Текст книги "Квадраты шахматного города"

Автор книги: Джон Браннер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

6

Три предыдущих вечера я провел на основных городских перекрестках.

Судя по всему, интенсивность движения здесь не внушала тревоги. Основной объем вечерних перевозок падал на транзитный поток грузовых автомашин и такси, курсировавших по всему городу. К часу ночи движение замирало. Исключение, пожалуй, составлял лишь район ночных ресторанов и баров вокруг Пласа-дель-Оэсте. Конечно, по вечерам люди ездили в гости, посещали театры, ходили в кино, что сказывалось на неравномерности загрузки транспорта, но не создавало серьезных помех.

Я решил закончить работу пораньше и в половине седьмого вернулся в отель.

Вечер был теплый. На балюстраде на открытом воздухе под широким зеленым навесом за столиками сидело множество народу. Дамы в вечерних туалетах блистали драгоценностями. Близость к зданию оперы делала «Отель-дель-Принсип» особенно удобным, чтобы перед спектаклем выпить там в баре аперитив. А сегодня, похоже, ожидалась премьера.

Я поднялся по ступеням и стал оглядываться в поисках места, как вдруг услышал обращенный ко мне спокойный приглушенный голос:

– Сеньор Хаклют!

Я обернулся и увидел Марию Посадор. Она сидела спиной ко входу, поэтому я ее не заметил. С нею за столиком с хмурым видом сидел смуглолицый мужчина. Я уже где-то видел его, но не мог сразу вспомнить, где именно.

Я подошел к ним и поздоровался. Она подала знак официанту.

– Вы ведь выпьете с нами что-нибудь? – спросила сеньора Посадор, улыбнувшись. – После сегодняшней жары не грех утолить жажду. Присаживайтесь за наш столик.

Я не мог отказать ей, несмотря на назойливый совет Энжерса держаться подальше от этой женщины, и занял место рядом с ее собеседником, который, глядя в пространство, никак не прореагировал на мое появление.

Рядом с элегантной сеньорой Посадор он выглядел особенно неопрятно: руки с коротко остриженными запущенными ногтями, пестрая рубашка и несвежие белые брюки, туфли на босу ногу.

– Позвольте представить вам Сэма Фрэнсиса, сеньор Хаклют, – сказала сеньора Посадор подчеркнуто официально. – Вам, если помните, довелось слышать его на прошлой неделе на Пласа-дель-Сур. Сэм, это специалист по транспорту, которого пригласили в наш город.

Выражение лица Сэма Фрэнсиса не изменилось.

Я заставил себя улыбнуться, хотя присутствие этого человека вызывало у меня недоумение. Интересно, что может делать здесь, среди людей, которых он объявил своими смертельными врагами, «правая рука» Хуана Тесоля?

Официант в мгновение ока вернулся с моим заказом. Едва успел я сделать первый глоток, как Сэм Фрэнсис отбросил сигарету и, не скрывая раздражения, обратился к сеньоре Посадор.

– Мария, черт возьми, что тебе тут вообще надо? Дела и так из рук вон плохи, а ты еще тратишь время на пустые разговоры, – кивнул он в мою сторону. – Почему ты не хочешь дать деньги Хуану Тесолю, чтобы он уплатил штраф?

Он говорил с акцентом, и я с трудом понимал его речь.

– Мне показалось, сеньора Хаклюта мучит жажда. Ведь я не ошиблась? – светским тоном произнесла сеньора Посадор и посмотрела на меня.

Я понял, что до меня они о чем-то спорили.

– Мне действительно хотелось пить, – заметил я. – Благодарю за приглашение.

Сеньора Посадор улыбнулась и, открыв сумочку, достала из нее плоский золотой портсигар. Она предложила закурить мне, а затем протянула портсигар Фрэнсису, но тот с отвращением отвел его от себя.

– Я должна вам все объяснить, – сказала она, закуривая. – Мы с Сэмом разошлись во мнениях. Я утверждаю, что от непредубежденного специалиста, каким являетесь вы, вполне можно ожидать решения, которое удовлетворило бы нас всех, независимо от наших личных интересов. Я припоминаю ваши слова о том, что местные дела и проблемы вас не волнуют. Сэм же…

Вид Фрэнсиса лучше всяких слов говорил о его отношении к моей деятельности.

– Я очень обрадовалась, увидев вас сегодня здесь, так как лучше всего от вас самого услышать, что вы думаете по этому поводу.

Мои собеседники так пристально смотрели на меня, что я почувствовал себя словно под микроскопом.

– Должен признаться, – произнес я с раздумьем, – что мне не все еще ясно. Подписывая контракт, я понятия не имел, что проект волнует здесь столь многих и рождает такие бурные страсти. Меня пригласили, чтобы решить техническую проблему. Речь шла исключительно об устранении помех в движении городского транспорта. Это моя профессия. Если я установлю, что меня хотят использовать для искоренения социальной проблемы, а, между прочим, за время, проведенное у вас, я четко понял, что природа вещей здесь именно такова, то я буду вынужден сказать моим заказчикам, что всякая предпринятая полумера пойдет не на пользу дела, а еще больше обострит ситуацию.

Фрэнсис повернулся в мою сторону, его руки, лежавшие на краю стола, были сжаты в кулаки.

– Что ж, будем надеяться на твердое слово мужчины. Ведь вы – специалист, и хочется верить, что говорите честно и серьезно. У нас и без того проблем и сложностей сейчас хватает.

Он откинулся в кресле, хмуро глядя на меня. Сеньора Посадор коснулась его руки.

– Я нахожу твои слова вполне разумными, Сэм. Позвольте, сеньор Хаклют, предложить тост за благоприятное решение вопроса, которое удовлетворило бы все заинтересованные стороны.

Тут мое внимание привлек уже знакомый мне большой черный лимузин, который остановился возле тротуара. Из него вышли миловидная дама в вечернем платье с большим декольте и бриллиантовой диадемой в волосах и поджарый респектабельного вида господин, в котором я сразу же узнал Марио Герреро – председателя гражданской партии Вадоса.

Сэм пристально следил за прибывшей парой, которая направилась в отель. Герреро вялым, равнодушным взглядом окинул окружающих, но, заметив Сэма, внезапно остановился и обратился к нему по-испански. За последнюю неделю мой слух к этому языку настолько обострился, что в последовавшей словесной дуэли я понял каждое слово.

– О, сеньор Фрэнсис! Добрый вечер! – воскликнул Герреро. – Кто бы мог подумать, что вас можно встретить здесь! Понравится ли вашим сторонникам в деревне ваш пробуждающийся вкус к шикарной жизни?

Сэм парировал мгновенно:

– Возможно, они сочтут, что я заслуживаю этого в большей мере, чем вы!

Его испанский звучал не менее отшлифованно, чем у Герреро.

Как по мановению волшебной палочки, вокруг тут же собралась толпа любопытных и среди них мужчина, вооруженный фотоаппаратом. Взгляд Герреро задержался на этом человеке, и он затаенно улыбнулся. Дама, сопровождавшая Герреро, дернула его за рукав, но он не обратил на это внимания.

– Откуда фоторепортер? Не из «Тьемпо» ли?

– Конечно, нет! «Тьемпо» не заполняет свои колонки групповыми портретами бездельников.

– Неужели? – живо обернулся Герреро. – У меня сложилось иное впечатление. В каждом номере непременно увидишь вашу фотографию.

Я заметил, что мужчина с фотоаппаратом усмехнулся, поняв вдруг, что здесь замышлялось.

– Не сомневаюсь, что те из ваших сторонников, кто достаточно образован, чтобы при случае почитать «Либертад», с интересом полюбуются тем, как вы здесь развлекаетесь, – сказал Герреро, изобразив на лице приветливую улыбку, когда фотограф щелкнул затвором.

Что и говорить, фотография, где «правая рука» вождя народной партии дружелюбно беседует с главой оппозиционной партии – к тому же в столь фешенебельной обстановке, – не могла не нанести урона репутации Сэма Фрэнсиса. Герреро, очевидно, был весьма ловким политиканом. Однако Мария Посадор разгадала его намерения. Она резко встала из-за стола. Вспышка фотоаппарата осветила ее спину, загородившую Сэма Фрэнсиса. Герреро не сумел удержать на лице улыбку – он был явно раздосадован.

– Думается, Сэм, мы не вправе дольше задерживать сеньора Герреро, – сказал Мария Посадор спокойно, но твердо. – Его ждут более неотложные дела.

Взгляд сеньоры Посадор задержался на спутнице Герреро: сказанное можно было отнести только к ней. Затем они с Фрэнсисом стали пробираться сквозь толпу.

Герреро молча смотрел им вслед, потом вперил пристальный взгляд в меня и, уступая настойчивой просьбе своей спутницы, направился в бар.

Я допил вино и вошел в отель.

Черт возьми, что за человек была на самом деле Мария Посадор?

Я подошел к портье за ключом.

– Сеньор Хаклют! – окликнул меня посыльный. – Вас спрашивала какая-то сеньора.

«Не иначе как я начинаю пользоваться успехом у дам», – подумал я в надежде, что она уже ушла.

Но я ошибся. В холле меня ждала стройная седая женщина средних лет в очках с зеленой оправой. Золотой шариковой ручкой она небрежно помешивала лед в стакане. В кресле рядом развалился бритоголовый молодой человек с перебитой переносицей. Он рассеянно рисовал в блокноте какие-то абстрактные фигурки.

– Сеньор Хаклют, – произнес посыльный и удалился.

Дама с поспешностью отодвинула свой бокал, одарив меня восторженной улыбкой, и протянула мне руку.

– Сеньор Хаклют, – пролепетала она. – Я так рада, что нам все-таки удалось повидать вас. Присаживайтесь, пожалуйста. – Мой ассистент Риоко. Меня зовут Изабелла Кортес. Я – с телевидения.

Я присел. Риоко с шумом захлопнул блокнот и отложил в сторону карандаш.

– Надеюсь, – любезно сказал я, – вам не слишком долго пришлось меня ждать?

– Мы пришли минут десять назад, – она взмахнула холеной рукой, на которой блеснуло кольцо с крупным изумрудом. – У нас к вам большая просьба.

Я попытался всем своим видом изобразить, внимание.

– Я главный редактор программы «Актуальные события дня» на радио и на телевидении, – объяснила сеньора Кортес. – Ежедневно мы показываем передачу о жизни Вадоса, о приезжающих к нам интересных людях и, конечно, передаем выпуск последних известий. Сеньор Риоко подготовил для сегодняшнего вечера передачу о новых сооружениях, предусмотренных планом городской застройки. Мы весьма сожалеем, что не могли встретиться с вами раньше, но…

Она взглянула на своего спутника, который одернул пиджак и наклонился вперед.

– Можно было и самому додуматься, конечно, – сказал он не без фамильярности. -…Но на мысль эту натолкнул нас Энжерс из транспортного управления. Сегодня утром мы брали у него интервью, и он порекомендовал связаться с вами, потому что вы единственный, кто знает, как надо поступать. И мы кинулись на розыски. Решили – самое надежное раскинуть свои сети здесь и, как только вы появитесь, утащить вас в студию.

Мне показалось, что сеньор Риоко изучал английский не иначе как где-нибудь в окрестностях Луизианы, а потом приправил его трафаретным набором голливудских словечек.

Он взглянул на часы.

– Передача начинается через… через час с четвертью, в двадцать ноль пять. Не возражаете прокатиться с нами и сказать телезрителям пару слов?

– Мы так надеемся, что вы согласитесь, – заискивающе пролепетала сеньора Кортес.

– Не вижу причин для отказа. Дайте мне только время привести себя в порядок, и я к вашим услугам.

– Прекрасно! – воскликнул Риоко.

Он удовлетворенно откинулся в кресле, приготовившись к ожиданию.

Тщательно бреясь в номере, я все время думал о том, какие еще дела, о которых я и не подозревал, могли твориться за моей спиной и как могло произойти, что до недавнего времени я ничего не заметил. Неужели мое мнение настолько важно, что ко мне срочно примчались главный редактор и ответственный за передачу? Если Энжерс задумал подключить меня к телевизионной программе, то, вероятно, мысль эта осенила его не сегодня утром.

Но куда больше меня волновало, откуда сеньора Кортес могла знать, что я так рано появлюсь в гостинице. Ведь все предыдущие вечера я задерживался допоздна.

Счастливое ли это совпадение или хорошо поставленная информация?

Можно было, конечно, предположить, что и сеньора Кортес и я одновременно вошли в отель. Но логика подсказывала мне, что кто-то сообщил о времени моего прихода. Это означало, что слежка велась за мной с самого начала. А значит – мне не доверяли.

А может, наоборот, меня охраняли?

Я остановился, внезапно почувствовав, как холодок пробежал по спине. Впервые я отчетливо представил себе, что могу стать мишенью, поскольку вокруг проекта бушевали неподдельные страсти.

7

Здание центра теле– и радиовещания возвышалось над городом – оно было возведено на горе. В роскошном автомобиле мы поднимались вверх по дороге, минуя многочисленные повороты. За рулем сидела девушка в темно-зеленом костюме.

Вечерний Сьюдад-де-Вадос расстилался внизу, словно расшитый алмазами ковер.

– Самая прекрасная городская панорама, какую мне когда-либо доводилось видеть, – сказал я сеньоре Кортес.

– Да, наш город очень красив, – подтвердила она, улыбнувшись. – И мне хочется верить, сеньор, что вы поможете нам сохранить его красоту.

Риоко, сидевший рядом с девушкой-водителем, раскатисто рассмеялся, хотелось думать собственным мыслям, а не словам сеньоры Кортес.

Как и многое в Вадосе, здание телестудии впечатляло своими размерами. Мы остановились у ярко освещенного центрального входа. Погода стояла теплая, и двери были широко раскрыты.

Дежурный в форме такого же цвета, что и у нашей девушки-водителя, с поспешной готовностью распахнул дверцу машины и помог нам выйти.

В вестибюле с деловым видом сновало множество людей. Некоторые из них кланялись сеньоре Кортес. Со скучающим видом прогуливались актеры и комментаторы, грим отличал их от остальных сотрудников и технических служащих.

Какой-то мужчина вел перед собой трех аккуратно подстриженных пуделей с голубыми бантами. Выделялась фигура небритого юноши, бережно прижимавшего к себе трубу. Пронеслась стайка высоких, стройных девушек. Судя по осанке, они были из балетной труппы.

В общем, атмосфера не отличалась от любой из телестудий мира.

Миновав вестибюль, мы прошли прямо к лифтам.

Сеньора Кортес нажала на кнопку и, притопывая ногой от нетерпения, наблюдала за световым табло: «три», «два» и наконец «один». Как только лифт остановился, она тут же ринулась в кабину и с изумлением отпрянула назад. Из лифта вышел епископ в парадном одеянии. По-отечески кивнув нам, он с достоинством двинулся к выходу, сопровождаемый многочисленной свитой духовных лиц более низкого сана. В вестибюле сразу стало значительно тише. Прежде чем войти в лифт, я еще раз оглянулся и увидел, как один из танцоров приблизился к епископу и, опустившись на колени, поцеловал перстень на его руке.

Риоко заметил мое удивление и тихо хихикнул.

– Наш высокочтимый епископ Крус. Каждую неделю он приходит сюда и читает… читает, как это у вас говорят? Лекцию?

– Проповедь, – поправил я.

Он кивнул.

– Да, точно. Проповедь. Но в таком пышном одеянии я вижу его здесь впервые.

Он снова захихикал.

– В первый момент мне показалось, что перед нами какой-то герой театрализованного представления.

Мы поднялись на последний этаж. В коридоре коренастый лысеющий мужчина, заметив моих сопровождающих, строгим голосом окликнул их по-испански.

– Где вы были, Изабелла? Вы ведь знаете, что в вечерней программе мы не можем допустить никаких ляпсусов. Какое право вы имели исчезнуть, прихватив с собой еще и Риоко?

Он театрально воздел руки к небу и воскликнул:

– Невообразимый хаос, невообразимый!

Слегка побледнев, сеньора Кортес объяснила ему, где она была и с какой целью.

– Сходи в студию к Энрико, – добавила она, обращаясь к Риоко. – Не думаю, что там могло произойти что-то особенное. Но спокойствия ради будет лучше, если ты проверишь, все ли там в порядке.

Риоко кивнул и скрылся за дверью.

Объяснения сеньоры Кортес, вероятно, успокоили мужчину, и он с отсутствующим взглядом почти машинально пожал мне руку.

– Думаю, мне самому следовало бы позаботиться о всех деталях этой передачи, – сказал он каким-то подавленным голосом. – Изабелла, проследите, пожалуйста, чтобы все прошло, как можно лучше.

Он повернулся и пошел дальше по коридору. С явным облегчением сеньора Кортес вновь обратилась ко мне.

– Прошу вас, следуйте за мной. Я покажу вам студию, из которой мы будем вести нашу передачу. Многое, конечно, уже сделано в записи, но интервью с вами пойдет прямо в эфир. Сюда, пожалуйста!

Мы вошли в помещение, осторожно переступая через кабели на полу. Техники и операторы настраивали камеры. Наконец мы нашли пристанище, укрывшись в нише рядом со стеклянной кабиной ответственного за передачу.

Как только Риоко оказался в студии, его облик и манера держаться мгновенно изменились. Это уже был собранный мужчина, решительно и деловито отдававший распоряжения.

– Франсиско, – обратилась сеньора Кортес к молодому человеку с приветливым выражением лица, проходившему мимо.

Он обернулся и подошел к нам. Сеньора Кортес представила его:

– Франсиско Кордобан – постоянный ведущий нашей передачи.

– Рад познакомиться с вами, мистер Хаклют, – сказал Кордобан, энергично пожимая мне руку. – К сожалению, мы обратились к вам прямо перед самым началом… И очень благодарны, что вы согласились прийти. Интервью будет коротким – максимум семь-девять минут в самом конце передачи. Как ваш испанский? Я могу вести передачу и по-английски и по-испански. Но в первом случае мы потеряем больше времени из-за перевода.

Я пожал плечами.

– Я слабо знаю испанский. Но если хотите, я попробую.

– Отлично. Давайте на несколько минут заглянем в режиссерскую. Энрико, думаю, понадобится еще несколько минут, прежде чем все будет готово. А я тем временем познакомлю вас с вопросами, которые хотелось бы вам задать. А заодно мы выясним, сможете ли вы ответить на них по-испански.

Он приоткрыл стеклянную дверь и пропустил меня вперед. Как только он закрыл за нами дверь, воцарилась мертвая тишина.

Кордобан предложил мне стул, а сам прислонился к световому табло.

– Начну я с вашей биографии, расскажу о работе, которой вы занимаетесь. Вы ведь специалист по транспорту. Правильно? И имеете опыт работы почти во всех странах мира? Может быть, следует перечислить какие-либо страны?

– Э… Э… Индия, Египет, США и, конечно, моя родная Австралия.

– Хорошо. В начале передачи вы участия не принимаете. Потом я делаю небольшое вступление и сразу же начинаю задавать вам вопросы. Сначала – простые: например, как вы находите Вадос? Давайте прорепетируем.

Вопросы в основном были самые общие, и эта часть интервью прошла довольно хорошо. Затем Кордобан спросил, принял ли я решение относительно предполагаемой перестройки города.

Я ответил, что нахожусь здесь всего несколько дней, а для серьезных рекомендаций этого недостаточно.

– Отлично, – кивнул он. – У нас все прекрасно получится, мистер Хаклют. До передачи остается еще двадцать минут. Мы можем заглянуть в бар, если желаете…

Он посмотрел на съемочную площадку.

– Энрико сейчас занят пробным прогоном. Оставим его на несколько минут. Хотите сигарету?

Я не отказался.

– Вы выступали когда-нибудь по телевидению? Я совсем забыл спросить вас об этом. Может быть, вам интересно остаться в студии и посмотреть, как все происходит?

– Я довольно часто выступал по телевидению. В США, к примеру, я осуществлял техническое руководство двумя, нет, даже тремя крупными проектами. Как только дело принимало конкретные, осязаемые формы, тут же появлялись репортеры.

– Да-да, – кивнул Кордобан. – Понимаю. Думаю, мы тоже подробно будем освещать в наших передачах начало работ по новому проекту.

– Независимо от того, какое развитие он получит?

Я не мог удержаться от колкого замечания. Но оно не достигло цели.

Кордобан с удивлением взглянул на меня.

– Да причем здесь детали? В любом случае – это интересная информация.

Я нашел его замечание легковесным.

– Любопытно, – сменил я тему разговора. – У вас прекрасный комплекс, намного крупнее, чем я предполагал. Скажите, объем вещания, видимо, довольно велик?

– Практически наша аудитория самая большая в Латинской Америке, – сказал он с гордостью. – За последние двадцать лет мы многого добились. Я не знаю последних сравнительных данных, но, согласно проведенному в прошлом году опросу, нас постоянно смотрят около двух третей всего населения, ну за исключением таких праздников, как пасха, например. Но и по этим дням в барах и других развлекательных заведениях работают телевизоры. Даже в самых маленьких деревушках и селениях имеется хотя бы по одному телевизору. Конечно, мы ведем трансляцию и на другие страны. Но там так мало аппаратов, что в расчет их можно не принимать.

Сказанное не могло не произвести на меня впечатления.

– А каково положение с радиовещанием? – спросил я. – Наверно, вы не уделяете ему особого внимания, если у вас такое большое число телезрителей.

– О, совсем наоборот! За исключением ежедневной часовой общеобразовательной программы, наши телепередачи обычно начинаются с восемнадцати часов тридцати минут. В дневное время зрителей немного, не считая воскресенья, когда трансляция начинается с двух часов дня. А радиопередачи ведутся с шести часов утра до полуночи. Нас слушают рабочие на заводах, водители в автомашинах, домохозяйки. Даже крестьяне берут с собой транзисторы в поле. Почему же мы должны оставлять без внимания наших потенциальных слушателей?

Последние его слова несколько удивили меня, но я ничего не сказал, а только кивнул.

Вытянув шею, Франсиско Кордобан рассматривал что-то через стеклянную перегородку.

– У Энрико, по-моему, какие-то неполадки, – заметил он. – Думаю, нам лучше пока ему не мешать.

Мой взгляд продолжал скользить по режиссерской. Еще во время разговора с Кордобаном я разглядел рядом с пультом стопку книг. В большинстве своем это были бульварные романы. Вероятно, телемеханики и режиссеры коротали за ними выдавшиеся свободные часы. Однако мое внимание привлекла книга, которая, казалось, попала сюда случайно: пухлая, зачитанная, со следами от сигарет на красной суперобложке, она внешне походила на учебник. Я решил, что это какое-то пособие для специалистов и взял ее в руки. Фамилия автора была мне хорошо знакома: Алехандро Майор.

Мне вспомнились университетские годы и горячие дискуссии на семинарах вокруг одной из самых спорных книг тех лет. Она называлась «Управление государством двадцатого века». Ее автором был Алехандро Майор.

С интересом раскрыл я новую книгу Майора «Человек в современном городе».

«Интересно, сохранил ли автор ту же свежесть мысли, что и прежде, – подумал я. – Вряд ли».

В мои студенческие годы Майор был знаменит. Он выступал пламенным поборником новых идей, с юношеским энтузиазмом защищавшим свои убеждения. О курсе лекций, который он читал в Институте общественных наук в Мехико, с возмущением говорили в научных кругах. С годами он, наверное, превратился в умеренного конформиста. Такая судьба постигает многих реформаторов. Их идеи утрачивают свою революционность.

Кордобан ухмылялся, наблюдая за неслышимыми трудностями Риоко. Наконец он повернулся ко мне и заметил, чем я занят.

– Вы, вероятно, читали эту книгу?

Я покачал головой.

– Нет. Но с первой работой Майора я знаком еще со студенческих пор. Довольно необычная книга для телестудии, – сказал я. – Интересно, что стало с этим человеком? Я не слышал о нем уже много лет.

Кордобан с некоторым удивлением взглянул на меня.

– Серьезно?

Он посмотрел через стеклянную перегородку, разыскивая кого-то глазами, и невольно подтянулся, когда дверь в студию отворилась.

– Вот он собственной персоной.

Я увидел коренастого человека, которого мы встретили, когда появились здесь с сеньорой Кортес.

– Неужели? – поразился я.

– Конечно. Доктор Майор почти восемнадцать лет является министром информации и связи Агуасуля.

– Значит, он стал им еще до основания Сьюдад-де-Вадоса?

Кордобан кивнул.

– Совершенно верно. Меня, признаться, поразило ваше замечание, что вам кажется странным видеть его работы в студии. Мы же, наоборот, считаем их своими настольными книгами.

– Действительно, я припоминаю, он всегда утверждал, что средства массовой информации являются важнейшим инструментом современного управления.

Но мне вспомнилось и многое другое.

– Вы говорите, он уже восемнадцать лет находится здесь? Я тогда еще учился в университете. Но мне казалось, что Майор в то время возглавлял кафедру общественных наук в Мехико.

– Видимо, так оно и было, – равнодушно сказал Кордобан. – Разумеется, он и теперь преподает в здешних университетах.

Риоко наконец закончил прогон и, казалось, остался доволен собой.

– У нас есть еще время заскочить в бар, – сказал Кордобан.

Я кивнул, и мы перешли в маленький, но уютный бар в противоположном конце коридора. У стойки я вернулся к нашему разговору.

– Доктор Майор говорит по-английски? – спросил я.

– Думаю, да. Вы хотели бы познакомиться с ним поближе?

– Да, я был бы вам признателен, – ответил я. – Возможно, ему тоже небезынтересно будет узнать, что он оказал на меня большое влияние при формировании моего собственного стиля работы.

– Специалисты по транспорту имеют свой собственный стиль? – не без иронии заметил Кордобан.

– А почему бы и нет? Подобно тому как есть свой стиль у архитектора, так есть свой стиль и у человека, разрабатывающего схемы движения транспортных потоков. Сейчас уже имеется полдюжины таких специалистов со своим индивидуальным почерком.

Кордобан внимательно рассматривал что-то в стакане.

– Плохо себе это представляю, – сказал он. – Но был рад узнать что-то новое. Вы с вашей профессией принадлежите к элите? Простите за глупый вопрос. Конечно, вы из числа избранных, иначе бы вас не пригласили в Сьюдад-де-Вадос.

Он засмеялся.

– Мы всегда говорим, что для Сьюдад-де-Вадоса все делается на высшем уровне, и тешим себя этим.

Он взглянул на настенные часы и отставил в сторону напиток.

– Пора! Прошу вас.

За две минуты до начала передачи мы снова вошли в студию. Кордобан указал мне на кресло за камерой, сказав, что, как только наступит время, он подаст мне знак, чтобы я занял место рядом с ним. Затем он сел напротив первой камеры и кивнул Риоко, что можно начинать.

Зажглась красная лампочка. Технический уровень передачи был весьма профессиональным, но ее содержание показалось мне довольно наивным. Программа длилась примерно тридцать пять минут, и большая ее часть состояла из заранее отснятого материала. Я следил за изображением по монитору.

Вначале дали хронику: планирование и строительство Вадоса; торжественная закладка первых домов с участием самого президента; движение транспорта по широким улицам. Я без труда понимал комментарий Кордобана. Говорил он четко и ясно. В течение всей передачи мой интерес не ослабевал.

«Действительно, великолепный город, – думал я, – в самом деле, его можно назвать одним из достижений двадцатого века».

Сначала Кордобан говорил высокопарно, затем, пустив слезу, перешел к новым, недавно возникшим проблемам Вадоса и его окрестностей. Появились кадры, изображающие жалкие, убогие кварталы бедноты; хилые, болезненные дети, вынужденные жить в лачугах под одной крышей со свиньями и ослами; недостаток жилья и высокая рождаемость.

Контраст с чистым, привлекательным городом был разителен. Вероятно, оператору все же удалось проникнуть в трущобы Сигейраса. Вид светлых, залитых солнцем платформ станции особенно подчеркивал мрачность и запущенность закутков под ними.

Затем следовало короткое интервью с Колдуэллом, молодым специалистом из городского отдела здравоохранения, с которым я познакомился в кабинете Энжерса. Он привел тревожные цифры о количестве заболеваний и случаев дистрофии в трущобах.

Затем последовало более продолжительное интервью с Энжерсом в его кабинете на фоне огромной карты города. Он говорил о сложившейся ситуации с серьезной озабоченностью. Энжерс был впечатляюще мрачен и несколько повеселел, лишь когда возвестил телезрителям, что их мудрый президент лично предпринял ряд конкретных мер, чтобы улучшить положение.

Энжерс упомянул мое имя, и Кордобан подал мне знак. Я подошел к нему и сел так, чтобы преждевременно не попасть в камеру. Кордобан бодрым голосом сообщил зрителям, что имеет честь представить им человека, который должен помочь городу в устранении трудностей.

– Сеньор Хаклют присутствует у нас в студии, – сказал он, и камера повернулась в мою сторону.

Просмотрев отснятый материал, я вложил в свои ответы гораздо больше страсти, чем на предшествовавшей репетиции. Мой испанский не подвел. Кордобан каждый раз, когда был за кадром, одобрительно кивал, подбадривая меня. Мне действительно казалось, что трущобы позорят Сьюдад-де-Вадос, и я заверил телезрителей, что постараюсь найти оптимальное решение возникших проблем.

Передача закончилась. Кордобан встал и, улыбнувшись, поздравил меня с успешно выдержанным экзаменом по испанскому. Подошли сеньора Кортес и Риоко, чтобы еще раз поблагодарить за выступление.

В студию заглянул Майор и похвалил сеньору Кортес за хорошую передачу.

Суматоха и шум постепенно стихали. Кордобан сделал мне знак, чтобы я не уходил. Сам он стоял рядом с Майором, ожидая, пока тот закончит беседу с сеньорой Кортес. Я почувствовал на себе проницательный взгляд его карих глаз. Он внимательно выслушал Кордобана, на какое-то мгновение замер, но не от нерешительности – что-то в его манере держаться подсказывало мне, что он не колеблясь принимал решения, – затем кивнул и улыбнулся. Улыбка у него была деланной, как маска, которую при необходимости можно легко надеть и снять.

Я подошел к нему со смешанным чувством. Долгое время имя Алехандро Майора ассоциировалось у меня не с реально существующим человеком, а с рядом концепций.

Он быстро пожал мне руку.

– Я думал, мне известно о вас все, – сказал он на хорошем английском, – однако, оказывается, это не так. Мне приятно было узнать, что вы считаете себя в какой-то степени моим учеником.

Он склонил голову набок, словно ожидая ответа.

– В самом деле, доктор Майор, – сказал я, – ваша книга «Управление государством двадцатого века» оказала на меня сильное влияние.

Он слегка поморщился.

– Ах, эта, – отмахнулся он. – О, в ней масса неправильных обобщений и пустых догадок. Я отрекся от нее. Фейерверк, поток острословия и не более.

– Ну почему же?

Майор широко развел руками.

– Когда я писал ее, у меня почти не было опыта государственной деятельности. Я допустил тысячу, тысячи мелких ошибок, которые выявились на практике. Книгу эту я могу оправдать лишь тем, что она пробудила интерес президента к моей персоне.

Кто-то из служащих отвлек его внимание. Майор извинился, а я воспользовался паузой, чтобы восстановить в памяти, что же в той книге, которую он объявлял теперь своим заблуждением, произвело на меня в свое время особое впечатление.

«Фейерверк». Пожалуй, довольно метко сказано.

Книга была полна парадоксов: противоречивые аргументы преподносились в такой форме, что опровергнуть их было не просто.

Так, он утверждал, что демократическое государство является вершиной общественного развития. Затем начинал скрупулезно разъяснять, что такое государство слишком нестабильно, чтобы выжить, и неизбежно обрекает своих граждан на нищету и гибель.