Текст книги "39 ступенек"

Автор книги: Джон Бакен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Глава вторая
Молочник отправляется в путь

Я повалился в кресло – меня не держали ноги, я боялся, что меня сейчас вырвет. Минут пять я сидел, не двигаясь, как завороженный глядя на лежащее на ковре тело. Потом стащил со стола скатерть, накрыл его ею, достал из шкафчика бутылку бренди и хлебнул прямо из горлышка.

Я не мальчик, был на войне под пулями и сам убивал людей, но хладнокровное убийство в стенах дома видел впервые. Как бы там ни было, надо собраться с силами и начать что-то делать. Я взглянул на часы – было половина одиннадцатого.

Я обшарил все уголки, как заправский детектив, но ничего не обнаружил. Никаких следов. Я задернул шторы на окнах и запер на цепочку дверь.

Примерно через час я пришел в себя и смог уже рассуждать здраво. Какие-либо сомнения относительно рассказа Скаддера исчезли. Убийство являлось доказательством, что врагам ничего не оставалось, как заставить его замолчать. Но он пробыл у меня три дня, и убийцы могли предположить, что он доверился мне и многое рассказал. Следовательно, меня ждала та же участь. Не сегодня, так завтра или послезавтра они со мной разделаются.

Но ведь я мог обратиться в полицию. Или чего проще: утром Паддок обнаружит труп и позвонит им сам. А что я говорил о нем Паддоку? Но даже если бы я чистосердечно выложил полицейским все, что знал, они бы расхохотались мне в лицо: плету небылицы, чтобы избавиться от петли. В Англии у меня не было ни родных, ни знакомых, ни друзей. Никто бы не мог замолвить за меня доброе слово. Убийцы все точно рассчитали. С помощью английского правосудия они избавлялись от меня до 15 июня.

Прошло еще два часа, когда я, наконец, пришел к единственному решению: мне нужно исчезнуть и пребывать в гостях до конца второй недели июня. Затем я должен появиться в Лондоне и любой ценой убедить какого-либо правительственного чиновника в правоте Скаддера. Я сознавал, что, преодолев все препятствия, я мог столкнуться с полнейшим недоверием со стороны должностных лиц. Мне оставалось только надеяться: к тому времени обнаружатся факты, подтверждающие мой рассказ.

Итак, начиная с сегодняшнего числа, то есть с 24-го мая, я должен продержаться три недели, спасаясь как от убийц Скаддера, так и от полицейских. То, что на меня будут охотиться, как на дикого зверя, почему-то поднимало меня в собственных глазах. Маленький, мужественный человек, которого убили враги, помог мне стряхнуть с себя противное чувство скуки и апатии и вновь почувствовать: в моих жилах течет кровь, а не водица. Все теперь зависело от моего ума и воли, именно это меня и радовало.

И тут я вспомнил про черную записную книжку. В ней, быть может, есть сведения, которые мне могут пригодиться. Надо осмотреть одежду убитого. Я отдернул скатерть и был поражен выражением покоя на уже окаменевшем лице Скаддера. Я не нашел ничего, кроме портсигара, перочинного ножика, да нескольких серебряных монет. Записная книжка исчезла. Значит, ее взяли убийцы.

Я в раздумье прошелся по комнате и вдруг заметил не задвинутый до конца ящик письменного стола. Скаддер был одним из тех немногих смертных, которые не выносят малейших следов неаккуратности. Это означало, что кто-то выдвигал ящик, чтобы посмотреть, что в нем, и очень торопился. Внимательный осмотр, квартиры показал, что убийцы Скаддера рылись в ящиках комода, осмотрели гардероб – у моих брюк были вывернуты карманы – и даже кухню. Значит, они что-то искали. Если – записную книжку, то нашли ли ее?

Я достал карту Великобритании и стал рассматривать ее – мне надо было найти укромный уголок. Прожив много лет в Южной Африке, я привык к открытым пространствам и чувствовал себя в городе, как загнанная в угол крыса. Я выбрал Шотландию: во-первых, там еще сохранилась дикая, нетронутая природа, а во-вторых, мои родители были шотландцы. Я вполне мог сойти за шотландца, да и полиция вряд ли знала о моем происхождении. Правда, сначала я хотел выдать себя за немецкого туриста. Я свободно говорю по-немецки, так как провел три года в Германии, работая на медных рудниках, и потом часто имел дело с немецкими партнерами отца. Я решил остановиться в Галлоуэе, поскольку дальше, на север, шла малообжитая, дикая местность.

Заглянув в железнодорожный справочник, я выяснил, что поезд на север отправляется с вокзала Сент-Панкрас в 7.10. Значит, в Галлоууэе я буду часов в шесть-семь вечера. Все это было прекрасно, но я забыл при этом про «друзей» Скаддера, которые, конечно, следят за домом. Я долго бился над тем, как обмануть негодяев, и благодаря счастливой догадке решил эту задачу. Потом я лег в постель – надо было поспать часок-другой.

Я проснулся в пятом часу утра. Чуть-чуть приоткрыв штору, я увидел серую улицу и серое предутреннее небо над ней. Утреннюю тишину нарушало лишь чириканье воробьев. Предчувствие чего-то ужасного охватило меня, и я вдруг подумал, что в моем положении самое лучшее обратиться в полицию. Вскоре я успокоился и решил твердо следовать намеченному плану.

Позавчера я получил в банке деньги, которые хотел отдать Скаддеру. Я засунул эти пятьдесят соверенов в специальный кожаный пояс, купленный еще в Родезии. Затем принял душ и сбрил свои пышные, висячие усы, оставив лишь тонкую ниточку над верхней губой. Я надел шерстяную рубашку, свой старый, поношенный костюм из твида, обулся в прочные, подбитые железными гвоздями ботинки. Сунул в карманы пиджака еще одну шерстяную рубашку, кепку и зубную щетку.

Теперь наступал самый решительный момент. В двадцать минут седьмого появлялся молочник и всегда довольно сильно шумел, выгружая из тележки банки с молоком и простоквашей. Я встречал его на улице два или три раза, когда отправлялся на утреннюю прогулку на велосипеде. Это был молодой парень моего роста в белом долгополом халате. На этого-то малого и была вся моя надежда.

Я подкрепился в дорогу бисквитным печеньем, запивая его холодным чаем. Было уже шесть часов утра. Я вспомнил, что забыл взять трубку и прошел в курительную комнату. До прихода молочника я мог еще выкурить трубку. Я взял лежавший на камине кисет и сунул туда руку. Каково же было мое удивление, когда мои пальцы нащупали там записную книжку Скаддера…

Это маленькое событие показалось мне добрым предзнаменованием. Я присел на корточки и отдернул закрывавшую лицо Скаддера скатерть. Таким красивым и благородным показалось оно мне теперь, что я, глядя на него, прошептал: «Прощай, друг! Я сделаю все, что в моих силах. Где бы ты сейчас ни находился, пожелай мне удачи».

Я вышел в коридор и стал у входной двери ждать прихода молочника. Его не было ни в двадцать минут седьмого, ни даже без двадцати минут семь. Лишь без пятнадцати минут семь послышался звук поставленного на пол ящика и звяканье бутылок.

Я выскочил на площадку. Малый вздрогнул от испуга, увидев меня.

– Зайди ко мне на минутку, – сказал я. – Мне надо с тобой поговорить.

– Я, понимаешь, побился с одним человеком об заклад, – закрыв за ним дверь, сказал я, – позарез нужен твой халат и фуражка. – Увидев на лице малого выражение недовольства, я тотчас прибавил: – На какие-нибудь десять минут и, разумеется, не задаром, – и протянул ему золотой.

Глаза у парня стали круглыми, когда он увидел монету.

– А в чем дело-то? – дурашливо спросил он.

– Долго объяснять, но суть в том, что надо разыграть одного типа. Подожди меня здесь, я минут через десять вернусь. Ты уж и так опоздал, так что теперь тебе, наверно, все равно. Ну как, идет?

– Идет! – сказал он весело. – Я сам люблю розыгрыши. Бери халат и фуражку, начальник.

Я надел на голову голубую фуражку, напялил на себя белый халат и, хлопнув дверью, выскочил на площадку. Как ни в чем ни бывало прошел, насвистывая, мимо портье, который оторвал голову от стойки и буркнул, чтобы я заткнулся. У меня от радости запрыгало сердце – он ничего не заметил.

Сначала мне показалось, что на улице никого нет. Потом я заметил в дальнем ее конце полисмена, а с другого ее конца ко мне лениво приближался бродяга. Я поднял голову и в окне первого этажа дома напротив увидел чье-то лицо. Мне показалось, что человек в окне и бродяга обменялись сигналами.

Я толкнул тележку и, насвистывая, пересек улицу. Дойдя до переулка, свернул налево и быстро зашагал вперед. На мое счастье мне вскоре попался щит дорожных ремонтников. Я оставил за ним тележку и там же бросил наземь халат и фуражку. Я натянул на голову свою фуражку и быстро пошел назад. Из-за угла навстречу мне шел почтальон. Я поздоровался с ним и услышал в ответ добродушное: «Доброе утро, сэр». В этот момент часы на колокольне пробили семь.

Я бросился опрометью бежать по улице. У меня уже не было времени взять билет, и, справившись у носильщика, с какой платформы отправляется поезд на Галлоуэй, я помчался туда, как сумасшедший. Когда я вбежал на платформу, поезд уже тронулся. Оттолкнув преграждавших мне дорогу контролеров, я кинулся к поезду и мертвой хваткой уцепился за поручни последнего вагона.

Едва успел отдышаться, как в вагон влетел злой как черт проводник и потребовал, чтобы я взял билет или убирался к этакой матери. Я взял билет до Ньютона– Стюарта. Название этой станции бросилось мне в глаза на щите у входа на платформу. Поскольку я заскочил в вагон первого класса, где мне было совсем не место, я был препровожден в вагон третьего класса для курящих, где и устроился в купе, в котором кроме меня помещались еще толстая женщина с ребенком и моряк торгового флота. Проводник ушел, что-то бурча себе под нос, а я достал носовой платок и стал вытирать себе лоб и шею.

– Еще бы одна секунда и я бы опоздал, – сказал я и улыбнулся.

– Этот проводник – хамло, – сердито сообщила толстуха. – Попался бы он мне в Шотландии, я бы поговорила с ним на нашем языке. Набрался наглости требовать билета с ребенка, которому будет год в августе. А потом начал орать на этого джентльмена, почему он плюет на пол.

Моряк что-то буркнул в поддержку ее слов. Мне сразу понравилась эта атмосфера борьбы с властями, и я чуть не рассмеялся, вспомнив, как неделю назад изнывал от скуки.

Глава третья
Хозяин гостиницы, мечтающий стать писателем

Весь день поезд шел на север. В открытое окно теплый майский ветер доносил запах цветущего боярышника, и я все время клял себя последними словами за свою глупость: целых три месяца просидел в Лондоне, когда бы мог чудно провести время в деревне. Идти в вагон-ресторан я не осмелился, поэтому купил в Лидсе корзинку с кое-какой снедью и разделил эту трапезу со своей соседкой. Купил я и утренние газеты, в которых сообщалось о скачках в Дерби, об открытии сезона игр в крикет, говорилось также о том, как сейчас обстоят дела на Балканах и освещался дружеский визит группы британских военных кораблей в Киль.

Покончив с газетами, я достал записную книжку Скаддера и начал изучать ее. Почти вся она была заполнена колонками цифр, лишь изредка попадались такие слова, как Хофгаард, Люневилль, довольно часто – Авокадо, но почему-то чаще всего слово Павия. Во время англо-бурской войны я служил офицером разведки и был хорошо знаком с шифровкой и дешифровкой. Да и в детстве я любил придумывать и разгадывать всякие коды и головоломки. Как известно, у каждого шифра есть «ключ», то есть такое слово, буквам которого по определенному закону сопоставляются цифры. Обычно несколько часов работы дают возможность разгадать такой шифр. Я попытался это сделать, используя в качестве ключевых слова, написанные в книжке, но безрезультатно. Голова моя стала клониться на грудь, и я задремал.

Я проснулся, когда поезд подходил к станции Демфрис. Здесь мне надо было пересесть на местный поезд, идущий до Галлоуэя. На платформе на меня как-то косо посмотрел помощник начальника станции и я было забеспокоился. Но увидев себя в зеркале – человек с загорелым лицом в подержанном костюме и простенькой кепке на голове – я понял причину косого взгляда: служащий принял меня за одного из фермеров, которые часто ездят зайцем.

В вагоне было не продохнуть от махорочного дыма. Со всех сторон только и слышно было о ценах, о том, где лучше пасти овец, и кроме табака сильно пахло дешевым виски – фермеры возвращались домой с ярмарки. На меня никто не обращал внимания, что устраивало меня как нельзя больше. Поезд громыхал то в поросших лесом долинах, то в бескрайних, поросших кустарником, болотах, а вдали то блеснет озеро, то появится большой, закрытый синей дымкой холм.

Как я и рассчитывал, к пяти часам вечера вагон опустел. Я решил сойти на следующей станции. Начальник станции, старый уже человек, окучивал на своем огороде картошку, да так с мотыгой на плече и встретил поезд. Взяв мешок с почтой, он опять ушел на огород. Девочка лет десяти долго смотрела мне вслед. Ей, наверное, было интересно, куда это глядя на ночь идет человек.

Дорога, светлея, бежала посреди болот, а вдали, словно куски аметиста, вставали холмы. Воздух был полон весенней, болотной прелью, и сейчас этот запах был мне милее соленого ветра с моря. Я вдруг почувствовал себя не солидным мужчиной тридцати семи лет от роду, а мальчишкой, который решил пройти пешком по этим местам во время каникул. Я совершенно забыл о том, что меня разыскивает полиция и – вы не поверите! – начал даже насвистывать что-то веселенькое. Я шел по дороге не зная, куда я приду, и не задумываясь о том, что со мной будет дальше…

Перед тем как спуститься с большака в долину, где бежала шумливая речушка, я вырезал себе в зарослях орешника посох. Идя по тропинке берегом реки, я подумал о том, что сегодняшнюю ночь я могу спать спокойно – мои преследователи наверняка все еще ломают голову, где я, «Хорошо бы теперь поужинать», – сказал я вслух, так как почувствовал, что здорово проголодался – прошло уже почти шесть часов, как я ел в поезде. Но вот речушка, а вместе с ней и тропинка повернули направо, и я увидел стоящую у небольшого водопада пастушью хижину. На крыльце стояла, скрестив на груди руки, загорелая женщина. Подойдя к ней, я поздоровался и спросил, не накормит ли она меня ужином и не пустит переночевать. Она сказала, что может поместить меня на чердаке и пригласила войти в дом. Вскоре хозяйка поставила передо мной дымящуюся яичницу с ветчиной, блюдо с пирогами и крынку простокваши.

Когда уже совсем стемнело, вернулся хозяин, неразговорчивый сухопарый великан, каждый шаг которого был, наверное, равен двум моим. Он понял, что я торговец скотом, направляющийся на ярмарку в Галлоуэе. Чтобы укрепить возникшее ко мне доверие, я стал расспрашивать, какие цены на ярмарке, много ли там скота на продажу и т. д. В десять часов я поднялся в свою светелку на чердаке и до пяти часов утра спал сном праведника.

Хозяйка покормила меня завтраком и, когда я, от всего сердца поблагодарив ее, спросил, сколько я ей должен, наотрез отказалась взять у меня деньги. Еще раз поблагодарив ее, я вышел из дома.

Было шесть часов утра. Красное солнце еще стояло низко над горизонтом, и я снова зашагал по тропинке на юг. Мой план был таков: выйти к железной дороге двумя или тремя станциями раньше той, где я вышел, и сделать, таким образом, петлю. Опять вдали замаячили синие холмы, а я все шел, да шел вслед за веселой, синей речкой, по зеленым берегам которой паслись мирные стада овец. Как я и ожидал, на краю болотистой, поросшей вереском равнины появился дымок паровоза. Спрятавшись в зарослях вереска, я подождал, пока поезд подойдет к станции, и, выйдя из засады, купил билет до Демфриса. Собственно, это была не станция, а разъезд, так как кроме боковой ветки, на которой мог Стоять встречный поезд, да крошечного здания, служившего одновременно домом для начальника станции, здесь больше ничего не было. В палисаднике я увидел кусты крыжовника и клумбу с турецкой гвоздикой. Вдали голубело маленькое болотное озерцо.

В вагоне были только я, да задремавший от выпивки пожилой пастух, на запястье которого был намотан поводок огромной овчарки. Она, как мне показалось, злобно посматривала на меня. Рядом с пастухом на скамье валялась газета. Я тотчас схватил ее. Это был утренний выпуск газеты «Скотсман».

Убийству на Портленд-плейс было отведено два столбца. Полицию, оказывается, вызвал Паддок. Разумеется, молочник был тотчас же арестован. Я усмехнулся и подумал, что ему дорого обошелся золотой, который он получил от меня. Далее сообщалось, что после проведенного расследования, молочника отпустили, и я подумал, подозревая молочника в убийстве, полиция только теряла зря время – мне же это было весьма на руку. Предполагалось, убийца скрылся на одном из поездов, идущих на север. Обо мне сообщалось, что я жил в этой квартире, но никаких дальнейших предположений относительно моей особы не было. По-видимому, полиция делала вид, будто не подозревает меня в убийстве, с тем чтобы выманить меня из моего укрытия. Я внимательно просмотрел всю газету – и не нашел в ней ни строчки о Каролидесе или о тех вещах, про которые мне рассказывал Скаддер.

Поезд начал замедлять ход и остановился на той самой станции, где я сошел вчера вечером. Я спрятался в тени и стал внимательно вглядываться в то, что происходило за окном. На запасном пути стоял встречный поезд, который дожидался, когда мы освободим главный путь. Тот самый старик, начальник станции, который вчера окучивал картошку, видимо очень раздраженный тем, что ему мешают заниматься своим делом, разговаривал с какими-то тремя мужчинами в штатском. Стоявшая рядом со стариком девочка вдруг стала что-то говорить, и один из тех троих достал записную книжку и стал в нее что-то быстро записывать. Двое других посмотрели на дорогу, по которой я ушел вчера, и я понял, что эти трое из местной полиции. Видимо, Скотланд-ярд уже сообщил им обо мне.

Мой спутник пробудился, едва мы отъехали от станции. Ткнув ногой в бок собаку, он пробурчал те самые слова, с которыми обращается к самому себе почти каждый очнувшийся пьяница: «Где я нахожусь?». Не получив ответа, он продолжал тоном человека, обманутого в самых лучших своих ожиданиях:

– Вот и будь после этого трезвенником.

Я не выдержал и выразил сомнение, применимо ли это понятие именно в данном случае.

– Я вам точно говорю, – очень обиделся и, видимо, не на шутку рассердился пастух, – я трезвенник. С Мартынова дня[4]4
  Праздник Св. Мартина отмечается 11 ноября.


[Закрыть] у меня не было во рту ни капли виски. Даже на Новый год я не прикоснулся к спиртному, хотя мне очень хотелось.

Он закинул ноги на сиденье и растянулся на лавке.

– В голове такой гуд, точно черти играют на волынке, – промычал он, – а во рту все горит адским пламенем.

– Как же это вышло? – поинтересовался я.

– Все из-за проклятого бренди. Ну я думал, что это ведь не виски. Выпил рюмочку, потом другую…

Он пробормотал что-то еще и захрапел.

Я решил сойти на одной из следующих станций, но тут вышла оказия, которой я тотчас воспользовался. Поезд вдруг остановился и не двигался с места несколько минут. Я поднял раму и выглянул из окна. Поезд стоял у акведука – внизу, подо мной стремительно мчалась коричневая речушка. Никто кроме меня не поинтересовался, почему мы стоим. Я бросился к двери вагона.

И тут случилось то, что я, конечно, мог бы предвидеть. Гнусное животное, очевидно, думая, что я обокрал ее хозяина, вцепилось зубами в мои брюки. Я вырвался и выпрыгнул из вагона. Слышно было, как овчарка залилась хриплым, отрывистым лаем.

Согнувшись в три погибели, я продирался сквозь густой кустарник. Собака, естественно, разбудила пастуха, своего хозяина, и тот, стоя в дверях вагона, начал орать, что человек выбросился из вагона и совершил самоубийство. Все мои планы исчезнуть из поезда быстро и незаметно рухнули, точно карточный домик. Добравшись до берега реки, я оглянулся назад. Двери многих вагонов были открыты – из них выглядывали испуганные пассажиры. Не знаю, что было бы дальше, если бы пьяница вдруг не потерял равновесие и не вывалелся вместе с собакой вниз из вагона. Она покатились кубарем к реке. Проводник и несколько пассажиров бросились на помощь. Наверное, злая собака цапнула кого-то из спасателей, потому что слышно было, как жертва отводила душу в крепких выражениях. Я между тем продолжал, согнувшись, пробираться в кустарнике дальше. Постепенно все стихло. Машинист дал гудок, и я увидел удаляющийся от меня поезд.

Я наконец-то распрямился и огляделся. Позади с тихим шелестом бежала река, где-то вдали кричал кроншнеп. Рельсы железной дороги блестели в лучах солнца, точно серебряные спицы. Тишина, покой, ни единой человеческой души кроме меня во всей округе. И тут впервые за эти сутки в голове моей мелькнула мысль о тех людях, которые охотились за Скаддером. Опять я подумал, что мне больше всего надо остерегаться их, а не полиции. Жуткий, леденящий душу страх сжал мне сердце, и я не разбирая дороги помчался вперед, к синеющим вдали холмам…

Сердце бешено стучало у меня в груди, пот заливал мне глаза, но я упорно карабкался вверх до тех пор, пока не достиг вершины холма.

На юг простиралось поросшее вереском болото – его я пролетел словно на крыльях. У меня прекрасное зрение, и поэтому, посмотрев направо, на восток, я увидел вдали аккуратные прямоугольники зеленеющих полей и белую дорогу на самом краю горизонта. Я глубоко вздохнул, поднял голову и посмотрел на чистое, голубое небо над головой…

Я еще раз поглядел назад, откуда пришел. С юга по воздуху ко мне приближалась точка. «Ну, конечно же, это самолет», – тотчас догадался я, и опять страх свой железной рукой сжал мне сердце. Спрятавшись в одной из поросших вереском расселин, я целых два часа наблюдал за кружившим надо мной самолетом. Когда он наконец повернул назад, откуда прилетел, я пришел за эти два часа к ясному, как это майское небо, решению: уж если меня выслеживают с самолета, то глупо скрываться в холмах или болотах, где мое передвижение легко может быть обнаружено с воздуха. Надо идти туда, на восток, где есть дороги и человеческое жилье.

Было уже шесть часов вечера, когда я наконец вышел на дорогу, которая, то приближаясь, то отдаляясь от протекавшего в долине ручья, привела меня к мостику через ручей. За ним стоял симпатичный домишко. Из трубы его вился дымок. Облокотясь на перила моста, меня словно бы поджидал стоявший на мосту молодой человек. В левой руке он держал книжку, в правой – трубку. Я слышал, как он продекламировал:

 
Когда грифон сквозь дебри,
В болотах и холмах преследовал его…
 

Он вздрогнул, увидев меня рядом с собой. У него было симпатичное, загорелое лицо.

– Добрый вечер, – приветствовал он меня с какой-то непонятной серьезностью. – Приятно путешествовать в такой чудный вечер.

Дым из очага восхитительно пах торфяным брикетом и жарящейся на огне отбивной.

– Добрый вечер, – поклонился я и спросил: – Похоже, я набрел на гостиницу.

– К вашим услугам, сэр, – поклонился он в ответ. – Я хозяин и с радостью предоставлю вам кров, хотя бы потому что мне не С кем перемолвиться.

Я облокотился на перила с ним рядом и стал набивать трубку, обдумывая, как мне сделать из этого молодого парня своего сообщника.

– Уж больно вы молоды для хозяина, – нарочно усомнился я.

– Дело перешло ко мне от отца – он недавно умер. Живу здесь вместе со своей бабкой. Правду сказать, я не в восторге от своей профессии.

– А кем бы вы хотели стать? – невинно спросил я. Он густо покраснел.

– Хотел бы стать писателем.

– Чего же лучше, – сказал я. – Думаю, что лучшего рассказчика всяких историй, чем хозяин гостиницы, и не найти.

– Так было в стародавние времена, но не теперь, – убежденно заговорил он. – Тогда по дорогам бродили всякие пилигримы, менестрели, катились почтовые кареты. А теперь сюда заглядывают лишь рыбаки в апреле, охотники в августе, да иногда остановится машина с толстыми женщинами, которые решили здесь пообедать. Из такого материала ничего не выжмешь. Как бы мне хотелось повидать мир и людей! Тогда бы я, быть может, написал что-нибудь подобное тому, о чем пишут Конрад и Киплинг. А пока что я накропал несколько стишков, которые были опубликованы б журнале Чемберса.

Я, как зачарованный, смотрел на белые стены домика, золотые в лучах заката. Потом сказал:

– Я побродил по свету, но иногда мне хочется пожить отшельником в таком рот домике. А что касается приключений, то они ведь не всегда случаются в южных тропических морях или с героями в красных гвардейских мундирах. Кто знает, может быть, как раз сейчас вас ожидает самое жгучее приключение.

– Именно об этом пишет Киплинг, – сказал он, сверкнув глазами, и процитировал:

 
Часу в десятом вечера
Оно стучит к вам в дверь.
 

– Совершенно верно! – воскликнул я. – Я сейчас расскажу вам историю, из которой, как мне кажется, легко может получиться недурной роман.

Я выдал себя за инженера, занимавшегося добычей алмазов в Южной Африке. Мне удалось разбогатеть, но мои недоброжелатели организовали против меня банду преступников, и я вынужден был бежать. Я рассказал, как я бежал через пустыню Калахари, о горячих, как раскаленная сковорода, днях, о черных, как бархат, ночах. Банда убила моего друга – здесь я рассказал о том, что произошло на моей квартире в Портленд-плейс – и теперь преследует меня.

– Если вы хотите стать участником приключения, то помогите мне, – закончил я.

– Да ведь это будет похлеще, чем Хаггард или Конан-Дойль! – воскликнул он.

– Поверьте мне, все это чистая правда, – сказал я тихо.

– Я верю каждому вашему слову, – возбужденно проговорил он и схватил меня за руку. – Лишь правдоподобный рассказ может вызвать подозрение.

Видя, что дело сделано, я добавил;

– Мне кажется, они сейчас сбились со следа. Хорошо бы было где-нибудь отсидеться пару дней. Вы мне не позволите пожить у вас?

Схватив меня за руку, он потащил меня к дому.

– Вы будете сидеть здесь, как крот в своей норе. Ни одна собака не узнает. Я вас очень прошу, расскажите мне что-нибудь еще из ваших приключений?

Когда мы взошли на порог дома, я услышал вдали едва различимый стрекот мотора аэроплана – мои «друзья» не оставляли надежды найти меня.

* * *

Моя спальня выходила окнами во двор. Хозяин так уважал меня, что предоставил в мое распоряжение свой кабинет. Я обратил внимание, что книжные полки забиты дешевыми изданиями его любимых авторов. Бабушка, которую он упомянул в разговоре со мной, по-видимому, болела, потому что я ее ни разу не видел. Еду мне подавала Маргит, старая женщина, уборщица и кухарка. Молодой человек постоянно увивался за мною, поминутно смотря мне в рот, так что мне пришлось придумать ему работу, чтобы от него избавиться. У него был велосипед с моторчиком, и я попросил его съездить на почту и привезти мне утреннюю газету. Я также предупредил его, чтобы он держал ухо востро, запоминал всех встретившихся ему незнакомцев и сообщил мне об автомобилях и аэропланах. Выпроводив его, я занялся расшифровкой записной книжки Скаддера.

Он вернулся сразу после полудня и вручил мне свежий номер «Скотсмана». Кроме более подробного отчета о беседах с Паддоком и молочником, ничего нового больше не было. В разделе внешней политики я нашел перепечатанную из «Таймс» статью о Каролидесе, и о положении дел на Балканах. О предстоящем визите Каролидеса в Англию ничего не говорилось. Я попросил хозяина не мешать мне – работа по расшифровке была в самом разгаре.

Мне удалось разгадать, что означали нули и точки, но дальше работа застопорилась, потому что ни одно из предполагаемых мною ключевых слов не подходило к шифру Скаддера. Я было уже впал в отчаяние, как вдруг – помню в этот момент часы пробили три раза – меня осенило: я вспомнил, что главным лицом в деле Каролидеса, по словам Скаддера, была некая Юлия Сеченьи и решил использовать это имя и фамилию в качестве ключевого слова.

Ларчик тотчас открылся и дальше все пошло как по нотам. Во-первых, имя Юлия[5]5
  В оригинале Julia Czechenui


[Закрыть] давало ключ к гласным: "А" выступала как "У", т. е. десятая буква английского алфавита, и была представлена цифрой 10; следующая по порядку гласная "В" соответствовала букве "U" и, значит, обозначалась цифра 21. Во-вторых, фамилия Сеченьи давала ключ к согласным. Через полчаса я составил таблицу соответствия «цифры – буквы» и приступил к чтению записок Скаддера.

Когда я кончил, я откинулся в кресле и забарабанил пальцами по столу. Мои размышления были прерваны звуком подъехавшей машины. Большой туристский автомобиль остановился перед гостиницей, и из него вышли двое мужчин в непромокаемых плащах и фуражках из клетчатой ткани.

Минут через десять в кабинет вошел молодой человек и тихо закрыл за собой дверь. Я по его блестевшим глазам понял, что произошло что-то очень важное.

– Они сразу же спросили меня, не видел ли я человека, похожего на вас. Все ваши приметы известны им так хорошо, что они даже знают, какая на вас рубашка и ботинки. Я сказал, что вы переночевали у меня и затем, взяв велосипед, уехали. Один из них, услышав это, скверно выругался. Они все еще сидят внизу и пьют виски с содовой.

Я попросил его подробно описав их внешний вид. Один был высокий и тощий с густыми, похожими на щетки, бровями; другой чему-то все время улыбался и шепелявил при разговоре. «Нет, они не иностранцы», – заверил меня молодой человек.

Я взял лист почтовой бумаги и написал на нем по-немецки следующее:

…Черный камень. Скаддер хотел заняться этим, но отложил дело на две недели. Не знаю, сумею ли я один с ним справиться – кстати, хорошо бы узнать, что думает об этом Каролидес, – но воспользовавшись советами Т., я сделаю все возможное.

– Возьмите это и отдайте им. Скажите, что вы нашли этот листок у меня в комнате.

Всего через три минуты я услышал звук мотора. В кабинет опять вошел мой друг и хозяин. Он сиял как новый соверен.

– Едва они взглянули на вашу бумажку, как тот, что с густыми черным бровями, побелел как мел и разразился площадной бранью, а второй только свистнул и нахмурился. Они дали мне пол-соверена и так торопились, что не взяли сдачу.

– А теперь я бы попросил вас сделать следующее, – сказал я и взял его под руку. – Садитесь-ка на свой велосипед и поезжайте в Ньютон-Стюарт. Там сразу же идите к главному констеблю. Опишите ему этих двоих и выскажите предположение, что они связаны с убийством с убийством на Портленд-плейс. Придумайте еще что-нибудь, чтобы усилить его подозрения. А те двое непременно сюда вернутся. Вероятно, это произойдет завтра утром, потому что им надо будет проехать по дороге сорок или пятьдесят миль, чтобы убедиться, что я по ней не проезжал. Скажете в полиции, что они обещали вернуться завтра утром.

Он бросился исполнять мое поручение, как какой-нибудь бойскаут. Когда он вернулся, уже начало смеркаться. Мы сели ужинать и, видя его молящий взор, я стал рассказывать об охоте на львов, о войне… И тотчас в голове моей мелькнула мысль, что сейчас я занимаюсь вещами, куда более опасными.