Текст книги "После тебя"
Автор книги: Джоджо Мойес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Глава 8
Я не стала предупреждать папу о нашем приезде. Так как не вполне представляла себе, что скажу домашним. Я остановила машину, но еще с минуту продолжала сидеть на месте. Лили прильнула к окну, и я вдруг с пронзительной остротой осознала всю убогость нашего маленького дома по сравнению с особняком ее родителей. Когда я сказала Лили, что мама наверняка захочет оставить нас на ланч, девочка настояла на том, чтобы купить цветы, но мое предложение купить на ближайшей заправке гвоздики она встретила в штыки, хотя цветы предназначались для людей, которых она в жизни не видела.
Мне пришлось заехать в супермаркет на другом конце Стортфолда, и там Лили выбрала огромный, перевязанный бантом букет из фрезий, пионов и лютиков, за который, естественно, заплатила я.
– Посиди пока тут, – остановила я Лили, уже собравшуюся было вылезти из машины. – Сперва мне надо им кое-что насчет тебя объяснить.
– Но…
– Положись на меня. Давай дадим им время очухаться.
Я прошла по дорожке через маленький садик и постучала в дверь. Я услышала доносившееся из гостиной невнятное бормотание телевизора и представила, как дедушка в своем кресле напряженно следит за скачками, шевеля губами в такт стука копыт. Звуки и образы родного дома. Я вспомнила о долгих месяцах, которые провела на чужбине, сомневаясь в том, что меня примут обратно, и стараясь не думать, каково это – вновь пройти по знакомой дорожке, оказаться в кольце маминых рук, пахнувших кондиционером для белья, услышать папин раскатистый смех.
Папа открыл дверь, и у него от удивления глаза полезли на лоб.
– Лу! А мы тебя не ждали!.. Разве мы тебя ждали? – Шагнув вперед, он заключил меня в медвежьи объятия. И я сразу почувствовала себя вернувшейся блудной дочерью.
– Привет, па.
Он остался стоять на ступеньке с вытянутой рукой. Из коридора потянуло жареным цыпленком.
– Ну так как, может, зайдешь или нам устроить пикник прямо на крыльце?
– Да, но сперва мне надо тебе кое-что сказать.
– Ты потеряла работу.
– Нет, я не теряла своей…
– Ты наколола еще одно тату.
– Откуда ты узнал про тату?
– Я твой отец. И знаю все, черт возьми, что сделала ты или твоя сестра с тех пор, как вы вышли из младенческого возраста. – Он наклонился ко мне поближе и прошептал: – А вот твоя мать никогда бы не позволила мне украсить себя наколкой.
– Нет, папа. Я не наколола еще одно тату. – Я набрала в грудь побольше воздуха. – Я… я привезла с собой дочку Уилла.
Папа ошалело уставился на меня. У него за спиной возникла мама, в своем неизменном переднике.
– Лу! – Поймав папин взгляд, она тотчас же всполошилась. – Что? Что случилось?
– Она говорит, что приехала с дочкой Уилла.
– С кем с кем она приехала?! – ахнула мама.
Папа вдруг резко побледнел и, нащупав за спиной батарею, поспешно ухватился за нее.
– Ну что еще? – рассердилась я. – Что случилось?
– Ты же… не хочешь сказать, что… выносила… э-э-э… его ребеночка?
Я скорчила страшную рожу:
– Она в машине. Ей шестнадцать.
– Ох, слава богу! Ох, Джози, слава богу! В наше время всякое бывает… Никогда не знаешь… – Наконец папа взял себя в руки. – Дочка Уилла, говоришь? Ты никогда не рассказывала о…
– Я не знала. Никто не знал.
Мама попыталась заглянуть из-за папиного плеча в мою машину, а сидевшая там Лили старательно делала вид, будто не знает, что речь идет о ней.
– Ну, тогда приглашай ее в дом, – сказала мама, прижав руки к шее. – У нас сегодня цыпленок вполне приличного размера. Хватит на всех, если я добавлю еще картошки. – Она растерянно покачала головой. – Нет, надо же, дочка Уилла! Боже мой, Лу! От тебя действительно можно ожидать чего угодно. – Она наклонилась вперед, чтобы помахать рукой Лили, та неуверенно помахала в ответ. – Иди сюда, дорогая!
Папа приветственно поднял руку, а затем едва слышно спросил:
– Мистер Трейнор знает?
– Пока нет.
– Ну-с, а что там у нас еще? – потерев грудь, спросил папа.
– Ты о чем?
– Это ты мне должна сказать. Я имею в виду, помимо прыжков с крыши и возвращения потерянных детей. Надеюсь, ты не поступила в цирк, не усыновила ребенка из Казахстана или типа того?
– Папа, клянусь, тут моя совесть чиста. По крайней мере, пока.
– Что ж, и на том спасибо. А который час? Я не отказался бы выпить.
– Лили, в какой школе ты учишься?
– В небольшом пансионе в Шропшире. Вряд ли о нем кто-либо когда-либо слышал. Там в основном дебилы-аристократы и представители побочных ветвей румынской королевской семьи.
Мы всемером теснились за обеденным столом в гостиной, причем шестеро из нас истово молились в душе, чтобы никому не приспичило в туалет, так как тогда придется вставать и двигать стол ближе к дивану.
– Пансион, значит? Буфеты, полночные посиделки и все такое? Зуб даю, это клево.
– Не совсем. Они закрыли буфет в прошлом году, потому что многие девочки заработали нервную анорексию[8]8
Анорексия – болезнь, основное проявление которой – отказ от пищи, связанный с изменениями в нейроэндокринной системе. Возникает чаще всего у девочек в пубертатном периоде и молодых женщин.
[Закрыть] и, съев «Сникерс», например, специально вызывали у себя рвоту.
– Мама Лили живет в Сент-Джонс-Вуде, – сообщила я. – Лили побудет со мной парочку дней, чтобы… Чтобы поближе познакомиться с родственниками… с другой стороны.
– В нашем городе живет уже не одно поколение Трейноров, – сказала мама.
– Правда? – заинтересовалась Лили. – А вы их знаете?
– Не то чтобы… – замялась мама.
– А какой у них дом?
– Ну, о таких вещах лучше спрашивать Лу. – Мамино лицо сразу окаменело. – Это Лу у нас проводила там… все свое время.
Лили явно ждала продолжения. Папа вопросительно взглянул на маму:
– Я работаю с мистером Трейнором, управляющим замком.
– Дедушка! – воскликнул дедушка и рассмеялся.
Лили посмотрела на него, потом на меня. Я ответила ей ободряющей улыбкой.
– Все верно, дедуля, – сказала мама. – Он приходится Лили дедушкой. Совсем как ты – Лу. Кому еще картошки?
– Дедушка, – с довольным видом тихо повторила Лили.
– Мы позвоним им и… все расскажем, – предложила я. – Если хочешь, можно на обратном пути проехать мимо их дома. Чтобы ты хоть краем глаза на него взглянула.
Пока мы обменивались мнениями, моя сестра сидела молча. Лили усадили рядом с Томом в слабой надежде на то, что это его дисциплинирует, хотя некоторый риск, что он заведет разговор о паразитах в заднем проходе, все же имелся. Трина внимательно следила за Лили. Сестра оказалась более подозрительной, чем мои родители, поверившие во все то, что я им выдала на голубом глазу. И в конце концов задала мне все те вопросы, что, как запертая птица, стучали у меня в мозгу. Откуда я узнала, что она та, за кого себя выдает? Что ей было надо? И наконец, с чего это вдруг, ради всего святого, родная мать захотела, чтобы девочка осталась со мной?
– И как долго она у тебя пробудет? – едва слышно спросила Трина, пока папа распинался насчет работ с зазеленевшим дубом.
– Мы это еще не обсуждали.
Трина состроила гримасу, красноречивей любых слов говорившую, что я форменная идиотка, но ее это нисколько не удивляет.
– Трин, она переночевала у меня всего два раза. И она еще совсем юная.
– Вот и я о том же. А что ты вообще понимаешь в воспитании детей?
– Она уже не ребенок.
– Она хуже, чем ребенок. Подростки – что твои карапузы, только с переизбытком гормонов. Считают себя достаточно взрослыми, чтобы делать то, что им заблагорассудится, а здравого смысла – чуть. Она могла вляпаться в самые разные неприятности. Поверить не могу, что ты затеяла эту авантюру.
Я передала сестре соусник:
– Привет, Лу. Ты молодец, что держишь хвост пистолетом. Поздравляю, что сумела пережить этот ужасный инцидент. Мне очень приятно тебя видеть.
Трина вернула мне солонку и едва слышно сказала:
– Понимаешь, тебе с этим не справиться, так же как… – И тут ее голос затих.
– Так же как с чем?
– Со своей депрессией.
– Нет у меня никакой депрессии! – огрызнулась я. – Трина, я не в депрессии. Повторяю еще раз для дураков: я не бросалась вниз с крыши дома.
– Ты уже давным-давно сама на себя не похожа. И случилось это гораздо раньше, чем вся эта история с Уиллом.
– Ну что мне еще сделать, чтобы тебя убедить? Перекувырнуться? Я нашла работу. Хожу на физиотерапию выправить бедро и на занятия групповой психотерапии вправить себе мозги. По-моему, я очень даже неплохо справляюсь. – Я поняла, что все за столом меня внимательно слушают. – Ой, я совсем забыла самое главное. Лили была там. Она видела, как я упала. Оказывается, это она вызвала «скорую». – (Теперь ко мне были прикованы взгляды всех членов моей семьи.) – Я… не нарочно прыгнула с крыши. Да-да. Она видела, как я упала. И вызвала «скорую»… Лили, я как раз объясняю своей сестре. Ведь ты была там, когда я упала, так? Теперь верите? Я говорила вам, что слышала девчоночий голос. Я еще не совсем сошла с ума. На самом деле она все видела. Я поскользнулась, так?
Лили, продолжая жевать, оторвала глаза от тарелки. Как только мы сели за стол, она только и делала, что уписывала еду за обе щеки.
– Угу. Она стопудово не пыталась покончить с собой.
Папа с мамой переглянулись и посмотрели на меня. Мама облегченно вздохнула, незаметно перекрестилась и улыбнулась мне. Сестра удивленно вздернула брови, что с ее стороны было равнозначно тому, чтобы принести мне свои извинения. У меня даже немного поднялось настроение.
– Угу. Она просто что-то выкрикивала в небо. – Лили театрально взмахнула вилкой. – Потому что была пьяная в стельку.
В комнате повисло неловкое молчание.
– О-о-о… – протянул папа. – Ну тогда все…
– Все хорошо, – закончила за него мама.
– Цыпленок просто объедение, – сказала Лили. – А можно еще кусочек?
Мы остались до вечера, отчасти потому, что каждый раз, как я вскакивала, чтобы распрощаться, мама впихивала в нас очередную порцию еды, а отчасти потому, что Лили болтала с моими домашними, и это каким-то образом помогало разрядить обстановку. А когда солнце стало клониться к горизонту, мы с папой уселись в садике позади дома на два шезлонга, которые каким-то чудом умудрились окончательно не сгнить за прошлую зиму. Правда, мы с папой все же решили не рисковать и без нужды лишний раз не шевелиться.
– А ты знаешь, что твоя сестра читает книгу «Женщина-евнух»[9]9
Книга Жермен Грир, известной британской писательницы, журналистки, ученой и телеведущей, а также знаменитой феминистки XX в. Наибольшую известность ей принесла именно книга «Женщина-евнух», где писательница излагает свои феминистские идеи.
[Закрыть] и какое-то дерьмо под названием «Женская спальня» или вроде того? Она утверждает, что твоя мать – это классический пример угнетенной женщины, а тот факт, что мама с этим не согласна, – еще одно свидетельство ее угнетения. Трина пытается убедить маму, что я должен заниматься стряпней и уборкой, ну и вообще, утверждает, будто я какой-то чертов пещерный человек. Но когда я осмеливаюсь ей возразить, она начинает говорить, чтобы я «ограничил свои привилегии». Ограничил свои привилегии! А я сказал ей, что я бы с радостью, если бы знал, куда ее мать их засунула.
– А у мамы, похоже, все отлично, – заметила я.
Я отхлебнула чая и, услышав, что мама моет посуду, почувствовала легкий укол совести.
Папа грустно отвернулся:
– Она уже три недели не брила ноги. Три недели, Лу! Положа руку на сердце, у меня мурашки по спине ползут, когда я в постели случайно до них дотрагиваюсь. Я уже две ночи подряд сплю на диване. Лу, я одного не могу понять. Почему люди не способны довольствоваться тем, что у них есть? Ведь твоя мама была довольна, а значит, и я тоже. Каждый из нас отлично знает, в чем состоит его роль. Я тот, кому положено иметь волосатые ноги. Она та, кому впору резиновые перчатки. Все проще пареной репы.
В глубине садика Лили учила Тома имитировать птичьи голоса с помощью толстой травинки. Том держал травинку большими пальцами, но недостающие четыре передних зуба явно препятствовали процессу образования звука, поэтому Том лишь фыркал и брызгал слюной.
Мы с папой сидели в уютном молчании и слушали, как дети визгливыми криками подражают голосам птиц, дедушка что-то уныло насвистывает себе под нос, а соседская собака жалобно скулит под закрытой дверью. И я вдруг поняла, какое это счастье – снова оказаться дома.
– А как там поживает мистер Трейнор?
– О-о-о… Великолепно. Представляешь, он снова собирается стать отцом!
Памятуя о плачевном состоянии шезлонгов, я осторожно повернулась к папе лицом:
– Да неужели?!
– Но это не миссис Трейнор… Она переехала сразу после… ну, ты понимаешь. Он теперь с рыжеволосой женщиной. Ох, запамятовал, как ее зовут.
– Делла, – подсказала я.
– Ага. Она самая. Похоже, они знакомы уже очень давно, но, мне кажется, ее беременность для обоих стала неожиданностью. – Папа открыл очередную банку пива. – Теперь он даже выглядит бодрее. По-моему, для него это как подарок – получить нового сына или дочь. Будет на что отвлечься.
В глубине души мне хотелось его осудить. Но я отлично понимала, что после всего того, что произошло, мистеру Трейнору необходимо хоть какое-то светлое пятно в жизни. Чтобы любой ценой вырваться из трясины горя.
Они все еще вместе только из-за меня, не раз говорил мне Уилл.
– А как, по-твоему, он отнесется к Лили?
– Понятия не имею, солнышко, – ответил папа и, немного подумав, добавил: – Полагаю, он будет счастлив. Ведь так он словно получит частицу своего сына.
– А как насчет миссис Трейнор?
– Не знаю, солнышко. Я вообще понятия не имею, где она сейчас живет.
– Лили… очень трудный ребенок.
Папа разразился веселым смехом:
– Чья бы корова мычала! Вы с Триной нас с матерью просто с ума сводили своими поздними гулянками, парнями и любовными трагедиями. Так что тебе будет даже полезно прочувствовать все на собственной шкуре. – Папа отхлебнул пива и снова засмеялся. – Это хорошие новости, дорогая. Я рад, что тебе не придется куковать одной в пустой квартире.
Травинка Томми издала нечто похожее на птичий крик. Лицо мальчика просветлело, и он ткнул травинкой в небо. Мы с папой одобрительно подняли большие пальцы.
– Па! – (Он молча повернулся ко мне.) – Ты ведь знаешь, что у меня все прекрасно, да?
– Знаю, дорогая. – Он дружески толкнул меня плечом. – Но ты, конечно, понимаешь, что это моя работа – волноваться за тебя. И я буду волноваться за тебя до тех пор, пока не смогу самостоятельно подняться со стула. – Он опасливо покосился на шезлонг. – Что может случиться гораздо раньше, чем мне хотелось бы.
Мы уехали незадолго до пяти. Я посмотрела в зеркало заднего вида. Трина – единственная из всей нашей семьи, кто не помахал нам вслед. Она стояла со сложенными на груди руками и, напряженно вытянув шею, провожала нас глазами.
Мы вернулись домой, и Лили сразу исчезла на крыше. Я там не была со времени того несчастного случая, убедив себя, что весной даже не стоит и пытаться, что пожарная лестница скользкая после дождя, что вид мертвых растений в горшках пробудит во мне чувство вины, но, положа руку на сердце, причина была в банальном страхе. При одной мысли о том, что надо подняться на крышу, у меня начинало колотиться сердце; я сразу вспоминала, как уходила из-под ног земля, словно кто-то выдернул из-под меня коврик.
Увидев, что Лили лезет на пожарную лестницу из окна в коридоре, я крикнула ей вслед, что жду ее обратно через двадцать минут. Но прошло уже двадцать пять минут, и я начала беспокоиться. Я выглянула в окно, чтобы позвать Лили, но в ответ услышала лишь монотонный гул транспорта. Через тридцать пять минут я, чертыхаясь, полезла на пожарную лестницу.
Было довольно жарко, и битумное покрытие крыши буквально плавилось. Снизу доносились звуки и запахи ленивого воскресного вечера: тарахтение редких машин, музыка из распахнутых окон, смех околачивающихся на углу юнцов, ароматы жарящегося на углях мяса. Лили сидела на перевернутом цветочном горшке и смотрела на город. А я стояла, прислонившись спиной к баку для воды, не в силах побороть приступы паники, когда Лили опасно перегибалась через край.
Нет, мне явно не стоило сюда подниматься. Крыша качалась под ногами, словно палуба корабля. Тогда я пробралась к заржавевшей железной скамье и тяжело опустилась на нее. Мое тело сохранило память о том, каково это – стоять на карнизе, а еще о том, как бесконечно мала разница между основательностью материального мира и зыбкостью нашего существования, как легко положить конец всему, что измеряется самыми мелкими единицами физических величин, таких как граммы, миллиметры и градусы, и от осознания этого факта волоски у меня на руках встали дыбом, а по загривку потекла тонкая струйка пота.
– Лили, не могла бы ты спуститься вниз?
– Все твои растения засохли. – Она повернулась ко мне и принялась обрывать пожухлые листья с засохшего стебля.
– Естественно. Я не была здесь уже несколько месяцев.
– Ты очень нехорошо сделала, что загубила растения. Это жестоко.
Я бросила на нее испытующий взгляд, решив, что она, наверное, шутит, но, похоже, Лили говорила вполне серьезно. Она отломала веточку и принялась изучать высохшую сердцевину. Затем снова посмотрела на город внизу:
– А как ты познакомилась с моим папой?
Я ухватилась за угол бака для воды, пытаясь унять дрожь.
– Подала заявление, предложив свои услуги в качестве сиделки. И меня взяли.
– Несмотря на то, что у тебя не было никакой медицинской подготовки?
– Да.
Лили отшвырнула сухую ветку и задумалась. Затем встала, прошла в дальний конец террасы и застыла там, скрестив на груди руки и расставив ноги, точь-в-точь как амазонка, только очень тщедушная.
– Он был красивым, да?
Земля снова стала уходить у меня из-под ног. Нет, пора срочно спускаться вниз.
– Лили, все. Я больше не могу здесь оставаться.
– А тебе что, действительно страшно?
– Просто я действительно хочу вниз. Пожалуйста.
Она посмотрела на меня, склонив голову, словно не могла решить, как лучше поступить. Шагнула к краю крыши и подняла ногу, причем так медленно, что я успела покрыться холодным потом. Затем повернулась ко мне, ухмыльнулась, сунула в зубы сигарету и направилась к пожарной лестнице.
– Не валяй дурака! Ты наверняка больше не свалишься. Снаряд в одну воронку дважды не падает.
– Угу. И тем не менее не стоит испытывать судьбу.
Несколько минут спустя, когда я наконец сумела взять себя в руки, мы преодолели два марша шаткой пожарной лестницы. А возле окна в коридор я вдруг поняла, что у меня не осталось сил, и тяжело опустилась на ступеньку.
Лили сделала большие глаза, но продолжала терпеливо ждать. А когда до нее наконец дошло, что я не могу пошевелиться, уселась на ступеньку рядом со мной. На самом деле мы спустились всего-то на десять футов, но теперь, когда из окна проглядывался мой коридор, а по бокам были перила, я поняла, что ко мне вернулась способность нормально дышать.
– Я знаю, что тебе поможет. – Лили сунула мне под нос свою самокрутку.
– Ты что, реально хочешь, чтобы я обкурилась? На такой высоте? Надеюсь, ты не забыла, что я уже однажды падала с крыши?
– Это поможет тебе расслабиться, – сказала Лили, а когда я решительно отвергла ее предложение, добавила: – Ой, да ладно тебе. Ты что, самый правильный человек во всем Лондоне?
– Я вовсе не из Лондона.
Оглядываясь назад, я сама себе удивлялась. Это ж надо, мною манипулировала какая-то малолетка! Но Лили была похожа на тех реально крутых девчонок из моего класса, на которых мне всегда хотелось произвести впечатление. Поэтому, прежде чем она успела открыть рот, я взяла у нее косячок, неуверенно затянулась и постаралась не закашляться, когда у меня запершило в горле.
– Так или иначе, тебе всего шестнадцать, – пробормотала я. – Ты не должна этого делать.
Лили перегнулась через перила:
– А ты чувствовала к нему физическое влечение?
– К кому? К твоему папе? Поначалу нет.
– Потому что он был в инвалидном кресле?
Потому что он был похож на Дэниела Дэй-Льюиса[10]10
Дэниел Дэй-Льюис – британский актер английского происхождения. Единственный актер в истории, трижды удостоенный премии «Оскар» за лучшую мужскую роль, в частности за фильм «Моя левая нога».
[Закрыть]в фильме «Моя левая нога» и пугал меня до мокрых штанов, хотела я сказать, но было лень вдаваться в подробности.
– Нет. Его инвалидное кресло волновало меня в последнюю очередь. Он мне не понравился, потому что… он был очень сердитым. И агрессивным. Вряд ли можно почувствовать физическое влечение к такому человеку.
– А я на него похожа? Я нашла его фото в поисковике, но не могу сказать.
– Немного. Цвет волос. Возможно, глаза.
– Мама сказала, что он был реально красивым. Поэтому и стал настоящим засранцем. Ну, может, не только поэтому. – Лили повернулась ко мне. – Когда я действую ей на нервы, она всегда жалуется, что я совсем как он. «Боже мой, ты совсем как Уилл Трейнор!» Она всегда говорила «Уилл Трейнор». И никогда – «твой отец». Она хотела, чтобы Урод был моим отцом, хотя и ежу понятно, что он мне никто. Похоже, ей кажется, что если она станет постоянно твердить, что мы одна семья, то все так и будет.
Я сделала еще одну затяжку, и меня вдруг повело. Если не считать того вечера в баре в Париже, когда я полностью отключилась, я тысячу лет не курила травку. Я почувствовала прилив крови к голове, но не поняла, хорошо это или нет.
– Знаешь, я словила бы больший кайф, если бы знала наверняка, что совершенно точно не навернусь с этой чертовой лестницы.
Лили забрала у меня косячок:
– Блин, Луиза! Почему бы тебе немного не развлечься? – Она сделала глубокую затяжку и откинула назад голову. – А он говорил тебе, что чувствует? Чувствует на самом деле.
Она снова затянулась и передала самокрутку мне. Травка на нее, кажется, вообще не действовала.
– Да.
– А вы ссорились?
– Всю дорогу. Но и смеялись тоже.
– А он был в тебя влюблен?
– Влюблен в меня? Сомневаюсь, что здесь уместно слово «влюблен».
Я молча шевелила губами, пытаясь найти нужные слова, которых не было. Ну как объяснить этой девочке, кем были друг для друга мы с Уиллом? Что я сумела узнать его даже лучше, чем знала саму себя? И что никто на свете не понимал и не будет понимать меня так, как он? Разве она может хоть на секунду представить, что для меня потерять Уилла было равнозначно ранению в самое сердце, напоминающему о себе ноющей болью; пустоте, которую я не в силах заполнить?
Лили уставилась на меня во все глаза.
– Он был в тебя влюблен! Мой папа точно был в тебя влюблен, – захихикала она.
Это было так глупо, да и само слово настолько нелепо применительно к тому, что действительно происходило между мной и Уиллом, что я, сама того не желая, тоже захихикала.
– Папа тебя хотел. Умереть не встать! – Она судорожно вздохнула и повернулась ко мне. – Боже мой! Ведь ты могла быть МОЕЙ МАЧЕХОЙ.
Мы посмотрели друг на друга в притворном ужасе, и это ее заявление внезапно превратилось в непреложный факт, ставший самой забавной вещью, которую мы когда-либо слышали. Я чувствовала, что меня душит смех. Смех, от которого на глаза наворачиваются слезы и трясутся плечи. Я хохотала до колик в животе. Стоило мне посмотреть на Лили, как я заходилась в новом приступе истерического смеха. Я полностью отдалась этому безудержному веселью, ведь мне уже давным-давно не было так смешно.
– А вы занимались сексом?
И этот ее вопрос сразу все испортил.
– Ну хватит! Наш разговор становится странным.
Лили скорчила рожицу:
– Ваши отношения тоже кажутся странными.
– Вовсе нет. Они… Они…
Неожиданно я поняла, что это уже перебор. Крыша, расспросы, косячок, воспоминания об Уилле. Мы с Лили словно заклинаниями соткали из воздуха его образ. И я снова увидела его улыбку, почувствовала его лицо рядом со своим, хотя отнюдь не была уверена, что действительно этого хочу. Я слегка опустила голову, выбрала для себя точку на террасе на крыше и уставилась на нее через раздвинутые колени. Дыши! – молча велела я себе.
– Луиза?
– Что?
– Скажи, а он всегда планировал отправиться в то самое место? В «Дигнитас»?
Я кивнула. Мысленно повторила название, пытаясь подавить приступ растущей паники. Вдох. Выдох. Просто дыши.
– А ты пыталась его отговорить?
– Уилл был… упрямым.
– Вы ссорились из-за этого?
– До самого последнего дня, – тяжело сглотнула я.
До последнего дня. Почему я так сказала? Я закрыла глаза.
А когда снова их открыла, то обнаружила, что Лили за мной наблюдает.
– А ты была с ним, когда он умер?
Наши глаза встретились. Подростки такие жестокие, подумала я. Для них не существует границ дозволенного. И они ничего не боятся.
По глазам Лили я поняла, что она готовится задать очередной вопрос. Но, возможно, она была не такой храброй, как мне казалось.
– Ну а когда ты собираешься рассказать обо мне его родителям? – наконец спросила она.
У меня закружилась голова.
– На этой неделе. Позвоню на этой неделе.
Она кивнула и поспешно отвернулась, чтобы я не видела выражения ее лица. Медленно вдохнула дым. А потом резко швырнула косячок между ступеньками пожарной лестницы и, не оглядываясь, влезла через окно в квартиру. Подождав, пока ноги не перестанут дрожать, я последовала за Лили.
