Текст книги "Разум и чувства"

Автор книги: Джейн Остин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 4

Миссис Дженнингс была веселой вдовой с широким кругом общения. Она удачно выдала замуж обеих своих дочерей и, видимо, решила, что теперь обязана сосватать всех холостяков в подлунном мире. Денно и нощно она была готова сводить одинокие сердца и некоторые девицы были даже благодарны миссис Дженнингс за то, что та подыскала им приличных и небедных женихов. Приехав в Бартон, она в первый же вечер нашла применение своим способностям. Бегло осмотрев гостей, пожилая дама сразу же сложила будущую идеальную семейную пару, по ее мнению. Она сразу почувствовала неподдельный интерес к Марианне молчаливого полковника Брэндона. Он не просто слушал пение миловидной девушки, он «любовался ею», отметила про себя энергичная вдова и решила, что они обязательно должны быть вместе. Ее интуитивная догадка подтвердилась через несколько дней, когда семейство Миддлтон и друг семейства полковник Брэндон нанесли ответный визит в летний домик. Он снова не сводил глаз с поющей Марианны. «Это будет прекрасная пара, – подумала миссис Дженингс, – он так богат, а она так красива».

Невесту для полковника она подыскивала очень давно, с тех пор, как он впервые появился в доме ее зятя и вот, наконец, она нашла то, что так настойчиво искала.

Миссис Дженнингс решила действовать немедленно и в этом деликатном деле прибегла к своей обычной тактике: она начала без умолку шутить. В Бартон-Парке она подсмеивалась над полковником. В коттедже – над Марианной. Старый холостяк пропускал ее шутки мимо ушей, неопытная Марианна сначала не понимала в чем дело, а когда немного разобралась, то расстроилась, она никак не могла понять, почему все позволяют себе так открыто подшучивать над странностями закоренелого холостяка.

А миссис Дэшвуд никак не могла представить себе человека на пять лет ее моложе в роли своего зятя, и сразу постаралась объяснить миссис Дженнингс и самой Марианне, что против неравного брака.

– Но, по крайней мере, матушка, вы уж точно не скажете, что у него скверный характер, – вступилась за полковника Марианна. – Полковник Брэндон, естественно, моложе миссис Дженнингс, но мне он годится в отцы. Если он не женился в молодости, то в его годы собираться под венец просто смешно! Он никогда не решится на брак хотя бы из-за своих преклонных лет и старческой немощи.

– «Старческой немощи», – переспросила Элинор, – ты считаешь полковника немощным? Я понимаю, что ты считаешь его ровесником нашей мамы, но не обманывай себя, по-моему, он в прекрасной форме.

– А ты слышала, как он вчера жаловался на ревматизм? – не унималась Марианна.

– Моя дорогая девочка, – сказала ее мать, смеясь, – А вот здесь тебе лучше прислушаться ко мне. Возможно, сейчас это кажется тебе чудом, но жизнь продолжается даже после сорока.

– Мама, я соглашусь с вами, что, возможно, после сорока жизнь только начинается и полковник, я думаю, проживет еще лет двадцать в добром здравии и окружении верных друзей, но жениться в тридцать пять лет уже поздно, – ответила Марианна.

– Наверное, ты права, – согласилась с ней Элинор, – между тридцатью пятью и семнадцатью такая пропасть, что вряд ли муж и жена будут понимать друг друга. Я думаю, полковнику подошла бы женщина лет двадцати семи.

– Женщина двадцати семи, – усмехнулась Марианна, и немного подумав, добавила, – женщина двадцати семи лет никогда не сможет так чувствовать и любить, как юная девушка. Она скорее станет этому офицеру хорошей сиделкой, чем настоящей женой. Хотя такой брак уж точно никого бы не удивил. Но это была бы даже не женитьба по любви, а нечто другое. Какая-то коммерческая сделка что ли, в которой каждый пытается что-нибудь для себя приобрести за счет другого.

– С тобой бесполезно спорить, но и после двадцати женщина может по-настоящему полюбить мужчину в возрасте и даже выйти за него замуж по любви. И не стоит так уж строго судить полковника Брэндона и его будущую жену-«сиделку» за то, что вчера в сырой и холодный день, он обмолвился о легких ревматических болях в суставах.

– По-моему, он говорил только о своем фланелевом жилете. Просто, для меня фланелевые вещи всегда связаны с болями, болезнями и ревматизмом, подстерегающими людей в старости.

– Даже если бы его трясло в лихорадке, ты презирала бы его меньше, чем за вчерашнее легкое недомогание. Сознайся, Марианна, нет ли чего-то более интересного для тебя в этих висящих щеках, маленьких глазках и легких позывах лихорадки? – съязвила Элионор и вышла из комнаты.

А Марианна, тут же забыв о полковнике, обеспокоено зашептала матери:

– Меня последние дни беспокоят тревожные предчувствия, наверное, Эдвард Феррарс заболел. Мы уже почти полмесяца здесь, а он еще ни разу не приезжал. Только что-то очень серьезное могло удержать его в Норланде. Что же там стряслось?

– А ты думаешь, он когда-нибудь собирался сюда приезжать? – вздохнула ее мать. – Думаю, что нет. Мне даже показалось, что он просто пообещал навестить нас из вежливости, когда я разговаривала с ним в Норланде. А что Элинор всё еще ждет его?

– Я стесняюсь спросить ее об этом, но думаю, что всё же она должна его ждать.

– Нет, милая, ты ошибаешься. На днях я обсуждала с ней покупку новой решетки для камина в гостевой спальне, и она сказала, что это не к спеху, так как никто в ближайшее время не собирается там останавливаться.

– Как странно все это. Что бы это все могло значить? Впрочем, у них всегда были странные отношения. Как сдержанно они прощались в Норланде! И как спокойно они общались накануне отъезда, в свой последний вечер! Эдвард простился с Элинор, как и со мной – просто по-дружески. В наше последнее утро я дважды выходила из комнаты под разными предлогами, чтобы дать им возможность побыть наедине. И что ты думаешь? Они выходили из комнаты за мной следом. А когда мы отъезжали Элинор даже не плакала. Она всё время скрывает свои истинные чувства. Ни грусти, ни тоски, ни единой слезинки.

Прошло совсем немного времени и Дэшвуды поняли, что никуда не уедут из этого милого Бартона. Их жизнь вошла в прежнее русло, и они с удовольствием вернулись к своим увлечениям, за которыми коротали былое время в Норланде. Сэра Джона Миддлтона, первые две недели приходившего к ним каждый день, каждый раз немало удивляло, что никто в летнем домике никогда не сидел, сложа руки, а напротив, все заняты делом.

Правда, гости заглядывали в этот скромный дом всё реже, исключение составляли только сэр Джон с супругой. Хозяйки коттеджа предпочитали вести уединенный образ жизни: гостей не созывали, да и сами редко бывали у друзей. Сэр Джон настойчиво предлагал им свою карету, чтобы барышни могли чаще видеться с соседями, но миссис Дэшвуд так дорожила своей внутренней свободой, что каждый раз вежливо отказывалась и бывала только у тех соседей, которых можно было навестить пешком. Таких в округе было мало, и многие из них тоже были небогаты и не принимали гостей. Однажды в полутора милях от коттеджа у извилистой дороги в Алленхэмскую долину, которая, была продолжением Бартонской, во время одной из своих первых прогулок Элинор и Марианна увидели внушительного вида старинный особняк, он напомнил им покинутый Норланд. Барышням захотелось непременно побывать в нем. Но вскоре они узнали, что его хозяйка, слишком стара и слаба, чтобы выходить в свет или устраивать приемы у себя.

Таким образом, тихие прогулки стали для девиц Дэшвуд едва ли не единственным доступным развлечением, но зато доставляли им истинное удовольствие. Живописные вершины холмов, которые были видны чуть не из каждого окна коттеджа, гордо возвышались над темной распаханной долиной и манили их своей первозданной чистотой, особенно в непогоду, когда барышням приходилось по целым дням не выходить из дома. Поэтому в одно хмурое осеннее утро, едва заметив на пасмурном небе солнечные лучи, Марианна и Маргарет, не усидели в четырех стенах и отправились покорять один из этих высоких холмов. Перед этим два дня шел проливной дождь, и миссис Дэшвуд и Элинор с недоверием отнеслись к этим робким просветам среди туч и остались дома, одна, как обычно, читала, другая делала наброски.

Тем временем Марианна и Маргарет быстро поднимались на один из этих нехоженых холмов, радуясь многообещающему юго-западному ветру, но вдруг остановились на вершине и несколько минут не могли проронить ни слова, потрясенные открывшимся видом. Утреннее солнце, казалось, вырастает из самой земли, как огромный холм, сотканный из огня и света, и медленно встает над долиной.

– Какая величественная картина, – наконец, произнесла Марианна. – Маргарет, давай побудем здесь еще, не зря же мы шли сюда почти два часа.

Маргарет охотно согласилась, и, звонко смеясь, они шли навстречу ветру еще минут двадцать, но внезапно над ними сомкнулись тучи и струи косого осеннего дождя стали нещадно хлестать их по щекам. Захваченные врасплох, девушки решили бежать домой, так как больше укрыться от дождя было негде. Они повернули назад и подгоняемые порывами ветра пустились бегом вниз по крутому склону, который вел прямо к их калитке.

И они побежали. Марианна сначала опередила младшую сестру, но вдруг неожиданно споткнулась и упала, а Маргарет, не успела остановиться на спуске, чтобы помочь ей, и мигом оказалась у подножья холма.

Марианна попыталась подняться, но не смогла и в отчаянье сидела на мокрой земле. Младшая сестра была еще довольно далеко от нее, когда совсем рядом раздался лай охотничьих собак. Марианна обернулась. Джентльмен с ружьем и с двумя энергичными пойнтерами, сновавшими вокруг него, спешил ей на помощь. Она снова попыталась встать, но тут же вскрикнула от боли. Нога! Она подвернула ее при падении. Марианна не успела опомниться, как джентльмен быстро положил ружье на траву, подхватил ее на руки, и понес вниз к дому. Маргарет придерживала калитку, а охотник бережно пронес смущенную девушку в дом и усадил ее на кресло в гостиной.

Элинор и ее мать, которые в этот момент были в гостиной, привстали от удивления и с интересом рассматривали спасителя Марианны. С такой драгоценной ношей на руках он сразу предстал перед ними в выгодном свете, а его извинение за неожиданное вторжение, приятный баритон и безупречные манеры сразу покорили дам. Впрочем, будь на его месте даже толстяк преклонных годов, он всё равно показался бы миссис Дешвуд прекрасным рыцарем, спасшим ее бедную девочку. Но спаситель оказался не только благороден, но и молод и хорош собой.

Счастливая мать бросилась благодарить его от всего сердца, предложила присесть, но джентльмен тактично отказался, сказав, что промок до нитки. А когда миссис Дэшвуд осведомилась, кому ее дочь обязана своим чудесным спасением, он ответил, что его имя Уиллингби и что его дом находится в Алленхэмэ, откуда завтра он пришлет дамам приглашение, если они не против, и быстро ушел, скрывшись под пеленой дождя.

Его природная мужская красота и благородство манер весь вечер стали предметом разговора в летнем домике. Смех, который вызывала его галантность у Марианны, означал, что джентльмен произвел на нее действительно сильное впечатление, хотя она почти не рассмотрела его лица. Впрочем, девица справедливо считала, что знает его уж точно дольше всех в этом доме и с удовольствием обсуждала его достоинства с остальными. Марианна почти не сомневалась, что сами небеса сегодня вмешались в ее судьбу и вместе с проливным дождем послали ей этого рокового мужчину ее мечты. Он был хорош собой, его имя показалось ей звучным, его особняк находился как раз в той деревушке, которая так нравилась ее сестрам, и, наконец, этот чудесный короткий жакет на нем. О да, ей всегда нравились мужчины в таких жакетах! С этого дня Марианна думала только о прекрасном охотнике и боль в ноге быстро прошла.

Как только распогодилось, заскучавший в осеннюю распутицу сэр Джон Миддлтон сразу пригласил Дэшвудов к себе и с интересом узнал из их уст о недавнем происшествии с Марианной.

– Уиллингби из Алленхэма! – вскричал сэр Джон, – Так он снова здесь? Отличная новость! Значит, я обязательно должен пригласить его на обед во вторник. Завтра же пошлю ему приглашение.

– Так вы знакомы? – спросила Миссис Дэшвуд.

– Знакомы? Конечно, знакомы! Он бывает здесь каждый год в сезон охоты.

– Скажите, а что он за человек? – осторожно поинтересовалась Марианна.

– Лучшего и не сыскать! Отличный стрелок и лучший наездник во всей Англии.

– И это все что вы можете сказать о нем? – воскликнула Марианна. – А как же его характер? Привычки, вкусы, интересы?

– Честно говоря, – смутился сэр Джон, – я не очень много знаю о нем, кроме того, что уже сказал. Он славный малый и имеет лучшую суку черного пойнтера, которую я когда-либо видел. Вы, наверное, тоже видели ее в тот день?

Этот вопрос поставил Марианну в тупик, она смутно помнила своего спасителя и совершенно не обратила внимания на его собак.

– И всё-таки кто он? – переспросила Элинор, – Откуда он приезжает? Где он останавливается в Алленхэме?

На эти вопросы Сэр Джон смог ответить более вразумительно, хотя, если бы юные леди спросили его о пойнтерах, то он рассказал им куда больше.

– У Уиллингби здесь нет своего дома. Он приезжает и останавливается у старой леди в усадьбе Алленхэм-Корт. Он приходится ей дальним родственником и наследником, – сказал сэр Джон и, немного помолчав, добавил, – он человек обеспеченный, это я могу вам сказать мисс Дэшвуд с полной уверенностью. У него большое именье около Соммерсетширра. Поэтому на вашем месте, мисс Элинор, я бы не запрещал сестре встречаться с ним, даже когда льет дождь и можно поскользнуться на холме. Такого стоит заарканить. Мисс Марианна, вы явно пользуетесь успехом в наших краях. Смотрите, чтобы полковник Брэндон вас не приревновал.

– Я не верю, – усмехнулась миссис Дэшвуд, – что мои дочери захотят связать мистера Уиллингби по рукам и ногам. Они не охотятся под дождем, поэтому даже очень богатые мужчины могут чувствовать себя с ними в безопасности. Приятно слышать, сэр Джон, что у вас такие приличные и благородные знакомые, – добавила она.

– Поверьте, лучше него не сыскать, – вот сейчас как раз припоминаю, как на прошлом рождественском балу он протанцевал с восьми часов вечера и до четырех утра без передышки.

– Ах, неужели? – воскликнула Марианна с горящими глазами, – И это было красиво по-настоящему? Он танцует с душой?

– О да, а к восьми утра он уже опять был готов к скачкам по лугам.

– Именно так я себе и представляла настоящего джентльмена, – вздохнула Марианна. Чтобы он ни делал, он всегда должен быть в движении и без тени усталости на лице.

– О! Что я слышу! – крякнул сэр Джон, – Да, аркан здесь точно не понадобится, мисс Марианна. Вы поймаете его своей шляпкой, как бабочку. И даже не вспомните о бедном Брэндоне.

– Такое выражение, сэр Джон, – сказала Марианна немного кокетливо, – мне, честно говоря, не нравится. Может быть, вам это кажется остроумным, но, по-моему, «поймать своей шляпкой» или «заарканить» звучит простовато и не эстетично.

Сэр Джон не совсем понял, что она имела в виду, но рассмеялся от души.

– Как ни назови, но вы обязательно заарканите его, это точно! Это вопрос времени. Правда, не могу сказать на днях или чуть позже, – продолжал сэр Джон, смеясь. – Ах, бедный-бедный Брэндон! Он отлично подходит для вас и, самое главное, почти готов, чтобы вы накрыли его своей шляпкой, не смотря ни на какие новые настроения.

Глава 5

Прекрасный «герой Марианны», как успела окрестить Уиллингби тринадцатилетняя Маргарет, спозаранку явился в летний домик, чтобы узнать, как чувствует себя Марианна. Миссис Дэшвуд приняла его с распростертыми объятьями, особенно после того, что сообщил об Уиллингби сэр Джон. Всем своим видом она хотела показать молодому человеку, что в семье, с которой его свел случай, царит полная гармония и благовоспитанность. Красота дочерей миссис Дешвуд не нуждалась в ее комментариях и говорила сама за себя. К удовольствию всех дам их ранний гость не торопился уходить, он с интересом поддержал небольшой разговор в гостиной и исподволь внимательно рассмотрел сестер.

Мисс Элинор нежная, белокожая девушка была удивительно хорошо сложена, хотя немного полновата. Всем своим видом она выражала благородство и спокойствие. Марианна ничуть не уступала старшей сестре в красоте и даже превосходила ее. Бархатная смуглая кожа Марианны светилась изнутри, на щеках играл яркий румянец, улыбка завораживала, а карие глаза так искрились, что невольно восхищали всех, кто решался в них заглянуть. Она была чуть выше и стройнее Элинор, рост придавал ей особую величавость и правы были те, кто, не задумываясь, называл Марианну «просто красавицей». Увидев Уиллингби, она в первый миг интуитивно отпрянула от него и даже подумала, что лучше сразу отказаться от него, чтобы потом не страдать. Но немного поговорив с ним, успокоилась, поверила в собственную неотразимость и нашла своего собеседника не только обаятельным, но и весьма образованным. А когда он рассказал ей, что увлечен музыкой и танцами, то Марианна больше не сводила с него своих восхищенных темных глаз. У них, оказывается, так много общего! И это неслучайно! Окрыленная, от музыки она перешла к литературе. Как ни странно, но ее любимых авторов он назвал самыми первыми. Ее радости не было предела. А какими глубокими и философскими показались ей рассуждения этого, в общем-то, молодого человека двадцати пяти лет от роду. Невероятно, но их вкусы совпадали: те же книги, те же излюбленные цитаты из них. Марианна уже не сомневалась, что сама судьба свела их на охоте. Они всё говорили и говорили, а если вдруг между ними возникали какие-то разногласия, то длились они недолго: ее веские аргументы и сияющие глаза заставляли джентльмена сдаться без боя. Он полностью разделял ее эмоциональное отношение к жизни и юношеский энтузиазм. Утренний визит подходил к концу, но обоим казалось, что они знают друг друга давным-давно.

– Ну что, Марианна, – сказала Элинор, когда гость вышел за калитку, – для одного утра ты сделала очень много. Он не сводил с тебя глаз и говорил только с тобой. Ты уже изучила все его литературные пристрастия, знаешь, что он думает о поэзии Купера и Скотта, за что ценит Поупа и даже выяснила что, а может быть, кого, он считает красивым? Но как ты собираешься с ним общаться дальше? За одно утро вы исчерпали столько тем для беседы, что дальше вам и говорить-то не о чем. Очень забавно получается: в первый визит вы говорили о живописи, а во второй, наверное, обсудите предстоящую свадьбу. Не спеши, милая сестра. Не раскрывайся перед ним до конца, оставь несколько загадок на потом.

– Элинор! – рассердилась Марианна, – Что значит на потом? И что значит на сейчас? Кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду. Ты считаешь, что я была слишком естественна, слишком счастлива, слишком открыта! Да, возможно, при первом знакомстве так себя не ведут, и я преступила общепринятую манеру поведения! Да, я знаю, что была откровенна тогда, когда надо быть скрытной, уступчивой и уклончивой. Но я не могу слышать разговоров о погоде или о дорогах, я буду говорить то, что чувствую, и никто мне этого не запретит!

– Моя милая, – ласково сказала ее мать, – не обижайся на Элинор. Она заботится о тебе и хочет, как лучше. По правде, я сама рассердилась на нее за то, что она не проронила сегодня ни слова, оставив нас один на один с Уиллингби.

Впрочем, сам Уиллингби, похоже, не сильно расстроился, так и не услышав, что же думает о творчестве Купера и Скотта мисс Элинор. С этого памятного утра у него в летнем домике появился иной предмет обожания, и он каждый день приезжал к Марианне под благовидным предлогом узнать, как ее самочувствие. Однако его так сердечно привечали, что еще до полного выздоровления Марианны он перестал искать благовидные предлоги для своих ежедневных визитов и приезжал в летний домик как близкий друг семьи. А когда Марианне приходилось оставаться дома, она уже не смотрела с тоской на далекие холмы, а ждала у окна Уиллингби. И он всегда был готов скрасить ее одиночество. Молодой человек обладал незаурядным умом, живым воображением, общался весело и непринужденно. Он словно был создан для того, чтобы завоевать сердце Марианны, так как был не только хорош собой, но и умен, что тешило самолюбие юной девушки. Она так быстро привязалась к нему, что уже не могла прожить без него ни дня. Они подолгу беседовали, читали вслух и пели дуэтом. Пел и играл он превосходно, а читал с тем чувством и выражением, каких, к сожалению, так не хватало Эдварду.

Миссис Дэшвуд восторгалась Уиллингби не меньше Марианны. Да и Элинор была о нем хорошего мнения, правда, она никак не могла привыкнуть к его откровенной манере общения, которая, впрочем, сближала их с Марианной. Чуть что, они во всеуслышание высказывали свои драгоценные мысли, чтобы привлечь к себе внимание и потешить самолюбие, и порой невольно обижали присутствующих дерзкими и несправедливыми замечаниями. Элинор не могла понять, как можно сбрасывать со счетов хороший тон, и считала, что Марианна и ее новый друг ведут себя беспечно и недальновидно.

Но Марианна, наоборот, считала себя дальновидной и даже строила планы на будущее. Она вдруг поняла, что поторопилась, заявив, что в свои шестнадцать с половиной лет навеки отчаялась найти своего избранника. Уиллингби как раз воплощал все качества, которыми, по ее мнению, обязательно должен обладать настоящий джентльмен. К тому же всем своим видом он демонстрировал Марианне свои серьезные намеренья, в которых уже никто не сомневался, впрочем, как и в его бесконечных достоинствах. Не прошло и недели с момента их знакомства, а обнадеженная миссис Дэшвуд уже подумывала о предстоящей свадьбе, совершенно не претендуя на немалое состояние жениха, и втайне поздравляла, как у нее сразу появятся два таких завидных зятя, как Эдвард и Уиллингби.

Шуточки по поводу полковника Брэндона и Марианны, которые щедро отпускали его друзья, вдруг прекратились. Всеобщий интерес к этой паре иссяк, впрочем, как поговаривали некоторые, и пылкие чувства самого полковника. Трудно было сказать, любит он Марианну по-прежнему или уже нет. Элинор казалось, что именно сейчас полковник испытывает то, что ему так долго приписывали окружающие, но тщательно скрывает свои чувства. К великому сожалению миссис Дженнингс идеальная пара, созданная ее богатым воображением, распалась, и ей оставалось только шутить об изменчивости человеческих чувств. Элинор не понимала своеобразный юмор миссис Дженнингс и никак не могла понять, как можно сравнивать шансы на успех тридцатипятилетнего полковника и двадцатипятилетнего Уиллингби! Полковник был симпатичен Элинор, она привыкла к его суровой и несколько холодной манере держаться и считала Брэндона настоящим джентльменом. А когда при случае сэр Джон с сожалением заметил, что его приятель в последнее время загрустил, Элинор жалела покинутого полковника и искренне посочувствовала ему. Марианну всё время видели в обществе бойкого Уиллингби, и было заметно, как от этого страдает Брэндон.

– Брэндон как раз человек такого типа, – сказал как-то Уиллингби, гордясь своей новой сердечной победой, – о котором все говорят хорошо, но никто не сделает ему ничего хорошего, которого все рады видеть у себя, но постоянно забывают пригласить.

– Я думаю о нем то же самое, – усмехнулась Марианна.

– Не смейтесь над ним, – сказала Элинор, – расстроившаяся помолвка – ваших рук дело. Его не зря очень уважают в Бартон-Парке.

– И это только благодаря вам, – усмехнулся Уиллингби, – Но и с кем он общается в Бартон-Парке? С леди Миддлтон и миссис Дженнингс? По-моему, это не делает ему чести, этим леди лишь бы поговорить и неважно с кем.

– Но тогда почему вы и Марианна с таким удовольствием бываете в гостях у леди Миддлтон и ее матери, если они так не разборчивы в отношениях? Если честь, которую они оказывают вам искренна, то ваша искренность могла бы быть и почестнее. Они не настолько двуличны. Как некоторые только что осудившие их.

– По-моему, защищая своего протеже, вы зашли слишком далеко?

– Мой протеже, как вы его только что назвали, очень разумный человек, а я уважаю умных людей. Не смотря на то, что ему уже под сорок… Он много повидал, служил за границей, начитан и умеет думать. Я всегда могу спросить его о чем угодно, и он обязательно исчерпывающе отвечает на любой вопрос. Я столько нового узнала благодаря ему.

– Это точно! – воскликнула Марианна запальчиво. – Он сообщил тебе с видом знатока, что в Западной Индии жарко, а москиты кусаются!

– Не сомневаюсь, что он так бы мне и ответил, если бы я об этом спросила, но я стараюсь не задавать глупых вопросов.

– О! – оживился Уиллингби. – Тогда, возможно, он сообщил вам, что в Индии кроме москитов, живут еще богатые набобы, их жены носят золотые покрывала, а передвигаются они непременно в золотых паланкинах.

– Это всё, что вы знаете об Индии? – ответила Элинор. – Полковник знает куда больше, наверное, поэтому вы недолюбливаете его?

– Я не говорю, что не люблю его, – продолжал Уиллингби. – Наоборот, я считаю его вполне приличным человеком. О таких людях все всегда говорят только хорошее и не замечают плохого, потому что у них больше денег, чем они могут потратить и слишком много свободного времени. Такие люди сами не знают, куда себя деть, в лучшем случае они развлекают себя два раза в год заказом нового костюма.

– Но которые им в итоге не идут, так как у них есть деньги, но нет вкуса, – вмешалась Марианна. – Брэндон скучен, сер и довольно мешковат во всем.

– Марианна, ты слишком легко вешаешь ярлыки, едва взглянув на человека, – ответила Элинор. – Ты несправедлива к нему, я бы охарактеризовала его короче, но точнее. Он умен, воспитан, настоящий джентльмен. И еще мне кажется, что он умеет любить людей.

– Мисс Дэшвуд, – воскликнул Уиллингби, – Ваша последняя фраза – это явно выпад в мою сторону. Я никогда не буду уважать полковника Брэндона, как бы вы ни старались. И для этого у меня есть как минимум три причины. Во-первых, он накаркал дождь, когда я собирался на охоту и ждал отличного дня. Во-вторых, он сообщил, что я неправильно запряг лошадей в мою пролетку. И наконец, в третьих, он отказался покупать у меня мою чудесную гнедую кобылу. Но во всех остальных отношениях, если вам так нравится, я считаю его славным малым, но при этом не обязан обожать его.