Текст книги "Обратный отсчет"

Автор книги: Джеймс Прескотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Глава 6

– Но главное, что меня бесит, – Триш Хан ходила взад и вперед по своему офису, как тигр в клетке, – это что ты через мою голову пошла к Рону Льюису, и я теперь выгляжу как дура.

Мяч-антистресс в руках Триш работу свою не выполнял совсем, и она швырнула его в стену. Мяч весело отскочил от стены, но никто ловить его не стал, он покатился по полу и затих в углу. Для редактора отдела Lifestyle в газете Washington Post стресс был делом привычным. Столь же обычным, как выволочки юным репортерам, которые думали, что они уже выросли из своих штанишек.

В данном случае юный репортер, старательно изображавший внимание, звался Кейзой Маоро. Носительница этого руандийского имени (означавшего красивая) давно уже решила, жалея друзей, коллег и соседей, зваться просто Кей. Что избавляло многих от недоумения, а ее – от необходимости давать пространные пояснения, вроде таких:

– Какое интересное имя. Вы откуда? – спрашивали ее, имея в виду темный цвет ее кожи и коротко стриженную копну волос в мелких, плотных завитках.

– Америка.

Такой короткий ответ часто приводил спрашивавшего в замешательство: ему было стыдно за вопрос, который вдруг начинал казаться бестактным.

– Что касается происхождения, то мои родители из Руанды.

– А-а… – отвечал собеседник и переходил на другую тему.

О Руанде все знали две вещи: что там случился жуткий геноцид в середине 90-х и что виноваты в нем были хуту. Сложности взаимоотношений племен в Восточной Африке были малодоступны среднему американцу, точно так же как тонкости американской политики – пасущему коз руандийскому фермеру.

Кей родилась за много тысяч километров от Африки через пять лет после этих ужасных событий, но она была хуту, и тема вины хуту преследовала ее всю жизнь. Проще всего было избегать разговоров на эту тему, но избегать не означало кривить душой. Она гордилась своим происхождением. Ее отец был дипломатом, а мать работала в государственном банке. Когда вспыхнул конфликт, в апреле 94 года, они находились в командировке в Эфиопии. В Руанде у них были земли, дома и много родственников. Три месяца спустя не осталось ничего. Родители так до конца и не оправились от этого потрясения. Кей всегда старалась говорить правду о том, что случилось и почему. Она хотела восстановить историческую справедливость и избавиться от клейма, часто превращавшего разговор с чужими людьми в испытание.

Так она пришла в журналистику. Это же отчасти было причиной, по которой она сидела в супермодном, стеклянном, похожем на аквариум офисе Триш Хан и терпеливо выслушивала упрёки начальницы.

Кей считала, что существует масса важных вещей, нуждающихся в описании и обсуждении, а рассказы про открытие галерей и личную жизнь знаменитостей в разделе Lifestyle – пустой тратой времени.

– Я как-то пересеклась с Роном за обедом, и он сказал, что если Lifestyle отпустит меня, то в отделе новостей есть место.

Рон был редактором новостного отдела газеты, ходячий памятник ушедшей эпохи, известный тем, что упорно не желал иметь дело с компьютером, пока главный редактор Сэнди Йитс не пригрозил уволить его к чертовой матери. Лохматый и часто небритый, Рон был одним из лучших в профессии.

Триш перестала терзать ковер и остановилась, скрестив руки на груди.

– Все это хорошо и прекрасно, Кей. Но я не могу себе позволить отпустить тебя. Ты у меня – лучшая, а через два дня Канье представляет новую коллекцию. Ты должна там быть.

Сердце Кей упало и провалилось в бездну.

– У меня нет больше сил задавать знаменитостям идиотские вопросы по бессмысленным поводам. Да и одежда Канье выглядит всегда одинаково: все бежевое и дырявое, как дуршлаг. Пошлите Сару – она это дело обожает.

Триш поправила прическу и уселась наконец в кресло. Она уже несколько успокоилась, но доводы Кей по-прежнему не производили на неё никакого впечатления.

– Сара занята. Мария и Брайан болеют. Келли, Роджер и те двое, которых я наняла вместо них, – все тоже вдруг заболели.

– Вот и я о том же, – Кей предприняла последнюю попытку достучаться. – Люди заболевают пачками по всему миру. На планете обнаружен инопланетный корабль. Правительства из последних сил пытаются удержать ситуацию под контролем. Миллионы людей ждут конца света со дня на день, а вы предлагаете делать вид, что все это не имеет особого значения.

Триш открыла ящик стола и достала белый конверт.

– То, что ты говоришь, – истинная правда, Кей. Именно поэтому наши репортеры освещают все эти сюжеты. Но тебя наняли не для этого. Тебе платят за то, что ты рассказываешь про всяких звезд. Какие они, что любят и чего не любят, с кем ссорятся и т. п. Мелочь, конечно, но по нынешним временам небольшое развлечение лишним не будет.

Она протянула конверт.

– Я что – уволена?

– Напротив. Это билет в Нью-Йорк на завтрашнее дефиле Канье. Не могу себе позволить роскошь твоего увольнения, даже если бы захотела. Но не испытывай моего терпения и отстань от Рона.

* * *

Кей с мрачным видом возвращалась на свое рабочее место. Стеклянные стены офиса Триш приглушали звук, но не мешали присутствовавшим сотрудникам любоваться сценой внутри. Кей явно получила нагоняй. Они не знали за что, но это и не главное.

Длинный и худой Эллис Дау, писавший про косметический ремонт жилья, высунулся из своей выгородки (одной из немногих непрозрачных в их суперсовременном помещении) и пропел дурным голосом:

– Ах, Кей, бедняжка!

Его соседи-придурки заржали. Единственное место, где Эллис смотрелся органично – это компания таких же тупых дятлов, как он сам. Его папаша был известным репортером и смог устроить сынка на непыльную работу.

– Ты еще покажешь ей, милашка, – добавил он ей вслед.

Кей подняла над плечом средний палец.

Она дошла до своего стола под аккомпанемент звонков. На экране телефона как раз гасло сообщение по фейсбучному мессенджеру. Она успела увидеть слово вранье. Запищал лэптоп, заваленный разными бумагами, которые она каждый день собиралась привести в порядок, но всякий раз откладывала на потом.

Она выкопала лэптоп из кучи модных журналов и распечаток собственных статей. Он был открыт, и раскопки разбудили его. Сообщение на экране означало, что кто-то пытается связаться с ней через блог, который она ввела отдельно от работы, чтобы иметь возможность поговорить на интересовавшие ее темы. Темы эти были самые разные: от социально-политических проблем Африки до местных вашингтонских событий. Ее последний пост о свободе слова в университетских кампусах собрал огромную аудиторию. Он назывался «Учит ли нас нетерпимости наша система образования?» Броское название было несколько провокативным, но Кей позволила себе ставить жесткие вопросы, которых многие почитали за благо не касаться.

Сообщение гласило:

У меня для вас кое-что есть. Откройте Фейсбук.

И было подписано:

Бабник

В раздражении Кей вскочила на ноги и принялась оглядываться по сторонам. Коллеги были заняты обычными делами: кто-то говорил по телефону, кто-то печатал, уйдя с головой в работу. Она выругалась. Если Эллис опять устраивает свои дурацкие розыгрыши, она пойдет в отдел кадров, и пусть этого Бабника уволят нафиг!

Кей включила телефон, чтобы посмотреть, кто там ей пишет. Это был тот же персонаж, но с другим текстом.

Публике скармливают вранье. У меня есть доказательства.

Кей открыла профиль отправителя: никакой личной информации, только ник Бабник.

Обычно, мужички, зовущие себя бабниками, слали ей малограмотные послания, в которых называли ее крутой телкой и приглашали заняться мощным и незабываемым сексом. Желание проигнорировать сообщение было побеждено желанием узнать, кто это тут так развлекается за ее счет.

Она написала: Кто это и почему вы тратите мое время?

Между тем, в конверте, полученном от Триш, оказался билет до Нью-Йорка. Кей задумалась о том, что ей надеть на показ мод, чтобы не выглядеть белой вороной. Не приведи Господь явиться на летний показ в весенней коллекции. Кроме того, Канье был известен своим отвращением к репортерам.

Она все еще размышляла на эту тему, когда пришел ответ. Вложение без каких-либо комментариев.

В ушах зазвучал голос невидимого взору Лукаса да Сильвы. Экспрессивный и вечно занятый айтишник велел ей не трогать вложения. Она нацелила курсор и замерла.

– Будь умничкой, Кей, – говорил бестелесный голос. – Наведи курсор на крестик и закрой окно. Без резких движений, но твердо.

Но Кей не послушала мудрого айтишника и открыла вложение. Там был нечеткий снимок двух человек: мужчины и женщины с бейджиками на груди. Компьютер пискнул, и пришла новая картинка. Кей больше не колебалась. Этот снимок был более информативен: Кей узнала Овальный кабинет. Она загрузила картинку в приложение для фото и навела зум на бейджики. Имена: Доктор Джек Грир и Доктор Миа Вард не говорили ей ничего. Если Бабник к ней клеился, то начал он довольно удачно.

Пришло новое сообщение:

38°53′15.59″ 77°00′26.40″

– Это еще что? – спросила сама себя Кей.

Горе рыдает на плече истории. Будьте ровно в девять вечера. Следуйте за взглядом истории. Найдете подтверждение моей серьезности.

Бабник вышел из сети. Кей смотрела на сообщение и думала о том, во что она вляпалась. Если не идиот Эллис, то, может, это ее жених Дерек решил устроить розыгрыш? Дерек был молодым инвестиционным банкиром с блестящими перспективами. Его трудно было представить за таким дурацким занятием.

Цифры явно были географическими координатами, она ввела их в Google. Открылась страница с Памятником Мира здесь рядом, в Вашингтоне. Большой монумент из белого мрамора был установлен в 1877 году в память о гибели американских морских военнослужащих во время Гражданской войны.

Часы в телефоне показывали 6:23 вечера. Времени было достаточно. Но разумно ли пускаться в эту игру найди спрятанное? А если ее там караулит какой-нибудь псих с целью убить или еще чего? С другой стороны, этот Бабник прислал фотки из Белого Дома. Снимки эксклюзивные – явно не из сети. Любопытство вступило в борьбу со здравым смыслом, и Кей уже догадывалась, какая сторона победит.

Глава 7

Миа постучала в дверь номера 225. Они находились где-то под Ричмондом на втором этаже гостинички под названием Мотель 6. Поездка от Объединенной базы Эндрюс заняла два часа, и телефон уже показывал десять вечера. Но, возможно, это был последний и единственный шанс.

Рядом находились два агента ФБР, приставленные к ней правительством из соображений безопасности. Оба в джинсах и свободно сидящих ветровках, что, по идее, должны было делать их неразличимыми в толпе и не похожими на агентов ФБР. За время знакомства они и двух слов не сказали, и все, что Миа знала про них, сводилось к тому, что один, звавшийся Рамиресом, был большим охотником до чипсов Doritos, а другой, Чок, поплотнее и пониже ростом, все время держал во рту зубочистку и, когда думал, что никто не видит, крутил ее языком.

Свен тоже был не из разговорчивых. Гибель Тома, да еще от рук ненавистного Стража, совершенно выбила его из колеи. Он про это не говорил, но по тому, как иногда взгляд его застывал, а кулаки непроизвольно сжимались, словно на чьем-то горле, Миа понимала, что происходит в его душе. Когда военный вертолет доставил их на базу Эллингтон Филд, Свен сказал, что ему придется на время покинуть Мию, и что она остается в надежных руках, и что они скоро увидятся. После этого он заключил ее в объятия, напоминавшие одновременно о хватке удава и прикосновении любящего отца. Ей было грустно, и она надеялась, что он действительно еще вернется.

– Кто? – послышалось из-за двери.

– Миа Вард.

Раздался щелчок замка, и дверь отворилась. Перед ней стоял незнакомый человек, и на секунду она подумала, что ошиблась номером, но тут увидела Пола, сидящего на кровати с пультом дистанционного управления в руке.

– Свен передавал привет, – сказала Миа открывшему дверь.

– А Том? – спросил впустивший их человек, сам бывший агент Стража, перешедший на другую сторону.

У Мии болезненно сжалось сердце: память о потере была еще слишком свежа. По ее лицу он все понял.

– Он был один из лучших, – мрачно сказал бывший Стражник и, обогнув агентов ФБР, вышел на лестницу. Миа еще успела увидеть, как он стоит там, сжимая перила.

Перед ней появился Пол и остановился в растерянности, не зная, обнять ее или нет.

– Рад тебя видеть, – начал он. – Значит ли это, что мы свободны?

Она посмотрела на потертый ковер у них под ногами.

– Боюсь, я не за этим, – они вас, возможно, перевезут в другое место через пару дней.

– Я тут уже с ума схожу, – Пол потер висок. – Целыми днями взаперти, из еды – один фастфуд утром, днем и вечером. Какие-то странные люди, приходящие обследовать Зоуи. Она питается через трубку, ей нужно в настоящую больницу.

Миа посмотрела на кровать за спиной Пола и на дочь, укрытую простынями. Рядом стояла капельница. Она села возле ребенка и подняла простыни. Кожа Зоуи была горячей и розоватой, как у Гранта и других, пораженных Зальцбургом.

– Привет, солнышко, – она погладила волосы ребенка. – Как дела у моей большой девочки?

Зоуи медленно открыла глаза и мигнула под светом лампы.

– Помнишь, как я разбудила тебя однажды песенкой «Время печь бублики» и ты вскочила, радостная в предвкушении веселой стряпни? А это была всего лишь строчка из рекламы Dunkin’ Donuts. И ты стала плакать, потому что думала, что мы вправду будем печь бублики, и не понимала, зачем так говорить, если это неправда. Ты плакала, а я проклинала себя за тупость.

Зоуи смотрела не нее равнодушным, непонимающим взглядом.

Тяжело было видеть дочь в таком состоянии, но еще ужаснее – осознавать, что ребенок ее не узнает.

– Я всегда огорчалась, если ты грустила, но сейчас – уж лучше бы грусть, чем вот это.

Миа, едва сдерживая слезы, гладила дочку по голове, как она всегда делала, укладывая ее спать.

Она взяла маленькую руку дочери в свою. Пальцы Зоуи показались ей ненормально толстыми. Дети растут рывками, это она знала, но тут было что-то противоестественное, особенно для ребенка, которого кормят через трубку. В подобных случаях тело теряет вес, иногда до состояния истощения. И первыми о том, что организму чего-то не хватает, сигнализируют конечности. Помимо еды, ребенка в форме поддерживает подвижность. Как астронавты, проведшие много дней в невесомости, теряют мышечную и костную массу, так и обездвиженные люди, в коме или инвалидном кресле, неизбежно теряют вес. Законы природы однозначны: то, чем ты не пользуешься, ты теряешь.

Миа поднялась и сдернула простыни с дочери.

– Ты что?! – всполошился Пол.

– Ее руки и ноги выглядят толще, чем должны.

– Естественно, мы о ней все время заботимся.

– Не сомневаюсь, Пол. Но это за пределами нормы. Я хочу сделать ей анализ крови.

– Она, может быть, умирает, а ты про вес… – Пол смотрел в недоумении.

– Перестань, – она почти кричала. – Мне наплевать на ее вид. Но то, что с ней происходит, – противоестественно.

Миа ощупала ногу дочери, и ей вспомнился Грант, объявившийся на базе Эндрюс этаким крепышом, при том что за два дня до того он слег с тяжелым переломом бедра.

– Дайте телефон, – обратилась она к одному из агентов ФБР.

* * *

– Соедините, пожалуйста, с доктором Мерель Янссон, – звонок бы в Амстердам в Лабораторию молекулярной генетики.

– Прошу прощения, но доктор Янссон сейчас не может с вами поговорить.

– Скажите ей, что это доктор Миа Вард и что это срочно.

– Доктор Янссон за границей, – сообщили ей после паузы.

У Мии упало сердце. Секретарша на том конце говорила, что доктор вернется через неделю-другую.

– Где она находится?

– Я не уверена, что могу…

– Девушка, больные люди могут умереть, если вы не прекратите эту тягомотину с протоколом. Еще раз – где она?

– В Индии, – сдалась секретарша. – В Институте медицинских исследований Калькутты.

– Ну вот. Делов-то, – позволила себе легкую грубость Миа, прежде чем начать искать в телефоне агента Рамиреса номер института в Калькутте. На этот раз переговоры, несмотря на тяжелый бенгальский акцент с той стороны, завершились успешно.

– Миа? – отозвалась доктор Янссен.

– Послушайте, Мерель. У меня совсем мало времени. Зальцбург мутирует. 47-я хроматида скоро обретёт пару.

Миа рассказала о бинарном коде во взрывной волне и его расшифровке Анной. Когда в компании сорока шести хроматид (составляющих двадцать три хромосомы человека) обнаружилась 47-я, названная синдромом Зальцбурга, это можно было объяснить редким генетическим заболеванием. Затем инопланетный корабль начал распространять синдром по всему миру, неся повышенную чувствительность к солнечному свету, снижение костной массы, искажения ДНК и в ряде случаев, как с Зоуи, – нарушение сознания и способности к контакту с другими людьми. Складывалось впечатление, что геном человека меняется таким образом, что скоро люди исчезнут как вид. Трудно было отделаться от мысли, что пришельцы расчищают мир для себя самих или для какого-то созданного ими нового вида. Информация, найденная в бинарном коде, и появление новых симптомов вызывали у Мии опасения по поводу очередной фазы еще более тяжелых мутаций.

– Удивительное совпадение, – датский акцент Янссон стал сильнее. – Здесь в Индии у некоторых пациентов наблюдается рост плотности костной ткани. Институт полностью перепрофилировался на лечение синдрома Зальцбурга. Мы применяем более агрессивную версию генной терапии, которую вы предложили в Амстердаме и которая была успешной. При этом появились новые симптомы, и мы не знаем, то ли мы переборщили, то ли организм некоторых пациентов сопротивляется нашим попыткам глушить гены Зальцбурга.

Пол и агенты ФБР с интересом вслушивались в загадочный разговор.

– Если мы поймем, как Зальцбург вообще попал в наш геном и как корабль дистанционно управляет мутацией хроматиды, мы поймем, как с этим бороться.

Ей бы хотелось сказать больше: что подо льдом Гренландии обнаружен новый корабль и что времени у них всего две недели до возможной новой и окончательной катастрофы.

– В каком смысле мы? – удивилась Янссон.

– Вылетаю ближайшим рейсом, – ответила Миа, глядя, как агенты крутят головами и машут руками. Но смущали ее не они, а перспектива разговора с Джеком о том, что она не поедет с ним в Гренландию.

Глава 8

В 8:50 вечера Кей подъехала к Памятнику мира, по-прежнему не уверенная, что она не пожалеет о своем решении. Она запарковалась прямо на круговом движении, на обочине, и смотрела на почти сорокафутовую конструкцию так, будто ждала, что статуи сейчас спрыгнут с пьедестала и убегут. Редкие туристы, в основном японцы и восточноевропейцы, вооруженные палками для селфи, фотографировались на фоне монумента. Неподалеку на фоне вечереющего неба был хорошо виден Капитолий. Начинало темнеть, и мысль остаться здесь в одиночестве отзывалась в ней легким ознобом.

Чуть раньше Кей совсем уж было собралась проигнорировать приглашения Бабника, но тут ей вспомнился прокуренный голос Рона Льюиса, соблазнительно рассказывавший о месте в отделе новостей, если, конечно, она окажется достойна этого места. Что означало, в частности, рыскать повсюду и совать нос во все дыры. Правда, ее работа в глянцевом отделе не научила ее собирать инсайдерскую информацию и заводить полезные источники. Единственным такого рода контактом мог считаться Висенте Рамирес, бывший бойфренд подружки (с которой она когда-то делила комнату в общежитии), подавшийся на работу в ФБР. Это был не Бог весть какой источник, что и заставило ее ухватиться за потенциальную возможность узнать что-то стоящее самостоятельно.

Она вышла из машины и ждала разрыва в потоке автомобилей, чтобы перейти на другую сторону. Туристы исчезли, только в дальнем углу площадки сидела, целуясь и хихикая, какая-то парочка.

Кей заглянула в распечатку инструкций, полученных от Бабника.

Горе рыдает на плече истории.

На пьедестале стояли две мраморные женщины. Одна, плача, закрывала лицо руками, другая держала нечто вроде книги, ее взгляд был направлен на край фонтана. Горем, очевидно, была плачущая, а другая – Историей.

Следуйте за взглядом истории.

Подойдя ближе и присмотревшись, Кей увидела, что к внутренней стенке чаши фонтана прикреплен какой-то предмет, наполовину погруженный в воду. Она еще раз оглянулась, чтобы убедиться, что никто не подкрадывается к ней сзади, и приблизилась вплотную. В фонтане находился пластиковый непромокаемый пакет, а в пакете – конверт. Сердце билось, как безумное, Кей схватила конверт и бросилась к машине.

При свете лампочки внутреннего освещения Кей распечатала легкий конверт, в котором оказалась всего лишь фотография, которую она и принялась рассматривать.

Стук в водительское стекло чуть не довел ее до инфаркта. Вскрикнув, она уронила снимок и в страхе подняла глаза. У машины стоял полицейский и смотрел на нее с немым удивлением.

– Здесь нельзя стоять, дамочка. Проезжайте или я вас оштрафую.

Кей кивнула, все еще держась за сердце, и включила зажигание. И лишь двадцать минут спустя, когда она подъехала к своему жилью в квартале Адамс Морган, она принялась колотить кулаком по рулю так, что повредила костяшки пальцев на правой руке.

Полгода назад она не задумываясь выходила из дома ночью, и никакой коп, стучащий в окно машины, испугать ее не мог. Все изменило нападение. В ту ночь, возвращаясь поздно с работы, она ехала по пустой, темной улице, и, когда затормозила на красный свет, на нее накинулись два человека с пистолетами, выпрыгнувшие из впереди идущей машины. Что было дальше, она не помнила и пришла в себя только на следующее утро в каком-то парке. Одежда выглядела так, словно она валялась всю ночь в грязном сарае, при этом никаких других повреждений или следов насилия не было. На вопросы Кей отвечала, что все у нее отлично. Ее машина, старенькая Хонда, так и не нашлась, но страховая компания выдала ей прокатную, а потом и вовсе компенсировала потерю. Угоны машин в Вашингтоне случались чаще, чем того хотелось бы полиции, которой приходилось отвечать на вопросы вроде того, что если они не могут навести порядок в столице, то что же говорить о всей стране.

Дело было, конечно, не в машине, а в утрате ощущения свободы и безопасности. Теперь каждый раз, тормозя на светофоре, она чувствовала, как потеют ее ладони, и заметила, что она невольно держит дистанцию до машины впереди, чтобы иметь возможность быстро развернуться в случае чего.

Но жить, все время готовясь к худшему, невозможно, и Кей постепенно стала тормозить все ближе к стоп-огням передних машин. Родители с детства учили ее, что если случилось упасть, то надо вставать и идти дальше. То, что она решилась на эту ночную вылазку, говорило, среди прочего, о ее готовности не допустить, чтобы какие-то бандиты навсегда изменили ее отношение к жизни. Нет и еще раз нет. И все-таки, когда коп постучал в стекло, вся решимость вмиг исчезла, как дым от трубки ее отца в ветреный вечер. В прежние времена она любила сидеть с ним рядышком на заднем крыльце их скромного дома и смотреть, как он пускает дым через нос и как дым вьется и растворяется в воздухе.

Кей посмотрела на распухшие костяшки и подумала, что ей еще работать и работать над собой.

Когда нервы успокоились, Кей продолжила рассматривать снимок. Сначала ей казалось, что это просто огоньки на черном фоне. Потом она поняла, что огоньки – это звезды и планеты. Ближе к центру обнаружился слегка расплывчатый, но отчетливо треугольный предмет металлического вида. Тут она поняла, что он ей напоминает – инопланетный космический корабль, обнаруженный ВМС в океане.

Стало ясно, о чем идет речь. Военные заявили, что корабль провалился в скопление подземной лавы и пропал. Если снимок был настоящий, значит либо военные солгали, либо в космосе летит еще один.

Кей открыла мессенджер Фейсбука. Бабник был в сети.

Откуда это у вас?

Снимок сделан пять дней назад спутником Вояджер-1.

Вы хотите сказать, что еще один корабль летит к Земле?

Да.

Кей почувствовала, что ей стало холодно.

Правительство это скрывает? Почему?

Паника.

Мы в опасности?

Да.

Лоб Кей вспотел. Пришло еще одно сообщение:

И это только верхушка айсберга.

Справившись с собой, Кей написала:

Какие масштабы?

Потянет на Пулитцеровскую премию. Должно случиться нечто ужасное. О чем знают лишь несколько человек в мире.

Что? Сообщите хоть что-нибудь.

Что бы ни случилось, ни в коем случае не публикуйте снимок. Это проверка, если я пойму, что вам можно доверять, что вы умеете держать слово, я расскажу вам всю правду о происходящем.

Это было последнее сообщение. Кей заметила, что боль в руке совершенно исчезла и что впервые в жизни она не знает, что сказать.