Текст книги "Гайдзин"

Автор книги: Джеймс Клавелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 92 страниц) [доступный отрывок для чтения: 33 страниц]

– Райко сказала то же самое. Ори посмотрел на него.

– Дзёун был художником, хорошим художником.

– Я уже думал об этом. И все спрашивал себя, как им удалось схватить его и сломить его мужество. Он знает многие секреты сиси, знает о намерении Кацуматы устроить засаду на сёгуна.

– Отвратительно, что он позволил захватить себя живым. Совершенно очевидно, что в наши ряды проник предатель. – Ори вернул ему портрет. – Два коку – большое искушение для любого, даже для самой преданной мамы-сан.

– Я подумал то же самое.

– Отрасти бороду, Хирага, или усы, это поможет.

– Да, это поможет. – Хирага был рад, что голова у Ори опять заработала, его советы всегда были ценными. – Странное это чувство – знать, что такой портрет гуляет по дорогам.

Ори нарушил наступившее вслед за этим молчание.

– Через день или два, сразу же, как только смогу, я отправлюсь в Киото и найду Кацумату, чтобы предупредить его о Дзёуне. Его необходимо предупредить.

– Да, хорошая мысль, очень хорошая.

– А что будешь делать ты?

– Я в безопасности среди гайдзинов, более безопасного места мне сейчас не найти, покуда Тайра меня не выдаст. Акимото в Ходогайе, я послал за ним, когда он придет, мы решим, что делать.

– Хорошо. Тебе безопаснее попробовать пробраться в Киото немедленно, прежде чем эти портреты разошлют по всей Токайдо.

– Нет. Тайра – слишком редкая возможность, чтобы упустить её. Я спрячу там мечи на всякий случай.

– Раздобудь револьвер, он не так заметен. – Ори засунул правую руку под юкату, приподнял ткань над плечом и поскреб ногтями повязку.

Хирага был поражен, когда увидел у него на шее маленький золотой крестик на тонкой золотой цепочке.

– Зачем ты надел это? Ори пожал плечами.

– Это доставляет мне удовольствие.

– Избавься от него, Ори, этот крест связывает тебя с убийством на Токайдо, с Сёрином и с ней. Зачем лишний раз подвергать себя ненужной опасности?

– Многие самураи – христиане.

– Да, но она может опознать этот крест. Это безумие – так рисковать. Если хочешь носить крест, достань себе другой.

После паузы Ори произнес:

– Мне нравится этот.

Хирага прочел в его глазах непреклонность, мысленно обругал его, но решил, что его долг защищать движение сиси, защищать сонно-дзёи, и момент для этого настал.

– Сними его!

Кровь бросилась Ори в лицо. Раздвинувшиеся в полуулыбке губы не дрогнули, но он понимал, что ему брошен вызов. Выбор перед ним стоял простой: откажись и умри или подчинись.

Комар зазвенел рядом со щекой. Он оставил его без внимания, не желая делать резкого движения. Медленно его правая рука потянула за цепочку, порвав её. Цепочка и крест исчезли в кармане его рукава. Потом он положил обе ладони на татами и низко поклонился.

– Вы правы, Хирага-сан, это был неоправданный риск. Прошу вас, примите мои извинения.

Хирага молча поклонился в ответ. Только после этого он расслабил мышцы, а Ори выпрямился. Оба знали, что с этого момента отношения между ними изменились. Навсегда. Они не стали врагами, просто перестали быть друзьями: всегда союзники, но друзья – никогда. Никогда вообще. Ори взял свою чашечку с саке и поднял её , приглашая Хирагу выпить; он с удовольствием отметил, что сдерживал кипевший в нем гнев настолько хорошо, что пальцы его совсем не дрожали.

– Благодарю вас.

Хирага выпил вместе с ним, подался вперед и налил им обоим.

– Теперь Сумомо. Пожалуйста, расскажи мне о ней.

– Я почти ничего не помню. – Ори открыл свой веер и взмахами его прогнал комара от лица. – Мама-сан Норико рассказала мне, что Сумомо возникла, как дух из леса, со мной на носилках и не рассказала ей почти ничего, кроме того, что врач гайдзинов разрезал рану, а потом снова её зашил. Она заплатила половину долгов Сёрина и уговорила её спрятать меня. Все время, пока она ждала вестей из Эдо, Сумомо почти не разговаривала, только расспросила про Сёрина, про то, что с ним случилось. Когда вернулся посыльный с твоим ответом, она тут же отправилась в Симоносеки. Единственная новость, которую она мне рассказала, была та, что Сацума готовится к войне и что ваши батареи в Тёсю опять обстреляли корабли гайдзинов в проливе, заставив их повернуть.

– Хорошо. Ты все поведал ей о Сёрине?

– Да. Она серьезно расспрашивала меня, а потом, когда я закончил свой рассказ, сказала, что будет отомщена.

– Она оставила какую-нибудь записку или письмо у мамы-сан? Ори пожал плечами.

– Мне она ничего не оставляла.

Возможно, у Норико есть что-нибудь, подумал Хирага. Ладно, это может подождать.

– Она выглядела хорошо?

– Да. Я обязан ей жизнью.

– Да. Настанет день, когда она захочет получить с тебя этот долг.

– Возвращая долг ей, я возвращаю долг тебе и почитаю сонно-дзёи.

Некоторое время они сидели в молчании, гадая, о чем сейчас думает другой, думает по-настоящему. Вдруг Хирага улыбнулся.

– Сегодня в Поселении был шумный праздник, много этой их ужасной музыки и большая пьянка – такой у них обычай, когда мужчина соглашается жениться. – Он одним глотком опорожнил свою чашку. – Хорошее у них здесь саке. Один из торговцев – тот самый гайдзин, которого ты ранил на Токайдо, – собирается жениться на этой женщине.

Ори, огорошенный, посмотрел на него.

– На женщине с крестом? Она здесь?

– Я видел её сегодня вечером.

– Вот как, – пробормотал Ори, словно разговаривая сам с собой, потом допил своё саке и налил им обоим. Немного вина незамеченным пролилось на поднос. – Она выходит замуж? Когда?

Хирага пожал плечами.

– Не знаю. Я видел их сегодня вместе, он ходит, помогая себе двумя палками, как калека, – твой удар сильно ранил его, Ори.

– Хорошо. А... а женщина, как она выглядела?

Хирага рассмеялся.

– Невообразимо, Ори, более нелепого наряда не придумать. – Он описал её кринолин. И прическу. Потом встал и изобразил её походку. Вскоре оба мужчины едва не покатывались на татами от хохота.

– ...груди торчат вот по сю пору, голые! Как раз перед тем как прийти сюда, я заглянул в окно. Мужчины открыто обнимали её , она и мужчина обнимали друг друга, кружась в каком-то подобии танца прямо перед всеми, под ужасный рев этих их инструментов – как можно называть это музыкой?! – подбрасывая юбки так, что нога открывалась до половины, и эти кружевные белые штаны до самых щиколоток. Я бы ни за что не поверил, если бы не увидел своими глазами, но она переходила от мужчины к мужчине, как дешевая блудница, которая отдается за один сэн, и они все хором подбадривали её. А этот дурень, который собирается жениться на ней, он просто сидел в кресле и улыбался во весь рот, ты только вообрази себе! – Он начал наливать, но бутылочка оказалась пуста. – Саке!

Дверь тотчас же скользнула в сторону, прислужница, не поднимаясь с колен, приблизилась с двумя новыми бутылочками, наполнила их чашки и так же удалилась. Он рыгнул, саке начинало действовать на него.

– Они вели себя как звери. Без своих пушек и кораблей они не достойны даже презрения.

Ори выглянул в окно, устремив взгляд к морю.

– Что такое? – Хирага вдруг насторожился. – Опасность?

– Нет, нет, ничего.

Хирага беспокойно нахмурился, вспомнив, как чутко Ори улавливал все, что происходило снаружи.

– Мечи у тебя здесь есть?

– Да, Райко стережет их для меня.

– Я ненавижу, когда мои мечи не заткнуты у меня за пояс. – Да.

Какое-то время они пили в молчании, потом им принесли пищу, маленькие тарелочки с вареной рыбой, рисом, суши и сасими и португальское блюдо под названием «темпура» – рыба и овощи, обвалянные в рисовой муке и обжаренные в масле. До того как португальцы появились здесь примерно в 1550 году, первые европейцы у их берегов, японцы не знали техники жарения.

Насытившись, они послали за Райко, похвалили угощение, отказались от услуг Фудзико, после чего мама-сан поклонилась и оставила их.

– Ты можешь идти, Фудзико. Завтра я буду здесь вскоре после заката.

– Да, Хирага-сан. – Фудзико очень низко поклонилась, довольная, что её отпускают без дальнейшей работы, поскольку Райко уже сказала ей, что оба вечера были щедро оплачены. – Благодарю вас за то, что вы оказали мне честь, выбрав меня.

– Разумеется, ничего из того, что ты слышишь или видишь, никогда не будет упомянуто этому Тайре, или другому гайдзину, или вообще кому-нибудь.

Она вскинула голову, пораженная.

– Разумеется, нет, Хирага-сама. – Когда она увидела его глаза, сердце её глухо стукнуло. – Разумеется, нет, – повторила она чуть слышно, коснулась лбом татами и, глубоко напуганная, оставила их.

– Ори, мы рискуем, когда разговариваем при этой женщине.

– Мы рискуем с любой из них. Но она никогда не осмелится, как не осмелятся и остальные. – Ори помахивал веером, отгоняя ночных насекомых. – Прежде чем мы уйдем, мы договоримся с Райко о цене, за которую Фудзико поместят в дом низкого разряда, где она будет слишком занята, чтобы причинять нам неприятности, и окажется далеко от всех гайдзинов и бакуфу.

– Хорошо. Это хороший совет. Цена, правда, может оказаться высокой, Райко сказала, что Фудзико по непонятной причине пользуется огромной популярностью среди гайдзинов.

– Фудзико?

– Да. Странно, neh? Райко говорит, в постели их привычки так отличаются от наших. – Хирага увидел, как искривилась улыбка Ори. – Что?

– Ничего. Мы можем продолжить беседу завтра.

Хирага кивнул, осушил последнюю чашку, потом поднялся, снял с себя накрахмаленную юкату, которые все дома и гостиницы обычно предоставляли своим клиентам, и переоделся в самое обычное кимоно жителя деревни, надел на голову грубую шапочку и круглую соломенную шляпу, потом взвалил на плечо пустую корзину разносчика.

– Ты чувствуешь себя в безопасности в таком виде?

– Да, если не заставят раздеваться, и у меня есть вот это. – Хирага показал ему два пропуска, выданные ему Тайрером, один на японском, другой на английском. – Стражники у ворот и на мосту бдительны, и солдаты патрулируют Поселение по ночам. Комендантского часа нет, но Тайра предупредил, чтобы я был осторожен.

Ори с задумчивым видом протянул ему оба пропуска назад. Хирага убрал их в рукав.

– Доброй ночи, Ори.

– Да, доброй ночи, Хирага-сан. – Ори поднял глаза и как-то странно посмотрел на него. – Я бы хотел знать, где живет эта женщина.

Хирага прищурился.

– Вот как?

– Да. Я бы хотел знать где. Точное место.

– Вероятно, я смогу это выяснить. А потом?

Молчание сгустилось. Ори напряженно думал: сегодня вечером я ещё не знаю, жаль, но всякий раз, когда я отпускаю свой разум на свободу, я вспоминаю ту ночь и бесконечно нарастающее блаженство, испытанное внутри неё. Если бы я убил её тогда, это положило бы конец всему, но пока я знаю, что она жива, я одержим ею. Она преследует меня, как наваждение. Это глупо, глупо, но я околдован. Она отвратительна, воплощенное зло, я знаю это, и все же я околдован и твердо знаю, что, пока она жива, она будет вечно преследовать меня.

– А потом? – повторил Хирага.

Ори не дал ни одной из этих мыслей отразиться на своём лице. Он посмотрел на Хирагу, глаза в глаза, и пожал плечами.

20

Среда, 15 октября

Андре Понсен оторопело моргнул.

– Вы беременны?

– Да, – тихо ответила она. – Видите ли, это...

– Но это же чудесно, все получается просто замечательно! – воскликнул он, и его шок сменился огромной улыбкой, потому что Струан, образец британского джентльмена, совратил невинную леди и теперь не смог бы избежать скорого брака и остаться при этом джентльменом. – Мадам, позвольте мне поздравить ва...

– Тише, Андре, нет, не позволяю, и, пожалуйста, не так громко, у стен есть уши, особенно в миссиях, разве нет? – прошептала она, наблюдая за собой словно со стороны, пораженная тем, что её голос оставался таким спокойным и что она чувствовала себя такой невозмутимой и с такой легкостью смогла ему признаться. – Видите ли, к сожалению, отец ребенка не мсье Струан. Улыбка исчезла с его лица, потом вернулась назад.

– Вы, конечно, шутите, но зачем такие шу...

– Просто выслушайте меня, прошу вас. – Анжелика пододвинула свой стул ближе к нему. – Меня изнасиловали в Канагаве...

Он ошеломленно смотрел на неё, пока она рассказывала ему, что, по её мнению, с ней случилось, что она решила делать, как скрывала весь этот ужас с тех самых пор.

– Это действительно произошло? Было на самом деле? Она подняла руку, словно давала присягу в суде.

– Я клянусь в этом, как перед Богом. – Теперь руки её лежали у неё на коленях, одна поверх другой. Бледно-желтое дневное платье с турнюром, крошечный оранжевый капор и зонтик.

Он покачал головой, не в силах собраться с мыслями.

– Все это кажется невозможным.

За свои зрелые годы он был действующим лицом многих подобных трагедий в жизни мужчин и женщин: в некоторых он участвовал по приказу свыше, в некоторые сам забредал ненароком, многие подготовил и приблизил своими руками, оборачивая большинство из них, если не все, на пользу делу: Франции – революции, свободе, равенству, братству, императору Луи Наполеону – кто бы или что бы ни было в моде на тот момент – и в первую очередь на пользу себе.

– Мне нужно устранить это препятствие, Андре.

– Вы имеете в виду аборт? Вы же католичка!

– Вы тоже. Это дело останется только моим и Господа.

– А как быть с исповедью? Вам придется исповедаться. В это воскресенье вы должны пойти и...

– Это останется между мною и священником, а потом Господом. Сначала необходимо устранить саму проблему.

– Это противно законам божеским и человеческим.

– И совершалось на протяжении столетий с незапамятных времен. – В её голосе появились резкие нотки. – Обо всем ли вы сами рассказываете на исповеди? Прелюбодеяние ведь тоже против законов божеских, не так ли? Убийство тоже против всех законов. Не так ли?

– Кто говорит, что я кого-то убивал?

– Никто, но более чем вероятно, что убивали или были причиной смерти. Мы живем в жестокое время. Андре, мне нужна ваша помощь.

– Вы рискуете обречь себя на вечное проклятие.

«Да, и я пролила реки слез, мучаясь из-за этого, – угрюмо подумала она, сохраняя невинное выражение глаз, ненавидя его и то, что была вынуждена довериться ему. – Будь ты проклят за то, что мне приходится отдавать свою жизнь тебе в рабство, но, благодарение Богу, я теперь вижу тебя насквозь. Малкольм и Джейми правы: все, чего ты хочешь, это или диктовать свою волю дому Струанов, или сокрушить его. Это проклятие, что мне вообще приходится довериться мужчине. Если бы только я была в Париже или даже в Гонконге, нашлись бы десятки женщин, к которым я могла бы тайно обратиться за необходимой помощью, но здесь таких нет».

Она позволила нескольким слезинкам появиться на глазах.

– Пожалуйста, помогите мне. Он вздохнул.

– Я поговорю с Бебкоттом сегодня утро...

– Вы с ума сошли? Немыслимо обращаться к нему, мы не посмеем. Как и к Хоугу. Нет, Андре, я продумала все очень тщательно. Ни один из них не подойдет. Мы должны найти кого-нибудь ещё. Какую-нибудь мадам.

Он опять уставился на неё, открыв рот, ошеломленный этим спокойным голосом и логикой.

– Вы имеете в виду маму-сан? – запинаясь, выговорил он.

– Кто это?

– О... это женщина, японка, которая... содержит местные дома терпимости, заключает контракты на услуги девушек, договаривается о ценах, назначает девушек. И так далее.

Она нахмурила лоб.

– Я не подумала об одной из них. Зато я слышала, что здесь есть один такой дом, дальше по дороге.

– Бог мой! Вы говорите о доме Озорницы Нелли... в Пьяном Городе? Я бы не пошел туда и за тысячу луидоров.

– Но разве этот дом содержит не сестра миссис Фортерингилл? Знаменитой миссис Фортерингилл из Гонконга?

– Откуда вы о ней знаете?

– О боже, Андре, разве я похожа на тупоголовую ханжу-англичанку? – раздраженно вскинулась она. – Каждая европейская женщина в Гонконге знает о заведении миссис Фортерингилл для юных леди, хотя все притворяются, что им ничего не известно, и никогда не говорят о нем открыто, к тому же все, кроме разве что самых глупых, знают о том, что их мужья посещают китайские бордели или имеют любовниц-китаянок. Какое лицемерие! Даже вы поразились бы, услышав, о чем беседуют леди в уединении своих будуаров или когда поблизости нет мужчин. В Гонконге я услышала, что её сестра открыла дом здесь.

– Это не то же самое, Анжелика, здешний дом обслуживает матросов, пьяниц, людей без определенных занятий – отбросы общества. Озорница Нелли вовсе не сестра ей, она просто заявляет так, вероятно, платит определенную мзду за пользование именем.

– О! Так куда же вы ходите? Развлекаться?

– В Ёсивару, – ответил он и объяснил, поражаясь в душе этому разговору и тому, что он тоже может быть столь откровенен.

– Есть у вас особое место, особый дом? Такой, где вы в хороших отношениях с мамой-сан?

– Да.

– Отлично. Пойдите сегодня вечером к вашей маме-сан и раздобудьте то, что они пьют в таких случаях.

– Что?

– Бог мой, Андре, будьте разумны, будьте серьезны! Все это очень серьезно, и если мы не сможем разрешить эту проблему, я никогда не стану владелицей «Благородного Дома» и потому никогда не смогу содействовать... определенным интересам. – Она увидела, что удар попал в цель, и осталась ещё больше довольна собой. – Пойдите туда сегодня и попросите у неё лекарство. Не спрашивайте его у своей девушки, вообще не говорите ни с кем из девушек, они, скорее всего, о нем не знают. Спросите patronne, маму-сан. Вы можете сказать ей, что у девушки задержка.

– Я не знаю, есть ли у них такое лекарство. Она добродушно улыбнулась.

– Не будьте глупым, Андре. Конечно же, оно у них есть, обязательно должно быть. – Её правая рука принялась вытягивать пальцы левой перчатки. – Как только эта проблема будет решена, все пойдет чудесно, и мы поженимся на Рождество. Кстати, я решила, что будет лучше, если я съеду от Струанов, пока мы не поженимся, – силы мсье Струана прибывают теперь с каждым днём. Сегодня я переберусь в миссию.

– Разумно ли это? Лучше оставаться с ним рядом.

– При обычных обстоятельствах – да. Нужно, правда, думать о приличиях, но более важно то, что после лекарства я наверняка буду неважно себя чувствовать день или два. Как только это будет позади, я решу, следует ли мне вернуться. Я знаю, что могу положиться на вас, друг мой. – Она встала. – Завтра, в то же время.

– Если я ничего не достану, я пришлю вам записку.

– Нет. Будет лучше, если мы встретимся здесь в полдень. Я знаю, что могу положиться на вас. – Она улыбнулась ему своей самой милой улыбкой.

У него зазвенело в ушах и от этой улыбки, и от того, что, как бы ни разворачивались события, она теперь навсегда прикована к нему.

– Эти иероглифы, – произнес он, – те, что были написаны на простыне, вы их помните?

– Да, – ответила она, удивленная столь внезапным переходом. – Почему вы спрашиваете?

– Не могли бы вы начертить их для меня? Возможно, я узнаю их, они могут означать что-нибудь.

– Они были начерчены на покрывале, не на простыне. Его... его кровью. – Она сделала глубокий вдох, протянула руку, взяла ручку и обмакнула её в чернила. – Я забыла сказать вам об одной вещи. Когда я проснулась, маленький крестик, который я носила с самого детства, исчез. Я обыскала все, но нигде его не нашла.

– Он украл его?

– Я так полагаю. Но больше не взял ничего. Там были ещё драгоценности, но их он не тронул. Их нельзя назвать слишком дорогими, но они стоили больше, чем крест.

– Вот, – сказала она, протягивая ему лист бумаги.

Он долго смотрел на него; солнечный луч посверкивал на золотой печатке, которую он носил всегда, не снимая. Иероглифы не говорили ему ни о чем абсолютно.

– Сожалею, но они лишены смысла. Они даже не выглядят как китайские – китайские или японские, иероглифы все пишутся одинаково. – Внезапно ему в голову пришла какая-то мысль, он перевернул листок и охнул: – Токайдо – вот что они означают! – Его лицо побелело. – Вы просто срисовали их вверх ногами. Токайдо увязывает все воедино! Он хотел, чтобы вы знали, хотел, чтобы все Поселение знало. Так бы оно и случилось, расскажи вы кому-нибудь о том, что произошло с вами! Но зачем ему это понадобилось?

Её пальцы, дрожа, поднялись к вискам.

– Я... я не знаю. Возможно... я не знаю. Он... он теперь уже, наверное, умер, мсье Струан ранил его... конечно же, он должен быть мертв.

Андре нерешительно помолчал, беспокойно взвешивая доводы за и против.

– Раз уж у нас так много общих секретов и мне ясно, что вы умеете их хранить, сожалею, но я должен открыть вам ещё один. —

Он рассказал ей про Хоуга и операцию. – Это была не его вина, Хоуг никак не мог знать о том, кого он лечит. В этом есть своя ирония, но оба врача порекомендовали не говорить вам об этом, чтобы не расстраивать вас.

– Это из-за Бебкотта и его напитка со мной произошло то, что произошло, – проговорила она чуть слышно, и от звука её голоса холодок пробежал у него по коже. – Стало быть, этот человек жив?

– Мы не знаем. Хоуг считает, что шансов у него было мало. Зачем этому дьяволу понадобилось раскрывать перед всеми своё злодейство, Анжелика?

– Есть ещё какие-нибудь секреты, касающиеся этого кошмара, которые вам известны, а мне нет?

– Нет. Так почему он захотел, чтобы все узнали? Бравада?

Долгое время она стояла и смотрела на иероглифы, написанные ею. Стояла неподвижно, только грудь размеренно поднималась и опускалась вместе с её дыханием. Потом, не проронив больше ни слова, она вышла. Дверь тихо закрылась за ней.

Он удивленно покачал головой, потом взгляд его вернулся к бумаге.

Тайрер сидел в маленьком бунгало, примыкавшем к британской миссии, которое он делил с Бебкоттом, и упражнялся в каллиграфии вместе с Накамой – под таким именем он знал Хирагу.

– Пожалуйста, скажите мне, как по-японски будет: сегодня, завтра, послезавтра, на следующей неделе, на следующий год, все дни недели и все месяцы года.

– Да, Тайра-сан. – Хирага тщательно проговаривал японское слово и смотрел, как Тайрер записывает латинскими буквами, как оно звучит. Потом Хирага вписывал иероглифы в специально оставленные пробелы и снова смотрел, как Тайрер копирует их. – Вы харосый уценик. Всегда сохраняйте один порядок, когда писать, 'рег'кий, тогда нет забывать.

– Да, я начинаю понимать. Спасибо, вы очень помогаете мне, – учтиво ответил Тайрер. Ему нравилось писать, читать, учиться – и учить в ответ, он заметил, что Накама необычайно сообразителен и схватывает все на лету. Он прошелся вместе с ним по списку слов и, когда добился нужного результата, сказал: – Хорошо. Благодарю вас. Теперь, пожалуйста, пойдите к Райко-сан и подтвердите мое свидание на завтра.

– «Потви'рдить», паза'рста?

– Убедиться. Убедитесь, что мое свидание будет.

– А, понимаю. – Хирага поскреб подбородок, уже потемневший от однодневной щетины. – Я пойду сейчас потви'рдить.

– Я вернусь после второго завтрака. Пожалуйста, будьте здесь. Мы сможем попрактиковаться в разговорной речи, и вы расскажете мне ещё что-нибудь о Японии. Как мне сказать это по-японски? – Хирага дал ему нужные слова. Тайрер записал их на слух в тетрадь, теперь уже целиком исписанную словами и фразами, и повторил несколько раз, пока не остался удовлетворен. Он уже собирался отпустить Накаму, но тут, вдруг вспомнив о чем-то, спросил: – Что такое «ронин»?

Хирага подумал мгновение, потом объяснил так просто, как только мог. Но ни слова не сказал о сиси.

– Значит, вы – ронин, вне закона?

– Хай.

Тайрер с задумчивым видом поблагодарил его и отпустил. Он подавил зевок. Прошлую ночь он спал плохо, весь его мир перевернулся с ног на голову из-за неожиданного отказа Райко.

Чёрт бы побрал Райко, чёрт бы побрал Фудзико, думал он, надевая цилиндр и готовясь отправится по Хай-стрит в клуб, где он завтракал. К чертям это изучение японского, к чертям вообще все, мои головные боли и то, что я никогда не выучу этот ужасно трудный язык. – Не будь смешным, – произнес он вслух. Конечно, ты его выучишь, у тебя есть Накама и Андре, два прекрасных учителя, сегодня ты устроишь себе хороший ужин с бутылкой шампанского и в компании какого-нибудь весельчака, а потом – в кровать. И не проклинай Фудзико, скоро ты опять будешь засыпать в её объятиях. О боже, я так надеюсь на это!

День стоял ясный, в заливе было тесно от кораблей. Торговцы стекались к клубу.

Через открытое окно Тайрер слышал, как корабельный колокол в конторе начальника гавани пробил восемь склянок. Он дремал, забросив ноги на свой рабочий стол, забыв о дневных упражнениях в каллиграфии. Ему не нужно было смотреть на часы, стоявшие на каминной полке. Разум подсказал ему, что сейчас четыре часа пополудни. На кораблях начинается первая дневная полувахта, длящаяся два часа, от четырех до шести, потом наступит вторая – от шести до восьми, а потом возобновятся обычные четырехчасовые вахты до четырех часов пополудни завтрашнего дня. Марлоу объяснил ему, что полувахты были изобретены для того, чтобы вахтенные сменялись по скользящему графику.

Он зевнул и открыл глаза, думая про себя: немногим больше полугода назад я даже не слышал о каких-то там полувахтах и никогда не поднимался на военный корабль, а теперь я измеряю время по корабельным склянкам с такой же легкостью, как по часам.

Часы на каминной полке пробили четыре раза. Минуту в минуту. Через полчаса меня ждет у себя сэр Уильям. Эти швейцарцы действительно умеют делать хронометры лучше, чем мы. Куда, дьявол его подери, запропастился Накама? Неужели он удрал? Он должен был вернуться ещё несколько часов назад. И какого черта понадобилось от меня сэру Уильяму? Дай бог, чтобы он не узнал о моем секрете. Надеюсь, он просто хочет, чтобы я переписал ещё какие-нибудь депеши. Проклятье на мой почерк, надо же ему было оказаться лучшим во всей миссии, я ведь вроде бы должен работать переводчиком, а не клерком! Чёрт, чёрт, чёрт!

Он устало поднялся, прибрался на столе и начал мыть руки в тазу, оттирая тушь с пальцев. Стук в дверь.

– Войдите.

Позади Хираги стояли сержант в алом мундире и солдат, оба со штыками на ружьях, оба злые. Хирага был весь в синяках, растрепанный, с серым от гнева лицом и почти голый, шляпа пропала, тюрбан пропал, кимоно превратилось в лохмотья. Сержант толкнул его вперед, держа штык наготове, и отдал честь.

– Мы поймали его, когда он лез через стену, сэр. Ну и пришлось же нам повозиться, пока он утихомирился. У него пропуск, подписанный вами. Он настоящий?

– Да, да, настоящий. – Ужасаясь случившемуся, Тайрер шагнул вперед. – Он наш гость, сержант, гость сэра Уильяма и мой. Он учитель японского.

– Учитель, вон как? – хмуро буркнул сержант. – Ну что же, скажите этому сукину сыну, что учителя не лазят через стены, не пытаются удрать, не носят волосы как у самураев, не пугают честных людей и не дерутся, как целый выводок уличных котов: у одного из моих людей сломана рука, а у другого – нос. Поймаем его за этим делом ещё раз, уж не будем так церемониться. – Оба солдата вышли, тяжело топая сапогами.

Тайрер закрыл за ними дверь, бросился к буфету и принес стакан воды.

– Держите.

Хирага покачал головой, его душил гнев.

– Пожалуйста. Может быть, вы хотите саке или пива?

– Ийе.

– Пожалуйста... э, садитесь и расскажите мне, что произошло. Хирагу прорвало, и он начал скороговоркой объяснять ему на

японском.

– Гомэн насай, ингэ'риш додзо. – Извините, пожалуйста, по-английски.

С усилием Хирага перешел на английский и, кипя от злобы, с долгими паузами между словами рассказал:

– Много стразник на ворота и мост. Я ходить через бо'рото, ходить через воду, через стену. Эти солдаты виде'ри меня. Я стоять, пок'раница, сунуть руку за пропуск, они бросать на зем'ря. Драца, но очень много. – Потом хлынул ещё один поток японских проклятий и обещаний отомстить.

Когда он умолк, Тайрер произнес:

– Мне очень жаль, но вы сами виноваты... – Он невольно дернулся назад, когда Хирага круто повернулся к нему. – Прекратите это! – сердито сказал он. – Этот солдат был прав. Самураи пугают людей! Сэр Уильям говорил вам, чтобы вы были осторожны, я тоже. Мы же просили вас быть осторожным.

– Я был вежлив, делал только то, что было правильно! – возмутился Хирага по-японски. – Эти невоспитанные обезьяны напали на меня, я собирался достать пропуск, его было трудно найти. Обезьяны, я убью их всех!

Сердце Тайрера бешено колотилось в груди, он ощущал во рту сладковато-горький привкус страха, поднявшийся туда из самого нутра.

– Послушайте, мы должны решить эту проблему вместе, быстро. Когда сэр Уильям услышит обо всем этом, он может вышвырнуть вас из Поселения! Вы и я должны решить это, понимаете?

– Ийе! Что такое «рисыть», паза'рста?

Тайрер с радостью услышал «пожалуйста» и постарался совладать со своим страхом. Ясно, что этот парень так же опасен, жесток и горяч, как любой самурай в Японии. Хвала Создателю, что он не вооружен.

– «Решить» означает «прийти к пониманию». Мы должны решить эту проблему, должны, вы и я, решить, как сделать, чтобы вы жили здесь спокойно. Понимаете?

– Хай. Со дэсу ка! Вакаримасу. Тайра-сан, я, мы рисыть проблема. – Хирага обуздал свой гнев. – Паза'рста, что предлагать? Пропуск нет харосый д'ря со'рдат. Рюди, который меня видеть, ненавидеть. Как рисыть этот де'ро?

– Во-первых... во-первых, есть добрая старая английская традиция. На тот случай, когда приходится решать трудную проблему. Мы пьем чай.

Хирага недоуменно посмотрел на него. Тайрер позвонил в колокольчик и приказал Чену принести чаю. Чен, Бой Номер Один, окинул Хирагу недоверчивым взглядом; прежде чем войти, он спрятал за спиной грубый тесак.

Пока они ждали, Тайрер вернулся за свой стол и с серьезным видом уставился в окно. Он отчаянно жаждал услышать от Хираги о Фудзико, но был слишком хорошо воспитан, чтобы прямо задать столь щекотливый вопрос. Чёрт бы побрал этого парня, думал он, он должен был бы сам обо всем рассказать, зная, как я тревожусь и переживаю, а не заставлять меня ждать. Нужно научить его вести себя по-английски, нужно научить его держать себя в руках, солдаты были совершенно правы. Нужно сделать из него английского джентльмена. Но как? А тут ещё этот чертов Джейми, который оказался дьявольски умен.

После завтрака он отправился вместе с Макфеем в его контору, где его уговорили выпить рюмочку коньяка, а потом, буквально через несколько минут, он обнаружил, что выложил шотландцу все, что знал.

– Ну, Филип, это была блестящая мысль, – сказал ему Макфей с искренним энтузиазмом. – Наш парень может стать настоящей золотой жилой, если задавать ему правильные вопросы. Он говорил, откуда он родом?

– Из Тёсю, кажется, он так сказал.

– Я бы хотел побеседовать с ним наедине.

– Если он встретится с вами, тогда и другие обязательно все узнают, и эта новость... эта новость будет у всех на устах.

– Если я знаю, знает и Норберт, и готов поспорить, что и бакуфу тоже – они не дураки. Сожалею, но здесь секретов нет, сколько раз должен я напоминать вам об этом?