Текст книги "Непростые времена настали (ЛП)"

Автор книги: Джо Аберкромби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Джо Аберкромби
Непростые времена настали

Черт, как же она ненавидела Сипани.

Проклятые туманы, из-за которых ни черта не видать, проклятая хлюпающая вода и проклятая всепроникающая вонь гниения. Проклятые вечеринки, маскарады и пирушки. Веселье, черт подери. Все веселятся, или, по крайней мере, притворяются. Проклятые людишки хуже всего. Кругом жулье – мужики, женщины и даже дети. Дураки и лжецы, во всяком случае, большинство.

Каркольф ненавидела Сипани. И все же снова была здесь. И кто же тогда здесь дурак, подумала она.

Из тумана донеслось эхо громкого смеха, и она скользнула в тень дверного прохода, одной рукой сжимая рукоять меча. Хороший курьер никому не доверяет, а Каркольф была самой лучшей, но в Сипани она не доверяла… вообще никому.

Очередная группа искателей удовольствий вывалилась из мрака. Человек в маске луны тыкал пальцем на женщину, которая была так пьяна, что все время спотыкалась на своих высоких туфлях. Все смеялись, а один из них тряс кружевными манжетами, словно не было ничего смешнее, чем так ужраться, что не сможешь встать. Каркольф закатила глаза к небу и успокоила себя тем, что под масками они ненавидели так же, как и она, когда пыталась веселиться.

В тени дверного прохода Каркольф поморщилась. Черт, как же ей нужен отпуск. Она уже превращалась в зануду. Или на самом деле уже стала ей, и теперь становилась еще хуже. Одной из тех, кто презирает весь мир. Неужели она превращалась в своего проклятого отца?

– Только не это, – пробормотала она.

Когда гуляки уковыляли в ночь, она выскользнула из своего укрытия и поспешила дальше. Не слишком быстро, но и не медленно, мягкие ботинки тихо ступали по влажным камням мостовой. Ее обыкновенный капюшон был опущен настолько, чтобы не вызывать подозрений. Так выглядит самый обычный человек, который прячет всего лишь обычную сумму. Таких в Сипани было немало.

Где-то на западе ее укрепленный экипаж, должно быть, мчится по широким дорогам; от колес, стучащих по мостам, летят искры; ошеломленные зеваки шарахаются в стороны; кнут кучера хлещет вспененные бока лошадей; дюжина наемных охранников грохочет следом, и уличные фонари освещают их покрытые росой доспехи. Если, конечно, люди Камнетеса еще не сделали свой ход, и тогда уже летят стрелы; кричат животные и люди; грохочет фургон, сваливающийся с дороги; раздается лязг стали; и наконец, взрывной порошок срывает огромный висячий замок, удушливый дым клубится вокруг жадных рук, и крышка откидывается, чтобы открыть… ничего.

Каркольф позволила себе чуть-чуть улыбнуться и тронула комок на груди. Предмет, бережно зашитый в подкладке куртки.

Она собралась, немного разбежалась и перепрыгнула с берега канала через три шага маслянистой воды на палубу трухлявого баркаса. Доски под ней заскрипели, она перекатилась и спокойно поднялась. Обход по Финтинскому мосту был большим крюком, не говоря уже о том, что там слонялась толпа народу, и все были как на виду, a эта лодка всегда была привязана здесь и давала возможность срезать путь. И она сама заранее в этом убедилась. Каркольф старалась как можно меньше полагаться на удачу. По ее опыту удача была той еще сволочью.

Из мрака каюты на нее уставилось иссохшее лицо. От побитого чайника поднимался пар.

– Ты кто, черт возьми?

– Никто. – Каркольф приветливо махнула рукой. – Просто прохожу мимо! – она прыгнула с качающейся лодки на камни берега канала и нырнула в воняющий плесенью туман. Просто прохожу мимо. Прямо к докам, чтобы поймать отлив и отправиться в счастливый путь. Или в занудный, по крайней мере.

Куда бы Каркольф ни отправилась, она везде была никем. Просто проходила мимо.

К востоку идиот Помбрин, должно быть, яростно скачет в компании четверых прислужников. Вряд ли он сильно похож на нее, с усами и прочим, но в ее весьма приметном расшитом плаще сойдет за двойника. Он был сутенером без гроша в кармане и самодовольно считал, будто бы изображает ее, чтобы она могла навестить любовницу, важную даму, которая не хочет, чтобы об их встрече стало известно. Каркольф вздохнула. Если б только. Она утешилась мыслью о том, как будет ошеломлен Помбрин, когда ублюдки Дно и Отмель выбьют его из седла, как сильно удивятся из-за усов, а потом станут обыскивать его одежду с усиливающимся чувством разочарования, и наконец, несомненно, вскроют его труп, чтобы найти… ничего.

Каркольф снова похлопала тот комок и энергично поспешила дальше. Она шла одна, пешком, тщательно подготовленным маршрутом по закоулкам, узким дорожкам, по незаметным проходам и забытым лестницам, через осыпающиеся дворцы и трухлявые доходные дома, чьи ворота оставляли открытыми в соответствии с тайными договоренностями. А позднее она пройдет немного по канализации, которая выведет ее прямо к докам с парой часов в запасе.

В самом деле, после этой работы ей надо взять отпуск. Она тронула языком губу, где недавно образовалась маленькая, но весьма болезненная язва. Каркольф только и делала, что работала. Может, махнуть в Адую? Навестить брата, повидать племянников? Сколько им сейчас? Эх, нет. Она вспомнила, какой поверхностной сукой была ее невестка. Одной из тех, кто все встречает презрительной усмешкой. Она напоминала Каркольф ее отца. Возможно, потому братец и женился на этой чертовой бабе…

Когда она, наклонившись, прошла через шелушащийся арочный проход, до нее откуда-то донеслась музыка. Скрипач либо настраивался, либо просто отвратительно играл. Ее бы не удивило ни то, ни другое. На стене, покрытой мхом, трепыхались и шелестели отпечатанные листовки, призывающие сознательных граждан восстать против тирании Талинской Змеи. Каркольф фыркнула. Большинство жителей Сипани интересовались в основном не восстаниями, а тем, как надраться и свалиться. А прочие были какими угодно, только не сознательными.

Она изогнулась, чтобы подергать зад штанов, но это было безнадежно. Сколько надо заплатить за новый костюм, чтобы швы не натирали в самых неприятных местах? На узкой тропинке возле участка канала со стоячей водой, который давно не использовался, зарос водорослями и был завален мусором, она подпрыгнула, дергая мерзкую тряпку так и сяк безо всякого эффекта. Будь проклята мода на узкие штаны! Возможно, это было какое-то космическое наказание за то, что она заплатила портному фальшивыми монетами. Но концепция сиюминутной прибыли волновала Каркольф гораздо сильнее, чем концепция космического наказания, и потому она старалась избегать оплаты за что угодно где только возможно. Это практически было ее принципом, а ее отец всегда говорил, что человек должен придерживаться своих принципов…

Черт возьми, она и правда превращалась в своего отца.

– Ха!

Из-под арки выскочила косматая фигура, блеснула сталь. Безотчетно хныкнув, Каркольф отшатнулась, дернула куртку и достала свой клинок в уверенности, что смерть наконец-то ее отыскала. Камнетес опередил ее на шаг? Или это Дно и Отмель, или наемники Куррикана… но никто не показался. Только этот человек, завернутый в покрытую пятнами накидку. Его нечесаные влажные волосы липли к коже, нижнюю часть лица закрывал заплесневелый шарф, а над ним были круглые, напуганные и налитые кровью глаза.

– Стой и делись! – пророкотал он, немного приглушенно из-за шарфа.

Каркольф приподняла брови.

– А ты кто вообще?

Последовала пауза, во время которой тухлая вода плескалась о камни позади них.

– Вы женщина? – в голосе предполагаемого грабителя были почти извиняющиеся нотки.

– А если так, ты не станешь меня грабить?

– Ну… э-э-э… – вор словно уменьшился в размерах, но потом снова взбодрился. – Все равно, стой и делись!

– Почему? – спросила Каркольф.

Кончик шпаги грабителя неуверенно заколебался.

– Потому что у меня большой долг перед… это не ваше дело!

– Нет, я имею в виду, зачем предупреждать меня? Почему просто не прирезать и не избавить мой труп от всего ценного?

Еще одна пауза.

– Наверное… я хочу избежать насилия? Но предупреждаю, я полностью к нему готов!

Он просто чертов местный. Грабитель, который случайно на нее наткнулся. К слову о том, какой сволочью может быть удача! Для него, по крайней мере.

– Вы, сэр, – сказала она – дерьмовый вор.

– Мадам, я джентльмен.

– Вы, сэр, мертвый джентльмен. – Каркольф шагнула вперед, взвешивая свой клинок, полоска отточенной стали безжалостно блеснула в свете лампы в окне над ними. Может быть, она никогда не утруждала себя практикой, но с мечом управлялась более чем сносно. Чтобы ее одолеть, понадобится кто-то намного серьезнее, чем эта помойная пьянь. – Я порежу тебя, как…

Человек метнулся вперед с поразительной скоростью, раздался лязг стали, и прежде чем Каркольф только подумала двинуться, меч вырвался из ее пальцев, застучал по засаленным булыжникам и плюхнулся в канал.

– А, – сказала она. Это все меняло. Видимо, нападающий был не таким неотесанным, каким казался, по крайней мере, в части фехтования. Как же она могла забыть. В Сипани все не совсем то, чем кажется.

– Передайте деньги, – сказал он.

– С удовольствием. – Каркольф вытащила кошелек и бросила его к стене, надеясь проскользнуть, пока грабитель будет отвлечен. Увы, он поймал его в воздухе с впечатляющей сноровкой и взмахнул шпагой, чтобы не дать ей сбежать. Наконечник мягко ткнул в комок в ее куртке.

– А что у вас… там?

От плохого к намного, намного худшему.

– Ничего, совсем ничего. – Каркольф фальшиво хихикнула, в надежде отвлечь его внимание. Но этот корабль уже уплыл, и, к сожалению, ее не было на борту, как не было ее на борту той чертовой посудины, которая все еще ждала ее в пристани для путешествия в Тонд. Она отодвинула пальцем блестящий наконечник. – А сейчас у меня весьма неотложная встреча, так что… – раздался тихий свист, и шпага разрезала ее куртку.

Каркольф мигнула.

– Ох. – Жгучая боль ниже ребер. Шпага порезала и ее. – Ох! – Она опустилась на колени, глубоко оскорбленная. Она схватилась за бок, кровь сочилась между пальцами.

– Ой… о, нет. Извините. Я правда… не собирался вас резать. Просто хотел, ну, знаете…

– Ох. – Предмет, теперь перепачканный кровью Каркольф, выпал из разрезанного кармана и упал на булыжники. Тонкий сверток длиной примерно в фут, завернутый в запятнанную кожу.

– Мне нужен хирург, – выдохнула Каркольф своим лучшим голосом в духе «я беспомощная женщина». Великая Герцогиня всегда считала, что она переигрывает, но когда же еще выкладываться по полной, если не в таких случаях? В конце концов, похоже, хирург ей действительно был нужен, и был шанс, что грабитель наклонится, чтобы помочь ей. Тогда она сможет пырнуть ублюдка ножом в лицо. – Пожалуйста, прошу вас!

Он помедлил, выпучив глаза. Видимо все зашло дальше, чем он планировал. Но он приблизился, лишь чтобы дотянуться до свертка, и блестящий кончик шпаги все еще указывал на нее.

Придется попробовать другую, еще более отчаянную линию поведения. Она постаралась скрыть панику в голосе.

– Слушай, забери деньги. Пусть они принесут тебе радость. – На самом деле Каркольф не желала ему радости, она желала, чтобы он гнил в могиле. – Но нам обоим будет куда лучше, если ты оставишь этот сверток.

Его рука замерла.

– Почему? Что в нем?

– Я не знаю. У меня приказ не открывать его!

– Чей приказ?

Каркольф поморщилась.

– Этого я тоже не знаю, но…

* * *

Куртис взял сверток. Конечно, он взял. Он был идиотом, но не настолько. Схватил и побежал. Конечно, он побежал. Когда он не сбегал?

Он рванул по переулку, его сердце дико стучало. Прыгнул на разломанную бочку, зацепился ногой и растянулся, едва не наткнувшись на свою обнаженную шпагу, проехал лицом через кучу мусора, зачерпнув полный рот чего-то сладковатого. Шатаясь, поднялся, плюясь и чертыхаясь, испуганно оглянулся через плечо…

Никто за ним не гнался. Лишь туман, бесконечный туман, который трепетал и кружился, словно что-то живое.

Он убрал сверток, ставший немного липким, в потертую накидку и заковылял прочь, схватившись за ушибленную ягодицу и все еще пытаясь выплюнуть что-то гнилостно-сладкое изо рта. Не то что бы это было чем-то хуже его завтрака. Даже лучше. Как говорил его учитель фехтования, человека узнаешь по его завтраку.

Куртис натянул влажный капюшон, который пованивал луком и отчаяньем. Стащил кошелек со шпаги, сунул клинок в ножны и незаметно вышел из переулка, смешиваясь с толпой. Щелчок эфеса о пряжку принес сразу столько воспоминаний. О тренировках и турнирах, о светлом будущем и восторгах толпы. Фехтование, мой мальчик, это путь наверх! В Стирии публика понимающая, она любит своих фехтовальщиков, тебе повезет! Отличные времена, когда ему не приходилось одеваться в лохмотья, или быть благодарным мяснику за обрезки, или грабить людей ради жизни. Он скорчил гримасу. Грабить женщин. Можно ли назвать это жизнью? Он снова скрытно бросил взгляд через плечо. Убил ли он ее? Его кожа покрылась мурашками от ужаса. Просто царапина. Просто царапина, точно? Но он видел кровь. Пожалуйста, пусть это будет просто царапина! Он потер лицо, словно мог стереть воспоминания, но они засели крепко. Всё то, о чем он раньше не мог и помыслить, а потом уверял себя, что никогда не совершит, а потом что не совершит снова – раз за разом все это становилось его ежедневной рутиной.

Он еще раз проверил, не преследует ли его кто-нибудь, потом скользнул с улицы через гниющий двор, где поблекшие лица вчерашних героев смотрели на него с новостных листков. По воняющей мочой лестнице и мимо мертвого дерева. Он достал свой ключ и начал возиться с замком.

– Черт, сука, блядь… Ах! – Дверь неожиданно открылась, и он ввалился в комнату; чуть снова не упал, повернулся, захлопнул ее и немного постоял в вонючей темноте, тяжело дыша.

Кто теперь поверит, что однажды он фехтовал с королем? Он проиграл. Конечно, проиграл. Проиграл всё, разве не так? Пропустил два касания и был лично унижен, лежа в пыли, но все же, он скрестил шпаги с Его Августейшим Величеством. Эту самую шпагу, понял он, садясь к стене у двери. Зазубренную, потускневшую и даже немного погнутую на конце. Последние двадцать лет были почти также суровы к его шпаге, как и к нему самому. Но возможно сегодня он повернул удачу к себе лицом.

Он стащил накидку и бросил ее в угол. Достал сверток, чтобы развернуть и посмотреть, что ему досталось. В темноте он повозился с лампой и наконец зажег свет, содрогнувшись от вида своей жалкой комнаты. Потрескавшаяся глазурь, вздувшаяся штукатурка в мокрых пятнах, разорванный матрас, из которого вылезала солома, несколько предметов покореженной мебели…

На единственном стуле за столом сидел человек. Большой мужчина в большой куртке, с седой щетиной на голове. Он медленно вдохнул своим прямым носом и бросил пару игральных костей на покрытый пятнами стол.

– Шесть и два, – сказал он. – Восемь.

– Ты кто, черт возьми? – потрясенно пропищал Куртис.

– Меня послал Камнетес. – Он снова бросил кости. – Шесть и пять.

– И что, я проигрываю? – Куртис взглянул на свою шпагу, тщетно пытаясь казаться невозмутимым, и раздумывая, как быстро он сможет схватить ее, обнажить, ударить…

– Ты уже проиграл, – сказал здоровяк, аккуратно собирая кости. Наконец он поднял взгляд. Его глаза были безжизненными, как у мертвой рыбы. Как у рыб на прилавках на рынке. Мертвые и темные, они грустно поблескивали. – Хочешь узнать, что будет, если схватишь ту шпагу?

Куртис не был храбрецом. Никогда не был. Его храбрости хватало на то, чтобы застать кого-то врасплох. Оттого, что его самого застали врасплох, весь его боевой пыл испарился.

– Нет, – пробормотал он, и его плечи опустились.

– Брось мне сверток, – сказал здоровяк, и Куртис так и поступил. – И кошелек.

Все его сопротивляемость словно куда-то утекла. У Куртиса не было сил попробовать хитрость. У него едва хватало сил стоять. Он бросил украденный кошелек на стол, здоровяк открыл его и посмотрел внутрь.

Куртис беспомощно взмахнул руками.

– У меня больше нечего взять.

– Я знаю, – сказал мужчина, вставая. – Я проверил. – Он вышел из-за стола, и Куртис сжался возле шкафа. В шкафу не было ничего кроме паутины.

– Долг уплачен? – очень тихо спросил он.

– Ты думаешь, что долг уплачен?

Они смотрели друг на друга. Куртис сглотнул.

– Когда долг будет уплачен?

Здоровяк пожал плечами, которые у него были почти на одном уровне с головой.

– Как ты думаешь, когда долг будет уплачен?

Куртис снова сглотнул, обнаружив, что его губа трясется.

– Когда Камнетес скажет?

Здоровяк слегка приподнял одну тяжелую бровь, через которую шла безволосая полоска шрама.

– Есть у тебя еще вопросы… на которые ты не знаешь ответов?

Куртис упал на колени, сцепил руки, лицо здоровяка едва виднелось сквозь слезы в его больных глазах. Ему было плевать на стыд. Камнетес забрал его последнюю гордость много визитов назад.

– Оставьте мне хоть что-нибудь, – прошептал он. – Хоть… что-нибудь.

Мужчина смотрел на него глазами мертвой рыбы.

– Почему?

* * *

Дружелюбный забрал и шпагу, но больше ничего ценного здесь не было.

– Я вернусь на следующей неделе, – сказал он.

Это не было угрозой, скорее констатацией факта, к тому же очевидного, поскольку таков и был уговор, но голова Куртиса дан Бройя медленно склонилась, и он стал содрогаться от рыданий.

Дружелюбный подумал было успокоить его, но решил, что не стоит. Его часто неправильно понимали.

– Возможно, тебе не следовало брать деньги взаймы. – Потом он вышел.

Его всегда удивляло, что люди не считали, когда брали взаймы. Количество, время, проценты, все это несложно было прикинуть. Но возможно они были склонны преувеличивать свои доходы, отравлять себя, глядя лишь на светлую сторону. Выпадет удача, жизнь наладится, все будет хорошо, потому что они особенные. У Дружелюбного не было иллюзий. Он знал, что сам он не более чем обычный зубец в тщательно разработанном механизме жизни. Для него факты были фактами.

Он шел, считая шаги до дома Камнетеса. Сто пять, сто четыре, сто три…

Удивительно, каким маленьким кажется город, когда его измеришь. Все эти люди, все их желания, счета, долги, утрамбованные на этой узкой полоске осушенного болота. По мнению Дружелюбного, болото уже отвоевывало внушительные части города обратно. Он размышлял, станет ли мир лучше, когда оно победит окончательно.

… семьдесят шесть, семьдесят пять, семьдесят четыре…

Дружелюбный заметил тень. Карманник, наверное. Он небрежно глянул на ларек по пути, и краем глаза засек ее. Темноволосая девчонка в шапке и куртке, которая была ей велика. Почти ребенок. Дружелюбный прошел несколько ступенек по узкому спуску, обернулся, перегородив проход, и отдернул плащ, чтобы показались рукояти четырех из шести своих ножей. Девчонка, которая тенью следовала за ним, вышла из-за угла, и он посмотрел на нее. Просто посмотрел. Сначала она замерла, потом сглотнула, повернулась в одну сторону, в другую, попятилась и смешалась с толпой. Конец истории.

…тридцать один, тридцать, двадцать девять…

Сипани, а особенно его влажный и благоухающий Старый Квартал был полон воров. Они раздражали постоянно, как мошки летом. А еще грабители, разбойники, взломщики, карманники, головорезы, громилы, убийцы, бандиты, жулики, мошенники, игроки, букмекеры, ростовщики, повесы, попрошайки, плуты, сутенеры, владельцы ломбардов, лживые торговцы, не говоря уже о счетоводах и юристах. Юристы, по мнению Дружелюбного, были хуже всех.

Иногда казалось, что в Сипани никто ничего не производит. Казалось, все изо всех сил стремятся отнять что-то у других.

Дружелюбный полагал, что он не лучше.

… четыре, три, два, один, двенадцать ступенек вниз, мимо троих охранников и через двойную дверь в обитель Камнетеса.

Внутри сбивали с толку цветные лампы, было дымно, жарко от дыхания и раздраженной кожи, шумно от множества приглушенных разговоров. Продавались секреты, рушились репутации, предавалось доверие. Как и везде.

В углу за стол втиснулись два северянина. Один, с острыми зубами и длинными вялыми волосами, качался на стуле и курил. У второго была бутылка в одной руке и тонкая книжка в другой. Он смотрел на нее, сморщив лоб.

Большинство клиентов Дружелюбный знал в лицо. Завсегдатаи. Некоторые пришли выпить. Другие поесть. Большинство сосредоточилось на азартных играх. Стук игральных костей, шелест карт, безнадежный блеск глаз, наблюдающих за тем, как вертится колесо фортуны.

Игры не были основным делом Камнетеса, но они приводили к долгам, а долги были его основным делом. Двадцать три ступеньки вверх, на верхнюю площадку, охранник махнул вслед Дружелюбному.

Там сидели еще три сборщика и распивали бутылку. Самый мелкий ухмыльнулся ему и кивнул, возможно, пытаясь посеять семена союза.

Самый большой надулся и ощетинился, чуя соперничество. Дружелюбный их одинаково проигнорировал. Он давно отказался даже пытаться понять неразрешимую математику человеческих взаимоотношений, не говоря уже о том, чтобы принимать в них участие. Если тот человек будет не только щетиниться, с ним поговорит мясницкий нож Дружелюбного. Этот голос быстро обрывал даже самые занудные споры.

Госпожа Борферо была сочной женщиной с темными кудрями, вившимися из-под пурпурной шляпки. Она носила маленькие очки, из-за которых ее глаза казались больше, и вокруг нее пахло ламповым маслом. Она обитала в приемной перед кабинетом Камнетеса за низким столом, заваленным бухгалтерскими книгами. В первый рабочий день Дружелюбного она махнула рукой на украшенную дверь позади себя и сказала:

– Я правая рука Камнетеса. Его никогда нельзя беспокоить. Никогда. Говори со мной.

Дружелюбный, как только увидел, как она обращается с цифрами во всех этих бухгалтерских книгах, понял, конечно, что в кабинете никого нет, и что Камнетесом была Борферо. Но она была так довольна этим обманом, что он был счастлив ей подыграть. Дружелюбный никогда не любил без необходимости раскачивать лодку. Именно от этого люди тонут. Кроме того, каким-то образом это помогало представлять, что приказы приходят откуда-то еще, от кого-то непознаваемого и неодолимого. Хорошо, когда есть чердак, на который можно складывать вину. Дружелюбный посмотрел на дверь, размышляя, есть ли за ней кабинет Камнетеса, или там лишь голые камни.

– Что собрал сегодня? – спросила Борферо, открывая бухгалтерскую книгу и макая ручку в чернильницу. Сразу к делу, безо всяких «как поживаешь?». Дружелюбному это очень нравилось, и он восхищался ей за это, хотя никогда бы не сказал. Люди на его комплименты обычно обижались.

Он вытащил монеты, уронил одну за другой в столбики по должникам и достоинству. По большей части неблагородные металлы с редкими проблесками серебра.

Борферо наклонилась, сморщила нос и подняла очки на лоб. Теперь ее глаза казались очень маленькими.

– И еще шпага, – сказал Дружелюбный, прислоняя ее к столу.

– Удручающий урожай, – пробормотала она.

– Почва здесь каменистая.

– Тоже верно. – Она вернула очки на место и принялась аккуратно выписывать цифры в бухгалтерской книге. – Непростые времена настали. – Она часто это говорила. Словно это было объяснением и оправданием для всего и вся.

– Куртис дан Бройя спросил меня, когда будет уплачен его долг.

Она посмотрела на него, удивленная от такого вопроса.

– Когда Камнетес скажет, что уплачен.

– Я так ему и сказал.

– Хорошо.

– Вы просили меня обращать внимание на некий… сверток. – Дружелюбный положил его на стол перед ней. – Он был у Бройя.

Пакет не казался особо важным. Был меньше фута в длину, завернутый в очень древнюю кожу, покрытую пятнами и без шерсти, и с выжженным клеймом в виде буквы или цифры. Впрочем, Дружелюбный такой цифры не знал.

* * *

Госпожа Борферо схватила сверток и тут же отругала себя, что сделала это так энергично. Она не знала никого, кому в этом деле можно доверять. Ей на ум быстро пришли вопросы. Подозрения. Как сверток оказался у этого бесполезного Бройя? Была ли здесь какая-то уловка? Связан ли Дружелюбный с гурками? Или может быть с Каркольф? Двойной блеф? Паутине этой самодовольной суки не было конца. Тройной блеф? Но в чем подвох? В чем выгода?

Четверной блеф?

На лице Дружелюбного не отразилось признаков жадности, ни следа амбиций, ничего. Несомненно, он был странным парнем, но с серьезными рекомендациями. Казалось, он всегда поглощен делом, и это ей в нем нравилось, хотя Борферо никогда не сказала бы этого вслух. Управляющий должен держать дистанцию.

Иногда все именно так, как кажется. В жизни Борферо случалось много удивительного.

– Может, это и он, – задумчиво сказала она, хотя была уже точно уверена. Она была не из тех женщин, что разменивают время на вероятности.

Дружелюбный кивнул.

– Хорошо поработал, – сказала она.

Он снова кивнул.

– Камнетес захочет выписать тебе премию. – Как она всегда говорила, будь щедрой со своими людьми, или с ними будут щедрыми другие.

Но щедрость не вызвала в Дружелюбном никакого отклика.

– Может, женщину?

Он выглядел слегка обиженным от такого предложения.

– Нет.

– Мужчину?

Тот же эффект.

– Нет.

– Шелуху? Бутылку…

– Нет.

– Должно быть что-то.

Он пожал плечами.

Госпожа Борферо надула щеки. Все, что у нее было, она получила, выясняя желания людей. Она не знала, что делать с тем, у кого желаний нет.

– Ну, почему бы тебе не подумать об этом?

Дружелюбный медленно кивнул.

– Я подумаю.

– Видел на пути сюда двух пьющих северян?

– Я видел двух северян. Один читал книгу.

– Серьезно? Книгу?

Дружелюбный пожал плечами.

– Читатели повсюду.

Она промчалась через все здание, на ходу отмечая, как удручающе мало состоятельных клиентов, и прикидывая, какой низкой, похоже, будет вечерняя выручка. Если один из северян читал, значит, он сдался. Дно пил какое-то из ее лучших вин прямо из бутылки. Еще три пустые валялись под столом. Отмель курил трубку чагги, в воздухе плотно стояла вонь от нее. Обычно Борферо такого не позволяла, но для этих двоих была вынуждена сделать исключение. У нее не было ни малейшего понятия, почему банк решил нанять таких отвратительных типов. Но она полагала, что богатые люди не обязаны объясняться.

– Джентльмены, – сказала она, размещаясь в кресле.

– Где? – хрипло рассмеялся Отмель. Дно опрокинул бутылку и презрительно посмотрел на брата.

Борферо спокойно и рассудительно продолжила деловым тоном:

– Вы говорили, что ваши… наниматели были бы весьма благодарны, если бы я достала… определенный предмет, который вы упоминали.

Северяне встрепенулись, оба наклонились вперед, словно их потянули за одну струну. Сапог Отмели задел бутылку, и та покатилась по полу.

– Они были бы премного благодарны, – сказал Дно.

– И на какую часть моего долга распространится их благодарность?

– На весь.

Борферо почувствовала, что ее кожу покалывает. Свобода. Возможно ли это на самом деле? В ее кармане, прямо сейчас? Но она не могла позволить размеру ставки сделать ее беспечной. Чем больше вознаграждение, тем больше осторожности.

– Мой долг будет закрыт?

Отмель наклонился ближе и провел мундштуком трубки по своему щетинистому горлу.

– Прибит, – сказал он.

– Уничтожен, – прорычал его брат, который внезапно оказался так же близко с другой стороны.

Она ни в коем разе не наслаждалась таким близким соседством покрытых шрамами грубых физиономий убийц. И одно их дыхание могло бы ее добить.

– Превосходно, – пропищала она, и положила сверток на стол. – Тогда я тотчас прекращаю платежи по процентам. Умоляю, передайте поклоны от меня вашим… нанимателям.

– Конечно. – Отмель в качестве улыбки продемонстрировал свои острые зубы. – Хотя не думаю, что твои поклоны будут много для них значить.

– Не принимай это на свой счет, ладно? – Дно не улыбался. – Просто нашим нанимателям по большому счету плевать на поклоны.

Борферо коротко вздохнула.

– Непростые времена настали.

– И то верно. – Дно встал и сгреб сверток своей громадной лапой.

* * *

Как только они вышли на вечерние улицы, холодный воздух остановил Дно, словно удар. Сипани и так-то не был особенно приятным, да еще имел склонность к таким внезапным выкрутасам.

– Должен признаться, – сказал Дно, прокашливаясь и сплевывая, – что я слегка ужрался вусмерть.

– Ага, – сказал Отмель, и рыгнул, косясь на туман. Тот, по крайней мере, немного рассеялся. Насколько это возможно в этом чертовски мрачном городе. – Заметь, на работе это, наверное, не лучшее упоминание.

– Ты прав. – Дно поднял сверток на свет, если это можно было назвать светом. – Но кто же мог подумать, что он вот так вот свалится нам в руки.

– Что касается меня, то я бы не мог. – Отмель нахмурился. – Или… что не касается?

– Вроде ж собирались только по рюмашке пропустить, – сказал Дно.

– У одной рюмашки есть привычка превращаться в несколько. – Отмель напялил свою чертову тупую шляпу. – Ну, немного прогуляемся до банка?

– В этой шляпе ты выглядишь, как ебаный придурок.

– Братишка, да ты помешан на внешнем виде.

Дно не ответил на это и только что-то прошипел.

– Че думаешь, они реально закроют долги этой бабе?

– На время, возможно. Но знаешь, как оно бывает. Только раз задолжаешь, и ты уже должен всегда. – Дно снова сплюнул и теперь, когда переулок стал качаться чуть меньше, пошел по нему, шатаясь и плотно зажав сверток в руке. Он не собирался убирать его в карман, откуда какой-нибудь мелкий мерзавец мог бы его вытащить. Сипани был полон вороватых ублюдков. Когда он в прошлый раз был здесь, у него украли пару хороших носков, и на пути домой он заработал несколько волдырей. Кому нужны носки? Стирийским ублюдкам. Так что он крепко держал сверток. Пускай эти мелкие ебланы попробуют его вырвать.

– И кто теперь придурок? – Крикнул ему Отмель. – Банк в эту сторону.

– Только мы идем не в банк, придурок, – бросил ему Дно через плечо. – Мы бросим его в колодец в старом дворе, здесь, за углом.

Отмель ускорился, чтобы догнать его.

– Да?

– Нет, идиотина, я сказал это просто чтобы поржать.

– Почему в колодец?

– Потому что так нам приказали сделать.

– Кто?

– Босс.

– Маленький босс или большой босс?

Даже будучи настолько пьяным, Дно почувствовал необходимость приглушить голос.

– Лысый босс.

– Блядь, – выдохнул Отмель. – Лично?

– Лично.

Короткая пауза.

– Как это было?

– Даже страшнее, чем обычно, спасибо что напомнил.

Длинная пауза, и лишь стук их сапог по мокрым булыжникам. Потом Отмель сказал:

– Нам лучше бы не проебать.

– Искренне благодарю, – сказал Дно, – за то, что ты проник в самую суть. – Проёбов вообще лучше избегать, где и когда только возможно, разве нет?

– Избегать-то всегда стараешься, конечно, но иногда все равно прямо в проёб и вступаешь. Я и говорю, здесь нам лучше бы не вступить. – Отмель заговорил шепотом. – Сам знаешь, что лысый босс сказал в тот раз.

– Можешь не шептать. Его здесь нету, разве не так?

Отмель дико оглянулся.

– Я не знаю. Нету?