Текст книги "Тим Талер, или Проданный смех"

Автор книги: Джеймс Крюс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

КНИГА ВТОРАЯ
ШТОРМ И ШТИЛЬ

Кто смеётся, тот спасён!

Английская поговорка

Лист одиннадцатый
ЗЛОВЕЩИЙ БАРОН

К счастью для Тима, пароход отправлялся в Геную на следующий день утром. Старенькая фрау Рикерт махала платком со ступенек белой виллы, и Тим махал ей в ответ, пока вилла не скрылась из виду.

Директор пароходства сам проводил Тима на причал. Он купил ему брюки, куртку и ботинки, ручные часы и новенький матросский рюкзак. Протянув Тиму на прощание руку, он сказал:

– Выше голову, малыш! Когда через три недели ты вернёшься назад, мир будет казаться тебе совсем другим. И ты наверняка будешь снова смеяться. Решено?

Тим замялся. Потом быстро сказал:

– Когда я вернусь, господин Рикерт, я буду снова смеяться. Решено! – Он пробормотал ещё: – Большое спасибо! – но совсем невнятно, потому что ему сдавило горло, и взбежал по сходням на палубу.

Капитан корабля, человек угрюмый и мрачный, был не дурак выпить. До всего остального ему, собственно говоря, не было никакого дела. Он едва взглянул на Тима, когда тот ему представился, и буркнул:

– Обратись к стюарду. Он здесь тоже новенький. Будешь с ним в одной каюте.

Тим впервые в жизни очутился на пароходе. Он растерянно бродил по нему в поисках стюарда, то взбираясь, то спускаясь вниз по железным лестницам, шагал по узким коридорчикам, попадал то на нос, то на корму, то на нижнюю, то на верхнюю палубу. Экипаж корабля не носил формы. Поэтому Тим даже не знал, к кому обратиться. Блуждая по пароходу, он случайно попал через открытую настежь дверь средней палубы в какое-то небольшое помещение вроде маленькой гостиной; из середины её вела в глубь корабля покрытая ковром лестница с высокими полированными перилами. Снизу поднимался запах жареной рыбы, и Тим догадался, что там, как видно, и есть его будущее рабочее место.

Справа от лестницы находился камбуз, из которого неслись всевозможные вкусные запахи; прямо – за приоткрытой двустворчатой дверью – большой салон-ресторан; столы и стулья здесь были привинчены к полу.

Какой-то человек в белой куртке как раз расставлял приборы. Его фигура и большая круглая голова с курчавыми тёмными волосами показались Тиму знакомыми, хотя он и не мог вспомнить, кто это.

Когда мальчик вошёл в салон, человек в белой куртке обернулся и сказал, ничуть не удивившись.

– Ну вот ты и пришёл!

Тим был поражён. Он знал этого человека. И, как ни странно, даже помнил его имя. Его звали Крешимир. Это был тот самый человек, который задавал ему на ипподроме неприятные вопросы, а потом на прощание сказал: «Может быть, я смогу тебе когда-нибудь помочь…» Это был тот самый человек, чьи колючие водянисто-голубые глаза напоминали глаза господина в клетчатом, барона Треча, которого искал Тим.

Крешимир не дал Тиму долго раздумывать. Он повёл мальчика в их общую каюту, бросил рюкзак Тима на койку, а потом вынул из своего рюкзака и протянул ему точно такие же клетчатые брюки и белую куртку, какие носил сам.

Новый наряд пришёлся Тиму как раз впору и был ему очень к лицу.

– Ты словно родился стюардом! – рассмеялся Крешимир.

Но, увидев серьёзное лицо Тима, осёкся и умолк. Он задумчиво поглядел на мальчика и пробормотал, обращаясь скорее к самому себе, чем к Тиму:

– Хотел бы я знать, что за сделку вы заключили!

Потом, словно стараясь отогнать неприятную мысль, он тряхнул головой, выпрямился и громко сказал:

– Ну, а теперь за работу! Отправляйся-ка на камбуз к Энрико и помоги ему чистить картошку. Если ты мне понадобишься, я тебя позову. Через зал направо!

Тиму пришлось до самого вечера чистить на камбузе картошку. Кок Энрико, старый пьяница из Генуи, точно так же, как и капитан, мало чем интересовался, кроме водки. На корабле капитан обычно не только хозяин и командир, но и образец поведения для любого из своих матросов. Если капитан строг и деловит, то и экипаж у него такой же. Если он ленив и небрежен, как это было здесь, на пароходе «Дельфин», то и вся команда, начиная с помощника капитана и кончая корабельным коком, ленива и небрежна.

Энрико без передышки рассказывал Тиму очень забавные истории на самой чудовищной смеси немецкого с итальянским, и, так как Тим ни разу не рассмеялся, кок решил, что мальчик, вероятно, его не понимает. Несмотря на это, он всё рассказывал и рассказывал свои истории, видно, для собственного удовольствия, и даже не обратил внимания на то, что Тим срезает с картошки слишком толстую кожуру.

Когда пароход, уже под вечер, вышел наконец из гамбургской гавани, Тиму пришлось пойти в салон-ресторан помогать Крешимиру. И всё время, пока он находился в салоне, он чувствовал на себе испытующий взгляд водянисто-голубых глаз стюарда. В замешательстве Тим даже перепутал некоторые заказы. Одной американке он принёс вместо виски лимонный сок, а какому-то шотландскому лорду поставил на стол вместо яичницы с ветчиной два куска орехового торта.

Крешимир всякий раз поправлял его ошибку без единого слова упрёка. И между делом вводил Тима в тайны его новой профессии:

– Подавай с левой стороны! Когда обслуживаешь правой рукой, левую держи за спиной! Вилка – слева, нож – справа, острой стороной к тарелке!

После ужина Тима снова послали на камбуз помогать повару мыть посуду. Он делал это неловко и был рассеян, потому что в голове его роилось множество вопросов. Почему барон не поехал в том купе, в котором Тим ехал в Гамбург с господином Рикертом? Почему Крешимир оказался вдруг стюардом на том самом пароходе, на который нанялся Тим? Почему господин Рикерт устроил его именно на этот пароход? Почему? Почему? Почему?

И вдруг Тим услышал «почему», сказанное вслух. Резкий голос спрашивал:

– Почему вы очутились на этом корабле?

А другой отвечал:

– А почему бы мне на нём не очутиться?

Это был голос Крешимира.

– Пройдёмте на палубу! – приказал первый голос.

Тим услышал шаги, громыхавшие по узенькой железной лестнице, которая вела на корму. Потом шаги и голоса стихли. Но в ушах Тима они всё ещё продолжали звучать. Ему казалось, что он узнаёт голос, обращавшийся к Крешимиру. И вдруг – в эту минуту он как раз вытирал супницу, – вдруг он понял, чей это голос.

Это был голос человека, которому он продал свой смех, – голос барона Треча.

Супница выскользнула у него из рук и, упав на пол камбуза, разбилась вдребезги. Кок Энрико, вскрикнув: «Mamma mia!», отскочил в сторону, а Тим бросился бегом вверх по лестнице, вслед за голосами.

Наверху, на корме, никого не было. Два корабельных фонаря тускло освещали кормовую палубу и покрытую парусом шлюпку. И вдруг Тим услышал шёпот. Он взглянул в ту сторону, откуда доносились голоса, и ему показалось, что за шлюпкой кто-то шевелится. Тим подкрался на цыпочках поближе и увидел, что из-за шлюпки торчат четыре ноги в ботинках. Больше ему ничего не удалось разглядеть. Но он был уверен, что голоса, доносившиеся из-за шлюпки, принадлежат Крешимиру и барону. Шаг за шагом, не дыша, Тим подходил всё ближе и ближе. Один раз скрипнула половица. Но двое людей, спрятавшихся за шлюпкой, как будто ничего не услышали.

Наконец Тим подошёл так близко, что смог подслушать разговор, который они вели между собой полушёпотом.

– …просто курам на смех! – шипел барон. – Уж не хотите ли вы меня уверить, что истратили все деньги, которые принесли вам акции?

– Как только вы передали мне акции, они сразу стали падать… С молниеносной быстротой, – спокойно заметил Крешимир.

– Согласен! – Барон рассмеялся купленным смехом. – Акции упали, потому что я пользуюсь некоторым влиянием на бирже. Но четверть миллиона, по моим расчётам, у вас всё-таки должно было остаться.

– Эту четверть миллиона я внёс в банк, который сразу затем лопнул, барон!

– Такое уж ваше счастье! – Барон снова рассмеялся.

И Тим почувствовал, что по спине у него бегают мурашки. Он готов был броситься на барона.

И всё-таки у него хватило ума понять, что он должен во что бы то ни стало дослушать разговор до конца.

– Даже если вам пришлось снова начать работать, – сказал теперь барон, – это ещё не причина наниматься именно на этот пароход, чтобы оказаться вместе с мальчиком.

На этот раз рассмеялся Крешимир.

– Никто не может мне этого запретить! – крикнул он.

– Тише! – зашипел Треч.

Крешимир продолжал вполголоса:

– Я продал вам свои глаза и получил взамен ваши – колючие, рыбьи. За это вы передали мне акции стоимостью в один миллион. Ни одна копейка из этого миллиона не попала в мой карман. Вы перехитрили меня. Но на этот раз я перехитрю вас, барон. Я дважды видел вас с мальчиком на ипподроме. Я следил за ним и установил, что после этого мальчик стал регулярно выигрывать на скачках. А затем я установил, что малыш стал мрачен и угрюм, словно больной одинокий старик.

Когда Тим услышал эти слова, сердце его заколотилось так, будто хотело выскочить, но он не шелохнулся.

Крешимир продолжал:

– Я всё равно выведу вас на чистую воду! Я доищусь, что за сделку вы заключили с мальчиком, барон! Я наблюдаю за ним уже четвёртый год, и мне стоило немалого труда устроиться стюардом на этот пароход. А теперь…

– А теперь, – перебил барон Крешимира, – я снова предлагаю вам миллион. Наличными. Задаток прямо сейчас!

– На этот раз, барон, преимущество на моей стороне! – Крешимир говорил медленно, словно что-то обдумывая. – То, что мне известно, я могу использовать по-разному: потребовать назад мои глаза, принять от вас миллион или же, наконец, – и это было бы, пожалуй, совсем не так плохо – могу заставить вас расторгнуть контракт с мальчиком, каков бы ни был этот контракт.

Тим в темноте кусал свой кулак, боясь застонать.

Несколько минут на палубе царило молчание. Потом снова раздался голос барона:

– Моя сделка с мальчиком вас не касается. Но если вы так уж дорожите вашими старыми глазами, я готов, пожалуй, на известных условиях…

Крешимир, тяжело дыша, перебил его:

– Да, барон, я дорожу моими старыми глазами. Я дорожу моими старыми, простодушными, глупыми, добрыми глазами больше, чем всеми богатствами в мире. Хотя вам никогда этого не понять!

– Мне этого никогда не понять, – подтвердил голос барона. – И всё-таки я согласен на известных условиях расторгнуть нашу сделку. Будьте любезны, взгляните, пожалуйста, на своё лицо вот в это зеркальце!

За этими словами наступила напряжённая тишина. Тим обливался холодным потом – и от волнения, и оттого, что старался ни единым шорохом не выдать своего присутствия.

Наконец он услышал, как Крешимир тихо сказал:

– Вот они и опять мои!

– А теперь послушайте моё условие, – сказал барон.

Но Тим больше ничего не стал слушать. У Крешимира снова были его глаза! А он, Тим, слышал сейчас так близко свой смех, что, казалось, до него можно дотянуться рукой… Больше он не мог сдерживаться. Он бросился к шлюпке и крикнул:

– Отдайте мне мой…

Но тут он попал ногой в петлю каната, споткнулся, стукнулся головой об острый нос шлюпки и без сознания грохнулся на палубу.

Лист двенадцатый
КРЕШИМИР

Когда Тим проснулся, корабль качало; за толстым стеклом иллюминатора, то поднимаясь вверх, то опускаясь вниз, танцевала звезда – сердито рдеющий Марс. Тим лежал на верхней койке каюты, в которой спал вместе со стюардом. Над Атлантическим океаном брезжил серый рассвет.

В каюте кто-то возился. Тим повернул голову. Это был Крешимир. В эту минуту он тоже повернул голову. При слабом свете лампочки, горевшей над койкой Крешимира, взгляды их встретились. У стюарда были добрые карие глаза.

– Ну, малыш, как ты себя чувствуешь? – ласково спросил он.

Тим ещё не совсем проснулся. Он никак не мог вспомнить, как он здесь очутился. И этот Крешимир, который сейчас его о чём-то спрашивал, был совсем другой, чем тот, которому он помогал вчера вечером в салоне-ресторане. Этот Крешимир был куда спокойнее, мягче, добрее.

Стюард подошёл поближе к койке Тима.

– Тебе лучше, малыш?

Теперь в памяти Тима постепенно стали всплывать события вчерашнего вечера. Голоса за дверью камбуза, разговор за шлюпкой, его собственный крик…

– Где барон? – спросил он.

– Этого я не знаю, Тим. На корабле его, во всяком случае, уже нет. Скажи мне только одно: ты вчера вечером подслушивал?

Мальчик кивнул:

– Я рад, господин Крешимир, что вы вернули свои глаза.

– А ты, Тим? Что бы ты хотел получить назад от барона?

– Мой… – Тим запнулся. Он вспомнил про контракт и крепко сжал губы.

И тут Крешимир хлопнул себя ладонью по лбу.

– Как же это я сразу не догадался! – воскликнул он. – Этот почтенный мошенник хохотал, как маленький мальчик! Ведь я чувствовал: что-то тут вроде не так – не подходит. Теперь я знаю, что это было: его смех! Вернее… – Крешимир поглядел прямо в глаза Тиму, – вернее, твой смех.

– Я этого не говорил! – крикнул Тим. – Неужели я… вчера вечером это крикнул?..

– Нет, Тим, ты не успел крикнуть. И в этом, наверное, твоё счастье. Ведь я знаю параграфы о молчании в контрактах господина барона. Ты ничего не сказал.

Но Тим всё равно не мог успокоиться. Ему необходимо было сию же минуту проверить, действителен ли ещё контракт. Надо было срочно поспорить с Крешимиром. О чем-нибудь совершенно невероятном.

Тим хотел было вскочить с постели, но, как только он приподнялся, у него закружилась голова и застучало в висках. Пришлось снова положить голову на подушку.

Крешимир подал ему приготовленную заранее таблетку и стакан воды:

– Вот, прими-ка, Тим! Сегодня тебе придётся полежать в каюте. А завтра всё пройдёт. У тебя ничего серьёзного, только шишка на лбу, – это сказал рулевой, а он раньше был санитаром.

Тим послушно проглотил таблетку, продолжая думать о том, какое бы пари ему заключить. Наконец он придумал одно пари и снова перевёл разговор на Треча: пари это касалось барона.

– Какое условие поставил вам барон, господин Крешимир? Ну, когда он вернул вам ваши глаза?

– Никакого! – рассмеялся Крешимир. – Когда ты вскрикнул и бухнулся на палубу, сбежались матросы, и барон поспешил стушеваться – спрятался в тень шлюпки. Тут я и шепнул ему: «Одно из двух: либо вы вернёте мне мои глаза без всяких условий, либо я сейчас расскажу кое о чем всем этим людям».

– А он?

Крешимир опять рассмеялся:

– Барон даже стал заикаться от волнения. Говорит: «Бе-бе-без всяких усло-вий!»

Тим быстро отвернулся к стене. Бесплодная попытка рассмеяться исказила его лицо.

– Дорого бы я дал, чтобы узнать, где сейчас барон, – пробормотал Крешимир.

Это была та реплика, которой ждал Тим. Он поспешно сказал:

– Давайте спорить…

– Можешь говорить мне «ты», – перебил его Крешимир.

– Тогда давай спорить, что через пять минут мы узнаем, где находится барон!

– А на что мы спорим, Тим?

– На кусок орехового торта!

– Ну что ж, это я могу тебе дать. Ведь если я не ошибаюсь, ты должен выиграть это пари, как и все остальные. Значит, по рукам!

Стюард протянул мальчику руку, и Тим пожал её.

В ту же минуту кто-то включил радио в соседней каюте. Передавали прогноз погоды. Потом стали сообщать новости из светской жизни.

Тима и Крешимира сначала раздражало, что радио помешало их разговору, но тут они прислушались. Диктор говорил:

«Известный предприниматель барон Треч, состояние которого, как утверждают в осведомлённых кругах, составляет несколько миллиардов долларов, устроил этой ночью в Рио-де-Жанейро банкет для промышленной и торговой верхушки бразильской столицы. В самом начале приёма барон покинул своих гостей и явился назад лишь спустя два часа, чем-то явно расстроенный. Было замечено, что по возвращении он всё время оставался в чёрных очках. Предполагают, что вновь дала о себе знать давнишняя болезнь глаз, от которой, как считалось, барон окончательно излечился. Нам сообщили по телефону, что банкет продолжается и барон, по всей вероятности, снова…»

За стеной каюты выключили радио, и тут же послышалось журчание воды. Как видно, открыли кран рукомойника.

Лицо Тима стало таким же серым, как рассветная мгла. Он снова выиграл спор и теперь знал, что контракт остаётся в силе. Но его поразило это странное сообщение.

– Как можно так быстро долететь до Рио-де-Жанейро? – растерянно спросил он.

– При таком богатстве всё возможно, – ответил Крешимир.

– Но ведь с такой скоростью и самолёт не летает!

На это стюард сначала совсем ничего не ответил. Потом он пробормотал:

– Я думал, ты хоть знаешь, с кем связался…

И вдруг страшно заторопился, боясь опоздать на работу. В дверях он ещё раз обернулся и сказал:

– Попробуй уснуть, Тим! Думать в постели – дело пустое.

К счастью, здоровая натура мальчика победила, и Тим в самом деле уснул. Когда он снова проснулся, было около полудня, Крешимир принёс ему полную миску супа и выигранный кусок орехового торта, и на душе у него вдруг стало как-то удивительно легко и спокойно. В первый раз за всё это время его страшную тайну разделял другой человек. А ведь этот человек оказался победителем в опасном единоборстве с бароном. Это вселяло в Тима надежду – нет, радостную уверенность, что всё обойдётся благополучно. В первый момент он даже забыл о странном сообщении из Рио-де-Жанейро, которое слышал по радио.

После обеда в каюту на минутку зашёл рулевой, громадный детина из Гамбурга по имени Джонни. Он справился о самочувствии Тима, ощупал его шишку удивительно бережными пальцами, дал ему ещё одну таблетку, а потом сказал:

– Завтра будешь в полной форме, малыш! Надеюсь, ты больше не попадёшь ногой в петлю или ещё в какую ловушку! Смотри!

С этими словами он вышел из каюты.

«Если б ты только знал, – подумал Тим, – в какую я попал ловушку!» И он снова заснул: рулевой дал ему снотворное.

Проснулся он ночью, когда Крешимир вернулся в каюту. Стюард опёрся локтями о край койки Тима и сказал:

– Какая всё-таки подлость со стороны этого, негодяя!

– О чём вы… – Тим поправился: – О чём ты говоришь?…

– Да всё о том же! Я знаю, что ты должен молчать. Ну и прекрасно – молчи! Но мне-то известно, в чём дело. Он смеётся твоим смехом, а ты выигрываешь любое пари! Ну, а что будет, если ты проиграешь?

– Я только об этом и мечтаю, – тихо ответил Тим. Больше он ничего не сказал.

– Об этом я подумаю, – пробормотал Крешимир. Потом он разделся и тоже лёг в постель.

Когда каждый потушил лампочку над койкой, Крешимир стал рассказывать про свою родину, про деревню в горах Хорватии.

Семь дней в неделю голодал Крешимир в детстве. Семь дней в неделю он мечтал разбогатеть и наесться досыта. И вот однажды по деревне проехал автомобиль. За рулём сидел какой-то господин в клетчатом костюме. Этот господин подарил ему кулёк гранатов – целых семь штук, а каждый гранат стоил тогда динар. Мальчик прошёл пешком десять километров до побережья и продал гранаты на пляже.

– Да, Тим, у меня впервые оказались в руках собственные деньги, очень много денег, как мне тогда казалось. Целых семь динаров. И знаешь, что я купил на них? Не хлеба, хотя мне очень хотелось хлеба, а кусок торта! Знаешь, такой торт – сверху крем, по углам вишни, а посередине половинка грецкого ореха. Про этот торт мне рассказывали в деревне девочки, побывавшие на побережье.

Все свои деньги я отдал за один кусок торта. И где-то за штабелем досок у причала я с жадностью уничтожил его в одну минуту. При этом я думал: «Так вот что едят каждый день на завтрак ангелы на небе!»

Потом меня вырвало. Мой живот был просто не приспособлен к такой пище. Когда я брёл по дороге обратно в свою деревню, я опять встретил автомобиль, в котором сидел господин в клетчатом…

Крешимир замолчал, и теперь Тим думал о маленьком мальчике из переулка, где всегда пахло перцем, тмином и анисом. Потом стюард стал рассказывать дальше: как господин в клетчатом начал с тех пор часто появляться в деревне с кульком гранатов; как в одно прекрасное воскресенье он поговорил с родителями Крешимира и устроил мальчика стюардом на один из своих кораблей; как он брал его иногда с собой в поездки и водил на ипподром; как Крешимир, легкомысленно играя на скачках, задолжал господину в клетчатом много денег и как он в конце концов продал ему лучшее, что у него было, – свои глаза.

– А теперь я вернул их назад! – заключил Крешимир. – И ты тоже вернёшь свой смех. Это так же верно, как то, что меня зовут Крешимир. Спокойной ночи!

У Тима стоял ком в горле. Срывающимся голосом он ответил:

– Спокойной ночи, Крешимир! Спасибо!

Лист тринадцатый
ШТОРМ

Рассказ Крешимира глубоко взволновал Тима. И море в эту ночь разбушевалось. Тим спал неспокойно – метался в постели, ворочался с боку на бок.

Вдруг в его чуткий сон ворвался грохот грома. Секунду спустя в глаза ему – сквозь закрытые веки – сверкнула ослепительно яркая молния. И снова – во сне или наяву? – раздался удар грома.

Тим вскрикнул и в испуге проснулся. Ему показалось, что сквозь грохот грома он расслышал свой собственный смех. Он протёр глаза, и взгляд его упал на иллюминатор: через круглое толстое стекло в каюту, прямо ему в лицо, пристально смотрели водянисто-голубые глаза.

Тим в ужасе снова смежил веки. Обливаясь холодным потом, не в силах пошевельнуться, он так и остался сидеть, наклонившись вперёд. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем он отважился опять открыть глаза и тихонько позвать Крешимира.

Стюард не отзывался. Там, за бортом, за тонкой железной стеной, бушевало море, с грохотом ударяя об неё через равные промежутки времени.

Тим не решался больше взглянуть в иллюминатор. Он позвал Крешимира погромче. Но тот всё не отзывался.

Тогда Тим крикнул так, что сам испугался своего голоса:

– Крешимир!

Но и на этот раз не последовало никакого ответа.

Тим закрыл глаза, чтобы не смотреть на иллюминатор, и ощупью нашёл над головой тоненький провод лампы. Когда провод оказался у него в руках, он от волнения рванул его изо всех сил. Но свет зажёгся, и Тим открыл глаза.

Как только исчезла темнота, попрятались по углам и страхи; Тим перегнулся через край койки и посмотрел вниз. Постель Крешимира была пуста.

И снова из углов каюты поползли страхи. Увидев в зеркале над умывальником своё искажённое испугом лицо, Тим испугался ещё больше.

Но каким-то странным образом это зрелище собственного отражения в зеркале дало ему толчок к действию. Он вскочил с постели и начал поспешно одеваться. У него было такое чувство, будто все страхи собрались в его отражении, а сам он от них свободен и может делать что хочет. Теперь у него хватило смелости выбежать из каюты в коридор. Ощупью пробрался он по качающемуся кораблю к железной лестнице и поднялся наверх. На палубе его окатила набежавшая волна, и он промок до костей. Но, хватаясь за тросы, он продвигался по качающемуся скользкому баку всё дальше и дальше; с отчаянной ловкостью вскарабкался на шлюпочную палубу и, добравшись наконец до штурвальной рубки, вошёл в неё. Здесь было тепло и дымно: маленькая лампочка из толстого стекла тускло освещала рубку.

Рулевой Джонни, великан из Гамбурга, смотрел на мальчика со спокойным удивлением:

– Что это тебе понадобилось в такую погоду здесь, наверху?

– Рулевой, где Крешимир?

Тим почти прокричал свой вопрос, чтобы заглушить рёв волны, ударившей в эту минуту о борт корабля.

– Крешимир болен, малыш. Но ты за него не беспокойся! У него аппендицит, а от этого в наше время не умирают!

– Где он? – упорно повторил Тим. – Где он сейчас?

– Неподалёку от нас случайно оказался патрульный катер. Он отвёз его на берег. А ты разве не слыхал, как машина смолкла?

– Нет, – уныло ответил Тим. И, стараясь говорить спокойным голосом, добавил: – Крешимир не заболел. Всё это устроил барон. Я видал его глаза в иллюминаторе.

– Ты видал глаза барона в иллюминаторе? – рассмеялся Джонни. – Это, паренёк, тебе пригрезилось. Давай-ка раздевайся, возьми вон то одеяло и ложись спать тут на скамейке. Здесь у меня тебе наверняка не приснится эдакая дрянь!

В тёплой штурвальной рубке, поблизости от добродушного Джонни, Тиму и в самом деле стало казаться, что всё это просто ему померещилось. Но тут он снова вспомнил радиопередачу об исчезновении барона из Рио-де-Жанейро и своё отражение в зеркале над умывальником – дрожащее, искажённое гримасой лицо. И понял, что барон способен на всё. И в то же время решил никогда больше, насколько это будет в его силах, не бояться барона. Потому что, к счастью, Тим видел барона и в минуту слабости.

Наконец он молча лёг на привинченную к полу скамейку с матрацем. Скамейку качало вверх и вниз и из стороны в сторону, потому что качка здесь, наверху, чувствовалась ещё сильнее, чем внизу, в каюте.

Смятенные мысли и странное ощущение где-то под ложечкой не давали Тиму уснуть. Час проходил за часом, а он всё не спал и не спал. Джонни спокойно стоял у руля, раскуривая сигарету за сигаретой. Шторм понемногу начал стихать.

В течение всех этих часов Тим перебирал в уме самые невероятные пари. Пари, которое он теперь заключит, будет настолько нелепым и неисполнимым, что он проиграет его во что бы то ни стало. Барон нагнал на него страху – ну что ж! Пусть-ка теперь у него самого от страха поджилки трясутся! Однако, сколько Тим ни думал, он не мог выдумать такого пари, которое было бы не по плечу барону. Ну, предположим, Тим поспорит, что лесной орех больше кокосового. Во-первых, какой дурак согласится об этом спорить. И потом, вполне возможно, что Треч уж разыщет такое местечко на земле, где лесные орехи и вправду больше кокосовых, да ещё позаботится, чтобы их корабль туда причалил. И Тим отбрасывал это пари так же, как многие другие, придуманные в эту ночь. Случай с трамваем, в котором он ехал на вокзал с господином Рикертом, то и дело приходил ему в голову.

«А что, если выдумать что-нибудь такое, – подумал он вдруг, – чтобы нельзя было сослаться на оборванный провод? Что, если заставить эту громоздкую железную махину, называемую трамваем, оторваться от рельсов и взлететь в воздух? Ведь трамвай всё-таки не ласточка. А Треч, при всех своих дьявольских возможностях, всё же не чародей!»

Тиму показалось, что он нашёл ахиллесову пяту барона. Он приподнялся на локтях и сказал:

– Рулевой, знаете, в Генуе есть летающие трамваи!

– Ложись-ка и спи! – ответил Джонни, не особенно удивившись. – Опять тебе что-то примерещилось.

– Нет, рулевой, я вовсе не сплю. И это совершенно точно: в Генуе есть летающие трамваи. Давайте спорить на бутылку рома!

– Ерунда! – сказал Джонни. – Выдумки! Кроме того, мне не совсем ясно, откуда ты возьмёшь деньги на бутылку рома.

– Бутылка лежит у меня в рюкзаке, – соврал Тим. – Ну так как, спорим?

Джонни повернулся к нему лицом:

– Даже если бы ты спорил со мной на миллион, я всё равно бы в это не поверил. Слишком уж хорошо я знаю и Геную и трамваи!

– В таком случае вы можете спорить безо всякого риска. Бутылка рома – ведь это для рулевого просто клад!

– Даёшь мне честное слово, что, если я с тобой поспорю, ты тут же уляжешься и закроешь глаза?

– Честное слово! – крикнул Тим.

Тогда рулевой протянул ему руку и сказал:

– Если в Генуе…

Он запнулся, потому что в этот момент что-то пронеслось мимо окошка штурвальной рубки, стукнувшись на лету о стекло. Но, видно, так – какой-то пустяк, Джонни не обратил на это никакого внимания. Он повторил:

– …если я увижу в Генуе хоть один летающий трамвай, я проиграл пари и ты получишь бутылку рома. А если не увижу ни одного, значит, бутылка в твоём рюкзаке – моя. Ну вот, а теперь будь-ка любезен лечь. Через три часа тебе выходить на работу.

На этот раз Тим и вправду уснул. Ему снилось, что он слышит во сне свой собственный смех. И в этот смех врывалось дребезжание трамвая, который проносился над его головой прямо по небу. Когда рулевой Джонни разбудил Тима на рассвете, в ушах его всё ещё дребезжало. И от этого звука ему было как-то не по себе.