Текст книги "Аполлон-13"
Автор книги: Джим Лоувелл
Соавторы: Джеффри Клюгер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)
– Ты его видишь? – спросил Лоувелл.
– Почти попали, – повторил Хэйз.
Изображение Солнца в телескопе опустилось вниз на долю градуса. Затем, еще чуть-чуть. Из стабилизаторов еще пару секунд вылетал гипергольный дым, после чего реактивные струи тихо отключились, и корабль, а вместе с ним и Солнце, остановились.
– Что у тебя? Что у тебя? – спросил Лоувелл.
Хэйз ничего не говорил, потом медленно оторвался от телескопа и повернулся к товарищам с большой улыбкой.
– Верхний правый угол Солнца, – объявил он.
– Мы нашли его! – воскликнул Лоувелл, подняв кулак.
– Попали в точку! – сказал Хэйз.
– Хьюстон, это «Водолей», – вызвал Лоувелл.
– Слушаю вас, «Водолей», – ответил Бранд.
– Так, – сказал Лоувелл, – похоже, солнечный тест прошел.
– Мы поняли, – сказал Бранд, – Мы очень рады слышать это.
В Центре управления, где несколько мгновений назад Джеральд Гриффин призвал к полной тишине, с первого ряда раздался возглас офицеров ВОЗВРАТА, ДИНАМИКИ и НАВИГАЦИИ. Из второго ряда его подхватили СВЯЗЬ, ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЕ и МЕДИК. По всему залу прокатились беспрецедентные, нарушающие строгую дисциплину «НАСА», аплодисменты.
– Хьюстон, это «Водолей», – вызывал Лоувелл сквозь шум, – Вы меня поняли?
– Поняли, – ответил с широкой улыбкой Бранд.
– Оно не совсем по центру, – докладывал командир, – Чуть меньше радиуса в сторону.
– Это прекрасно, прекрасно.
Бранд посмотрел через плечо и улыбнулся Гриффину, а тот улыбнулся в ответ, не мешая суматохе в зале. В Центре управления не должно быть беспорядка, но Гриффин позволил ему продолжаться еще несколько секунд. Он подвинул полетный журнал и в графе «Полетное время» написал «73:47». В графе «Примечание» он написал «Солнечный тест завершен». Посмотрев вниз, руководитель полета в первый раз обнаружил, что у него дрожат руки. А, переведя взгляд в журнал, он тоже в первый раз заметил, что последние три записи неразборчивы.
Людям, находившимся вокруг, Мэрилин Лоувелл показалась удивительно равнодушной удачному завершению солнечного теста. Гости, собравшиеся у телевизора в гостиной дома Лоувеллов, почти все были из «НАСА». Они хорошо знали технику лунных полетов и осознавали важность этого события. А остальные хорошо понимали это из телепередач. Перспективы удачного возвращения экипажа, главным образом, зависели от результата запуска «ПК+2». А результат «ПК+2», в основном, зависел от результата солнечного теста. Реакция на доклад Джима в доме Лоувеллов была не хуже, чем в Центре управления: восклицания, объятия и рукопожатия. Однако сама Мэрилин лишь кивнула и закрыла глаза.
Многие, кто видел реакцию Мэрилин, обеспокоился ее состоянием, но, сидевшие слева Сюзан Борман и справа Джейн Конрад, понимали подругу. Как Мэрилин и как остальные жены астронавтов, начиная с первых дней программы «Меркурий», Сюзан и Джейн сразу научились самому главному, что необходимо уметь жене астронавта во время полета – контролировать свои эмоции. Телекомпании могут позволить себе драматизировать перед зрителями каждое включение стабилизатора и каждый поворот гироплатформы, но люди, чьи мужья, отцы и сыновья летят в этом корабле, не имеют на это права. Для них полет был не национальным событием: в буквальном смысле он был домашним. И от его результата зависело не будущее нации, а будущее их семей. И поэтому жены не могли позволить себе очень эмоционально реагировать на каждое ключевое событие экспедиции. Если надо, вскрик или всхлип во время спуска, плач или возглас во время приводнения, обнять детей во время взлета с Луны, а в остальном – лишь кивнуть и ждать.
Но иногда Мэрилин позволяла себе небольшое отступление от правил – неясные воспоминания о днях, когда служба ее мужа не была так насыщена событиями. Два или три раза прошлой ночью лицо Мэрилин принимало спокойное, рассеянное выражение, с легким подобием улыбки, когда она мысленно возвращалась в счастливое и безопасное время.
– Ты знал, что Джим любил ракеты еще в детстве, – спросила Мэрилин у Пита Конрада, когда они с несколькими гостями оказались утром в кабинете Лоувелла.
– Да, он рассказывал мне, – сказал Конрад, – как в школе построил ракету, которая взорвалась.
– Он даже лично написал письмо о ракетах в свою Военно-морскую академию.
Мэрилин подошла к книжной полке мужа и достала старую папку из «Аннаполиса».
– Прочитай последний абзац, – сказала она, перелистнув скрепленную в углу пачку тонких пожелтевших листов.
– Мэрилин…, – произнес Конрад, переживая, уместны ли эти воспоминания в такую минуту.
– Пожалуйста, прочитай это.
Конрад взял у Мэрилин папку и прочитал:
– …Настает важный день в ракетостроении, день, когда наука сделает полеты в космос не мечтой, а реальностью. Это будет день, когда преимуществами реактивной энергии – проще говоря, мощной тягой и возможностью работы в вакууме – воспользуются в полной мере…
– Неплохо для 1951 года, а? – спросила Мэрилин.
– Неплохо.
– Конечно, если бы «НАСА» не изменило свой подход, после того, как они в первый раз зарубили кандидатуру Джима, он бы никогда не полетел ни на какой ракете.
– Ни Джим, ни я, – сказал Пит.
– Ты знаешь, через семь лет после того, как его отклонила та первая медкомиссия, в Космический Центр с визитом прибыл главврач. К тому времени Джим летал на двух «Джемини», и все его грамоты висели на стене кабинета. Когда к нему заглянул главврач, Джим показал на эти благодарности и сказал ему: «Вы, парни, научились хорошо мерить билирубин, но так и не додумались измерять упорство и побуждения человека».
В этом месте Конрад улыбнулся.
– Он любит рассказывать эту историю, Пит, – сказала Мэрилин, и ее голос оборвался. Внезапно, она отвернулась.
– Мэрилин, – сказал Конрад, вкладывая в свой голос как можно больше убеждения, – он уже летит домой.
Никто в доме не мог сказать, хорошо это или плохо, что Мэрилин окунулась в эти воспоминания, но в полдень, когда ее муж завершил импровизированный солнечный тест, она в них больше не нуждалась. Вместо этого, когда ее гости начали восклицать и обниматься, она встала, извинилась и вышла на кухню.
Несколько часов назад ей позвонил и предложил совершить Причастие отец Дональд Рейш, местный епископ, который давно знал семью Лоувеллов. Мэрилин любила компанию Рейша и обрадовалась его визиту: по меньшей мере, час в гостиной в его лице будет ей духовная опора. Она хотела предложить ему что-нибудь лучше безвкусного кофе. Звонок в дверь раздался раньше, чем Мэрилин дошла до кухни, и Дот Томпсон пошел открывать.
Вошел отец Рейш, тепло поприветствовал Мэрилин и присоединился к остальным в гостиной. С его приходом атмосфера в комнате сразу изменилась. Звук телевизора был приглушен, вместе с ним стихли голоса в гостиной, и дом вернулся в то обычное состояние, которое было до 9:30 прошлого вечера.
Едва Мэрилин с гостями собрались вокруг стола, где должна была состояться служба, как появилась Бетти Бенвеер и прошептала ей:
– Мэрилин, ты говорила детям, что придет отец Рейш?
– Конечно, ответила Мэрилин, – Я так думаю. Думаю, что да. А что такое?
– Ну, если ты и говорила Сюзан, то она забыла об этом. Она только что спустилась вниз, увидела, как все разговаривают со священником и теперь у нее истерика. Она думает, что ты уже не надеешься. Она думает, что Джим не вернется.
Мэрилин извинилась и бегом поднялась в комнату Сюзан, где безутешно рыдал ее предпоследний ребенок. Взяв ее на руки, Мэрилин заверила Сюзан, что нет, никто не потерял надежду, что люди в Космическом Центре держат все под контролем, и что священник только поможет с тем, что неподвластно даже народу в Космическом Центре.
Так как дочь ей не поверила, Мэрилин взяла ее за руку, на цыпочках спустилась вниз и показала знаками Бетти, что они вернутся через несколько минут. Незаметно выйдя из кухни, Мэрилин и Сюзан прошли к Тейлор-Лейк и опустились на траву под ближайшим деревом.
– А теперь расскажи мне, чего ты боишься, – сказала Мэрилин, когда они сидели вместе.
– Что ты имеешь в виду? – смущенно спросила Сюзан, – Я боюсь, что папа не вернется домой.
– Что? – спросила Мэрилин с поддельным удивлением, – Именно это разволновало тебя?
– Да…
– А ты не знала, что твой отец слишком скуп, чтобы умереть? – сказала с улыбкой Мэрилин (ПРИМ.ПЕРЕВ.– американская поговорка).
– Он не скупой, – запротестовала Сюзан.
– Нет. Конечно, нет. Но он упрямый, правильно?
Сюзан кивнула.
– И он находчивый, правильно?
Сюзан снова кивнула.
– И он лучший астронавт, какого я знаю.
– Он лучший, я это тоже знаю, – сказала Сюзан.
– И ты, действительно, думаешь, что лучший астронавт, из тех, что мы с тобой знаем, мог забыть что-нибудь простое: ну, например, развернуть свой корабль и прилететь домой?
– Нет, – нерешительно засмеялась Сюзан.
– Нет, – подтвердила Мэрилин, – И я так думаю. Но вот, что меня беспокоит: те люди у нас в доме, они ведь этого еще не поняли. Как думаешь, не следует ли нам пойти туда и исправить положение?
Сюзан согласилась, и Мэрилин с дочерью медленно направились к дому. Когда они вернулись, оказалось, что священник уже закончил службу и первый голос, который услышала Мэрилин, не принадлежал отцу Рейшу. Это, определенно, был голос Джима.
На некоторое мгновение Мэрилин с дочерью растерялись, остановившись в дверях, но потом осознали, что его голос раздавался из телевизора. В гостиной большинство гостей уже столпились у экрана, на котором показывали Лоувелла. Он был очень опрятен в своем голубом свитере и галстуке, удобно устроившись в кресле телестудии «Эй-Би-Си» и беседуя с Жулем Бергманом. Мэрилин помнила тот день в конце прошлого месяца, когда Джим отправился на это вынужденное интервью, в течение которого, как он потом рассказал ей, Бергман несколько раз спрашивал его, испытывал ли он страх, когда был пилотом-испытателем или астронавтом. В тот день Мэрилин сама выбрала ему галстук, который ей казался подходящим для телевидения. И теперь, несмотря ни на что, она не забыла об этом.
– Знаете, Жуль, – говорил Джим, – Я думаю, каждому пилоту знаком страх. Я думаю, те, кто утверждает обратное, на самом деле, обманывают себя. Но мы доверяем той технике, с которой работаем, и это побеждает любой страх.
– Вы можете вспомнить какую-нибудь аварийную ситуацию на самолете, когда вы испытали страх? – спросил Бергман.
– О, у меня несколько раз загорался двигатель, – сказал Лоувелл, – И я испытывал такое чувство, типа любопытства, а вдруг снова загорится. Но этого не случилось.
– Вы верите, что по теории вероятности, с вами уже больше ничего не случится после всех этих инцидентов? Например, вы не боитесь застрять на Луне?
– Нет, я считаю, что в полетах мы можем положиться на две вещи. Во-первых, надо пройти хорошую тренировку, как вести себя в аварийной ситуации: тяжело в учении – легко в бою. Во-вторых, надо всегда помнить, что каждый новый полет – это как очередной бросок игральных костей: там ничего не накапливается, и вы не сможете гарантированно получить семерку. Каждый раз все начинается с нового листа.
– И вас не беспокоит мысль, что взлетная ступень не сработает или что-то в таком роде?
– Нет, – сказал Лоувелл, покачав головой, – Если бы это меня беспокоило, то я бы не полетел.
– Давайте, поставим вопрос по-другому, – упорствовал Бергман, – Как бы вы сравнили этот риск, скажем с риском военного пилота «Эф-4» во Вьетнаме?
Лоувелл сделал глубокий вдох и на мгновение задумался.
– Конечно, мы рискуем, – сказал он, наконец, – Полеты на Луну и использование космической техники является опасным. Но, используя самую совершенную технологию, мы минимизируем этот риск. Когда же идешь в бой, то противник тоже пользуется технологией, увеличивая твой риск. Я думаю, это очень опасно.
– То есть вы считаете, что ваши шансы выше?
– Да, я считаю, – ответил Лоувелл, очевидно, уставая от одних и тех же вопросов, – что военный пилот во Вьетнаме находится в более опасном положении.
Интервью закончилось, и снова начался прямой эфир с Бергманом и Фрэнком Рейнольдсом в студии «Эй-Би-Си» в Нью-Йорке. Мэрилин повернулась к Сюзан и улыбнулась.
– Ты видела? – сказала она, – Папа в гораздо большей безопасности, чем те люди, которые участвуют в сражениях. А те, в свою очередь, обычно возвращаются домой.
Сюзан, видимо, успокоилась и выбежала из гостиной во двор. Мэрилин тоже почувствовала себя немного лучше. Верно, по всей Америке тысячи жен каждый день жили с мыслью, что их мужья сражаются на другом конце земного шара, и не знали, вернутся ли они домой. Но у тех женщин не было ни Жуля Бергмана с его регулярными выпусками новостей, ни спасательных кораблей ВМФ, ни десятков людей в громадном зале управления, следящих за каждым их вздохом. Конечно, мужья тех женщин не находились за четверть миллиона миль от дома, среди абсолютного вакуума, в поврежденном корабле и в опасности не только не вернуться на свой авианосец или базу, но и не вернуться на свою родную планету. Мэрилин медленно опустилась в кресло, и на нее снова нахлынули воспоминания. И приняв все это во внимание, она теперь не была уверена, где бы она хотела видеть мужа.
Солнце заходило над домом Мэрилин Лоувелл в Хьюстоне. И в тот же момент оно заходило на корабле Джима Лоувелла, за 240 тысяч миль отсюда. За исключением двух быстрых пролетов ночной стороны Земли, когда «Аполлон-13» находился на орбите ожидания вокруг родной планеты, Солнце там светило постоянно. Его не всегда было видно, но его присутствие можно было почувствовать по нагреву корабля во время термостабилизационного вращения, по освещению мусора после сотрясения сервисного модуля, по мельканию на приборной панели при контроле ориентации. Теперь, в 6:30 вечера, когда гости расселись вокруг телевизора в гостиной и «Аполлон-13» приблизился на расстояние 1500 миль от Луны – менее одного лунного диаметра – пути корабля и Солнца начали, наконец, расходиться.
Как и все остальные лунные корабли, «Одиссей» и «Водолей» подлетали к ней с западного края. Когда фаза Луны между второй четвертью и полнолунием, это означает темный край. Чем ближе подлетал корабль, тем сильнее он погружался в темноту. И хотя его еще освещали лучи, они все отражались от обшивки и в иллюминаторы медленно темнеющей кабины проникал мерцающий земной свет – свет Солнца, отраженный родной планетой. А еще сгущающийся мрак означал, что все меньше и меньше света отражалось от облака мусора, окружающего корабли. Как и час назад, Лоувелл, Хэйз и Суиджерт заняли свои обычные рабочие места слева, справа и сзади. Хэйз штудировал процедуры запуска двигателя, Суиджерт помогал ему, чем мог, а Лоувелл повернулся к своему окну.
– У меня Скорпион! – объявил командир.
– В самом деле? – спросил Хэйз, прервав работу и повернувшись к своему окну.
– Да. И Антарес.
– Они все появились, – сказал Суиджерт, потянувшись к окну Лоувелла.
– И правда, – сказал Лоувелл, – Здесь Нунки и Антарес. Достаточно для точной проверки.
Суиджерт согласился:
– Возможно, даже больше, чем достаточно.
– Ты не хочешь их известить об этом? – спросил Хэйз.
– Да, – ответил Лоувелл и вызвал в микрофон, – Хьюстон, это «Водолей».
– Слушаю тебя, Джим, – откликнулся Бранд.
– Докладываю, что мы видим Антарес и Нунки. Нам нужно знать, не собираетесь ли вы попытаться проверить ориентацию.
– Понял, – сказал Бранд, – Сообщение о звездах получено. Ожидайте приказа на процедуру проверки точной ориентации.
В Центре управления Бранд переключился с линии корабль-Земля на внутреннюю директорскую связь для консультации с НАВИГАЦИЕЙ. По слухам, весь день гуляющим по Центру управления, группа Кранца вернулась за терминалы два часа назад и собиралась там оставаться, по крайней мере, еще несколько часов. С самого полдня Бордовая команда Милта Уиндлера стояла на изготовке по стенам зала управления, как запасные игроки в футболе, готовые сменить группу Гриффина перед закатом. Но Кранц объявил по громкой связи всем и, в частности своему другу Уиндлеру, что, несмотря на риск испортить отношения, он вскоре поставит своих людей на запуск «ПК+2», а команда Уиндлера пусть подождет. В 4:30 из комнаты 210 быстрой походкой вышла команда «Тигр», заняла весь зал управления и с краткими «извини» и пожатиями плечами приняли командование за терминалами до 10:30 вечера. Операторы Золотой команды Гриффина, которых и так должны были сменить через несколько минут, сдали свои места и удалились в проходы к Бордовой команде Уиндлера.
После того, как Бранд просмотрел процедуру ориентации вместе с Биллом Феннером, оператором НАВИГАЦИИ Белой команды, а тот просмотрел ее с Кранцем, проявилось первое различие в работе Белой команды и Золотой. Кранц объявил, что звездный тест, который мог бы подтвердить точность настройки гироплатформы, теперь отменяется. Настройка, параметры которой прошлой ночью передал с «Одиссея» Лоувелл, доказала свою точность во время запуска свободного возврата и еще раз ее подтвердила после импровизированного солнечного теста. Снова заниматься этим, как полагал Кранц, означало искать себе на голову новые неприятности и расточать понапрасну как топливо в стабилизаторах, так и время. Он довел свое решение до Феннера, а тот передал Бранду, который и сообщил его команде.
– Эй, «Водолей», – объявил КЭПКОМ, – мы очень довольны нашей текущей настройкой. Мы больше не собираемся тратить топливо в стабилизаторах, так что почему бы нам не оставить все как есть?
– Так, понятно, – сказал Лоувелл, убрал микрофон и повернулся к Хэйзу с удивленным взглядом, – Первый раз за полет мы видим звезды, и теперь они нам не нужны.
– Они волнуются, как бы не испортить все перед запуском, – пытаясь быть дипломатичным, сказал Хэйз.
– А я волнуюсь, как бы нам все не испортить, прежде чем мы к нему приступим.
Спор о звездном тесте быстро потерял практический интерес, поскольку уходило время. Близость корабля к переднему краю Луны означала, что до полета над обратной стороной и потери контакта оставалось меньше полутора часов. Эта потеря сигнала будет короче, чем в последней экспедиции Лоувелла, так как в отличие от экипажа «Аполлона-8», который перед появлением с противоположного края запустил свой гипергольный двигатель и вышел на окололунную орбиту, команда «Аполлона-13» вообще ничего не должна делать. Войдя за западный край в 75 часов и 8 минут полетного времени, они должны появиться у восточного края всего через 25 минут, а гравитация увеличит их скорость за время отсутствия контакта с Землей. Еще через два часа они должны быть готовы к запуску двигателя.
– «Водолей», это Хьюстон, – вызвал Бранд, – Если вы готовы, то я могу передать вам данные для маневра «ПК+2», а потом будете готовиться к потере сигнала.
– Так, – сказал Хэйз, доставая блокнот и ручку, – Я готов записывать.
Бранд зачитал все данные, включая векторы, углы рысканья и возможные точки приводнения на Земле, а Хэйз записал и прочитал ему обратно.
Лоувелл слышал озабоченность в голосе КЭПКОМа и с удовольствием ощущал свое внутреннее спокойствие, так как приближались потеря сигнала и, собственно, запуск. Этот запуск, в отличие от запуска свободного возврата, должен быть долгим и мощным: двигатель отработает 5 секунд на минимальной тяге, потом 21 секунду – на сорока процентах и, наконец, 4 минуты на полной тяге. Так же, как и запуск свободного возврата, его начнет и завершит компьютер, а Лоувелл будет лишь управлять рукояткой тяги. Если двигатель не включится точно в 79:27:40.07, то это сделает сам Лоувелл при помощи двух ярко-красных кнопок размером с долларовую монету, со словами «Старт» и «Стоп» под ними, на командирской стороне корабля. Эти кнопки связывают посадочный двигатель напрямую с батареями и, будучи нажатыми, дают команду на включение двигателя, минуя компьютер.
Если кнопку «Старт» требуется нажать лишь при опоздании момента зажигания, то существует много ситуаций, когда Лоувелл должен нажать «Стоп». В соответствии с полетными инструкциями командир обязан выключить двигатель, если упало давление топлива или давление в стабилизаторе, возросло давление окислителя, ориентация изменилась более чем на 10 градусов, на приборной панели мигают аварийные сигналы любой из шести батарей, компьютера или карданового подвеса двигателя.
Лоувелл знал, хуже всего, если появится сигнал о превышении давления в гелиевых баках топливной системы. Чтобы подавать топливо по магистралям в посадочную ступень ЛЭМа, инженеры «НАСА» больше полагались на сжатый гелий, чем на ненадежные топливные насосы. Не реагируя с взрывоопасной гипергольной жидкостью, инертный газ выталкивал ее по трубопроводам в камеру сгорания.
Эта система была почти безупречна, за одним исключением: гелий имел самую низкую температуру кипения, так что малейшее повышение температуры могло вызвать его испарение. Учитывая, что расширяющийся в герметичном баке газ может наделать много бед, «НАСА» снабдила бак вентилем с разрывной диафрагмой. Если давление неожиданно увеличится, диафрагма прорвется и выпустит газ, прежде чем давление станет слишком высоким.
Такое истекание гелия означает, что двигатель больше не удастся включить, но это в нормальной лунной экспедиции не представляет особой проблемы. Гелиевая система не должна ни нагреваться, ни включаться, пока посадочный двигатель не будет готов к работе, а сам посадочный двигатель предусматривает только разовое включение, чтобы вывести ЛЭМ с орбиты и посадить его на Луну. Разрыв диафрагмы должен происходить уже на лунной поверхности, когда посадочный двигатель выключается навсегда и газ спокойно выпускается в окружающий вакуум. Никто никогда не рассматривал ситуацию, с которой теперь столкнулся командир «Аполлона-13», когда во время полета придется включить двигатель, выключить его, а потом снова включить и опять выключить. Если в перегруженной топливной магистрали порвалась диафрагма, то посадочная двигательная установка пришла в полную негодность.
Несмотря на все это, Лоувелл ощущал поразительное спокойствие от приближающегося запуска, и, пока Хэйз записывал данные под диктовку Бранда, командир улучил минутку еще раз выглянуть в иллюминатор. И он выбрал для этого правильный момент. В 76 часов 42 минуты 7 секунд полетного времени Солнце скрылось за Луной, и «Аполлон-13» полностью погрузился в тень. Снаружи корабля мгновенно исчез сверкающий мусор, и со всех сторон, по всем направлениям в небе вдруг возник ковер из белоснежных звезд.
– Хьюстон, – сказал Лоувелл, – Солнце зашло и «…человек смотрит на эти звезды…»
– Это Нунки? – спросил Хэйз, повернувшись к окну и указав на звезду, которую раньше Лоувелл едва различал, а сейчас сиявшую, как маяк.
– Да, – ответил Лоувелл, – и еще я гораздо лучше вижу Антарес.
– А что это за облако? – спросил Суиджерт, наклонившись над плечом Лоувелла.
– Млечный путь, – ответил Лоувелл, показывая яркую белую полосу, рассекающую небо.
Нет, не та, что светится, – сказал Суиджерт, – Темная полоса. Даже две темные полосы, похожие на след инверсии.
Лоувелл проследил за взглядом Суиджерта и увидел пару жутко черных колонн, которые стерли только что появившиеся звезды.
– Я ничего подобного в жизни не видел, – произнес он, – Может, это выброшенный мусор.
– От наших маневров? – спросил Хэйз.
– Нет, – сказал Лоувелл, – от нашего взрыва.
Все трое смотрели на эти облака и ощущали спокойствие. Почти сутки прошли с неожиданного ночного удара и тряски, и воспоминания об этом уже начали стираться. Но эти призрачные черные пальцы, тянущиеся в космос от их корабля, вновь их прояснили. По-прежнему, было неясно, что произошло в задней части их корабля, но истекающий грязный дым служил им постоянным напоминанием о катастрофе.
Тишину нарушил голос Бранда:
– «Водолей», это Хьюстон.
– Слушаю, Хьюстон.
– Так, Джим, у нас чуть больше двух минут до потери сигнала, и все идет хорошо.
– Принято, – ответил Лоувелл, – Как я понял, вы хотите, чтобы мы не включали никакие системы и что-либо делали до возобновления контакта.
– Принято. Все правильно, – подтвердил Бранд.
– Хорошо, тогда нам остается только сидеть здесь, в тесноте. До встречи на другой стороне.
Экипаж «Аполлона-13» снова погрузился в тишину, и через 120 секунд связь пропала.
Выскользнув из земного света в полную темноту и радиомолчание позади Луны, экипаж почувствовал себя подавленно. Западный край Луны был в тени, и светился лишь противоположный серп. Поэтому большую часть пути за Луной экипаж «Аполлона-13» кроме темноты ничего не видел под кораблем. Единственное, что раскрывало присутствие этого космического тела, было полное отсутствие звезд, которое начиналось снизу и простиралось далеко к воображаемому горизонту.
Почти двадцать минут астронавты плыли над этой ночной темнотой, пока за пять минут до возобновления связи вдали не показался светло-серый, похожий на торф серп. Хэйз первым увидел его по правому борту и потянулся за камерой. Следующим был Лоувелл, который заметил его из левого окна и кивнул, скорее, не в восторге, а в знак одобрения. Никогда прежде не видевший этого зрелища Суиджерт схватил свою камеру и скользнул в направлении Лоувелла. Командир отодвинулся от окна, уступая новичку свое место, чтобы тот мог обозреть открывающуюся внизу панораму. Как и шестнадцать месяцев назад во время экспедиции «Аполлон-8», внизу под кораблем проплывало все то же безжизненное пространство, которое до 1968 года не видел ни один землянин, а теперь уже видели более десятка человек.
Суиджерт и Хэйз, как Борман, Лоувелл и Андерс перед ними, были ошеломлены. Они в почтительной тишине смотрели на моря и кратеры, реки и горы – большие складки на лунной поверхности. В отличие от экипажей предыдущих экспедиций они летели не на высоте 60, а на 139 миль. И в отличие от экипажей предыдущих «Аполлонов» они здесь не задерживались. Как только они добрались до восточной стороны, их высота начала снова увеличиваться, и Лоувелл проплыл в заднюю часть кабины, чтобы дать возможность новичкам вдоволь насмотреться. Через пять минут, в назначенное для возобновления сигнала время он переключил свой микрофон на передачу и деликатным шепотом вызвал Землю.
– Доброе утро, Хьюстон. Как слышите?
– Слышу тебя достаточно хорошо, – откликнулся Бранд.
– Хорошо, – сказал Лоувелл, – И мы слышим тебя также сносно.
Он выглянул из-за плеча Суиджерта и обратил взор на проносящееся внизу образование:
– Для информации: сейчас мы пролетаем над Морем Смита и, похоже, поднимаемся.
– Мы, на самом деле, поднимаемся, – немного печально добавил Суиджерт.
– О, да, да, – больше для своих товарищей, чем для Земли, ответил Лоувелл, – мы уже не на 139 милях. Мы улетаем.
– Принято, «Водолей», – сказал Бранд.
– Мы по-прежнему ждем от вас время запуска, – напомнил Земле Лоувелл.
– Так, ждите.
Бранд отключился от линии, и, пока Хэйз и Суиджерт оставались с камерами у иллюминаторов, он принялся беспокойно перемещаться по кабине и суетиться вокруг своих переключателей, готовясь к включению питания. Проплывая от секции к секции приборной панели, он незаметно очутился возле Хэйза и Суиджерта, время от времени бормоча «Извини, Фреддо» или «Прощу прощения, Джек». Пилоты ЛЭМа и командного модуля рассеянно уступали дорогу Лоувеллу, а затем снова проплывали на прежнее место. Через две или три минуты Лоувелл остановился, опустился на кожух взлетного двигателя, который до сего момента, как считалось, был местом Суиджерта, и скрестил руки на груди.
– Господа! – намеренно громко для маленькой кабины сказал Лоувелл, – Каковы ваши намерения?
Испугавшись, Хэйз и Суиджерт обернулись.
– Наши намерения? – переспросил Суиджерт.
– Да, – ответил Лоувелл, – Приближается маневр «ПК+2». Вы намерены участвовать в нем?
– Джим, – как-то слабо сказал Хэйз, – это наш последний шанс сделать снимки. Мы улетаем отсюда. Не думаешь ли ты, что они собираются нас вернуть за фотографиями?
– Если мы не вернемся домой, ты их никогда не проявишь, – сказал Лоувелл, – А теперь, послушайте. Уберите камеры на место, и всем – на запуск. Мы не хотим их испортить во время приводнения на 152 часу.
Хэйз и Суиджерт уложили камеры и как-то робко вернулись на свои рабочие места. Следующий час экипаж работал слаженно. По мере того, как Бранд диктовал инструкции и экипаж щелкал нужными переключателями, системы «Водолея» медленно оживали и входили в рабочий режим.
Как и во время запуска для перехода на лунную орбиту «Аполлона-8», астронавты «Аполлона-13» молча ожидали, пока отсчитывались последние минуты перед маневром. На этот раз пилотам не было необходимости пристегиваться брезентовыми ремнями в кресла. Вместо этого они должны просто стоять и держаться за переборки, чтобы погасить внезапное действие тяги, ощутив слабое ускорение своими невесомыми телами. Лоувелл посмотрел на Хэйза и поднял большой палец вверх, потом повернулся к Суиджерту и показал тот же жест.
– Кстати, «Водолей», – прерывая тишину, объявил Бранд, – мы получаем данные от сейсмографов, оставленных «Аполлоном-12». Похоже, ваша третья ступень врезалась в Луну и та немного трясется.
– Хорошо, по крайне мере, хоть что-то работает в этом полете, – сказал Лоувелл, – Мы определенно рады, что за ней не последовал наш ЛЭМ.
(ПРИМ.ПЕРЕВ.– Через два часа после запуска на транслунную траекторию по команде с Земли двигатели ориентации ступени «Эс-4Б» направили ее в окрестность Океана Бурь, недалеко от сейсмографов, установленных экспедицией «Аполлон-12». Столкновение с лунной поверхностью должно было состояться в 77 часов 56 минут 40 секунд полетного времени на расстоянии 74 миль от сейсмографов. Удар ступени весом 13900 кг был такой силы, что данные от сейсмографов поступали еще четыре часа после столкновения. Благодаря этому эксперименту ученые смогли уточнить внутреннюю структуру Луны)
Лоувелл глянул вниз на Луну, желая рассмотреть выбитую пыль и кратер, оставленный этим своеобразным снарядом в древней поверхности. Вместо этого он увидел маленькую треугольную гору, затерянную среди кратеров и холмов на границе Моря Спокойствия. Это была гора Мэрилин, которая поприветствовала его на прощание, и, возможно, навсегда.
– Десять минут до запуска, – объявил Хэйз. Немного погодя он вызвал, – Восемь минут до запуска, – затем, – Четыре минуты до запуска.
Наконец, послышался вызов Бранда, от терминала КЭПКОМа:
– Джим, вы приближаетесь к запуску, приближаетесь к запуску.
– Принято, я понял, – сказал Лоувелл, – Мы приближаемся к запуску.
– На моем таймере две минуты сорок секунд, – вызвал Бранд, – Отметь у себя.
Лоувелл посмотрел на свой таймер полетного времени, отметил оставшееся время, вдохнул и задержал дыхание. Снова все было, как в том ночном полете над Японским морем, с небольшим страхом подумал он. Так же кабина погружена в темноту, так же под ним сияет голубая полоска Земли. Он следил, как таймер ведет обратный отсчет, и почувствовал под ногами вибрацию ожившего ЛЭМа.
