Текст книги "Подземный левиафан"

Автор книги: Джеймс Блэйлок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

Глава 6

Весь следующий месяц погода стояла отвратительная: дождь и облака, северо-восточный ветер, высокие приливы и бесконечные штормы на южном побережье. Дожидаясь снижения приливов, профессор Лазарел изучал бесчисленные бухточки на полуострове Пало-Верде, промеряя глубины тысячефутовым отвесом. Пришло известие от Ройкрофта Сквайрса. Погружение на батисфере было невозможно. Нечего даже и думать. Пришлось отложить экспедицию, пока погода не улучшится.

В середине декабря потеплело, Санта-Ана задул снова, и океан успокоился. Понаблюдав за погодой три дня, дядя Эдвард и профессор Лазарел решили еще немного выждать перед погружением. Если ветры продержатся, то погружение скорее всего состоится в субботу.

В четверг около полудня Гил, Джим и Оскар Палчек бродили по бульвару Колорадо, продуваемому всеми ветрами. Ветер гнал вдоль улицы редкие клубки перекати-поля, которые заканчивали свою жизнь под колесами встречных автомобилей, превращаясь там в кучки коротких веточек. Воздух пах жарой и сухостью, как должен был пахнуть ветер, мчащийся над каменистой пустыней. Тремя месяцами ранее несущаяся пыль и наэлектризованный воздух могли мешать и раздражать, но в начале декабря теплый ветер Санта-Ана возвещал бабье лето, а дующий ближе к ночи с востока был почти праздником.

Гил и Джим рыскали в поисках рождественских подарков. Это был отличный повод пройтись по букинистическим и сувенирным магазинчикам и лавочкам старьевщиков, которых на бульваре Колорадо было видимо-невидимо. В свою очередь, Оскар был совершенно равнодушен к идее приближающегося Рождества, и букинистические магазинчики и лавочки со стариной не привлекали его, какими бы любопытными они ни казались. Оскар обидно посмеялся над коллекцией чучел саламандр, которую Джим присмотрел в подарок дяде Эдварду. В наборе было двенадцать ящериц на одной подставке, каждая со своей биркой. Не считая пары отвалившихся лап и выпавшего глаза у пятнистого тритона (в глазнице проглядывала набивка), коллекция была в превосходном состоянии. Оскар страшно заинтересовался неизвестного предназначения хитроумным приспособлением из гнутых трубок, висящим на стене, громко обозвав его спринцовкой для носа. После этого он добрую минуту настаивал на том, что керамический сливочник в виде утенка, из клюва которого можно было лить содержимое, – тоже спринцовка. Саламандры Джима само собой, тоже очень скоро стали спринцовками, а за ними и хозяин лавочки – сухонький, маленький беззубый старичок с огромным слуховым аппаратом. Этот старичок не только заявил, что не продаст Джиму саламандр ни за какие деньги, но и выгнал их троицу обратно на ветер, азатем и крепко обругал, после того как Оскар Палчек исполнил на тротуаре перед окошком лавочки насмешливый танец.

Это происшествие здорово подняло Оскару настроение, и он объявил, что остаток дня они посвятят так называемому «зарабатыванию очков» – времяпрепровождению, в ходе которого участники игры устраивали всякие безобразия, оцениваемые соответствующим количеством баллов. Оскар, у которого совесть и чувство вины отсутствовали напрочь, в этой игре неизменно побеждал.

По его настоянию, за устроенное в лавочке старьевщика представление ему присудили три очка, с чем ни Джим, ни Гил спорить не стали. Джим получил два очка, после того как незаметно прокрался в бильярдную и всех там перепугал, заорав дурным голосом: «Всех перевешаю!», а потом пулей вылетел на улицу. Оскар предлагал Гилу шесть очков за то, что тот просто-напросто будет в течение минуты громко сморкаться в платок в читальном зале публичной библиотеки Игл-Рока, встав прямо перед мистером Роббом, злющим библиотекарем. Оскар и Джим будут следить по часам, висящим прямо над головой мистера Робба. Гил мудро отказался от этой затеи. Ему со скрипом было начислено одно очко, после того как он согласился купить Оскару Палчеку черничный молочный коктейль в «Высшем классе», стоячей закусочной Питера, где торговали гамбургерами. Они все Втроем шли через парковку грузовиков к складам, когда Джим заслышал впереди на бульваре отрывистые трели электрического колокольчика.

Белый грузовичок Джона Пиньона медленно вывернул из-за угла и подрулил к краю тротуара. Гил и бровью не повел. Джим знал, что на этот раз он Гила наедине с Пиньоном не оставит – что бы тот ни говорил. Завидев вылезающего из кабины человека с приветливо-наивным выражением лица, Оскар немедленно признал в нем фальшивого мороженщика – о подобной забаве он мог только мечтать. Пиньон выкрикнул какое-то приветствие.

Обрабатывая челюстями монументальный ком жевательной резины, Оскар ответствовал Пиньону примерно так:

– Чосказал?

Пиньон хохотнул и по-отечески улыбнулся, подавая Палчеку руку для неизменного пожатия. Оскар протянул свою в ответ, но за мгновение до установления контакта ловко отдернул.

– С какашками не здороваюсь! – объявил он и, подмигнув Джиму, который был вынужден подмигнуть в ответ, прыснул. Гил продолжал хранить молчание. Пиньон тоже рассмеялся, словно отдавая дань остроумию шутки.

– Откуда рубашечка? Почем брали? – поинтересовался у Пиньона Оскар, ткнув пальцем в его обмундирование мороженщика.

Пиньон оставил вопрос без ответа. Он широко улыбнулся, решив не отступать и отплатить Оскару той же монетой – как потом оказалось, это была ужасная ошибка. Подобрав живот и подтянув жизненно важные органы и жир к животу – должно быть, чтобы придать себе более спортивный вид – он заговорил по-простецки, тоном, совершенно отличным от обычного придурковато-комического английского, вероятно надеясь, что Оскар примет его за своего.

– Сколько, по-твоему, мне лет? – спросил Оскара Пиньон, подмигивая Гилу и Джиму. – Не робей, говори, что думаешь. Сколько мне, по-твоему, – сорок?

На самом деле Пиньону было около шестидесяти, это было заметно, и все это знали. Внезапно, на глазах у пораженного Джима, Пиньон взмахнул руками и сделал довольно ровную стойку на руках. Из его карманов на асфальт со звоном посыпалась мелочь и выпал перочинный нож. Джим заметил, что из окон «Высшего класса» Питера за гимнастическими упражнениями Пиньона наблюдают с полдюжины лиц.

Простояв на руках бесконечных тридцать секунд, Пиньон повторил процесс в обратном порядке и встал на ноги. Его розовое лицо сделалось пурпурным, он отдувался и пыхтел, словно паровая машина. Неожиданно у Джима появилась ужасная уверенность в том, что все они неожиданно оказались вовлеченными в какую-то безумную, может быть преступную, выходку. Пиньон подобрал с мостовой свой нож, проигнорировав мелочь. Потом утер со лба пот тыльной стороной руки.

– Что скажешь? – поинтересовался он у Оскара. – Я в замечательной форме – в нашем городке таких поискать. Знаешь, кто я? Я – полярный исследователь. Полярник, вот кто – понял?

Оскар повернулся к Джиму и улыбнулся ему до ушей, полный решимости не дать Пиньону взять верх. Выплюнув резинку на тротуар, Оскар проговорил:

– Ну как, ребята – сто или девяносто?

Обернувшись к Джиму снова, Оскар опять ему подмигнул, как бы говоря, что ситуация под контролем. Ощущая в груди нарастающий ужас, Джим сделал все возможное, чтобы поддержать шутку. И подмигнул Оскару в ответ. Для Пиньона это подмигивание было что красная тряпка для быка.

– Значит, сто, говоришь?

Пиньон принялся скакать из стороны в сторону и молотить кулаками по воздуху, изображая бой с тенью.

– Сынок, – уверенно продолжил он, не собираясь, к восторгу Оскара, остепеняться, – я был чемпионом Арканзаса. Бойцов тридцать уложил!

Прыгая как заводной, Пиньон продолжал боксировать, пригибаться и финтить, всеми силами подкрепляя свою ложь. В том, что это ложь, Джим не сомневался. Он никогда не слышал о том, чтобы Пиньон занимался боксом, пусть в молодости. Сейчас же, по мнению Джима, невероятное самомнение Пиньона не позволяло ему уступить Оскару. И он решил призвать на помощь психологию – воззвал к брутальности своего противника.

Оскар тоже подпрыгнул раз или два, изобразив в лучшем виде чемпиона Арканзаса, вращая в воздухе руками как мельничными крыльями и тараща на Гила с Джимом глаза. Оскар был в своей тарелке – для таких представлений он жил, и Джим опасался за Пиньона все больше. Он заметил, что лицо Гила помрачнело.

Пиньон продолжал гнуть свое.

– Когда-нибудь слышал про ирландца О'Рейли Миллера?

– Само собой, – соврал Оскар. – А кто это такой?

– Я был его тренером. Я работал в гимнастическом зале в восточном Лос-Анджелесе. О'Рейли дрался со Стэдом Притчардом и разделал его под орех. Я стоял в углу О'Рейли – все шло так, как я его учил. Первые три раунда он держался спокойно – вот так… – Пиньон провел три быстрых прямых левой, – … а иногда вот так… – он сделал пару близких хуков правой.

– И иногда вот так, – подхватил Оскар, замахал руками и комично отшатнулся назад с наигранно-растерянной гримасой.

– А в конце третьего раунда, – продолжил Пиньон, ничуть не смущенный насмешками Оскара, – Притчард сбросил темп, сделал то, что мы, боксеры, называем «убийственной паузой».

– Само собой, – немедленно отозвался Оскар, мимикой иллюстрируя переживания боксера во время «убийственной паузы».

– Тогда я вскочил и крикнул: «Миллер, кончай его!» И О'Рейли кончил!

Услышав подобное откровение, Оскар был не в силах дальше сдерживаться и дико загоготал – выражение, которое употребил Пиньон, в сленге имело особое значение, чего тот наверняка не имел в виду. Палчек немедленно показал, как дальше развивались события между О'Рейли и Притчардом, и сделал это с таким глупым и напряженным лицом, что Джим, сам того не желая, рассмеялся. На мало что понявшего Пиньона пантомима Оскара особого впечатления не произвела.

Отступив на шаг, он натужился что было сил и постучал себя кулаком по животу.

– Бей сюда, – прохрипел он, кивая Оскару. – Прямо сюда. Твердый, как дерево.

Пиньон напыжился и снова подобрал живот, изготовившись держать удар не меньше чем от самого Ирландца О'Рейли Миллера.

К ужасу Гила и Джима, Оскар, размахнувшись как следует, послушно вогнал кулак в подставленное пузо. Пиньон сложился пополам, обмяк, словно проколотый воздушный шар. Со стороны «Высшего класса» послышались предупреждающие крики. Пиньон повалился на землю как подкошенный и заскреб ногами, его губы внезапно посинели, а глаза закатились под лоб.

Скованный по рукам и ногам ужасом, Джим секунды три простоял неподвижно, но когда Оскар с криками и хохотом бросился бежать к Хаббард-роуд, он опомнился и, схватив Гила за руку, потащил следом. Гил послушно пошел, продолжая через плечо смотреть на Пиньона, возможно желая убедиться, что тот ненароком не помер, чего они с Джимом так боялись. Но когда несколько зевак из числа любителей чизбургеров высыпало на улицу из заведения Питера, Гил махнул на Пиньона рукой и устремился за Джимом. Они свернули в первый попавшийся переулок, потеряв по дороге Оскара, и, выскочив на Стикли-авеню, сбавили ход до прогулочного шага, а через несколько минут уже очутились в спасительной сени дома Джима. Перед домом на грузовике с откидными бортами стояла далеко не новая, видавшая виды и обшарпанная батисфера, вокруг которой суетились дядя Эдвард, профессор Лазарел и Ройкрофт Сквайрс. Джим прошел мимо батисферы так, словно каждый день видел такие, вполне равнодушно, все еще с трепетом ожидая появления из-за угла улюлюкающей толпы с вилами, кольями и факелами. Всю дорогу Джим всячески убеждал себя, что они с Гилом ни в коем случае не были соучастниками происшествия, а лишь свидетелями – ответственность за увечья Пиньона не могла быть возложена на них. Но вспоминая, как за секунду до рокового удара сам он громко смеялся и подзадоривал Оскара, Джим понимал, что виновен ничуть не менее Палчека. Но Гила обвинить ни у кого язык не повернется. Тем более что Пиньон, конечно, будет всячески его покрывать. Он испытывает к Гилу отеческие чувства – если, конечно, все еще жив. А вот Джима с Оскаром он не пожалеет. В этом можно было не сомневаться. Пиньон очень мстительный и не упустит случая бросить камешек в огород своих конкурентов – профессора Лазарела и дяди Оскара.

Джим посмотрел из окна гостиной на улицу. Миссис Пембли бродила по дорожке своего сада, делая вид, что рассматривает маленькие кустики бегоний. На самом деле она следила за их домом – можно было не сомневаться. Джим почувствовал, что кровь в его жилах побежала быстрее. Может, она была заодно с Фростикосом и Пиньоном? Миссис Пембли добралась до конца дорожки и выглянула через забор на улицу, не замечая, что за ней самой наблюдают. Она смотрела на батисферу. Джим повернулся к Гилу, сидевшему в зеленом кресле неподвижно и мрачно, словно каменное изваяние.

– Ну, что скажешь? – бросил Джим, натянуто улыбаясь. – Задали старому Пиньону жару, верно?

Джим собирался произнести эти слова весело и беззаботно, но немедленно раскаялся в своих намерениях, едва только заметил выражение лица Гила. Пич стряхнул с себя оцепенение, впился руками в подлокотники кресла и несколько секунд беззвучно открывал и закрывал рот, пытаясь что-то сказать.

– Б… б… б… бедный Пиньон! – наконец выдавил из себя Гил. – Оскар! – вдруг по-змеиному зашипел он, да так неожиданно, что Джим испуганно оглянулся, ожидая увидеть позади себя Палчека. Гил затряс головой. Его губы дрожали. Джиму показалось, что Гил хочет сказать что-то страшное, ужасное, такое, что невозможно выразить словами. Гил резко поднялся, прошел мимо Джима и вышел на задний двор, хлопнув дверью. Однако вид батисферы привлек его, и уже через секунду его гнев улетучился, вытесненный научным любопытством. Засунув руки в карманы, Гил остановился перед аппаратом и принялся разглядывать его. Джим вышел из дома и остановился позади Гила.

Батисфера, взятая напрокат профессором Лазарелом в океанографической лаборатории Гавиота, походила на большой шар. Устройство было древнее, без пяти минут антиквариат. В грузовике рядом с батисферой лежали шланги, свернутые кольцами; примерно на уровне двух третей высоты аппарата по окружности шло несколько круглых иллюминаторов, окольцованных клепаными рамами. На самой вершине батисферы был откинут люк с большущей медной винтовой задрайкой. Поверхность устройства, сплошь изъеденная ржавчиной, отслаивалась зелено-голубыми чешуйками. Джиму батисфера показалась взятой прямиком из фильмов по романам Жюля Верна. Ройкрофт Сквайрс осматривал шланги, проверяя фут за футом всю их длину, должно быть выискивая течи. Кивнув Джиму, он принялся рассматривать и скрести пальцем подозрительное утолщение на ровной поверхности шланга.

– Дефект? – деловито осведомился Джим.

– Думаю, нет, – ответил Сквайрс, не отрывая глаз от шланга. – Просто кусочек резины пристал.

Наконец он поднял голову и соизволил взглянуть на Джима.

– А ты здорово бледный. Как себя чувствуешь?

Джим утер с носа пот, на один невозможный миг совершенно уверившись, что Сквайрс видит его насквозь и наверняка уже все знает об избиении Пиньона Оскаром Палчеком.

– Я в порядке, – отозвался Джим. – Правда. Это все ветер. От него у меня голова плохо соображает.

– Этот ветер приносит с собой положительно заряженные ионы – вот в чем штука. В старину, когда дул Санта-Ана, местные индейцы бросались в океан с утесов.

– Если завтра повезет, мы сделаем то же самое, – загрохотал из недр шара профессор Лазарел. Джим заметил в иллюминаторе его лицо – оно улыбалось. За толстым, в дюйм, стеклом лицо профессора Лазарела было искажено, словно его надули, как воздушный шар.

– Вот думаю купить велосипед, – ни с того ни с сего вдруг непринужденно заметил Джим.

Сквайрс сделал основательный глоток пива из бутылки, уже наполовину опорожненной.

– Гм? – удивился он.

– Вы разбираетесь в велосипедах?

– Признаться честно, не очень. Я не любитель велосипедной езды.

– Готов поклясться, что я не далее как вчера видел вас на велосипеде. – Джим притворился, что его ужасно интересует медный борт батисферы.

– Нет, это вряд ли был я. Я уже лет сорок на велосипед не садился. Очень подлые штуки, эти велосипеды. У последнего, который у меня был, цепь слетала через каждые сорок или шестьдесят футов.

Джим ответил, что он, наверное, ошибся, и оставил велосипеды в покое. Сквайрс не сказал ничего, что помогло бы разрешить загадку.

Гил Пич забрался в кузов грузовика и теперь смотрел через верхний люк внутрь батисферы, на профессора Лазарела.

– Для чего нужны эти шланги? – спросил он.

– Воздух и давление, – ответил Лазарел. – Красный – воздух, черный – давление.

Гил кивнул, словно и так знал это, потом шмыгнул носом, почесал ухо и поднял бровь с видом чуть удивленным и снисходительным к недостаткам чужого механизма.

– Довольно примитивно, – заметил он. В теперешней обстановке эти слова Гила изумили Джима несказанно.

– Они делают свое дело, и с нас довольно, – заверил его профессор Лазарел.

Гил прищурился и присмотрелся к шлангу.

– Не лучше ли использовать генератор кислорода? – Не дожидаясь ответа, Гил просунул голову глубже в люк, чтобы рассмотреть панель управления. – Мотора нет?

– Нет, конечно.

– Значит, ваше передвижение ограничено длиной шлангов?

– Верно, – ответил Лазарел, принимаясь раздраженно гудеть себе под нос.

– И как глубоко она погружается?

– На двести пятьдесят футов, плюс-минус. Для начала хватит. Если мои расчеты верны, в этот раз глубина не понадобится. На стенах впадины приливного пруда будет до черта интересного, ручаюсь головой. Джон Пиньон выбрал неправильное место для рыбалки. – Лазарел захохотал, довольный своей шуткой.

После слов Лазарела Гил почему-то загрустил – Джим понять не мог, почему. Пиньон был мерзким типом.

– Кстати, о Пиньоне, – продолжил профессор Лазарел. – Как там продвигается постройка твоего аппарата, Гил? Твоего землеройного вездехода?

Гил пожал плечами.

– Вечный двигатель, который ты сконструировал, еще не работает? – Лазарел подмигнул сквозь иллюминатор Джиму.

– Надеюсь, скоро им можно будет пользоваться, – ответил Гил. – Мне была нужна одна деталь, и я никак не мог ее найти. Сегодня днем я увидел ее в одном из магазинчиков на Колорадо.

Гил помолчал немного, потом добавил:

– Оскар Палчек решил, что это спринцовка для носа. Наверное, чтобы подчеркнуть глупость и грубость Оскара, Гил немедленно покраснел – как догадался Джим, в досаде на собственную грубость, на то, что сам сказал такое.

Профессор Лазарел усмехнулся.

– Спринцовка для носа, да? И он нужен тебе для вечного двигателя? – он снова захохотал, не скрывая своего веселья.

– Ну, не полностью. Мне нужен узел, который прикреплен к паровому бачку, но Оскар…

– Пар! – вскричал профессор Лазарел, подчеркивая свои слова щелчком медного тумблера на панели управления. – Ты говоришь о паровом бачке? Тогда твой друг прав. Это действительно была спринцовка для носа.

Сказав это, профессор Лазарел выпрямился во весь рост, высунул голову из люка и, подняв палец, торжественно провозгласил:

– А нос – он и есть нос, всего лишь. – После чего достал из кармана просторный клетчатый платок и оглушительно высморкался, так что батисфера загудела от могучего эха. Повернувшись в люке к дяде Эдварду, он пересказал ему историю Гила слово в слово, добавив в конце, что будь с ними тонко чувствующий слово Уильям, спринцовка наверняка доконала бы его.

Однако Гил не разделял восторга профессора. Устремив взгляд к далеким горам, четко выделявшимся на голубом небосводе, он печально и безмолвно покачал головой; легкий ветерок сдувал пряди светлых волос с его лица. Через пять минут Гил ушел, так и не сказав больше ни слова. Джим совершенно непоследовательно впал в уныние из-за ощущения, что профессору Лазарелу не следовало быть таким бесцеремонным с Гилом, который совсем не понимает шуток. Сама по себе мысль о том, что спринцовка для носа Оскара может стать частью вечного двигателя, была определенно глупой, но Гил не был глуп – возможно, он был сумасшедшим, но никак не глупцом. Оставшись, Джим рассказал про случай с машиной Хасбро, который дядя Эдвард почел, конечно же, вымыслом. Он выслушал Джима с вниманием и обеспокоенностью, однако беспокойство дяди было того же рода, что и появляющееся на его лице во время периодических визитов домой Уильяма Гастингса.

В субботу утром, за завтраком, чуть не подавившись кофе, дядя Эдвард воскликнул:

– Ты можешь в это поверить?

Джим оторвал взгляд от своей книги «Злоключения Фу Манчу». Мать не разрешала ему читать за столом, но дядя Эдвард ничего против не имел. Дядя бросил газету на стол и прихлопнул ее ладонью.

– В четверг Джон Пиньон был избит бандой уличных хулиганов! Его отвезли в больницу!

Джим опустил книгу на стол и отпил молока.

– Сильно ему досталось?

– Нет, пострадал в основном морально, – ответил дядя Эдвард, качая головой. – Его ударили под дых. Прохожие доставили Пиньона в больницу Глендейл, но он ушел оттуда на своих двоих через пару часов. Напавших он опознать не смог.

Дядя Эдвард замолчал и поднес к губам чашку с кофе, еще раз пробегая глазами заметку. Джим глубоко вздохнул и снова взялся за Фу Манчу.

– Ха! – снова выкрикнул дядя Эдвард. – Послушай-ка вот это! Понятно, почему он не захотел назвать имена тех, кто его бил. Он был переодет мороженщиком. И приехал на белом грузовичке с рекламой и электрическим колокольчиком, играющим «Спи, мой черный барашек, усни». Так вот кто это был! Господи! – Дядя Эдвард бросил газету на стол, схватил телефонную трубку и поспешно набрал номер Лазарела. – Привет, это я, – крикнул он в трубку. – Молчи и слушай. Помнишь тот белый грузовичок, о котором я тебе рассказывал, – он без конца колесил по дороге мимо моего дома? Помнишь? Так вот, ты не поверишь. Там сидел Пиньон – я только что прочитал в газете.

Дядя зачитал в трубку заметку от начала до конца. В ней также говорилось, что, по словам свидетелей происшествия, Пиньон, пытаясь заманить в свой грузовичок троих мальчиков, пел песенки и танцевал перед ними. Но все его уловки оказались бесполезными, ребята за ним не пошли, а самый крупный из них, толстяк в красной рубашке, ударил Пиньона в живот. После того как Пиньон упал, мальчики убежали в сторону Хаббард-стрит.

– Похоже, они намекают на то, что Пиньон извращенец! Можешь себе представить? – Эдвард помолчал, выслушивая ответ профессора Лазарела, потом хмуро кивнул. – Этого следовало ожидать. У меня, кстати, давно уже возникали такие мысли. Что-то затевается.

Дядя Эдвард покосился на Джима, прячущегося за книгой, на обложке которой был изображен бородатый Фу Манчу, розовый гриб и пузатый инопланетного вида скорпион, удирающий без оглядки, как будто за ним черти гонятся.

– Я перезвоню, – сказал дядя Эдвард в трубку. – Забудь о нем; встретимся через час в доках.

Закончив переговоры с Лазарелом, дядя Эдвард многозначительно откашлялся. Джим поднял глаза, предчувствуя приближение серьезного разговора.

– У Оскара есть красная рубашка?

– Да.

– Он часто ее надевает?

– Да, довольно-таки.

– Она была на нем в четверг?

– Кажется.

Дядя Эдвард кивнул.

– Может быть, расскажешь мне обо всем? Это может оказаться важным. Уже оказалось. Чего добивался от вас Пиньон? Это все, что я хочу знать. Он зазывал вас в свой грузовичок, да?

– Нет, меня он не звал, это точно. Мне кажется, ему нужен был Гил…

Джим рассказал всю историю – как он урезонивал Оскара, как Пиньон попытался похитить Гила, как Оскар, заметив, что Пиньон собирается забрать Гила, ударил его, и как они потом убежали, испугавшись, что нападение на полярного исследователя им даром не пройдет. Разговорившись, Джим перешел к описанию подробностей подслушанного разговора между Пиньоном и Гилом, завершившегося явлением Вильмы Пич. Только огромным усилием воли он сумел опустить эпизод с летающим велосипедистом, иначе весь рассказ мог принять оттенок сомнительный и неправдоподобный, усугубив подозрения, зародившиеся у дяди Эдварда после того, как Джим признался, что видел перед грозой улетевший в небо автомобиль.

Дядя Эдвард выслушал Джима внимательно, не перебивая, и в заключение заявил, что все его худшие опасения подтвердились. Пиньон плетет интриги и замышляет какие-то пакости – в этом не было сомнения. Причины его странной заинтересованности в Гиле, кроме имеющих научное свойство и связанных с аномалиями Пича, оставались неясны. Свои рассуждения и догадки дядя Эдвард продолжил излагать по дороге к гавани Сан-Педро, куда они с Джимом покатили час спустя.