Текст книги "Украденный роман"

Автор книги: Джиллиан Кантор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 20

Следующим утром я написала Чарли на почту, что остаюсь в Малибу еще на несколько дней, опустив тот факт, что буду жить в гостевом крыле поместья Эша, потому что не хотела сию секунду получить звонок от Чарли, пышущей любопытством (да, Эш был чертовски горяч, но я оставалась не поэтому. Не поэтому!). Я постаралась сформулировать сообщение как можно более нейтрально, написав, что позвоню ей на следующей неделе, как вернусь в Бостон, и тогда мы обсудим нашу стратегию.

Я подумала, что стоит сообщить и Ною об изменении планов, и даже открыла переписку, но так и не смогла заставить себя что-то напечатать. Мы уже попрощались вчера, и я обещала не пропадать, плюс в моем распоряжении все равно было не так много времени, и я планировала максимально потратить его на работу над проектом, у меня просто не найдется возможности встретиться с Ноем снова.

Так что я пролистала чаты, найдя Джека, и попросила его продолжать кормить Оскара, и едва нажала кнопку «отправить», как телефон разразился рингтоном, который у меня стоял на Джека, заставив меня буквально подпрыгнуть на месте. Я подняла трубку, и Джек, отбросив приветствия, сообщил:

– Блин, я, наверное, угробил твою рыбу.

Я сделала глубокий вдох. Голос Джека уже начал стираться из памяти, но все еще оставался знакомым, привычным – и одновременно показался чужим. Примерно такое же странное чувство охватывало после выхода моих книг в свет. Пока я писала текст, он занимал не только мои мысли, но и мои сны, куда персонажи заявлялись то и дело. Но когда я устроила свое первое публичное чтение в книжном магазине год спустя после того, как в последний раз брала в руки собственный роман, выяснилось, что я попросту забыла имена второстепенных персонажей.

– Лив? Ты тут? – позвал Джек.

Я вздохнула.

– Угробил – наверное? – переспросила я. – Или точно?

– Я забыл приезжать и кормить его. Я знаю, что обещал, но навалились дела в больнице, и у меня совершенно вылетело из головы… – Он умолк, и мне стало понятно, что он выдумал оправдание на ходу. Впрочем, разве в первый раз?

Я почувствовала, как на глазах вскипают слезы – глупые, дурацкие слезы, ведь Оскар был просто рыбкой, и я уже убила пятерых его братьев и сестер. Конечно, они умерли не от голода, я не забывала их кормить – но все равно умерли.

– Лив, ну прости! Ну скажи что-нибудь, пожалуйста!

Но я слушала дыхание Джека на другом конце линии и не знала, что сказать. Он всегда терпеть не мог молчание, так что я не удивилась, когда, не дождавшись моего ответа, он продолжил говорить:

– Я заеду к тебе сегодня после смены и проверю его. К тому же рыбы могут долго обходиться без еды, так? Может, с ним все в порядке.

Я снова вздохнула и наконец выговорила:

– Угу, может быть… И если он не умер, покормишь его до моего приезда?

– Конечно. – Снова повисла пауза, но и трубку никто из нас не положил. – Как там твое исследование в Лос-Анджелесе? Продвигается? – спросил Джек.

Внезапно на меня накатил соблазн сообщить ему, что я проведу несколько следующих дней в поместье Эша, вместе с Эшем – а даже Джек знал, кто такой Генри Эшервуд III и о дважды присвоенном ему титуле «самого сексуального мужчины современности». Я представила, как вспухнет и забьется на шее Джека вена, как всегда, когда он бесился от одного упоминания имени Ноя. Прикусила нижнюю губу. А Джеку все еще есть дело до того, где и с кем я провожу время? И почему это беспокоит меня?

– Лив? – снова позвал он.

– Да, – заставила я себя ответить, – все отлично. Напиши мне потом, как там Оскар, хорошо?

И нажала отбой, чтобы ни ему, ни мне не пришло в голову добавить что-нибудь еще.

Сегодня Нейт снова вернулся к своим обязанностям – выписавшись из отеля и выйдя наружу, я увидела его знакомую фигуру в облегающем черном костюме и летных очках. Он стоял, небрежно привалившись к двери «Теслы», и не сразу заметил меня.

– Это весь ваш багаж? – спросил он, подойдя ближе, скептически озирая и укладывая в машину мой чемоданчик, который вписывался в нормы ручной клади.

– Я же приехала всего на несколько дней, – напомнила я. – И надеюсь, в поместье найдется прачечная, которой я смогу воспользоваться?

Нейт кивнул, помог мне сесть в машину, вынул телефон и набрал какое-то сообщение. Уселся сам, взглянул на пришедший ответ.

– Эш распорядился, чтобы вам прислали одежду со склада.

Значит, Нейт передал Эшу мою просьбу? При мысли о том, что Эш будет выбирать для меня одежду, к щекам прилила краска.

– В этом нет никакой необходимости, мне просто нужна стиральная машина… – забормотала я.

– Клара займется вашими вещами, я передам ей чемодан, когда мы приедем.

Клара. Домохозяйка Эша, которая, по всей видимости, вернулась из отпуска.

– Я не хочу доставлять неудобств, – сделала я вторую попытку, но Нейт даже не ответил и заложил такой крутой поворот, выезжая на шоссе, что мне пришлось вцепиться в ручку двери.

Эш вышел из дома ровно в тот миг, когда мы подъехали к крыльцу, словно до этого в нетерпении высматривал машину. Широким упругим шагом он подошел ближе и сгреб меня в объятия, едва я выбралась наружу. Когда он наконец отпустил меня, Нейт с чемоданом благополучно исчезли, не оставив возможности настоять на своем касательно стирки.

– У меня для тебя сюрприз, – сообщил Эш, беря меня за руку и поднимаясь по ступенькам.

– Привезли дневники? – обрадовалась я. Неужели решение остаться было все-таки верным? В голове не укладывалось, как писать книгу, которую ждал от меня Эш, да любой текст об Эмилии, не увидев ее дневников. Пусть мои куцые знания французского не позволят понять каждое слово, но мне нужно было увидеть ее почерк, ощутить шероховатость страниц, пробежаться пальцами по строкам, в которых воплотилась частичка ее души.

Эш покачал головой.

– Пока нет. Но обещаю, тебе понравится. – Он так и провел меня за руку до знакомой кушетки и только там отпустил. – Присядь.

Я послушалась, он сел рядом – так близко, что наши ноги соприкасались, и я уже думала, как бы немного отодвинуться, когда Эш наклонился и взял с кофейного столика перед нами, как мне показалось, фотоальбом.

– Пока гостевое крыло готовили к твоему приезду, я вспомнил, что там осталась еще целая коробка с вещами помимо дневников.

– Фотографии? – уточнила я.

Эш кивнул и передал мне альбом, слегка наклонившись, чтобы открыть первую страницу. Когда он оказывался так близко, когда я вдыхала этот пьянящий аромат кедра, у меня перехватывало дыхание, и думать, а тем более говорить внятно становилось почти невозможно.

Эш указал на черно-белое фото, где, похоже, на фоне озера Малибу стояли молодая женщина и мужчина.

– Вот бабушка Эмилия с моим дедом.

Эмилия была потрясающей красавицей – это было видно даже на старом зернистом снимке: изящной, в светлом летнем платье и соломенной шляпе с мягкими полями, которая, однако, не скрывала широкой обворожительной улыбки.

Эш перелистнул страницу – на этот раз Эмилия сидела в каноэ, прижав шляпу к груди, слегка склонив голову набок, и светилась от удовольствия.

– Ух ты, какая красавица! – восхитилась я вслух. – Нам нужно использовать парочку этих фото в книге.

Вообще-то, я не знала, что скажет на это издательство, потому что никогда раньше не работала над подобным проектом, но мне очень живо представилась черно-белая книга с этим потрясающим лицом на обложке.

– Да, отличная мысль, – согласился Эш. – Мир должен узнать ее имя, увидеть ее лицо. А как тебе эта? – Он пролистнул еще несколько страниц, пока не нашел то, что искал: совсем юная Эмилия – лицо в веснушках, волосы заплетены в косу – стоит посреди цветочного поля. – Это во Франции, в том местечке, где она выросла. Еще до встречи с дедушкой.

Я, естественно, сразу снова вспомнила, как много связывало Дафну с этой страной.

– Дафна дю Морье училась в школе для благородных девиц во Франции, – сообщила я Эшу. – Ее предки, как и предки Эмилии, были французы. Дю Морье.

– Дю Морье, – эхом повторил Эш, как мне показалось, с идеальным французским акцентом.

– Вообще, Дафна фанатично изучала фамильную историю. В детстве ей рассказывали, что ее французские предки-аристократы владели стеклодувным производством, но когда уже взрослой женщиной она приехала во Францию для более серьезного исследования, выяснилось, что они были обычными рабочими на той стеклодувной фабрике, весьма далекими от аристократических кругов, и сбежали в Англию в страхе перед революцией. Она описала эту историю в «Стеклодувах».

Я вдруг осознала, что мой монолог звучит словно зачитанная статья из энциклопедии, и поспешно захлопнула рот. Эш рассмеялся.

– Вот видишь, ты специалист по дю Морье.

Я покачала головой.

– Все это я читала на днях, когда пыталась найти какую-то связь с Эмилией. Я все гадаю, могли ли они пересечься где-то во Франции? Может, ходили в одну и ту же школу?

– Полагаешь, они знали друг друга по школе и тогда Дафна украла эту историю? – В голосе Эша появилась какая-то мрачная настойчивость, которой там не было мгновением раньше. – Оливия, что, по-твоему, тогда произошло?

Я на миг задумалась.

– Не знаю, – честно призналась я. Даже если девушки тогда были знакомы, Эмилия еще не прожила личную «ребекковскую» драму, она еще ничего не знала ни о Генри Эшервуде, ни о его жене.

Кстати, о Ребекке Эшервуд я тоже до сих пор так ничего и не выяснила. Странным образом мне не удавалось найти никаких следов этой женщины.

Эш вздохнул и захлопнул альбом.

– Погоди. – Я протянула руку за альбомом, но Эш держал крепко и явно не хотел отпускать. – А как же Ребекка Эшервуд? – вырвалось у меня прежде, чем я успела обдумать слова.

– А что с ней? – грубовато отозвался Эш и отодвинулся. Но меня уже было не остановить.

– Сохранились ли ее фотографии?

– Зачем мне хранить их? – откровенно огрызнулся Эш. Я уже хотела извиниться, но сдержала порыв – я не смогу написать книгу, если не буду задавать вопросы. К тому же половину – если не больше – сути «Ребекки» составляла личность самой Ребекки. А если Эмилия написала похожую книгу, то и в нашем проекте центральным персонажем, похоже, будет именно Ребекка Эшервуд.

– Ну, возможно, не здесь, – постаралась я выразиться более деликатно, – а в доме на озере…

– И кто бы вынес их из пожара? – оборвал меня Эш и нахмурился еще сильнее.

Точно. Пожар.

Краска снова бросилась мне в лицо, и я замямлила:

– Я… я… Понимаешь, мой писательский инстинкт… он говорит, что мне нужно понять Ребекку, чтобы понять, как написать историю твоей бабушки, вот и все, – выпалила я.

– Не нужно, – отрезал Эш. – Просто забудь, что я о ней говорил.

Забыть? Это как?!

Ему пришло какое-то сообщение, он сгреб телефон со столика и полностью переключил внимание на переписку. Отложил альбом и принялся набирать ответ.

– Мне нужно работать, – сообщил он коротко и сухо, даже не подняв глаз от экрана.

– Прости, – выговорила я, не понимая, как он мог пять минут назад смеяться и вдруг так помрачнеть. – Не хотела тебя расстраивать.

Но он никак не отреагировал на мои слова и, поднявшись с кушетки, даже не взглянул на меня.

– Устраивайся в гостевой, Клара тебе во всем поможет, она сейчас на кухне. Я вернусь к ужину.

Глава 21

Клара действительно обнаружилась на кухне – вытирала мраморную столешницу, и я сразу узнала ее по волнистым каштановым волосам – это была та самая женщина, которая стояла на веранде. Не призрак Анджелики, не любовница Эша, а его живущая рядом и очень красивая домохозяйка.

Подойдя к дверной арке, я прокашлялась, сообщая о своем появлении, и Клара, поставив чистящий спрей на стол, оглянулась.

– О, вы, должно быть, та самая писательница, – предположила она. – Эш мне все уши прожужжал за завтраком. Олив, да?

Я покраснела. Опять. Господи, я ненавидела свое тело за то, что оно постоянно предательски выдавало смущение. Почему я не могла вести себя и выглядеть более уверенно?

– Оливия, – поправила я, стараясь принять как можно более непринужденный вид. Клара пожала плечами и снова побрызгала спреем на столешницу – ей явно было без разницы, Олив или Оливия.

– Я уезжала навестить маму, она живет около залива. Эш не большой любитель убираться – впрочем, как и большинство мужчин, а? – Она красноречиво закатила глаза, и я хотела ответить, что всего лишь пишу книгу на заказ, тут ненадолго и знаю об Эше чуть больше, чем ничего – особенно учитывая, как резко и неожиданно изменилась его манера разговора со мной всего пять минут назад.

Но вместо этого я прикусила губу и кивнула.

Клара отступила от стола на шаг, уперев в бок руку с тряпкой.

– Эш прямо голову от вас потерял, раз пригласил остановиться здесь. – В ее голосе послышались уязвленные нотки, и она уставилась на меня, словно принуждая к ответу. Но я не знала, что сказать. Резкость Эша и неприветливость Клары уже заставили меня задуматься, не зря ли я сюда приехала. Но, естественно, я не собиралась ей об этом сообщать.

– Ну, нам надо еще обсудить некоторые вопросы перед началом работы, а здесь это будет проще… – Я умолкла, почувствовав, как беспомощно звучит это объяснение даже для моих собственных ушей, при том, что оно было правдой. Во всяком случае, верхушкой правды, предназначенной для окружающих.

Клара буравила меня взглядом еще пару мгновений, словно пытаясь понять, почему Эш пригласил в свой дом такую женщину, как я.

– Вы знаете, где гостевая спальня? – наконец спросила она. Я кивнула. – Вам что-то нужно?

Я покачала головой:

– Не хочу вас беспокоить, вы явно заняты. Вы даже не заметите мое присутствие.

– Чепуха, – быстро возразила Клара. – Вы гость Эша. Если вам что-то понадобится, просто попросите меня.

– У меня все есть, – продолжала отнекиваться я.

– Даже кофе? Я все равно собиралась сварить немного.

Тут Клара наконец-то улыбнулась мне, кажется, даже искренне, так что в углах ее ярких зеленых глаз залегли морщинки, и я спросила себя, может, я приняла за назойливость обычное любопытство? Может, Эш в самом деле редко звал кого-то в гости? Я с трудом сглотнула, пытаясь не думать, какую подоплеку может иметь подобное приглашение. Не так рано с утра.

И по правде говоря, предложение Клары было очень кстати, перед выездом из отеля кофе я не успела перехватить.

– Кофе было бы очень здорово, спасибо.

– Со сливками и сахаром?

– Просто черный.

Клара кивнула.

– Ладно, тогда устраивайтесь, а я принесу его вам в комнату через несколько минут.

Гостевая спальня выглядела ровно так, как я помнила, – нарисованная Анджелика, мрачно взирающая с портрета, стены в мягких тонах и накрахмаленное постельное белье – элементы женственности, совершенно выбивающиеся из оформления остального дома. Прикроватная тумбочка пуста, как и комод. Никаких дю Морье, Сильвии Плат или Оливии Фицджеральд. Вообще никаких книг.

Я сбросила туфли, легла на кровать и уставилась на Анджелику, такую мучительно прекрасную и одновременно вызывающую оторопь. Она явно ни разу в жизни не краснела от смущения. Я задумалась, кто нарисовал ее такой, как это происходило? Она позировала здесь, в доме, или художник рисовал по памяти или с фотографии уже после ее смерти? От этой мысли меня пробрала дрожь.

Я так засмотрелась на портрет, на зеленые глаза Анджелики, что не заметила даже, как в комнату вошла Клара (она вообще стучала?), пока не услышала обращение по имени и буквально подскочила на кровати, увидев Клару рядом с собой.

Она негромко рассмеялась.

– Простите, не хотела вас напугать. Я думала, вы слышали, как я вошла. – Она поставила чашечку дымящегося кофе на подставке на тумбочку и рядом блюдце с какой-то булочкой. – Вот, на случай если вы проголодались. Эш сам испек вчера вечером, с изюмом и… кардамоном вроде бы? – Она в сомнении приподняла бровь. Я вспомнила переживания Эша по поводу шафрана и издала смешок. – Если вам что-то понадобится, просто скажите мне, хорошо?

– Спасибо, все в порядке. Я правда совершенно не хочу вас беспокоить, – в который раз повторила я.

– Никакого беспокойства, – произнесла Клара, хотя внезапно каким-то напряженным тоном. Воздух в комнате тоже вдруг стал словно горячим и душным, и я с трудом выдавила улыбку. Потом вспомнила, что Нейт забрал чемодан, сообщив, что домохозяйка постирает мои вещи.

– Да, мой чемодан. Если вы можете принести его и показать, где у вас прачечная…

– Я обо всем позабочусь, – оборвала Клара.

– Правда, не стоит, я сама могу постирать вещи. – Ужасно странно было выпрашивать назад собственную одежду.

– Чепуха, – быстро возразила Клара. – Я же сказала – вы гость Эша. – Она снова натянуто улыбнулась. – Я принесу их потом.

И она повернулась и ушла, прежде чем я успела еще что-то возразить.

Я растерянно уставилась в пустой дверной проем. Это же просто грязная одежда – почему же я так странно себя чувствую? Хм-м, может, потому что произошедшее и правда слегка странно, словно воочию услышала я голос Ноя в голове, но тряхнула ею, прогоняя видение. Эш – и, следовательно, Клара как его работница – просто стараются быть любезными.

Я достала из сумки блокнот и ручку и отхлебнула кофе – черный, крепкий и горький, именно как я любила. Попробовала булочку – одновременно пряную и сладкую, я таких никогда не ела; необычный вкус, но завораживающий. Прямо как сам Эш.

Я отбросила эту мысль прочь и задумалась, вспоминая фотографии Эмилии.

«Эмилия была потрясающей», – написала я на чистой странице, рассеянно рисуя цветочные лепестки вокруг «о». – «Юность во Франции? Связь с дю Морье? Все свидетельства о Ребекке пропали в пожаре…»

И тут мне пришло в голову, что даже если личные документы и фотографии сгорели вместе с домом у озера, должны были остаться какие-то записи о случившемся. В конце концов, бизнес Генри Эшервуда к тому моменту уже процветал, и о пожаре в его доме и гибели жены писали бы не просто в местных газетах, а по всей стране – если не по всему миру.

Я открыла ноутбук и вернулась на сайт с архивами газет. Попыталась найти что-нибудь по запросу «озеро Малибу, пожар 1942» – поисковик выдал «0 результатов». Я вбила «Эшервуд, пожар 1942» – выпала рекламная заметка в «Лос-Анджелес таймс», в которой «Магазины Эшервуд» предлагали купить пару серег с огненными опалами – «безупречный подарок на Рождество для самой особенной женщины в вашей жизни!». Я изменила запрос на «Эшервуд, пожар в доме 1942», и на экране снова издевательски замигало «0 результатов».

Но даже если из библиотеки в Малибу украли все печатные материалы об Эшервудах и смерти Эмилии, кому под силу было стереть все упоминания об этом событии в Интернете? Предположим, имея такие деньги и власть, как дед Эша, можно нанять специалистов, которые вычистят информацию о Ребекке, пожаре, самом существовании Эмилии, но встает вопрос – зачем? Что, связанное с пожаром и женой, Генри Эшервуд хотел скрыть от людей? И почему Эш, который так настойчиво желает обнародовать историю бабушки, уклоняется от ответов на самые простые вопросы?

Я допила кофе, доела булочку, закрыла ноутбук и отодвинула чашку и блюдце на дальний край тумбочки. Снова взглянула на портрет – теперь во взгляде Анджелики мне почудилось недоумение, словно она удивлялась и порицала меня за недогадливость, а возможно, и несостоятельность как писателя.

– Чего уставилась? – огрызнулась я и тут же захлопнула рот ладонью, сама не веря произошедшему.

Та-а-ак, надо собраться. Определенно, плохой признак – разговаривать с портретом покойницы.

Внезапно на меня навалилась невыносимая усталость, и я задумалась, а не сварила ли Клара кофе без кофеина. Веки закрывались сами собой, и держать их открытыми стоило большого труда. Возможно, если бы я немного вздремнула, по пробуждении происходящее обрело бы немного больше смысла. Руки и ноги стали неподъемными, и, забравшись в постель и ощутив прикосновение чистого до хруста белого белья, я аж вздохнула от удовольствия.

Последнее смутное размышление касалось одной зацепившей меня детали в словах Эша: если Эмилия Эшервуд погибла в том самом пожаре, как уцелели ее дневники и фотографии?

Отрывок из «Жены»

Я собираюсь предать все огню. Всю нашу жизнь, все, чем он владеет. В конце концов, он это заслужил, и в последующие дни я постоянно представляю, как исполняю свой план. Представляю, как обливаю бензином все, что он любит, зажигаю спичку и бегу к озеру, наблюдая, как вся его жизнь тонет в пламени, как он кричит.

Какая восхитительная картина.

Она великолепно подойдет для книги. Для книги, которую я все это время пишу. В конце концов, это история жены, история ее чувств и мыслей, когда она понимает, что муж бросил ее ради более молодой женщины, просто так. Жизнь подражает искусству, которое подражает жизни – это правда или вымысел? Все слова в этой фразе словно перетекают друг в друга, не разделенные границами смысла.

Я переписываю первую главу книги, вставляя в нее сцену с пожаром. Теперь в первых строках главная героиня бросает спичку и наблюдает за пламенем, пожирающим дом. От каждого написанного слова я получаю изысканное удовольствие, представляю выражение его лица, когда он поймет, что я описала его.

Предвкушаю, как эта книга, увидев свет, сокрушает его репутацию.

А потом, охваченная воображаемым пламенем, я понимаю: моя история достаточно хороша, чтобы показать ее кому-то еще. Конечно же не кузине – меня теперь разъедает тщательно скрываемая ненависть к ней, – но у меня есть школьная подруга, которая работает в нью-йоркском издательстве. Так что я звоню ей, спрашиваю, не хочет ли она прочитать мой роман, и она соглашается. Интересно, это потому, что я его жена? Или потому, что она помнит мое творчество в школе – кто разберет? В любом случае я благодарна, что мне было кому написать и что она ответила.

Книга проложит мне путь к свободе. Я перестану быть женой, стану писательницей, личностью. Все наконец узнают мое имя благодаря тем строкам, которые напишу, а не благодаря мужчине, за которого я вышла замуж.