Текст книги "Безграничная любовь"
Автор книги: Джин Фелден
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Как только он увидит ее глаза, все поправится. В сентябре…
КИФ
Июль – август 1886
На следующий после той ночи день, когда мама и Джинкс неожиданно исчезли, начался настоящий переполох. Пенфилд сказал, что они поехали в экипаже на станцию и что там они собирались сесть в папин персональный вагон и поехать в Миллтаун. Это и само по себе было просто ошеломляющей новостью, учитывая то, что мама поклялась, что ноги ее не будет на папиной железной дороге, а она обычно твердо держала данное слово.
В довершение всего этого Райль выглядел за завтраком так, будто ночью кто-то долго душил его, а когда он услышал, что Джинкс уехала, лицо его раз пятнадцать поменяло свою окраску, пока не приняло окончательно болезненно-желтый цвет. Карр выглядел как кот, предвкушающий поедание сливок, когда рассказывал Райлю новости. Райль не произнес ни слова, а просто повернулся и выбежал из комнаты. А Карр засмеялся. Ему всегда на всех наплевать, кроме себя самого и, может быть, еще кроме Эдит.
– Эй! – закричал Киф, выбежав за братом на дорогу. – Куда ты идешь?
Но Райль уже скрылся за конюшнями. Киф в недоумении вернулся в дом. Когда отец вернулся домой, то нисколько не удивился, узнав, что мать с Джинкс уехали в Миллтаун, но встревожился, услышав про Райля.
– Так вы говорите, что он утром увел Сонни и с тех пор не возвращался?
– Да, ушел перед самым завтраком, – сказал Киф, – и перед этим не съел ни кусочка. Как ты думаешь, что с ним, отец?
– Не знаю, сынок.
Но Киф все-таки думал, что отец знает. Он знал обо всем на свете.
– Ты ведь знал, что мама и Джинкс уезжают в Миллтаун?
– Да, мы с мамой говорили об этом вчера.
– Ты хочешь сказать, что мама знала об этом весь день и ничего нам не сказала?
– Вероятно, она понимала, что вы измучаете ее просьбами поехать с ними.
– Ну хорошо, а почему Джинкс должна была ехать, а мы нет?
– Потому что ты в следующем месяце поедешь в Массачусетс в школу. Райль и Карр поедут в Миллтаун, а Эдит ждет-не дождется приезда мисс Пенниройал, и только Джинкс остается вроде бы не у дел. Поэтому мы и придумали это для нее.
«Да, – подумал Киф, – для всех что-нибудь да придумали».
Он постарался не показать виду, что это ранило его, и, как только смог, пошел спать. Мама вернулась домой на следующий день, но Райль спросил ее о Джинкс только тогда, когда отец уехал в следующую деловую поездку. Был вечер понедельника, они ужинали, и Райль вдруг спросил маму:
– Почему ты отвезла Джинкс в Миллтаун, мама?
Киф открыл от удивления глаза широко-широко. Обычно Райль скрывал свои чувства к Джинкс, но теперь лицо его пылало, а в глазах вспыхнул голубой огонь. Мама как будто даже и не заметила этого. Она водила вилкой по тарелке.
– Я отвезла ее в Миллтаун, потому что ей надо было сменить обстановку, – сказала она.
– Но Джинкс не стала бы вот так внезапно уезжать, – настаивал Райль. – Даже не попрощавшись ни с кем.
Карр фыркнул:
– Джинкс? Да во всем мире вряд ли сыщешь человека столь же переменчивого, как Джинкс.
– Но это не касается действительно важных вещей, – ответил Райль Карру, все еще глядя на маму, которая подцепила кусочек баранины и отправила его в рот.
– Что ты сказала ей? Должно быть, что-то такое, что заставило ее уехать и даже не попрощаться.
Все перестали есть и уставились на Райля.
Он никогда никому не грубил и, уж конечно, не грубил маме. Она засмеялась коротким и нервным смешком, который прозвучал так, будто вышел со дна колодца. Что с ним? Киф не мог ответить на этот вопрос.
– Думаю, что действительно я сама предложила Миллтаун, – сказала она, разглядывая цветы на столе. Ее слова были столь отчетливы, как будто она произносила их перед зеркалом, выполняя упражнения для улучшения дикции. – Джинкс была очень несчастна. Она пришла в нашу комнату посреди ночи и разбудила меня. Она плакала. Я отвела ее в свой кабинет, где мы могли говорить, не тревожа отца. – Она подняла глаза и посмотрела в упор на Райля.
– Ты, вероятно, видел, что в моем кабинете горит свет, когда пришел той ночью.
Райль покраснел, потом снова побелел. Киф не имел представления о том, что мама имела в виду, но ему было совершенно ясно, что Райль это знает. Где он был, что мог видеть свет в мамином окне?
– Она так сильно плакала, что поначалу я не могла понять, что она говорит. В конце концов я поняла, что она не хочет больше оставаться здесь, в Глэд Хэнде. Она хотела куда-нибудь уехать. – Мама снова уставилась на вазу с цветами. – Она сказала, что ей необходимо сменить обстановку, что ничто здесь ее больше не радует. Все к чему-то стремятся, всех что-то ждет, сказала она, Райль и Карр едут в Миллтаун, Киф – в школу, и даже к Эдит приезжает мисс Пенниройал. Ведь Джинкс совершенно не хотелось, чтоб приезжала новая наставница, она любила мистера Хендерсона.
Киф знал, что в этом мама была права, – Джинкс действительно нравился мистер Хендерсон. Но то, что Джинкс сказала, что Киф рад ехать в школу, было абсолютной ложью. Джинкс прекрасно знала, что Киф не хочет ехать туда! «Что же происходит? – думал Киф. – Какова истинная причина отъезда Джинкс и почему все столь странно ведут себя?»
Мама все еще говорила:
– Я дала ей таблетку, чтоб она уснула, и сказала, что утром поговорю с отцом и что мы постараемся что-нибудь для нее придумать. Вот поэтому-то я с ней и поехала утром. – Она глотнула воды. – Отец сказал, что очень плохо, что у Джинкс здесь нет хорошего друга – кого-то, кто мог бы разделить ее интересы. Ну, слово за слово, и мы подумали об Эйлин и Уилли. Ваша тетя Эйлин ждет ребенка, знаете ли?
– Тетя Эйлин? – задохнулась Эдит. – Да ведь она такая старая!
– Всего лишь на пять лет старше меня.
– Ты знаешь, о чем я, – сказала Эдит, глядя на Карра уголком глаз.
– Воображаю себе эту старую козу, – пробормотал Карр.
– Ей сорок восемь, – прервала его мама, – и поэтому, конечно же, ей нелегко вынашивать ребенка. Вот поэтому-то для нее и будет хорошо, если поблизости будет Джинкс. И разумеется, Джинкс пора подумывать о замужестве, ведь ей почти шестнадцать.
Мама, должно быть, услышала судорожный вздох Райля, но глаза ее были устремлены только на цветы.
– В Глэд Хэнде совсем нет подходящих мужчин, а в Миллтауне есть Андерсоны, Юнты и Ван Аукены. – Она усмехнулась. – Конечно, если ваш отец захочет, мы отвезем ее в Портлэнд на весенний бал. Он думает, что ни один мужчина в Глэд Хэнде или Миллтауне не достоин Джинкс.
Теперь все смотрели на Райля – все, кроме мамы, – потому что он внезапно вскочил, и стул его отлетел в сторону. С минуту он стоял с белым лицом и сжатыми кулаками, казалось, что сейчас он кого-то ударит, может быть, даже маму. Потом он выбежал из комнаты и хлопнул дверью.
– Пенфилд, – сказала мама, – по-моему, мы можем приступить к десерту.
Позже, в этот вечер, Киф нашел Райля на балконе – он пристально смотрел в темнеющее небо.
– Эй, Райль…
– Привет, приятель.
– Слушай, я не знаю, что со всеми случилось, но… ну, с тех пор, как уехала Джинкс, тебе ведь не с кем поговорить, поэтому, если хочешь, поговори со мной. – Последние слова Киф проговорил почти скороговоркой.
– Спасибо. – Райль рассеянно похлопал Кифа по плечу. – Но ты никак не можешь мне помочь. Мы с Джинкс увидимся, когда я в сентябре поеду в Миллтаун, и через два месяца все снова будет хорошо.
Не успел отец вернуться домой из своей поездки, как в доме опять поднялся переполох, и, как обычно, Киф был последним, узнавшим его причину. Он чуть было не лопнул от любопытства и в конце концов загнал Райля, ведущего под уздцы Сонни, в угол. Райль ответил ему, что детям вовсе не обязательно знать о том, что произошло.
– Слушай, когда я поеду в школу, я услышу, вероятно, больше всяких пикантных штучек, чем даже ты слышал. Хэнк говорит, что в школе я узнаю за одну неделю больше, чем узнал за двенадцать лет, так что ты можешь сказать мне. Если ты не скажешь, то я просто-напросто спрошу Хэнка.
– Это касается Сюзанн, – нехотя ответил Райль, – но это не очень-то хорошо – говорить о девушках…
– Ты хочешь сказать, нехорошо говорить о том, что она позволяет парням проделывать с собой?
– Парням? Ты что, слышал об этом от Карра? Слушай, Сюзанн – хорошая девушка. – Но потом на лице у Райля появилось какое-то забавное выражение. – Ну, во всяком случае, насколько я знаю, она всегда была хорошей.
– Так что с ней тогда? Ну, Райль, давай же, говори, что с ней?
– Ну, говорят, что мама только ждет приезда папы, чтобы указать Сюзанн на дверь.
– А что она сделала? Почему они хотят, чтоб она ушла?
– Нет смысла задавать мне еще какие-либо вопросы, Киф, я все равно больше ничего не знаю.
Отец приехал домой в четверг, и, не успел он пробыть в доме и пяти минут, началось такое!..
Киф сидел, свернувшись калачиком, в библиотеке со своей новой книгой Марка Твена «Приключения Геккельберри Финна» и вдруг услышал, что дверь открылась и быстро закрылась. Из оконной ниши, где он сидел, ему было не видно, кто вошел в комнату. Кто-то из горничных? Киф услышал тяжелые шаги – Пенфилд? Потом он услышал, как кто-то сел в кожаное кресло отца. Так папа дома? Киф едва не выбежал с криком «бу-у!», как дверь снова распахнулась.
– Митч, у нас беда, – сказал мамин голос с какой-то несвойственной ему интонацией, визгливой, как у торговки рыбой в доках Миллтауна.
Дверь захлопнулась.
– Опять с Карром, конечно. Только на этот раз это серьезно. Митч вздохнул:
– Что же он на этот раз натворил?
– Сюзанн беременна.
– О Господи!
Киф прижал книгу к себе. Мама, похоже, совсем не удивилась реакции отца.
– Я говорила с девушкой. Она утверждает, что нет никаких сомнений в том, что ребенок от него.
– Пошли Карра ко мне, Джо.
– Что ты собираешься сделать?
– Откуда, черт побери, я знаю, что буду делать? Пошли этого негодяя ко мне.
– Митч…
– Черт возьми, есть же предел и моему терпению. Этот сопляк носит имя моего отца. Я не хочу, чтоб это имя вываливали в грязи только из-за того, что этот осел не в состоянии держать свои штаны застегнутыми. Я не потерплю того, что мой сын делает беременной каждую вторую женщину штата! Если ему угодно обращаться с женщинами как со шлюхами, то пусть к ним и катится!
Киф услышал звук резко открываемой и закрываемой двери и высунулся из-за портьеры. Это мама вышла из комнаты. Он снова спрятался. Теперь он не мог выйти, потому что в этом случае отец понял бы, что Киф подслушивал. Подслушивать – большего проступка и придумать было нельзя, и в то же время Киф так любил подслушивать! Он не хотел, чтоб у него отняли эту его единственную утеху. Он слышал, как отец ходит по кабинету. Отец был вообще-то не очень вспыльчивым, но Киф знал, что на этот раз Карру не поздоровится. Но насколько не поздоровится – об этом он даже и не догадывался.
Когда Карр вошел, Митч спросил его тихим, зловещим голосом:
– Ты не хочешь ли мне порассказать о том, как моему сыну удалось сделать беременной одну из горничных?
– Я… я не знаю, о чем вы…
– Так ты отрицаешь то, что наградил Сюзанн ребенком? Не лги, Карр Хэрроу! Господи, ведь в прошлом году ты уже сделал то же самое с дочкой Мэддокса, и мне пришлось отослать ее в Дэллс, чтоб это уладить. Не говоря уже о тысяче долларов, которых мне стоило успокоение ее отца. И в придачу к этому я вынужден был отпустить его – одного из лучших моих лесорубов!
Голос Митча становился все громче и громче. Карр молчал.
– Ты ведь дал мне обещание после этого первого случая! Ты поклялся в том, что будешь держать свои штаны застегнутыми! – Митч уже кричал. – Может быть, есть еще беременные девушки, о которых я просто не слышал?!
– Я… не думаю…
– Ах, не думаешь?! Со сколькими же женщинами, черт возьми, ты спишь?! Думаю, что та, другая, тоже твоих рук дело! Дочка Крупкшанков – городская дурочка? – На минуту он замолчал. – О, Боже, это так! Я вижу это по твоему лицу!
– Отец…
– Ты… ты – подонок! – кричал отец. – Ты оплодотворил этого ребенка! Как, черт возьми, это бедное создание будет растить своего малыша?!
– Ей не следовало этого делать! – возмущенно сказал Карр.
– Да! Но ребенок все-таки родился! Что же ты за чудовище такое? Как вообще смел ты прикасаться к той девушке?
– Если б вы только позволили мне войти в дело, как я просил вас! – крикнул Карр в ответ.
– Позволить тебе войти в дело! Господи, да я скорей умру, чем позволю твоим грязным рукам сунуться в мое дело. Что, черт возьми, происходит с тобой, парень?! Так вот что я тебе скажу, твои похождения окончены! Во всяком случае, со здешними женщинами. Ты думаешь, что поедешь в Миллтаун, чтоб стать магнатом? Черта с два! Завтра утром упакуешь чемоданы и уберешься в горный лесозаготовительный лагерь номер десять. – В стену что-то бросили, от чего Киф уклонился.
– Ты, чертово животное! – кричал отец. – Желаешь вести себя по-звериному, так можешь стать зверем! Стань лесной скотиной и посмотри, подходит ли тебе это![1]1
Beast (бестия) – по-английски «скотина», «зверь» но так называют и рабочих на лесозаготовках.
[Закрыть]
Карр опять подал голос, но на этот раз он был явно напуган:
– Ты ведь не сделаешь этого, отец, правда? Ты ведь не пошлешь меня на лесозаготовки?
– Именно это я и сделаю, только что сделал! Завтра утром ты должен убраться из этого дома! Тебе еще повезло, что я не заставил тебя жениться на этой девушке.
– А я не смогу поехать в Миллтаун, как вы раньше планировали, отец? Я могу прямо завтра утром поехать в Миллтаун, а не ждать сентября. Пожалуйста, отец!
Послышались быстрые шаги по комнате, и Киф живо представил себе, как отец приблизился к Карру и наклонился к нему;
– От тебя одни только беды, с самого твоего рождения.
– Отец, я обещаю!
– Ты хочешь стать магнатом? Ты не знаешь даже, что это такое! Я скажу тебе кое-что, чтоб ты мог подумать об этом, пока будешь напрягать задницу, работая. Ты только что лишился золотой возможности! В данный момент я являюсь одним из крупнейших лесопромышленников всего западного побережья! Ты думал, что было бы неплохо открыть еще один завод в одном из северных заливов? А ты знаешь, кто скупил всю пригодную для этого землю во время и после войны? Я. А теперь слушай внимательно: ПОКА Я ЖИВ, ТЫ НЕ ЗАПУСТИШЬ СВОИ ГРЯЗНЫЕ РУКИ В «ХЭРРОУ И К°». Думай об этом, когда будешь увиваться вокруг очередной девушки! У тебя будет куча времени для того, чтобы подумать над тем, стоит ли все это того, что ты только что потерял.
– Отец, – заныл Карр, – клянусь!
– Твои клятвы – пустой звук. Послышался чудовищнейший шум, будто в стену запустили стулом.
– Отец, прошу вас!
Там, за портьерой, Кифа аж затрясло.
– Убирайся с глаз моих! – кричал отец, – и подальше!
На следующий день случился еще больший переполох, только на этот раз все было гораздо хуже.
Рано утром отец попросил Пенфилда, чтобы тот оседлал Принца. Пенфилд быстро пришел назад страшно расстроенный.
– Клайд говорит, что Принц не шевелится, сэр. Он думает, что ваш конь мертв, сэр.
Отец вскочил и побежал, и мама, и все дети – все тоже побежали, кроме Карра, конечно, потому что он наверху упаковывал свои вещи. Обычно им не позволяли покидать стол, не доев, что бы ни случилось, но сегодня никто этого даже и не заметил. Принц был мертв – около него виднелись следы пены. Киф почувствовал слабость в желудке. Мама выглядела так, словно ее сейчас тоже вытошнит, и Киф подумал, что это странно, потому что она лечила больных и ей часто приходилось видеть мертвых. Он не понимал, почему вид мертвой лошади так расстраивает ее. Отец – да, он мог понять, почему отец склонился над ним и легонько потрепал его. Отец очень любил этого жеребца.
– Бедный парень, – сказал он, – ведь это совсем не твоя вина.
И отец посмотрел наверх и встретился глазами с мамой, и они как будто бы без слов поняли друг друга, и то, что они поняли, очень их опечалило.
– Кто-то ночью вломился в мою аптеку, – сказала она. Он кивнул, и они снова посмотрели друг на друга.
Днем Карр уехал в лесозаготовительный лагерь. Отец не вышел даже, чтобы попрощаться с ним. Мама всем сказала, что Карр должен начать изучение бизнеса с лесозаготовок, что так решил отец. Может быть, позже он поедет в Миллтаун, сказала она.
– Но я по-прежнему должен в сентябре ехать в Миллтаун? – спросил Райль, встревожившись.
– Планы отца относительно тебя не изменились, – сказала мама.
– И мисс Пенниройаль все же приедет? – захныкала Эдит.
– Все останется по-прежнему, вот только Карр уехал на лесозаготовки на некоторое время. А теперь забудем об этом, ладно?
Через два дня Сюзанн уехала в свою семью в Клэтсонское графство, так сказала им мама, но Киф лучше знал о том, что произошло. Из своей оконной ниши он слышал, как отец позвал Сюзанн в свой кабинет.
– Я все устроил для того, чтоб ты поехала в Дэллс, где ты сможешь начать новую жизнь, – сказал отец. – Это поможет тебе.
Отвернув занавеску, Киф увидел, что на углу папиного стола лежит куча денег.
– И я устрою так, чтоб ты избавилась от ребенка. Но с одним условием, Сюзанн. Ты не должна ни с кем обсуждать это – в особенности с доктором Джо. Моя жена не одобряет аборты.
Потом треволнения кончились, и жизнь потекла своим чередом. Вот только Киф понимал, что проживает последние деньки своего детства. А потом, очень скоро, придет август, и он окажется в поезде, на пути в изгнание – в Массачусетс.
ДЖИНКС
Лето 1886
Лицо Райля преследовало ее… его широкая улыбка, сердечный смех, его золотые волосы, квадратные скулы, тяжелые и ровные брови над живыми глазами, так похожими на отцовские. На отцовские. Почему раньше она никогда этого не замечала?
И его мощная фигура – мускулистые ноги и широкие плечи. Он был так похож на отца и все же совсем другой! Лучше всего она помнила руки Райля – они так и стояли у нее перед глазами – большие, сильные, умелые руки с длинными пальцами. Она часто говорила ему, что у него настоящие руки художника, когда он заставлял ее сидеть без движения, рисуя с нее свои бесконечные наброски.
Всю дорогу в Миллтаун Джинкс думала о Райле и о той их последней встрече в саду – и чувствовала его руки на своих плечах, его тело поверх своего тела.
– Ну что, поела, а? – проревел дядя Уилли. Он был огромным мужчиной, каждый раз, когда Эйлин вновь оказывалась беременной, теряющим в весе. Так что теперь кожа мешком висела на нем.
– Как жаль, что ты не ешь горчицы. – Тетя Эйлин приобняла Джинкс. – Попытайся как-нибудь развеять свою тоску, дорогая. Мальчики будут жалеть, что не увиделись с тобой.
– Мне тоже очень жаль, – пробормотала Джинкс.
– Ты можешь занять комнату Уита. – Уит и Эрик были сыновьями Эйлин от предыдущего брака.
Джо сняла перчатки:
– Что от него слышно?
– Немного, – ответила Эйлин, взглянув на мужа. Она снова повернулась к Джинкс. – Ты устала, дорогая? Хочешь подняться в свою комнату – освежиться и отдохнуть немного?
– Да, было бы неплохо.
– Тогда Тайн проводит тебя наверх, а Берта будет тебе помогать. Она будет твоей личной горничной, пока ты гостишь у нас.
– Спасибо, тетя Эйлин. – Поднимаясь по лестнице вслед за тяжеловесным дворецким, Джинкс чувствовала на себе тяжелый взгляд матери. Интересно, какую историю состряпала она для ее тети и дяди? Вероятно, ту же, что и для папы, – что Джинкс нуждается в перемене обстановки.
Хотела бы она, чтоб мать перестала на нее пялиться. Она больше не задавала ей вопросов, но Джинкс была уверена в том, что мать подозревала, что между ними в саду случилось тогда что-то большее. Джинкс хотелось закричать во все горло: я люблю его! Мне наплевать, даже если он мой брат! Наплевать! Но она молча взбиралась по ступенькам.
Комната ее, как и весь дом, просторная, но темная, была обставлена угнетающе тяжелой мебелью из красного дерева. Там была отдельная ванная и маленькая боковая комнатка, где жила ее новая горничная.
Берте было четырнадцать лет, и она была хорошенькой, темноволосой и очень живой девушкой.
– Я в первый раз прислуживаю леди, – призналась она, распаковывая чемоданы Джинкс. – Я тут уже два года. Никогда не думала, что мне представится такая возможность – с одними-то сыновьями в доме! – Выражение ее лица смягчилось, когда она поймала взгляд измученных глаз Джинкс. – Вам надо отдохнуть, мисс Джинкс. Вы выглядите так, будто вот-вот свалитесь с ног. Давайте я помогу вам раздеться, чтоб вы могли лечь.
Как только Джинкс легла и уставилась в стенку, девушка тихо вышла, оставив Джинкс наедине со своими мыслями.
В следующие несколько недель она только и делала, что оставалась наедине со своими мыслями. Джинкс чувствовала себя одинокой даже в комнате, полной народа. Она пыталась отвечать на все дружеские предложения, но без Райля все ей казалось плоским и серым. Любовь к приключениям оставила ее. Конечно же, каждую неделю они устраивали музыкальные вечера. Ведь тетя Эйлин когда-то была органистом в большой церкви. И пикники, и званые вечера, и ходили в церковь на службу. В честь Джинкс устроили даже грандиозный бал, хоть был и не сезон. Четверг был их приемным днем, и Джинкс думала в такие дни, что умрет от скуки, поддерживая вежливые и бессмысленные разговоры. «Эдит чувствовала бы себя во время них как рыба в воде», – думала она.
По несколько раз в неделю им наносили визиты молодые ухажеры: Карл Андерсон, Амос Юнт и прыщавый Ван Аукен, чье имя она никак не могла запомнить. Ей хотелось, чтоб они оставили ее в покое. Все они были такими молодыми и бессердечными.
Ее мысли все время занимал Райль.
Тетя Эйлин старалась быть доброй с ней.
– Если что-то беспокоит тебя, дитя…
– Я просто не очень хорошо себя чувствую.
– Послать за твоей мамой? Может быть, было бы неплохо, если б она приехала и посмотрела тебя?
– Нет, не надо звать маму. Мне просто надо отдохнуть, тетя Эйлин. Правда, все наладится, когда я буду лучше спать.
Но будет ли она когда-либо спать лучше? Райль являлся к ней во всех снах. Каждую ночь приходил он к ней с протянутыми руками. Милое его лицо светилось любовью. Но стоило ей подбежать к нему, и он ускользал. Она бежала за ним, но как бы быстро ни бежала, не могла догнать его. В конце концов она просыпалась и, рыдая, понимала, что никогда больше не будет он обнимать ее и что грех их будет преследовать ее до конца жизни.
Поздно утром тетя Эйлин обычно приглашала Джинкс посидеть с ней за чашкой шоколада. Тетя бралась за вязанье, и длинные ее спицы так и сверкали в солнечном свете. Гостиная была самой уютной комнатой в доме, а Эйлин – легким собеседником, чутко улавливающим нужды других.
Для Джинкс это тоже было хорошее время, и постепенно она стала даже ждать этих утренних визитов. Она научилась вязать и быстро сделала очень неплохое розовое одеяльце с бордюром из белых розочек.
– Почему вы так уверены, что будет девочка? – спросила она как-то утром, когда Эйлин кончила вязать очередное розовое одеяльце.
– Я скажу тебе. На этот раз все не так, как с теми пятью. – Она улыбнулась. – Кроме того, давно пора родиться девочке. Девочки – это так приятно, когда стареешь. Не то что мальчики, сбегающие при первой же возможности. Не могу поверить, что Джим и Том уже уехали. Не могу понять, как им удалось убедить отца разрешить им уплыть на «Веселой вдове». Конечно, капитан Яатс уже давно в компании и Уилли доверяет ему, но, если мальчикам хотелось в южные моря, они могли бы подождать, покуда вернется Эрик с новым кораблем.
– А когда он вернется? – спросила Джинкс, выворачивая пятку на крошечной пинетке и думая о том, как мило было бы снова увидеть кузена Эрика.
Лицо Эйлин просветлело.
– О, он на днях приедет. Он уже больше месяца в Сан-Франциско, устраняет недоделки на корабле.
– А я думала, что корабль новый, ведь он же поэтому ездил в Германию – следить за строительством корабля?
– Да, но, приплыв домой, он обнаружил, что пару вещей еще надо доделать. Кажется, что-то связанное с безопасностью команды. Я не очень разбираюсь в таких вещах.
«Мужчины такие счастливчики, – подумала Джинкс. – Они могут просто сбежать куда-нибудь – хоть в море, да куда угодно».
– И как называется новый корабль Эрика?
– «Тихоокеанская колдунья».
– Неплохо.
– Он говорит, что корабль – настоящий красавец! Знаешь, ведь Эрик набрал свою первую команду! Это одна из причин, по которой он так гордится ею.
– Это ведь парусник, правда?
– Да. Глубоководный, для тихоокеанской торговли. К сожалению, он слишком большой, чтобы войти в наш залив, поэтому в этом году я его не увижу. Уилли с твоим отцом ездили туда три недели назад. И я хотела поехать, но твоя мать сказала мне, что мне в моем положении лучше не ездить. Конечно, Эрик заедет домой перед отплытием.
Она посмотрела на свою располневшую талию и покраснела:
– Знаешь, ведь я не видела его больше года. Надеюсь, что он не будет так смущен моим положением, как младшие братья. Думаю, что они так поспешили в море во многом из-за того, что стыдились меня.
Кузен Эрик приплыл на одной из шхун компании.
– Мама, ты хорошеешь с каждым днем! – Он сбросил кепку с козырьком, подхватил Эйлин и закружил ее.
Она счастливо засмеялась.
– Держись крепче, – прорычал Уилли, – а ты будь с ней поосторожнее! Что ты там делаешь?
Эрик опустил мать, отодвинул ее на расстояние вытянутой руки и поджал губы.
– Да, мама, и что же вы тут делаете? – Серые глаза его замигали, и он залился румянцем.
Затем он повернулся к отчиму, и поведение его стало подчеркнуто серьезным.
«Ну, он и лиса», – подумала Джинкс, улыбаясь про себя.
Когда он приветствовал ее, лицо его смягчилось. Серые его глаза так и буравили ее, и она не чувствовала его неискренности.
– А мне и не сказали, что ты здесь. Ах, что может быть лучше для усталого мужчины, чем приехать домой и обнаружить, что его ждет такой сюрприз!
– Я не видела тебя с тех пор, как ты стал капитаном, кузен Эрик. Прими мои поздравления.
Он взял ее руки в свои и прижал к себе.
– Что ты говоришь, Рыжая? Может ли кузен все же надеяться на то, чтоб получить поцелуй от прекраснейшей из девушек?
Раньше ей никогда никто не давал прозвища. Это ей понравилось. Она запрокинула лицо, ожидая, что усы его, как всегда, защекочут ей губы, но вместо этого губы его коснулись ее щеки. Борода Эрика была теплой и невероятно мягкой.
– Добро пожаловать домой, – сказала она, довольная тем, что он остался таким, каким она его помнила.
– Ты играешь на своей гавайской гитаре? Сыграешь мне?
– Ой, я не привезла ее с собой, – сказала она, подумав вдруг, что это так странно: то, что раньше было для нее важно, сейчас не имело ровным счетом никакого значения.
– Не привезла?
Но почему-то Джинкс чувствовала себя лучше от взгляда его дразнящих глаз. «И почему все говорят, что он задавака?» – думала она. Отец считал его легковесным, и даже Райль не находил в нем ничего хорошего.
Ну конечно же, Райль ревновал ее, но тогда она этого просто не понимала. Болезненные мысли о Райле стерли улыбку с губ Джинкс. Загорелое лицо Эрика светилось, а серые ее глаза не спешили перейти на отчима.
– Итак, сэр, полагаю, вы хотите узнать, насколько удачной была наша поездка в Гамбург.
– Да, конечно, я все хочу узнать о «Тихоокеанской колдунье».
Они ушли бок о бок, и Джинкс услышал? баритон Эрика, раздающийся из нижнего холла:
– Он совсем не похож на клипер, скажу я вам. Предназначен для больших грузов и не встает на волну, а протыкает ее. И все же из Нью-Йорка до Фриско мы дошли за шестьдесят три дня, что совсем неплохо, учитывая, что шторма преследовали нас. Путешествие было нелегким, сэр…
Эрик побыл дома примерно с неделю, и Джинкс начала осознавать, что потеря Райля не означает еще для нее конца жизни.
Она могла все так же смеяться и считать жизнь интересной штукой, несмотря даже на то, что в сердце занозой сидела незатухающая боль.
Кузен Эрик был интересным собеседником – он плавал по всему миру, на Восток к южным морям, в Европу и в Скандинавские страны, но рассказы его изобиловали не архитектурными подробностями, а историями о людях, которых ему доводилось встречать. Он смеялся, вспоминая славного старика, которого встретил в Париже. Тот придумал оригинальный способ помогать людям.
– И когда шел дождь, – рассказывал Эрик, – этот старый мошенник ехал на вокзал. При появлении женщины с ребенком он подходил к ней и дарил ей зонтик, приговаривая при этом что-то вроде: «Зонтичная компания „Юникорн“ приветствует вас, мадам. Пожалуйста, скажите своим друзьям, чтоб они вспомнили о нашей компании, когда в следующий раз соберутся купить зонтик».
– Так он и не служил в компании «Юникорн»?
– Нет, он даже не мог точно сказать, название какой компании использует. – Эрик рассмеялся. – И все это началось примерно пять лет назад в сильный дождь, когда он пожалел какую-то леди и, повинуясь внутреннему импульсу, отдал ей свой собственный зонтик. При этом он почувствовал себя так хорошо, что решил всегда так делать.
– Какой милый.
Делясь впечатлениями от Нью-Йорка, кузен Эрик стал рассказывать Джинкс о старухе, продававшей яблоки перед универмагом Стюартов:
– Она была старой каргой в платье с заплатами и седыми волосами, выбивающимися из-под линялого чепчика, – сказал он. – И она просидела на одном и том же стуле, на одном и том же месте много-много лет. Ну, старый Стюарт выстроил себе новый магазин – самый современный в городе. Горожане называют его «мраморным дворцом», он занимает целый квартал. Это шестиэтажное здание, с огромными стеклянными окнами, выходящими на Бродвей.
– И что ж, когда он построил новый магазин, старуха лишилась своего места? Эрик ухмыльнулся:
– Нет, мадемуазель, позвольте досказать. Сейчас Александр Стюарт умер, но тогда он был одним из богатейших людей Нью-Йорка. Знаешь, что он сделал? Он лично приказал, чтоб стул старой торговки перевезли и поставили перед входными дверями его новой империи. И, насколько я знаю, она до сих пор продает там свои яблоки.
– Тебя послушаешь, так мир покажется таким тесным, кузен Эрик. Ты рассказываешь о людях так, как будто они живут за соседней дверью. Даже и не знаю, нравится мне это или нет.
– Но мир такой и есть, Рыжая. Мир – это вовсе не гигантские секвойи на берегу озера Кратер и не Метрополитен-опера. Мир – это люди: девушки, танцующие канкан на Монмартре, моряки, борющиеся со стихиями, повар, который варит похлебку в кафе, и лесорубы в лесозаготовительных лагерях твоего отца. Мир состоит из людей, Рыжая.
– Тогда выходит, что, куда б ты ни поехал, всюду точно так же, как и там, где ты уже был, – сказала Джинкс, не в силах скрыть своего разочарования.
Он закинул голову и рассмеялся.
– Ты не поверишь! Но именно люди делают одно место не похожим на другое! Дай-ка я тебе вот что расскажу. На французском побережье Средиземного моря находится самое дорогое, исключительно дорогое место в мире. Именно там развлекаются самые богатые мира сего. Знаешь, что случилось там несколько лет назад? Джон Муседун, старый матрос, которому присуще больше озорства, нежели здравого смысла, обвел этих миллионеров вокруг пальца – и они до сих пор не знают, как это произошло. – Эрик вытащил табакерку и начал набивать трубку. – Как-то во время своих странствий Джону посчастливилось найти сундук с монетами – маленький сундучок, набитый золотыми и серебряными дублонами. Они не так уж много стоили, но старый Джон вообразил, что они помогут ему скрасить его последние годы. И вот он потащил свои старые кости на юг Франции, чтобы погреть их там на солнце. Но увидел мезонины с ровными лужайками и фантастическими подъездами и не смог устоять.
