Текст книги "«Морская волшебница», или Бороздящий Океаны"

Автор книги: Джеймс Фенимор Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава II

Слова его прочнее крепких уз,

Правдивее не может быть оракул,

И сердцем так далек он от обмана,

Как от земли далек лазурный свод.

Ш е к с п и р. Два веронца

Не так-то просто было вывести олдермена ван Беверута из привычного ему спокойствия. И все же губы у него дрогнули, что можно было истолковать как признак довольства одержанной победой, а мышцы лба судорожно сократились, как бы свидетельствуя, что олдермен отдавал себе ясный отчет в том, какой опасности он только что избежал. Левой рукой, засунутой в карман, купец усердно перебирал испанские монеты, без которых никогда не выходил из дому; в другой руке он держал трость, твердо и решительно постукивая ею по мостовой. Таким манером он продолжал шагать еще несколько минут и вскоре, покинув нижнюю часть города, вступил на улицу, шедшую вдоль гряды холмов, возвышавшихся в этой части острова. Здесь он остановился перед домом, выглядевшим весьма аристократически для этого провинциального городка.

Два ложных фронтона, увенчанных железными флюгерами, украшали здание; высокое и узкое крыльцо было выложено из красного известняка, которого в этих краях в избытке. Дом был построен из обычного мелкого голландского кирпича и выкрашен в нежно-кремовый цвет.

После первого же удара массивного, начищенного до блеска дверного молотка дверь отворилась. Поспешность, с какой слуга явился на зов, свидетельствовала о том, что, несмотря на ранний час, олдермен не был нежданным гостем. Лицо негра-привратника не выразило удивления при виде посетителя, каждое движение слуги говорило о том, что он давно готов к приему гостя. Однако олдермен отклонил приглашение войти в дом и, присев на железные перила крыльца, вступил в беседу с негром. Это был пожилой седой человек с плоским носом, занимавшим почти половину изборожденного морщинами лица; он казался еще крепким, хотя спина уже согнулась под тяжестью годов.

– Привет тебе, старый Купидон! – произнес бюргер радушным и сердечным тоном, каким хозяева того времени обращались к любимым рабам. – Чистая совесть все равно что добрый ночной колпак – ты свеж, как утреннее солнышко! Надеюсь, мой друг, молодой патрон спал так же сладко, как ты, и уже встал.

– Ах, масса олдермен, – неторопливо ответил негр, – он проснулся очень давно! Последнее время он совсем потерял сон. Куда делись его живость и энергия! Он только и знает, что курит и курит. Джентльмен, который все время курит, масса олдермен, в конце концов становится унылым человеком. Похоже, одна молодая леди в Йорке вовсе уморит его.

– Мы найдем средство вырвать у него изо рта трубку, – пробормотал ван Беверут, искоса поглядывая на негра, словно вкладывая в свои слова какой-то тайный смысл. – Любовь и красивые барышни вечно портят жизнь молодым людям – ты испытал это на собственном опыте, старый Купидон.

– Теперь-то я никуда не гожусь, – спокойно отозвался негр. – А когда-то не многие пользовались в Йорке большим успехом у прекрасного пола, чем я… Только все это было да быльем поросло… Когда мать нашего Эвклида, масса олдермен, была молода, я навещал ее в доме вашего батюшки. Господи боже! Это было еще до англичан, старый патрон был молод… А этот щенок Эвклид никогда и не навестит меня!

– Он негодяй! Стоит мне отлучиться из дому, как мерзавец уже выводит из стойла одного из моих меринов!

– Молод он еще, масса Миндерт. Мудрость приходит с сединой.

– Ему вот-вот исполнится сорок, но с годами он только наглеет, мерзавец! Возраст почитают, когда вместе с ним появляются солидность и рассудительность; если молодой глупец утомителен, то старый несносен. Я уверен, что ты никогда не был настолько безрассуден и бессердечен, чтобы скакать по ночам на уставшей за день лошади!

– Я очень стар, масса Миндерт, и позабыл все, что делал в молодости… А вот и патрон. Он расскажет вам все куда лучше, чем бедный чернокожий раб.

– Приятного пробуждения и удачного дня, мой молодой друг! – вскричал олдермен, приветствуя крупного, медлительного джентльмена лет двадцати пяти, который появился на крыльце с важностью, более присущей человеку вдвое старшего возраста. – Ветер попутный, небо ясное, день прекрасен, словно прилетел сюда из Голландии или из самой старой Англии. Колонии и метрополия! Если бы люди по ту сторону океана больше верили в матушку-природу, а не чванились, то они признали бы, что на наших плантациях дышится куда легче, чем у них. Но эти самодовольные мошенники похожи на людей, которые раздувают кузнечные мехи и воображают, будто делают музыку; любой хромоногий среди них уверен, что он стройнее и здоровее лучшего из жителей колонии. Взгляните на залив: он спокоен, будто его заперли двадцатью дамбами, и наше путешествие будет не опаснее поездки по каналу!

– Тем лучше, – пробурчал Купидон, проникнутый искренней заботой о своем хозяине. – Куда спокойнее путешествовать по суше, когда у человека столько добра, как у массы Олоффа. Однажды утонул паром с кучей людей, и никто из них не выплыл рассказать, что он при этом пережил…

– Ты что-то путаешь, старый! – перебил негра олдермен, бросив тревожный взгляд на своего молодого приятеля. – Я прожил пятьдесят четыре года и что-то не припомню такого бедствия.

– Удивительно, как забывчива молодежь! Тогда утонуло шесть человек. Двое янки, француз из Канады и бедная женщина из Джерси. Все очень жалели бедную женщину из Джерси!

– Все-то ты выдумываешь, Купидон! – поспешно воскликнул олдермен, который был силен в счете. – Двое янки, француз и женщина из Джерси – это всего-навсего четверо!

– Ну, значит, янки был один! Только все они утонули, это я знаю потому, что на том пароме у губернатора погибла его лучшая упряжка.

– Старик прав! Я, как сейчас, помню это несчастье с лошадьми. Смерть правит миром, и никто не избежит ее косы, когда придет назначенный час! Но сегодня нам нечего опасаться, и мы можем начать путешествие с радостными лицами и легким сердцем. Отправимся?

У Олоффа ван Стаатса, или патрона Киндерхука, как его почтительно величали в колонии, не было недостатка в твердости духа. Напротив, как большинство потомков голландцев, он отличался невозмутимостью и упрямством. Причина только что происшедшей стычки между его другом и рабом заключалась в различии их взглядов на вещи: один проявлял почти родительское беспокойство за жизнь своего хозяина, другой имел особые основания желать, чтобы молодой человек не отказывался от своего намерения совершить путешествие через залив. Ни тот, ни другой не принимали в расчет желания и характер самого патрона. Знак негритенку, несшему его портплед, как бы извещал о непреклонном решении ван Стаатса трогаться в путь и сразу положил конец спору.

Купидон оставался на крыльце до тех пор, пока его хозяин не скрылся за углом; затем, покачивая головой, полный недобрых предчувствий, свойственных невежественным и суеверным душам, он загнал в дом чернокожую мелюзгу, высыпавшую на порог, и тщательно запер за собой двери. Насколько оправдались предчувствия старого негра, будет видно из дальнейшего повествования.

Широкая улица, на которой жил Олофф ван Стаатс, была всего в несколько сот ярдов длиной. Одним концом она упиралась в крепость, другим – в невысокий частокол, именуемый городской стеной и служивший защитой против набегов индейцев, занимавшихся в те времена охотой и даже обитавших в южных графствах колонии.

Нужно быть хорошо знакомым с историей развития города, чтобы узнать в этом описании величественный проспект, простирающийся на целую лигуnote 14Note14
  Лига (сухопутная) – 3 мили, 4,83 километра.


[Закрыть] через весь остров. Именно по этой улице, которая и тогда звалась Бродвеем, наши путешественники, непринужденно беседуя, направились в нижнюю часть города.

– На вашего Купидона можно оставить дом, когда отправляешься в поездку, патрон, – заметил олдермен, как только они сошли с крыльца. – Он словно амбарный замок: имея такого сторожа, можно спать спокойно. Жаль, что я не поручил этому честному старику ключи от конюшни.

– Мой отец говорил, что ключи лучше всего хранить под подушкой, – невозмутимо изрек владелец сотни тысяч акров.

– Ах, Каиново отродье! Смешно ожидать, чтобы на кошке вырос куний мех. Так вот, мистер ван Стаатс, по пути к вам я встретил экс-губернатора; кредиторы разрешили ему дышать свежим воздухом в тот час утра, когда назойливые зеваки еще не продрали глаза. Надеюсь, патрон, что вам повезло и вы успели получить свои деньги до того, как этот человек впал в монаршью немилость?

– Мне повезло в том, что я никогда не ссужал его деньгами.

– Тем лучше! Бесплодное помещение капитала, не иначе. Огромный риск и никакого возмещения. Мы беседовали с ним на различные темы и среди прочего осмелились коснуться и ваших сердечных притязаний на мою племянницу.

– Какое дело губернатору до намерений Олоффа ван Стаатса или склонностей мадемуазель де Барбери? – сухо спросил патрон Киндерхука.

– Мы и не разговаривали об этом в таком духе. Виконт был откровенен со мной, и, если б он не завел разговор за пределы благоразумия, мы могли бы прийти к более счастливому завершению нашей беседы.

– Рад, что вы вовремя остановились.

– Виконт перешел на личности, а это не может прийтись по вкусу благоразумному человеку. Но, между прочим, он сообщил, что «Кокетка», возможно, получит приказ крейсировать у Вест-Индских островов!

Мы уже упоминали о том, что Олофф ван Стаатс был красивый, представительный молодой человек крупного сложения; весь его облик свидетельствовал о том, что он истинный джентльмен. Хотя он и был британским подданным, однако, по характеру, чувствам и взглядам его скорее можно было счесть за голландца. При упоминании о своем сопернике он покраснел, хотя было неясно, что явилось причиной его волнения – гордость или досада.

– Если капитан Ладлоу предпочтет крейсировать в Вест-Индии вместо того, чтобы охранять наши берега, я надеюсь, его желание будет удовлетворено, – последовал осторожный ответ.

– У него громкое имя, но пустые сундуки, – сухо заметил олдермен. – Мне кажется, если попросить адмирала направить столь достойного офицера туда, где он сможет отличиться, капитан будет лишь благодарен за это.

Флибустьерыnote 15Note15
  Флибустьеры – морские разбойники XVII – начала XVIII века, с 1630 года утвердились на Гаити; использовались Англией и Францией для борьбы с Испанией для колониальных захватов; занимались грабежом торговых судов.


[Закрыть] принялись совершать налеты на торговцев сахаром и начинают беспокоить даже французов на юге.

– Говорят, капитан Ладлоу храбрый командир.

– Терпение и спокойствие духа! Если вы желаете добиться успеха у Алиды, вам нужно действовать более решительно. У нее темперамент француженки, медлительность и молчаливость вам не помогут. Сам Купидон устроил эту поездку в «Сладкую прохладу», и я надеюсь, что вы с Алидой вернетесь в город в такой же дружбе, какая связывает штатгальтераnote 16Note16
  Штатгальтер – титул носителя верховной власти в Нидерландах с XVI века по 1795 год, то же главный судья в Объединенных провинциях Нидерландов.


[Закрыть] и члена законодательного собрания, помирившихся после стычки по поводу годового ассигнования.

– Успех этого дела очень близок моему… – Молодой человек умолк, словно удивляясь собственной болтливости, и, воспользовавшись тем, что его туалет был совершен в спешке, сунул руку под жилет, прикрыв широкой ладонью ту часть тела, которую поэты отнюдь не воспевают как местопребывание страстей.

– Если вы имеете в виду желудок, сэр, вы не будете разочарованы, – подхватил олдермен несколько более сурово, чем позволяла присущая ему осторожность. – Наследница Миндерта ван Беверута не бесприданница. Мосье Барбери, закрывая гроссбух своей жизни, отнюдь не забыл уделить должное внимание балансу… Ах, черти! Паромщики отваливают без нас! Беги вперед, Брут, и вели им обождать! Негодяи, никогда не трогаются вовремя! То отправляются, когда я еще не готов, то заставляют жариться на солнцепеке, словно я какая-нибудь вяленая рыба! Точность – душа торговли, и я не люблю ни приходить раньше времени, ни опаздывать.

Так жаловался почтенный бюргер, во всех случаях стремившийся приспосабливать поступки других к своим собственным, вместе со своим спутником поспешая к медленно трогавшемуся судну, на которое они должны были сесть. Краткое описание местности представит несомненный интерес для поколения, которое можно назвать новым по отношению к тому времени, о котором идет рассказ.

Глубокая и узкая бухта врезалась здесь в остров, вдаваясь в сушу примерно на четверть мили. На обоих ее берегах стояли ряды домов, точно так же как вдоль каналов в Голландии. Улица эта изгибалась, сообразуясь с очертаниями бухты, словно серп молодого месяца. Дома, стоявшие на ней, типично голландского типа – низкие, угловатые, необыкновенно опрятные, – были обращены фасадом на улицу. У каждого – уродливый и неудобный вход, называемый крыльцом, флюгер, слуховые окна и зубчатые стены. К коньку крыши одного из домов был прикреплен небольшой железный шест, с которого свисала маленькая лодка из того же металла – знак того, что в доме этом живет перевозчик.

Врожденная привязанность к судоходству по искусственным и узким каналам, возможно, побудила здешних бюргеров сделать это место тем пунктом, откуда суда покидали город, хотя две протекавшие тут реки, обладавшие всеми преимуществами широкого, без всяких помех водного пути, предоставляли куда более удобные места для этой цели.

С полсотни негров уже высыпали на улицу. Окуная метлы в воду, они спрыскивали тротуары и мостовую перед домами. Эта необременительная, но ежедневная обязанность сопровождалась буйными вспышками острословия и веселья, в котором принимала участие вся улица, как бы охваченная единым радостным, безудержным порывом.

Этот беспечный и шумный люд переговаривался между собой на голландском языке, уже сильно подпорченном английскими речениями и отдельными английскими словами; возможно, именно это натолкнуло потомков первых колонистов на мысль, будто английский язык является всего лишь местным говором голландского. Мнение это, весьма сходное с тем, которое высказали некоторые начитанные английские ученые относительно плагиата континентальных писателей, когда они впервые углубились в их произведения, однако, не вполне верно; язык Англии оказал влияние на диалект, о котором мы говорим, в той же мере, в какой тот, в свою очередь, почерпнул из чистых источников голландской школы.

Время от времени какой-нибудь суровый бюргер в ночном колпаке высовывался из верхнего окна и прислушивался к варваризмам, отмечая про себя переходящие из уст в уста колкости и остроты с невозмутимой серьезностью, на которую никак не влияло легкомысленное веселье негров.

Так как паром отчаливал очень медленно, олдермен со своим спутником успели ступить на него прежде, чем были отданы швартовыnote 17Note17
  Швартовы – тросы, при помощи которых швартуют судно, то есть крепят его к причалу.


[Закрыть]. Периагваnote 18Note18
  Периагва – одно– или чаще двухкорпусное судно типа катамарана, длиной до десяти – двенадцати метров. Вооружалось обычно двумя мачтами с косыми рейковыми парусами. Уже во время действия романа выходило из употребления.


[Закрыть], как называлось такого рода судно, сочетала в себе характерные особенности европейских и американских судов. Длинное, узкое остроносое, словно каноэnote 19Note19
  Каноэ – в те времена легкое гребное судно североамериканских индейцев, часто неправильно называемое пирогой.


[Закрыть], это плоскодонное судно было приспособлено для мелководья Нидерландов. Двадцать лет назад великое множество судов, подобных описанному, бороздило наши реки, и даже теперь можно часто видеть, как две высокие, лишенные вантов мачты с суживающимся кверху парусом клонятся, словно тростник на ветру, когда периагва приплясывает на волнах залива.

Существует большое разнообразие периагв, лучших, чем описанная, хотя она по праву может быть отнесена к наиболее живописным и замечательным судам этого типа. Тот, кому доводилось плавать вдоль южного берега Зунда, часто должен был видеть такое судно, о котором мы рассказываем. Его легко узнать по длинному корпусу и мачтам, не имеющим вант, поднимающимся над ним словно два высоких прямых ствола. Когда окидываешь взором высокие вздымающиеся паруса, благородные, уверенные линии корпуса и видишь сравнительно сложное оснащение суденышка, которым легко управляют двое сноровистых, бесстрашных и знающих свое дело матросов, все это вызывает восторг, подобный тому, какой внушает зрелище античного храма. Обнаженность и простота конструкции в соединении с легкостью и стремительностью хода придают периагве величественный вид, не вяжущийся с ее столь будничным назначением.

Несмотря на исключительные навыки в навигации, ранние поселенцы Нью-Йорка были значительно менее смелые мореплаватели, чем их нынешние потомки. При спокойной, размеренной жизни, которую вели бюргеры, им не часто приходилось пересекать залив. Людская память и поныне хранит воспоминание о том, что переезд из одного главного города королевской провинции в другой был целым событием, нарушавшим спокойствие друзей и близких и вызывавшим тревогу у самих путешественников. Об опасностях, подстерегающих их в Таппанзее, как до сих пор называют один из самых широких рукавов Гудзона, часто рассказывали жены колонистов, и всякий раз они словно о чуде говорили о том, как пересекли этот проток; та из них, которая чаще других проделывала этот рискованный путь и оставалась целой и невредимой, считалась своего рода «амазонкой моря».

Глава III

Однако этот малый меня утешил:

он отъявленный висельник, а кому суждено быть повешенным, тот не утонет.

Ш е к с п и р. Буря

Как уже говорилось, наши путешественники поднялись на борт, когда периагва отходила. Хотя перевозчик и ожидал патрона Киндерхука и олдермена ван Беверута, но, как только течение изменилось, он отошел, желая тем самым показать свою независимость, столь привлекательную для людей его положения, и подтвердить справедливость поговорки, что «время и прилив никого не ждут». И все же он действовал осмотрительно и, отчаливая, обращал особое внимание на то, чтобы не создать серьезного неудобства для столь важного и постоянного клиента, каким был олдермен. Как только оба пассажира погрузились, швартов был взят на борт, и экипаж деятельно принялся за работу, направляя суденышко к устью бухты. На носу периагвы сидел негритенок, свесив ноги по обе стороны форштевня и изображая недурное подобие носового украшения. Надув, словно Эолnote 20Note20
  Эол – в греческой мифологии повелитель ветров.


[Закрыть], лоснящиеся щеки и сверкая от восторга черными глазами, мальчишка что было мочи трубил в большую раковину, продолжая подавать сигнал отправления.

– Умолкни, горлан! – вскричал олдермен, стукнув мальца по выбритому затылку рукояткой трости. – С такими легкими, как у тебя, можно заглушить тысячу хвастливых трубачей! Ну, а вы что скажете, хозяин? Так-то вы поджидаете своих пассажиров!

Невозмутимый паромщик, не вынимая изо рта трубки, показал на пузыри, влекомые течением к выходу из бухты, – явное доказательство начавшегося отлива.

– Какое мне дело до ваших приливов и отливов! – раздраженно воскликнул олдермен. – Нет лучшего хронометра, чем глаза и ноги пунктуального человека. Уйти, не дождавшись, – все равно что мешкать, завершив дело. Имейте в виду, сударь, вы здесь не единственный перевозчик! И посудина ваша не чудо быстроходности. Остерегайтесь! Хоть по натуре я человек покладистый, но умею дать отпор, если этого требуют интересы общества!

Паромщик довольно равнодушно отнесся к нападкам на его личность, но высказать недоверие к достоинствам периагвы для него было все равно что обидеть подзащитного, чья судьба всецело зависит от его красноречия. Поэтому он вынул изо рта трубку и возразил олдермену с той непринужденностью, с какой упрямые голландцы обычно отвечают обидчику, независимо от общественного положения и личных качеств последнего.

– Черт возьми, олдермен! – прорычал он. – Хотел бы я видеть в Йоркском заливе судно, которое сумело бы показать корму моей «Молочнице»! Лучше бы мэр и муниципальные советники научились по собственному желанию управлять приливами и отливами! Хорошенькие водовороты они устроили бы нам в гавани – ведь каждый думает только о своем благе!

Облегчив душу, он сунул в рот трубку с видом человека, считающего себя достойным победных лавров, независимо от того, получит он их или нет.

– Бессмысленно спорить с этим упрямцем, – пробормотал олдермен себе под нос, осторожно пробираясь между корзинами с овощами, бочками с маслом и прочими грузами на корму, где находилась его племянница. – Доброе утро, Алида. От раннего пробуждения твои щечки – настоящий цветник, а от чистого воздуха «Сладкой прохлады» даже твои розы расцветут еще более пышно.

От этого приветствия отходчивого бюргера лицо девушки зарделось больше обычного. Его ласковый голос свидетельствовал о том, что почтенный бюргер был не чужд сердечных привязанностей. В ответ на низкий поклон пожилого белого слуги в опрятной, но уже не новой ливрее он прикоснулся к шляпе и затем кивнул молодой негритянке, чье пышное платье, явно перешедшее к ней от хозяйки, изобличало в ней горничную его наследницы.

При первом же взгляде на Алиду де Барбери можно было увидеть, что она смешанного происхождения. От своего отца, гугенота из захудалого дворянского рода, она унаследовала волосы цвета воронова крыла, большие сверкающие черные, как уголь, глаза, пылкость которых смягчалась их исключительно нежным выражением; классически безупречный профиль и фигуру более рослую и гибкую, чем обычно встречается у голландских девиц. От матери красавица Алида, как зачастую игриво называли девушку, унаследовала кожу, гладкую и чистую, словно лилия, и румянец, который мог соперничать с мягкими тонами вечернего неба ее родины. Некоторая пышность форм, которой отличалась сестра олдермена, также перешла от матери к ее еще более прекрасной дочери. Однако в Алиде эта особенность не переходила в полноту, напротив – изящество, легкость фигуры девушки подчеркивали ее грациозность. На ней было простое, но изящное дорожное платье, отороченное бобровым мехом и украшенное пышными перьями. Лицо девушки хранило печать скромности и безупречного чувства собственного достоинства.

Приблизившись к этому нежному созданию, в чьем счастливом будущем, как явствует из печальных сцен настоящего повествования, он был кровно заинтересован, олдермен ван Беверут застал ее вежливо беседующей с патроном, который, по общему признанию, среди всех многочисленных претендентов на ее благосклонность имел наибольшие шансы на успех. Уже один вид этой пары был способен восстановить душевное равновесие бюргера лучше, чем что-либо иное. Спокойно отстранив Франсуа, слугу Алиды, олдермен занял его место и, упорно преследуя свою цель, завел разговор, который, по его расчетам, должен был привести к желательному результату.

Однако попытка бюргера потерпела неудачу. Жители суши, впервые оказавшись во власти непривычной для них стихии, зачастую становятся молчаливыми и пребывают в состоянии задумчивости. Пожилые и более наблюдательные путешественники созерцают происходящее и сравнивают; молодые и более впечатлительные впадают в сентиментальность. Не теряя времени на исследование причин или последствий того, как морское путешествие отразилось на патроне и красавице Барбери, достаточно указать, что, несмотря на все усилия достойного бюргера, который слишком часто пересекал залив, чтобы это вызвало у него какие-либо переживания, его молодые спутники мало-помалу становились молчаливыми и задумчивыми. Хотя Миндерт ван Беверут был закоренелым холостяком, он отлично понимал, что малютка Купидонnote 21Note21
  Купидон – у древних римлян божество любви.


[Закрыть] с успехом может совершать свои проказы даже при полном молчании своих жертв. Поэтому олдермен тоже умолк и принялся наблюдать за медленным продвижением периагвы с таким усердием, словно рассматривал в воде свое отражение.

Через четверть часа приятного и молчаливого плавания периагва была уже у выхода из бухты. Сильное течение подхватило ее, и, можно сказать, только теперь началось настоящее путешествие. Но, пока чернокожая команда занималась парусами и делала другие необходимые приготовления для выхода в залив, кто-то окликнул их с берега, скорее приказывая, чем прося приостановить маневр:

– Эй, на периагве! Выберите шкотыnote 22Note22
  Выбрать шкоты – подтянуть шкоты – снасти, служащие для постановки парусов в нужное относительно ветра положение.


[Закрыть] и уткните румпельnote 23Note23
  Румпель – рычаг, при помощи которого поворачивают руль.


[Закрыть] в колени старому джентльмену! Да поживее, копуши, а не то ваш конь понесет, закусив удила!

Эти слова заставили команду остановиться. С удивлением оглядев человека на берегу, лодочники перекинули передний парус, положили руль под ветер, не посягая, однако, на колени олдермена, и периагва застыла в нескольких родахnote 24Note24
  Род – 5 метров.


[Закрыть] от берега. Пока незнакомец садился в яликnote 25Note25
  Ялик – морская гребная или парусная шлюпка длиною от четырех до восьми-девяти метров.


[Закрыть], пассажиры и команда имели время рассмотреть его, строя на основании его внешности самые различные предположения о его характере.

Вряд ли нужно говорить, что незнакомец был сыном океана. Шести футов ростом, он был крепко скроен и подвижен. Массивные прямые плечи, могучая и широкая грудь, мускулистые и стройные ноги – все говорило о том, что сила и ловкость сочетаются в нем удивительно пропорционально. Небольшая круглая голова плотно сидела на крепкой шее и была покрыта копной каштановых волос, слегка тронутых сединой. На вид ему было лет тридцать; лицо его, под стать фигуре, мужественное, смелое, решительное и довольно привлекательное, не выражало ничего, кроме отваги, полнейшего спокойствия, некоторого упрямства и явного презрения к окружающим, которое он не давал себе труда скрывать. Оно было загорелое, того темно-красного оттенка, какой придает людям со светлым от рождения цветом кожи длительное пребывание на открытом воздухе.

Одежда незнакомца была не менее примечательна, чем он сам. Короткая куртка в обтяжку, какие носят матросы, со вкусом скроенная; небольшая щегольская шляпа и длинные расклешенные брюки из белой, без единого пятнышка парусины – материала, хорошо подходящего к сезону и климату. Куртка была без пуговиц, чем оправдывалось использование дорогого индийского шарфа, плотно опоясывавшего стан. Из-под куртки виднелась безукоризненно чистая рубашка, отложной ворот которой был небрежно повязан пестрым шейным платком из малоизвестной тогда в Европе ткани. Такие платки носили исключительно моряки дальнего плавания. Один его конец развевался по ветру, а другой аккуратно лежал на груди, прихваченный лезвием небольшого ножа с рукояткой из слоновой кости, своего рода нагрудной заколкой, которая и теперь еще в большом ходу у моряков. Если добавить, что на ногах у него были легкие парусиновые башмаки с вышитыми на них якорями, этого будет достаточно, чтобы получить полное представление о наряде незнакомца.

Появление человека, чей облик и одеяние мы только что описали, вызвало большое оживление среди негров, подметавших улицу. Четверо или пятеро зевак следовали за ним по пятам, глядя на него с восхищением, какое таким людям внушают те, чья внешность говорит о жизни, полной приключений, опасностей и отважных подвигов. Кивком головы приказав одному из этих бездельников следовать за ним, обладатель индийского шарфа прыгнул в ялик, стоявший у берега, и, отвязав его, принялся грести к поджидавшей периагве. В бесшабашности, решительности и мужественности этого замечательного представителя морских скитальцев было действительно нечто привлекавшее внимание даже тех, кто был больше знаком с жизнью, чем толпа ротозеев, собравшаяся на берегу. Едва заметными движениями кисти руки и плеча незнакомец гнал ялик вперед, словно ленивое морское животное. Широко расставив ноги, он стоял твердо, как изваяние, упираясь ступнями в борта ялика, и в этой позе было столько уверенности, что его можно было сравнить с искусным и хорошо натренированным канатоходцем. Когда ялик достиг периагвы, незнакомец бросил сопровождавшему его негру мелкую испанскую монету и прыгнул на борт судна, с такой силой оттолкнув при этом ялик, что тот мгновенно оказался на полпути между периагвой и берегом, а чернокожий был вынужден по собственному разумению удерживать равновесие в шаткой скорлупе.

Походка и манеры незнакомца, когда он поднялся на борт периагвы, выдавали в нем настоящего моряка и были самоуверенны до дерзости. Он с первого взгляда увидел, что экипаж и пассажиры толком и не нюхали моря, и проникся к ним тем чувством превосходства, которое людям его профессии свойственно проявлять по отношению к тем, чей круг интересов ограничивается земной твердью. Оглядев простое оснащение и скромные паруса периагвы, он с видом знатока презрительно скривил губы. Затем, потравив шкот и дав парусу надуться, он с непринужденностью и бесстрашием крылатого Меркурияnote 26Note26
  Меркурий – у древних римлян бог торговли, покровитель купцов и путешественников; изображался обыкновенно с крыльями на ногах.


[Закрыть] зашагал по бочкам с маслом, используя в качестве ступенек и колени простолюдинов, и оказался на корме в компании олдермена ван Беверута. Со спокойствием, которое свидетельствовало о его привычке командовать, он оттеснил в сторону изумленного паромщика и взял румпель в свои руки так хладнокровно, будто ежедневно занимал этот пост. Когда судно легло на курс, он принялся разглядывать своих попутчиков. Первым, на кого упал его смелый и дерзкий взгляд, был Франсуа, слуга Алиды.

– Если налетит шквал, коммодорnote 27Note27
  Коммодор – в английском флоте командир корабля или соединения кораблей; на одно звание младше, чем контр-адмирал.


[Закрыть], вам будет трудно удержать этот вымпел, – указывая на чехол, надетый поверх парика француза, произнес незваный гость с серьезным видом, который едва не обманул доверчивого слугу. – Столь опытный офицер, как вы, не должен отправляться в плавание, не закрепив как следует концыnote 28Note28
  Конец – отрезок троса или трос, имеющий определенное назначение, например: буксирный конец, швартовый конец.


[Закрыть] на случай непогоды.

Камердинер не понял или сделал вид, что не понял насмешки, и, полный чувства собственного достоинства, продолжал сохранять вид молчаливого превосходства.

– Джентльмен, видимо, состоит на иностранной службе и не понимает английского моряка? Что ж, в худшем случае у него срежет марсельnote 29Note29
  Марсель – на судах с прямым парусным вооружением второй парус снизу. Прямые паруса имеют трапециевидную форму и располагаются симметрично по обе стороны мачты. Их верхняя шкаторина (кромка) крепится к рею, а шкотовые (нижние) углы – к нокам (оконечностям) рея, расположенного ниже.


[Закрыть] и унесет ветром. Господин судья, простите за дерзкий вопрос: что предпринято за последнее время против флибустьеров?

– Я не имею чести состоять на службе ее величества, – холодно ответил ван Стаатс, патрон Киндерхука, к которому был обращен этот вопрос.

– Лучший мореплаватель может ошибиться в условиях плохой видимости, и многие старые моряки принимали полосу тумана за твердую землю. Если вы не судейский, сэр, можно вас поздравить, потому что быть судьей или истцом все одно что идти под парусами по мелководью. В обществе законников никогда не чувствуешь себя надежно укрытым от шторма; самому дьяволу не всегда удается избежать этих акул. Приятная лужица, друзья мои, этот Йоркский залив! И уютная, какую только можно пожелать при гнилых канатах и встречном ветре.

– Вы моряк дальнего плавания? – спросил патрон, не желая, чтобы Алида подумала, будто он не способен пикироваться с незнакомцем.

– Ближнего ли, дальнего ли, Калькутта или Кейп-Код, навигационное счислениеnote 30Note30
  Счисление – определение места судна в море на основании показаний компаса и лага, то есть вычисление расстояний, которые судно прошло каждым курсом.


[Закрыть], зрительная ориентация или по звездам – все одно для вашего покорного слуги. Очертания берегов от залива Фанди до мыса Горн так же привычны для моего глаза, как поклонник – для этой прелестной леди; а что касается берегов Старого Света, то я проходил мимо них чаще, чем ваш уважаемый коммодор расчесывал свой парик. Прогулка вроде этой для меня все равно что воскресный отдых, а вы, наверно, перед тем как отправиться в путь, попрощались с женой, благословили детей, пересмотрели завещание и получили напутствие у священника?

– Даже если и так, опасность от этого не увеличилась, – произнес молодой патрон, который при этих словах очень хотел взглянуть на красавицу Барбери, но от робости смотрел в другую сторону. – Опасность никогда не становится больше, если готов встретить ее…