Текст книги "Кейд"

Автор книги: Джеймс Хедли Чейз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Джеймс Хэдли Чейз
Кейд

Глава 1

На подлете к Истонвиллу Кейд разглядел пелену дыма, закрывавшую северную часть города. Он, конечно, догадывался, что дела обстоят скверно, но не думал, что настолько. Страх, который во время трехчасового перелета удавалось подавлять, снова завладел им. Ладони стали влажными, сердце колотилось. Страшно хотелось выпить.

Но уже зажглась надпись с требованием пристегнуть ремни и не курить, и он знал, что звать стюардессу бессмысленно: ничего не принесет, слишком поздно. Да он и так ей уже осточертел: за эти три часа она восемь раз приносила ему двойной виски. Меcто Кейда находилось в верхнем салоне самолета, стюардессе приходилось каждый раз подниматься-опускаться, и с каждым разом выражение недовольства на ее лице становилось все отчетливее. И хотя для его напряженных, издерганных нервов выпивка сейчас была жизненной необходимостью, он понял, что придется смириться и подождать приземления.

Кроме него самого, на борту было еще два пассажира. Оно и понятно – только крайняя нужда могла погнать людей в Истонвилл, когда там такое происходит…

Пассажиров двадцать, а может, и больше, вместе с которыми Кейд вылетел из Нью-Йорка, сошли в Атланте, а на борт поднялись эти двое: здоровенные, краснорожие амбалы в широкополых шляпах и костюмах невыразительного покроя. Они сидели через ряд от него, впереди. Кейд с беспокойством и тревогой слушал их приглушенные комментарии. Когда самолет заходил на посадку, один из них сказал:

– Глянь, Джек, какая дымина! Кажись, мы вовремя возвращаемся – к самой потехе.

– Ублюдки черномазые, – проворчал второй. – Надеюсь, они там все изжарятся.

Кейд съежился. Он украдкой покосился на свою поношенную дорожную сумку с символикой авиакомпании «Пан Ам» на боку. Сумка лежала на соседнем сиденье, и в ней была его камера и прочее снаряжение. Он благоразумно решил держать камеру в обычной сумке, а не в специальном футляре, который сразу бы выдал в нем фоторепортера. Было бы чистым безумием в такой обстановке открыто показывать, что ты намерен делать снимки.

– Думаешь, копы вмешаются? – спрашивал тип, которого звали Джеком.

Его попутчик хохотнул.

– Насколько я знаю Фреда, нет. Он не позволит этим молокососам испортить нам развлечение. Разве только в самом крайнем случае…

– А может, какой-нибудь ниггер уже успел настучать федеральным властям?

– Фред обещал мне держать под контролем все междугородные переговоры, и он это обещание сдержит. Нет, Брик, на этот раз мы хорошенько проучим всех этих черномазых, и никакой сукин сын со стороны нам в этом не помешает.

Кейд вытер лицо платком. Еще когда Мейтисон только вызвал его к себе, он, Кейд, уже почуял, что запахло жареным. И, входя в маленький запущенный кабинет Мейтисона, он интуитивно знал, что тот поручит ему исполнить этот смертельный номер. Кейд не винил Мейтисона. Не было редактора отдела новостей лучшего, чем Генри Мейтисон. Он прикрывал Кейда, когда тот ушел в трехнедельный запой. Он давал ему работу. Он прислушивался ко мнению Эда Бердика, что Кейд все еще остается гениальным фотографом, возможно, самым лучшим в мире, и ему надо дать шанс доказать это. Что ж, шанс ему дали, а он?..

Кейд в приступе стыда уцепился за сумку трясущимися, липкими от пота пальцами.

Ну, правда, на протяжении пяти месяцев он делал все, чтобы оправдать мнение Бердика: честно отрабатывал деньги Мейтисона, временами даже ловил восхищенный блеск в глазах шефа, когда выдавал ему на стол свои снимки. А уж Мейтисона пронять было трудно. Да, пять месяцев, а после – новый запой. Причина имелась. Серьезная причина, да только про нее не расскажешь трудоголику Мейтисону, для которого работа была всем, а женщины и все остальное мало что значили. Бессмысленно рассказывать ему про Хуану…

В течение последних трех недель Кейд завалил четыре важных задания, так что, когда Мейтисон вызвал его, репортер ожидал пинка под зад. И он понятия не имел, что делать, когда его вышвырнут на улицу. Кейд был болен. Он не мог спать. Ему нужно было выпивать не меньше пинты виски в день. Это был минимум. Он мог бы проглотить и больше, но деньги кончались: на его счету уже почти ничего не было. Он пропустил несколько выплат за автомобиль; из ценных вещей оставалась только камера и некоторые фотопринадлежности. Но с этим он согласился бы расстаться только после смерти.

– Садись, Вэл, – сказал Мейтисон. Он был невысок, лет на десять старше Кейда и похож на птицу. – Что-то неважнецкие у нас с тобой дела.

Кейд продолжал стоять, только вцепился дрожащими пальцами в спинку кресла. Его мучало похмелье. На лице – испарина, голова раскалывается, а в желудке – пугающая, грызущая боль.

– Не надо проповедей, – ответил он. – Все ясно. Рад был поработать на тебя и…

– Заткнись и сядь, – мягко сказал Мейтисон. Он извлек из ящика стола бутылку скотча и два стакана. Разлил и пододвинул один стакан Кейду. – Да садись же, Вэл.

Кейд глядел на выпивку. Секунду боролся с собой, затем принял стакан и осторожно отпил. Уселся. В стакане еще оставалось, но Кейд хотел продемонстрировать, что владеет собой. Не совладал – осушил до дна.

– Есть дело. Как раз для тебя, Вэл, – заявил Мейтисон, с сочувствием глядя на Кейда. Он пододвинул бутылку ближе к репортеру. – Валяй. Чувствую, тебе нужно.

Кейд притворился, что ничего не увидел и не услышал.

– Что за дело?

– «Синдикат тузов» надыбал горячую темку. И они хотят, чтобы ты ею занялся. Польза от этого будет и нам, и им, и тебе.

Работа на синдикат обычно означала хорошие деньги. Ты делаешь снимки, синдикат обеспечивает их публикацию по всему свету, прибыль пополам.

– Что за работа?

Кейд подумал, что если не пить какое-то время, то можно поправить денежные дела. А рука в это время наполняла стакан.

– Сегодня вечером в Истонвилле начинаются выступления борцов за гражданские права. – Мейтисон не глядел на Кейда. – Значит, завтра можно ожидать сильных беспорядков. Синдикат хочет, чтобы ты вылетел туда в девять утра.

Кейд медленно закрутил крышечку на бутылке. Он почувствовал холодок вдоль позвоночника.

– Почему не сегодня? – спросил он, с тоской глядя на виски в своем стакане.

– Не следует крутиться там слишком долго. Все надо провернуть оперативно: быстренько туда и быстренько обратно.

– Если получится обратно.

Мейтисон отпил глоток и не сказал ни слова.

После длинной паузы Кейд произнес:

– Последний раз, когда журналисты из Нью-Йорка пытались заснять такую вот заварушку, трое из них оказались в госпитале. Было разбито пять камер. И не появилось ни одного снимка.

– Именно поэтому «тузы» в них так заинтересованы.

Кейд допил стакан и попытался сфокусировать взгляд на лице Мейтисона.

– Тебе эти снимки тоже нужны?

– Да. Мне тоже. Синдикат пообещал мне сорвать большой куш с «Лайфа», если фотки будут первоклассными. – Мейтисон на минуту задумался, потом продолжил: – Тут мне агент из «Дженерал моторс» звонил. Спрашивал, будем ли мы оплачивать твои счета за автомобиль. Я сказал, что это не предусмотрено контрактом. – Снова пауза. – Эта работенка как раз для тебя, Вэл. Элис организует билеты. Вот сотня долларов на расходы. Если нужно, получишь еще. Ну так как?

– Я бы не назвал эту «работенку» приятной прогулкой, – ответил Кейд, чувствуя, как его сердце сжимается от страха. – Кто еще едет?

– Никто. И никто про это не знает. Если справишься, то считай, ты снова в деле.

Кейд провел ладонью по лицу.

– А если нет, то нет?

Мейтисон посмотрел на него задумчиво, взял синий карандаш и принялся черкать лежащую перед ним рукопись. То был знак, что разговор закончен.

Кейд угрюмо молчал. «Смертельный номер», – подумал он со страхом. И в то же время чувствовал, как в нем просыпается былое самоуважение. Этому способствовало и выпитое виски.

– Ладно. Покупайте билет, – сказал он. – К утру буду готов.

И неверной походкой, но соблюдая достоинство алкаша, он вышел из кабинета.

Пока Кейд шел по летному полю к зданию истонвиллского аэропорта, он мог видеть клубы дыма, поднимающиеся в безоблачное небо. Освещение казалось странным и даже зловещим, как при солнечном затмении.

Его попутчики шли впереди. Они энергично шагали в ногу, размахивая мускулистыми руками, как люди, знающие, куда и зачем направляются.

Кейд не спешил. Было жарко и влажно, и тяжелая сумка оттягивала плечо. Ему не хотелось выходить в город. Долг призывал броситься в самую гущу событий, но репортер с удовольствием остался бы в аэропорту. Кейд решил, что надо будет устроиться в отеле и подробно разузнать – что и как. А там видно будет. Но сначала надо выпить.

Он зашел в прохладное сумрачное здание аэропорта. Здесь никого не было, кроме двух его попутчиков. Они стояли у выхода в город и разговаривали с высоким крепким мужиком, одетым в спортивную рубашку с короткими рукавами и широкие брюки цвета хаки.

Кейд бросил взгляд на эту троицу и пошел в бар налево. В баре тоже было пусто. Бармен, лысеющий мужчина средних лет, читал газету.

Подавляя нетерпение в голосе, Кейд заказал чистый скотч. Бармен посмотрел на него с любопытством и плеснул в стакан из бутылки с этикеткой «Белая лошадь». После чего толкнул стакан в сторону Кейда.

Репортер опустил сумку на пол, трясущимися пальцами раскурил сигарету, усилием воли подавляя желание немедленно осушить стакан. Он даже вспотел от этого усилия. Кейд заставил себя сделать несколько затяжек, стряхнуть пепел в стеклянную пепельницу и только после этого, как бы небрежно, взял стакан и отпил глоток.

– Только что прилетел? – спросил бармен.

Кейд посмотрел на него, чувствуя себя малодушным слабаком, оглянулся по сторонам, допил спиртное и ответил:

– Это точно.

– Думаю, типам, вроде тебя, надо иметь побольше мозгов и не переться в наш город в такие дни, – заявил бармен. – Ждали его тут, как же!

Кейду до смерти нужно было выпить еще хоть рюмку, но он чувствовал, что бармен провоцирует его на столкновение. Он неохотно бросил деньги на стойку, поднял сумку и двинулся к выходу в город. Сердце его застучало с перебоями, когда он увидел, что мужик в спортивной рубашке и брюках хаки все еще торчит в дверях, как будто ждет его, Кейда.

Он был примерно того же возраста, что и Кейд. На мясистом красном лице застыло жестокое выражение. Стального цвета глаза, нос картошкой и тонкие губы – мужлан. На нагрудном кармане – пятиконечная серебряная звезда.

Кейд подошел совсем близко, но незнакомец не сделал ни малейшего движения, чтобы уступить дорогу. Кейд остановился, его губы пересохли.

– Я – выборный шериф Джо Шнайдер, – ровным голосом представился незнакомец. – А ты – Кейд?

Кейд заставил себя глянуть прямо в эти серо-стальные глаза, но тут же отвел взгляд в сторону.

– Ну да, – ответил он, презирая самого себя.

– Когда типы, вроде тебя, разговаривают со мной, они называют меня шерифом, – заявил Шнайдер. – Мне так нравится.

Кейд промолчал. Он с отчаянием думал, как низко пал. Год назад он этого типа враз бы поставил на место. А теперь пикнуть боится. И от этих мыслей почувствовал себя еще более слабым и ничтожным.

– Вэл Кейд, автор так называемых забойных фоторепортажей в «Нью-Йорк Сан», – проговорил Шнайдер с усмешкой и крайне оскорбительным тоном. – Так?

– Это я, шериф.

– Ну и какого черта тебе надо в Истонвилле, Кейд?

Кейд говорил себе: «Вели ему заткнуться. Он ничего не может сделать. Он просто запугивает тебя. Скажи ему…»

И услышал со страхом и отвращением свой собственный заискивающий голос:

– Я здесь, потому что меня послали, шериф. Это ничего не значит. Я не ищу неприятностей. И от меня их не будет.

Шнайдер склонил голову набок.

– Да? Я слышал, что «Сан» любит «жареное».

– «Сан» – может быть, но не я.

Шнайдер, заткнув большие пальцы рук за пояс, разглядывал его оценивающе.

– Скажи мне, Кейд, почему они послали сюда такую тряпку, такого проспиртованного слизняка? А? Это интересно.

Кейд проклинал себя за то, что у него не хватило храбрости заказать еще выпивку. Сейчас это было ему просто необходимо.

– Я жду ответа, Кейд.

Шнайдер слегка толкнул репортера в грудь. Кейд покачнулся и отступил на пару шагов. Восстановил равновесие, повел тыльной стороной ладони по пересохшим губам.

– Думаю, они ошиблись в выборе, – он не мог заставить себя замолчать, его несло. – Я ничего не собираюсь снимать, шериф, если это вас беспокоит.

Шнайдер смерил его взглядом с ног до головы.

– Тебя не должно беспокоить то, что может беспокоить меня. Где собираешься остановиться?

– В отеле, в центре…

– Когда улетаешь?

– Следующим же самолетом… завтра, в одиннадцать утра.

Шнайдер на секунду задумался, глаза его по-прежнему презрительно поблескивали, затем он пожал плечами.

– Ну, так и чего мы ждем? Потопали, Кейд. Придется о тебе позаботиться.

Когда они вышли в вестибюль, Шнайдер внезапно спросил:

– А что это у тебя в сумке, Кейд?

– Мои вещи.

– Небось и камера там?

Кейд встал как вкопанный. Глаза его вспыхнули такой безумной яростью, что ошарашенный Шнайдер попятился.

– Только тронь мою камеру! – истерично заорал Кейд. – Пожалеешь, что на свет родился!

– Да нужна мне твоя камера. – Шнайдер недовольно опустил руку на кобуру. – Чего ты орешь? Я что, пытался ее забрать? Нет!

– Не смей к ней прикасаться… и все тут! – заявил Кейд уже более спокойным голосом.

Шнайдер успокоился.

– Идем. Чего здесь болтаться?

Кейд, пошатываясь, направился к дверям. Он чувствовал слабость и тошноту: сам был потрясен и напуган взрывом собственных эмоций.

Снаружи воздух был влажным. Пахло дымом. Шнайдер жестом подозвал стоявший под навесом пыльный «Шевроле», за рулем которого сидел подтянутый, спортивного вида парень, одетый так же, как и Шнайдер, и с такой же серебряной звездой на нагрудном кармане. Его длинное лицо покрывал густой загар. Маленькие темные глазки были так же выразительны, как невзрачная речная галька.

– Рон, это Кейд, он в свое время был классным фоторепортером. Может, ты о нем слышал? Он не собирается нарываться на неприятности, – сказал Шнайдер. – Отвези его в отель. Он улетает завтра в одиннадцать. Составь пока ему компанию.

Кейду же он процедил сквозь зубы:

– Это Рон Митчелл. Он не любит черномазых. Не любит тех, кто любит черномазых. Не любит смутьянов. И не любит алкашей… Алкашей особенно, – ухмыльнулся. – Так что не доставай его. Он не любит, когда его достают.

Митчелл наклонился к открытому окну и пристально посмотрел на Кейда, затем сверкнул глазами в сторону Шнайдера.

– Если ты думаешь, что я намерен все время пасти этого вонючего алкаша, Джо, то ты просто сбрендил!

Шнайдер примиряюще замахал рукой.

– Да кто говорит, что ты должен с ним сидеть? Просто запри его в комнате, да и все. Мне на это плевать. Главное – чтобы он не лез, куда не надо.

Что-то злобно бормоча, Митчелл распахнул заднюю дверцу «Шевроле».

– Забирайся! – бросил он Кейду. – И сиди тихо. Если захочешь приключений на собственную задницу, то получишь их!

Кейд забрался в машину и пристроил сумку на коленях. Митчелл резко вдавил педаль газа, и машина рванулась к пустому хайвею. Когда они выехали на бетонную полосу, скорость уже была семьдесят миль в час.

Кейд пялился в окошко. Движения на шоссе не наблюдалось. На семимильном отрезке дороги, до самого города, они встретили только одну полицейскую машину. Всю дорогу Митчелл вполголоса ругался.

Скорость он сбросил только на окраине города. Машина шла по главной улице. Лавки были закрыты. Ни одного прохожего на тротуарах. На углу главного перекрестка города Кейд увидел многочисленную группу крепко сбитых мужиков. Они молча чего-то ждали, и каждый держал в руках дубинку. Присмотревшись, Кейд увидел, что мужчины были вооружены револьверами.

Митчелл свернул на боковую улицу и подкатил к отелю.

Это было современное десятиэтажное здание. Газон. Фонтан. В каждом номере – балкон, выходящий на улицу.

Привратник у входа кивнул Митчеллу и с любопытством проводил взглядом Кейда. Служащий у стойки регистрации вручил Кейду карточку и ручку. У репортера так тряслись руки, что карточку он смог заполнить с большим трудом.

– Ваш номер – 458, – сказал клерк и положил на стойку ключи.

У него был вид брезгливого человека, которому приходится иметь дело с нищим попрошайкой.

Митчелл подцепил ключи и, отмахнувшись от подбежавшего коридорного, направился к лифту.

Номер 458 на четвертом этаже оказался хорошо обставленной просторной комнатой. Митчелл первым делом открыл застекленную балконную дверь и выглянул на улицу. Затем, убедившись, что через балкон Кейд убежать не сможет, вернулся в комнату.

Кейд бросил сумку на постель. Его ноги горели, он чувствовал себя смертельно усталым. Ему хотелось сесть, а еще лучше – прилечь, но он не мог сделать этого при постороннем.

– Ну ладно, – сказал Митчелл. – Здесь и останешься до отъезда. Я буду рядом. Если что надо, делай заявку, пока я тебя не запер.

Кейд колебался. Он не ел со вчерашнего вечера, но голода не чувствовал. Он вообще мало ел в последнее время.

– Бутылку скотча и немного льда, – сказал он, не глядя на Митчелла.

– А заплатить есть чем?

– Есть.

Митчелл вышел, хлопнув дверью. Кейд слышал, как в замке провернулся ключ. Он скинул пиджак и уселся в глубокое удобное кресло.

Сидел и разглядывал свои трясущиеся руки. Минут через десять посыльный принес ему бутылку скотча и лед в ведерке. Кейд даже не взглянул в его сторону и не предложил чаевых. Сопровождавший посыльного Митчелл снова захлопнул и запер дверь.

Когда затихли шаги в коридоре, Кейд налил себе полный стакан. Немного отпил, подошел к телефону и поднял трубку.

В трубке послышался женский голос. Кейд попросил соединить с редакцией «Нью-Йорк Сан».

– Минуточку, – ответила телефонистка.

Он вслушивался. Девица что-то говорила, но Кейд не мог разобрать – что. Через несколько минут телефонистка сухо сказала:

– Сегодня связи с Нью-Йорком не будет.

Кейд положил трубку. С минуту тупо разглядывал узоры ковра на полу, потом вернулся в кресло и взял в руки стакан.

– Мистер Кейд! Пожалуйста, проснитесь, мистер Кейд! Мистер Кейд!

Кейд застонал. Не открывая глаз, он приложил ладонь ко лбу. Голова раскалывалась. Он понятия не имел, сколько проспал, но явно недолго. Яркие солнечные лучи, проникающие через балконную дверь, обжигали глаза даже через крепко сжатые веки.

– Мистер Кейд. Пожалуйста…

Кейд с трудом поднялся, опустил ноги на пол. Теперь он сидел спиной к балкону и рискнул открыть глаза. Все расплывалось. Все же он разглядел, что рядом с ним стоит незнакомый человек. Кейд прикрыл глаза ладонью.

– Мистер Кейд, у нас мало времени!

Кейд выждал несколько секунд, затем опустил руку, вгляделся в незнакомца и похолодел. Незнакомец был негром.

– Мистер Кейд! Марш начнется через полчаса. С вами все в порядке?

Негр был молод, высок и строен. На нем белела рубашка с отложным воротничком. Идеально выглаженные черные брюки дополняли наряд.

– Что вы здесь делаете? – прохрипел Кейд. – Как вы сюда попали?

– Извините за непрошеное вторжение, мистер Кейд. Меня зовут Сонни Смолл. Я секретарь комитета по гражданским правам.

Кейд смотрел на него и чувствовал, что бледнеет.

– Моя девушка работает здесь, мистер Кейд, – продолжал Смолл напряженным шепотом. – Она позвонила мне. Она рассказала, что вы пытались связаться со своей газетой, а вас не соединили. Я сразу же помчался сюда. Она сказала мне, где вас заперли, и дала запасные ключи. Мы можем воспользоваться служебным лифтом. Никто нас не увидит.

Кейд запаниковал. Он не мог ни думать, ни говорить, просто сидел и пялился на Смолла.

– У нас нет времени, мистер Кейд. Вот ваша камера. Я ее уже зарядил. – Негр сунул «минолту» в трясущиеся руки Кейда. – Нужно что-нибудь нести?

Репортер глубоко, с присвистом вдохнул воздух. Прикосновение холодного металла камеры вырвало его из ступора.

– Убирайтесь отсюда! – заорал он на Смолла. – Оставьте меня в покое! Убирайтесь!

– Вам плохо, мистер Кейд? – Смолл был поражен и напуган.

– Убирайтесь! – повторил Кейд, повышая голос.

– Но я не понимаю… Вы же приехали сюда, чтобы помочь нам, разве не так? Мы получили телеграмму, что вы выехали. Так в чем дело, мистер Кейд? Мы все вас ждем. Марш начинается в три часа.

Кейд поднялся на ноги. Держа «минолту» в правой руке, левой он указал на дверь.

– Убирайтесь! Мне плевать, когда начинается марш. Убирайтесь!

Смолл окаменел.

– Мистер Кейд, но нельзя же так, – сказал он мягко. В его взгляде были сочувствие и понимание, и от этого Кейду стало еще более тошно. – Пожалуйста, выслушайте меня. Вы – величайший в мире фоторепортер. Мы с друзьями уже много лет следим за вашими работами. Мы собираем ваши снимки, мистер Кейд. Репортажи из Венгрии, когда туда вторглись Советы. Голод в Индии. Тот пожар в Гонконге… Это уникальная летопись человеческих страданий. Мистер Кейд, в вас есть что-то, чего недостает другим фоторепортерам: мощный талант и сочувствие к человеческой боли… Мы начинаем наш марш в три часа. Нас поджидают более пятисот человек с дубинками, револьверами и слезоточивым газом. Мы это знаем, но марш состоится. К вечеру многие из нас окажутся в госпиталях, кого-то забьют до смерти, но мы должны это сделать, чтобы выжить в этом городе. Многие из нас напуганы, но, когда мы узнали, что вы будете делать снимки марша, мы стали бояться меньше. Теперь мы знаем – что бы с нами ни произошло, вы это заснимете, и мир узнает и про нас, и про наши требования. Вы – наша надежда: мы хотим, чтобы люди поняли, чего мы добиваемся. Не оставляйте нас… – Он замолчал и посмотрел на Кейда. – Вы боитесь? Ну конечно же, боитесь. Я тоже. Да и все мы. – Снова помолчал, затем быстро добавил: – Но я не верю, что такой честный и талантливый человек, как вы, может отказаться помочь нам.

Кейд медленно прошел к письменному столу, положил на него камеру и наполнил стакан виски. Дальше он говорил, не поворачиваясь к Смоллу:

– Ты поставил не на того героя. Проваливай, ниггер, и не показывайся мне на глаза.

После долгого молчания, напряженность которого Кейд ощущал каждой своей клеточкой, Смолл ответил:

– Очень жаль, мистер Кейд… Но не себя мне жаль, а вас.

Дверь тихо закрылась, в замке повернулся ключ.

Кейд внимательно смотрел на стакан в своей руке. Внезапно затрясся от омерзения и залепил стаканом в стену. Осколки брызнули по сторонам, несколько капель виски попало на рубаху. На негнущихся ногах Кейд подошел к кровати и уселся на нее, положив на колени стиснутые кулаки. Так и сидел, пялясь в ковер и заставляя себя ни о чем не думать.

Женский визг, пронзительный, режущий нервы, донесся снаружи, заставив его вскочить на ноги. Кейд прислушался, сердце колотилось в груди. Визг повторился.

Кейд распахнул дверь и выскочил на балкон. Его трясло. После прохладного кондиционированного воздуха в комнате уличная жара показалась ему тяжелым влажным одеялом. Он вцепился в перила и, наклонившись вперед, обвел взглядом улицу.

Сонни Смолл стоял в центре залитого солнцем пространства в напряженной позе и со стиснутыми кулаками. В беспощадном солнечном свете его рубаха казалась ослепительно белой, а кожа невероятно черной. Он посмотрел сначала направо, потом налево. Потом замахал руками кому-то, кого Кейд не видел, и закричал тихим напряженным голосом:

– Беги, Тесса! Не подходи ко мне!

Кейд глянул направо. Трое белых бежали к Смоллу: крепкие, здоровые мужики с дубинками в руках. Кейд глянул налево: еще двое, тоже с дубинками. Эти шли неторопливо – Смоллу деваться было некуда. Дичь и охотники.

Кейд бросился в комнату. Быстро схватил камеру и снял с нее линзу на 5,8 см. Вывернул на постель содержимое дорожной сумки и схватил телеобъектив на 20 см. Метнулся назад, на балкон. Годы и годы работы с камерой делали его движения автоматическими, уверенными и быстрыми. Он поставил выдержку 1/125 и диафрагму 16. Негр в белой рубашке и сжимающееся вокруг него кольцо из пяти человек образовывали в видоискателе сцену страшную, зловещую в своей выразительности.

Как ни странно, но в этот момент руки Кейда больше не тряслись. Репортер сделал первый снимок.

Внизу один из белых заорал хриплым голосом триумфатора:

– Да это же черномазая сука Смолл! Мочим его, парни!

Смолл согнулся, прикрывая голову руками. Удар дубинкой швырнул его на колени. Взметнулись другие дубинки. Глухой удар дерева о кость… Кейд нажимал и нажимал на затвор.

Пятеро окружили упавшего негра. Яркая струйка крови перечеркивала круг, образованный десятью запыленными ботинками армейского образца.

Смолл конвульсивно дернулся, когда очередная дубинка ударила его под ребра. Один из белых оттолкнул другого, чтобы удобнее было бить ботинком с кованой подошвой по голове. Брызнувшая кровь запятнала и ботинок, и штанину.

Четырьмя этажами выше затвор фотоаппарата щелкал раз за разом.

Из отеля выбежала стройная босоногая молодая негритянка. На ней был белый халат. Пышная шевелюра растрепана. Она бежала быстро и бесшумно.

Кейд поймал ее в видоискатель. Он ясно видел выражение ужаса в ее глазах, капли пота на лбу и закушенные в отчаянной решимости губы.

Один из белых как раз собирался пнуть Смолла в лицо еще раз, когда на него налетела девушка. Впившиеся в лицо ногти заставили белого отступить. Девушка закрыла Смолла, глядя в лица белых с такой решимостью, что те от неожиданности попятились.

Напряженная пауза длилась несколько секунд. Затем взвыл белый с расцарапанным лицом, и его дубинка обрушилась на руку негритянки, которой она пыталась защититься от удара. Рука бессильно опала: прорвав темную кожу, наружу вылезли осколки раздробленной кости.

– Убейте черную суку! – заорал оцарапанный.

Дубинки обрушились на голову девушки. Она упала на Смолла, полы ее халата задрались, открыв длинные стройные ноги.

Резкий звук полицейского свистка заставил пятерых вздрогнуть. Они, как по команде, повернулись на звук.

Оказывается, за этой сценой наблюдали два шерифа. Их нагрудные звезды ярко сверкали на солнце, а на лицах сияли широкие ухмылки. Они не спеша двинулись в сторону побоища.

Оцарапанный склонился над лежащей без чувств девушкой и, вложив всю свою злобу в удар, резко ткнул дубинкой под задравшуюся полу халата.

Затем все пятеро, поворотившись к шерифам спинами, поспешили прочь. К тому времени, когда шерифы дошли до лежащих без сознания негров, компания скрылась за углом дома.

Кейд вернулся в номер и опустил камеру. Он дрожал. И все же… Сделанные им снимки расскажут обо всем происшедшем в этом городе гораздо красноречивее любых фоток, которые он мог бы сделать, участвуя в марше. А теперь ему больше всего хотелось выпить. Он тронулся было в сторону стола, но застыл как вкопанный, ощущая ледяной холод вдоль позвоночника.

В дверном проеме стоял Митчелл и глядел на него в упор своими глазками, похожими на мокрую речную гальку.

Секунду они молча изучали друг друга, затем Митчелл вошел внутрь номера и прикрыл за собой дверь.

– А ну гони камеру, сукин ты сын, – сказал он.

Кейд стоял и думал: «Как это могло случиться, что всего за двенадцать месяцев я сумел настолько подорвать здоровье, разрушить собственное тело и одурманить мозги, что стал совершенно бессилен? Именно тогда, когда сила нужна мне больше всего. Год назад этот мерзкий коп… эта пародия на головореза на меня взглянуть бы не посмел, а сейчас я его боюсь. Мне с ним не справиться. И он изобьет меня в кровь и заберет снимки».

– Ты что – оглох? – рявкнул Митчелл. – Давай сюда камеру!

Кейд пятился. Дрожащими пальцами он свинтил телевик с аппарата и бросил его на постель. И все пятился и пятился, пока не уперся спиной в стену. Митчелл медленно надвигался на него.

– Я видел, как ты снимал, – сказал он. – Мы тебя, кажется, предупреждали – не нарывайся на неприятности. Что ж, можешь считать, что они у тебя начались. Давай камеру!

– Можешь ее забирать, – почти шепотом ответил Кейд. – Только не прикасайся ко мне.

Он снял ремешок через голову. Теперь конец его был зажат в правом кулаке Кейда, а камера свободно болталась, как маятник. Кейд был бледен. Митчелл смотрел на него с презрительной ухмылкой. Из полуоткрытого рта Кейда вырывалось прерывистое дыхание. В глазах застыл ужас. Он выглядел так жалко, что Митчелл допустил роковую ошибку: расслабился. Он решил, по-садистски ухмыляясь, немного оттянуть момент, когда его кулак обрушится на физиономию этой жалкой твари, дрожащей перед ним. Щелкнул пальцами.

– Давай!

И тут что-то сталось с Кейдом. Камера была для него чем-то священным, а необходимость беречь и всегда защищать ее превратилась в инстинкт. За все время работы фоторепортером он не разбил ни одной камеры и ни одного раза не позволил другим разбить ее, хотя попытки такие делались неоднократно. И теперь, когда он уже протянул руку, как бы желая отдать аппарат, инстинкт сработал. Он не успел еще ничего сообразить, а его рука сама напряглась и сделала резкое круговое движение. Болтающаяся на ремешке камера описала стремительную дугу и обрушилась на ухмыляющуюся рожу Митчелла.

Острая грань тяжелого металлического аппарата рассекла кожу на макушке. Митчелл рухнул на колени. Кровь залила ему лицо и глаза. Оглушенный и ослепленный, он скорчился на ковре перед Кейдом, который был ошарашен не меньше своей невольной жертвы. Камера, продолжив движение, сильно стукнула Кейда по колену, но он этого даже не заметил. Ремешок выскользнул из пальцев, и аппарат упал на пол.

Митчелл затряс головой и застонал. Все так же стоя на коленях, он уперся в пол левой рукой, а правой нащупывал рукоятку «кольта» 45-го калибра на своем бедре.

Увидев это и содрогнувшись, Кейд схватил длинный и тяжелый телеобъектив и изо всей силы ударил им Митчелла по голове, не дожидаясь, пока тот вытянет револьвер из кобуры. Митчелл обмяк и ткнулся носом в ковер.

Кейд внезапно почувствовал такую слабость, что ему пришлось присесть на постель. На секунду ему показалось, что он вот-вот потеряет сознание. Его пугало медленное, с перебоями, биение собственного сердца и тяжелое, царапающее горло дыхание. Несколько минут он сидел, уткнув голову в руки, борясь с тошнотой и слабостью. Наконец заставил себя подняться на ноги. Поднял камеру, перемотал ленту и извлек кассету. Все это заняло слишком много времени – руки его тряслись, а пальцы не слушались.

Митчелл слегка пошевелился. Кейд, покачиваясь, пересек комнату, снял с вешалки пиджак, надел его и опустил кассету в правый боковой карман. На секунду он заколебался – брать ли с собой фотопринадлежности, но он знал, что этот груз выдавал бы его с головой. Не те это игрушки, чтобы таскать их с собой по улицам Истонвилла.

Кейд вышел в длинный пустой коридор. Застыл в нерешительности, затем вспомнил слова Смолла насчет того, что за служебным лифтом не следят, и двинулся в конец коридора, пока не наткнулся на дверь с табличкой «Персонал». За дверью был большой вестибюль. Уже стоя перед лифтом, он пожалел, что не захватил с собой бутылку, которая была выпита лишь наполовину. Выпить хотелось смертельно, и Кейд с большим трудом подавил искушение вернуться.