Текст книги "Две серьезные дамы"

Автор книги: Джейн Боулз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Часть вторая

Мистер и миссис Копперфилд стояли на палубе полубака, а судно входило в панамский порт. Миссис Копперфилд была очень рада наконец увидеть сушу.

– Вот теперь ты признаёшь, – сказала она мистеру Копперфилду, – что суша приятнее моря. – Сама она очень боялась утонуть. – Дело ведь не только в боязни моря, – продолжала она, – а в том, что оно скучно. Все время одно и то же. Цвета, конечно, красивые.

Мистер Копперфилд рассматривал береговую линию.

– Если встать неподвижно и заглянуть между зданий в порту, – произнес он, – можно заметить какие-то зеленые вагоны, груженные бананами. Эти поезда, похоже, отправляются каждые четверть часа.

Жена ему не ответила; вместо этого надела шлем от солнца, который раньше держала в руке.

– Ты разве еще не почувствовал жару? Я уже, – сказала наконец ему она. Не получив ответа, двинулась вдоль леерного ограждения, глядя вниз на воду.

Вот к ней подошла поговорить дородная женщина, с которой она познакомилась на судне. Миссис Копперфилд просияла.

– Вы завили себе волосы! – произнесла она. Женщина улыбнулась.

– Не забудьте, – сказала она миссис Копперфилд, – как только доберетесь до гостиницы, лягте и отдохните. Не давайте им таскать себя по улицам, каких буйных развлечений они б вам ни сулили. Все равно на улицах одни мартышки. Во всем городишке не найдется ни единой симпатичной личности, какая не была б связана с Американской армией, а американцы по большей части держатся собственного квартала. Американский квартал называется Кристобаль. Он отделен от Колона. В Колоне нет ничего, одни полукровки и мартышки. А в Кристобале славно. У всех там по своей затененной веранде. В Колоне же мартышки и не помыслят затеняться. Они все равно не понимают, когда их жалит москит, а если б и понимали, то и пальцем бы не шевельнули, чтоб его согнать. Ешьте побольше фруктов и осторожней в лавках. Ими владеют преимущественно индусы. Они, знаете, как евреи. Обжулят вас слева и справа.

– Меня не интересует ничего покупать, – сказала миссис Копперфилд, – но можно ли мне будет вас навестить, покуда я в Колоне?

– Вас я обожаю, дорогуша, – ответила женщина, – но, пока я тут, мне хочется каждую минуту проводить со своим мальчиком.

– Это ничего, – молвила миссис Копперфилд.

– Конечно же, ничего. У вас же такой красивый муж.

– Без толку, – сказала миссис Копперфилд, но не успела она это произнести, как сама себе ужаснулась.

– Так-так, у вас случилась размолвка? – поинтересовалась женщина.

– Нет.

– Тогда я считаю, что вы ужасная женушка, раз отзываетесь так о своем супруге, – произнесла она, отходя прочь. Миссис Копперфилд поникла головой и вернулась стоять рядом с мистером Копперфилдом.

– Зачем ты разговариваешь с подобными клушами? – спросил он.

Она не ответила.

– Ну, – произнес он, – ради всего святого посмотри же, какие тут виды, а?

Они сели в таксомотор, и мистер Копперфилд настоял ехать в гостиницу в самом центре города. Обыкновенно же все приезжие даже с небольшими сбережениями останавливались в отеле «Вашингтон» с видом на море и в нескольких милях за Колоном.

– Не верю, – сказал своей жене мистер Копперфилд, – не верю я в трату денег на роскошь, какая может быть моею в крайнем случае всего неделю. Я считаю, гораздо приятней покупать такие вещи, что прослужат мне, возможно, всю жизнь. Мы уж точно сумеем найти в городе гостиницу, где нам будет удобно. А потом вольны будем тратить деньги на что-нибудь более волнительное.

– Мне очень важно, что это за номер, где я буду спать, – сказала миссис Копперфилд. Она едва не постанывала.

– Дорогая моя, номер – всего лишь комната, где ночуют и одеваются. Если там тихо, а кровать удобна, ничего больше и не требуется. Разве ты со мною не согласна?

– Тебе прекрасно известно, что я с тобой не согласна.

– Если ты намерена быть несчастной, отправимся в отель «Вашингтон», – сказал мистер Копперфилд. Он вдруг растерял все свое достоинство. Взор его затуманился, а сам он надул губы. – Но мне там будет скверно, могу тебя в этом заверить. Там такая проклятущая скука. – Вел он себя, как маленький ребенок, и миссис Копперфилд пришлось его утешать. Умел он обманом вынудить ее чувствовать собственную ответственность.

«В конце концов, это же в основном мои деньги, – сказала она себе. – Я оплачиваю все основные расходы по этой поездке». Тем не менее она не сумела вернуть себе ощущение силы, напомнив себе об этом. Мистер Копперфилд над нею совершенно тяготел – как и почти все, с кем она соприкасалась. И все же некоторые люди, неплохо знавшие ее, подтверждали, что она способна на внезапное очень резкое и независимое движение, даже если в нем ее не поддержит ни единая душа.

Она выглянула в окно таксомотора и заметила, что вокруг нее на улицах происходит какое-то жуткое обилие деятельности. Люди, главным образом – негры и мужчины в мундирах флотов всех стран – вбегали и выбегали и так шумели, что миссис Копперфилд стало непонятно, не праздник ли какой-то у них.

– Похоже на город, который постоянно разграбляют, – произнес ее муж.

Дома были окрашены в яркие цвета, на верхних этажах имелись широкие веранды, а ниже их поддерживали деревянные столбы. Так они образовывали нечто вроде галереи, затеняющей тех, кто ходил по улице.

– Архитектура изобретательна, – заметил мистер Копперфилд. – Улицы были б невыносимы, гуляй по ним люди, а над головой у них ничего.

– Вы б не выдержали, мистер, – сказал таксист, – гулять, чтоб над головой ничего.

– В любом случае, – произнесла миссис Копперфилд, – давай же побыстрее выберем какую-нибудь одну гостиницу и уже остановимся в ней.

Одну они обнаружили в самой сердцевине квартала красных фонарей и согласились осмотреть номера на пятом этаже. Управляющий сообщил им, что там уж точно будет меньше всего шума. Миссис Копперфилд, боявшаяся лифтов, решила подняться по лестнице пешком и дождаться там, когда ее муж прибудет с багажом. Взобравшись на пятый этаж, она с удивлением обнаружила, что в главном вестибюле там держат по меньшей мере сотню жестких обеденных стульев – и больше ничего. Пока она озиралась, в ней нарастал гнев, и она уже едва могла дождаться, когда мистер Копперфилд приедет на лифте, чтобы сообщить ему, что́ она о нем думает. «Я должна попасть в отель “Вашингтон”», – сказала себе она.

Наконец объявился мистер Копперфилд – вместе с мальчиком, несшим багаж. Она подбежала к нему.

– Уродливей я никогда ничего не видела, – сказала она.

– Подожди секундочку, пожалуйста, и дай мне сосчитать наш багаж; хочу удостовериться, что все на месте.

– По мне, так пускай он хоть на дне моря окажется, весь.

– Где моя пишущая машинка? – спросил мистер Копперфилд.

– Поговори со мной сию же минуту, – произнесла его жена вне себя от гнева.

– Тебе не все равно, будет у тебя своя ванная или нет? – спросил мистер Копперфилд.

– Нет, нет. Мне это безразлично. Вопрос не в комфорте. Дело тут в гораздо большем.

Мистер Копперфилд хмыкнул.

– Ты такая сумасшедшая, – снисходительно сказал ей он. Он был в восторге от того, что оказался наконец в тропиках, и более чем доволен, что ему удалось разубедить жену останавливаться в до нелепого дорогом отеле, где их будут окружать одни туристы. Он сознавал, что эта гостиница зловеща, но именно это ему в ней и нравилось.

Вслед за коридорным они двинулись к одному из номеров, и едва до него дошли, как миссис Копперфилд принялась дергать дверь взад и вперед. Открывалась та в обе стороны, а запиралась лишь на маленький крючок.

– В этот номер может вломиться кто угодно, – сказала миссис Копперфилд.

– Пожалуй, может, но вряд ли станет, а? – Мистер Копперфилд подчеркнуто никогда не успокаивал свою жену. Ее страхам он отдавал должное. Однако здесь он упорствовать не стал, и они все же решили поселиться в другом номере, с дверью покрепче.

Миссис Копперфилд поражалась живости своего мужа. Тот умылся и вышел купить папайю.

Она лежала на кровати, думала.

«Итак, – сказала себе она, – когда люди верили в Бога, они возили Его с места на место. Таскали по джунглям и через Полярный круг. Бог присматривал за всеми, и все люди были братья. А теперь с места на место возить с собой нечего, а если по мне, так все люди пусть были б кенгуру; однако должен же найтись здесь хоть кто-то, кто мне будет о чем-то напоминать… Я обязана отыскать гнездышко в этом нелепом месте».

Единственной целью миссис Копперфилд в жизни было счастье, хотя те, кто наблюдал за ее поведением не один год, с удивлением обнаружили бы, что цель эта – единственная.

Она встала с кровати и вытащила из саквояжа подарок мисс Гёринг – маникюрный набор.

– Память, – прошептала она. – Память о тех вещах, какие я любила с детства. Мой муж – человек без памяти. – При мысли об этом человеке, кто нравился ей превыше всех прочих людей, человеке, для кого все, чего он еще не знал, было радостью, ей стало очень больно. Ее же все, что уже не было старым сном, возмущало. Она снова легла и крепко уснула.

А когда проснулась, мистер Копперфилд стоял у изножья кровати и ел папайю.

– Ты должна попробовать, – сказал он. – Дает много энергии, а кроме того, вкусно. Не хочешь кусочек? – Он робко взглянул на нее.

– Где ты был? – спросила у него она.

– О, гулял по улицам. Вообще-то много миль прошел. Тебе в самом деле следует выйти наружу. Там дурдом. На улицах полно солдат, матросов и шлюх. Все женщины в длинных платьях… невероятно дешевых. Они все с тобой разговаривают. Давай выйдем.

Они шли по улицам рука об руку. Лоб у миссис Копперфилд горел, а руки зябли. Она чувствовала, как что-то трепещет у нее под ложечкой. Когда она глядела вперед, сам конец улицы, казалось, изгибался, а потом выпрямлялся вновь. Об этом она сообщила мистеру Копперфилду, и тот объяснил, что происходит это в результате того, что они только что сошли на берег с судна. Над головами у них на деревянных верандах дети скакали так, что тряслись все дома. Кто-то толкнул миссис Копперфилд в плечо и чуть не сшиб ее наземь. В то же время она весьма ощутила крепкий и ароматный запах розовых духов. Личность, столкнувшаяся с нею, была негритянкой в вечернем платье из розового шелка.

– Несказанно сожалею. Не выразить словами, – сказала она им. Затем неопределенно огляделась и принялась что-то мурлыкать себе под нос.

– Я тебе говорил, что здесь дурдом, – сказал жене мистер Копперфилд.

– Послушайте, – произнесла негритянка, – зайдите в следующую улицу, там вам больше понравится. А мне надо своего хахаля вон в том баре встретить. – Она им показала. – Там буфет прекрасный. Туда все ходят, – сказала она. Придвинулась поближе и обратилась к одной лишь миссис Копперфилд: – Пойдем-ка со мной, дорогая, и такой счастливой будешь, как раньше с тобой и не бывало никогда. Буду тебе в самый раз. Пошли.

Руку миссис Копперфилд она взяла в свою и потащила ее прочь от мистера Копперфилда. Она была крупнее их обоих.

– Вряд ли она прямо сейчас стремится в бар, – произнес мистер Копперфилд. – Нам бы хотелось сначала немного присмотреться к городу.

Негритянка погладила лицо миссис Копперфилд ладонью.

– Ты этого желаешь, дорогая, – или пойдем со мной? – В нескольких шагах от них остановился полицейский. Негритянка отпустила руку миссис Копперфилд и, хохоча, поскакала прочь по улице.

– Ты видел ли что-нибудь страннее? – переводя дух, произнесла миссис Копперфилд.

– Вы лучше за своим носом следите, – проговорил полицейский. – Чего б вам не пойти да не поглядеть на магазины? Тут все гуляют по улицам, где магазины. Купите что-нибудь дяде или кузине.

– Нет, не этого я хочу, – ответила миссис Копперфилд.

– Ну тогда сходите в кино, – проговорил полицейский, убредая прочь.

С мистером Копперфилдом от смеха чуть не случилась истерика. Он прикрывал рот носовым платком.

– Вот что я как раз люблю, – удалось вымолвить ему. Они прошли дальше и свернули на другую улицу. Садилось солнце, и воздух был недвижен и горяч. На той улице балконов не было, стояли только одноэтажные домики. Перед каждой дверью сидело хотя бы по одной женщине. Миссис Копперфилд подошла к окну одного домишки и заглянула внутрь. Комнату почти что целиком заполняла громадная двуспальная кровать с крайне комковатым матрасом, застеленным кружевным покрывалом. На кровать бросала ослепительный свет электрическая лампочка под лавандовым шифоновым абажуром, а на подушке лежал развернутый веер с оттиснутыми словами «Город Панама».

Женщина, сидевшая именно перед этим домиком, была довольно стара. Восседала она на табурете, локти покоились на коленях, и миссис Копперфилд, которая теперь повернулась глянуть на нее, показалось, что она, вероятно, относится к вест-индскому типу. Была женщина плоскогрудой и грубо сбитой, с очень мускулистыми руками и плечами. Ее длинное, с виду недовольное лицо и отчасти шея были тщательно запудрены светлым, а вот грудь и руки оставались смуглыми. Миссис Копперфилд развеселило то, что ее платье было из лавандовой театральной марли. В волосах пробивалась привлекательная седина.

Негритянка обернулась и, увидев, что ее разглядывают и мистер, и миссис Копперфилд, встала и огладила на себе складки платья. Была она почти что великаншей.

– Вы оба за доллар, – произнесла она.

– Доллар, – повторила за нею следом миссис Копперфилд. Мистер Копперфилд, стоявший поблизости у обочины, подошел к ним ближе.

– Фрида, – сказал он, – давай еще немного по улицам погуляем.

– Ох, прошу тебя! – ответила миссис Копперфилд. – Подожди минутку.

– Меньше доллара я не могу, – сказала негритянка.

– Если тебе хочется остаться тут, – предложил мистер Копперфилд, – я немного погуляю вокруг и вернусь за тобой через некоторое время. Может, тебе лучше быть немного при деньгах. Вот тебе доллар и тридцать пять центов на всякий случай…

– Я хочу с нею поговорить, – сказала миссис Копперфилд, немигающе глядя перед собой.

– Тогда, значит, увидимся через несколько минут. Неймется мне, – объявил он и ушел.

– Люблю быть свободной, – сказала женщине миссис Копперфилд после его ухода. – Зайдемте в вашу комнатку? Я любовалась ею через окно…

Не успела она договорить, как женщина уже вталкивала ее в дверь обеими руками, и обе они оказались в комнате. Половика на полу не лежало, а стены стояли голыми. Единственными украшениями были те, какие видны с улицы. Женщины сели на кровать.

– У меня вон в том углу раньше был маленький граммофон, – сообщила хозяйка. – Мне его ссудил один с парохода. Потом пришел его друг и снова забрал… Ти-та-та-ти-та-та, – пропела она и пристукнула немного каблуками. Взяла обе руки миссис Копперфилд в свои и стащила ее с кровати. – Давай же, милая. – Она обняла миссис Копперфилд покрепче. – Ты ужасно маленькая и очень славненькая. Ты же правда славная, и тебе, может, одиноко. – Миссис Копперфилд прижалась щекой к груди хозяйки. Запах театральной марли напомнил ей о ее первой роли в школьной пьесе. Она улыбнулась негритянке, глядя на нее так нежно и кротко, как только могла.

– Что вы делаете днями? – спросила у женщины она.

– Играю в карты. Хожу в кино…

Миссис Копперфилд шагнула от нее прочь. Щеки у нее пылали красным. Обе они прислушались к тем, кто проходил мимо. Теперь им было слышно каждое слово, что говорилось за окном. Негритянка нахмурилась. Вид у нее сделался глубоко озабоченный.

– Время – золото, милая, – сказала она миссис Копперфилд, – но ты, возможно, слишком молодая и этого еще не понимаешь.

Миссис Копперфилд покачала головой. Глядя на негритянку, она загрустила.

– Я пить хочу, – произнесла она. Вдруг они услышали мужской голос:

– Не ожидала, что я вернусь так быстро, Поуди? – После этого истерически засмеялись несколько девушек. Глаза у негритянки ожили.

– Давай мне доллар! Доллар давай! – разгоряченно завопила она. – Ты все равно свое время тут провела. – Миссис Копперфилд поспешно протянула ей доллар, и негритянка опрометью выскочила на улицу. Миссис Копперфилд вышла следом за ней.

Перед домишкой несколько девушек висли на обрюзгшем мужчине в костюме из мятого льна. Завидя негритянку в ее лавандовом платье, он оторвался от всех остальных и сгреб ее в охапку. Негритянка радостно закатила глаза и ввела его в дом, даже не кивнув миссис Копперфилд на прощанье. Довольно скоро остальные убежали прочь по улице, и миссис Копперфилд осталась одна. По обе стороны ее сновали прохожие, но никто больше покуда ее не интересовал. Впрочем, сама она представляла для всех громадный интерес – в особенности для тех женщин, что сидели напротив у себя в дверях. Вскоре к ней пристала курчавая девочка.

– Купи мне что-нибудь, мамуля, – попросила она.

Поскольку миссис Копперфилд ничего ей не ответила, а просто долго и печально посмотрела на нее, девочка произнесла:

– Мамуля, ты сама можешь выбрать. Даже перышко можешь купить, мне все равно. – Миссис Копперфилд передернуло. Ей показалось, что она видит сон.

– Что ты имеешь в виду под перышком? Ты о чем это?

Девочка аж поежилась от восторга.

– Ой, мамуля, – сказала она, и голос ее пресекся в горле. – Ой, мамуля, ты потешная! Ты такая смешная. Я не знаю, что такое перышко, но все, чего ты хочешь всем своим сердцем, сама же знаешь.

По улице они прошли до лавки и вышли с коробочкой пудры для лица. Девочка попрощалась и скрылась за углом с какими-то своими подружками. Вновь миссис Копперфилд осталась одна. Мимо проезжали наемные коляски с туристами. «Туристы, говоря в общем, – записала некогда миссис Копперфилд в своем дневнике, – это люди, на кого значительность и непреложность их собственного образа жизни производит такое впечатление, что они способны странствовать по самым фантастическим местам и при этом переживать всего лишь визуальный отклик. Туристы позакаленнее часто находят, что одно место напоминает им другое».

Очень скоро с нею воссоединился мистер Копперфилд.

– Чудненько ли ты провела время? – спросил он ее.

Она покачала головой и посмотрела на него снизу. Вдруг почувствовала, что устала ужасно, до слез.

– Плакса, – произнес мистер Копперфилд.

К ним подошел кто-то сзади. Тихий голос произнес:

– Она потерялась? – Они обернулись и увидели, что позади них стоит смышленого вида девушка с острым личиком и курчавыми волосами. – На вашем месте я б не бросала ее на улице, – проговорила она.

– Она не потерялась; она просто приуныла, – объяснил мистер Копперфилд.

– Сочтете ли вы меня дерзкой, если я попрошу вас пойти в славный ресторан, где все мы можем поужинать? – спросила девушка. Она действительно была очень прелестна.

– Пойдемте, – неистово произнесла миссис Копперфилд. – Непременно. – Теперь она вошла в азарт; у нее возникло чувство, что с этой девушкой все будет хорошо. Как и большинство, на самом деле она не очень верила, что за чем-то ужасным непременно последует другое.

Вообще-то ресторан славным не был. В нем стояла темень, зал был очень длинным, а внутри вообще никого.

– Вы бы не предпочли поужинать где-нибудь еще? – спросила у девушки миссис Копперфилд.

– О нет! Я б ни за что больше никуда не пошла. Вам я расскажу, если не рассердитесь. Тут мне перепадает немного денег, если я привожу с собой кого-нибудь.

– Так давайте я вам дам денег, и мы пойдем куда-нибудь в другое место. Я дам вам столько же, сколько он дает, – проговорила миссис Копперфилд.

– Это глупо, – промолвила девушка. – Это очень глупо.

– Я слышала, в этом городе есть местечко, где можно заказать превосходного омара. Туда мы не можем пойти? – Миссис Копперфилд уже буквально умоляла девушку.

– Нет – это глупо. – Она подозвала официанта, который только что вошел с какими-то газетами под мышкой.

– Адальберто, принеси нам мяса и вина. Сначала мяса. – Это она произнесла по-испански.

– Как хорошо вы говорите по-английски! – промолвил мистер Копперфилд.

– Я всегда люблю бывать с американцами, когда выпадает, – ответила девушка.

– Считаете, они щедры? – поинтересовался мистер Копперфилд.

– Ой, конечно, – сказала девушка. – Конечно же, щедры. Щедрые, если у них есть деньги. А еще щедрей они, когда при них их семьи. Знавала я мужчину. Американца. Настоящего. И жил он в отеле «Вашингтон». Между прочим, это самая красивая гостиница в городе. Каждый день после обеда его жена устраивала себе сиесту. Он быстро приезжал на такси в Колон и был до того взбудоражен и так боялся, что не успеет вернуться к жене вовремя, что никогда не вел меня в комнату, а обычно шел со мною в лавку и говорил мне: «Быстрей, быстрей – выбери что-нибудь – что захочешь, только побыстрее».

– Какой ужас! – проговорила миссис Копперфилд.

– Ужасно было, – согласилась испанка. – Я всегда так бесилась, что однажды совсем с ума сошла и говорю ему: «Ладно, куплю вот эту трубку для моего дядюшки». Мне дядюшка не нравится, но пришлось ему ее подарить.

Мистер Копперфилд взревел от хохота.

– Смешно, а? – сказала девушка. – Говорю вам, если он вообще когда-нибудь вернется, больше не куплю ни одной трубки своему дядюшке, когда приведет меня в лавку. А она не уродина.

– Кто? – спросил мистер Копперфилд.

– Ваша жена.

– Я сегодня вечером ужасно выгляжу, – пожаловалась миссис Копперфилд.

– Это все равно не имеет значения, потому что вы замужем. Вам не о чем тревожиться.

– Она разозлится на вас за такие слова, – промолвил мистер Копперфилд.

– Почему разозлится? Это же самое прекрасное на всем свете, если не о чем тревожиться.

– Не из этого творится красота, – вмешалась миссис Копперфилд. – Как отсутствие треволнений связано с красотой?

– Крепко оно связано со всем красивым на свете. Просыпаешься поутру – и, как только открываешь глаза и не знаешь, кто ты или какой была у тебя жизнь, – это же прекрасно. А потом, когда уже знаешь, кто ты и что это за день у тебя в жизни, а сам по-прежнему считаешь, будто плывешь по воздуху, как счастливая птица, – это прекрасно. То есть если у тебя нет никаких тревог. Вы же не хотите сказать, что вам нравится беспокоиться.

Мистер Копперфилд жеманно улыбался. После ужина он вдруг понял, что очень устал, и предложил им пойти домой, но миссис Копперфилд была чересчур взвинчена, а потому спросила у испанской девушки, не согласится ли та провести еще немного времени в ее обществе. Девушка ответила, что проведет, если миссис Копперфилд не против вернуться с нею в ту гостиницу, где она живет.

Они попрощались с мистером Копперфилдом и пустились в путь.

Стены «Отеля де Лас Пальмас» были деревянными и крашенными в ярко-зеленый цвет. В коридорах стояло и свисало с потолков великое множество птичьих клеток. Некоторые – пустые. Комната девушки располагалась на втором этаже, и стены в ней были выкрашены так же ярко, как и в коридорах.

– Эти птицы поют день напролет, – сказала девушка, показывая, чтобы миссис Копперфилд подсела к ней на кровать. – Иногда я говорю себе: «Дурочки, о чем же вы поете у себя в клетках?» А потом думаю: «Пасифика, ты такая же дура, как эти птички. Ты же и сама в клетке, потому что у тебя нет денег. Вчера вечером ты три часа хохотала с немцем, потому что он дал тебе выпить. И считала его глупцом». Я смеюсь у себя в клетке, а они в своих поют.

– Ох, что ж, – промолвила миссис Копперфилд, – на самом деле нет никакого взаимопонимания между нами и птицами.

– Считаете, это неправда? – с чувством спросила Пасифика. – А я вам говорю, что правда.

Она стащила через голову платье и встала перед миссис Копперфилд в одной комбинации.

– Скажите мне, – вымолвила она, – что вы думаете о тех красивых шелковых кимоно, которыми индусы торгуют у себя в лавках? Будь у меня такой богатый муж, я б велела ему купить мне такое. Вы не понимаете, до чего вам везет. С ним я бы ходила в лавки каждый день, и пусть бы он покупал мне прелестные вещички, а не стояла бы и плакала, как маленькая. Мужчинам не нравится видеть, когда женщины плачут. Думаете, они любят, когда женщины плачут?

Миссис Копперфилд пожала плечами.

– Я не могу думать, – ответила она.

– Вы правы. Им нравится смотреть, как женщины смеются. Женщинам приходится смеяться ночь напролет. Понаблюдайте как-нибудь за какой-нибудь хорошенькой девушкой. Когда она смеется, ей на десять лет больше. Это потому, что она так много это делает. Когда смеешься, стареешь на десять лет.

– Правда, – подтвердила миссис Копперфилд.

– Не огорчайтесь, – проговорила Пасифика. – Мне женщины очень нравятся. Иногда женщины мне нравятся даже больше мужчин. Мне моя бабушка нравится, и мама, и сестры мои. Нам всегда с ними вместе было хорошо – с женщинами в моем доме. Я всегда была лучшей. Самой смышленой и работала больше всех. Как бы я хотела опять оказаться у себя дома, довольной. Но мне все еще слишком много чего хочется, между прочим. Я ленивая, но у меня еще и нрав ужасный. Мне очень нравятся эти мужчины, с кем я знакомлюсь. Иногда они мне рассказывают, что станут делать в своей будущей жизни, когда спишутся с судна. Я им всегда желаю, чтобы это произошло поскорее. Чертовы эти суда. Когда они мне рассказывают, что хотят лишь мотаться по всему свету на судне всю свою жизнь, я им говорю: «Ты не знаешь, чего лишаешься. У меня с тобой все, мальчонка». Не нравятся они мне, когда такие. А теперь я влюбилась в этого славного человека, который здесь дела делает. Почти все время он может мне за жилье платить. Не всегда каждую неделю. Он очень счастлив, что я у него. Почти все мужчины очень счастливы, если я у них есть. Я из-за этого нос слишком уж не задираю. Это же мне Бог дал. – Пасифика перекрестилась.

– Однажды я была влюблена в женщину постарше, – рьяно произнесла миссис Копперфилд. – Она больше не была красивой, но в ее лице я отыскивала такие осколки красоты, что волновали меня гораздо сильней, чем любая известная мне красота на своей вершине. Но кто ж не любил кого-нибудь постарше? Боже правый!

– Вам нравится такое, что не нравится другим, правда? Мне бы такого хотелось – чтобы любить женщину старше. По-моему, это мило, да только я вечно влюбляюсь в какого-нибудь славного мужчину. Везет мне, наверное. А некоторые девушки – они больше не умеют влюбляться. У них на уме только деньги, деньги, деньги. Вы же о деньгах не слишком-то много думаете, правда? – спросила она у миссис Копперфилд.

– Нет, не слишком.

– А теперь немножко отдохнем, да? – Девушка легла на кровать и поманила миссис Копперфилд лечь с собою рядом. Она зевнула, сложила руку миссис Копперфилд в свою и уснула чуть ли не мгновенно. Миссис Копперфилд решила, что и ей неплохо будет немного поспать. В тот миг ей было очень покойно.

Разбудил их жуткий стук в дверь. Миссис Копперфилд открыла глаза и через секунду уже пала жертвой самого ошарашивающего ужаса. Взглянула на Пасифику, и лицо ее приятельницы успокаивало не больше, чем ее собственное.

– Callate! – прошептала она миссис Копперфилд, вновь перейдя на родной язык.

– Что такое? Что это? – резко спросила миссис Копперфилд. – Я не понимаю по-испански.

– Ни слова, – по-английски повторила Пасифика.

– Я не могу здесь лежать и не говорить ни слова. Точно не могу. В чем там дело?

– Пьяный. Влюблен в меня. Я его хорошо знаю. Он мне очень больно делает, когда я с ним сплю. Опять его судно пришло.

Стук в дверь стал настойчивее, и они услышали мужской голос:

– Я знаю, ты там, Пасифика, поэтому открывай чертову дверь.

– Ох, откройте же ему, Пасифика! – взмолилась миссис Копперфилд, вскакивая с кровати. – Нет ничего хуже этого напряженья.

– Не сходите с ума. Может, он напился и скоро уйдет.

Глаза миссис Копперфилд остекленели. У нее начиналась истерика.

– Нет-нет… Я всегда себе давала слово, что открою дверь, если кто-то в нее начнет ломиться. Тогда он станет меньше врагом. Чем дольше он там, тем сердитее. А первое, что я ему скажу, когда открою дверь: «Мы ваши друзья», – и тогда он, может, перестанет так злиться.

– Если я от вас сойду с ума еще больше, чем уже сошла, то даже не знаю, что мне делать, – промолвила Пасифика. – Теперь просто подождем и посмотрим, не уйдет ли он. Можно вот это бюро к двери придвинуть. Вы мне поможете подтащить его к двери?

– Не могу я ничего толкать! – Миссис Копперфилд была так слаба, что по стене сползла на пол.

– Мне что, сломать эту чертову дверь? – спрашивал мужчина.

Миссис Копперфилд поднялась на ноги, доковыляла до двери и открыла ее.

Вошедший мужчина был узколиц и очень высок. Выпил он, очевидно, многовато.

– Привет, Майер, – проговорила Пасифика. – Ты не дашь мне поспать? – С минуту она колебалась, а поскольку тот не ответил, сказала вновь: – Я спать пыталась.

– А я крепко спала, – промолвила миссис Копперфилд. Голос у нее звучал выше обычного, а лицо чуть ли не сияло. – Мне жаль, что мы вас сразу не услышали. Должно быть, заставили долго ждать.

– Никто никогда меня долго ждать не заставлял, – ответил Майер, багровея. Глаза у Пасифики сощурились. Она уже начинала терять терпение.

– Пошел вон из моей комнаты, – сказала она Майеру.

В ответ на это Майер криво рухнул на кровать, и удар его тела был настолько силен, что едва не проломил планки каркаса.

– Пойдемте отсюда поскорей, – сказала Пасифике миссис Копперфилд. Ей больше не удавалось никак держать себя в руках. Какой-то миг она надеялась, что враг внезапно разрыдается, как они это делают иногда в снах, но теперь была убеждена, что такого не случится. Пасифика все больше и больше злилась.

– Слушай меня, Майер, – говорила она. – А ну пошел вон на улицу сейчас же. Потому что с тобой я не стану делать ничего, только дам тебе по носу, если не уйдешь. Не будь ты таким опасным, мы бы вместе посидели внизу и выпили по стаканчику рома. У меня есть сотни приятелей, кому просто нравится со мною разговаривать и выпивать со мной, пока под стол не рухнут. А ты всегда мне пытаешься досадить. Ты все равно что обезьяна. А я хочу побыть в покое.