Текст книги "Ясным летним утром"

Автор книги: Джеймс Хедли Чейз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 2

Чтобы понять, что же произошло в «Вестлендс», необходимо вернуться на три месяца назад, к тому дню, когда Солли Лукас, лос-анджелесский адвокат, приставил ко рту автоматический пистолет и разнес свою голову вдребезги.

Клиентами адвоката, причем постоянными, были гангстеры. Стоит ли удивляться, что Солли Лукас пользовался весьма плохой репутацией. Чего у него было не отнять, так это того, что он очень ловко проворачивал делишки и ремесло свое знал в совершенстве. Ему было шестьдесят пять, когда он решил свести счеты с жизнью. За последние тридцать лет он спас от тюрьмы и газовой камеры немало бандитов, но самым крупным его успехом было оправдание Большого Джима Крамера, одного из крупнейших гангстеров со времен Аль Капоне.

Крамер, возраст которого уже подбирался к шестидесяти, начал свою карьеру телохранителем у Роджера Тахи. Он медленно поднимался по иерархическим ступеням преступного мира, пока не был избран членом «Корпорации убийц», которая стальной рукой сдавила горло профсоюзам хлебопекарной и молочной промышленности. Бандюга и головорез сколотил состояние в шесть миллионов долларов. Он тщательно скрывал свои доходы и не платил и цента налоговому управлению.

Хотя ФБР и догадывалось, что Крамер занимает высокий пост в мафии и является главным организатором многочисленных ограблений и прочих «акций», оно не располагало никакими прямыми уликами. Хитрость и коварство Крамера в сочетании с безукоризненной адвокатской работой Лукаса помогали Крамеру всегда уйти от ответа за свои преступления.

Но наступило время, когда Крамер решил отойти от преступного бизнеса. Обычно боссу гангстеров не так легко устраниться от дел подобного рода. Слишком много он знает, чтобы «братья» отпустили с миром. Крамола выжигается огнем и вырубается мечом – таковы правила. Однако Крамер не был простофилей. Он заранее обезопасил себя, решив выделить из своих доходов два миллиона отступного. Два миллиона – такова была цена безопасности и будущей спокойной жизни. Этих денег, как считал Крамер, ему хватит, чтобы выйти из организации и… остаться живым.

С четырьмя же миллионами долларов и Лукасом, который вел все его финансовые дела, он мог не опасаться за свое будущее.

Крамер купил себе роскошную виллу в Парадиз-Сити, недалеко от Лос-Анджелеса, и зажил полной удовольствий жизнью крупного отставного бизнесмена.

В то время, когда он еще ворочал делами, Крамер женился на певичке из ночного клуба. Элен Дорс была стройной большеглазой блондинкой, которая понятия не имела, чем занимается муж, и не гналась за его деньгами. Странно поверить в это, но несчастная женщина любила сукина сына.

Выйдя из организации, Крамер стал на удивление милым человеком. Он превосходно играл в гольф, любил коротать время за игрой в бридж, пил умеренно, не портил настроения окружающим, незаметно проник в высшее общество Парадиз-Сити, и многие, кто не знал о его преступном прошлом, охотно приглашали симпатягу на свои приемы и вечеринки. В их глазах он был преуспевающим бизнесменом, удалившимся от дел. Высший свет Парадиз-Сити также принял и Элен Дорс, которая хотя несколько располнела и поблекла, но все же сохранила остатки былой красоты. У нее был приятный, хорошо поставленный голос. Сев за рояль, Элен с удовольствием импровизировала, но никогда не вспоминала вульгарные куплеты – те, что она пела на подмостках «Кантри-клуба».

Бывали времена, когда старый волк тосковал по прошлому. Элен уезжала в Лос-Анджелес за покупками, дождь мешал игре в гольф… И в Крамере просыпался гангстер.

Хотя он и сожалел о былой власти, но ничего не предпринимал, чтобы вернуть ее. Сейчас он был чист перед законом, что редко бывает у людей подобного сорта. Даже всесильное ФБР сложило зонтик своего внимания. Солли успешно вкладывал деньги, прибыль текла рекой… Зачем рисковать и совать нос в осиное гнездо? Откупился, отмазался – сиди, чистенький, и грейся на солнышке.

Умом Крамер понимал все выгоды своего нынешнего положения. Но сердце… Оно все еще принадлежало тому миру… И в минуты затишья Крамер строил планы то киднеппинга, то ограбления… Он выверял их до мельчайших деталей – как шахматист оттачивает свое мастерство атаки и защиты. Крамер, например, разработал ограбление «Чейз Нэйшенэл банк» в Лос-Анджелесе, и вкратце его план сводился к следующему: пятеро мужчин входят в банк и выходят оттуда с миллионом долларов.

Или вот однажды, когда Элен коротала время в обществе таких же, как и она, бездельниц, Крамер придумал план похищения дочери техасского миллиардера, выкуп за которую составил бы несколько миллионов долларов.

Эти упражнения «по криминалистике» не только не утомляли его, но и позволяли держать мозг в полной боевой готовности. Головорез и грабитель на пенсии, он не собирался претворять их в жизнь и никогда не говорил Элен, о чем думает, долгие часы проводя у камина в полном молчании и уставясь на полыхающий огонь. Если бы она проникла в его мысли… Слава Богу, Элен ничего не знала.

В то утро, когда Солли решил уйти из жизни, Крамер провел один из своих лучших раундов в гольф. Вместе с партнером он зашел в бар клуба и заказал двойной джин с лимонным соком.

Удобно устроившись за столиком, он потягивал напиток, и в этот момент бармен позвал его к телефону.

– Мистер Крамер, вам звонят из Лос-Анджелеса.

Крамер поднялся и прошел в телефонную кабину, тщательно прикрыв за собой дверь. Он поднял трубку, не имея никаких дурных предчувствий. Хриплый, грубый голос Эйба Джекобса, клерка Солли Лукаса, сообщил ему ошеломляющую новость.

– Застрелился? – переспросил Крамер, почувствовав вдруг образовавшуюся внутри себя пустоту.

Он знал Солли тридцать лет. Он знал его как блестящего и изворотливого адвоката, который мог почуять запах денег за милю. Но он знал его и как человека, помешанного на женщинах, да еще к тому же и азартного игрока. Нет, Лукас ни за что бы не свел счеты с жизнью, если бы его финансовые дела были в порядке.

На лбу Крамера выступил холодный пот. Внезапно он почувствовал дикий страх: а что, если его кровные – кровавые – денежки пошли прахом?..

Почти две недели ушли на то, чтобы досконально разобраться в причине самоубийства Солли. Кроме Крамера, у него были три очень важных клиента. Каждый из этих клиентов доверил ему распоряжаться огромными суммами. Лукас использовал эти деньги по своему собственному интересу. Но ему не везло. Или же он стал слишком стар для спекуляций на бирже. Лукас тратил все больше и больше, но земли, недвижимость, акции – все утекало сквозь пальцы. Он растратил девять миллионов долларов, включая четыре миллиона Крамера. Лукас очень хорошо знал Крамера. Он знал, что Крамер ничего не забывает и ничего не прощает, и понимал, что бывший гангстер без сожаления убьет его. Тогда он предпочел убить себя сам.

Крамер не сразу осознал тот факт, что человек, который столько раз спасал его от тюрьмы и тридцать лет считался его другом, в одночасье лишил его средств к существованию. Кроме пяти тысяч долларов в банке, драгоценностей жены и небольшого количества акций, больше у него не осталось ничего. Смерть Лукаса отобрала спокойную, сытую жизнь.

Крамер сидел в огромном, роскошно обставленном кабинете напротив Эйба Джекобса – высокого тощего человека с яйцеобразной головой и ничего не выражающими суетливыми глазами.

– Так обстоят дела, – спокойно сказал Джекобс. – Прошу прощения. Я понятия не имел о его аферах. Он никогда не говорил мне ни словечка. Да… Он потерял приблизительно около девяти миллионов за эти два года. Было от чего сойти с ума и застрелиться.

Крамер медленно поднялся с кресла. Впервые в жизни он почувствовал себя старым.

– Я хочу остаться в стороне от всего этого, Эйб, – раздельно сказал он. – У меня нет убытков… слышишь? Если об этом пронюхает пресса… Ты меня знаешь!

Он вышел на залитую солнцем улицу и сел в автомобиль. Он сидел там несколько минут, бездумно уставясь в окно кабины и не видя ничего перед собой. Рассказать обо всем Элен? После недолгого размышления он решил пока не говорить ей, а подождать дальнейшего развития событий. Но что делать? Начать все сначала? Вспомнил о новой модели «Кадиллака», который он собрался купить, о норковой накидке, которую обещал Элен ко дню рождения. Он уже заказал билеты на роскошный лайнер, чтобы совершить круиз на Дальний Восток. Правда, не оплатил их, но Элен так радовалась предстоящему путешествию. На нем висело несколько платежных обязательств, для погашения которых требовались значительные суммы. Несчастных пяти тысяч долларов не хватит и на неделю, если он оплатит все счета.

Крамер закурил сигарету, включил двигатель и медленно повел машину в направлении Парадиз-Сити. По дороге ум его напряженно работал. Надо было искать выход из создавшегося положения. И искать быстро.

Как опасный преступник Крамер не был известен практически никому. О'кей, сказал он себе, яростно жуя сигару, с деньгами можно кое-как выкрутиться. Конечно, он еще не слишком стар, чтобы начинать все сначала, но какого черта! Весь вопрос в том… как? Как сделать четыре миллиона долларов, когда тебе почти шестьдесят лет?.. Трудная задача… безнадежная…

Его серые глаза сощурились. На лице появилось жесткое выражение, безжалостные губы превратились в тонкую линию, дыхание участилось. Сейчас Крамер превратился в машину, просчитывающую варианты скорого и безопасного обогащения.

Вернувшись на виллу, он застал Элен за сборами к предстоящему отъезду. Жена с беспокойством посмотрела на него.

– Ты узнал причину того… почему он это сделал? – тихо спросила она, когда Крамер зашел в гостиную.

– Много взял на себя, – кратко ответил муж. – Считал себя слишком умным… это так похоже на него. Слушай, детка, не суетись. Это мои трудности.

– Ты хочешь сказать, он обанкротился? – Элен удивилась. В ее голубых с зеленью глазах мелькнуло беспокойство. Она всегда считала Солли корифеем в финансовых делах. Ей не верилось, что Солли, подобно другим людям, мог потерять деньги.

Крамер невесело улыбнулся.

– Совершенно верно: он банкрот.

– Но почему он не пришел к нам? Мы бы смогли ему помочь! – воскликнула Элен, всплеснув руками. – Бедный Солли! Почему он не пришел к нам?!

– Оставь меня! – Лицо Крамера потемнело. – Мне надо подумать.

– Я надеялась, ты ездил в город… за норковой накидкой…

Крамер колебался недолго. Он сказал жене, что у него не было времени на вожделенную покупку, но он обязательно сделает ее в следующий раз. Времени до дня рождения еще много. Он погладил Элен по руке.

– Иди. Мы поговорим об этом позже.

Крамер прошел в свой кабинет: огромное помещение было уставлено книжными полками; здесь был также письменный стол, три удобных кресла. Из окна открывался прекрасный вид на сад с розовыми кустами.

Он закрыл дверь и уселся за стол. Не спеша раскурил сигару. Он услышал, как уехала Элен в двухместном спортивном «Ягуаре». Итак, у него есть два часа, а возможно, и больше до ее возвращения. Двое цветных – слуги, которые находились в доме, – не мешали ему. Он сидел неподвижно, наблюдая за колечками дыма, медленно поднимавшимися к потолку. Стрелки на настольных часах медленно двигались по кругу. Негромкое тиканье часов не заглушало тяжелое дыхание Крамера. Он сидел, злобный гений, вспоминая свои прошлые победы, и напряженно искал выход из создавшегося положения.

Крамер размышлял около часа, затем резко поднялся, подошел к окну и некоторое время любовался цветущими розами. Затем повернулся к столу, открыл ящик и вытащил оттуда тощую папку. Раскрыв ее, он начал задумчиво перебирать газетные вырезки. Наконец захлопнул папку и убрал ее обратно в ящик.

Он бесшумно подошел к двери кабинета, приоткрыл ее и некоторое время прислушивался. Что-то невнятно бормотали Сэм и Марта, его слуги, которые находились в кухне. Крамер закрыл дверь, вернулся за стол, выдвинул верхний правый ящик и отыскал там небольшую потертую записную книжечку. Усевшись поудобнее, не спеша начал перелистывать страницы.

Наконец он нашел нужный номер телефона. Сняв трубку, попросил соединить его с Сан-Франциско. Телефонистка заверила его, что немедленно позвонит, едва только абонент ответит.

Положив трубку, Крамер откинулся на спинку кресла. Лицо его застыло безжизненной маской, взгляд был неподвижен. Медленно тянулись минуты; наконец телефон зазвонил.

– Абонент на линии, – сказала телефонистка. – Простите, что пришлось ждать, но его телефон был занят.

Крамер прижал трубку к уху, вслушиваясь в шорохи и потрескивания на линии.

– Алло? Кто это?

– Мне нужен Моэ Цегетти, – сказал Крамер.

– Это я. Кто звонит?

– Я не узнал твой голос, Моэ, – облегченно сказал Крамер. – Прошло много времени… семь лет, не так ли?

– Кто это? – грубо переспросили на том конце.

– А кто еще, по-твоему, это может быть? – рявкнул Крамер с волчьей усмешкой. – Долго же мы не виделись, Моэ. Как дела?

– Джим! Бог мой! Неужели это ты, Джим?

– А кто же еще это может быть?

Моэ Цегетти едва мог поверить в то, что он действительно слышит голос Большого Джима Крамера. Это было поразительно. Скорее ему неожиданно мог позвонить президент Соединенных Штатов.

Почти пятнадцать лет Моэ был правой рукой Крамера и главным исполнителем как минимум двадцати крупнейших ограблений банков, планы которых до мельчайших подробностей разработал Крамер. В течение этих лет Моэ был под неусыпным наблюдением полиции, да и преступный мир знал его как одного из выдающихся мастеров своего дела. Для него, казалось, не существовало ничего невозможного. Моэ мог за несколько минут открыть самый сложный сейф, очистить карманы незадачливого прохожего, подделать стодолларовый банкнот, отключить самую совершенную сигнализацию с тремя уровнями защиты, виртуозно водил автомобили, с пятнадцати ярдов выстрелом из револьвера 38-го калибра пробивал игральную карту. Но, несмотря на все свое мастерство, Моэ начисто был лишен дара аналитика. Когда он знал в точности все детали операции, можно было не сомневаться в успехе. Но стоило предоставить его самому себе, провала не миновать.

Он обнаружил этот прискорбный факт, когда Крамер удалился от дел. Моэ попытался провернуть несложное дельце, но по своему плану, и немедленно поплатился за самонадеянность шестилетним заключением в тюрьму для особо опасных преступников в Сан-Квентин. Полиции было хорошо известно, что Моэ ответственен за многие ограбления банков, так что он получил срок на полную катушку.

Из тюрьмы Моэ вышел совершенно больным человеком – ему отбили почки. И хотя гангстеру было всего лишь сорок восемь лет, здоровье оставляло желать лучшего. Это был не человек, а лишь тень человека, который раньше считался первоклассным специалистом в преступном бизнесе.

Конечно, в свое время у него водились деньжата, и неплохие, но все он потратил на девочек или же проиграл в карты. Из тюрьмы Моэ вышел не только больным, но и нищим. Единственным человеком, который его приютил, была мать.

Долл Цегетти, которой к этому времени исполнилось семьдесят два года, содержала два первоклассных борделя в Сан-Франциско. Эта дородная, все еще привлекательная женщина боготворила своего сына, а он боготворил ее. Она была потрясена, увидев, каким он вышел из тюрьмы. Долл понимала, что ему надо прийти в себя, и поселила его в трехкомнатной квартире.

Моэ был рад. Он проводил долгие часы, сидя в кресле у окна и наблюдая за входящими в порт кораблями. Даже предположение, что придется вернуться к преступному бизнесу, бросало его в дрожь. Тихий дом, заботливая мать, хорошее питание – он наслаждался свободой. Такое существование длилось уже восемнадцать месяцев.

Часто Моэ думал о Крамере, вспоминая старые делишки, и в который раз восхищался умением босса составлять безукоризненные планы, которые принесли ему миллионы. Но напомнить боссу о себе – это не приходило ему в голову.

Между тем дела Долл становились все хуже и хуже. Капитан О'Харди, который прикрывал ее, ушел в отставку, а, как известно, свято место пусто не бывает – на его должность был назначен капитан Капшоу, пуританин, ненавидящий проституцию всеми фибрами души. К тому же он не брал взяток. Через три недели после вступления в должность Капшоу закрыл оба заведения мамаши Долл и арестовал большинство ее девочек. Долл внезапно оказалась без доходов да еще и по уши в долгах. Удар был сильным: мамаша свалилась в параличе. Моэ заволновался еще по одной причине: иссякли те блага, которые обеспечивала ему мать. Из трехкомнатной квартиры он перебрался в убогую клетушку в районе доков Фриско. Прежде чем искать работу, Моэ продал все свои костюмы и всевозможные безделушки, которые коллекционировал много лет. Угроза голодной смерти вынудила его искать место. Совершенно случайно его приняли официантом в маленький итальянский ресторанчик. Было даже удивительно, как информационная служба телефонных сетей Фриско сумела обнаружить номер этого телефона, который принадлежал итальянскому ресторанчику. С этого телефона Моэ и разговаривал сейчас со своим бывшим боссом.

Прошло несколько минут, прежде чем до Моэ дошло, что звонит действительно Крамер. Стараясь унять дрожь в голосе, он сказал:

– Большой Джим! Вот уж никогда не думал, что вновь услышу твой голос!

В ответ раздался знакомый квакающий смех Крамера.

– Как дела, Моэ? Чем занимаешься?.. Достаточно успешно?

Моэ обвел взглядом узкий зал ресторанчика, осмотрел столики, где его ждала груда грязной посуды, глянул на засиженные мухами окна и содрогнулся. В большом зеркале позади бара он увидел свое отражение: толстый коротышка с редкими седыми волосами, густыми бровями, бледным, изнуренным лицом и испуганными глазами.

– У меня все в порядке, – солгал он.

Совершенно ни к чему сознаваться Большому Джиму, что дела идут из рук вон плохо. Он хорошо знал бывшего босса: тот ни за что бы не стал связываться с неудачниками. Моэ глянул на Франчиолли, своего хозяина, который стоял у кассы, и понизил голос:

– У меня сейчас собственное дело… Все идет прекрасно.

– Чудесно, – отозвался Крамер. – Слушай, Моэ, я хочу тебя увидеть. Кое-что нужно обговорить… то, что тебя интересует. Это касается больших денег… И если я говорю больших, следовательно, так оно и есть. Что ты скажешь о четверти миллиона долларов? Это тебя интересует?

Моэ затаил дыхание.

– Эта линия не прослушивается, – наконец сказал он. – Можешь говорить смело.

– Неужели я неясно выразился? – сказал Крамер, четко выговаривая слова. – Ты можешь без помех заработать четверть миллиона баксов.

Моэ закрыл глаза. Он вдруг вспомнил свою маленькую, с низким потолком камеру, охранников с огромными кулаками и почувствовал, как горький комок подкатил к горлу, и вздрогнул от страха.

– Алло? – нетерпеливо сказал Крамер. – Что случилось, Моэ?

– Да… слышу тебя хорошо. Что это за дело?

– Не могу же я об этом говорить по телефону! Нам надо повидаться, потолковать. Приезжай ко мне… в Парадиз-Сити. Когда ты приедешь?

Моэ с испугом посмотрел на свою поношенную одежду. Это был его единственный костюм… Он знал, как живет Большой Джим. К тому же дорога до Парадиз-Сити стоила около двадцати долларов, а у него нет таких денег. В ресторане не было выходных, и Моэ работал даже по воскресеньям. Но что-то давно забытое возвращалось к нему. Большой Джим и четверть миллиона долларов! Большой Джим был по-своему честен и никогда не подводил его. А что, если…

Понизив голос, чтобы его не услышал Франчиолли, Моэ быстро сказал:

– Я не смогу приехать раньше субботы… Много работы, мне надо передохнуть.

– Что у нас сегодня… Вторник? Это очень срочно, Моэ. Как насчет четверга? Такие деньги не валяются на дороге каждый день. Значит, в четверг?

Моэ смахнул пот.

– Как скажешь, Большой Джим… Я буду в четверг.

Он уже боялся, что Франчиолли начнет прислушиваться к разговору.

– Вылетай самолетом, – продолжал Крамер. – Я буду в аэропорту. Тебе нужен самолет, прибывающий в 11.43. Я приеду за тобой на машине, и мы пообедаем вместе. О'кей?

Моэ понимал, что авантюра кончится тем, что его вытурят с работы, но был рад, что вновь увидит Большого Джима.

– О'кей, я буду!

– Прекрасно… До встречи, Моэ. – Крамер положил трубку.

Моэ сделал то же самое.

Франчиолли подошел к нему.

– В чем дело? – требовательно спросил он. – Ты собираешься покинуть меня?

– С чего вы взяли? – деланно удивился Моэ. – Звонил один знакомый пьяница, я не видел его больше года. Вечно у него всякие глупости в голове…

Франчиолли смотрел с подозрением.

– Хотелось бы в это поверить, – проворчал он и начал полировать стаканы.

День тянулся очень медленно. Магические слова «четверть миллиона долларов» сверлили мозг. Моэ уже ни о чем другом не думал.

После полудня он зашел в свою конуру. У него было часа два свободного времени перед тем, как вновь вернуться в ресторан. Моэ действовал с торопливостью человека, ограниченного во времени. Сбросив грязную униформу, он принял душ, побрился электрической бритвой, снял бороду, которую отращивал после выхода из тюрьмы. Надел чистую рубашку и лучший костюм. Пока он приводил себя в порядок, кто-то из жильцов этажом ниже на всю мощь включил транзистор. И если раньше это донельзя раздражало его, то сейчас Моэ не обратил на звук никакого внимания.

Но вот туалет закончен, и быстрыми прыжками Моэ преодолел восемь пролетов лестницы, спускаясь с четвертого этажа на первый, и оказался на улице, залитой послеполуденным солнцем. По дороге он купил маленький букетик фиалок: каждый день он покупал фиалки для Долл – это были ее любимые цветы.

Троллейбус подвез его прямо к воротам госпиталя. И уже через несколько минут Моэ оказался в палате, заполненной нервными, раздражительными женщинами. Большинство не имели шансов на выздоровление; несчастные злобно наблюдали, как он, поминутно извиняясь, пробирается к кровати своей матери.

Всегда, когда он видел мать, сердце его сжималось от жалости. Она с каждым днем словно уменьшалась в росте, а привлекательное лицо цветом все больше напоминало ржавое железо. Боль деформировала лицо, и теперь в первый раз, увы, он увидел безнадежность во взгляде самой дорогой женщины…

Моэ присел на жесткий стул и погладил мать по руке. Она тут же затараторила: чувствует себя хорошо… не надо беспокоиться… через пару недель оклемается и уж тогда покажет капитану Капшоу, где раки зимуют. При этом глаза ее блестели от возбуждения, но Моэ понимал, что ей уже никогда не встать на ноги без посторонней помощи.

Сын вкратце рассказал о звонке Большого Джима Крамера.

– Я не знаю, что он замышляет на этот раз, – закончил он. – Но ты знаешь Большого Джима… Он еще ни разу не ошибался.

Долл с трудом перевела дыхание. Очередной приступ боли не дал ей возможности порадоваться хорошей новости. Она всегда восхищалась Большим Джимом, который часто посещал ее заведение, требовал от ее девочек максимум возможного и, выпив полбутылки виски, уходил без скандала. Это был настоящий мужик! Беспощадный, умный и очень-очень ловкий! Человек, который, отойдя от преступного бизнеса, не только сохранил жизнь, но еще к тому же смог унести в клюве четыре миллиона долларов! И он звонил! Он нуждался в ее сыне!

– Тебе нужно повидаться с ним, Моэ, – сказала Долл. – Большой Джим никогда не делал ошибок. Четверть миллиона долларов! Ты только подумай об этом!

– Да… Если Большой Джим сказал, что это так, значит, это именно так! – Моэ беспомощно пожал плечами. – Но, мама, я не могу… Крамер хочет, чтобы я прилетел самолетом. Но у меня совершенно нет денег. Я… я сказал, что дела мои обстоят прекрасно… что у меня собственный ресторан. Ты же знаешь Джима: ну, не мог я рассказать ему о наших трудностях.

Долл задумалась на мгновение, затем кивнула.

– С деньгами не будет проблем, Моэ, – сказала она. – Ты должен выглядеть перед Большим Джимом в самом наилучшем свете. – Она пошарила у себя под подушкой и вытащила сумочку из крокодиловой кожи, оставшуюся, видимо, еще с лучших времен. Открыв ее, Долл вытащила конверт и протянула его Моэ. – Воспользуйся этим. Купи себе хороший костюм. Купи также пижаму, туфли и пару рубашек. Сложишь в приличный чемодан. Большой Джим всегда замечал даже такие мелочи.

Моэ открыл конверт. Его глаза заблестели, когда он увидел внутри десять билетов по сто долларов.

– Бог мой, мама! Откуда это у тебя?

Долл улыбнулась.

– Держала на крайний случай. Теперь деньги твои. Трать бережно: больше у меня ничего нет.

– Но они нужны тебе, мама! – Моэ, словно загипнотизированный, смотрел на деньги. – Я не могу их взять. Тебе понадобится каждый цент, когда встанешь на ноги.

Долл сжала его руку. Боль вновь нахлынула… и некоторое время Долл молчала. Наконец вздохнула:

– У тебя же будет четверть миллиона, милый! Сочтемся как-нибудь. Главное – не упусти Джима.

Моэ взял деньги.

Он вернулся в ресторан и сказал Франчиолли, что уходит. Тот равнодушно пожал плечами: официанта найти нетрудно. Они не пожали друг другу руки при расставании, и это Моэ расстроило: в последние дни Моэ часто расстраивался; наверное, старел и становился сентиментальным.

Он потратил всю среду, покупая вещи, в которых нуждался. Затем вернулся в свою убогую комнатушку и сложил вещи в скрипящий ремнями кожаный чемодан, переоделся в новый костюм. Подстригся, сделал маникюр и, посмотрев в зеркало, едва узнал в солидном человеке себя.

Взяв чемодан, он направился в госпиталь, а по дороге купил традиционный букетик. Дежурная сестра сказала ему, что мать сегодня не принимает посетителей: у нее сильные боли. Будет лучшим не беспокоить старую женщину.

Моэ с тревогой глянул на медсестру и почуял неладное.

– Надеюсь, ничего страшного?

– Нет, нет! Просто она не очень хорошо себя чувствует, просила никого не впускать. Возможно, завтра ей будет лучше.

Кивнув, медсестра ушла – у нее были свои обязанности.

Моэ заколебался, но потом медленно двинулся к выходу. Оказавшись на улице, он вдруг сообразил, что до сих пор держит в руке букетик фиалок. Подошел к цветочнице и вернул ей букетик.

– Мама неважно себя чувствует. Возьмите цветы. Завтра я подарю ей другие фиалки…

Вернувшись домой, он сел на постель и закрыл лицо руками. На улице быстро темнело. Моэ давно забыл молитвы, но добросовестно пытался вспомнить хотя бы одну. Он повторял и повторял как заведенный:

– Святой Иисус, позаботься о моей матери. Заботься о ней: будь с ней все время рядом. Я надеюсь на тебя.

Когда радиоприемник этажом ниже вновь начал изрыгать бешеный джаз, он вышел из квартиры и, перейдя улицу, позвонил в госпиталь из будки телефона-автомата.

Женский голос сказал, что его матери до сих пор плохо. «Врач? Нет, уже поздний час, и врача в настоящий момент нет».

Остаток вечера Моэ провел в баре. Он выпил две бутылки кьянти и, когда наконец вернулся домой, был уже прилично пьян.