Текст книги "Гризли"

Автор книги: Джеймс Оливер Кервуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

8. МАТЬ МУСКВЫ

Брюс уже давным-давно спал, а Ленгдон все сидел один под звездами. У ног его, догорая, тлел костер. Еще ни разу в жизни не ощущал он с такой силой, как сейчас, своего слияния с природой. Оно наполняло его каким-то непонятным смятением и вместе с тем глубочайшим спокойствием. Он начинал понимать, что после долгих лет скитаний и поисков таинственный, непостижимый дух безмолвия этих мест, дух лесов и озер окончательно покорил его и порвать связь между ними невозможно. И он томился оттого, что еще не поведал миру об этом, что еще не заставил людей взглянуть на милые его сердцу дебри его, Ленгдона, глазами, чтобы и они тоже поняли.

По нескольку лет приходилось ему работать не покладая рук, чтобы хоть ненадолго вырваться в эти края. Раньше он был одержим страстью убивать – это тешило его самолюбие, и все стены его комнат были увешаны шкурами убитых им животных. А теперь что-то погасило жажду убийства. За последние несколько недель он подарил жизнь сотне животных, которых ему ничего не стоило подстрелить. Помиловал двух медведей. Новая радость, только что открытая им, захватывала Ленгдона, медленно, но верно вытесняя из его души старое. Он не мог больше убивать просто ради удовольствия.

Ему вспомнился один странный сон, который он видел как-то раз дома, заснув за работой. Головы животных, развешанные по стенам комнаты, вдруг ожили и одна за другой повернулись к нему. Их огромные живые глаза горели огнем, обвиняя и осуждая его.

„Сорок лет“! Ему казалось, что он все еще слышит слова Брюса.

Если зверь может дожить до такого возраста, то сколько же лет жизни загубил он в те дни, когда считал себя удачливым охотником? Сколько лет отнял он у всех этих животных, которых убил? Сколько лет жизни загубил в один только день, когда утром на одном и том же склоне горы подстрелил трех медведей, а вечером, в долине – двух карибу? У всех вместе – не меньше ста лет. Сто лет биения сердца за несколько минут захлестнувшей охотника страсти!

Сколько же таких лет вообще поставлено в счет лично ему за это его подлое удовольствие? Пристально глядя в костер, он подсчитал, получалось – тысяча лет!

Ленгдон поднялся и пошел прочь от лагеря. Шел до тех пор, пока не почувствовал, что остался один на один с этим безмолвным небом и сияющими над головой звездами. Он вслушивался в ночное бормотание долины, вдыхал глубоко, полной грудью, напоенный ароматом пихты воздух и задавал себе все один и тот же вопрос: достиг ли он чего-нибудь этим истреблением десяти столетий жизни? И пришел к выводу, что ничего. В тот день, когда он отнял пять жизней, он волновался ничуть не больше, чем сегодня, когда не отнял ни одной.

Теперь он утратил свое давнишнее желание подстрелить зверя, но охота от этого не потеряла для него своей прелести. Сейчас она привлекала его даже больше, чем когда-либо. Она доставляла ему теперь радости, о которых он раньше и понятия не имел. Совсем новые ощущения пришли на смену чувству минутного торжества при виде бьющегося в агонии, поверженного его смертоносными пулями зверя. Да, он будет и впредь стрелять зверя, иначе какой же из него охотник? Но никогда он больше не превратится в дикаря, опьяненного жаждой крови.

Ленгдон посмотрел на спящую долину. Он знал, что там сейчас должен прятаться Тэр. Вот это охота, настоящая охота. И он тут же поклялся себе, что будет бороться честно и по совести. Он поставил себе целью добыть Тэра и, значит, будет охотиться только за Тэром. Он радовался, что не убил его тогда, на склоне, потому что теперь, когда этот великан гризли познакомился с его пулями, охота станет еще увлекательней. И Ленгдон с удовлетворением думал о том, что когда наступит развязка, то ему не придется страдать от жгучих укоров совести.

Этот огромный зверь, которого он видел и в которого стрелял, не достанется им просто так, его не возьмешь голыми руками. Он еще заставит их поломать себе голову. Он будет драться отчаянно, до последнего, если дело дойдет до драки. И собаки, если Метусин подоспеет с ними вовремя, найдут в нем достойного противника.

Тэр получил предупреждение. После этого, если ему так заблагорассудится, он волен перекочевать в другие места, спастись бегством. Или же пусть остается и борется. Ленгдон знал, что Тэр выбрал борьбу, и он пошел спать, страстно желая, чтобы поскорее наступил новый день.

Он проснулся оттого, что начался проливной дождь. Ленгдон с воплем, разбудившим Брюса, выскочил из-под одеял. Устраиваясь на ночь, они не разбили палатки. И Ленгдон слышал, как Брюс проклинал на чем свет стоит их обоих за эту глупость.

Выло темно, словно в пещере. Зловещие вспышки молний разрывали небо. В горах отдавались глухие раскаты грома. Сверкнувшая молния осветила Брюса, завернутого в одеяла, его мокрые волосы растрепались и прилипли к длинному, худому лицу. При виде этого зрелища Ленгдон так и покатился со смеху.

– Славный денек будет завтра, – передразнил он, повторяя слова, сказанные Брюсом несколько часов назад. – Посмотри, как бел снег на этих вершинах!

Ответ Брюса заглушил резкий удар грома.

При новой вспышке молнии Ленгдон Нырнул под защиту деревьев в пихтовую чащу. Он просидел там, согнувшись в три погибели, минут пять или десять, а затем дождь прекратился так же внезапно, как и начался. Гром прогрохотал, удаляясь к югу. Теперь и молнии вспыхивали уж где-то вдали. Опять воцарилась темнота. Ленгдон слышал возню Брюса где-то поблизости. Вот чиркнула спичка, и он увидел товарища. Тот смотрел на часы.

– Скоро три, – сказал он. – Чертовски приятный ливень, правда?

– Ну, я-то ничего другого и не ожидал, – невинным тоном отозвался Ленгдон. – Ты ведь сам знаешь, Брюс: когда снег на вершинах так бел…

– Заткнись ты… и давай-ка разложим костер. Хорошо еще, что у нас хоть достало ума укрыть провизию. Ты вымок?

Ленгдон отжимал волосы. Вид у него был не лучше, чем у намокшей крысы.

– Ни капельки. Я спрятался в пихтовой чаще и заранее был готов к тому, что произошло. Как только ты обратил мое внимание на белизну снега на этих вершинах, я сразу понял, что…

– К черту снег! – проворчал Брюс.

Ленгдону было слышно, как он ломает сухие, смолистые еловые сучья.

Ленгдон пошел помочь товарищу, и через пять минут костер уже полыхал. Огонь осветил их лица, и, взглянув друг на друга, они увидели, что оба ничуть не огорчены. Брюс ухмыльнулся.

– Я спал как убитый, когда полило, – пояснил он, – и мне приснилось, что я свалился в озеро, а когда проснулся, то все еще пытался плыть.

Ночной дождь в первых числах июля, да еще в горах северной части Британской Колумбии, – не такая уж согревающая процедура, и почти целый час Ленгдон и Брюс не переставали собирать топливо и сушили одеяла и платье. Позавтракали они только в пять часов, а в начале седьмого, захватив с собой тюк и седла, двинулись в долину.

Брюс не без самодовольства напомнил Ленгдону о своем предсказании, так как оно полностью оправдалось: после грозы и ливня наступал ясный, безоблачный день. Они ехали по мокрым лугам. Звонко журчали вздувшиеся ручейки. Последний снег в горах за ночь наполовину стаял, и Ленгдону казалось, что и цветы за это время выросли еще больше и стали еще красивее. Воздух, струящийся по долине, был напоен благоуханием и свежестью утра. А надо всем этим сияло солнце, и свет его разливался теплым, золотым морем.

Охотники ехали вверх по ручью, то и дело свешиваясь с седел. В поисках следов они изучали каждую из встречных песчаных отмелей. Не проехали так и четверти мили, как Брюс вдруг вскрикнул и остановился. Он указал на круглую песчаную отмель, на которой Тэр оставил отпечаток одной из своих огромных лап. Ленгдон спешился и измерил след.

– Он! – крикнул Ленгдон, и голос его дрогнул от волнения. – Не лучше ли будет двинуться дальше без лошадей, Брюс?

Горец тряхнул головой. Но, прежде чем высказать свое мнение, спешился и принялся исследовать склоны окрестных гор в подзорную трубу. Ленгдон взялся за свой неизменный охотничий бинокль. Но они ничего не обнаружили.

– Он все еще идет по пойме ручья и обогнал нас мили на три-четыре, – сказал Брюс. – Проедем, пожалуй, одну-две мили, пока не найдется подходящее местечко для лошадей. А трава и кусты к тому времени пообсохнут.

Следовать по маршруту Тэра было нетрудно, хотя гризли и шел у самого ручья. Не больше чем в трех-четырех сотнях ярдов от огромной кучи камней, около которой гризли натолкнулся на рыжемордого медвежонка, посредине заросшего травой откоса рос небольшой ельник. Здесь охотники расседлали и стреножили лошадей.

А еще через двадцать минут они уже, крадучись, подобрались к мягкому песчаному ковру, на котором состоялось знакомство Тэра и Мусквы. Проливной дождь смыл крошечные следы лап медвежонка, но следы гризли испещрили весь песок вокруг этого места. Взглянув на Ленгдона, Брюс улыбнулся.

– Где-то неподалеку, – сказал проводник шепотом. – Вполне возможно, что он ночевал по соседству с нами и сейчас до него рукой подать.

Он послюнявил палец и поднял его над головой, чтобы определить направление ветра.

– Лучше подняться по склонам, – заметил Брюс.

Они обогнули груды камней, держа ружья наизготовку, и направились к небольшому оврагу, по которому восхождение на ближайший склон обещало быть более легким. Здесь снова замешкались. Дно овражка было устлано песком, на котором оказались следы еще одного медведя. Брюс опустился на колени.

– Еще один гризли, – сказал Ленгдон.

– Нет. Не гризли. Черный медведь, – заявил Брюс. – Ах, Джимми, когда мне только удастся вколотить тебе в голову разницу между следами гризли и черного медведя! Вот она, видишь? Задняя нога, и пятка круглая! А если бы это был гризли, то пятка была бы острая. Слишком широка и косолапа для гризли эта нога, и когти слишком велики по сравнению с длиной ступни. Ясно, как дважды два четыре, – это черный медведь!

– И идет нашим маршрутом, – сказал Ленгдон. – Пошли же!

Поднявшись вверх еще на двести ярдов, медведь выбрался из оврага и полез вверх. Туда же направились и Ленгдон с Брюсом. В густой траве и на жестком сланце ближайшего выступа скалы следы этого медведя вскоре пропали, но сейчас они не очень-то интересовали охотников.

Со скал, по которым они теперь пробирались, под ними открывался великолепный вид. Взгляд Брюса то и дело обращался к пойме ручья. Он знал, что только там, внизу, удастся обнаружить гризли, и ничто другое его сейчас не интересовало. Ленгдона же привлекало к себе все, что жило и двигалось вокруг них. Каждая груда камней и заросль боярышника манила его к себе, и его глаза исследовали каждый выступ горного кряжа над их головами так же внимательно, как и след, по которому они шли. Именно поэтому он и увидел нечто такое, что заставило его схватить своего спутника за руку и потянуть, чтобы тот присел рядом с ним к самой земле.

– Смотри! – прошептал он, не отпуская его руки.

Стоя на коленях, Брюс огляделся. Глаза его широко раскрылись от изумления. Не более чем в тридцати футах над ними возвышалась большая скала, и с нее свешивалась задняя часть туловища медведя. Это был черный медведь, его лоснящаяся шуба переливала на солнце. Целых полминуты Брюс глядел на него во все глаза. Затем ухмыльнулся:

– Спит… спит мертвым сном!.. Хочешь, Джимми, увидеть одну забавную штуку?

Он положил ружье и вытащил свой длинный охотничий нож. Посмеиваясь потихоньку, он попробовал пальцем его отточенное острие.

– Если тебе еще не доводилось видеть, как медведь удирает во все лопатки, то сейчас ты это увидишь, Джимми! Не трогайся с места!

Медленно и бесшумно он начал карабкаться вверх к скале. А Ленгдон затаил дыхание, предвкушая дальнейшее развитие событий. Дважды Брюс оглядывался на него, широко улыбаясь.

Через минуту или две медведь даст такого тягу, что только держись. Мысль об этом и вид долговязой фигуры Брюса, ползущего наверх, настроили Ленгдона на самый веселый лад.

И вот Брюс достиг скалы. Длинное лезвие блеснуло на солнце, и сталь на целых полдюйма вошла медведю в огузок. Того, что последовало за этим, Ленгдону не забыть до самой могилы.

Медведь не шелохнулся. Брюс ткнул его ножом еще раз. Тот же результат. После второй попытки Брюс сам окаменел, как скала, за которую он цеплялся. Когда он, оглянувшись, уставился на Ленгдона, рот его был разинут от изумления.

– Ну, что ты скажешь о такой чертовщине? – спросил он, медленно поднимаясь на ноги. – Ведь он не спит. Он мертв!

Ленгдон подбежал к нему, и они взошли на скалу. Брюс все еще не выпускал ножа из рук, и на лице его появилось странное выражение. Он взволнованно хмурился и не сразу обрел дар речи.

– В жизни не видел ничего подобного! – сказал он, медленно убирая нож в ножны. – Это медведица, и у нее медвежата – к тому же, судя по ее виду, совсем еще маленькие…

– Полезла за сурком и сорвалась со скалы, – прибавил Ленгдон. – Разбилась насмерть, да, Брюс?

Брюс кивнул.

– В жизни не видал ничего подобного, – повторил он. – Я всегда ломал себе голову над тем, как они не убьются, роясь на кручах под скалами… но видеть такое мне еще не доводилось. Хотел бы я знать, где теперь ее медвежата. Вот горемыки-то!

Опустившись на колени, Брюс осмотрел медведицу.

– У нее их было не больше двух, а то и всего один, – сказал он, подымаясь на ноги. – Что-нибудь около трех месяцев.

– И теперь они умрут с голоду?

– Если только один, то скорее всего с ним так и будет. У этого маленького бездельника было столько молока, что ему не приходилось еще самому хлопотать о дополнительном рационе. Вот что получается, когда удираешь и бросаешь своих малышей одних, – заключил свою речь нравоучением Брюс. – Если ты когда-нибудь обзаведешься женой, Джимми, то не разрешай ей выкидывать подобные штуки. Ведь малышам ничего не стоит устроить пожар или сломать себе шею.

И он свернул на прежний путь по гребню кряжа. Глаза его внимательно исследовали долину. Ленгдон тронулся следом, размышляя о том, что сталось с медвежонком.

А Мусква сладко почивал рядом с Тэром на уступе скалы. Ему снилась мать, и медвежонок жалобно скулил во сне…

9. ПОЕДИНОК

Первые лучи восходящего солнца осветили уступ, на котором спали Тэр и Мусква. Солнце поднималось все выше, становилось все теплее. Поэтому, проснувшись, Тэр знай себе только потягивался, не проявляя ни малейшего желания вставать.

После всего, что произошло так недавно – ранения, выздоровления и вчерашнего пира, – он чувствовал себя великолепно. Ему было так уютно; и он не спешил покидать эту солнечную купель. Долгое время он с интересом рассматривал Мускву. Ночной холод заставил медвежонка пристроиться в тепле между огромными передними лапами гризли. И сейчас он, как ребенок, жалобно похныкивал во сне.

Немного погодя Тэр сделал нечто такое, чего за ним никогда не водилось: осторожно обнюхав пушистый комочек, свернувшийся между его лапами, он своим большим красным языком лизнул медвежонка в мордочку. И Мусква, которому, наверное, все еще снилась мать, прижался к гризли еще теснее.

Мусква, неизвестно почему, вдруг покорил Тэра. Огромный гризли все еще не мог разобраться в том, что же, собственно, произошло. Он постепенно преодолевал не только свою безотчетную неприязнь ко всем медвежатам на свете, но и свои прочно укоренившиеся привычки зверя, прожившего десять лет в полном одиночестве. Мало-помалу он начинал находить в близости Мусквы удовольствие и в нем проснулось что-то вроде дружеского участия к медвежонку.

С появлением человека в его жизнь вошло какое-то новое чувство, вернее только проблеск его. Ведь, пока не появится враг и не очутишься перед лицом опасности, нельзя до конца оценить дружбу. И не исключено, что Тэр, который впервые столкнулся лицом к лицу с настоящими врагами и настоящей опасностью, начинал понемногу понимать, что значит дружба. К тому же не за горами было и наступление брачного сезона, а Мусква еще сохранял запах матери. Вот поэтому-то, пока Мусква, нежась на солнышке, все еще витал в сновиденьях, Тэр чувствовал все большее удовлетворение.

Окинув сверху взглядом долину, которая вся так и сверкала после прошедшего ночью дождя, он не увидел в ней ничего подозрительного. Принюхался – но ничто не примешивалось в воздухе к чистейшему аромату травы, цветов, пихты и свежей дождевой воды. Тогда он принялся лизать рану, и это разбудило Мускву.

Медвежонок поднял голову. Поморгал глазами на солнце, протер лапкой мордочку и встал. Как и всем юнцам, ему уже не терпелось встретить наступающий день, независимо от того, каким бы тяжелым и утомительным ни был вчерашний. И, пока Тэр все еще безмятежно лежал, созерцая долину, Мусква принялся обследовать трещины в каменной стене и кувыркаться между камнями.

Тэр перевел глаза с долины на медвежонка. Гризли проявлял несомненный интерес к ужимкам и веселому кувырканию Мусквы. Затем он грузно поднялся и отряхнулся. Минут пять, не меньше, стоял, вглядываясь в долину и принюхиваясь к воздуху, в котором не чувствовалось ни малейшего дуновения, точно все оцепенело вокруг. А Мусква, навострив ушки, подошел и стал рядом. Его маленькие глазки перебегали с Тэра на залитое солнцем пространство и снова на Тэра, как бы допытываясь, что же произойдет дальше.

Огромный гризли разрешил это недоумение. Пройдя по карнизу скалы, он начал спускаться в долину, и Мусква, так же как и вчера, припустился за ним бегом.

По сравнению со вчерашним днем медвежонок чувствовал себя повзрослевшим и силы его тоже удвоились. Тоска по материнскому молоку уже не мучила его. Тэр просветил его – отныне медвежонок перешел на мясо. И Мусква уже понимал, что они отправляются туда, где пировали вчера вечером.

Они уже наполовину спустились со склона, когда ветер вдруг принес Тэру что-то новое. На мгновение гризли приостановился, и из груди его вырвалось рычание. Густая шерсть на загривке грозно встала дыбом. Запах исходил оттуда, где находился его тайник. И это к тому же был один из тех запахов, к появлению которых, а особенно возле своих кладовых, гризли относился совершенно нетерпимо – тут с ним шутки были плохи.

На него резко пахнуло запахом другого медведя. В обычных условиях это не вызвало бы у него такого раздражения. Не вывел бы его из себя и запах медведицы. Но пахло медведем. И запах шел из расщелины в скале, которая вела прямо к той самой пихтовой чаще, в которой он запрятал вчера остатки карибу.

Тэр не стал тратить времени на праздные домыслы. Ворча про себя, он начал спускаться так быстро, что Мусква еле поспевал за ним.

Они остановились только тогда, когда достигли края плато, с которого хорошо просматривались озеро и пихтовая чаща. Мусква еле переводил дух. Затем уши его насторожились. Он пристально посмотрел вперед, и вдруг каждый мускул его маленького тельца напрягся до отказа.

Ярдах в семидесяти пяти под ними кто-то разорял их склад! Грабителем оказался огромный черный медведь, который делал это просто с неслыханным нахальством, Был он фунтов, пожалуй, на триста полегче Тэра, но почти такого же роста, и его шуба отливала на солнце бархатом, совсем как соболиная. Такой большой и наглый пришелец еще ни разу не заявлялся во владения Тэра. Он вытащил тушу карибу из тайника и, пока Тэр и Мусква смотрели на него сверху, пожирал ее.

Немного погодя Мусква вопросительно взглянул на Тэра. „Что же нам делать? – казалось, спрашивали его глаза. – Этак ведь и без завтрака недолго остаться!“.

Тщательно выбирая дорогу на спуске, Тэр стал медленно преодолевать эти последние семьдесят пять ярдов. Теперь он, казалось, совсем не спешил. Ступив наконец на луговину ярдах в тридцати – сорока от незваного гостя, гризли снова остановился.

Он как будто не рвался в бой, но шерсть на загривке поднялась так, как Мускве еще ни разу не приходилось видеть. Черный оторвался от своего пиршества и поднял глаза. Целых полминуты медведи смотрели друг на друга. Голова гризли медленно, будто маятник, раскачивалась из стороны в сторону. Черный застыл на месте, неподвижный, как сфинкс.

Футах в четырех-пяти от Тэра стоял Мусква. Чутье подсказывало ему, что вот-вот что-то произойдет. И с мальчишеским задором он ждал этого, готовый в любую минуту либо поджать куцый хвост и удирать вместе с Тэром без оглядки, либо ринуться вперед и сражаться бок о бок с ним. Его глаза были прикованы к раскачивающейся маятником голове Тэра.

А что значит это покачивание, понятно всем на свете. Научился понимать его и человек. „Если гризли качает головой, то держись!“– гласит самая первая заповедь охотников на медведей в горах.

И черный медведь понял это. Будь он как все другие медведи, забредавшие во владения Тэра, ему бы немного отступить, повернуться и убраться подобру-поздорову. И Тэр дал ему для этого достаточно времени. Но черный медведь был новичком в долине, и, кроме того, он и сам был могучим зверем, которого, наверное, еще ни разу не проучили как следует и который, вполне возможно, был хозяином в своих владениях. Он не отступил ни на шаг и первым издал угрожающее рычание.

Все так же не спеша двинулся Тэр вперед – прямо на мародера. Половину этого пути Мусква шел за Тэром по пятам. А потом остановился и припал к земле. В десяти футах от туши карибу Тэр снова задержался. Теперь он раскачивал головой гораздо быстрее. И вот громовые раскаты низкого рычания вырвались из его полуоткрытой пасти. Черный оскалил клыки так, что Мусква жалобно взвизгнул.

И снова Тэр двинулся вперед: шаг – и остановка, шаг – и остановка. Теперь разинутая пасть гризли касалась чуть ли не самой земли, и сам он прильнул к земле всем своим огромным телом. И все-таки этот черный проходимец стоял как вкопанный.

Когда расстояние между ними сократилось до одного ярда, наступила пауза. С полминуты стояли они, совсем как два рассерженных человека, каждый из которых старается своим непреклонным взглядом нагнать на другого страх. Мускву трясло, как в лихорадке. Он жалобно скулил, и Тэр услышал его визг.

Дальнейшее совершилось так быстро, что Мусква просто онемел от ужаса и лежал, распластавшись на земле, неподвижный, как камень. С тем необычным ревом и скрежетом зубов, которого не издает ни один другой зверь на земле, гризли кинулся на черного медведя. Черный чуть подался назад – только для разгона, бросился навстречу, и вот они сшиблись грудь с грудью. Черный опрокинулся на спину. Но Тэр был слишком искушенным и опытным бойцом, чтобы поддаться на такую уловку и дать тому нанести снизу задней лапой удар, который распорол бы ему брюхо. Он вонзил зубы черному в плечо, прокусив его до самой кости. Одновременно он нанес левой лапой страшный рассекающий удар. Но Тэр был „землекопом“, и когти у него были затуплены на концах. А черный был „лазающим по деревьям“, и у него были не когти, а настоящие ножи. И вот эти ножи вонзились в недавнюю рану Тэра, и кровь хлынула струей.

С ревом, от которого, казалось, задрожала земля, великан гризли отпрянул назад и поднялся на задних лапах во весь свой девятифутовый рост.

Он предупредил черного. Даже после их первой схватки враг еще мог ретироваться, и Тэр не стал бы его преследовать. А раз так – то бой будет не на жизнь, а на смерть! Мало того, что черный медведь обокрал его – это бы еще куда ни шло, но он разбередил его старую рану, рану, нанесенную человеком.

Минуту назад Тэр отстаивал закон и справедливость и не испытывал еще особой злобы, не жаждал крови врага. Теперь он был страшен. Пасть открыта, губы раздвинулись, обнажив белые зубы и красные десны. Мышцы у ноздрей напряглись, как струны, и меж глаз набежала морщина, глубокая, как зарубка топором на стволе сосны. Глаза зажглись красным, рубиновым светом, и темно-зеленые зрачки потонули в этом пламени ярости. Встреться в эту минуту с Тэром человек, он понял бы с первого взгляда, что живым ему не уйти.

Тэр не умел драться, стоя на двух ногах. И, как только черный сделал шаг вперед, Тэр опустился на все четыре лапы. Они снова сшиблись, и Мусква, прижавшись к земле, долго еще следил горящими глазами за их боем.

Зрелище было ужасным. Разыгрывалось одно из тех побоищ, видеть которые удается только этим дебрям и горам. Рев разносился по всей долине. Как два борца, сцепились медведи своими могучими передними лапами, в то время как их клыки и задние лапы работали без устали.

Минуты на две они слились в крепком объятии и катались по земле, переваливаясь друг через друга. Черный яростно рвал когтями. Тэр же действовал главным образом зубами, нанося при этом страшные удары задней правой лапой. Передними лапами он то удерживал, то отбрасывал своего противника прочь. Как при нападении на карибу, Тэр старался очутиться снизу, чтобы иметь противника над собой. Снова и снова вонзал он свои длинные клыки в тело врага. Но в состязании этим оружием черный превосходил его по быстроте. И к тому моменту, когда их челюсти сцепились, все правое плечо гризли было буквально изодрано в клочья.

Мусква слышал, как их зубы лязгнули друг о друга. Он услышал, как зубы одного скрежещут по зубам другого, как кость грызет кость. А затем черный вдруг медленно завалился на бок, как если бы ему свернули шею, и Тэр схватил его за горло.

Черный все еще сопротивлялся, хотя его широко раскрытые челюсти были бессильны теперь, когда гризли сомкнул свои огромные зубы у него на шее.

Мусква поднялся на лапы. Он весь трясся мелкой дрожью, но теперь уже от нового, незнакомого ему ранее чувства. То, что происходило на его глазах, оказалось не игрой, в которую и он когда-то играл со своей матерью. Впервые в жизни он увидел битву, и от возбуждения кровь его загорелась и заиграла в жилах. Со слабым щенячьим рычанием медвежонок очертя голову кинулся в схватку. Но тщетно пытался он вцепиться зубами в густую шерсть и в жесткий огузок черного медведя. Он дергал его и рычал, помогая себе передними лапами и набив полный рот шерсти. Слепая, безотчетная ярость охватила его.

Черный повернулся на спину и сверху вниз полоснул задней лапой по брюху Тэра. Прежде чем этот удар повторился, Тэр уклонился в сторону, и второй удар достался Мускве.

Задняя лапа черного обрушилась на него своей подошвой, и футов двадцать Мусква пролетел, как камень, пущенный из пращи. Он не был ранен, но удар оглушил его.

В тот же миг Тэр отпустил горло врага и отступил на два-три фута в сторону. Плечи черного, его грудь и шея были в крови. Он попытался подняться, но Тэр снова очутился на нем.

На этот раз гризли с безошибочной точностью применил самый страшный из своих приемов. Его огромные челюсти мертвой хваткой вцепились в переносицу черного медведя. В один момент он с треском перегрыз ее, и битва была закончена – черный испустил дух. Но Тэр этого не знал. Теперь ничто не мешало ему рвать противника похожими на ножи когтями своей задней лапы. И он терзал его еще минут десять. Когда гризли наконец унялся, то на арену их боя страшно было взглянуть. Земля вокруг была вспахана и залита кровью, повсюду валялись клочья шерсти.

А в двух милях от этого места Брюс и Ленгдон, бледные, затаив дыхание, смотрели в окуляры. Они стали очевидцами этого жуткого побоища, но медвежонка за дальностью расстояния им не было видно. Когда Тэр, весь залитый кровью, поднялся, переводя дух, над своим бездыханным врагом, Ленгдон опустил бинокль.

– Боже мой! – прошептал он.

Брюс вскочил на ноги.

– Пошли! – крикнул он. – Черному крышка. И если мы не будем терять времени даром, то и гризли от нас не уйдет!

А там, внизу, на лугу, Мусква подбежал к Тэру, неся в зубах клок черной шерсти, и Тэр, опустив к нему свою огромную окровавленную голову, ласково лизнул его в мордочку. Маленький рыжемордый медвежонок тоже испытал свои силы, и – кто знает! – может быть, Тэр все видел и понял…