Текст книги "Чаша кавалера"

Автор книги: Джон Диксон Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

Согласно Мастерсу, который знает свое дело, когда речь идет о профессиональных уголовниках, исчезнувший Дженнингс был знаменитым специалистом по подлогам. По словам девочки, он мог подделать любую подпись – значит, любой почерк!

Присутствие Дженнингса, строго говоря, заполнило солидную часть пробелов. Он был профессиональный мошенник. А тебя, Билл, – Г. М. снова посмотрел на мистера Харви, – деньги абсолютно не интересуют. Ты легко их зарабатываешь и легко тратишь. Книгу из Британского музея ты украл не ради денег. Что еще говорил Мастерс о Прентисе Торне, он же Дженнингс?

Согласно тому, что я слышал, когда мы все, кроме Илейн Чизмен, обедали здесь, Том Брейс повторил сегодня утром за завтраком то, что сказал Мастерс. Если в дальнейшем я упомяну какое-нибудь доказательство, которое всплыло, когда меня при этом не было, просто помните, что я услышал о нем позже или, будучи стариком, сам до него додумался. Но ты это слышал.

Мастерс, сказал Том, заявил, что Дженнингс сидел в тюрьме в Соединенных Штатах. Очевидно, он намекнул, что некий Уильям Т. Харви мог знать его там, так как за завтраком Том предположил, что Дженнингс мог быть твоим клиентом.

Разумеется, ты это отрицал, а потом переменил тему так быстро, как умеет только добрый старый Бенсон, уставясь при этом на сахарницу.

Но мне это уже приходило в голову. Предположим, ты раньше знал Дженнингса. Предположим, ты приехал сюда, горя желанием заполучить эту стеклянную панель, но не вполне зная, как украсть ее, не лишившись навсегда привязанности дочери и зятя.

Здесь ты встречаешь бывшего мошенника. Если Цезарь Борджа[77]77
  Борджа, Чезаре (Цезарь) (1476?–1507) – итальянский политик, полководец и кардинал, сын папы Александра VI. прославившийся своими преступлениями.


[Закрыть] за клавесином помнит, я предположил, что Дженнингс добавил хлоралгидрат в кофе Тома в среду вечером. Хлорал действует незаметно. Даже если его принимают сознательно, то думают, что он не сработал, и больше ничего не помнят. Мне сразу пришло в голову, что и ты, и Дженнингс принадлежите к типу нервных, страдающих бессонницей людей, у которых всегда под рукой снотворное. Позже Дженнингс признался, что у него был хлорал. Дженнингс вполне мог польститься на крупную взятку, в чем он тоже признался… Что теперь терзает твою совесть, Билл?

– Когда я защищаю преступников в суде, – ответил мистер Харви без тени хвастовства, – они обычно не попадают в тюрьму.

– И это не дает тебе покоя?

– Не это, а Дженнингс! Единственное, чего я искренне стыжусь!

– В каком смысле?

– Я искушал его, Генри, и он не выдержал! Уверяю тебя, денег у него теперь достаточно. Если его не арестуют, он отправится в Канаду и начнет новую жизнь, как обещал. Но где он теперь?

– А ты не знаешь, сынок?

– Понятия не имею! – искренне ответил мистер Харви. – Томми говорил мне, что днем видел Дженнингса на лужайке, разговаривающим с Джинни и Томом. Но этого не может быть! Ты же знаешь, каковы дети, – Томми может искренне верить, что видел Генриха Наваррского в шляпе с белыми перьями, после той лжи, которую ты ему наплел. Джинни и Том это отрицают, а они законопослушные граждане.

«Цезарь Борджа», чью правую руку скрывала крышка клавесина, открыл рот для взволнованной речи. Но взгляд Г. М. пригвоздил его, как стрела, и он ничего не сказал.

– Угу, – мечтательно произнес Г. М. – Том Брейс – англичанин, сынок. Не будучи янки вроде тебя, он никогда не подумает о том, чтобы нарушить закон. Дженнингсу придется выбираться своими силами. Поэтому, ради бога, позвольте мне вернуться к тому, как я сидел и думал рано утром.

Самым поразительным фактом, от которого могли бы встать дыбом отсутствующие у меня волосы, являлось то, что Дженнингс был опытным специалистом по подлогу. Взгляни на окно позади тебя! Было бы несложно изготовить дубликат одной из стеклянных панелей. Почему? Потому что стекла в Телфорде отличного качества – в них нет трещин и завитков, которые часто можно видеть на более ранних стеклах елизаветинского периода. Достаточно аккуратно вырезать кусок стекла XVII века где-нибудь в доме – и можно продублировать отсутствующую панель.

Но талант Дженнингса мог позволить ему также продублировать каким-нибудь очень острым предметом надпись на стекле, идеально подделав почерк!

Синьор Равиоли, как он указал сам, был не дурак. Он, безусловно, понимал, к чему идет дело. Но это его не успокоило.

– Это понятно, сэр Генри! Но почему этот джентльмен вынуть чаша из сейф и поставить ее на стол? Первый раз он сделать это, когда здесь сидеть прекрасный молодой джентльмен, а второй раз – когда здесь сидеть невежественный коп! Два раза! Почему?

Г. М. покачал массивной головой:

– Это проще всего. Чтобы заставить всех думать то, что они подумали, – будто вся атака вора-призрака была нацелена на чашу и не имела никакого отношения к окну!

– А-а! – Лицо учителя музыки прояснилось.

– Этот тип, который мог бы добиться оправдания Иуды Искариота, отвлекая внимание от самых существенных деталей, ловко использовал ложные указания. Совсем как использовал их, правда менее эффективно, другой мой знакомый, чтобы отвлечь внимание…[78]78
  См. роман «Сдаётся кладбище».


[Закрыть]

– Но я хотеть знать, – прервал синьор Равиоли, – как он входить и выходить из комната! Водопроводчики? Ба! Бах-бах-бах по свинцовая труба! Водопроводная или газовая труба? Какой от них толк?

– Никакого. Но вы подобрались близко к истине. Что напоминают вам слова «свинцовая труба»?

– Огреть ею коп!

– Нет-нет! Вы настолько одержимы… хм!., одним или двумя событиями, случившимися с вами в прошлом, Калиостро,[79]79
  Калиостро, граф Алессандро ди (Джузеппе Бальзамо) – итальянский авантюрист.


[Закрыть] что не можете думать ни о чем, кроме того, как приятно, когда копа бьют по башке. Свинцовая труба… А как насчет освинцованного окна?

Синьор Равиоли вытянул шею, чтобы посмотреть на окно позади мистера Харви.

– За последнее время, – продолжал Г. М., – никакие два слова мы не слышали так часто, как этот термин «освинцованное окно». Беда в том, что большинство людей не задумывается о том, что он означает. Они смутно представляют себе родовые гнезда с девизами на гербах, забывая о самом важном моменте – что рама и все перегородки между продолговатыми стеклянными панелями таких окон действительно сделаны из свинца.

Целую неделю в этом доме работали водопроводчики. Уносили они с собой на ночь свои инструменты, как обычно? Нет, не уносили. Как упомянул за завтраком Том Брейс, он имел с ними крупный разговор, заставив их оставлять инструменты здесь, так как другой работы сейчас у них не было.

Не понимаю, как Тому удалось их убедить, – в наши дни единственный человек, не имеющий никаких прав, – это работодатель. Но он смог это сделать. Каким же инструментом, среди прочих, они, безусловно, располагали? Паяльной лампой, тупоголовые вы мои! Ее используют на свинцовых трубах. Направляя на них узкую, но мощную струю синего пламени длиной в несколько дюймов. Свинец становится мягким, как оконная замазка.

Помните, когда именно на эту змею Мастерса снизошло вдохновение, и он закричал, что знает, как был проделан трюк? Когда он наступил своими ножищами на инструменты, оставленные водопроводчиками на верхней площадке лестницы, ведущей в главный холл, и пнул паяльную лампу, прежде чем полетел вниз и шмякнулся башкой. Теперь смотрите сюда!

С мученическим видом Г. М. поднялся с высокого стула и приковылял к левому окну. Конгрессмен Харви, все еще раздираемый между интересом и страхом, стоял молча.

– Посмотрите на панель с надписью сэра Бинга Родона, – продолжал Г. М. – Вы уже видели ее, поэтому знаете, где она.

Он указал пальцем на продолговатую панель справа шириной чуть больше растопыренной мужской ладони; тяжелая металлическая ручка оконного шпингалета была зафиксирована в положении «заперто».

– Давайте представим, что вы стоите снаружи запертого окна и с горящей паяльной лампой. Пламя издает достаточно сильный звук, поэтому вы должны быть уверены, что находящийся в комнате крепко спит.

В принципе любой мог бы проделать трюк с паяльной лампой. Но только человек, обученный ремеслу водопроводчика или другой работе, связанной с паянием, мог осуществить его без всякого риска неудачи.

Почему? Ну, вообразите, что вы стоите снаружи. Вы направляете тонкую мощную струю пламени на три стороны панели – нижнюю и две боковые. Пламя размягчает свинец снаружи и внутри.

В то же время вы очень легко и быстро проводите струей пламени вдоль верхней стороны панели, лишь чуть смягчая свинец. Таким образом, эта сторона действует как дверная петля для трех полностью свободных сторон.

Снаружи вы нажимаете пальцем на стекло. Свободная по бокам и снизу панель открывается внутрь, придерживаемая верхней стороной, как петлей. Полурасплавленный свинец не течет, как вода, но может образовать зазубренную линию, если вы не будете держать пламя лампы прямо, ровно и устойчиво, и впоследствии на это могут обратить внимание. Вот где требуется опытная рука, причем время исчисляется секундами, а не минутами. Если сомневаетесь, спросите того, кто много работает со свинцом.

Теперь посмотрите на окно! Видите, как близко от панели находится металлическая ручка в положении «заперто»? Вы стоите снаружи, а окно начинается на расстоянии всего трех футов от земли. Вы не крупный мужчина с большими руками, как у Мастерса, а маленький и с маленькими руками, как у конгрессмена Харви.

Предположим, все, что вам нужно, – это оставить комнату запертой. Отлично! Протолкнув свободную панель внутрь на верхней петле, вы просовываете в отверстие руку и поворачиваете ручку, отпирая шпингалет. Потом вы открываете окно, влезаете внутрь и проделываете то, что вам нужно. Уход также не составляет труда.

Выбравшись наружу, вы закрываете окно и запираете его, снова просунув руку в отверстие. То, что вы должны сделать дальше, можно осуществить дюжиной способов. Но простейший из них – использование детской игрушки, которую мы все видели. Всего лишь пружинный пистолет, стреляющий в стену или картонную мишень легкими деревянными стержнями, похожими на карандаш, с маленькой резиновой присоской на кончике. Когда присоска попадает в цель, то давление воздуха крепко прилепляет ее к ней.

Вы придавливаете присоску к наружной стороне стеклянной панели и тянете ее на себя, снова смягчив свинец в случае надобности, пока панель не встанет на прежнее место, туго запечатанная.

Осуществленное воздействие вы можете скрыть, но вам придется действовать предельно тщательно. Этот парень, – Г. М. кивнул в сторону виновного, – оба раза работал в спешке. Если бы он действовал более осторожно, то мог бы полностью замести следы, как индеец Чинга… как бишь его… у Фенимора Купера. Но он торопился, и вы видели результат.

Направляя жаркое пламя на старый, почерневший от времени свинец, вы частично окисляете его, и он становится слегка серебристым. Вы можете вернуть ему первоначальную окраску с помощью обычной грязи, которую нельзя отследить – грязи в мире слишком много во всех смыслах, так что улику вы не оставите.

Но может быть, герцог Гандии,[80]80
  Герцог Гандии – титул, который носили представители семейства Борджа.


[Закрыть] – Г. М. указал пальцем на синьора Равиоли, – помнит, как мы были в этой комнате днем. Внезапно солнце вынырнуло из-за деревьев и осветило окно. Одна из перегородок панели сразу блеснула серебром.

Повторяю: рамы и перегородки между панелями освинцованных окон должны были почернеть от возраста. Кто-то слишком спешил, покрывая потревоженные перегородки грязью, чтобы они не бросались в глаза.

Итак, тупоголовые мои, вы стоите снаружи окна, которое только что закрыли наглухо с помощью стержня с присоской от игрушечного пистолета. У Томми был такой пистолет – дедушка купил ему его. Вы легко отрываете стержень от панели. Свинец застывает и твердеет, не оставляя никаких признаков проникновения через окно. Шпингалет опущен в гнездо.

– Corpo di Вассо! – воскликнул синьор Равиоли. – Я мог бы сделать это сам! Я бы хотеть попробовать, да?

– Нет! Оставайтесь на месте!

– Вы первый додуматься до этот фокус-покус с освинцованным окном?

– Да, за исключением конгрессмена Харви.

– Но как вы до этого додуматься? Конечно, вы помнить все показания. Но все равно, как вы суметь…

– Потому что я старик, – ответил Г. М. – Вся моя жизнь была посвящена разгадке таких фокусов и «чудес».

– Пожалуйста, можно я попробовать?

– Нет, сынок. Потому что вы все еще не понимаете, к чему это ведет. Все это вы должны были совершить, если бы вам требовалось проделать фокус только с запертой комнатой. Но нашему другу была нужна оконная панель с надписью, ради которой он и придумал весь свой план…

– Да, – прервал конгрессмен Харви, – и вот тут-то все пошло не так, как надо! Я сделал первую попытку в ночь со среды на четверг, когда здесь остался Том. Конечно, ты можешь догадаться, что Дженнингс приготовил для меня точный дубликат этой панели, того же размера вплоть до долей миллиметра и с точной копией надписи сэра Бинга Родона. Это была лучшая подделка Дженнингса.

Но труднее всего ему было не подделать почерк, а раздобыть кусок стекла, которое могло бы сойти за оригинал…

– Ой! – Г. М. повернулся к синьору Равиоли. – Гарибальди!

– В чем дело?

– Помните, что Дженнингс говорил Тому и Вирджинии днем? «Вы понимаете, в чем моя трудность, сэр и мадам. – Г. М., никогда ничего не забывавший, цитировал слово в слово. – Это то же самое, что с банкнотами. Сложность не в гравировке, а в бумаге. Нужно найти точную копию, иначе ничего не выйдет. Копия была в этом доме, только в другой его части – вы никогда не догадаетесь где, – и я ее раздобыл». Том и Вирджиния думали, что Дженнингс свихнулся, но…

– Он говорить о стекло! – воскликнул учитель музыки.

– Я едва не умер, – отозвался конгрессмен. – В ночь со среды на четверг я освободил три стороны панели – как ты говорил, Генри, – просунул руку в отверстие, повернул ручку и открыл окно. Но каждую секунду я боялся, что стекло треснет. Я не хотел использовать бензиновую паяльную лампу – мне нужна была электрическая, которой пользуются в радиомастерских. Помимо того что она бесшумная, такая лампа дает более мощную и в то же время более узкую струю пламени, которая практически не видна. Тогда бы стекло не могло треснуть, и…

Синьор Равиоли задрожал от возбуждения:

– Вот почему невежественный говорить, что он знает, так как у его брата есть радиомастерская!

– В яблочко, сынок, – одобрил Г. М. – Но пусть он признается дальше!

– Но такой лампы у меня не было, – вздохнул мистер Харви. – А если бы и была, необходима электрическая розетка, чтобы включить ее, а снаружи дома розетки, естественно, отсутствовали. Но дело было не только в этом.

Полное признание явно облегчало ему душу.

– Даже пробираясь в комнату той ночью, я думал: «Это не то же самое, что ограбить Британский музей или Библиотеку Конгресса. Это просто грязный трюк в отношении моей дочери и ее мужа. Заменить панель будет не так легко, как войти и выйти из якобы наглухо запертой комнаты. Может быть, мне вовсе это не удастся. А если стекло треснет и историческая реликвия погибнет навсегда, Джинни и… Джинни никогда мне этого не простит».

Я боялся оставить на окне улики, несмотря на использование грязи. Как ты сказал, я действительно их оставил. А чтобы отвлечь внимание от окна, я вытащил из кармана Тома ключ от сейфа и достал Чашу Кавалера. Совесть не давала мне покоя. Выскользнув наружу и запечатав окно, я решил больше никогда не пытаться украсть панель.

– Вы не делать этого снова? – уставился на него синьор Равиоли.

– Я дорожу своей репутацией и покоем семьи.

– Тогда почему вы пытаться опять? То, что вы огреть коп дубинкой, никого не касаться. Прекрасный джентльмен! – выразил одобрение учитель музыки. – Но зачем вы снова пытаться прошлая ночь?

Мистер Харви колебался. Впервые в его зеленых глазах мелькнуло выражение, присущее человеку, загнанному в угол. Но он с достоинством выпрямился и скрестил руки на груди.

– Полагаю, такие вопросы мы должны адресовать покойному доктору Фрейду. Несомненно, какой-то иррациональный импульс…

– Иррациональный импульс у тебя в заднице, – прервал диалог вульгарный Г. М. – Сказать, почему ты это сделал?

– Будь осторожен, Генри!

– В четверг, сынок, ты узнал, что тебе не нужно возвращаться в Штаты…

– Говори не «в Штаты», а «в Америку»!

– Канада тоже в Америке, сынок, а помимо Северной Америки существует еще и Южная. Как бы то ни было, ты не должен был возвращаться. И чего же ты добился своей маленькой эскападой? Ты заставил своего зятя верить, что он наполовину свихнулся, пробудив давно таящийся у него в голове абсолютно необоснованный страх. Ты внушил ему мысль, что он может свихнуться окончательно. Твоя дочь была в панике, а Том и того хуже. Но Вирджиния говорила нам, что ты очень любишь своего зятя…

– Я? Люблю британца? Это уж слишком! Не знаю, о чем ты!

– Позволь мне продолжать, сынок.

– Ладно. Но если ты думаешь…

– События приняли совсем скверный оборот в пятницу, когда – против твоего желания, как ты сам признал в моем присутствии в саду Крэнли, – Вирджиния обратилась в Скотленд-Ярд. Сынок, я не верю, чтобы кто-то когда-нибудь дурачил вполне благонамеренную особу таким изощренным способом, как Мастерс – твоего зятя.

Если ты вспомнишь сцену в саду в пятницу вечером, то не сможешь этого отрицать. Я был там, когда Мастерс вежливо успокаивал вас: «Я не верю, что лорд Брейс свихнулся, – просто он немного со странностями, как моя тетя». Ты был так расстроен, что Мастерсу пришлось коснуться твоего плеча и добавить: «У вас нет причин так огорчаться из-за этого, сенатор Харви». Но причина была.

Именно тогда ты решил снова пробраться в Дубовую комнату, на сей раз только для того, чтобы повторить трюк с герметически запечатанным помещением и снова передвинуть чашу, доказав таким образом, что твой зять не ходит во сне. Уверен, что ты решился на кое-что еще.

– На что? – резко осведомился мистер Харви.

– В твоем распоряжении были хлоралгидрат и дубинка – их дал тебе Дженнингс, как он сообщил твоим дочери и зятю, прежде чем исчезнуть. Я уверен, что ты не собирался еще раз пытаться украсть панель. Но почему ты взял у Дженнингса хлорал и дубинку, которую потом бросил там, где Дженнингс подобрал ее?

Думаю, у тебя была туманная идея заманить кого-нибудь в Дубовую комнату на ночь, чтобы невиновность твоего зятя, которого ты так… хм!., ненавидишь, была доказана полностью. Хотя тебя, должно быть, мучили угрызения совести по поводу старшего инспектора, все же в твоей собственной стране тебе приходилось проделывать дела и почище. Процедура была несложной. Том, как нам известно, налил всем виски с содовой перед сном. Добавить хлорал в виски Мастерса не составляло труда.

Либо Мастерс оказался устойчивее к снотворному, чем Том, либо ты дал ему меньшую дозу, либо существовала третья причина – не знаю. Как бы то ни было, ты снова проник в Дубовую комнату. На сей раз обстановка нуждалась в приукрашивании. Поэтому ты открыл изнутри дверь, запертую на замок и засовы, взял висевшую снаружи рапиру с рукояткой-чашкой, снова запер дверь изнутри и бросил рапиру на пол. Так как никакого преступления не было совершено, никто не стал бы беспокоиться об отпечатках пальцев, так что тебе было не о чем волноваться.

Ты достал из кармана Мастерса ключ от сейфа, вынул из сейфа Чашу Кавалера и вернул ключ назад. Мы знаем, что Мастерс проснулся, когда ты был в комнате. Но думаю, он бы не проснулся, если бы ему дали достаточно хлорала.

Возможно, твои утверждения, что ты был вынужден это сделать, правдивы. Тем не менее утверждения Мастерса, что твой зять свихнулся, не могли прийтись тебе по вкусу. Когда он зашевелился в полусне, ты не хотел повредить ему слишком сильно – всего лишь оглушить. Поэтому ты поднял дубинку, как следует прицелился и…

Синьор Равиоли, положив на табурет предмет, который прятал, вскочил и выбежал вперед.

– Прекрасный джентльмен – пожать вам руку!

– Благодарю вас, сэр, – вежливо ответил мистер Харви и машинально обменялся рукопожатием с учителем музыки, но опомнился и стал яростно жестикулировать. – Ради бога, Генри, тише!

– В заключение, – продолжал Г. М., – мы снова вернемся ко мне, сидящему и думающему ранним субботним утром, прежде чем Россини заставил меня репетировать. Я не слышал о том, что инструменты водопроводчиков всегда доступны в Телфорде, но слышал о самих водопроводчиках.

Девочка сообщила мне по телефону одну вещь, которая здорово помогла. Вор-призрак – который ничего не украл – снял лютню с крышки клавесина и без всякой причины положил ее в очаг. Почему?

Мы с вами, – Г. М. повернулся к синьору Равиоли, – пришли сюда утром. И о чем мы услышали в первую очередь? Что призрак также нанес бородкой ключа от сейфа абсолютно бессмысленную царапину на дверь, которая сейчас у меня за спиной. Скажите, для чего вор-призрак намеренно привлек внимание к камину и двери?

– Ха!

– Ну, говорите!

– Он использовать дверь и камин как ложные указания, чтобы отвлечь внимание от окна.

– Снова в яблочко! Любой детектив, достойный такого названия, должен был сразу понять, что преступник проник в комнату через окно. Я это понял, но все-таки оказался тупицей! Имея в руках все нити, я споткнулся об одну деталь.

– Какую?

– Оба Брейса, муж и жена, любили это окно и мечтали около него. Хотя Дженнингс был мастером подлога и мог изготовить хорошую копию панели – а я еще не был уверен, что Билл Харви не осуществил подмену, – я не верил, что любая копия могла бы обмануть Брейсов. Но я был не прав.

Г. М. издал звук, который мог бы издать призрак сэра Бинга Родона.

– Они знали это окно и надпись на нем так хорошо, что практически никогда толком не смотрели на него. Я должен был об этом догадаться по словам девочки при нашей первой встрече. «Раньше, – сказала она, – я часами стояла у этого окна, глядя на надпись и мечтая, но теперь я воспринимаю ее как само собой разумеющееся».

Результат? Любая сносная подделка обманула бы девочку и ее мужа. Они бы никогда ее не заметили. И Уильям Текумсе Харви, который мог за пару секунд оценить любого присяжного, хорошо это знал.

Но я, слабоумный тупица, не понимал этого, покуда вы, Юлий Цезарь, сидя сегодня за клавесином, не стали ругать меня за то, что я неправильно пою слова: «Он мертв, но не хочет лежать». Помните? «Вы видеть их слишком часто! Знать их слишком хорошо!»

Теперь все сходилось полностью. Последний фрагмент картинки-загадки занял свое место. Я смотрел на дверь, на камин, на окно… Грязь должна была скрыть большую часть следов… Вероятно, Дженнингс просто раздобыл стеклянную панель где-то еще в Телфорде, обрезав ее до нужного размера… Пойманный за руку, он сказал бы, что панель случайно разбилась… Никто бы ничего не заподозрил.

Вот и все. О чем бы Мастерс ни догадывался, он не сможет ничего доказать, если ты не расколешься, Билл, – тем более что ты собираешься вскоре вернуться домой. Все, что мне нужно было сделать вечером, – это отправить всех, кроме тебя, в постель, дабы я мог поговорить с тобой наедине. Так как все кончено, чего ради мы должны торчать здесь за запертой дверью, как заговорщики? Эй, «Паяцы»! Отоприте дверь!

Синьор Равиоли подбежал к двери и отпер ее, но тут же вернулся назад.

– Нет, не все кончено! – Конгрессмен Харви взмахнул кулаком. – Во-первых, синьор… э-э-э… когда вы вошли в эту комнату, то прятали что-то за спиной. Так как вы говорили, что провели много времени в тю… в медитациях, мне пришла в голову безумная идея, что это может быть стилет или какое-нибудь другое оружие. Но я не мог понять, зачем оно вам.

– Стилет? Corpo di Вассо! Я говорить вам, что делать моя работа, не так ли?

– Да, говорили, но…

– Вы смотреть!

Протянув руку в тень, отбрасываемую клавесином, учитель музыки театральным жестом продемонстрировал нечто напоминающее свиток, на котором могли бы писать свои благородные строки Гораций или Овидий.

Но этот свиток содержал многочисленные листы бумаги, приклеенные друг к другу, а ни Гораций, ни Овидий не были так велеречивы. Когда синьор Равиоли отпустил один край свитка, он развернулся на полу через всю комнату.

– Сэр Генри сказать мне написать тридцать куплетов. О'кей! Он пить виски в кухня, а я сочинять.

– Неужели, сынок? – Хотя Г. М. видел свиток, войдя в комнату, он почувствовал возбуждение. – «Он призрак, но хочет спагетти!» Вы написали тридцать куплетов?

– Тридцать? Ба! Для гений это легко! Сорок пять!

– Во-вторых, – ораторствовал конгрессмен Харви с чисто адвокатскими жестами, – я отвергаю предположение, что мои поступки были вдохновлены заботой о британце! Хотя среди англичан встречаются по-своему неплохие люди…

– С твоей стороны делать подобное признание чертовски любезно, сынок. Как насчет Илейн Чизмен?

– Эта леди, Генри, совсем другое дело. По духу она американка. Илейн полетит со мной как можно скорее в Америку, где нас обвенчает пресвитерианский пастор, а не епископальный викарий. Несомненно, ты спросишь, что скажет на это моя дочь. Вирджиния скажет…

– Папа!

Три заговорщика так увлеклись, что не слышали шагов снаружи. Но они не могли не слышать, как распахнулась дверь.

Вирджиния, в шелковой пижаме, красных домашних туфельках и со следами слез на лице, вбежала в комнату. За ней следовал ее растрепанный муж, также в пижаме, прикрытой древним халатом, и в кожаных шлепанцах.

– Папа! – продолжала запыхавшаяся Вирджиния. – Я вела себя по-свински! Илейн Чизмен – чудесная женщина, если ты так говоришь, и, конечно, ты должен на ней жениться.

Уильям Т. Харви стоял неподвижно, уставясь на дочь. Он был так тронут и так стыдился своей попытки украсть панель с надписью кавалера, что утратил дар речи.

– Я не могла заснуть! – каялась Вирджиния. – Не пригласить бедную мисс Чизмен к обеду! Меня убить мало! Но я позвонила в «Синюю лампу» и поговорила с ней…

– Но, дорогая Джинни, – мистер Харви посмотрел на часы, – сейчас почти два часа ночи! Неужели она не спала?

– Конечно нет! – усмехнулся Том Брейс. – В этих краях никто никогда не спит. Она читала Байрона и заявила, что вы, папаша, напоминаете ей его – один бог знает почему.

– Том! – запротестовала шокированная Вирджиния. – Где твоя романтическая душа?

– Я только начал засыпать, как ты ткнула меня в ребра и спросила, стоит ли позвонить Илейн Чизмен! – Наконец Том смягчился. – В любом случае поздравляю, папаша. Так как, по-видимому, никто не собирается спать, мы могли бы это отметить.

– Хм! – произнес сэр Генри Мерривейл, скромно кашлянув. – Отметить? Я устрою для вас настоящий праздник, сынок! Пуччини сочинил сорок пять куплетов для превосходной баллады под названием «Он призрак, но хочет спагетти». Леди и джентльмены, вы услышите мое пение!

– Н-н-нет! – завопил синьор Равиоли, так тряхнув от возбуждения свитком, что он разметался по всему полу, как голубые билеты в руке миссис Хорнби Буллер-Керк. – Среди ночь? Ни за что! Я не хотеть аккомпанировать!

Г. М. устремил взгляд поверх головы итальянца.

– Не хотите? – переспросил он. – Знаете, сынок, я не был за этой дверью, когда вы говорили с конгрессменом Харви, и ничего не слышал. Мне бы и в голову не пришло упомянуть на людях слово, о котором я не скажу ничего, кроме того, что оно начинается на «т» и состоит из шести букв…

– Тюрьма! – Синьор Равиоли судорожно глотнул и опустился на табурет. – Вы петь! Все сорок пять куплетов! Я аккомпанировать!

– Пожалуйста, не надо, – вмешалась Вирджиния своим мягким голосом. – Конечно, это был бы чудесный подарок, но мы не можем затруднять сэра Генри.

– Безусловно! – сразу согласился Том. – Вот что я предлагаю. Мы откроем несколько бутылок шампанского. Конечно, папаша никогда не притрагивается к алкоголю ни в каком виде, но он мог бы ради такого случая сделать исключение…

Медленно, как тяжелый крейсер, маневрирующий перед запуском смертоносной торпеды, Г. М. повернулся к хозяину дома.

– Знаете, – задумчиво промолвил он, – мне любопытно, что произошло с этим дворецким – Дженнингсом. Если кто-нибудь видел его и не уведомил полицию, то он содействовал его бегству…

– Сэр Генри, мы с удовольствием послушаем, как вы поете!

– Конечно! Шампанское откроем позже!

– Хм! – снова произнес великий человек.

Взяв гигантский свиток из рук синьора Равиоли, он принял небрежную позу около клавесина и стал настраивать свое горло звуками, которые лучше не описывать.

– Есть ли здесь кто-либо еще, – осведомился Г. М., устремив поверх очков суровый взгляд на Уильяма Т. Харви, – кто не считает истинным наслаждением и незабываемым опытом услышать мое пение?

Достав авторучку и один из листов писчей бумаги, которые он скомкал, прежде чем сунуть в карман, конгрессмен Харви сел на стул, вцепившись в подлокотники. Но он был мужчиной и умел принимать заслуженное наказание.

– Валяйте, – сказал мистер Харви.