355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джеймс Фенимор Купер » Том 6. Зверобой или Первая тропа войны » Текст книги (страница 11)
Том 6. Зверобой или Первая тропа войны
  • Текст добавлен: 19 сентября 2016, 13:47

Текст книги "Том 6. Зверобой или Первая тропа войны"


Автор книги: Джеймс Фенимор Купер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

  ГЛАВА XI

О глупый! Ведь король нов королями

Приказ свой на скрижалях написал:

Чтоб ты не убивал! И ты преступишь

Его закон в угоду человеку?

О, берегись: его рука карает

И на ослушника ложится тяжело.

Шекспир. «Король Ричард III»
[Перевод А. Радловой]

Отряд индейцев, в который довелось попасть Уа-та-Уа, еще не вступил на тропу войны; это было видно хотя бы из того, что в его состав входили женщины. То была небольшая часть племени, отправившаяся на охоту к рыбную ловлю в английские владения, где ее и застало начало военных действий. Прожив таким образом зиму и весну до некоторой степени за счет неприятеля, ирокезы решили перед уходом нанести прощальный улар. В маневре, целью которого было углубиться так далеко во вражескую территорию, также проявилась замечательная индейская прозорливость. Когда гонец возвестил о начале военных действий между англичанами и французами и стало ясно, что в эту войну будут вовлечены все племена, живущие под властью враждующих державу упомянутая нами партия ирокезов кочевала по берегам озера Онайда, находящегося на пятьдесят миль ближе к их собственной территории, чем Глиммерглас. Бежать прямо в Канаду значило подвергнуться опасности немедленного преследования. Вожди предпочли еще дальше углубиться в угрожаемую область, надеясь, что им удастся отступить, передвигаясь в тылу своих преследователей, вместо того чтобы иметь их у себя за спиной.

Присутствие женщин делало необходимой эту военную хитрость; наиболее слабые члены племени не могли бы, конечно, уйти от преследования врагов. Если читатель, вспомнит, как широко простирались в те давние времена американские дебри, ему станет ясно, что даже целое племя могло в течение нескольких месяцев скрываться в этой части страны. Встретить врага в лесу было не более опасно, чем в открытом море во время решительных военных действий.

Стоянка была временная и при ближайшем рассмотрении оказалась всего-навсего наспех разбитым бивуаком, который был, однако, оборудован достаточно хорошо для людей, привыкших проводить свою жизнь в подобной обстановке. Единственный костер, разведенный посредине лагеря у корней большого дуба, удовлетворял потребности всего табора. Погода стояла такая теплая, что огонь нужен был только для стряпни. Вокруг было разбросано пятнадцать – двадцать низких хижин – быть может, правильнее назвать их шалашами, – куда хозяева забирались на ночь и где они могли укрываться во время ненастья. Хижины были построены из древесных ветвей, довольно искусно переплетенных и прикрытых сверху корой, снятой с упавших деревьев, которых много в каждом девственном лесу. Мебели в хижинах почти не было. Возле костра лежала самодельная кухонная утварь. На ветвях висели ружья, пороховницы и сумки. На тех же крючьях, сооруженных самой природой, были подвешены две-три оленьи туши.

Так как лагерь раскинулся посреди густого леса, его нельзя было окинуть одним взглядом: хижины, одна за другой, вырисовывались на фоне угрюмой картины. Если яте считать костра, здесь не было ни общего центра, ни открытой площадки, где могли бы собираться жители; все казалось потаенным, темным и коварным, как сами ирокезы. Кое-где ребятишки перебегали из хижины в хижину, придавая этому месту некоторое подобие домашнего уюта. Подавленный смех и низкие голоса женщин нарушали время от времени сумрачную тишину леса. Мужчины ели, спали или чистили оружие. Говорили они мало и держались особняком или небольшими группами в стороне от женщин. Привычка к бдительности и сознание опасности, казалось, не покидали их даже во время сна.

Когда обе девушки приблизились к лагерю, Хетти тихонько вскрикнула, заметив своего отца. Он сидел на земле, прислонившись спиной к дереву, а Непоседа стоял возле него, небрежно помахивая прутиком. По-видимому, они пользовались такой же свободой, как остальные обитатели лагеря: человек, незнакомый с обычаями индейцев, легко мог бы принять их за гостей, а не за пленников.

Уа-та-Уа подвела подругу поближе к обоим бледнолицым, а сама скромно отошла в сторону, не желая стеснять их. Но Хетти не привыкла ластиться к отцу и вообще проявлять как-нибудь свою любовь к нему. Она просто подошла к нему и теперь стояла, не говоря ни слова, как немая статуя, олицетворяющая дочернюю привязанность. Старика как будто нисколько не удивило и не испугало ее появление. Он давно привык подражать невозмутимости индейцев, хорошо зная, что лишь этим способом можно заслужить их уважение. Сами дикари, неожиданно увидев незнакомку в своей среде, тоже не обнаружили ни малейших признаков беспокойства. Короче говоря, прибытие Хетти при столь исключительных обстоятельствах произвело не больше эффекта, чем приближение путешественника к дверям салуна в европейской деревне. Все же несколько воинов собрались а кучку и по тем взглядам, которые они бросали на Хетти, разговаривая между собой, видно было, что именно г-н является предметом их беседы. Это кажущееся равнодушие вообще характерно для североамериканского индейца, но в данном случае многое следовало приписать тому особому положению, в котором находился отряд. Ирокезам были хорошо известны все силы, находившиеся в "замке", кроме Чингачгука. Поблизости не было ни другого племени, ни отряда войск, и зоркие разведчики стояли на страже вокруг озера, день и ночь наблюдая за малейшими движениями тех, кого без всякого преувеличения можно было теперь назвать осажденными.

В глубине души Хаттер был очень тронут поступком Хетти, хотя и принял его с кажущимся равнодушием. Старик припомнил кроткую мольбу, с какой она обратилась к нему, когда он покидал ковчег, и постигшая его неудача сообщила этой просьбе особый смысл, о чем он легко мог позабыть в случае успеха. Хаттер знал непоколебимую преданность своей простодушной дочери и понимал, что ею руководило совершенное бескорыстие.

– Нехорошо, Хетти, – сказал он укоризненно, имея в виду дурные последствия, грозившие самой девушке. – Это очень свирепые дикари: они никогда не прощают оскорбления, нанесенного им, и не склонны помнить оказанную им услугу.

– Скажи мне, отец, – спросила девушка, украдкой оглядываясь по сторонам, как бы опасаясь, что ее подслушают, – позволил ли вам бог совершить то жестокое дело, ради которого вы пришли сюда? Мне это надо знать, чтобы свободно говорить с индейцами.

– Тебе не следовало приходить сюда, Хетти. Эти скоты не поймут твоих чувств и намерений.

– Но все-таки чем кончилось это дело, отец? Как видно, ни тебе, ни Непоседе не удалось добыть скальпов?

– На этот счет ты можешь быть совершенно спокойна, дитя. Я схватил молодую девушку, которая пришла с тобой, но ее визг быстро привлек целую стаю диких кошек, бороться с которыми оказалось не под силу христианину. Если это может утешить тебя, то мы оба так же невинны по части скальпов, как, несомненно, останемся невинны и по части получения премий.

– Спасибо тебе за это, отец! Теперь я смело буду говорить с ирокезским вождем – совесть моя будет спокойна. Надеюсь, Непоседа тоже не успел причинить никакого вреда индейцам?:

– На этот раз, Хетти, – откликнулся молодой человек, – вы попали в самую точку. Непоседе не повезло, и этим все сказано. Много видывал я шквалов на воде и на суше, но, сколько помнится, ни один из них не мог бы сравниться с тем, что налетел на нас позапрошлой ночью в обличье этих индейских горлопанов. Да что тут говорить, Хетти! Разума у вас мало, но все-таки и вы можете иметь кое-какие человеческие понятия. Теперь я вас попрошу вдуматься в наше положение. Мы со стариком Томом, вашим батюшкой, явились сюда за законной добычей, о которой говорится в прокламации губернатора.

Ничего худого мы не замышляли. Но тут на нас напали твари, больше похожие на стаю голодных волков, чем на обыкновенных дикарей, и скрутили нас обоих, словно баранов; и произошло это гораздо скорее, чем я могу рассказать вам эту историю.

– Но ведь вы теперь свободны, Гарри, – возразила Хетти, застенчиво поглядывая на молодого великана. – У вас не связаны ни руки, ни ноги.

– Нет, Хетти, руки и ноги у меня свободны, но этого мало, потому что я не могу пользоваться ими так, как мне бы хотелось. Даже у этих деревьев есть глаза и язык.

Если старик или я вздумаем тронуть хотя бы один прутик за пределами нашей тюрьмы, нас сгребут раньше, чем мы успеем пуститься наутек. Мы не сделаем и двух шагов, как четыре или пять ружейных пуль полетят за нами с предупреждением не слишком торопиться. Во всей колонии нет такой надежной кутузки. Я имел случай познакомиться на опыте с парочкой-другой тюрем и потому знаю, из какого материала они построены и что за публика их караулит.

Дабы у читателя не создалось преувеличенного представления о безнравственности Непоседы, нужно сказать, что преступления его ограничивались драками и скандалами, за которые он несколько раз сидел в тюрьме, откуда почти всегда убегал, проделывая для себя двери в местах, не предусмотренных архитектором. Но Хетти ничего не знала о тюрьмах и плохо разбиралась в разного рода преступлениях, если не считать того, что ей подсказывало бесхитростное и почти инстинктивное понимание различия между добром и злом. Поэтому грубая острота Непоседы до нее не дошла. Уловив только общий смысл его слов, она ответила:

– Так гораздо лучше, Непоседа. Гораздо лучше, бели отец и вы будете сидеть смирно, пока я не поговорю с ирокезом. И тогда все мы будем довольны и счастливы. Я не хочу, чтобы вы следовали за мной. Нет, предоставьте мне действовать по-моему. Как только я все улажу и вам позволят возвратиться в замок, я приду и скажу вам об этом.

Хетти говорила с такой детской серьезностью и так была уверена в успехе, что оба ее собеседника невольно начали рассчитывать на благополучный исход ее ходатайства, не подозревая, на чем оно основывалось. Поэтому, когда она захотела покинуть их, они не стали ей перечить, хотя видели, что девушка направилась к группе вождей, которые совещались в сторонке, видимо обсуждая причины ее внезапного появления.

Оставив свою новую подругу, Уа-та-Уа приблизилась к двум-трем старейшим воинам; один из них был всегда ласково ней и даже предлагал принять ее в свой вигвам как родную дочь, если она согласится стать гуронкой. Направив свои шаги в их сторону, девушка рассчитывала, что к ней обратятся с расспросами. Она была слишком хорошо воспитана, согласно понятиям своего народа, чтобы самовольно поднять голос в присутствии мужчин, но врожденный такт и хитрость позволили ей привлечь внимание воинов, не оскорбляя их гордости. Ее притворное равнодушие возбудило любопытство, и едва Хетти подошла к своему отцу, как делаварская девушка уже очутилась в кружке воинов, куда ее подозвали почти незаметным, но выразительным жестом. Здесь ее стали расспрашивать о том, где встретилась она со своей товаркой и почему привела ее в лагерь. Только это и нужно было Уа-та-Уа. Она объяснила, каким образом заметила слабоумие Хетти, причем постаралась преувеличить его степень, и затем вкратце рассказала, зачем девушка явилась во вражеский стан. Слова ее произвели то самое впечатление, на которое она и рассчитывала. Добившись своего, делаварка отошла в сторону и принялась готовить завтрак, желая предложить его гостье. Однако бойкая девушка ни на минуту не переставала следить за обстановкой, подмечая каждое изменение в лицах вождей, каждое движение Хетта и все мельчайшие подробности, которые могли иметь отношение к ее собственным интересам или к интересам ее новой приятельницы.

Когда Хетти приблизилась к вождю, кружок индейцев расступился перед ней с непринужденной вежливостью, которая сделала бы честь и самым благовоспитанным белым людям. Поблизости лежало упавшее дерево, и старший из воинов неторопливым жестом предложил девушке усесться на нем, а сам ласково, как отец, занял место рядом с ней. Остальные столпились вокруг них с выражением серьезного достоинства, и девушка, достаточно наблюдательная, чтобы заметить, чего ожидают от нее, начала излагать цель своего посещения.

Однако в тот самый миг, когда она уже раскрыла рот, чтобы заговорить, старый вождь ласковым движением руки предложил ей помолчать еще немного, сказал несколько слов одному из своих подручных и затем терпеливо дожидался, пока молодой человек привел к нему Уа-та-Уа.

Вождю необходимо было иметь переводчика: лишь немногие из находившихся здесь гуронов понимали по-английски, да и то с трудом.

Уа-та-Уа была рада присутствовать при разговоре, особенно в качестве переводчицы. Девушка знала, какой опасностью грозила всякая попытка обмануть одну из беседующих сторон, тем не менее решила использовать все средства и пустить в ход все уловки, какие могло подсказать ей индейское воспитание, чтобы скрыть появление своего жениха на озере и цель, ради которой он туда пришел. Когда она приблизилась, угрюмый старый воин с удовольствием посмотрел на нее, ибо он с тайной гордостью лелеял надежду вскоре привить этот благородный росток к стволу своего собственного племени. Усыновление чужих детей так же часто практикуется и так же безоговорочно признается среди американских племен, как и среди тех наций, которые живут под сенью гражданских законов.

Лишь только делаварка села рядом с Хетти, старый вождь предложил ей спросить "у красивой бледнолицей", зачем она явилась к ирокезам и чем они могут служить ей.

– Скажи им, что я младшая дочь Томаса Хаттера. Томас Хаттер – старший из пленников; ему принадлежат замок и ковчег, и он больше всех имеет право считаться хозяином этих холмов и этого озера, потому что давно поселился в здешних местах, давно тут охотится и ловит рыбу. Они поймут, кого ты называешь Томасом Хаттером, если ты им объяснишь. А потом скажи, что я пришла сюда убедить их не делать ничего худого отцу и Непоседе, но отпустить их с миром и обращаться с ними как с братьями, а не как с врагами. Скажи им все это и не бойся ни за себя, ни за меня. Бог нас защитит.

Делаварка исполнила ее желание, постаравшись по возможности буквально точно передать слова своей подруги на ирокезском наречии, которым владела совершенно свободно. Вожди выслушали это заявление с величавой серьезностью; двое или трое, немного знавшие по-английски, беглыми, но многозначительными взглядами выказали свое одобрение переводчице.

– А теперь, Уа-та-Уа, – продолжала Хетти, лишь только ей дали понять, что она может говорить дальше, – а теперь мне хочется, чтобы ты слово в слово передала краснокожим то, что я скажу. Сначала скажи им, что отец и Непоседа явились сюда, желая добыть как можно больше скальпов. Злой губернатор обещал деньги за скальпы, независимо от того, будут ли это скальпы воинов или женщин, мужчин или детей, и любовь к золоту была так сильна в их сердцах, что они не могли ей противиться. Скажи им это, милая Уа-та-Уа, как ты слышала от меня, слово в слово.

Сначала делаварка не решалась дословно перевести эту речь. Но, заметив, что индейцы, говорящие по-английски, отчасти поняли слова Хетти, она вынуждена была повиноваться. Вопреки всему, что мог бы ожидать цивилизованный человек, откровенное признание в том, что замыслили пленники, не произвело дурного впечатления на слушателей. Они, вероятно, считали подобный поступок проявлением доблести и не хотели осуждать других за то, что без всякого колебания могли сделать сами.

– А теперь, Уа-та-Уа, – продолжала Хетти, заметив что вожди поняли ее слова, – ты должна сказать им кое-что поважнее. Они знают, что отец и Непоседа не успели причинить им зло, поэтому нельзя на них за это сердиться. Впрочем, если бы они даже убили нескольких детей или женщин, это ничего бы не изменило, и то, что я хочу сказать, осталось бы в полной силе. Но сперва спроси, Уа-та-Уа, знают ли они, что существует бог, царящий над всей землей, верховный владыка всех людей – красных и белых. Делаварка, видимо, была несколько удивлена этим вопросом, однако перевела его по возможности точно и получила утвердительный ответ, высказанный с величайшей серьезностью.

– Очень хорошо, – продолжала Хетти, – теперь мне легче будет исполнить мой долг. Великий Дух, как вы называете нашего бога, приказал написать книгу, которую мы называем библией. В этой книге содержатся его заповеди и правила, которыми должны руководствоваться все люди не только в своих поступках, но даже в помыслах и желаниях. Вот эта святая книга. Скажи вождям, что я сейчас им прочитаю кое-что, начертанное на ее страницах.

Так Хетти вынула из коленкорового чехла маленькую английскую библию с таким благоговением, с каким католик мог бы прикоснуться к частице мощей. Пока она медленно раскрывала книгу, угрюмые вожди, не сводя глаз, следили за каждым ее движением. Когда они увидели маленький томик, у двух или трех вырвалось тихое восклицание. Хетти с торжеством протянула им библию, как бы ожидая, что один вид ее должен произвести чудо.

Затем, видимо нисколько не удивленная и не обиженная равнодушием большинства индейцев, она с живостью обратилась к делаварке:

– Вот эта святая книга, Уа-та-Уа. Эти слова и строчки, эти стихи и главы – все исходит от самого бога.

– А почему Великий Дух не дал этой книге индейцам? – спросила Уа-та-Уа с прямотой неискушенного ума.

– Почему? – ответила Хетти, несколько сбитая с толку этим неожиданным вопросом. – Как – почему? Да ведь ты знаешь, что индейцы не умеют читать.

Делаварку, может быть, и не удовлетворило это объяснение, но она не сочла нужным настаивать на своем. Она терпеливо сидела, ожидая дальнейших доводов бледнолицей энтузиастки.

– Ты можешь сказать вождям, что в этой книге людям ведено прощать врагов, обращаться с ними как с братьями, никогда не причинять вреда ближним, особенно из мести или по внушениям злобы. Как ты думаешь, можешь ли ты перевести это так, чтобы они поняли?

– Перевести могу, но понять им будет трудно.

Тут Уа-та-Уа, как умела, перевела слова Хетти насторожившимся индейцам, которые отнеслись к этому с таким же удивлением, с каким современный американец услышал бы, что великий властитель всех человеческих дел – общественное мнение – может заблуждаться. Однако два-три индейца, уже встречавшиеся с миссионерами, шепнули несколько слов своим товарищам, и вся группа приготовилась внимательно слушать дальнейшие пояснения. Прежде чем продолжать, Хетти серьезно спросила у делаварки, понятны ли вождям ее слова, и, получив уклончивый ответ, была вынуждена им удовольствоваться.

– А теперь я прочитаю воинам несколько стихов, которые им следует знать, – продолжала девушка еще более торжественно и серьезно, чем в начале своей речи. – И пусть они помнят, что это собственные слова Великого Духа. Во-первых, он заповедал всем: "Люби ближнего, как самого себя". Переведи им это, милая Уа-та-Уа.

– Индеец не считает белого человека своим ближним, – ответила делаварская девушка гораздо более решительно, чем прежде, – для ирокеза ближний – это ирокез, для могиканина-могиканин, для бледнолицего – бледнолицый. Не стоит говорить об этом вождю.

– Ты забываешь, Уа-та-Уа, что это собственные слова Великого Духа, и вожди обязаны повиноваться им так же, как все прочие люди. А вот и другая заповедь: "Если кто ударит тебя в правую щеку, подставь ему левую". – Что это значит? – торопливо переспросила Уа-та-Уа.

Хетти объяснила, что эта заповедь повелевает не гневаться за обиду, повелевает быть готовым вынести новые насилия со стороны оскорбителя.

– А вот и еще, Уа-та-Уа, – прибавила она, – "Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, творите добро ненавидящим вас, молитесь за тех, кто презирает и преследует вас".

Сильное возбуждение охватило Хетти: глаза ее заблестели, щеки зарумянились, и голос, обычно такой тихий и певучий, стал сильнее и выразительнее. Уже давно мать научила ее читать библию, и теперь она перелистывала страницы с изумительным проворством. Делаварка не могла бы перевести и половины того, что Хетти говорила в своем благочестивом азарте. Удивление сковало язык Уа-та-Уа так же, как и вождям, и юная энтузиастка совсем обессилела от волнения, прежде чем переводчица успела пробормотать хотя бы слово. Но затем делаварка вкратце перевела главную сущность сказанного, ограничившись, впрочем, тем, что всего больше поразило се собственное воображение.

Вряд ли нужно объяснять здесь читателю, какое впечатление могло произвести все это на индейских воинов, которые считали своим главным нравственным долгом никогда не забывать благодеяний и никогда не прощать обид. К счастью, зная уже о слабоумии Хетти, гуроны ожидали от нее какого-нибудь чудачества, и все, что в ее словах показалось им нелепым и несвязным, они объяснили тем обстоятельством, что девушка одарена умом совсем иного склада, чем другие люди. Все же здесь присутствовали два или три старика, которые уже слышали нечто подобное от миссионеров и готовы были обсудить на досуге вопрос, казавшийся им таким занятным.

– Так, значит, это и есть Добрая Книга бледнолицых? – спросил один из вождей, взяв томик из рук Хетти, которая с испугом глядела на него, в то время как он перелистывал страницы. – Это закон, по которому живут мои белые братья?

Уа-та-Уа, к которой, по-видимому, был обращен этот вопрос, ответила утвердительно, добавив, что канадские французы уважают эту книгу, так же как и ингизы.

– Передай моей юной сестре, – произнес гурон, глядя на Уа-та-Уа, – что сейчас я открою рот и скажу несколько слов.

– Пусть ирокезский вождь говорит – моя бледнолицая подруга слушает, – ответила делаварка.

– Я рада слышать это! – воскликнула Хетти. – Бог смягчил его сердце, и теперь он отпустит отца и Непоседу.

– Так, значит, это закон бледнолицых? – продолжал вождь. – Этот закон приказывает человеку делать добро всем обижающим его. И когда брат просит ружье, закон приказывает отдать также и пороховницу? Таков ли закон бледнолицых?

– Нет, совсем не таков, – ответила Хетти серьезно, когда ей перевели эти слова. – Во всей книге нет ни слова о ружьях; порох и пули неугодны Великому Духу.

– Тогда почему же бледнолицые пользуются и тем и другим? Если им приказано отдавать вдвое против того, что у них просят, почему они берут вдвое с бедного индейца, который не просит ничего? Они приходят со стороны солнечного восхода со своей книгой в руках и учат краснокожего читать ее. Но почему сами они забывают о том, что говорит эта книга? Когда индеец отдает им все, что имеет, им и этого мало. Они обещают золото за скальпы наших женщин и детей, хотя называют нас зверями за то, что мы снимаем скальпы с воинов, павших на войне. Мое имя Райвенок – "Расщепленный Дуб".

Когда эти страшные вопросы были переведены Хетти, она совсем растерялась. Люди гораздо более искушенные, чем эта бедная девушка, не раз становились в тупик перед подобными возражениями, и нечего удивляться, что при всей своей искренности и убежденности она не знала, что ответить.

– Ну что я ему скажу? – пролепетала она умоляюще. – Я знаю, что все прочитанное мной в этой книге – правда, и, однако, этому нельзя верить, если судить по действиям тех людей, которым была дана книга.

– Таков уж разум у бледнолицых, – возразила Уа-та-Уа иронически, – что хорошо для одной стороны, может быть плохо для другой.

– Нет, нет, Уа-та-Уа, не существует двух истин, как это ни странно. Я уверена, что прочитала правильно, и кто может быть так зол, чтобы исказить божье слово! Этого никогда не бывает.

– Бедной индейской девушке кажется, что у белых всяко бывает, – ответила Уа-та-Уа. – Про одну и ту же вещь иной раз они говорят, что она белая, а иной раз – что черная. Почему же этого никогда не бывает?

Хетта все больше и больше смущалась. Наконец, испугавшись, что жизнь ее отца и жизнь Непоседы подвергнутся опасности из-за какой-то ошибки, которую она совершила, Хетти залилась слезами. Ирония и холодное равнодушие делаварки исчезли в один миг. Снова превратившись в нежную подругу, она крепко обняла огорченную девушку и постаралась утешить ее.

– Перестань плакать, не плачь, – сказала она, вытирая слезы Хетти, словно маленькому ребенку, и прижимая ее к своей горячей груди. – Ну о чем горевать! Не ты написала эту книгу и не ты виновата, что бледнолицые злы. Есть злые краснокожие, есть злые белые. Не в цвете кожи все добро, и не в цвете кожи все зло. Вожди хорошо знают это.

Хетти скоро оправилась, и мысли ее снова вернулись к главной цели ее посещения. Увидев, что вокруг нее по-прежнему стоят сумрачные вожди, девушка снова попыталась убедить их.

– Слушай, Уа-та-Уа, – сказала она, сдерживая рыдания и стараясь говорить внятно, – скажи вождям, что нам нет дела до того, как поступают дурные люди; слова Великого Духа – это слова Великого Духа, и никто не смеет поступать дурно только потому, что другой человек раньше него тоже поступил дурно. "Воздай добром за зло", говорит книга, и это закон для красного человека, так же как и для белого человека.

– Ни у делаваров, ни у ирокезов никто не слыхал о подобном законе, – ответила Уа-та-Уа, стараясь ее утешить. – Не стоит говорить о нем вождям. Скажи им что-нибудь такое, чему они могут поверить.

Впрочем, делаварка хотела было уже начать переводить, как прикосновение пальцев старого вождя заставило ее обернуться. Тут она заметила, что один из воинов, незадолго перед тем отделившийся от кружка, возвращается в сопровождении Хаттера и Непоседы. Поняв, что их тоже подвергнут допросу, она смолкла с обычной безропотной покорностью индейской женщины. Через несколько секунд пленники уже стояли лицом к лицу с вождями племени. – Дочь, – сказал старший вождь, обращаясь к молоденькой делаварке, – спроси у Седой Бороды, зачем он пришел в наш лагерь.

Уа-та-Уа задала этот вопрос на ломаном английском языке, но все-таки достаточно понятно. Хаттер был по натуре слишком крут и упрям, чтобы уклоняться от ответственности за свои поступки. Кроме того, хорошо зная взгляды дикарей, он понимал, что ничего не добьется изворотливостью или малодушной боязнью их гнева. Итак, не колеблясь, он признался во всем, сославшись в оправдание лишь на высокие премии, обещанные начальством за скальпы. Это чистосердечное заявление было встречено ирокезами с явным удовольствием, вызванным, впрочем, не столько моральным преимуществом, которое они таким образом получили, сколько доказательством, что им удалось взять в плен человека, способного возбудить их интерес и достойного стать жертвой их мстительности. Непоседа, допрошенный в свою очередь, также во всем покаялся. При других обстоятельствах он скорее прибегнул бы к каким-нибудь уверткам, чем его более солидный товарищ, но, понимая, что всякое запирательство теперь бесполезно, волей-неволей последовал примеру Хаттера.

Выслушав их ответы, вожди молча удалились, считая для себя вопрос решенным.

Хетти и делаварка остались теперь наедине с Хаттером и Непоседой. Никто, по-видимому, не стерег их, хотя в действительности все четверо находились пол бдительным и непрерывным надзором. Индейцы заранее приняли необходимые меры, чтобы помешать мужчинам завладеть ружьями, находившимися неподалеку, и этим как будто все ограничилось. Но оба пленника, хорошо зная индейские обычаи, понимали, как велика разница между видимостью и действительностью. Не переставая думать о бегстве, они понимали тщетность любой необдуманной попытки. И Хаттер и Непоседа пробыли в лагере довольно долго и были достаточно наблюдательны, чтобы заметить, что Уа-та-Уа тоже пленница. Поэтому Хаттер говорил при ней гораздо откровеннее, чем в присутствии других индейцев.

– Я не браню тебя, Хетти, за то, что ты пришла сюда, намерения у тебя были хорошие, хотя и не совсем разумные, – начал отец, сев рядом с дочерью и взяв ее за руку. – Но проповедью и библией не своротишь индейца с его пути. Дал тебе Зверобой какое-нибудь поручение к нам? Есть ли у него план, чтобы освободить нас?

– В этом все дело, – вмешался Непоседа. – Если ты поможешь нам, девушка, отойти хоть на полмили, хоть на четверть мили от лагеря, я ручаюсь за остальное. Быть может, старику потребуется немножко больше, но для человека моего роста и моих лет этого вполне достаточно.

Хетти печально поглядывала то на одного, то на другого, но не могла ответить на вопрос беспечного Непоседы.

– Отец, – сказала она, – ни Зверобой, ни Джудит не знали о моем уходе, пока я не покинула ковчег. Они боятся, что ирокезы построят плот и подплывут к замку, поэтому они больше думают о защите, чем о том, как бы помочь вам.

– Нет, нет, нет! – торопливо, но вполголоса сказала Уа-та-Уа, опустив лицо к земле, чтобы наблюдавшие исподтишка индейцы не заметили движение ее губ. – Нет, нет, нет, Зверобой не такой человек! Он не думает только о том, чтобы защитить себя, когда его друг в опасности. Хочет помочь другу и всех собрать в хижине.

– Это звучит недурно, старый Том, – вполголоса сказал Непоседа, смеясь и подмигивая. – Дай мне в друзья сообразительную скво, и я справлюсь с самим дьяволом, не говоря уже об ирокезах.

– Не говори громко, – сказала Уа-та-Уа, – кое-кто из ирокезов знает язык ингизов и почти все его понимают.

– Значит, ты наш друг, молодка? – спросил Хаттер с внезапно пробудившимся интересом. – Если так, то можешь рассчитывать на хорошую награду. И нет ничего легче, как отправить тебя обратно к твоему племени, если только нам с тобой удастся добраться до замка. Верни нам ковчег и пироги, и мы будем владеть озером назло дикарям всей Канады. Нас оттуда можно взять только артиллерией.

– А если вы снова сойдете на берег за скальпами? – ответила Уа-та-Уа с холодной иронией, которая, видимо, была ей свойственна в большей степени, чем многим представительницам ее пола.

– Ну-ну, ведь это была ошибка. Немного толку в жалобах и еще того меньше в насмешках.

– Отец, – сказала Хетти, – Джудит собирается открыть большой сундук; она надеется отыскать там вещи, в обмен за них дикари отпустят вас на волю.

Мрачная тень пробежала по лицу Хаттера, и он пробормотал чуть слышно несколько слов, выражавших крайнее неудовольствие.

– А почему бы и не открыть сундук? – вмешалась Уа-та-Уа. – Жизнь дороже старого сундука. Скальпы дороже старого сундука. Если не позволишь дочке открыть его, Уа-та-Уа не поможет тебе убежать.

– Вы сами не знаете, о чем просите, глупые девчонки, а раз не знаете, то и не говорите… Мне не очень нравится спокойствие дикарей, Непоседа! Очевидно, они замышляют что-то важное. Если вы хотите что-нибудь предпринять, то надо делать это поскорее. Как ты думаешь, можно ли положиться на эту молодую женщину?

– Слушайте, – сказала Уа-та-Уа быстро и с серьезностью, доказывавшей, как искренни были ее чувства, – Уа-та-Уа не ирокезка, она делаварка, у нее делаварское сердце, делаварские чувства. Она тоже в плену. Один пленник помогает другому пленнику. Теперь не надо больше говорить. Дочка, оставайся с отцом. Уа-та-Уа пойдет искать друга, потом скажет, что надо делать.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю