Текст книги "Труп на рельсах"

Автор книги: Джеймс М. Кейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Кейн Джеймс
Труп на рельсах

Джеймс КЕЙН

Труп на рельсах

Перевод с английского Натальи Рейн

I

Он учуял, что в поезде идет облава, знал, что это означает. Откуда-то со стороны тепловоза донесся крик детектива железнодорожной полиции: "За ушко да на солнышко, ребятишки, за ушко да на солнышко!" Бродяги горохом посыпались с поезда. Он слышал их крики и ругань в темноте. А состав тем временем проползал мимо. Они всегда применяли на товарняках этот прием позволяли бродягам забраться в вагоны на станции, на запасных путях, но там их не вылавливали, иначе бы это превратилось в дурацкую игру в прятки между двумя-тремя легавыми и двумя-тремя сотнями бродяг. Нет, они действовали гораздо умнее. Оставляли зайцев в покое, потом выжидали, пока поезд проедет несколько миль. Затем говорили машинисту, чтоб тот замедлил ход – ну, чтоб ребята могли спокойно спрыгнуть. А вот забраться обратно им было уже сложновато, поскольку состав набирал скорость. Затем легавые прочесывали весь поезд и вытряхивали зайцев из вагонов, точно гусениц с ветки. И через две минуты все они оказывались в придорожной канаве – толпа разозленных оборванных мужчин. Под открытым небом, у насыпи, в безлюдном месте. Бродяги знали правила игры, однако всегда ругались и всегда удивлялись, точно это произошло с ними впервые.

Он забился в вагон для перевозки угля и стал ждать. Еще в Лос-Анджелесе, на запасных путях, он не полез вместе с остальными в пустые вагоны и рефрижераторы. Хотя искушение, конечно, было велико – ведь там куда как уютнее. Ездил он по железке не так давно, и ему не хотелось смешиваться с другими бродягами, хоть он и признавал себя одним из них. К тому же никак не удавалось избавиться от ощущения, что он куда умней всех этих типов, вместе взятых, что, действуя в одиночку, возможно, удастся придумать какой-нибудь обалденный трюк, перехитрить легавых. И эта мысль, несмотря на жалкое положение, в коем он пребывал, вызывала чувство гордости и удовлетворения. И залез он в угольный вагон вовсе не в спешке, но сознательно. Там было темно и можно спрятаться. Возможно, легавые тут его и не заметят, пройдут мимо. Ему было девятнадцать, и он гордился прозвищем, которое получил еще дома, от ребят, игравших с ним в пул. Они прозвали его Лаки, то есть Счастливчиком.

– За ушко да на солнышко, ребятишки, за ушко да на солнышко!

Трое парней соскочили с цистерны, едущей впереди, и полицейский поднялся в вагон для угля. Посветил фонариком. Лаки затаил дыхание. Свернувшись калачиком, он пристроился в одной из трех воронок для разгрузки угля. Трюк сработал. Воронки считались опасным местом – достаточно было неудачно ступить, как донце откидывалось и можно было угодить под колеса. И полицейский рисковать не стал. Снова посветил фонариком, потом отошел чуть в сторону и стал пробираться между воронками к последней, в которой сидел Лаки. Опять посветил фонариком. Но небрежно и не прямо в отверстие, а потому ничего не увидел. Перешагнул и двинулся дальше, полез на товарный вагон, прицепленный сзади, продолжая выкликать свой призыв. В ответ слышалась ругань, оставшиеся в поезде бродяги спрыгивали на щебенку, устилавшую дорожное полотно. Вскоре поезд набрал довольно приличную скорость. Это означало, что легавые добрались до служебного вагона и что все зайцы остались, как говорится, за бортом.

Лаки встал, огляделся. Кругом тьма и ничего не видно, кроме освещенных палаток с хот-догами, проплывавших вдоль путей. До чего ж, однако, приятно высунуть наконец голову, позволить ветру трепать волосы и думать о том, как ты перехитрил этих поганых легавых. Затем поезд замедлил ход – впереди показались огоньки станции, – и он снова нырнул в воронку и втянул ноги. Огоньки проплыли мимо. Лаки крепко уперся спиной в противоположную стенку. Этот прием он усвоил четко. Он знал, что, если поезд вдруг резко затормозит, он не сорвется на дно. Звякнул колокольчик. Тепловоз отъехал от состава, наступила тишина. Это означало, что состав будут переформировывать, возможно, к нему прицепят новые вагоны. И скоро поезд тронется снова.

– Ага! В прятки со мной играть затеял?

Со стороны служебного вагона метнулся луч фонарика. Лаки подпрыгнул, ухватился за борт вагона, подтянулся и перемахнул через него. И так резко спрыгнул на полотно, что в коленках заныло и он на секунду потерял равновесие. И тут на него налетел легавый. Схватил за полу куртки, но Лаки вырвался и бросился бежать. Легавый устремился вдогонку. Мужчина он был, судя по всему, крупный и скоро начал отставать. И Лаки подумал, что уже сделал его, как вдруг споткнулся о стрелку и рухнул лицом вниз, задыхаясь от бега и боли.

Хватать его на сей раз полицейский не стал. Вместо этого принялся пинать ногами.

– Прятаться от меня надумал, ах ты, сукин кот! Вот тебе, получай! Таких у меня схлопочешь, мало не покажется! Я тебя проучу! Я тебе покажу, как от меня бегать.

Лаки пытался подняться, но не мог. Легавый схватил его за шиворот, резко, рывком поставил на ноги. Затем потащил вдоль состава. Лаки упирался, но силы были явно неравны. Тогда он плюхнулся на землю, уселся, плотно обхватив руками колени и спрятав в них голову. Легавый, окончательно распалившись, осыпал его градом ударов и пытался поднять. Лаки старался ухватиться за что-нибудь, удержаться на месте. Он нащупал рельс. Легавый наступил ему на руку. Взвыв от боли, Лаки отдернул ее, затем опять стал шарить в темноте. На сей раз пальцы наткнулись на костыль, выступавший из шпалы примерно на дюйм или два. Полицейский продолжал тянуть, и вот костыль выдернулся из отверстия, и Лаки вскочил и бросился наутек.

– Да отстань ты! Чего привязался?

– Нет, погоди! Прятаться от меня надумал, сучонок? Я тебя проучу! Я тебе покажу, как бегать от Ларри Нотта!...

– Да отвяжись, говорю!

Притормозив на каблуках, Лаки резко остановился. Все его тело свернулось и напряглось, точно пружина, а затем развернулось – в одном бешеном, отчаянном броске. Костыль, все еще зажатый в руке, врезался легавому в голову. Лаки даже показалось, он слышал, как хрустнули кости черепа. Затем настала тишина. Он стоял и смотрел на нечто темное и бесформенное, распростертое на рельсах.

II

Он бежал вдоль путей и вдруг почувствовал, что в руке у него до сих пор зажат костыль. Размахнулся и отбросил его куда-то в сторону. Послышался плеск. Очевидно, железяка угодила в канаву. Затем, сообразив, что по путям ходить опасно – каждый шаг эхом отдается в рельсах, – он резко свернул и, перебравшись через канаву, двинулся к шоссе. Он шагал вдоль дороги напористо и быстро, изо всех сил сдерживаясь, чтоб не побежать. Каждая пролетавшая мимо машина заставляла его останавливаться. Он выжидал, затаив дыхание и прислушиваясь, не затормозила ли она где-нибудь впереди. Наконец, оказавшись на перекрестке, резко взял вправо. Тут уже можно было бежать – дорога заброшенная, плохо освещенная, в отличие от автомагистрали, да и машин проезжало совсем немного. Бег утомил его, зато помог унять тошноту, подкатывавшую к горлу. Потом Лаки увидел дорожный указатель, и выяснилось, что до Лос-Анджелеса отсюда семнадцать миль и что находится город слева. Он свернул влево, шел, бежал, иногда, вконец запыхавшись, останавливался передохнуть. Спустя некоторое время до него наконец дошло, почему он так спешит в этот самый Лос-Анджелес. Дело в том, что благотворительная кухня, где кормили супом, открывалась ровно в семь утра. В этой самой кухне он вчера ужинал, и ему надо было обязательно быть там утром, к открытию, чтоб доказать, что он никуда не уезжал.

И вот, когда фонари погасли и резко и все сразу, наступил рассвет, как это всегда бывает в Калифорнии, он добрался до окраин города. Часы подсказали ему, что сейчас десять минут шестого. "Время еще есть", – подумал он. И двинулся дальше все той же торопливой, слегка шаркающей походкой, хотя уже окончательно выдохся.

Было без десяти семь, когда он оказался рядом с кухней и быстро прошел мимо дверей. Ему хотелось быть в очереди последним, чтоб успеть перемолвиться словечком с Шорти, мужчиной, стоявшим на раздаче супа. А разве перемолвишься, когда сзади тебя подгоняют нетерпеливые бродяги, жаждущие получить свою порцию?..

Шорти узнал его:

– Все еще здесь сшиваешься?

– Все еще тут.

– А на твое место три претендента. Почитай вот уже месяц, как дожидаются, когда ты наконец свалишь...

– А я думал, тебя сегодня не будет.

– Кого? Меня?

– Ну да. Сегодня же воскресенье.

– Воскресенье? Проснись, парень, сегодня суббота.

– Суббота? Шутишь, что ли?

– Да провалиться мне на этом самом месте, если не суббота! И день особенный. Сегодня в городе большой праздник.

– По мне, так все дни одинаковы.

– Но только не этот. Сегодня парад.

– Правда? И в честь чего это?

– Ага. Храмовники. И тебе на это представление вход бесплатный.

– Нормально. Кстати, я – Лаки.

– А я – Шорти. Хоть и росту во мне шесть футов с хвостиком.

– Видишь, в этом мы не похожи. Лично мне всегда везет.

– Ты уверен?

– Как, к примеру, насчет кусочка мяса, а?

– Мяса сегодня не полагается. И ничего я тебе не дам.

– Не дашь?

– Ладно, так и быть. Подставляй тарелку и быстро отваливай. Чтоб другие не видели.

– Спасибочки.

– Не за что, Лаки. Так ты смотри не пропусти парад.

– Ни за что.

Он уселся за грубо сколоченный стол рядом с другими посетителями, обмакнул кусочек хлеба в суп, вытащил, пытался есть, но горло сдавило от какого-то странного возбуждения, и отщипывать приходилось по крошке. От Шорти он добился всего, чего хотел. Зафиксировал в его памяти не только день, но и дату, потому как парады храмовников проводятся раз в год, в строго определенный день. Зафиксировал также и имя, и даже умудрился пошутить при этом. Уж теперь Шорти ни за что его не забудет. Горло наконец отпустило, и он одним махом проглотил кусок мяса, точно голодный волк.

На улице, неподалеку от кухни, он увидел вывеску:

"АПТЕКА ЛИНКОЛЬН-ПАРК.

КАФЕТЕРИЙ ЛИНКОЛЬН-ПАРК"

– А где этот самый парк, а, приятель?

Если парк большой, там можно найти укромный уголок и прикорнуть маленько, дать роздых ноющим ногам.

– Иди прямо. Сам увидишь.

Парк был обнесен изгородью. Но он нашел калитку, отпер ее и скользнул внутрь. Впереди густые заросли, но земля сырая – то ли дождик ночью прошел, то ли от ручья, протекавшего там. Он перешел ручей по узенькому мостику, двинулся вперед по тропинке. Добрался до конюшен. Дверь была приоткрыта, и он заглянул. Внутри пусто, весь пол густо устлан свежим сеном.

Он вошел, забился в темный уголок, зарылся в сено, закрыл глаза. И на несколько минут все ушло куда-то, осталось лишь ощущение тепла, покоя и безопасности. Но затем в мозгу снова начало сверлить. Где он провел ночь? Что он скажет, если его спросят, где он провел прошлую ночь?.. Лаки пытался придумать ответ, но как-то не очень получалось. Нет, конечно, можно сказать, что эту ночь он провел там же, где и предыдущую. Но вся загвоздка в том, что в ту ночь его в Лос-Анджелесе не было. Он провел ее в Санта-Барбаре и приехал в город утром на попутном грузовике. Он ни разу не ночевал в этом самом Лос-Анджелесе. Он не знал здешних мест. Но ему придется отвечать на вопросы, и вот теперь они так и вонзались ему в мозг. Точно гвозди, вколачиваемые молотком.

– Как это понимать? Так где, говоришь, ты был?

– В ночлежке.

– В какой ночлежке?

– Да я не обратил внимания в какой. Ночлежка, и все тут.

– И где же находилась эта самая ночлежка?

– Да откуда мне знать где. Я ж никогда прежде не бывал в Лос-Анджелесе. Ни названий улиц не знаю, ничего.

– А как она выглядела, эта самая ночлежка?

– Ну как ночлежка, как же еще.

– Слушай, кончай валять дурака и увиливать от ответов! Как выглядела эта ночлежка? У тебя что, глаз, что ли, нету? Не можешь сказать, как выглядело это место? Да что с тобой такое, язык, что ли, отсох?..

Тут он почувствовал, что кто-то хватает его за руку и приподнимает от земли. Существо, обладающее ужасной, невиданной силой, вцепилось в него и вздернуло в воздух. Он отчаянно барахтался, пытаясь освободиться, затем его поставили на ноги и отпустили. Он, охваченный страхом, обернулся.

Рядом стоял слон и обследовал его одежду подвижным хоботом. Лаки показалось, что это ему снится. Но, отступив, он натолкнулся на второго слона. Он проскользнул между двумя гигантами, осторожно обошел третьего и бросился к двери, приоткрытой на фут. И выбежал в залитый солнечным светом парк. Снова перешел ручей по маленькому мостику и увидел то, чего не заметил прежде, – клетки с оленями, страусами, горными козлами. Это подсказало ему, что он попал в зоопарк. Было около четырех дня, – стало быть, он проспал в сене достаточно долго. Вышел на улицу. В горле нарастал торжествующий булькающий смех. Вот где он провел прошлую ночь. В слоновнике! В Линкольн-парке!...

– Что?

– Да, правда. В слоновнике.

– Хватит молоть ерунду! Может, в конюшнях?

– Нет, никакие то были не конюшни. Я ночевал в слоновнике.

– Со слонами?

– Ну да.

– Интересно, как же ты туда попал?

– Просто вошел, и все. Дверь была открыта.

– Так, значит, просто вошел, увидел слонов и улегся вместе с ними в постельку, так?

– Я думал, там лошади.

– Ты принял слонов за лошадей?!

– Так ведь темно было. Зарылся в сено и уснул. Я и не знал, что там живут слоны. Только утром увидел.

– А как ты вообще там оказался?

– Ну, поел на кухне, вышел и через пару минут был уже в парке. Вошел. Стал искать место, где бы переночевать. Ну а потом увидел слоновник и подумал, что это конюшни. Заглянул в щелочку – смотрю, сено. Ну я и вошел.

– И ты не испугался этих слонов?

– Да я же говорю, темно было. Я слышал, как они жуют сено, но думал, это лошади. Я устал, и мне смерть до чего хотелось спать.

– Ну а потом?

– Ну а потом рассвело, и я увидел, что это слоны. Ну и быстренько смотался оттуда. Вот и все.

– Неужто ты с самого начала не понял, что это слоны? Хотя бы по запаху?

– Да не заметил я никакого особенного запаха.

– И сколько же там было слонов?

– Трое.

III

Он начал отряхивать сено с джинсов. Хорошие, почти что новенькие джинсы, но теперь они были черны от въевшейся в ткань угольной пыли. И тут вдруг сердце у него упало и стало трудно дышать. Снова начались эти вопросы, снова вонзались в мозг, точно раскаленные гвозди.

– А откуда взялась эта угольная пыль?

– Без понятия. Может, испачкался, когда как-то заночевал в котельной. Еще в Санта-Барбаре.

– А тебе известно, что в эту часть штата вообще не завозят уголь, а?.. Тебе известно, что здесь у нас используют только газ? Тебе известно, что за последние полгода тут побывал только один вагон с углем, да и то его прицепили к составу по ошибке? Тебе известно, что это был тот самый состав, возле которого найден убитый полицейский? Тебе известно это, а? Говори! ОТКУДА ВЗЯЛАСЬ ЭТА УГОЛЬНАЯ ПЫЛЬ?

Теперь уже испачканные углем джинсы стали навязчивой идеей. Надо от них избавляться, и срочно. Ему казалось, что все люди на улице смотрят только на него, видят эту проклятую угольную пыль, специально выжидают, когда он пройдет мимо, чтоб заскочить в первую же лавчонку и позвонить в полицию. Все это походило на сон, который часто ему снился. Будто бы он идет сквозь толпу совершенно голый, в чем мать родила. Но только это был никакой не сон, и голым он тоже не был. На нем были джинсы, эти треклятые джинсы, измаранные угольной пылью. Он сжал руки в кулаки, постарался сосредоточиться. Затем круто развернулся и направился к автозаправочной станции.

– Приветствую вас.

– Здорово.

– Как насчет работы?

– Да никак.

– Почему нет?

– Да потому, что мне никто не нужен.

– Ну, знаете ли, это еще не причина.

– Да я назову тебе сорок пять других причин, и эта – одна из них. Я и сам едва свожу концы с концами. Вот тебе двадцать центов, малыш. Попытай счастья где-нибудь в другом месте.

– Да не нужен мне твой двадцатицентовик! Мне работа нужна. Небось, если б одежда была поприличнее, вы б меня взяли, верно?

– Да разоденься ты хоть как сам Кларк Гейбл в той шикарной сцене в казино, все равно ни хрена не поможет. Я же сказал, мне никто не нужен. И точка.

– А если я раздобуду одежонку поприличнее, ты будешь со мной говорить?

– Да я завсегда рад с тобой говорить, но только мне никто не нужен.

– Ладно. Вернусь, когда раздобуду одежду.

– Напрасный труд. Незачем тебе возвращаться.

– Вас как звать?

– Хук меня звать. Оскар Хук.

– Спасибо, мистер Хук. Но я обязательно вернусь. Просто мне почему-то кажется, я смогу вас уговорить. Я, знаете ли, большой мастак по части уговоров.

– Пустая трата времени, малыш. Мне никто не нужен. Усек?

– Ну ладно, ладно. И все равно я еще вернусь.

Он вышел и направился к центру города, по дороге спрашивая прохожих, где тут поблизости магазины дешевой одежды. И вот после часа блужданий по улицам напал на целый ряд маленьких лавчонок в мексиканском квартале. Именно это ему и нужно было. Он зашел в одну. Хозяин магазина был мексиканец, еще два-три мексиканца стояли рядом и курили.

– Скажите, мистер, вы не продадите мне в кредит белые брюки и рубашку?

– Никаких кредитов! Ишь чего выдумал, дармоед!

– Но послушайте, мне кровь из носу надо раздобыть приличный костюм. Может, тогда в понедельник утром я получу работу. Белые брюки, белая рубашка. Всего-то делов.

– Я же сказал, никаких кредитов. Думаешь, мы кто, благотворительная контора?

– Но мне правда очень надо. Если я приду прилично одетый, то в понедельник мне дадут работу. А деньги я отдам в субботу, с первой же получки.

– Ничего не дам. Мы торгуем только за наличные.

Он не уходил. Мексиканцы тоже стояли и не уходили. Курили, поглядывали через витрину на улицу. Наконец один из них обернулся к Лаки:

– И что ж это за работа такая тебе светит? Что за работа такая, куда надо являться в белой рубахе и штанах?

– На автозаправке. У них такое правило. Чтоб получить работу, надо явиться туда в белом.

– Как же, как же, на автозаправке! Ишь чего выдумал!

После паузы хозяин магазина заметил:

– Ха! Да он просто смеется над нами! Чтоб получить работу на автозаправке, надо явиться туда в белом! Где ж это видано, а?

– Господи, ну а для чего еще мне нужно это шмотье, как по-вашему, а? Что мне, на поезде, что ли, кататься в этом костюме? Ведь чтоб разъезжать на товарняках, парню вовсе ни к чему белые штаны, верно?

– И что ж это за автозаправка такая? Расскажи!

– Имя хозяина Хук. Оскар Хук. Владеет автозаправкой примерно на углу Мейн и Двадцатой. Если не верите, можете сами ему позвонить.

– Так ты правда собрался там работать?

– Вперед еще надо ее получить, эту работу. Я обещал, что приду в белых штанах и рубашке, где-нибудь раздобуду. Ну а если не получится, то и работа мне не светит.

– А с чего это ты именно ко мне заявился?

– А к кому еще? Просто случайно зашел, и все. Мог бы пойти и к другому парню. Тут таких лавок пруд пруди. А ты случайно не знаешь, где еще можно попробовать раздобыть одежду?

– Гм...

Мексиканец отошел от Лаки. Все остальные тоже отошли, стояли и ждали чего-то. Наконец хозяин лавки заговорил снова:

– И какой же у тебя размер, а?

Сперва Лаки умылся у колонки во дворе, затем переоделся между сваленными в углу тюками и коробками. Хозяин лавки выдал ему белую рубашку, белые брюки, галстук, комплект теплого нижнего белья, а также пару туфель взамен истоптанных и старых ботинок.

– Ночи тут холодные, друг. Так что теплое белье очень даже пригодится.

– Премного благодарен.

– Старье свое заберешь?

– Да на кой оно мне. Можете выбросить.

– Его и трогать противно. Жутко грязные вещи.

– Да уж. Грязноваты, скажем так.

– Так не будешь брать?

– Нет.

Сердце у него замерло – хозяин магазина сгреб его грязные шмотки, сунул сверток в мусоросжигатель и поднес спичку к клочкам лежавшей внизу бумаги. Несколько минут спустя джинсы и все остальные вещи Лаки превратились в пепел.

Он прошел за мексиканцем в лавку.

– О'кей, вот тебе счет. Тут перечень всех вещей, и обойдется тебе это в сущую ерунду. Короче, с тебя шесть долларов девяносто восемь центов. Плюс еще доллар за спецобслуживание.

Находившиеся в лавке мексиканцы дружно расхохотались. Лаки понял лишний доллар приписали потому, что товар отпускался в рассрочку. И кивнул:

– Лады. Спецобслуживание так спецобслуживание.

Хозяин засмеялся:

– Ладно, шут с тобой. Шесть девяносто восемь, и ни цента больше. Не буду брать с тебя за спецобслуживание.

– Спасибо.

– И постарайся не измарать белые штаны хотя бы до понедельника.

– Обещаю. Загляну к вам в субботу вечером. Пока.

– Adios.

Выйдя на улицу, он сунул руку в карман, нащупал там что-то, вытащил. Однодолларовая купюра. Тут он понял, что означали эти шутки по поводу "спецобслуживания" и почему мексиканцы так смеялись. Развернулся лицом к витрине, поцеловал доллар, приветственно взмахнул рукой. Все мексиканцы дружно замахали ему в ответ.

Затем он доехал на трамвае до мистера Хука, где ему в очередной раз отказали, вышел, снова сел на трамвай. Все его мысли были сосредоточены на одном. Теперь у него алиби. Фантастическое, крепкое, правдоподобное алиби. Насколько он помнил, ни один человек с того поезда его не видел, даже другие бродяги не видели. Потому что он держался от них в стороне. И не сделал ничего такого, что могло бы привлечь их внимание. Грязные джинсы сгорели, история приобретения новых белых брюк и рубашки тоже выглядела вполне правдоподобно и естественно. Особенно с учетом того, что он так настойчиво просил у этого Хука работу. Вряд ли человек, совершивший убийство, будет прилагать столько усилий к поискам работы...

И все же что-то тревожило и томило его, и в голове возникали все новые вопросы, и он мысленно отвечал на них, перепроверяя себя еще раз и еще. Потом вдруг в глаза бросилась вывеска: "Обед из 5 блюд, 35 центов". У него еще оставалось девяносто центов, и он зашел и заказал бифштекс с жареной картошкой – райская мечта любого голодного мужчины. Съел все до крошки. Даже подсунул под тарелку десятицентовик – официанту на чай. Заказал пачку сигарет, прикурил одну, жадно затянулся. И тут взгляд его упал на лежавшую на столе газету.

"ТРАГИЧЕСКАЯ ГИБЕЛЬ Л. Р. НОТТА,

ОФИЦЕРА ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОЙ ПОЛИЦИИ"

IV

Выйдя на улицу, он купил газету, попытался развернуть ее под уличным фонарем. Не получилось, и он сунул газету под мышку. Дошел до автомагистрали 101. Остановил грузовик с сеном, едущий в Сан-Франциско. Доехав до Сансет-бульвара, машина внезапно подкатила к обочине и остановилась. Он огляделся. Впереди по улице, примерно в квартале от него, горели два красных огонька, отмечавших вход в полицейский участок. Его так и подмывало соскочить с грузовика и броситься наутек, но водитель, похоже, этих красных огоньков не заметил вовсе.

– Я же говорил этим болванам, что тормозной шланг протекает. Да они кого угодно с ума сведут! Должны следить за машиной, содержать ее в порядке, а сами только и знают, что резаться в блэкджек!...

Водитель выудил из кармана рулон черной липучки и вылез из кабины. Лаки просидел еще несколько минут. Затем вышел, подошел к первому уличному фонарю, развернул газету. Вот оно.

"ТРАГИЧЕСКАЯ ГИБЕЛЬ Л. Р. НОТТА,

ОФИЦЕРА ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОЙ ПОЛИЦИИ

Сегодня рано утром на путях, неподалеку от станции Сан-Фернандо, было найдено изуродованное тело Л. Р. Нотта, детектива железнодорожной полиции, обслуживающей составы, следующие в северном направлении. Согласно предварительной версии, Нотт потерял равновесие во время переформировывания состава на станции, сорвался с поезда и угодил прямо под колеса. Похороны офицера Л. Р. Нотта, проживавшего по адресу: Де Сото-стрит, 1327, состоятся завтра, отпевание пройдет в методистской церкви.

У мистера Нотта остались вдова, в девичестве мисс Элси Сноуден из Маннергейма, а также сын, Л. Р. Нотт-младший".

Лаки долго смотрел на эту заметку, потом сложил газету пополам, сунул под мышку и вернулся к тому месту, где водитель пытался залатать тормозной шланг. Взор словно магнитом притягивали две красные лампочки, тускло мерцавшие в темноте. Лаки быстро отвернулся. И тут в груди стало нарастать странное удушливое чувство. И ему страшно захотелось, чтоб водитель побыстрее сел за руль.

Чуть погодя он снова подошел к уличному фонарю. Развернул газету, нашел ту же заметку, перечитал. Теперь он понял, что это за чувство, узнал его. Примерно те же ощущения он испытывал в детстве, давними воскресными вечерами, когда церковные колокола вдруг начинали звонить и ему приходилось, бросив игры во дворе, идти в наступающих сумерках в церковь. И выслушивать там проповеди о необходимости спасения души.

В голове вихрем пронеслись воспоминания о том, как он всячески старался отвертеться от походов в церковь. Прятался в платных конюшнях. И, сидя там, чувствовал себя таким несчастным и одиноким – оттого, что не с кем было играть в прятки. И вот, спустя какое-то время, нервы его не выдерживали. Он выходил из укрытия, просачивался в церковь и стоял в задних рядах, слушая проповедь о необходимости спасения души.

Взгляд Лаки снова остановился на красных огоньках. И вот медленно, неуверенно, но неуклонно ноги сами так и понесли его к полицейскому участку.

– Я хочу сдаться.

– Ага, ясно. Тебя разыскивают за кражу в Хэкенсеке, Нью-Джерси...

– Да нет. Я...

– Мы перестанем им помогать, как только новый закон о разделении полномочий вступит в силу. Точно тебе говорю.

– Я убил человека.

– Ты? Когда это ты убил человека?

– Прошлой ночью.

– Где?

– Да неподалеку отсюда. В Сан-Фернандо, на станции. А вышло вот как...

– Погоди, парень, сейчас достану карточку... Так... Как твое имя?

– Бен Фуллер.

– Второго нет?

– Ну... меня еще прозвали Лаки. – Лаки – в смысле Счастливчик?

– Да, сэр. Лаки – в смысле Счастливчик.