Текст книги "Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 2"
Автор книги: Джилли Купер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
41
В Парадайз вернулись ручьи и Гай Сеймур. В Хитроу его, красивого и загорелого, встретила толпа фотокорреспондентов, там же он подтвердил свое заявление, что остается верен своей заблудшей жене, и добавил, мужественно, но несколько натянуто улыбнувшись, что как христианин и отец он против развода. И в самом деле, он не мог себе позволить ничего, кроме великодушия. Французское путешествие разорило его. Половина галерей в Вест-Энде загнулись, и ему необходима была финансовая помощь Джорджии, чтобы продержаться. А его порочная Джорджия вдруг стала выглядеть ну просто волшебно, и он вдруг обнаружил, что ему здорово не хватает этой ее порочности. Поскольку Лизандер был в Австралии, он чувствовал себя спокойнее, а Джорджия искренне хотела спасти их брак. Они ладили лучше, чем месяцы назад, а пресса, занятая конфликтом в Персидском заливе, отстала.
Осень поворачивала на зиму, когда Джорджия поняла, что свой и Дэвида гороскопы изучает тщательнее, чем гороскопы Гая, Джулии, Лизандера или даже Рэчел. Гай был в восторге оттого, что Джорджия целиком погружена в работу. Прелестные мелодии вылетали из ее башенной комнаты, развеваясь как знамена, а уж в ванной она пела еще замечательней.
Лизандер же меж тем торчал в глухомани, подразнивая богатого овцевода, забросившего свою жену ради игры в поло. Постоянно скучая по Джорджии, он невероятно расстраивался, что она не отвечает на его письма, восхитительно короткие, и всегда оказывается вне дома, когда он звонит. Не сумев дозвониться до нее, он названивал в «Валгаллу», поскольку Раннальдини был в отъезде.
– Китти, Китти, Китти. Звучит, словно я в темноте кличу кошку. Я не разбудил тебя? Который у вас час? Половина шестого? О черт, извини.
– Да ну что ты! Это самый прекрасный будильник, который я когда-либо слышала. И вообще, я сейчас читаю.
– Что ты читаешь?
– Книгу. Называется «Мечта молодой любви».
– Расскажи, о чем там. Я уже на двадцать пятой странице «Мельницы на Флоссе», так что можешь представить, как я здесь скучаю. Где Джорджия? Я не могу оставить послание на автоответчике, ведь Гай, мать его, может послушать.
– Наверно, она отключает телефон. Ведь у нее же столько работы.
– А ты не могла бы попросить ее позвонить мне, Китти? Я так по ней соскучился. От Ферди есть новости?
– Только то, что у Мегги течка и половина собак Фулема толкутся у ее дверей.
– О Господи, бедный Ферд. Я позвоню ему. Джек должен быть там. Он бы разобрался. У них были бы прелестные щенки. Я тебе подарю одного. Сколько ты сейчас весишь?
– Восемь стоунов одиннадцать фунтов, но в холодную погоду тяжело сидеть на диете. Слышал печальную весть о миссис Тэтчер?
– Слышал. Я по-настоящему рыдал, когда смотрел, как она в своем розовом костюме покидает Даунинг-стрит.
– Ужасно тяжело переезжать за три дня.
– Я отправил ей открытку с пожеланием удачи.
– Это так мило. Джон Мейджор выглядит приятно.
– Ты уверена, что у Джорджии все о'кей? Она скучает по мне?
– Уверена, да.
– Ну хорошо, я на Рождество буду дома. Я приобрел для тебя подарок вместо бумеранга, съеденного Динсдейлом. Пока, Китти, дорогая.
Положив трубку, Китти подумала, как опустел Парадайз без Лизандера. За ночь сильный мороз смел с деревьев последние листья. Ей стало грустно оттого, что никто не видел, как они падали, похожие на солдат, по одиночке умирающих на поле битвы. И как ужасно, если Лизандера, или Вольфи, или Ферди отправят в Персидский залив.
А в Австралии лето набирало силу. Лизандер, скучая по Артуру и собакам и вернув заблудшего скотовода его любящей жене, решил лететь домой, преподнеся сюрприз Джорджии, по которой он скучал сильнее всех. Все двадцать четыре часа полета он не отводил глаз от ее фотографии, которая потрескалась и потерлась в его бумажнике. Он приземлился в Хитроу жгуче-холодным утром первой недели декабря. Его встретили сумасшедшие от радости Джек и Мегги, которая, кажется, прибавила в весе. Ферди собрался на работу и, казалось, был чрезвычайно недоволен.
– Тебе нельзя возвращаться в Парадайз. Пресса еще вынюхивает там вокруг. Все опять заварится.
Но мне надо проверить, все ли в порядке у Артура и Тини. Все мое барахло в коттедже «Магнит», и я ужасно хочу видеть Джорджию.
– Ну хорошо, но, Бога ради, хотя бы позвони сначала. Ты же не хочешь нарваться на Гая.
Лизандер оставил послание для Джорджии на автоответчике и включил заезженную запись с ее песнями шестидесятых годов. Он так устал, что поездка на машине показалась ему длиннее полета. Лизандер вспомнил, как мама после его отлучек выбегала встречать его с раскинутыми руками, со слезами радости, и хватала в тесные, теплые и душистые объятия. Если он будет с Джорджией, то Рождество пройдет не так уж и мрачно.
Оставшийся без зеленой листвы, Парадайз показался ему таким же, как и в первый его приезд. Мрачно каркали вороны, камни домов потеряли свой блеск, все было накрыто туманом. Седая и угрюмая «Валгалла» пряталась за деревьями, как убийца в шайке сообщников. И только шафран лиственниц да краснота турецких дубов скрашивали унылую картину. Парящие ангелы Джорджии, казалось, нуждались в теплой одежде.
Стремясь побыстрее скрыться от жестокого ветра, Лизандер бросил машину поперек дороги и, нагрузившись мишкой-коала, огромной бутылью «Джиорджио» и двенадцатью бледно-розовыми розами, купленными по дороге, побежал к дому. Динсдейл встретил его и собак с сумасшедшим восторгом. Стоящий рядом «ровер», отполированный как офицерские ботинки, показался Лизандеру знакомым, но он слишком спешил.
– Джорджия, это я, – завопил он, входя в дом. Сердце его колотилось, он умирал от желания обнять Джорджию.
– Джорджия, где ты?
После затянувшейся паузы она спустилась вниз, обернутая темно-коричневым полотенцем. Она выглядела такой испуганной, что Лизандер с ужасом подумал, что Гай дома. С кухни доносился слабый запах рыбы. Наверное, готовила треску для Благотворительности.
Макияжа на ней не было, если не считать слегка подкрашенных ресниц, волосы у нее были растрепаны, она убрала челку и открыла лоб. Два месяца неотрывно смотрел Лизандер на ее очаровательную фотографию и теперь подумал, что она выглядит гораздо старше.
– Я принимала душ, – заикнулась она.
С подарками в руках, с волосами, падающими на глаза, с синими кругами под ними и с подбородком, опущенным в розы, Лизандер был похож на поклонника Бахуса, возращающегося с ночной гулянки.
– Хочешь выпить? – нервно спросила она.
– Нет, я хочу тебя.
Бросив подарки на стол в холле, слишком маленький, так что половина роз упала на пол, он обнял ее.
– Пойдем в постель. Господи, я так соскучился по тебе.
Посмотрев на ее босые ноги, стоящие на холодных каменных плитах, он почувствовал слабость от любви.
– Тебя знобит. Тебе нужно надеть тапочки. Я куплю тебе их. А такие пупырышки – к снегу. Я возьму тебя кататься на тобогганах. Но похоже, ты не очень рада меня видеть, – добавил он взволнованно.
—Ну, конечно же, рада. Просто я не ожидала тебя, и Флора едет сейчас сюда, и... э... поскольку у нее каникулы, она может закатиться в любую минуту. Ну пойдем, давай выпьем.
– О'кей. Ты только надень что-нибудь теплое. Я принес бутылку.
– Я захвачу ее, – глаза Джорджии блеснули.
Но когда они направились к кухне, раздался треск открывающегося окна. Джек ощетинился и залаял.
– Что это?
Отодвинув ее в сторону, Лизандер влетел в кухню и замер.
Он увидел, как мужчина, цепляющий на ходу ботинки и застегивающий рубашку, огромными прыжками несся через сад к «роверу».
Лизандер не двигался. Уж ему ли было не знать эту прямую, как шомпол, спину и широкие плечи. Прыгнув в «ровер», Дэвид Хоукли сорвался с места, подняв фонтан листьев, не подозревая, что сын видит его.
Лизандер подумал, что сейчас задохнется. На кухонном столе лежал листок с переводом из Овидия. Схватив его, он разобрал почерк отца: «САМОЙ ДОРОГОЙ ДЖОРДЖИИ», – и дальше следовали несколько непонятных латинских слов. У кулинарной книги он нашел три нераскрытых своих письма.
Джорджия сидела на ступеньках в окружении роз. Она казалась угрюмой, глаза потухли, но и тени сожаления не было на ее лице.
– Скажи мне, что это дурной сон.
– Это дурной сон.
– Как ты могла, Джорджия? – прошептал Лизандер, хватаясь за дверь, чтобы не упасть. – Как ты могла? Ты же была так несчастна. Я вкалывал и вкалывал, чтобы вернуть тебе Гая, а ты, оказывается, крутишь роман с моим отцом – как пара каких-то динозавров. Господи Боже, да ведь он же старик.
– Он всего лишь на пять лет старше меня, – вспыхнула Джорджия.
– Да он же ублюдок. Гай по сравнению с ним святой. Ты отвратительна, Джорджия. Я не понимаю тебя.
Смесь вины оттого, что застукали, яростной обиды за Дэвида, вспышка ревности к покойной Пиппе взорвала легендарный ирландский .темперамент Джорджии.
– Твой отец – самый дорогой для меня человек на земле, и более того, он был для тебя прекраснейшим отцом.
– Вранье, – заорал Лизандер так громко, что Мегги в ужасе прижалась к двери, а Джек залаял.
– Он не способен любить. А по отношению к маме он вел себя как дьявол.
– Ерунда, – завопила Джорджия. – Твоя мать была шлюхой. Знаешь ли ты, сколько у нее было любовников с тех пор, как они поженились с твоим отцом?
Самым высоким своим голосом, брызжа слюной, с лицом, налитым кровью, она продолжала орать еще более страшные вещи. Лизандер не мог ее остановить, да он и не был никогда силен в словесных перепалках. Он только смотрел на нее, открыв рот, сжав кулаки, неподвижный и трепещущий.
– Да знаешь ли ты, – наконец выпалила Джорджия, – что твой дядюшка Алистер был долгие годы ее любовником и что у нее был роман с Томми Уэстерхемом? Его фотография из журнала «Лошадь и собака» была найдена в ее сумочке в тот день, когда она умерла, помчавшись к нему, умоляя не бросать ее.
– Не верю, – произнес Лизандер. – Это мой отец наговорил тебе, чтобы ты приняла его сторону, чтобы настроить тебя против меня и мамы. Лживый, лживый ублюдок! Я убью его, как только встречу.
Через секунду он схватил Джорджию за плечи и бешено затряс. Его красивое лицо было искажено бешенством, и она подумала, что он убьет ее.
Затем в дымном чаде от рыбы он почуял запах секса и оттолкнул ее на ступени. Он вышел, пошатываясь, топча розы и хлопнув входной дверью. Только тогда она поняла, что натворила. Она лихорадочно соображала, где же сейчас отыскать Дэвида, который уже никогда не простит ее. Так же как и Лизандер, который убьет или себя, или отца.
Лизандер же был сейчас озабочен только одной мыслью: найти кого-нибудь, кто настолько хорошо знал его родителей, чтобы опровергнуть чудовищные обвинения Джорджии. На бешеной скорости вылетев из Парадайза с прижавшимися друг к другу Джеком и Мегги на заднем сиденьи, он яростно набирал номера по автомобильному телефону, все время попадая не туда. После того как он несколько раз чуть не разбился о каменные стены, он узнал, что обоих братьев нет в их конторах, бабушка убыла на партию бриджа, а сестра его матери на Сейшелах. В отчаянии он решил направиться в Брайтон, повидать вдову дяди Алистера, Дину, обидчивую старую пьянчужку, всю жизнь посвятившую объегориванию компаньонок, которым ее семья платила за то, чтобы они удерживали ее от пьянства.
Если он поторопится, то успеет застать ее еще до того, как она похмелится до потери памяти.
Брайтон расставался с последним осенним очарованием. Холодный ветер жестоко трепал заросли тамариска, угрюмое седое море билось о берег, шурша галькой. Квартира тетушки Дины пропахла кошками, давно неубираемой пылью и духом пьянства. Лизандер вспомнил, как мама насмешливо говорила о ней как о лучшем средстве против депрессии. У миссис Бингем, платной компаньонки, были глаза надзирательницы, как у Горчицы.
– Миссис Хоукли в кресле. Не хотите чего-нибудь освежающего?
– Мне бы выпить.
Миссис Бингем предлагала кофе или чай. Лизандер настаивал на изрядной порции виски.
– О, боюсь, у нас в квартире не хранится спиртное.
Глядя на этого всклокоченного юношу, одетого совершенно не по погоде в майку и грязные белые джинсы, с плюшевым мишкой-коала в руках, трясущегося сильнее, чем даже его тетушка, миссис Бингем пришла к заключению, что алкоголизм в этой семье пустил глубокие корни.
– Кто там? – донесся промоченный джином вопль тетушки Дины.
Тетушка сидела в гостиной и под рев телевизора читала Дика Фрэнсиса с помощью огромной лупы. Она была одета в серое шерстяное платье, такое тесное, что оно перекосилось, обнажив вверх закатанный чулок и жирные дряблые бедра. Ее черный парик был ухарски сдвинут набекрень, некогда прекрасные черты лица огрубели от пьянства. Однако под набухшими, как белые личинки, веками ее налитые кровью глаза скрывали хитрость старого гиппопотама.
Большой полосатый кот довольно жмурился на ее коленях. Страх перед энергичным мужем тридцать пять лет заставлял ее быть трезвой и, соответственно, привлекательной, когда же он ушел в мир иной, она отпустила вожжи. Даже в своем потрясенном состоянии Лизандер ощутил огромную жалость к ней и пожалел, что не прихватил коробку шоколада.
– Это я, Лизандер, тетушка Дина.
Когда он наклонился, чтобы поцеловать щеку, по которой красные жилки разбегались, как ручейки, он ощутил застарелый запах пота и джина «Гордон». Очевидно, платная компаньонка работала не так эффективно, как ей казалось.
– Вот и посмотрим киношку, называется «Бенгальские уланы», – сказала тетушка Дина очень старательно, чтобы скрыть некоторое нарушение речи. – Ну и все, как обычно, неправда. Да никогда они на границе не охотились с копьями на кабанов. Но Гарри Купер там – что надо. Извини, я не встаю – кошка на коленях.
– Прости, что помешал. Но мне нужно поговорить с тобой.
– Она предлагала тебе выпить? – спросила тетушка Дина, когда компаньонка бочком отошла от них, плюхнула свой твидовый зад на софу и продолжила вязать.
– Да все нормально.
Скорчившись в кресле рядом с электрообогревателем, Лизандер заметил, что коробочка с песком для кошки стоит рядом с креслом тетушки. Судя по запаху, ее давно не освежали. Он подавил в себе приступ тошноты.
– Ты все больше и больше становишься похожим на свою матушку.
Оба скошенных глаза тетушки Дины устремились на него.
– Именно о маме я и пришел поговорить. Глубокий вздох вспушил кошачью шерсть.
– А я-то все ждала, когда же это произойдет. Лизандер повернулся к миссис Бингем:
– Послушайте, не случится ничего ужасного, если мы поболтаем вдвоем.
– Моя работа состоит в том, чтобы оставаться рядом с миссис Хоукли.
– Да пойди же ты вон, – заворчала Дина. – Мы с моим племянником не собираемся ничего затевать. Да и ты ведь его небось уже обыскала, прежде чем впустить.
Когда разгневанная миссис Бингем вылетела из комнаты, кошка начала мурлыкать.
– Вульгарна, не правда ли? Уж никак не Тэтчер, – кричала Дина, перекрывая шум телевизора. – На следующей неделе прибудет еще одна, по объявлению, согласно которому имеет большой опыт общения с избалованными детьми.
Она засмеялась и закашлялась.
– Не возражаешь, если мы немного приглушим телевизор?
На экране Джейн Эшер рассуждала на своей уютной кухне о рождественском пироге. Она выглядела такой свежей, хорошенькой и столь чуждой окружающего Лизандера хаоса, что ему захотелось забраться туда к ней, в телевизор. Ее лицо стало ярко-оранжевым, потом замелькали каналы, и наконец Дина нашла ручку громкости.
Зажав руки между коленей, чтобы унять их дрожь, Лизандер глубоко вздохнул:
– О маме. Мне бы очень не хотелось тебя огорчать, но вообще-то папа завел себе новую женщину.
– Миссис Кольман. Я знакома с ней. Ее голос напоминает мне кудахтанье.
– Нет, еще одну. Ну а теперь она всячески обливает маму грязью, но я ей не верю, и мне бы хотелось убедиться, что она лжет.
– Ну а что она говорит?
– Что, что... мне очень жаль... что у нее был роман с Алистером.
– А...
Длинные пальцы Дины с длинными ногтями перестали ласкать кошку.
– И еще с кучей других.
За окном он увидел двух чаек и лодку с красным парусом, отчаянно сражающуюся с сильным ветром. Казалось, пауза тянется уже вечность.
– Ну, в общем, она была не очень верной женой, – сказала Дина.
– Она была? – Лизандер ужаснулся. – Ну так, значит, отец ее довел до этого. Ведь он же такое дерьмо.
– Твоему отцу пришлось много вынести. Они никогда не подходили друг другу. Он надеялся, что она успокоится, когда они обвенчаются. Он просто с ума сходил по ней. И в первый же день, когда он ушел к себе в комнату писать статью для «Зрителя», Алистер предложил ей показать сад. Когда я выглянула из своей спальни, я увидела, что они целуются в оранжерее. И все цветы помяты. Как на суперобложке работы Барбары Картланд.
– Я не верю, – прои ипел Лизандер.
– Это правда.
Дина уже менее внятно выговаривала слова:
– Я не раз их застукивала. Каждое Рождество, каждый день рождения, похороны твоего дедушки – даже твое крещение. Некоторые люди полагали... впрочем, забудем это. Алистер и Пиппа были душой любой вечеринки, а потом вдруг внезапно исчезали, как цыгане-мошенники.
Лизандер уткнулся лицом в ладони. Когда же он поднял голову, глаза его были наполнены ужасом и смятением.
– Жаль, что Алистер умер так скоропостижно. Не привел свои дела в надлежащий порядок.
Поднявшись на ноги и скинув кошку на ковер, Дина побрела к письменному столу и, открыв и закрыв несколько ящиков, взяла розовую папку, на которой было написано: «ДВА ГОДА СПУСТЯ, 1983».
– Здесь все. Когда мне ночью хочется поднять уровень адреналина, я мазохистски просматриваю это. – Ее голос перешел в шепот. – И если бы они оба были живы, я бы убила их.
– Алистер с ума сходил по ней, – продолжила она. – Вначале он во всем обвинял мужской климактерический период. Двадцать лет спустя Пиппа ссылалась на старческое безрассудство. Но всегда находились другие. Она любила коллекционировать скальпы и им же рассказывать друг о друге.
Открыв папку, она высыпала ее содержимое на соседний столик, сбросив на пол засохший цикламен и фигурку собаки стаффордширской породы. Фотографии, счета, письма разлетелись по всему ковру.
С ударом боли Лизандер узнал почерк матери на клочке голубой писчей бумаги.
«Дорогой Алистер, – с напряжением читал он. – Это было самое лучшее траханье в моей жизни».
– И чем больше твой отец злился и мрачнел, тем неистовей становилась твоя мать, – пробормотала Дина, раскрывая «Радио Таймс». – А у меня вчера был прекрасный званый ленч, даже с несколькими сменами блюд. Мужчины, конечно, из-за болезней отсутствовали, но ведь в моем возрасте следует ожидать недомоганий.
«Мне уже ничего не поможет», – подумал Лизандер, швыряя листок в камин.
– Эй, давай-ка это сюда, – сказала Дина.
– Пора принимать лекарство, леди, – миссис Бингем, умирая от желания узнать, что происходит, вступила со стаканом воды и двумя желтыми пилюлями на тарелке.
Пытаясь найти хоть что-то в защиту матери, Лизандер сгорбился над письмами и фотографиями, собирая их в папку. Через секунду большая полосатая кошка, которая приняла письма за бумагу для своего выгребного ящичка, с шумом начала их разбрасывать.
Потом уже, когда Лизандер убирал эту порочную папку в ящик стола, на пол выпала выцветшая фотография. Дядя Алистер с широкой ухмылкой на лице раскинулся в кресле с сигарой в руке, а матушка, смеясь, стояла на коленях у его ног и держала между пальцами его грязный член подобно сигаре. Оба были обнажены.
Лизандер всхлипнул. Через секунду его горе вывело из ступора Дину.
Черт побери, я думала, что я ее сожгла. Ах, шалунья ты, шалунья, – пожирая глазами фотографию, восторженно вскрикнула миссис Бингем.
Покопавшись в своей коробке, кошка выкатила зеленую бутылку джина «Гордон», пустую на три четверти.
Включи погромче телевизор, – сейчас же озабоченно сказала Дина. – Там Уильям Моррис в «Внимал роуд шоу».
Лизандер едва успел добежать до туалета, и его начало рвать.
Спотыкаясь и прыгая через три ступени, он вылетел на улицу, забитую автомобилями, спешащими домой до часа пик. Мегги и Джек носились по сумеречному пляжу. Он остро ощутил равнодушие моря, отступающего в белой полосе пены, а потом растекающегося у его ног. На фоне темнеющего неба зажглись огни пирса. Дальше располагалась маленькая ярмарка, на которую Пиппа частенько брала его с собой поближе к зиме. Но сейчас красный паровозик стоял неподвижно. Не пищали и не визжали от восторга детишки, слетая вниз по желто-голубой спиральной горке. Карусельные лошадки были закутаны в кожаные накидки. Даже вампиры из поезда ужасов исчезли.
– О нет, – взмолился Лизандер, яростно растирая лезы. – Ну, пожалуйста, мама, нет, нет, нет.
Но он уже знал, что его детство ушло безвозвратно.
