Текст книги "Корабль невест"

Автор книги: Джоджо Мойес

– Фрэнсис, уверена, что не хочешь с нами пойти? – (Они уже были на нескольких вечеринках, и во время по крайней мере одной Джин удалось остаться трезвой. Фрэнсис покачала головой.) – Ты не должна вести себя точно монашка. – Маргарет зашнуровала вторую туфлю. – Господи боже мой, я уверена, что твой старик не стал бы возражать против того, чтобы ты чуть-чуть развлеклась в хорошей компании.

– Мы никому не скажем, – поддакнула Джин, надувая губы, чтобы подкрасить их помадой.

Маргарет посадила собаку на колени.

– Знаешь, если будешь все вечера сидеть здесь, то непременно трехнешься.

– А когда мы прибудем в Плимут, им придется надеть на тебя смирительную рубашку, – покрутила пальцем у виска Джин. – Решат, что у тебя шарики за ролики заехали.

– Я все же рискну, – улыбнулась Фрэнсис.

– Эвис?

– Нет, спасибо. Я лучше отдохну. – Тошнота у нее снова усилилась, и она – бледная и вялая – лежала на койке с книгой в руках, периодически опуская ее. – Если постараешься держать подальше от меня свою собаку, я буду тебе крайне признательна. От ее запаха меня еще больше мутит.

Они не ожидали увидеть под дверью морского пехотинца. Прошлым вечером его не было, и на сей раз они не слышали тяжелых шагов, сигнализировавших о его появлении. Джин, а за ней и Маргарет замерли на пороге.

– Ой… А мы вот собрались подышать свежим воздухом, – сказала Маргарет, поспешно закрывая за собой дверь.

– К одиннадцати вернемся, – добавила Джин.

– Или типа того.

Услышав мужской голос и взволнованный шепот подруг, Фрэнсис, которая встала, чтобы снять с вешалки халат, замешкалась возле двери.

– Если я правильно понимаю вашу любовь к свежему воздуху, то посоветовал бы держаться подальше от «чумазой бригады», – произнес он так тихо, что девушки засомневались, правильно ли расслышали его слова. Фрэнсис, взяв халат, приникла к двери. – Кубрика кочегаров. Сегодня там будет облава, – объяснил он.

– О… Хорошо, – сказала Маргарет. – Ну ладно. Спасибо.

Фрэнсис услышала их удаляющиеся шаги и тихое покашливание морпеха. Они наверняка не произнесут ни слова, пока не завернут за угол возле пожарного шланга. А там, вне его поля зрения, зайдутся истерическим смехом и, на секунду обнявшись и воровато оглянувшись назад, направятся в сторону кубрика кочегаров.

Эвис не спала. Жаль, подумала Фрэнсис, так было бы гораздо легче. Зажатые в тесной каюте, они старались молча обходить друг друга. Затем Эвис все же легла, повернувшись лицом к стене, а Фрэнсис принялась смущенно перелистывать журнал, уповая на то, что со стороны ее неожиданный интерес к чтению выглядит вполне естественно.

Они не так часто проводили время только вдвоем. Маргарет была легкой в общении, незатейливой и простодушной, о чем свидетельствовала ее готовность улыбаться. Джин казалась менее предсказуемой, но и без камня за пазухой – словом, что на уме, то и на языке. Она открыто выражала как недовольство, так и бурный восторг, хотя это не всем приходилось по вкусу.

А вот Эвис, как догадывалась Фрэнсис, считала ее тяжелым человеком. Мало того что между ними не было ничего общего, даже манера ее поведения, ее характер явно раздражали Эвис. Эвис может проявить открытую враждебность: Фрэнсис по опыту знала, на что способны такие девицы. Для самоутверждения им просто необходимо смотреть на кого-то сверху вниз. Но в их тесной – десять на восемь футов – каюте не было места для открытого проявления чувств. И в результате из дипломатических соображений каждой из них приходилось замыкаться в собственном мучительном мирке. Фрэнсис будет время от времени справляться, как себя чувствует Эвис и не надо ли ей чем-нибудь помочь, а Эвис в свою очередь спросит, не мешает ли Фрэнсис свет, и до конца вечера каждая из них станет из вежливости притворяться, будто она считает, что другая уже давно спит.

Фрэнсис легла обратно на койку. Снова взяла журнал, но поймала себя на том, что по несколько раз перечитывает один и тот же абзац. Попыталась сосредоточиться и в результате обнаружила, что уже читала этот журнал. В конце концов она уставилась на сплетение прогнувшихся ремней над головой.

Собака под шерстяной кофтой Маргарет едва слышно поскуливала во сне. Фрэнсис опустила глаза, чтобы проверить, достаточно ли в собачьей миске воды.

Где-то наверху послышался глухой звук удара, затем сдавленный смех.

За дверью морпех что-то сказал тому, кто проходил мимо. Время, словно резиновое, тянулось до бесконечности.

Фрэнсис вздохнула. Очень тихо, чтобы не услышала Эвис. Маргарет права. Если она проведет еще один вечер в каюте, то непременно сойдет с ума.

Он повернулся на звук отворившейся двери.

– Хочу немного размять ноги, – сказала она.

– Строго говоря, мэм, вы не должны покидать каюту в такое время.

Она не протестовала и не упрашивала его, а просто стояла и ждала, и он не выдержал и кивнул:

– Кубрик кочегаров?

– Нет, – не поднимая глаз, улыбнулась она. – Нет. Это не для меня.

Она решительно прошла по коридору, спиной чувствуя его взгляд. Ей казалось, что сейчас он ее остановит, скажет, что передумал, что скоро наступит комендантский час, и велит оставаться в каюте. Но он промолчал.

Оказавшись вне пределов его досягаемости, она поднялась по трапу рядом с кинозалом, кивнула каким-то двум девушкам, шедшим рука об руку и посторонившимся, чтобы дать ей пройти. Опустив голову, она поспешно прошла мимо кают, мимо рядов прикрепленных к стене ремнями жестяных ящиков, в бездонных недрах которых хранились спасательные жилеты, оружие, боеприпасы, на каждом из них масляной краской были написаны инструкции: «Держать сухим», «Не использовать после 11.1947», «Не курить». Она поднялась по ведущему к капитанской походной каюте трапу, перешагивая сразу через две ступеньки и пригибая голову, чтобы не удариться о металлические распорки.

Оказавшись возле двери, оглянулась, нет ли кого вокруг, открыла ее и вылезла на полетную палубу. И резко остановилась, потрясенная темно-синим морем и бескрайним небом над головой.

Фрэнсис немного постояла, полной грудью вдыхая прохладный свежий воздух, чувствуя, как стягивает кожу на лице легкий бриз, ощущая плавное движение корабля. Там, внизу, из-за постоянной вибрации двигателей ей казалось, что она находится в желудке гигантского доисторического животного: оно тряслось и дрожало, злобно пыхтя и рыча от натуги. А здесь она слышала лишь тихое урчание мифического зверя, что послушно нес ее вперед по безбрежным океанским просторам.

Фрэнсис оглядела пустынную палубу, посещение которой было строго запрещено после темноты. Ее окружали призрачные силуэты самолетов, местами освещенных лунным светом, они напоминали собравшихся на игровой площадке детей. В них было нечто безумно притягательное, задранные вверх носы словно нюхали небо. Она медленно прошла между самолетами, позволив себе погладить блестящий металл, прохладный и немного влажный на ощупь. Наконец она уселась под обтекаемым брюхом железной птицы. Оказавшись в столь выгодной позиции, она обняла себя за колени и принялась смотреть на мириады звезд, на хвосты белого дыма, отмечавшего курс корабля, на то место, где темно-синий океан сходился с чернильным небом. И Фрэнсис Маккензи закрыла глаза и, содрогнувшись всем телом, позволила себе облегченно вздохнуть – наверное, впервые со времени посадки.

Просидев так минут двадцать, она неожиданно увидела командира корабля. Он вышел из той же двери, что и она. О его статусе говорила и кокарда на белой фуражке, и его неестественно прямая осанка. Она буквально отпрянула от ужаса и постаралась спрятаться в тени самолета, ожидая в любую минуту услышать гневный окрик: «Эй! Вы!», за которым последует позорное разоблачение. Она следила за тем, как он осторожно, стараясь не хлопать, закрывает за собой дверь. Затем так же воровато, как и она до того, он прошел вперед и, все явственнее прихрамывая, направился в сторону правого борта, в ту часть палубы, которая не просматривалась с мостика. Потом остановился возле большого самолета – капитанская форма была хорошо видна в лунном свете – и оперся о распорку крыла. После чего нагнулся и потер ногу.

Он несколько минут стоял, перенеся вес тела на здоровую ногу, и смотрел на море. Потом расправил плечи и зашагал обратно к двери. Хромота его сразу сделалась практически незаметной.

Впоследствии Фрэнсис так и не сумела сформулировать, что такого успокаивающего она нашла для себя в этой короткой сценке. Возможно, дело было в красоте моря, или в ее способности тайком урвать двадцать минут свободы, или в таившемся в хромоте капитана крошечном намеке на человечность, а именно в напоминании о том, что мужчины тоже способны ошибаться, страдать и скрывать боль, но когда она спустилась по трапу, то обнаружила, что ее уже не задевают взгляды идущих навстречу людей, словно ей удалось вернуть себе крупицы былой уверенности.

Конечно, она никогда не попросит у мужчины сигарету. Не позволит втянуть себя в беседу. Никогда не начнет ее первой. Тем не менее ей стало гораздо легче. Небо оказалось таким прекрасным. И было нечто невероятно печальное в выражении лица капитана.

Морпех стоял, прислонившись к стене напротив их двери, между большим и указательным пальцем зажата сигарета, взгляд устремлен куда-то в пол. Волосы упали на лоб, плечи поникли, словно он целиком ушел в свои мысли, причем мысли не самые приятные. Заметив ее приближение, он поспешно убрал сигарету в карман. Ей показалось, что он даже немного покраснел. Уже гораздо позже она вспоминала, что испытала тогда нечто вроде легкого шока: ведь он всегда казался ей скорее не одушевленным существом, а автоматом. Как и все морские пехотинцы. Она и предположить не могла, что под этой маской есть место таким человеческим эмоциям, как смущение или даже чувство вины.

– Пожалуйста, не стоит беспокоиться, – сказала она. – Только не из-за меня.

– А я и не собираюсь, – пожал он плечами. – Я же на посту.

– И все же.

Он угрюмо поблагодарил ее, стараясь не встречаться с ней глазами.

И по какой-то непонятной даже для нее самой причине она не закрыла за собой дверь каюты, а осталась стоять, накинув на плечи шерстяную кофту, и потом неожиданно для себя попросила у него сигаретку.

– Что-то не хочется идти внутрь, – объяснила она.

Она смущенно топталась возле него, по правде говоря уже жалея о своей опрометчивости.

Он вытащил из пачки сигарету и молча протянул девушке. Затем дал ей прикурить и, прикрывая ладонями пламя, на секунду коснулся ее руки. Фрэнсис сделала отчаянную попытку не дернуться, а потом мысленно спросила себя, не станет ли ей дурно от сигареты и как долго она сможет выдержать. Он явно не желал ни с кем общаться. Уж кто-кто, а она должна была это сразу понять.

– Спасибо, – сказала она. – Только несколько затяжек.

– Не торопитесь.

Она уже во второй раз поймала себя на том, что улыбается, – инстинктивный, примирительный жест. Его ответная улыбка была слишком мимолетной. И вот так они стояли бок о бок у порога каюты, опустив глаза или устремив их в сторону огнетушителя и плаката о необходимости соблюдать правила техники безопасности, пока молчание не стало уже совсем неловким.

Она искоса посмотрела на его рукав:

– Какое у вас звание?

– Капрал.

– Тогда у вас нашивки перевернуты.

– Эти три нашивки за долгую службу.

Она сделала глубокую затяжку. Оказывается, она уже успела выкурить сигарету на треть.

– А я думала, три нашивки означают сержантское звание.

– Не тогда, когда они перевернуты.

– Ничего не понимаю.

– Это за долгую службу. Хорошее поведение [24]24
  С 1946 года каждая нашивка присваивается после четырех, восьми и двенадцати лет безупречной службы.


[Закрыть]. – Он оглядел свой рукав, словно никогда толком не рассматривал нашивки. – За то, что предотвращал драки и всякое такое. Словом, это такой способ наградить кого-то, кто не стремится к продвижению по службе.

Мимо них по коридору прошли два матроса. Поравнявшись с Фрэнсис, они перевели взгляд с нее на морпеха и обратно. Она подождала, пока не затихнет эхо их шагов по коридору. Минутой позже неожиданно громкий, а потом сразу стихший звук голосов подсказал ей, что дальше по коридору открылась и закрылась дверь каюты.

– А почему вы не хотите повышения?

– Сам не знаю. – Вероятно, поняв, что ответ прозвучал слишком лаконично, он добавил: – Наверное, никогда не видел себя в роли сержанта.

Его лицо внезапно окаменело, а выражение глаз – не то чтобы совсем недружелюбное – говорило о том, что ему тяжело дается пустая болтовня. Однако подобный взгляд был ей хорошо знаком: она и сама точно так же смотрела на других.

На секунду их глаза встретились, и он поспешно отвернулся.

– Возможно, я не хотел брать на себя лишней ответственности, – произнес он.

Именно тогда она и заметила фотографию. Должно быть, он разглядывал снимок до ее появления. Черно-белое фото, размером меньше мужского бумажника, зажатое в его руке.

– Ваши? – кивнула она на фото.

Он поднял руку и посмотрел на снимок такими глазами, точно впервые его видел:

– Да.

– Мальчик и девочка?

– Два мальчика.

Она извинилась, оба смущенно улыбнулись.

– Моего младшего не мешало бы подстричь. – Он протянул ей фото.

Она поднесла снимок к свету и посмотрела на сияющие личики, не зная, что в таких случаях положено говорить.

– Симпатичные.

– Фото сделано восемнадцать месяцев назад. За это время они уже успели подрасти.

Она кивнула, словно он обменялся с ней некой родительской мудростью.

– А у вас?

– Ой, нет… – Она вернула фото. – Нет. – (В коридоре снова стало тихо.) – А вы по ним скучаете?

– Каждый день. – Голос его неожиданно окреп. – Они, наверное, и не помнят, как я выгляжу.

Она не знала, что говорить: она вторглась туда, где вряд ли может помочь выкуренная сигарета или легкая болтовня ни о чем. И внезапно поняла, что, завязав с ним беседу, явно поторопилась и не рассчитала свои силы. Его работа – стоять на часах у дверей каюты. И если она с ним заговорит, он волей-неволей должен будет ответить, чего ему вовсе не хочется.

– Я вас покидаю, – тихо сказала она и добавила: – Спасибо за сигарету.

Она затушила сигарету ногой, затем нагнулась поднять окурок. Но не решалась унести его в каюту. Что с ним делать в такой темноте? Ведь если положить окурок в карман, он может прожечь дыру. Похоже, он не сразу заметил ее затруднительное положение, однако, когда она нерешительно остановилась у двери, снова повернулся к ней.

– Кладите сюда. – Он протянул руку ладонью вверх. Это была ладонь настоящего моряка, заскорузлая от соленой воды и мозолистая от тяжелой работы.

Она покачала головой, но он не спешил убрать руку. Тогда она положила ему на ладонь окурок и, покраснев, прошептала:

– Простите.

– Нет проблем.

– Спокойной ночи.

Она открыла дверь, скользнула в темноту каюты и тут неожиданно услышала его голос. Голос звучал достаточно спокойно, чтобы подтвердить правильность ее выводов, но в то же время достаточно непринужденно, чтобы показать: нет, он и не думает обижаться. Достаточно непринужденно, чтобы угадать намек на возможность продолжения отношений.

– Кстати, чья это собака? – спросил он.

Глава 10

Плавание оказалось сущим кошмаром. Из-за постоянных инцидентов на борту оно длилось восемь недель. У нас было одно убийство, одно самоубийство, одно помешательство, когда офицер ВВС сошел с ума, и т. д. И все это на фоне того, что члены команды открыто пренебрегали своими служебными обязанностями, поскольку были заняты тем, что гонялись за «невестами», а затем фактически у всех на глазах кувыркались с ними, вступая в сексуальный контакт. С этой целью они использовали любое доступное пространство, а одна парочка даже облюбовала себе «воронье гнездо» [25]25
  «Воронье гнездо»– наблюдательный пункт на одной из корабельных мачт.


[Закрыть].

Из архива покойного Ричарда Лоури, конструктора кораблей

Шестнадцатый день плавания

Первая радиограмма «НЕ ЖДУ НЕ ПРИЕЗЖАЙ» пришла на шестнадцатый день плавания. Радиограмма поступила в радиорубку после восьми утра, сразу после долгосрочных прогнозов погоды. Радист обратил внимание на ее содержание. И тут же отнес ее капитану, который ел в своей каюте овсянку с тостом. Капитан прочел радиограмму и вызвал капеллана, который, в свою очередь, пригласил соответствующего офицера из женской вспомогательной службы, и все трое принялись разглагольствовать по поводу того, что известно о характере упомянутой невесты и насколько спокойно – или нет – она может воспринять подобную новость.

Предмет обсуждения, миссис Миллисент Ньюком (урожденная Самптер), вызвали в капитанский офис в десять тридцать утра – они решили не портить девушке завтрак, поскольку все только-только успели оправиться от морской болезни. Она пришла очень бледная, полная уверенности в том, что ее мужа – пилота палубного истребителя «сифайр» – сбили, что он пропал без вести, а возможно, погиб. Ее отчаяние было настолько велико, что никто из троих не осмелился с ходу открыть ей правду. Они неловко топтались вокруг, пока она всхлипывала в носовой платочек. Наконец капитан Хайфилд решил взять быка за рога и звучным голосом произнес, что он очень сожалеет, но все несколько не так. На самом деле совсем не так. И протянул ей радиограмму.

Уже потом он рассказывал стюарду, что она страшно побледнела, причем гораздо сильнее, чем тогда, когда решила, что муж погиб. Она несколько раз спросила, не думают ли они, будто это розыгрыш, но, услышав в ответ, что подобные радиограммы обязательно проверяют на достоверность и потом заверяют, рухнула на стул, вглядываясь в написанные на бумаге слова, словно не могла вникнуть в их смысл.

– Это все его мать. Я знала, что она постарается от меня отделаться. Я знала, – сказала она и, пока они молча стояли вокруг нее, продолжила: – Я купила две пары новых туфель. Истратила все свои сбережения. Чтобы было в чем сойти на берег. Думала, ему приятно будет увидеть меня в красивых туфлях.

– Уверен, что туфли действительно красивые, – растерянно пробормотал капеллан.

Затем она обвела комнату душераздирающим взглядом и прошептала:

– Даже не представляю, что мне теперь делать.

С помощью женщины из вспомогательной службы капитан Хайфилд уже отправил радиограмму родителям девушки и связался с Лондоном, который посоветовал высадить ее на Цейлоне, где представитель правительства Австралии возьмет на себя организацию отправки бывшей невесты домой. Радист должен передать соответствующую информацию ее родителям или другим членам семьи. Девушка покинет корабль только тогда, когда они убедятся в том, что все необходимые меры для встречи на родине приняты. Все процедуры были прописаны в недавно присланном из Лондона циркуляре, который лежал наготове на случай экстренной отправки домой жен военнослужащих.

– Мне очень жаль, – грустно улыбнулась она, когда все приготовления были сделаны, она уже успела взять себя в руки и чуть-чуть расправить худенькие плечики. – Я имею в виду, что доставила вам столько хлопот. Мне очень жаль.

– Ничего страшного, миссис… хм… Миллисент.

Женщина-офицер, положив девушке руку на плечо, помогла ей подняться. Трудно сказать, о чем именно свидетельствовал этот жест: то ли о желании приободрить бедняжку, то ли о стремлении поскорее выпроводить из капитанского офиса.

Когда девушка покинула офис, несколько секунд все сидели молча, словно перед лицом такой душевной опустошенности никто не знал, что говорить. У Хайфилда, у которого в ушах до сих пор стоял несчастный голос обманутой невесты, неожиданно разболелась голова.

– Я свяжусь с Красным Крестом на Цейлоне, сэр, – тем временем заявил капеллан. – Постараюсь найти кого-нибудь, кто сможет с ней там немножко побыть. Чуть-чуть поддержать ее.

– Это было бы замечательно, – отозвался Хайфилд. Он машинально что-то чирикал в лежавшем перед ним блокноте. – Полагаю, нам следует также связаться с начальством этого пилота, чтобы узнать, не имеется ли у него каких-то смягчающих обстоятельств. Добсон, можете взять это на себя?

– Да, сэр, – ответил Добсон, который столкнулся с Миллисент на пороге. Сейчас он насвистывал какую-то игривую мелодию, что безумно раздражало Хайфилда.

Хайфилд спрашивал себя, не слишком ли быстро он выпроводил девушку и не пригласить ли ее через офицера женской вспомогательной службы сюда на обед. После такого унижения обед за столом капитана, возможно, немного ее утешит. Хотя он плохо разбирается в подобных вещах.

– С ней все будет в порядке, – заметил Добсон.

– Что? – переспросил Хайфилд.

– Перед тем как покинуть Цейлон, она, скорее всего, найдет себе другого идиота. Такая-то красотка! – ухмыльнулся он. – Не думаю, что эти австралийки уж шибко разборчивы, если есть хоть какой-то шанс найти кого-нибудь, кто сможет увезти их со старой доброй овечьей фермы. – (Хайфилд хранил ледяное молчание.) – К тому же, капитан, баба с возу, кобыле легче, – расхохотался Добсон, явно довольный своей шуткой. – Немного везения – и к тому времени, как доберемся до Плимута, успеем скинуть за борт всех до единой.

Стоявший в углу Ренник встретился с капитаном глазами и тихонько вышел из комнаты.

До этой точки на карте мира, насколько было известно невестам, оставалось все меньше морских миль, а тем временем «Виктория» уже стала их собственным миром, существовавшим совершенно независимо от жизни на суше. Рутина корабля сделалась рутиной всех этих женщин, а мужчины, что ежедневно драили палубу, красили трубы или сваривали швы, – ее неотъемлемой частью. Границы этого нового мира простирались от офиса капитана на одном конце корабля до военторговского магазинчика на другом (поставщика губной помады, стирального порошка, бумаги для письма и прочих необходимых вещей, что продавались не по карточкам), от полетной палубы, откуда открывался вид на бескрайние синие просторы, до самых недр, с их трюмными помпами, пирамидами с оружием и двигателями в машинных отделениях.

Одни женщины писали письма и посещали богослужения, другие ходили на лекции и в кино, гуляли по продуваемой всеми ветрами палубе, иногда играли в бинго. С учетом того, что едой их обеспечивали, а быт был регламентирован строгими правилами, им не требовалось принимать практически никаких решений. Оказавшись на своем плавучем острове, они сделались пассивными, подчинились новому ритму жизни: их по-прежнему окружал безбрежный океан, разве что климат понемногу изменился да закаты стали более красочными. И тут со всей неотвратимостью на них навалился страх перед неизвестностью. Они страшились думать о конечном пункте своего назначения, примерно так же, как беременные женщины боятся представлять себе сами роды.

Однако оглядываться назад было еще тяжелее.

И естественно, в такой застойной атмосфере новости о «НЕ ЖДУ НЕ ПРИЕЗЖАЙ» распространялись со скоростью вирусной инфекции. И коллективное настроение, несколько улучшившееся после того, как морская болезнь немного отступила, резко испортилось, сделавшись удрученным. Буквально во всех разговорах за столом сквозила озабоченность. В судовой лазарет валом повалили девушки с приступами головной боли и учащенного сердцебиения. Резко увеличилось число запросов по поводу времени поступления следующей партии писем. По крайней мере одна невеста призналась на исповеди в том, что подумывает изменить свое решение, будто, озвучив эту мысль и услышав от капеллана заверения в обратном, она рассчитывала отвести от себя удар судьбы.

Всего четыре коротких слова на клочке бумаги вернули их с небес на грешную землю, бесцеремонно продемонстрировав им реальное положение дел. Проинформировали их, что они не хозяева своей судьбы и что другие – невидимые пока – силы уже сейчас определяют, какими будут те месяцы и годы, что ждут их впереди. Напомнили им, что многие вышли замуж слишком поспешно и что, несмотря на их горячие чувства, на все принесенные жертвы, им остается только ждать, словно агнцам на заклание, когда их мужья пожалеют о своем решении.

Несмотря на это, а возможно, именно благодаря этому, в день прибытия бога морей Нептуна со свитой на корабле царила в лучшем случае лихорадочная атмосфера, а в худшем – совершенно безумная.

После ланча Маргарет потащила подруг на полетную палубу. Но Эвис сказала, что предпочитает остаться в каюте, дескать, она слишком слаба, чтобы развлекаться. Фрэнсис заявила своим обычным спокойным холодным тоном, что подобные вещи, как ей кажется, не для нее. Маргарет, от внимания которой не ускользнули натянутые отношения между попутчицами и которую к тому же несколько выбила из колеи утренняя встреча в туалете с рыдающей девушкой, уверенной в том – совершенно безосновательно, – будто она тоже скоро получит радиограмму с отказом, твердо решила, что им всем сейчас не помешает немного развеяться.

Ее мотивы были, если честно, не совсем бескорыстны: ей надоело терпеть резкую смену настроений попутчиц и служить между ними буфером, и вообще она уже была больше не в силах выдержать очередной день бесцельного блуждания между столовой и замкнутым пространством каюты.

Ну, по крайней мере, Джин в уговорах не нуждалась.

Когда они вышли на залитую солнцем полетную палубу – в обычное время пустынную, если не считать чинно восседающих чаек, заблудившихся невест да отдельных моряков, драивших ее, разбившись на пары, – то увидели бурлящую толпу. Люди рассаживались вокруг только что сооруженного брезентового бассейна, их оживленные голоса перекрывали шум двигателей. Маргарет даже не сразу заметила висевший над бассейном стул, что был спущен на грузовой стреле.

– Боже ты мой! Надеюсь, они не заставят нас туда сесть! – воскликнула она.

– Ну, для тебя точно понадобится портальный кран, – заметила Джин, которая, не обращая внимания на ругань и сердитые взгляды, вовсю работала локтями, чтобы протиснуться вперед. – Ну, давайте же, девчонки! Здесь полно места. Поберегись! Беременная дама идет!

Теперь, когда все более-менее расселись, Маргарет заметила, что толпа довольно пестрая. Впервые за все время, что они находились на борту, мужчины формально не были отделены от женщин. Офицеры, в своих белых кителях, все же стояли чуть поодаль. Жара на палубе создавала праздничную, игривую атмосферу. Маргарет отметила голые руки и ноги женщин, привлекавшие откровенные взгляды мужчин.

Неподалеку от нее еще одна беременная женщина в шляпе от солнца искала, куда бы присесть, от жары ее бледная кожа пошла красными пятнами. Женщина понимающе посмотрела на Маргарет и скривилась в сочувственной улыбке. За ее спиной какой-то мужчина в комбинезоне предлагал хохочущей девушке бумажный стаканчик, и Маргарет с некоторой долей зависти вспомнила, как Джо угощал ее лимонадом на местной ярмарке во время одного из первых свиданий.

Она опустилась на палубу – Джин услужливо освободила ей место, – стараясь усесться на жесткой поверхности так, чтобы потом не болели все кости. Минутой позже ей пришлось неуклюже пригнуться, поскольку один из матросов пронес прямо над головами женщин здоровенный ящик, который передал усатому механику, знакомому Маргарет по посиделкам в кубрике Денниса.

– Это вам, миссис, – сказал он. – Присаживайтесь.

– Очень любезно с вашей стороны, – смущенно ответила она, в глубине души ей было неприятно сознавать, что они делают скидку на ее положение.

– Не стоит благодарности, – ответил он. – Мы тут тянули жребий, но никому неохота поднимать вас потом на ноги.

Если учесть, что Маргарет, с ее острым языком, в долгу не осталась бы, механику еще крупно повезло, что в этот самый момент на палубе появился Нептун в парике из расплетенной веревки, лицо выкрашено в ядовито-зеленый цвет. Его окружали не менее причудливо одетые личности, которых представили так: царица Амфитрита (очень волосатая), придворные Врач, Дантист и Цирюльник и царский Ребенок (явно переросток), со слюнявчиком из салфетки, он был щедро обмазан машинным маслом. Затем под приветственные крики зрителей появилась банда раздетых по пояс мужчин в сопровождении рыжеволосого трубача, вероятно стража. Их просто представили как Медведей.

– Эй, вот это да! Эй! Поборись со мной, приятель! – Лицо Джин раскраснелось от волнения. – Ты только посмотри на него! Он силен как бык!

– Ох, Джин, – вздохнула Эвис.

Она по-прежнему сидела с изнемогающим видом, хотя ей явно было гораздо лучше. А иначе стала бы она битых двадцать минут укладывать волосы, несмотря на отсутствие нормального зеркала и лака для волос. А затем так обильно душиться, что Мод Гонн потом целых полчаса не могла прочихаться. И вообще, оказавшись в смешанной компании, Эвис сразу повеселела.

– Посмотрите, да здесь же все звания! – радостно воскликнула она, вытягивая шею, чтобы лучше видеть. – Вы только взгляните на нашивки! А я-то думала, что будет только кучка жутких старых инженеров.

Маргарет и Фрэнсис многозначительно переглянулись.

– И жены жутких старых механиков? – сухо спросила Маргарет, но Эвис ее не слушала.

– Ох, зря я не надела голубое платье в цветочек, – произнесла она, ни к кому собственно не обращаясь, и критически оглядела свою хлопковую юбку. – Оно гораздо наряднее.

– Ты в порядке? – кивнув на живот Маргарет, поинтересовалась Фрэнсис. Несмотря на шляпу с мягкими полями, Фрэнсис чувствовала себя не в своей тарелке.

– Отлично, – ответила Маргарет.

– Может, принести попить или еще чего?

– Нет, – отмахнулась Маргарет.

– Мне нетрудно догулять до буфетной, – сказала Фрэнсис, которой явно не терпелось уйти.

– Ой, да кончай суетиться, – бросила Эвис, поправляя подол. – Если ей что-нибудь понадобится, она скажет.

– Спасибо, обойдусь как-нибудь без посторонней помощи. У меня все прекрасно, – повернулась Маргарет к Фрэнсис. – Господи боже мой, я ведь не лежачая больная.

– Я просто подумала…

– Много думать вредно. Я вполне способна сама о себе позаботиться. – Маргарет опустила голову, пытаясь справиться с приступом раздражения.

При этих словах Фрэнсис внезапно окаменела, и Маргарет почему-то вспомнила о Летти.

– Слушайте все, слушайте все! – Нептун поднял блеснувший на солнце трезубец.

Шум внезапно стих, превратившись в сдавленное хихиканье, потом по толпе прокатился шепот, словно легкий ветерок по кукурузному полю. Нептун, довольный, что ему удалось завладеть вниманием женщин, поднял вверх бумажный свиток.

 
Вы, дамы, хоть и под британскою защитой,
Но моряки чинят вам притесненья и обиды,
И оскорбленьям их не счесть числа,
Однако царь морской Нептун отплатит им сполна.
Матрос, кэп, кочегар – Нептуну все равно,
Ведь суд на корабле вершить ему дано.
Кто другу пожалел наполнить кружку брагой,
Матроса кто презрительно назвал салагой, —
Братва, что ж, с вами будет долгий разговор,
Нептуна все услышат строгий приговор.
 

– Да уж, точно не Вордсворт, – фыркнула Эвис.

– Кто-кто? – переспросила Джин.

 
Теперь матросы, кэпы, кочегары, салажата,
Сжав зубы, будут драться, дьяволята,
Чтоб звание морского волка заслужить
И радость ту на дне стакана утопить.
Матрос, морпех и кочегар – залейте грогом трубы,
Ведь к дьяволу морскому вы попадете в зубы.
И вам, о дамы дорогие, отдаю на суд,
Кого на пьяный стул Нептун посадит тут.
 

Наконец после громкого улюлюканья и чего-то вроде небольшой потасовки был вызван первый «салага»: молодой матросик, который отчаянно щурился. Его очки, как почетный приз, торжественно несли за ним. Его вина, очевидно, состояла в том, что он только во второй раз пересекал экватор, но первый раз еще во время войны, поэтому он никак не ознаменовался и матросу его не засчитали. Когда женщины стонами выразили свое одобрение, матросу предъявили обвинение в том, что он «отказался признать территорию, принадлежащую Нептуну», затем стражник поставил его на колени, и Дантист наполнил ему рот чем-то вроде мыльной пены, отчего парень стал давиться и кашлять. Его водрузили на стул и по мановению трезубца Нептуна погрузили в бассейн под одобрительные крики женщин.