Текст книги "Гуд бай, стервоза!"

Автор книги: Джо Шрайбер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

– Как тебя на самом деле зовут?

– Гобия Закзаускас.

Кровь отлила от его лица, и в ту же секунду он словно застыл, не веря своим ушам.

– Это невозможно. Она…

Гоби схватила его за плечо и развернула в такт музыки. Если кто-то смотрел на нас, им наверняка показалось, что она всего лишь поменялась партнерами.

– Хемингуэй был противным американцем, – сказала она, – но он был прав относительно одного.

В ее руке появился пистолет и уперся старику прямо в живот так, что это мог видеть только я.

– «Такую удачу приносят только женщины».

– Прошу тебя, – успел выдавить старик, – мы можем все обсудить.

Гоби покачала головой и снова развернула его:

– Обсуждать нечего.

– Я могу все объяснить, просто… Скажи мне, кто послал тебя? Я сожалею о том, что случилось.

– Сожалеешь?

– Мы можем все обсудить, не знаю, кто платит тебе, но я могу тебе сделать предложение получше, уверяю тебя.

– Ты можешь предложить мне фунт плоти?

Старик заморгал, не понимая.

– Что?

– Держи.

В левой руке у Гоби появился нож.

– На, отрежь фунт плоти от своего тела. Сделаешь – я оставлю тебя в живых.

Старик посмотрел на нож. Он медленно взял его дрожащей рукой, лихорадочно оглядываясь в поисках кого-то, кто мог бы ему помочь.

– Пожалуйста, – сказал он, – синьорина, кто бы вы ни были, я умоляю вас, будьте разумны.

– Мы давно перешли эту грань.

– Но…

Тут она всадила нож прямо ему в живот и дернула вверх. Он открыл рот, кровь хлынула наружу, заливая его лицо. Гоби положила свою руку на него и оттолкнула от себя изо всех сил, одновременно выдернув нож. Одним движением она намотала скатерть вокруг туловища Милоша, закрывая его тело от посторонних глаз – так, как будто бы он сам опустился на пол, а она ему немного помогла. Все это заняло не более трех секунд.

– Слишком много «Беллини» выпил, – пробормотала она и вытерла нож о скатерть, прежде чем повернуться ко мне. – Иди, подгони машину.

16

Напишите на одной странице диалог – реальный или вымышленный – с вашими ответами собеседнику.

Брандейс

– Уже почти полночь, – сказала Гоби, опускаясь на пассажирское сиденье. – Мы опережаем график. Поезжай в центр. Нам нужна восточная Восемьдесят пятая улица. – Она обернулась и посмотрела на меня. – Что ты делаешь?

Я толком и сам не знал. Все, что я понимал, это то, что я как-то добрался до машины, при этом меня вырвало в ближайших кустах, и я снова взгромоздился за руль, хотя теперь словно примерз к месту и не мог пошевелиться. Образ умирающего старика так ярко врезался в мою память, что я видел перед собой именно его, а вовсе не Пятую авеню и Центральный парк. Я не мог пошевелиться, я ничего не мог сделать.

В отеле тем временем, похоже, услышали, что в баре что-то произошло. Холл наполнялся людьми, голоса звучали все громче.

– Перри, давай! Поехали!

– У него кровь ртом пошла! – сказал я.

– Что?

– Когда ты всадила в него нож, он словно подавился кровью, а потом выплеснул ее как фонтан.

– Это потому, что я перерезала ему брюшную артерию, – сказала она бесстрастным голосом так, словно просто делилась со мной знаниями по анатомии. – Теперь мы можем ехать? Пожалуйста, мы должны выбираться.

Она снова достала из сумки свой «Блекберри» и принялась нажимать на кнопки.

Я вырвал «Блекберри» у нее из рук.

17

В критический момент у вас есть право на один телефонный звонок. Кому Вы позвоните?

Гриннелл колледж

Эффект неожиданности сработал мне на руку. По крайней мере, мне хватило времени выскочить из машины и броситься бежать к центру Пятой авеню, где меня чуть не сбил лимузин. Не останавливаясь, я мчался в направлении парка. Я даже не оглядывался, просто со всех ног бежал прочь – куда угодно, лишь бы Гоби не нашла меня там.

«Парк», – подумал я. В парке безопасно. Там деревья, камни, горки, вода, никаких преимуществ города, которые она сможет использовать. В руке я сжимал ее смартфон и, по мере того как бежал, пытался набрать номер. Это было нелегко, надо было где-то притаиться, хотя бы ненадолго, чтобы позвонить домой и в полицию.

Я пробежал по лужайке мимо пруда и кинулся куда-то в самую чащу. Промчался мимо какого-то парня, бегающего по утрам в парке, спугнул несколько уток, и они, хлопая крыльями и крякая, улетели. Впереди показалась небольшая каменная горка – возможно, там мне удастся спрятаться и позвонить? Я полез на нее, цепляясь за камни, сжимая телефон Гоби и изо всех сил пытаясь производить как можно меньше шума.

Взобравшись наверх, я остановился и огляделся.

С этой точки парк выглядел пустынно.

Я глубоко вдохнул, так, что даже ребрам стало больно, и прислушался к отдаленному шуму города, который доносился сквозь деревья. Голоса, гудки машин… Я вдохнул Нью-Йорк и выдохнул Перри Стормейра. Мир был наполнен запахами листвы, водорослей, пара, поднимающегося от пруда, и свежескошенной травы. Мой мозг, получив свою порцию необходимого кислорода и спокойствия, окружающего человека в парке, расслабился, но тут же в сознание хлынули образы и закружил водоворот мыслей. Вот старик, поперхнувшись собственной кровью, сползает на пол… Вот Гоби прижимает меня к себе и пристально смотрит прямо в глаза… Выражение лица Милоша, когда он попятился и побледнел, услышав настоящее имя Гоби… Что он имел в виду, сказав, что раскаивается? Откуда он вообще ее знал?

В полной тишине я смотрел на ближайшую тропинку, но ничего не видел, кроме деревьев и травы и погружающегося в темноту пруда. Трафик на Пятой авеню, казалось, был так далеко отсюда, как будто в другом мире. Самый громкий шум, который я слышал, – это стучащая в висках кровь. Словно палочками выбивали ритм на барабане, точнее, барабанных перепонках. Я взглянул вверх и неожиданно понял, что отсюда видно офис отца – высотку на Третьей авеню. Там горел свет. Кто-то из партнеров все еще работал в такое время в главном офисе.

Я дотронулся до кнопки на телефоне – экран туже загорелся, подсвечивая мое лицо снизу. Я набрал домашний номер и принялся ждать. Гудки казались бесконечными. Наконец я услышал голос Энни:

– Алло?

– Привет, Энни, – прошептал я.

Я слышал, как у нее фоном работает телевизор и играет музыка; она вообще-то слушала много хип-хопа и R&B с тех пор, как ей исполнилось двенадцать лет.

– Привет, заяц, это я.

– Привет, Перри, ты где? Мама с палой поехали в город искать тебя. И должна тебя предупредить, папа очень зл…

– Энни, послушай меня, ты должна убираться из дома. Срочно! Дуй оттуда!

– Что? Почему?

– Там не безопасно, ты должна оттуда убираться. Иди к Эспеншейдам, к соседям справа, главное – выберись из дома.

– Перри, а ты в курсе, что уже ночь? Я обещала маме, что никуда не уйду, мне даже на телефонные звонки нельзя отвечать, если это не что-то очень важное. Как будто я типа узнаю, что важно, а что нет, если не отвечу на звонок. Ну, это мама, ты же знаешь.

Я услышал, как она хрустит чем-то – то ли попкорном, то ли чипсами, а потом запивает лимонадом. От этого мне стало немного лучше. Я представил, как она сидит с ногами в кресле, живая, чипсами хрустит, дурака валяет…

– Слушай, Перри, а ты-то там что делаешь? Тяжело дышишь. Все еще в Нью-Йорке?

– Энни, послушай, у нас в подвале дома заложена бомба.

– Чего?

– Бомба заложена в подвале нашего дома.

– Ха-ха! Очень смешно.

– Я не шучу, ее заложила Гоби.

– Гоби? Наша студентка?

– Она не наша студентка, она что-то типа международного киллера, так что тебе надо выбираться оттуда, поняла?

На том конце провода повисла тишина, звуки телевизора и музыки стихли. Энни то ли выключила их, то ли перешла в соседнюю комнату, закрыв за собой дверь.

– Энни, ты слышишь меня?

Она тяжело дышала в трубку.

– Энни?

– Перри, ты даешь мне слово, что это не шутка? – спросила она. – Потому что если это шутка, то это очень, очень злая шутка.

– Это не шутка, – ответил я.

– Поклянись.

– Клянусь, – сказал я. – Выбирайся скорее!

– Хорошо.

– Позвони в полицию, как только доберешься до Эспеншейдов.

– Перри?

– Что.

– А я слышала однажды, как Гоби разговаривала по телефону в своей комнате. Она думала, что ее никто не подслушивает, и мне показалось, что она говорит про пистолеты, она все время переходила с английского на литовский, и я тогда никому ничего не сказала, потому что решила, что это просто я ослышалась или неправильно ее поняла, – в голосе Энни теперь дрожали слезы. – Перри, мне страшно.

– Ты уже вышла из дома?

– Да…

– Ты говоришь по радиотелефону?

– Ага.

– Тогда просто иди вперед, – сказал я. – Уходи как можно дальше от дома. Я буду разговаривать с тобой по телефону, пока ты не дойдешь до Эспеншейдов и не позвонишь к ним в дверь. О’кей?

Я подождал.

– Энни?

Телефон молчал. Сигнал, что ли, пропал? Тут я услышал звук приближающейся машины в трубке.

– Энни, ты слышишь…

– Это мама с папой! – закричала вдруг Энни в трубку. В голосе ее слышалось облегчение. – Перри, они дома, они вернулись, все хорошо!

– Энни, подожди, скажи им, чтобы они не входили в дом!

Но она уже повесила трубку.

18

Без какого изобретения мир стал бы лучше и почему?

Колледж Каламазу

Я уставился на телефон, ища глазами кнопку повторного набора.

Тут вдруг снизу, у подножия горки, послышался какой-то звук, подозрительно похожий на щелчок, когда пистолет снимают с предохранителя. И раздался голос Гоби:

– Спускайся, Перри.

Вот дерьмо!

– Ты убьешь меня? – спросил я.

– Я бы не хотела.

Она вышла в полосу фонарного света. Ее тень тянулась следом за ней, словно черный плащ. У нее на плече по-прежнему висела огромная сумка, в руке был пистолет, направленный дулом мне в голову.

– Ну ты же знаешь, что если нужно будет, я убью тебя.

– Тогда я тоже должен хоть немного осложнить твою жизнь, – сказал я, поднял повыше руку с ее «Блекберри» и зашвырнул его как можно дальше в пруд.

19

Мы одиноки?

Университет Тафтс

Я наблюдал за его полетом. Маленькая штучка, по весу легче голубя, напичканная современными технологиями, перевернулась в воздухе, в последний раз сверкнула экраном – и с тихим шлепком ушла под воду. Даже брызги не взметнулись. Одинокая утка закрякала и улетела, хлопая крыльями, – реквием по «Блекберри».

Следующим звуком, который я услышал, был звук осыпающихся камней. Гоби забиралась наверх; она приближалась, царапая ногтями камни, словно разъяренное животное. Я бросился бежать вниз по противоположному склону горки, но тут она настигла меня, схватила за горло и притянула к себе так близко, что ее волосы коснулись моего лица.

– Сколько у меня сегодня от тебя неприятностей, Перри.

– Ой, извини, мне правда очень жаль. Может, если бы ты не потащила меня за собой, у тебя не было бы таких неудобств?

Другой рукой она схватила меня за локоть и повела через парк вдоль пруда. Проходя мимо того места, где я утопил телефон, она подняла голову и сказала:

– Это была моя единственная… Как это вы называете? Линия связи. Жизненно важная.

– Ну, так что… Мы на сегодня закончили?

– Считай, еще не начинали.

Мы вернулись на Пятую авеню, остановились и посмотрели на отель «Шери Несерленд». «Ягуар» моего отца был припаркован все там же, напротив отеля, только теперь позади него стояли полицейские машины и вращались «мигалки». Карета «скорой помощи» подъехала к главному входу. Не нужно было быть врачом, чтобы определить, что тело, которое грузили в «скорую», ни в какой помощи уже не нуждалось. Небольшая толпа полуночных зевак собралась вокруг. В Нью-Йорке толпа может собраться в любое время суток.

– Сначала ты утопил мой «Блекберри», теперь мы, похоже, лишились машины, – сказала Гоби. – Ты подставляешься, Перри.

Я попытался пожать плечами, но не смог скинуть ее руку, она держала меня за шею и за плечо так, словно я был прикручен к ней болтами. Не переходя дорогу, мы сделали еще несколько шагов, и Гоби остановила такси.

– Бруклин, – сказала она водителю, бросила сумку на заднее сиденье и села рядом со мной. – Ред Хук.

Таксист включил счетчик, и мы влились в поток машин.

– А я думал, нам нужно в центр, – сказал я.

– Да, но это было до того, как ты смешал мне все карты, – прошептала Гоби, не глядя на меня; она наклонилась немного, так, чтобы я мог ее слышать. – Сегодня единственная ночь, когда все мои пять жертв собрались в одном городе, а ты мне все спутал. Так что теперь тебе самому придется помочь мне разгрести все то, что ты наворотил.

Мы ехали в молчании, погруженные каждый в свои мысли. Я думал об Энни и родителях. Интересно, как они отнеслись к тому, что она им сказала насчет бомбы в подвале? Я представил, как мама захочет позвонить в полицию, а отец скажет, что все это какой-то розыгрыш. Возможно, он даже сам пойдет в бойлерную с фонариком, просто чтобы доказать собственную правоту, а когда он и вправду найдет там взрывчатку…

Минуточку.

Так, Энни увидела свет фар машины, которая ехала ей навстречу, и поспешила к ней. А что, если это были никакие не родители? А вдруг это были те ребята в «Хаммере», которые по номерам «Ягуара» вычислили наш домашний адрес? Сколько бы это заняло у них времени?

– Нам срочно нужно возвращаться в Коннектикут, – сказал я, – прямо сейчас.

– Это невозможно.

– Ты что, не понимаешь? Что, если эти козлы на «Хаммере» решат вломиться в мой дом и похитить мою сестру?

– Они не будут этого делать.

– А ты откуда знаешь?

– Потому что сегодня ночью у них один приказ – убить нас.

Она уставилась в окно, и я увидел ее отражение в стекле: она была бледна, лицо ее ничего не выражало.

– Точнее, убить меня, – поправила она себя.

– Гоби.

– Ну, что тебе?

– Тот мужик в отеле… Когда ты сказала ему, как тебя зовут, у него было такое лицо, словно он увидел привидение.

Она не ответила.

– Он сказал, что невозможно, чтобы это была ты, – продолжал я. – Что он имел в виду?

Я вспомнил шрам, который увидел у нее на шее, когда мы танцевали. Тонкий, как ниточка, как серебряная цепочка, которая все еще была на ней.

– Кто ты такая?

Она не шелохнулась.

– Гоби, твою мать, поговори со мной! Кто ты такая?

Она резко обернулась и взглянула на меня. Ее глаза были очень большими сейчас, очень зелеными и очень блестящими, а взгляд – напряженным.

– Я – Смерть.

Меня словно откинуло ударной волной – рефлекторно, страшно. Я попытался заговорить, но в горле пересохло, и мне пришлось дважды сглотнуть, прежде чем я смог произнести:

– Что это значит?

– Ты не в том положении, Перри, чтобы задавать мне вопросы. – Голос ее звучал грубо. – Ты должен подумать о своей семье.

– Поверь, я только об этом и думаю.

– Тогда хотя бы сейчас сделай то, что я тебе скажу.

Я подумал о своей младшей сестренке, оставленной одной дома и испуганной, о том, что, возможно, ее уже похитили эти двое из «Хаммера» с короткими стрижками, и мой страх обратился в ярость, затмившую мне взгляд, пульсирующую оранжевыми языками пламени.

– Не надо было тебе впутывать в это мою семью! Ты не имела права этого делать!

– Я делала то, что было необходимо.

– Подставляя под удар Энни? Рискуя ее жизнью?

– Это просто моя страховка, не более того. Просто прикрытие.

– А как насчет того, когда мы танцевали? Это тоже была часть прикрытия?

Она снова принялась смотреть в окно; проносящиеся мимо огни большого города оставляли на ее лице неровные разноцветные отсветы.

– Гоби.

Но она больше не посмотрела на меня.

20

Если бы вы могли превратиться в «муху на стене» в какой-либо ситуации – исторической, личной, еще какой-нибудь, что бы вы хотели как следует рассмотреть? Опишите и объясните почему. Чему бы это вас могло научить и чем бы это вам помогло в дальнейшем?

Питсбургский университет

Время уже перевалило за полночь, когда Гоби велела водителю такси остановить машину напротив ничем не примечательного кирпичного здания, похожего на обувную фабрику шестидесятилетней давности. Отсюда нельзя было определить, превратили ли сейчас это здание в многоквартирный дом или оставили разрушаться само по себе. Нас окружали пустынные улицы и старые баскетбольные корты с порванными сетками на кольцах. Я поймал себя на том, что вглядываюсь в статую Свободы на другом конце залива. Отсюда она была похожа на фигурку, выстроенную из «Лего».

Гоби опустила сумку на землю и указала рукой в сторону.

– Вон туда, – сказала она.

Я проследил взглядом за направлением ее руки и увидел старую железную лестницу, извивающуюся вдоль фасада здания и ведущую вниз, в подвал, в темноту.

– Спустишься по этой лестнице и войдешь вон в ту дверь. Спросишь человека по имени Паша Морозов. Скажешь ему, что тебе нужна информация о двух оставшихся мишенях для Гобии.

– А почему я?

– Потому что ты во всем виноват. Если бы ты не утопил мой «Блекберри», мы бы уже были на пути к цели.

– И ты бы снова убивала людей. Вот счастье-то!

– Перри, тебе не остановить меня, я все равно добьюсь своего. У меня есть цель, я к ней иду. Пора бы уже это понять! Знаешь, чем отличается от других «трагический герой»?

– Не совсем.

– Трагический герой – человек, который постоянно пытается вернуть все на свои места, сделать так, чтобы все вошло в прежнюю колею, но чем больше он старается, тем дальше оказывается от нормального положения вещей и нормального хода событий. Так вот, все это о тебе, Перри.

– Отлично, – сказал я и вздохнул. – По крайней мере, можно сказать, что на уроках английской литературы ты времени даром не теряла.

– Да.

– Ну, и кто такой этот Морозов?

– Контролер. Специалист по наблюдению. Источник информации.

– Это он заминировал наш дом по твоей просьбе?

– Да, через третьи руки. Напрямую я ни с кем не общаюсь. В лицо он меня не знает.

– И ты думаешь, он просто предоставит мне информацию?

– Возможно, тебе придется убедить его.

– Возможно, нам лучше пойти вместе. Знаешь, на случай, если он неправильно меня поймет и надо будет что-то ему объяснять.

– Не волнуйся, – в уголках ее губ притаилась улыбка. – Я думаю, он тебя узнает.

– Почему он должен узнать меня? Подожди, что это ты улыбаешься?

– Потому что ты идиот, – сказала она. – Ты стоишь тут и ведешь спор, который не можешь выиграть, в то время как жизни членов твоей семьи под угрозой.

– Ты сама хоть понимаешь, что если я пойду туда и меня там «уложат», ни ты, ни я не получим того, что хотим.

Гоби серьезно кивнула в ответ:

– Так сделай так, чтобы тебя не «уложили».

Сделав глубокий вдох, я направился к зданию, подошел к железной лестнице и остановился. Внизу, в тени, у двери, что-то мерцало при свете одинокого фонаря – то ли пряжка от ремня, то ли какой-то металлический предмет. Это натолкнуло меня на мысли о сказочном тролле, который живет под мостом. И я заколебался, чувствуя на себе пронзительный взгляд этого существа.

– Мне нужно поговорить с Пашей.

Сказочный тролль вышел из тени на свет и оказался гигантом в блестящем красном костюме с рукавами, закатанными до локтя. Он был словно сколочен весь из дюжин кулаков, такой мускулистый. Его лицо представляло собой, пожалуй, самый большой кулак с фигой носа и как будто бы двумя кольцами-печатками вместо глаз.

– Мне нужен Паша Морозов, – сказал я. – Он здесь?

– Нет.

Я обернулся и посмотрел на улицу, но Гоби уже исчезла.

– Мне нужно поговорить с ним. Это очень важно. Пожалуйста.

Но охранник уже снова отступал в тень.

– Скажите ему, что это по поводу Гобии Закзаускас.

Охранник застыл, обернулся, на лице его появилось подобие выражения – и минуту спустя дверь со скрипом отворилась, отбрасывая тусклый свет на покореженную металлическую лестницу. Изнутри донесся слабый шум голосов, криков, чего-то еще – рокот звуков и даже какого-то рычания из глубин здания. Складывалось такое впечатление, что сам мрак сражается там за жизнь. Звук, похожий на вой, поднимался, все нарастая и нарастая, пока не перешел в тонкий крик, почти визг – и вдруг резко оборвался.

Дверь захлопнулась.

Я взглянул на лестницу.

Дверь открылась снова, и охранник вышел мне навстречу.

– Проходи сюда.

– А… – сказал я. – Знаете, вообще-то, может, он лучше выйдет и поговорит со мной?

– Нет.

Я зашел внутрь. Звук – не то рык, не то вой – повторился. У меня мурашки побежали по коже.

– Да что здесь вообще происходит? Вы что здесь, волков выращиваете?

Выражение лица охранника не изменилось.

– Иди, раз уж идешь. Или…

– Ладно, ладно, хорошо.

Я начал спускаться по лестнице, стараясь не оступиться. Когда я вошел, я едва не покачнулся от тяжелого одуряющего запаха. Это напомнило мне об Обществе защиты животных в Нью-Хейвене, куда мы однажды ездили, чтобы взять котенка для Энни на день рождения. Там нам пришлось выбирать из сотни орущих, пищащих, скулящих несчастных животных. От запаха испражнений, пота и еще чего-то гадкого у меня заложило нос и заслезились глаза. Теперь я слышал и человеческие голоса, доносящиеся откуда-то сбоку.

Коридор был темным, пол – влажным, потрескавшимся и неровным, а потолок – таким низким, что мне приходилось слегка пригибать голову, чтобы не стукнуться об него. Впереди, ярдах в двадцати от нас, было освещенное помещение. Человеческие голоса зазвучали громче, люди хлопали в ладоши, свистели и кричали на каком-то неизвестном языке – возможно, русском – и тут снова раздался хриплый дикий клокочущий рык, он буквально сотрясал воздух вокруг, и я почувствовал, как сердце у меня ушло в пятки, а ноги задрожали и подкосились. Я лихорадочно пытался думать о чем угодно, только бы не слышать внутренний голос, который с бесстрастной логикой повторял в глубине моего сознания:

«Думай об Энни и своей семье. Если ты не сделаешь того, что от тебя требуется, они умрут. Но ведь не станет же Гоби в самом деле… Хотя нет. Она станет».

Несмотря на дрожащие ноги, я двинулся дальше. Помещение было битком набито людьми – плечистыми, хмурыми, в футболках и подтяжках. Двадцать или тридцать человек собрались вокруг ямы, которая была вырыта прямо в полу. Все они кричали, размахивали руками и выбрасывали в воздух кулаки с зажатыми в них купюрами. Сбоку от них стояла пустая клетка, дверь ее была открыта. Подойдя ближе, я увидел что-то огромное и черное, привязанное к столбу в центре ямы. Оно дергалось и рычало на привязи. Слишком большое, слишком огромное, чтобы быть собакой. Секунду спустя я понял, что это медведь.

Две собаки – питбули или полукровки питбулей – также были в яме, они лаяли и бросались на медведя, а он отбивался от них массивными лапами. Люди вокруг ямы кричали все громче, выражения их лиц были настолько примитивны, что действие, разворачивающееся в яме, казалось верхом изысканности. Крики и улюлюканья перебивали медвежий рык. Никто из людей даже не обернулся, когда я вошел.

И тут я увидел Морозова.

Я понял, что это он, потому что он был единственный, кого не интересовала схватка с медведем.

Он сидел в углу, повернувшись ко мне спиной, похожий на чучело в слишком большом костюме. Плазменные телевизионные экраны, мониторы и другая электроника окружали его со всех сторон так, словно он сидел в мерцающем голубом гнезде. Бледные отсветы падали на его лицо, делая его очень бледным, похожим на человека, страдающего с детства заболеванием крови, от которого он не до конца вылечился. На голове у него были надеты массивные наушники.

Я похлопал его по плечу.

– Паша? – спросил я, решив, что беседу стоит начинать с обращения по имени.

Он медленно повернулся, я увидел его глубоко посаженные глаза, которые беспрерывно двигались и, казалось, никогда не останавливались ни на чем надолго. Он стянул наушники. За нашими спинами медведь снова неистово взревел, и я услышал, как одна из собак взвизгнула от боли. Снова раздались крики и улюлюканье.

– В чем дело? – спросил он.

– Меня зовут Перри Стормейр…

Он с такой силой долбанул кулаком по столу, что все оборудование на нем подскочило. Выражение его лица при этом не изменилось.

– Я не об этом спрашиваю.

– Мне нужна кое-какая информация, – сказал я. – Я здесь с Гобией Закзаускас.

– Это невозможно.

– Почему?

– Потому. – Он беспристрастно обвел взглядом зал, затем снова посмотрел на меня: – Гобия Закзаускас мертва.

21

Расскажите о лучшем разговоре, который у вас когда-либо был.

Стэнфордский университет

– Что?! – Я был уверен, что я ослышался, такой вокруг стоял шум. – Я не…

– Ты что, глухой и тупой? – спросил Морозов. – Она мертва. Ее избили и перерезали горло здесь, в Бруклине.

– Кто?

Он смотрел на меня в упор до тех пор, пока до меня не дошло, что отвечать он не собирается.

– Когда это случилось?

– Три года назад.

– Но это же… – Я потряс головой. – Возможно, мы говорим о другой Гобии?

Морозов продолжал смотреть на меня в упор. Казалось, он не мог решить, стоит ли уделять мне еще внимание или легче просто скинуть меня в яму с медведем и собаками. В конце концов, он просто махнул рукой.

– Проваливай отсюда.

– Подождите…

Но кто-то уже схватил меня за руки и потащил прочь. Морозов отвернулся к своим экранам. Он поднял стоявшую напротив него на столе бутылку водки и граненый стакан, потом зачерпнул из керамической пиалы полную горсть черники.

– Мне нужна информация о двух оставшихся мишенях на сегодняшнюю ночь.

Морозов прекратил подбрасывать чернику на ладони и дал отмашку тем, кто держал меня.

Меня резко отпустили. В тот же миг из ямы снова донесся собачий визг, и громкие вопли толпы заполнили собой помещение. Деньги переходили из рук в руки. Битва в яме была окончена.

– Что ты сказал? – спросил Морозов.

– Мне нужна информация о двух оставшихся мишенях. Я потерял ее, нужно восстановить.

– Ты потерял?

– Да, я. Я тот самый киллер.

– Ты.

– Да, я. Тот, кого наняли.

Морозов разразился смехом, практически не меняя выражение лица. У него только подрагивали ноздри и тряслись плечи.

– Вы, должно быть, слышали о том, что случилось с Милошем в «У Гари Киприани»? – спросил я. – Это я заколол его. Кровь хлынула у него изо рта фонтаном. Его выносили под покрывалом. И вы должны были слышать про то, что случилось в клубе «40/40» в центре, в Файненшел Дистрикт.

– Так это… ты?

– Да.

Он оттолкнул стул, на котором сидел, и медленно оглядел меня с ног до головы.

– И чем же ты заколол старика?

– Ножом-бабочкой.

– Вот таким? – Морозов засунул руку в карман и вытащил оттуда, раскрывая одним щелчком острое лезвие. Он положил его на стол рядом с пачкой сигарет. – Покажи мне его.

Я посмотрел ему прямо в глаза. Я подумал о своем отце, о любом другом самоуверенном тиране, сидящим за столом и требующим, чтобы я чем-то подтвердил свои слова. Я подумал о том, сколько я уже потерял и сколько мне предстоит потерять.

– Почему, мать вашу, вы мне не верите?

Морозов приподнял брови, губы его плотно сжались.

– Что?!

– Послушайте, мне нужна информация, – сказал я, указывая рукой на экраны и клавиатуру компьютера. – И у вас она явно есть. Если вам так сложно… – Мой мозг судорожно заработал, пытаясь вспомнить имя, которое Гоби назвала, когда мы ехали в «Ягуаре». – …тогда, может, нам стоит поговорить об этом вместе с Сантамарией?

Морозов бросил на меня взгляд снизу вверх:

– С Сантамарией?

– Вот именно… с Сантамарией. Кто, по-вашему, те парни, которые преследуют меня даже здесь? Сантамария идет по моему следу всю ночь. Вы что, думаете, мне приятно было тащиться в Ред Хук ночью в субботу? Я потерял информацию по последним двум мишеням по дороге сюда.

– Ты?

Он ткнул меня в грудь скрученным пальцем.

– Ты знаешь Сантамарию?

– Именно это я и говорю.

– И ты уверен, что люди Сантамарии преследуют тебя?

– Два вооруженных чувака, типа военных, на черном «Хаммере», – сказал я. – Сами подумайте.

– Это может быть кто угодно.

– Хотите испытать удачу?

Морозов ничего не ответил, он докурил сигарету и бросил ее на пол, растоптав каблуком ботинка. Я услышал, как за спиной толпа орет на медведя и медведь кричит им в ответ. Морозов почесал пальцем с обкусанным ногтем щеку; он явно тянул время. Тогда я засучил рукав и глянул на запястье, как будто там были надеты часы.

– У меня мало времени, – сказал я. – Вы предоставите мне информацию или нет?

Не отвечая, он повернулся лицом к компьютерам и, быстро нажав на клавиши, вызвал какую-то программу. Секунду спустя на экране появилось изображение – изображение пустой кухни.

– Подождите-ка, – сказал я, – это что, мой дом?

– Это запись двухмесячной давности.

Морозов еще пощелкал по клавиатуре; на экране появилось изображение второго этажа нашего дома, вид сверху. Я увидел кучу грязного белья за дверью своей спальни. Дверь открылась, из нее вышел я сам, порылся в белье и выудил трусы и пару носков, затем понюхал их и надел.

– Почему вы установили камеры в моем доме?

Морозов поморгал.

– Ты сам заплатил мне.

– Я?

– Ты же киллер, или я что-то не так понял?

– А, ну да.

Я видел на мониторе, как я сам подхожу к зеркалу в холле, наклоняюсь к нему и выдавливаю прыщ. Этот прыщ я помню, он украшал кончик моего носа целых две недели и, казалось, никогда не исчезнет; он только краснел и раздувался все больше, словно крошечное злое сердечко.

– Завораживающее зрелище, – сказал Морозов. – Киллер с прыщами.

– Послушайте… у вас есть информация о двух оставшихся мишенях или нет?

Он набрал еще несколько команд на клавиатуре. Изображение моего дома исчезло; вместо него появились колонки с текстом. Он пролистал их, потом нажал на клавишу – и секунду спустя два листка бумаги вылезли из принтера, который стоял на полу, прямо у его ног.

– Спасибо.

Я потянулся за листками, но он схватил меня за запястье.

– А это что такое?

Я посмотрел вниз на свою руку, на то, что так привлекло внимание Морозова. Это была печать «НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИЙ».

– Это часть моего прикрытия, – сказал я. – Это было…

Он не отпускал мою руку.

– Как звали первую мишень?

– Вы что, проверять меня вздумали?

– Вот именно. – Теперь он ухмылялся прямо мне в лицо. Он был так близко, что я мог бы унюхать, чем пахнут его глазные яблоки. – Я решил, что очень даже хочу проверить тебя. Итак, человек, которого ты убил сегодня в клубе «40/40», как его звали?

Прежде чем я смог ответить, он прижал мою руку к столу своей лапищей, а в другой его руке сверкнул нож. Он посмотрел на мои пальцы:

– А теперь отвечай, сколько раз ты мне солгал?

Я судорожно облизнул губы:

– Послушайте…

– Четыре раза? Пять? – Он покивал. – Думаю, как минимум пять раз. Но это была небольшая ложь, так что начнем с мизинчика.

22

Каковы обязательства образованного человека?

Йельский университет

Вопль, донесшийся с противоположной стороны помещения, был вообще ни на что не похож; я никогда не слышал ничего подобного. Наверное, потому, что на самом деле в один звук слились рык и крик – звериный и человеческий. Когда Морозов услышал это, он бросил нож и одновременно с этим отпустил мою руку. Затем вскочил на ноги, задев локтем и опрокинув бутылку. Водка залила клавиатуру компьютера и полилась вниз по проводам.

Я обернулся. Прямо на меня несся мужик с огромной кровавой раной на предплечии. Рана была такой глубокой, что был виден плечевой сустав. Следом за ним тоже бежали люди; они разбегались во всех направлениях. Послышался звук ломающейся мебели. Лампа от Тиффани раскачивалась из стороны в сторону с глухим скрипом.