повесят ли невиновного и соблазнят ли героиню. Для чего еще существуют героини, как не для того, чтобы их соблазняли? Главное – тайна. Книгу не стоит читать, если тайна слишком проста или отсутствует вовсе.

– Погодите! – прервал сэр Генри Мерривейл. Следует признать, что старый маэстро был слегка возбужден. – Вы слышите это, Мастерс?

– Нет!

– Заткнитесь. Чашу должны были украсть, иначе все теряет смысл! Почему же ее не украли?

– Не важно, почему ее не украли, – ответил старший инспектор. – Как мог кто-то войти и украсть чашу, которая не была… хррм! Это становится для меня слишком сложным.

Лицо Г. М. приобрело величавое и суровое выражение.

– Ну, вам за это отвечать, Мастерс. Я больше не могу уделять время такому простому и легкому делу. Раскрывайте его сами! Черт побери, уже скоро обед, а этим вечером я должен репетировать матросские песни! – Он снова апеллировал к учителю музыки. – Не так ли?

Но синьор Равиоли, дрожа от возбуждения, отказался поддерживать его.

– Н-н-нет! – заявил он со страстью. – Я тысячу раз говорил вам, что вы репетировать слишком много! Вы потерять голос, и тогда плакать ваш концерт!

– Господи! Вы думаете, я могу потерять голос?

Синьор Равиоли вскочил на ноги:

– Прекрасная молодая леди! Прекрасный молодой джентльмен! Невежественный коп думать, что этот молодой человек безумен, как постельный клоп! Почему вы не помогать? Почему вы не видеть ключ в эта песня?

– Какой ключ? В какой песне?

– «Он мертв, но не хочет лежать»!

– Кто?

– Эта призрак! – закричал синьор Равиоли вне себя от столь очевидной тупости. – Звенеть цепями! Передвигать чашу!

– Сынок, вы всерьез пытаетесь убедить меня, что призрак сэра Бинга Родона отпер сейф и вынул чашу?

Усмешка Мастерса была настолько саркастической, что Том Брейс закрыл глаза, и было слышно, как он считает до десяти.

– Я приму это объяснение, – предложил Мастерс. – Если лорд Брейс не ходит во сне, то только призрак мог передвинуть чашу. Но не приписывайте мне лишнее! Я не утверждаю, что лорд Брейс безумен.

– Это очень любезно с вашей стороны, мистер Мастерс, – поблагодарила Вирджиния.

– Я только говорю, мисс, что он слегка не в норме…

– Не в норме?

– Полегче, милорд! И в конце концов, что такого страшного в том, чтобы не поспать ночью? Я разумный человек и охотно соглашусь расследовать что угодно при соответствующих условиях…

Том щелкнул пальцами и склонился вперед так резко, что едва не сбросил Вирджинию с коленей.

– Вы действительно имеете это в виду, старший инспектор? Вы не возьмете свои слова назад?

– Э? Какие слова?

– Что вы охотно согласитесь расследовать что угодно при соответствующих условиях?

– Ах это! Разумеется, соглашусь!

– Отлично! – кивнул Том. – Тогда проведите эту ночь в Дубовой комнате с запертыми изнутри дверью и окнами и охраняйте чашу сами. Я бросаю вам вызов!

Атмосфера сразу изменилась.

Синьор Равиоли, разинув рот, медленно опустился на стол. Четыре пары глаз устремились на старшего инспектора Мастерса, который, в свою очередь, недоверчиво уставился на присутствующих, чувствуя, что все это ему снится.

– С какой стати я должен строить из себя дурака? – осведомился он.

– Не знаю, – ответил Том. – Но вы сказали, что расследуете это при соответствующих условиях. Очень хорошо! Сделайте то же, что я, и посмотрите, произойдет ли это снова.

– Это не может произойти снова! Вы просите меня не спать целую ночь только потому…

– В конце концов, что такого страшного в том, чтобы не поспать ночью?

– Но назовите мне хоть одну разумную причину для этого! Ведь это не… – Мастерс остановился, поднеся руку к подбородку, словно ему в голову пришла новая идея. – Ха-ха! Конечно, лорд Брейс, вы уже отправили чашу назад в лондонский банк!

– Нет, – покачал головой Том. – Чаша еще в Телфорде. Посыльный из банка приедет завтра утром, в субботу, как было условлено. Я так беспокоился, что напрочь забыл об этом.

Сэр Генри Мерривейл посмотрел на Мастерса, зловеще качая головой:

– Знаете, Мастерс, это все усложняет.

– Каким образом, сэр Генри? Объясните!

– Ох, сынок! Учитывая, что заместитель комиссара специально поручил вам приехать сюда…

– Специально поручил? – прервал Том. – А я думал, он здесь по доброте душевной.

– Ну, Мастерс довольно скользкий тип.

– Все это замечательно! – рассвирепел старший инспектор. – Но я использую против вас ваше же оружие, сэр Генри! Вы всерьез полагаете, что призрак сэра Бинга… как бишь его… снова достанет чашу из сейфа?

Жест синьора Равиоли был достоин сцены из «Травиаты».

– Вы не смеяться над тем, чего не понимать! – воскликнул он. – В Италия каждый хороший замок полна призраков. Их так много, что они пугать друг друга. По-вашему, человек, которого заколоть или отравить, не может вернуться? Ба!

– А вы не вмешивайтесь, синьор Спагетти! Сэр Генри, вы действительно в это верите?

– Может быть, и нет, сынок.

– И вы не думаете, что Чаша Кавалера встанет и выйдет из сейфа сама по себе?

– Не знаю, Мастерс. Но если вас прислали сюда расследовать кражу чаши…

– Чашу не украли!

– Ладно, если вы хотите играть словами! Но дайте мне закончить. Если чаша встанет и выйдет из дома, чтобы оказаться в кармане какого-нибудь мошенника, когда охранять ее прислали полицейского офицера, лучше не думать о том, что скажет заместитель комиссара. И вы это отлично знаете.

Вирджиния соскользнула с коленей Тома и выпрямилась. На ее лице вновь появились ямочки и сонная улыбка.

– Значит, все решено, мистер Мастерс? – мягко спросила она.

– Нет, мисс, не решено! Я не сделаю такой глупости! Меня не присылали сюда охранять чашу, и я уверен, что вы будете любезны сами сказать это старому черту!

– Но ведь вас просили, мистер Мастерс, приехать в Телфорд и разобраться в запутанном деле, не так ли? – взмолилась Вирджиния. – А вы даже не побывали в Телфорде.

Это явилось последней соломинкой.

– Нет, мисс, не побывал. И знаете почему? Потому что вы и сэр Генри часами болтали о дурацких легендах и низкопробных песенках. Не расстраивайтесь, мисс, я не хотел вас обидеть. Но все это нелепо!

– Пусть так, мистер Мастерс! Но ведь вы должны где-нибудь пообедать?

– Я могу перекусить в пабе на обратной дороге.

– Мистер Мастерс, мы не можем этого допустить! Вы должны пообедать с нами! И это не все. Утром вы сказали, что любите хорошие фильмы, а я говорила вам о кинопроекторе, который есть у нас в Телфорде. Пожалуйста, дайте мне выполнить обещание! Прежде чем вы пойдете в Дубовую комнату охранять чашу, Том и я с удовольствием покажем вам братьев Маркс в «Вечере в опере».

Туша сэра Генри Мерривейла неожиданно встрепенулась.

– «Вечер в опере»? – переспросил Г. М„который не являлся киноманом, несмотря или, возможно, благодаря страсти к сцене. – Ой, куколка моя! Это фильм о пении?

Вирджиния выглядела озадаченной.

– Ну-у… полагаю, можно сказать и так.

Теперь взглядами обменялись она и Том. При этом в глазах Тома блеснула радость, как будто он увидел перед собой землю обетованную. Но Вирджиния, как правило не знавшая границ ни в чем, уважала тем не менее справедливость.

– Нет, Том! – воскликнула она, стиснув маленькие ручки. – Я догадываюсь, что ты собираешься предложить. Но, пожалуйста, не надо! Сэр Генри должен репетировать матросские песни. Кроме того, если он увидит братьев Маркс, это может… подать ему идеи, о которых я даже думать боюсь!

– Я знаю, что вы имеете в виду, мисс, – проворчал Мастерс. – И будь я проклят, если собираюсь дать повод свалить на меня вину, выглядеть виноватым в глазах этих людей, а тем более чувствовать себя виноватым! Понятно?

– Да! – сказал Том.

– Конечно, – согласился Г. М.

– Si![28]28
  Да! (ит.)


[Закрыть] – воскликнул синьор Равиоли.

– Понимаете, мистер Мастерс, – продолжала Вирджиния, – вам не придется поступиться своим сном. Мы попросим заместителя комиссара разрешить вам завтра, когда чаша вернется в банк, остаться на весь день в Телфорде, где вы сможете спать сколько хотите. И уверена, вы не откажете нам в еще одной услуге.

– В какой, мисс?

– Мой отец будет страшно разочарован, если не сможет встретиться с вами. Он хорошо известен как адвокат по уголовным делам и, как вы догадываетесь, читал множество детективных историй. Боюсь, папа не слишком любит Англию – по крайней мере, он так говорит, – но его очень интересует Скотленд-Ярд. Он придет в ярость, если упустит возможность познакомиться с настоящим старшим инспектором. Папа вернется из Лондона только поздно вечером, так что если вы сразу уедете…

Мастерс увидел свой шанс.

– Если бы существовала возможность встретиться с вашим отцом теперь же, мисс, – сказал он, – меня бы, вероятно, удалось уговорить сделать то, что вы хотите.

– В самом деле?

– Да, мисс. Ваш отец – благоразумный человек. Говорю вам прямо: будь он здесь, я бы согласился проделать эту чепуху. Но его здесь нет, и он вряд ли появится. Так что сожалею…

На некотором расстоянии послышался скромный кашель.

Все были так поглощены разговором, что не заметили приближения Бенсона, почтительно ведущего за собой вновь прибывшего. Бенсон снова кашлянул и сделал паузу, прежде чем официально доложить:

– Достопочтенный Уильям Т. Харви!

Глава 8

– Нет-нет! – возразил вновь пришедший и повернулся к Бенсону, находясь более чем в десяти шагах от группы у фонтана. – Вы все перепутали! Только не «достопочтенный». Это по-английски.

Бенсон заколебался:

– Прошу прощения, сэр. Вы желали, чтобы я доложил о вас на каком-то другом языке?

– Нет, я неудачно выразился. Термин «достопочтенный» – сугубо английский.

Мастерс, хотя и страдал при мысли о злой шутке, которую вновь сыграли с ним боги, был слегка удивлен при виде мистера Уильяма Т. Харви.

У него уже сформировался вероятный образ отца Вирджинии. Мистер Харви должен быть высоким, крепким, в очках, с серебристыми волосами и величавой осанкой. Но все оказалось совсем не таким.

Конечно, вновь прибывший обладал весьма вспыльчивым характером, который он постоянно пытался сдерживать, и мощным голосом, тренированным на ораторской трибуне, откуда каждое слово должно быть четко слышно даже в самом заднем ряду.

Но он не был ни высоким, ни крепким. Хотя Уильяму Т. Харви никак не могло быть меньше пятидесяти, в его темно-каштановых волосах отсутствовал даже намек на седину, а талия не увеличилась за последние тридцать лет даже на четверть дюйма.

У него было подвижное и некрасивое лицо актера с парой блестящих зеленоватых глаз. О театре напоминала и привычка жестикулировать во время разговора. Одежда его выглядела консервативной даже для английской деревни.

Не замечая ни хозяина дома, ни других, мистер Харви продолжал разговор с Бенсоном:

– Запомните, я не знаю ничего об Англии, но, кажется, вы называете «достопочтенными» ваших министров. Правда, у нас иногда тоже именуют так членов сената или Дома…[29]29
  «Домом» (the House) в США называют палату представителей – нижнюю палату конгресса.


[Закрыть]

– Вы имеете в виду Белый дом, сэр? Где живет президент?

– Нет-нет! В Доме никто не живет!

Мастерс стиснул зубы и решил состроить хорошую мину при плохой игре. В его книжечке, которая не могла лгать, им было аккуратно записано: «Сенатор У.Т. Харви. Республиканец. Не упоминать Демократическую партию».

Поднявшись и стараясь выглядеть приветливым, Мастерс двинулся вперед.

– Добрый вечер, мистер Харви! – поздоровался он. – Меня зовут Мастерс – старший инспектор Мастерс. Я полицейский офицер, сэр. Прислан из Скотленд-Ярда по просьбе вашей дочери.

Забыв о Бенсоне, мистер Харви тут же переключился на нового собеседника.

На близком расстоянии он казался более соответствующим своему возрасту. В прошлом он явно не чурался выпивки и женщин. Но его энергия и сейчас потрескивала в тихом саду, как электричество. Зеленые глаза светились удовольствием, а на губах играла обаятельная улыбка.

– Рад познакомиться, мистер Мастерс, – сказал он, горячо пожимая руку старшему инспектору. – Значит, вы из Скотленд-Ярда?

– Совершенно верно, мистер Харви. Я тоже очень рад знакомству.

– Я многое слышал о вашем замечательном учреждении, старший инспектор.

– А я – о вашей великой политической партии, мистер Харви. В следующем году президентские выборы, не так ли? Будем надеяться, что в этот раз победят республиканцы.

Это было, как если бы Мастерс, приветствуя вновь прибывшего правой рукой, левой поднял водяной пистолет и выстрелил мистеру Харви прямо в глаз.

Но отец Вирджинии, закаленный в юридических и политических баталиях, был нечувствителен почти к любому шоку. Зеленые глаза на выразительном лице лишь на мгновение стали настороженными. Потом он посмотрел мимо Мастерса и увидел Г. М.

– Кажется, я начинаю понимать! Что бы я ни думал об этой стране, я не привык сталкиваться с беспричинными оскорблениями.

– О чем вы, сэр?

Мистер Харви кивнул в сторону Г. М.:

– Этот старый хрыч сказал вам, что я республиканец?

Оценка Мастерсом достопочтенного Уильяма Т. Харви поднялась на несколько баллов.

– Хрыч? Как это верно… Да, мистер Харви, это он. Надеюсь, я не сказал что-то не то?

– Нет, это не ваша вина. Мне следовало знать… Вы мне по душе, мистер Мастерс! Как и Бенсон. Пожалуйста, Бенсон, не уходите.

Дворецкий был искренне польщен.

– Хорошо, сэр.

Полностью игнорируя дочь, зятя, синьора Равиоли и в особенности сэра Генри Мерривейла, мистер Харви, собрав воедино всю силу своей личности, начал излагать сочувствующей аудитории собственные горести:

– Я не намеревался возвращаться из Лондона допоздна, но мне позвонили, и я тут же поехал в такси прямо к дому человека, о чьих происхождении, поведении и моральных качествах я не скажу ни слова, кроме того, что ему следует провести остаток жизни в тюрьме!

– Пожмем друг другу руку, мистер Харви!

– С радостью, старший инспектор. Теперь слушайте, мистер Мастерс, – продолжал конгрессмен Харви. – У меня есть внук!

Вирджиния издала слабый стон. Том Брейс закрыл глаза. Когда муж и жена посмотрели друг на друга, стало очевидно, что оба, по крайней мере частично, предвидели, что произойдет.

По традиции молодые родители обычно считаются пристрастными к своим отпрыскам. Но это не всегда так. Образцом любви, граничащей с безрассудством, и уверенности, что никто на земле прежде него не имел внуков, обычно является дедушка.

– Он прекрасный мальчуган, старший инспектор. Если бы я отвечал за его воспитание… Но могу похвастаться, что даже за короткое время, проведенное здесь, я проделал хорошую работу. Вы слушаете меня?

– Да-да. Значит, в тюрьме?..

– Каждое утро, спускаясь к завтраку, я вдалбливаю Томми нечто вроде катехизиса. «Томми, – спрашиваю я его, – какая величайшая страна на земле?» И он отвечает без всякой подсказки: «Соединенные Штаты Америки, дедушка!»

– В тюрьме!.. Черт возьми!

– Потом я говорю: «Помимо религиозных деятелей, Томми, назови имя величайшего из людей, который когда-либо жил на земле». И его прекрасная юная душа сияет в глазах, когда он вскидывает голову и отвечает: «Томас Джефферсон, дедушка!»

Конгрессмен Харви был настоящим оратором. Не обладая внушительными ростом и телосложением, он искупал свой изъян мощью голоса и личности.

– Вы правы, мистер Харви. В тюрьме!

– Томас Джефферсон? В тюрьме? О чем вы, старший инспектор? Я не скажу худого слова о моем зяте. Для англичанина он совсем не так плох. Но есть у него голова на плечах? Нет! Если была бы, позволил бы он мне такое? Нет! Когда я прошу: «Назови мне величайшего из людей, который когда-либо жил на земле, помимо религиозных деятелей», ребенок должен ответить: «Мой папа!» Тому Брейсу следовало бы избить меня до полусмерти!

Том издал сдавленный звук. Вирджиния снова села к нему на колени, но соскользнула, когда он поднялся.

– Послушайте, сэр! Не будьте ослом!

Мистер Харви наконец заметил его и повернулся. В своем неброском, но отлично скроенном костюме с простым синим галстуком он казался выше ростом.

– Ты обращаешься ко мне, мой мальчик? – любезно осведомился он.

– Да! Я не мог учить Томми такому! Это смущало бы ребенка, а меня еще сильнее!

– Смущало бы тебя? – с презрением переспросил конгрессмен Харви.

– Да!

– О боже! – Вирджиния прижала ладони к ушам. – Опять начинается!

Но у Уильяма Т. Харви на душе было слишком много, чтобы развивать эту тему. Наконец он заметил присутствие Г. М.

– К сожалению, старший инспектор, я вижу здесь моего старого друга. Мне не хотелось являться к нему в дом и устраивать шум. Но дело слишком серьезное. Добрый вечер, Генри.

Во время предшествующего разговора Г. М. сидел, опустив большую лысую голову, и глубоко дышал, словно отгораживаясь от неизменно окружающих его чудовищных несправедливостей. Теперь же он поднял голову и поздоровался достаточно мягко, несмотря на злобное выражение лица:

– Привет, Билл.

– Будь любезен, Генри, объясни, что ты под этим имел в виду?

– Под чем именно?

– Не прикидывайся! Встречался ты сегодня с моим внуком или нет?

– Послушай, Билл! У меня был урок пения и…

– Встречался ты с моим внуком сегодня утром? Отвечай «да» или «нет»!

– Да! Синьор Равиоли показывал мне…

– Отлично! Это мы установили. Теперь расскажи его чести и присяж… Я имею в виду, зачем ты учил его этому?

– Черт побери, сынок, постарайся говорить осмысленно. Я тоже адвокат. Чему я его учил?

– Стрелять людям в задницу из лука! – рявкнул мистер Харви.

В глазах синьора Равиоли мелькнуло виноватое выражение. Полуоткрытый рот Вирджинии открылся еще шире.

– И не клянись, что ты этого не делал, – продолжал мистер Харви, – потому что я говорил с Томми. Я звоню ему каждый день, когда нахожусь в Лондоне. Ты загипнотизировал бедного ребенка! Он искренне думает, что совершать подобные антисоциальные действия достойно похвалы! Учил ты его этому или нет?

Вирджиния пришла к поспешному выводу.

– Господи! – воскликнула она. – Мисс Чизмен – лейбористский член парламента от Восточного Уистлфилда! Сэр Генри, вы не советовали Томми выстрелить мисс Чизмен в зад… в часть тела, обтянутую юбкой?

Уверенный в своей невиновности в этом отношении, Г. М. принял вид мученика, вид, который не посрамил бы и святого Себастьяна.

– Нет, куколка моя! Гореть мне в аду! – не без сожаления добавил он. – Я об этом даже не подумал. Да и как я мог? Эта женщина ушла до прихода Томми!

– Я не в состоянии помешать обструктивной и антисоциальной тактике этого свидетеля, – заявил конгрессмен Харви. – Давайте для разнообразия допросим кого-нибудь более благоразумного. Где Бенсон?

– Вы меня звали, сэр?

– Бенсон, пожалуйста, опишите своими словами, что произошло. Вы присутствовали при этом событии?

– Да, сэр. Должен сразу же признать, что определенное лицо было поражено тридцатишестидюймовой стрелой в основание спинного хребта. Но это лицо не мисс Чизмен, а наш садовник.

– Ваш садовник?

– Да, сэр. Молчаливый и весьма суровый субъект по имени Колин Мак-Холстер.

– Снова преследование шотландцев! – с яростным жестом заявил конгрессмен Харви. – Чего еще можно ожидать от деградировавшего обожателя империи, цитирующего Киплинга едва ли не через слово? Бенсон, где это произошло?

– Место пре… инцидента, сэр, здесь, в саду.

– Благодарю вас. Что именно вы видели и слышали?

– Боюсь, сэр, я слышал только две очень короткие фразы, произнесенные голосом самого Колина Мак-Холстера. Находясь у окна верхнего этажа дома, я был слишком далеко от места происшествия. Если я могу рискнуть выразить свое мнение, сэр…

– Спасибо, Бенсон, но мы не нуждаемся в вашем мнении. Просто расскажите нам то, что видели.

– Хорошо, сэр. Из окна я видел сэра Генри с большим луком в руке и колчаном со стрелами на спине, крадущегося по одной из садовых дорожек. Это было вон там, сэр, – Бенсон кивком указал направление, – где изгородь доходит до пояса. Сэр Генри, казалось, прятался за ней.

– Продолжайте!

– За ним следовал синьор Равиоли, также ползущий на четвереньках…

– Подождите. Кто такой синьор Равиоли?

– Это я! – Упомянутый джентльмен постучал себя по груди. – Il maestro.[30]30
  Маэстро, учитель (ит.).


[Закрыть] Учить петь сэра Генри. – Он встал и отвесил поклон, тряхнув волосами. – Fortunatissimo, signore![31]31
  Очень рад, синьор (ит.).


[Закрыть]

– Fortunatissimo, signore. Sta bene?[32]32
  Очень рад, синьор. Как поживате? (ит.).


[Закрыть] – рассеянно отозвался мистер Харви, потом, но какой-то причине, сердито покраснел и поправил себя: – Я хотел сказать: как поживаете, друг мой?

Блестящие зеленые глаза мистера Харви устремились поверх синьора Равиоли, словно стараясь поймать какое-то ускользающее воспоминание. Но он был так взбешен поведением Г. М., что отбросил сторонние мысли и снова посмотрел на Бенсона.

– А за сэром Генри и синьором Равиоли, – добавил дворецкий, – следовал десятый виконт.

– Не десятый виконт! – огрызнулся мистер Харви. – Его зовут Томми! А полное имя – Томас Джефферсон! Что они делали?

– Судя по их поведению, сэр, я мог лишь сделать вывод, что они выслеживали кого-то на манер краснокожих индейцев.

– Не «краснокожих», а просто индейцев. Других не существует.

Бенсон кашлянул.

– Хотя я не рискну спорить с вами, сэр, но вынужден указать, что универсальное применение упомянутого вами термина может вызвать протесты, например, в Калькутте или Бомбее.[33]33
  По-английски индеец и индиец обозначаются одним словом – Indian.


[Закрыть]

– Да, тут вы правы. Но только американские индейцы имеют значение. Они выслеживали Колина Мак-Холстера?

– Думаю, да, сэр. В тот момент Колин Мак-Холстер стоял футах в шести-семи от изгороди спиной к ним. Он как раз наклонился, чтобы рассмотреть корень какого-то цветка или растения, представив на обозрение весьма солидных размеров заднюю часть тела…

– И именно тогда…

– Не сразу, сэр. Поскольку троим джентльменам приходилось хранить молчание, последовала пантомима, которую я мог интерпретировать только как горячий диспут о том, кто из них должен выпустить тридцатишестидюймовую стрелу. В итоге спор был решен жеребьевкой с помощью подбрасывания монет. По огорченным лицам сэра Генри и синьора Равиоли было очевидно, что выбор пал на юного джентльмена. Должен отметить, сэр, что десятый виконт никак не мог натянуть до уха тетиву сорокафунтового лука. В противном случае задняя часть тела Колина Мак-Холстера понесла бы непоправимый ущерб. Но при этом юный джентльмен с силой и опытом, замечательными для девятилетнего возраста, пустил стрелу точно в цель.

– Он мой внук! – с гордостью произнес конгрессмен Харви, но тут же спохватился, топнул ногой и обратился к Бенсону и Мастерсу: – Вы оба знаете Генри. Просто объясните, что заставляет старого хрыча вести себя подобным образом? Это не риторический вопрос – я действительно хочу это знать.

– Папа, – тихо заговорила Вирджиния.

– Не вмешивайся, Джинни!

– Но, папа, ведь это ты купил Томми лук.

– Да, но я не учил его стрелять людям в…

– И полагаю, папа, ты сам никогда не совершал никаких глупых поступков просто потому, что тебе этого хотелось?

– В детстве и даже в молодости, – честно признал конгрессмен Харви, – я делал много вещей, которые не одобряет мое зрелое суждение. Но я не делаю их теперь. А этот злобный упырь, который достаточно стар, чтобы быть моим отцом, продолжает безумствовать, словно Генрих VIII.[34]34
  Генрих VIII Тюдор (1491–1547) – король Англии с 1509 г. Отличался жестокостью и распутством, был женат шесть раз.


[Закрыть] – Он снова обратился к Бенсону и Мастерсу: – Не возражаю, если кто-нибудь объяснит мне причину.

На сей раз Бенсон кашлянул, прикрыв рот ладонью.

– Думаю, сэр, что на сэра Генри могла отчасти повлиять выбранная им песня.

– При чем тут песня?

– Десятый виконт, сэр, появился у французского окна Серого кабинета с луком в руке, когда сэр Генри как раз закончил долгую репетицию одного концертного номера.

– Ну?

– Счастлив информировать вас, сэр, – продолжал сияющий Бенсон, – что музыкальный вкус сэра Генри не полностью ограничен произведениями вульгарного или даже сомнительного свойства. Он включает еще две категории. Одна из них сентиментальные песни типа «Энни Лори» или «Когда улыбаются ирландские глаза», а другая – застольные и походные песни энергичного, приподнятого характера.

– Простите, но я все еще не понимаю вас.

– Сэр Генри репетировал номер под названием «Песня о луке» или, может быть, «Лук, изготовленный в Англии».

– Одну минуту! – остановил его отец Вирджинии.

В зеленых глазах на упрямом актерском лице неожиданно мелькнули озорные искорки. К изумлению Мастерса, конгрессмен Харви громко запел:

 
Из тисового дерева
Должны быть луки сделаны…
 

– Забудьте эту ерунду! – тотчас же опомнился он. – Не знаю, где я ее подобрал. Должно быть, в книге. Ох уж эти книги!

Если даже физиономия Г. М. выразила удивление, то Вирджиния и ее муж выглядели попросту ошарашенными. Мистер Харви сразу это заметил.

– Поймите, я ничего не имею против книг как таковых! Я всего лишь говорю, что патриотичному американцу в наш стремительный век прогресса хватает времени лишь на информацию о текущих событиях. Сегодня, Джинни, существуют средства образования, неизвестные не только моему, но даже твоему поколению. Я имею в виду, что при успехах, достигнутых кинематографом и телевидением…

– Ты имеешь в виду, сынок, – прервал Г. М., – что мы приближаемся к золотому веку, когда можно будет только пялиться на экран и вовсе не пользоваться мозгами?

Мистер Харви упер кулаки в бока:

– Твоя слабость к избитым остротам, Генри, столь же велика, как к обветшалым и порочным принципам монархии. Король! Скажи на милость, какой смысл иметь короля?

– Понимаешь, сынок…

– Нет, не отвечай. На это нет ответа, и я не то хотел сказать. Где вы, старший инспектор?

– Здесь, сэр! Позади вас.

– Ну так вот. Однажды я слышал, как этот старый хрыч произносил речь в Соединенных Штатах. Надеюсь, вы понимаете, что я далек от того, чтобы выносить суждение, которое мог бы назвать несправедливым?

– Конечно, мистер Харви.

– В зале не было слышно ни кашля, ни шороха, хотя он нарушал все ораторские принципы, рассказывая анекдоты, от которых должна была покраснеть любая истинная леди. Но это было не самое худшее. Ему хватило наглости процитировать не менее двух фраз по-латыни. По-латыни!

Слушатели недоуменно посмотрели друг на друга. Было очевидно, что масштаб совершенного преступления им не вполне ясен.

– Ну и что? – воинственно осведомился синьор Равиоли.

– Ну и что? – ошеломленно повторил конгрессмен Харви.

– Да. Римляне говорить только по-латыни, прежде чем научиться по-итальянски. Что из того?

– Приводить латинские цитаты – снобизм и дурной вкус. Это свидетельствует о высокомерном отношении к единственной персоне на земле, которая имеет значение, – среднему, маленькому, обычному человеку. Знает ли такой человек хоть слово по-латыни? Нет! Мешает это ему? Нет! Счастлив сообщить, что латынь умирает даже в наших самых реакционных, поросших мхом колледжах. Ее следует запретить! Любой человек, который хотя бы знает латынь, tempus edax rerum, tuque, invidiosa Vetustas, omnia destruitis,[35]35
  Время – свидетель вещей – и ты, о завистница старость, все разрушаете вы… (лат.) (Овидий. Метаморфозы).


[Закрыть] должен быть расстрелян!

Итак, леди и джен… старший инспектор, каков истинный идеал, перед которым мы все должны робко склониться? Могу сказать, не боясь возражений, что это как раз средний, маленький, обычный человек! И он будет им всегда, независимо от того, куда бы факел цивилизации ни отбрасывал свой ослепительный свет!