Текст книги "Пруденс (Чужой мужчина)"
Автор книги: Джилли Купер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Теперь, – продолжил он все так же мягко, – обратимся к описанию первых дней работы с мистером Кэнфилдом: «Мой новый босс так сексуален. Я жутко в него влюбилась». Далее к записи от пятого числа приложена фотография мистера Кэнфилда, вырезанная из «Инвесторс Кроникл».
– В этом нет ничего необычного, – зашипел Джимми Бэттен. – Любая девушка может вырезать фотографию своего босса.
Но когда последовали детали, жуткие подробности того, как она все больше и больше увлекалась Кэнфилдом, я была не в силах смотреть ни на нее, ни на Рики Уэтерби – окаменевшего и неверящего. Жестокость и отвращение, звучавшие в голосе Пендла, меня заворожили. Казалось, он ненавидит ее всей душой. Меня преследовала мысль о кусающей кобре.
– А теперь, – учтиво попросил он, – если вы еще не потеряли терпения, я прочитаю отрывок, относящийся к 28 сентября – за день до пресловутого изнасилования:
«Сегодня приходила жена Бобби. Господи, как же мне отвратительна эта старая карга. Держу пари, ему смертельно скучно с ней в постели. Завтра – мой последний шанс. Я умру, если не заполучу его. Если бы только Рики позволил мне работать и после свадьбы. Я надену новое синее платье, сделаю вид, что потеряла записную книжку и попрошу Бобби после работы снова продиктовать мне письма. Если мы останемся одни, что-нибудь обязательно произойдет. Я знаю, что нравлюсь ему».
Я невольно взглянула на Рики Уэтерби и сразу же отвела взгляд. Это было истязание.
Пендл снова замолчал и медленно окинул взглядом суд.
– Далее мой рассказ слишком изобилует анатомическими подробностями и переносится в область фантазий о том, что бы мисс Грэхэм хотела, чтобы мистер Кэнфилд сделал в постели. Полагаю, что господа присяжные предпочтут прочитать это сами.
Но в это мгновение Фиона выбежала со свидетельского места и кинулась к Пендлу, выкрикивая ругательства:
– Ублюдок! Ублюдок! Верни мне его!
Я боялась, что она расцарапает Пендлу все лицо, но Рики оказался проворнее. В мгновение ока он оказался рядом с ней, лицо его было серее асфальта.
– Отвяжись от нее, – крикнул он Пендлу, обнимая Фиону. – Скажи, что это неправда. – Фиона, дорогая, ради Бога, скажи, что это не ты писала.
Минуту она пристально смотрела на него.
– Да, – прошипела она, – это все написала я. Неужели ты не можешь понять, что я его люблю? Я люблю его! – И, истерически рыдая, она упала на руки женщине-полицейскому.
В зале суда раздался глубокий вздох. Присяжные минуту совещались. Пендл уже был готов вызвать следующего свидетеля, но председатель жюри присяжных опередил его.
– Если его Милость согласится, мы не считаем необходимыми дальнейшие доказательства.
– Какого свидетеля вы собирались вызвать, мистер Малхолланд?
– Эксперта-графолога, Ваша Честь.
Председатель снова посоветовался с присяжными.
– Ваша Честь, мы уже вынесли вердикт. Мы единогласно приняли вердикт «Не виновен».
– Я всегда подозревала, что она та еще штучка, – заявила моя толстая соседка, безутешно комкая красный пакет из-под апельсинов.
В своей заключительной речи судья поздравил Пендла с успешным ведением дела, выразив восхищение его упорством, несмотря на несколько предосудительные методы получения информации. В тот момент, когда он сбросил свою алую мантию, все как с цепи сорвались. Полиция увела Фиону Грэхэм, а журналисты устроили сущую давку у телефонов. В другом конце зала потрясенные сторонники Кэнфилда поздравляли Пендла. Когда он собирал свои бумаги, его руки дрожали. Я знала, что он до смерти хочет закурить. Подняв глаза, он поймал мой взгляд и помахал мне рукой. Я показала ему два пальца в знак победы. Позже он пробормотал, что очень спешит, но заедет за мной домой к 8.30.
Я доехала на автобусе до Слоан Сквер, а оттуда пошла пешком. Мне нужно было немного свежего воздуха и времени, чтобы подумать. Женщины в твидовых юбках сгребали листья в садах Челси. Заходящее солнце окрасило розовым след самолета. В домах люди включали свет и зажигали камины. Дети кидали палки в пруд с золотыми рыбками, а черный спаниель с лаем носился вокруг. Но меня преследовало потрясенное лицо Рики Уэтерби. Он был так похож на бога и так уверен в себе еще сегодня утром. Я думала о Пендле, жестоком и беспощадном, как Торквемада[21]21
Торквемада, Томас – глава испанской инквизиции (около 1420—1498 гг.)
[Закрыть], закручивавшем все сильнее и сильнее свой испанский сапог на Фионе Грэхэм. Странным образом, однако, весь день прошел очень эротично. Лихорадочное влечение Фионы к Кэнфилду было так неприятно похоже на мои собственные чувства к Пендлу. Если он в ближайшее время сам не проявит инициативы, я взорвусь. К тому же меня вывели из равновесия комментарии Джимми Бэттена. Может, Пендл действительно педик, тогда зачем с ним встречаться? Но сегодня я поняла, что завязла. Мне было неуютно, я стала нервной и ужасно чувственной. Прежде, чем ехать на свидание, мне, пожалуй, стоит принять холодную ванну.
Честно говоря, вечер прошел просто божественно; все мои страхи улетучились. Пендл повез меня к Паркесу, и мы сидели в укромном уголке, попивали шампанское, ели жареных в чесноке средиземноморских креветок и пожирали глазами вечерние газеты. Кэнфилда оправдывали весьма многословно, с самыми сенсационными заголовками.
– Как вам удалось раздобыть этот дневник? – спросила я, задумчиво протягивая пустой бокал. Пендл налил мне вина.
– Всю прошлую неделю я провел в попытках разговорить соседку Фионы.
– Она хорошенькая? – ощетинилась я.
– Нет, – Пендл шутливо потрепал меня по носу. – Она корова и к тому же сходит с ума от зависти к Фионе. Она попыталась сделать вид, что ей не очень-то по душе отдавать дневник. Но на самом деле она просто боялась, что Фиона догадается, что это она его свистнула.
– Когда же она отдала его вам?
– Сегодня во время перерыва на ланч. Я присвистнула.
– Должен признать, я проскочил едва-едва. Вот почему мне пришлось оставить тебя на милость Джимми. Ты его покорила.
– Правда? Как мило.
– Он позвонил, когда я вернулся в офис, якобы для того, чтобы поздравить, а на самом деле – чтобы пригласить нас на обед в пятницу.
– О, и мы можем пойти?
Минуту Пендл молчал, играя зажигалкой. Странно, я никогда раньше не видела, чтобы он что-нибудь вертел в руках. Потом он глубоко вздохнул.
– Я собирался на несколько дней съездить домой. И подумал, не захочешь ли ты поехать со мной.
В первый момент я не поверила своим ушам. Я была так ошарашена, что не могла произнести ни слова.
– С удовольствием, – наконец выдавила я. Он вздохнул с облегчением.
– Это далеко. Моя семья живет в Озерном крае, но по Престоновской дороге не так уж долго. Я бы хотел выехать вечером во вторник, а вернуться – в воскресенье. Ты сможешь отпроситься на работе?
– У меня еще осталось несколько дней от отпуска, – сказала я. – И я всегда могу шантажировать Родни, угрожая поведать Джейн что-нибудь ужасное о нем.
– Прекрасно. Тогда мы постараемся успеть к позднему обеду.
– Какое счастье выбраться из Лондона, – сказала я.
Он грустно улыбнулся.
– Надеюсь, тебе там понравится. Они все замечательные, особенно – мама.
Я с гиканьем ввалилась в квартиру и, горя желанием рассказать Джейн обо всем, влетела в гостиную. В неясном свете я смогла различить две обнявшиеся фигуры на диване.
– Катись отсюда! – крикнула Джейн. Она, должно быть, кого-то подобрала на вечеринке. Какие грубые нравы, подумала я высокомерно, заваривая кофе. Насколько достойнее ведем себя мы с Пендлом. Я, похоже, испортила им весь кайф, потому что через несколько минут услышала голоса и хлопанье дверей. Джейн вошла на кухню в растрепанных чувствах.
– Ты выглядишь жутко самодовольной, —
раздраженно заметила она. – Он что, сделал тебе предложение?
– Не совсем, – ликовала я, прижимая к себе счастье, как бутылку с горячей водой, – но он пригласил меня погостить у его родных на следующей неделе.
Она совсем загрустила. Как ни любишь свою подругу, а все-таки трудно перенести, когда ее личная жизнь идет очень уж хорошо, но в глубине души Джейн – хороший человек, и почти сразу она улыбнулась.
– Пру, это же замечательно! Когда? Надолго? Что он тебе сказал? Расскажи мне все. У него, должно быть, серьезные намерения, раз он хочет познакомить тебя со своей матерью.
Я пробормотала что-то о цыплятах, которых считают по осени. Но следующие несколько дней мне было очень трудно сдерживать растущее возбуждение, и в своей записной книжке я писала «Пруденс Малхолланд».
Глава четвертая
Джейн стала давать мне советы.
– Если Пендл говорит, что его мама замечательная, она вполне может оказаться адским отродьем. Она, наверняка, станет копаться в твоих вещах, пока вы с Пендлом будете вышагивать по пустошам, чтобы узнать, не неряха ли ты. Купи-ка лучше новое белье, я насчитала две английские булавки в твоем лифчике и новую ночную рубашку на случай, если Пендл придет к тебе, крадучись по темным коридорам, когда все уснут.
– Ты шутишь, – сказала я, с трудом сдерживая возбужденную дрожь.
В итоге она собрала мои вещи вместо меня.
– Шелковое белье всегда производит впечатление, – заметила она. – А свитера разложи в полиэтиленовые пакеты.
Она потребовала, чтобы я купила пару ботинок со шнуровкой.
– Но у меня уже есть прекрасные ботинки, – попыталась возразить я.
– Слишком пижонские, – вынесла Джейн свой приговор. Она одолжила мне свое шелковое платье, но категорически отказалась позволить взять еще какие-нибудь выпендрежные вещи.
– Ты просто хочешь носить их в мое отсутствие, – проворчала я. – Я выгляжу как старая карга. Пендл меня не узнает.
Когда Джейн отвернулась, мне все-таки удалось засунуть в чемодан зеленое облегающее платье.
– Теперь запомни, – предупреждала она, – делай что-нибудь по дому, мой ванну, не стирай макияж полотенцем и, Бога ради, не кури в постели. Эти старые дома так легко загораются. И возьми с собой вязание.
– Но я не умею вязать, – запротестовала я.
– Это не важно, просто доставай его из сумки время от времени и подсчитывай петли. Это производит должное впечатление.
– Ты, похоже, собаку на этом съела, – сказала я злобно. – И что тебе это дало?
– Матери меня обожали, – весело ответила она, – а вот сыновья сбегали.
Пендл заехал за мной на работу около пяти. На нем был темно-серый свитер, еще больше подчеркивавший его бледность.
– Если не попадем в какую-нибудь пробку, – сказал он, складывая мои вещи в багажник, – то к девяти будем на месте.
Он непрерывно курил и был весь на нервах. Мы мало разговаривали, но тут мой желудок заурчал. Я с самого завтрака ничего не ела.
– Сзади есть плитка шоколада, – сказал он. Я нашла ее и, так как Пендл был сыт, сожрала очень много, мне стало дурно.
– Прежде чем мы доедем, – заявила я, облизывая пальцы, – не могли бы мы немножко сориентироваться в твоей семье?
– Это очень сложно, – ответил он, – но я попробую. Мой отец, как ты знаешь, умер, и я старший в семье. У меня есть сестра Линн, у которой эмоциональные проблемы и работа в Манчестере, так что ее скорее всего не будет. Потом мой младший брат Джек. Ему двадцать восемь, не он женат уже второй раз. Он был раньше ужасным повесой, но сейчас руководит семейной фирмой и, кажется, остепенился. С Джеком нужно отвечать лестью на лесть, но он тебе понравится Он всем нравится, – в его голосе послышалась горечь.
– А какая у него жена? – спросила я.
– Мэгги? Очень молода, очень избалована. Не думаю, что она так уж хороша, но, как и Джек, она не может не нравиться. Они живут у моей матери, их дом еще не достроен.
– Так, значит, там будут твоя мама, Мэгги и Джек, – сосчитала я.
– И, чтобы запутать тебя окончательно, может приехать еще и Туз.
– А это кто?
– Мой сводный брат. Мой отец был женат дважды, его первая жена умерла, когда Туз был еще ребенком.
– Бедняжка. Кто же его воспитывал?
– Мой отец был не из тех, кто надолго остается вдовцом. Он почти тотчас же женился те моей матери, и мы все росли вместе.
– А он женат?
– Был – но его жена погибла в автомобильной катастрофе два года назад. Она ехала встречать его в аэропорту. Был гололед.
– О, какой ужас, – сказала я.
– Кошмар. Тем более, что она была беременна. Он ее просто боготворил. Мы все ее боготворили. Мы не думали, что кто-нибудь может быть достоин Туза, но она была именно такой.
Пендл никогда ни о ком не говорил с таким чувством.
– И что с ним сталось после этого?
– Он работал для «Панорамы» в Лондоне, пока не получил место в Нью-Йорке на американском телевидении. Теперь колесит по всему свету. Он не был дома с тех пор, как умерла Элизабет, но мама говорила, что он, возможно, приедет на этот уик-энд.
Разговор иссяк. Я урывками дремала и думала, что будет, если я позволю себе опустить голову Пендлу на плечо, но не решилась. Пока на небе осторожно зажигались первые звезды, я размышляла о братьях Пендла – о Джеке, который всем нравится, и о Тузе, которого никто не достоин.
Изящная белая луна выскользнула среди звезд. Мы ехали по булыжной мостовой. Когда мы остановились, чтобы заправиться, в дверь ворвался порыв ледяного ветра.
– Уже недалеко, – сказал Пендл. – Минут через двадцать приедем.
Холмы уже переросли в горы, и я вздрогнула, подумав вдруг, а что я, собственно, знаю об этом молчаливом, замкнутом человеке. Я слегка подушилась, чтобы вернуть себе уверенность. Вокруг дороги что-то засеребрилось.
– Это Грасмер, – объяснил он. Через несколько минут он свернул на боковую дорогу.
Фары освещали густой подлесок, по обе стороны дороги свешивалась ежевика.
– Вот и приехали, – сказал он, нажимая на клаксон.
Я могла только разглядеть, что дом большой и весь увит плющом. Когда мы открыли дверцы машины, к нам подскочили, виляя хвостами и приветственно лая, черный Лабрадор и толстый английский сеттер. Открылась дверь, и нас залил свет. Я совсем разнервничалась, когда увидела стоявшую в дверях толстую женщину в фартуке. Улыбаясь, я пошла вперед.
– Здравствуйте, мистер Пендл, – выдохнула она. Нет, это явно не мать Пендла.
– Здравствуйте, миссис Брэддок, – ответил Пендл.
– Как я рада, что вы снова дома. Входите, здесь тепло.
Миссис Малхолланд, должно быть, очень хладнокровная женщина, подумала я, раз она не кидается сыну навстречу. Я-то знала, как ведет себя моя мама, когда я приезжаю домой. Вслед за миссис Брэддок я прошла в огромный холл, оклеенный поблекшими розовыми обоями.
– Я только помогу мистеру Пендлу с чемоданами, – сказала она.
Через минуту Пендл присоединился ко мне. Он выглядел сердитым – на щеке у него дергался мускул.
– Боюсь, никого нет дома. Они поехали на вечеринку в Эмблсайд. Так что нам лучше пообедать сейчас. Я покажу тебе твою комнату. Думаю, ты захочешь умыться.
Я так испереживалась по поводу встречи с его матерью, что теперь наступила страшная разрядка. Я шла вслед за ним по лестнице, потом по темному, изогнутому коридору к своей комнате.
– Мне очень жаль. Здесь ужасно холодно, – сказал он, задергивая занавески и включая батареи. Если бы только он обнял меня там и тогда, все могло бы кончиться иначе.
– Все очень мило, – сказала я. – Я немножко приведу себя в порядок и сразу спущусь.
При ближайшем рассмотрении я обнаружила, что все вовсе не так уж мило. Ящики никто не протирал, была только одна сломанная вешалка, и даже я, никогда не замечающая пыли, не смогла закрыть глаза на толстый слой грязи на столе. Я не могла себе представить, чтобы моя мама пригласила кого-нибудь в дом и не поставила в комнату цветы. Единственной компенсацией была широкая двуспальная кровать. Эта комната меня как-то заморозила. Но я попыталась получше уложить свои кудряшки и подкрасилась.
В столовой я обнаружила, что нам с Пендлом накрыли в противоположных концах длинного стола. Миссис Брэддок подала водянистый суп. Невероятно трудно спокойно пить суп в огромной пустой комнате. Потом нам подали несвежий пирог с дичью и холодную картошку, которая застряла у меня в горле. К счастью, Пендл открыл бутылку вина.
– Миссис Брэддок у нас уже много лет. Ее муж следит за садом и конюшней. Не знаю, к го бы еще смог ужиться с мамой.
Собаки сидели по обе стороны от меня, пycкали слюни. Потом сеттер положил большую пятнистую лапу мне на колени.
– Какие они милые, – сказала я. – А как их зовут?
– Уордсворт и Колридж[22]22
Уильям Уордсворт (Вордсворт) (1770—1850) и Сэмюэль Колридж (1772—1834) – английские поэты-романтики, представители «озерной школы», объединявшей поэтов, живших в Озерном крае
[Закрыть], – ответил Пендл. – Колридж – это сеттер. Боюсь, их забыли покормить.
Я вздохнула с облегчением, когда он забрал наши куски пирога и отдал их собакам. Потом зажег неизбежную сигарету. К тому времени вино начало действовать, и я ожила.
Мы выпили кофе в гостиной. Она была чересчур большой и обшарпанной, но там было множество красивых вещей. На грязном столе букет георгинов, знававший лучшие дни, сыпал лепестками. На одной из стен выделялся квадрат более светлых обоев, должно быть, еще недавно там висела картина.
– Господи, – сказал Пендл, – мама, кажется, продала Ромни[23]23
Ромни, Джордж – английский живописец, виртуозный портретист (1734—1802)
[Закрыть]. Туза это выведет из себя.
Я свернулась калачиком у огня, для тепла прижав к себе Колриджа. На диване спала толстая рыжая кошка.
– Ее зовут Антония Фрейзер, – вяло сообщил Пендл. – Выпей бренди.
– Не стоит, – сказала я. – Не хочу быть пьяной при первой встрече с твоей мамой.
– Ну, а вот я собираюсь напиться, – заявил он, – так что и тебе можно.
Я заметила, что его руки дрожали, когда он разливал вино. Он был весь на нервах, а из-за него и я нервничала все больше и больше. Я как раз собиралась посмотреть фотографии, лежавшие на письменном столе, когда раздалось хлопанье дверей и голоса.
– Наконец-то, – сказал Пендл. Он побледнел как полотно. Мы вышли в холл. Входная дверь распахнулась, и появилась очень красивая женщина. Тонкая как лезвие.
– Дорогие мои, – воскликнула она, бросаясь нам навстречу. – Как же плохо вы о нас подумаете. Я не ожидала, что вы так рано приедете.
– Жена Джека? Младшая сестра Пендла?
– Это моя мама, – сказал Пендл.
У меня отвисла челюсть.
– Не может быть! Вы слишком молоды! – воскликнула я.
Глупые слова, но она была польщена.
– А это Пру, – представил меня Пендл.
– Зовите меня Роза, – сказала она, пожимая мне руку. – О, посмотрите. Разбойник Колридж всю вас испачкал своей шерстью.
Она, возможно, не меняла свой стиль уже лет двадцать, но сейчас это был просто крик моды, у нее были светлые волнистые волосы, круглые глаза и алый ротик. На Кингс Роад все бы встали на уши из-за ее замечательного крепдешинового платья в стиле пятидесятых годов. Я сразу застеснялась своего твидового костюма.
В гостиной она уже выглядела не так молодо, но она быстро выключила верхний свет и зажгла бра.
– Как вы поживаете, Пру, дорогая? Вы выглядите усталой. Наверное, вы слишком много работаете. Это был замечательный вечер – Джек и Мэгги еще остались.
– Мне показалось, что я слышал еще голоса на улице, – заметил Пендл.
Роза оробела.
– Меня подвез Джеймс Коуплэнд.
– Приятель Лини? Роза кивнула.
– Господи, он что, и за тобой ухаживает? – спросил Пендл.
– Ну, немножко. Это так неудобно. Линн так сердится, когда ее молодые люди ухаживают за мной, – сообщила она мне.
Я завороженно смотрела на нее. Я никогда не встречала матерей, носящихся по гостям в невообразимых платьях и отбивающих ухажеров у своих дочерей.
– Принеси нам с Примрозой чего-нибудь выпить, дорогой, – попросила она Пендла.
– Ее зовут Пруденс, – ледяным тоном ответил Пендл, – и у нее есть, что выпить. Когда возвращается Туз?
Роза подняла глаза к потолку.
– О, не напоминай мне об этом – послезавтра. И не смотри так на меня, Пен. Ты же знаешь, что Туз мне очень нравится. Но при нем я чувствую себя такой беспомощной, и потом он опять будет сердиться из-за денег.
– А как дела с деньгами?
– Как всегда, ужасно. Посмотри, как все обветшало, – она подобрала кусок ваты, вывалившийся из-под желтой обивки дивана. – Дом Джека и Мэгги стоит безумных денег.
Послышался шум еще одной машины, снова захлопали дверцы, и в холле раздались голоса. Лицо Пендла застыло, лишь на щеке снова задергался мускул.
– Не проводи там всю ночь, – произнес раздраженный мужской голос. Дверь распахнулась, и вошел мужчина. Его лицо расплылось в недоверчивой улыбке.
– А, так вы уже здесь! Похоже, что у нас сальник полетел по дороге.
Пендл демонстративно посмотрел на часы.
– Уже одиннадцать, – заметил он.
– Боже мой, не думал, что уже так поздно. Прошу прощения, – он повернулся ко мне.
– Это мой брат Джек, – представил его Пендл.
Джек Малхолланд был невероятно обаятелен, но уже начал сдавать. Под глазами у него были ужасные мешки, и наметился второй подбородок. Высокий и широкоплечий, он обладал синими, сексапильными глазами, покрасневшими, как после долгого ныряния, и отлично знал, как ими распорядиться. Он минуту разглядывал мое лицо, окинул взглядом тело, потом снова посмотрел на лицо, словно стараясь запомнить все детали.
– Как минимум тысяча кораблей. У тебя всегда был превосходный вкус, Пен.
Я не знала, куда деваться от растерянности и удовольствия.
– А где Мэгги? – спросила Роза.
– Прихорашивается.
– Дорогой, налей нам чего-нибудь, – попросила Роза.
Джек наполнил наши бокалы. Пендл поднял брови.
– У Пру слабая головка.
– Не порти удовольствие, – сказала Роза. – За вас, дорогие, и за приятный уик-энд.
– Ты чертовски здорово вытащил Бобби Кэнфилда, – заметил Джек. – Здесь все только об этом и говорят.
– Миссис Брэддок завела тетрадку, в которую собирает статьи про тебя. – Сказала Роза.
Я глотнула из своего бокала и чуть не задохнулась. Сквозь слезы я заметила, что Джек смотрит на меня. Он очень привлекателен, подумала я. Стоит ему войти в комнату, как температура в ней повышается. И тут вошла девушка, и температура поднялась еще выше. Все в ней противоречило рекомендациям модных журналов. Ее рыжие волосы, казалось, подстригали секатором. Глаза она подвела так сильно, что они вытянулись до самых ушей. И она просто вываливалась из платья на два размера меньше ее и стянутого на талии зеленым замшевым ремешком.
Но она была великолепна. Любой мужчина, столкнувшись с этой бьющей через край энергией, сразу захочет сорвать с нее это ужасное платье и затащить ее в постель.
Она стояла в дверях и смотрела на Пендла. И вдруг в комнате стало совсем тихо. Кровь отлила от лица Пендла.
– Привет, Мэгги, – сказал он странным сухим тоном. – Ты хорошо выглядишь. Это Пру.
Она обернулась и улыбнулась мне. Глаза ее сияли, как фары. Мне захотелось зажмуриться.
– Как странно, – медленно произнесла она, – она очень на меня похожа.
Я покраснела. Я чувствована себя привидением рядом с этим пышущим здоровьем, сияющим созданием.
– Вовсе не странно, – сказал Джек с кривой ухмылкой. – Малхолландам всегда нравились рыжие.
Мэгги присела на ручку кресла Пендла.
– Принеси мне выпить, Джек, – сказала она и, когда Джек направился к подносу с бутылками, сказала довольно громко:
– Тебе не стоит уезжать так надолго, Пендл. Происходило что-то очень странное, но я слишком устала, чтобы в этом разобраться. От бренди мне захотелось спать. Я почти не слушала, как они обменивались домашними новостями. Я только ощущала, что за поверхностными шутками кроется какое-то напряжение. Джек заметил, что я уже почти падаю со стула.
– Бедняжка Пру до смерти хочет спать. Ради Бога, Пендл, помоги ей добраться до ее комнаты.
Я с трудом встала на ноги.
– Не беспокойтесь. Я сама найду дорогу.
– С тобой все в порядке? – спросил Пендл.
– Конечно, нет, – заявил Джек, вскакивая и хватая меня за руку. – Идем, милочка, скажи всем спокойной ночи.
В холле стоял арктический холод.
– Попытайся подняться наверх, а я пока поищу бутылочку с горячей водой, – сказал Джек.
После нескольких неудачных попыток я нашла-таки свою комнату. У меня едва хватило сил переодеться и снять макияж.
Я засмеялась, когда вспомнила наставления Джейн насчет необходимости аккуратно складывать одежду. Эта публика ничего не будет иметь против, даже если я разбросаю вещи по всему дому. К приходу Джека я уже сидела в кровати в новой черной ночной рубашке.
– Боюсь, что бутылку с горячей водой найти невозможно, – сказал он. – Ты не замерзнешь? – добавил он, стоя рядом с кроватью и глядя на меня сверху вниз.
– Я прекрасно себя чувствую, – сказала я. – Правда, я вся покрылась гусиной кожей, но вовсе не от холода.
– Ты выглядишь очень соблазнительно, – заявил он, разглядывая мою спину. – У тебя еще сохранился загар.
– Он всегда дольше всего держится там, где не видно, – медленно ответила я.
Джек Малхолланд без сомнения умел обращаться с женщинами, как некоторые люди умеют обращаться с животными. Он заставлял их расслабиться. Прежде чем я заметила, он положил руку на мою голую спину и, наклонившись, медленно поцеловал в губы.
Через минуту он выпрямился, но его рука все еще гладила меня по спине. Господи, он неотразим, подумала я. Возьми себя в руки, Пруденс. Он из тех мужчин, которые ни перед чем не остановятся.
– О, – мечтательно сказал Джек, – ты великолепна.
И он уже собрался снова поцеловать меня, когда знакомый голос произнес:
– Все в порядке?
Я отпрянула от Джека как ужаленная.
В дверях стоял Пендл. Его лицо было загадочно как обычно. Это конец, подумала я. Интересно, как давно он там стоит?
Джек засмеялся. Он, казалось, нимало не смутился.
– Господи, я снова в своем репертуаре, – сказал он. – Лучше позвоню в общество анонимных рыжих.
