Текст книги "Волны над нами. Английские мини-субмарины и человекоуправляемые торпеды. 1939-1945"

Автор книги: Джеймс Бенсон

Соавторы: Чарльз Уоррен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 12
ТРИПОЛИ

После возвращения субмарин по завершении операции «Принципл» группа чариотов на Мальте насчитывала всего троих офицеров и пятерых рядовых, причем число последних еще уменьшилось после добровольного перевода одного из матросов в общие войска. Тренировки продолжились с двумя оставшимися машинами.

В Северной Африке 8-я армия упорно приближалась к Триполи, и командование военно-морского флота просило помочь нейтрализовать блокшивы, которые немцы, как было известно, приготовили для заграждения гавани. Это могло положительно воздействовать на ситуацию в случае подхода армии, потому что никакие грузы для нее не могли быть доставлены морским путем и размах боевых действий был бы строго ограничен. Поэтому было решено атаковать блокшивы этими двумя оставшимися чариотами в ночь с 18 на 19 января, и машины были погружены на борт «Тандерболта» вместе с оставшимися членами группы. В эту же ночь Королевские ВВС по договоренности провели налет на город и над входом в гавань постоянно вспыхивали снижающиеся красные огни. Выход человекоуправляемых торпед планировался на 10.30 вечера.

К сожалению, из-за навигационных трудностей и невозможности ориентации по звездам «Тандерболт» оказался от берега несколько дальше, чем планировалось, когда в десять вечера он всплыл на поверхность. Лейтенант-коммандер Кроуш решил пройти в надводном положении настолько далеко, насколько это окажется возможным. Вскоре после того, как лодка всплыла и экипажи чариотов еще только готовились, на близком расстоянии был обнаружен эскортный корабль. Экипаж его, должно быть, спал, поскольку силуэт «Тандерболта» они не замечали в течение всех тридцати минут, которые лодка находилась на поверхности в виду вражеского корабля. По крайней мере этого не произошло до тех пор, пока все не было полностью подготовлено и «Тандерболт» не погрузился и не отошел. Такая преданность долгу перед лицом реальной опасности оправдала себя, поскольку это позволило двум машинам взять отличный старт.

Экипажами в этой операции были лейтенант Джеф Ларкин вместе со петти-офицером Конрадом Береем и сублейтенант Х.Л.Х. Стевенс, уже второй раз участвовавший в операциях, вместе со старшим механиком Стэнли Бакстоном. Последний в действительности был номером первым, но сам вызвался исполнять обязанности механика, сидя за спиной Стевенса, лишь бы не пропустить участия в операции. Так как номера не хватало, предложение стать номером вторым было принято с энтузиазмом.

С того момента, как «Тандерболт» отошел, Ларкин потерял Стевенса. Это немедленное разделение стало постоянной особенностью атак чариотов. Ларкин отрегулировал дифферент своей машины и повел ее по поверхности с максимально возможной скоростью. Эти маневром он пытался избежать обнаружения машины эскортным кораблем и в то же время выйти на расстояние видимости входа в гавань до прекращения пуска сигнальных ракет, то есть до одиннадцати часов. В течение получаса он миновал малый конвой, состоящий из второго эскортного корабля, траулера и баржи. Увидев их, он собрался погрузиться и только тут заметил, что горизонтальные рули его машины были настолько сильно повреждены при отплытии, что стали полностью бесполезными. Однако он сумел отрегулировать положение с помощью насосов.

Он продержался на поверхности еще час, в течение которого были испробованы все возможные способы управления горизонтальными рулями, находящимися в неисправном состоянии. Но все, чего он достиг, – это подтверждение того факта, что его чариот управляем только на поверхности. При существующей системе охраны гавани атака в надводном положении была совершенно невозможна и только подвергла бы опасности другой экипаж, а такая вероятность экипажами полностью исключалась. Поэтому Ларкин взял южнее, подошел к берегу и высадился при сильном прибое под самым носом итальянских патрулей несколько западнее Триполи. Это было примерно в половине третьего утра. Как только они с Береем ступили на землю, они направили машину в море с открытыми клапанами затопления и механизмом взрывателя, установленным на подрыв через некоторое время тем же утром. Она погрузилась примерно в кабельтове от берега.

Моряки сняли свои костюмы и утопили их вместе с другими подозрительными уликами. Проделав это, они отправились в путь через предместья Триполи, собираясь провести этот день подальше от моря. Они миновали несколько патрулей, оставаясь необнаруженными и пополнив фляжки водой, после чего, в семь часов утра, расположились на дневной отдых в неглубокой канаве у дороги, по которой в город подвозили припасы и увозили поврежденную бронетехнику.

В течение почти двенадцати часов они оставались в этом довольно уязвимом положении, покинув канаву в шесть часов пополудни 19 января, и двинулись в глубь страны. Однако вскоре они поняли, что продвижение по песку настолько тяжело, а воды во фляжках столь мало, что надо возвращаться на основную дорогу. При этом они надеялись, что сумеют угнать какой-нибудь оставленный без присмотра автомобиль или грузовик. В начале ночи они обнаружили несколько транспортных средств, но все они хорошо охранялись. Кроме водолазных ножей, у них не было никакого оружия, поэтому они не рассчитывали, что им удастся справиться с вооруженными солдатами. Однако ножи оказались полезными для перерезания телефонных и других кабелей, проходящих рядом с дорогой. Они рассчитывали, что такая малость хоть немного сможет помочь наступлению союзников.

Во время следующего воздушного налета, когда они чуть не были уничтожены британскими же бомбами, чариотеры отыскали подходящую рощу, чтобы провести в ней следующий день. Вновь обошлось без инцидентов, и сумерки скрыли, как они двинулись дальше по дороге, попутно перерезая встречающиеся по пути провода и кабели, сжимаясь, подобно крабам, всякий раз, когда им встречался какой-нибудь механический транспорт. Пища в основном ограничивалась таблетками солодового молока и водой, что было, казалось, нормальной диетой. Луна светила ярко, и видимость удовлетворяла их в том отношении, что они могли разглядеть патрули на дальнем расстоянии и принять меры, чтобы уклониться от встречи. Приблизительно в десять часов прямо перед ними дорогу перешли три фигуры. Это были вроде бы двое европейцев и араб, хотя наверняка рассмотреть было трудно. Их осторожное движение настораживало, можно было подумать, что они также стараются избежать встречи с экипажем чариота. Решив обнаружить себя, Ларкин стал тихо, как только мог, насвистывать «Боже, храни короля». Но никакого ответа он не получил, и три фигуры растворились в темноте. Час или два спустя Ларкин и Берей подошли к сильно укрепленному оборонительному району аэродрома Кастель-Бенито. Они едва миновали аэродромную водонапорную башню, когда к ним приблизились двое немецких солдат. Подошедший первым немец увидел только две обращенных к нему спины в синих мундирах. Было такое впечатление, что двое мужчин заняты исполнением своего крайне необходимого интимного действия. Извинившись за беспокойство, он развернулся на расстоянии вытянутой руки и ушел.

Бормотавший извинения немец вызвал восторг и Ларкина и Берея, и они продолжили свой путь от водонапорной башни, миновав на расстоянии пятидесяти футов по крайней мере полдюжины отдельных патрулей. Остаток ночи был не менее богат событиями, чем ее начало. Двое англичан прошли дорогой через деревню, мимо фермы, полной врагов, отдельных итальянских постов и противотанкового рва. Когда они обходили наиболее широкую часть этого последнего препятствия, они нашли наполовину выжатый лимон, лежащий на земле. Разделив его, они съели вместе с кожурой. Через несколько километров пути они услышали в стороне от дороги куриное кудахтанье. Берей направился по звуку, чтобы раздобыть пару цыплят, но после его бесподобной погони, когда он уже собрался залезть в полуразвалившийся курятник, из соседней лачуги вышел араб, и тот был вынужден тихо исчезнуть. Вернувшись на дорогу, он поспел как раз вовремя, чтобы помочь Ларкину отогнать большую и очень неприятную собаку.

К этому времени Ларкин и Берей убедились, к своему большому разочарованию, что метод, который они намеревались применить, не сможет сработать. Они хотели протянуть поперек пути на уровне груди отрезок телефонного провода и таким образом спешить какого-нибудь мотоциклиста, желательно на таком участке, где он бы ехал медленно, чтобы не повредить мотоцикл. Но все деревья и телеграфные столбы находились, как назло, на прямых, ровных отрезках пути, и поэтому проект не мог осуществиться.

В качестве следующего дневного убежища они выбрали невысокие заросли кустарника в западине в середине пустынной транспортной стоянки. Они мирно почивали, когда Берей внезапно проснулся от звуков прибывших гостей – колонны бронетехники. Он получил массу «удовольствия», расталкивая храпящего Ларкина и сообщая ему, что дела хуже некуда и что их уже окружили. Их обнаружили только тогда, когда немцы, собиравшие хворост для костров, увидели двух человек, неподвижно лежащих лицами вниз. Подошедший немец пару раз пнул лежащее тело, но после третьего пинка Ларкин встал.

– Добрый день, – рискнул он поздороваться.

– Ха, томми! – ответил солдат, пока несколько его товарищей подходили поближе.

– Нет, флот, – поправили его, но была ли понята поправка, было непонятно.

У обоих тут же отобрали ножи и пакеты с концентратами и отвели их в центр лагеря. Немцы тотчас же решили, что это парашютисты, и каждому из них дали по котелку густого супа с тушенкой. Пока они сидели за этим завтраком, какой-то американский «киттихоукс» зашел в атаку с бреющего полета. В течение нескольких мгновений единственными людьми, которых летчики могли наблюдать, были двое очень голодных англичан, быстро поглощающих еду, и двое очень смущенных охранников.

Как только транспортный парк пришел в нормальное состояние, их поместили в грузовик с офицером, фельдфебелем и двумя охранниками. Ларкин и Берей были немало обеспокоены тем, что у них были иностранные деньги, итальянские сигареты и немецкие удостоверения. Если бы их взяли в плен итальянцы, они попытались бы выдать себя за добрых немцев, но при теперешнем раскладе все их немецкие атрибуты были лишь источником затруднений. К счастью, оба они курили трубки, и под видом доставания, выколачивания, набивания и разжигания трубок они сумели распорядиться своими бумагами и прочим, тихонько отправив их за борт грузовика. Но позже, глянув за борт, Ларкин с ужасом увидел, что большая часть всего этого попала в жестяное ведро, висевшее за бортом. Так что все манипуляции с трубкой он должен был проделать снова. Невероятно, но это снова осталось незамеченным.

На ночь они остановились в итальянском поселке. Командовавший охраной фельдфебель был австрийцем и обращался с пленными и вправду очень хорошо. Им дали воды для мытья и мыло, правда очень твердое и грубое. Позже предложили еду, нечто похожее на колбасный фарш, и грубый ржаной хлеб. Все это они запили чем-то похожим на кофе, при этом фельдфебель неоднократно извинялся, что в кофе до шестидесяти процентов эрзац-заменителей. Очевидно, он всерьез относился к своей роли хозяина. Это было очень славное пиршество, в течение которого продолжалась беседа, ведущаяся в основном на языке знаков, дополненном словами из английского, немецкого и французского языков. Пленные поинтересовались, что происходит в Триполи, и узнали что немцы взорвали его и ушли. Подходящим выражением, видимо, было «капут». Затем Ларкин спел припев одной немецкой застольной песенки, которую хозяева, по их уверениям, опознали, как некий вариант песни «Забудь свои тревоги». Фельдфебель извлек из своего бумажника штук пятнадцать – двадцать фотографий девушек, все они были охарактеризованы как «Гут» или «О'кей», и сообщил, где живет каждая из них. Он служил в Африканском корпусе уже двадцать один месяц и казался совершенно довольным жизнью. Со временем и он, и трое других охранников пришли к выводу, что пленные – вполне нормальные ребята.

Вскоре они пошли спать, поэтому двое англичан получили возможность забрать немного хлеба, воды, свою одежду и тихо ускользнуть через откидной борт грузовика, покинув фельдфебеля, спящего в кабине, и двух часовых, беседующих возле капота. До рассвета, а также в начале следующей ночи они шли в сторону Триполи, скоротав день в другой роще. В девять вечера следующего дня, шестого с того времени, как они покинули подлодку, Ларкин и Берей собирали апельсины в предместье Триполи. Внезапно возникла темная фигура, наставившая на Ларкина ружье и что-то крикнувшая по-арабски. Думая, что незнакомец араб, Ларкин крикнул:

– Инглези, инглези!

– Англичане? – откликнулась фигура. – Я итальянец!

Руки встретились в пожатии.

Спустя несколько минут он провел их в маленький домик, дал вина и возможность умыться и поесть, произнося при этом двадцать слов на дюжину. Он очень боялся того, что среди приближающихся войск 8-й армии могут быть австралийцы! Моряки же были просто в восторге от возможности такой встречи. После самой спокойной ночи из тех, что прошли со времени их отбытия с Мальты, они прогулялись вокруг маленькой фермы. Поздно утром седьмого дня своего путешествия итальянец представил их двум соседям-фермерам, с которыми им пришлось пить кофе и ликер. Затем их новый знакомый надел свой лучший костюм, запряг лошадь в повозку и отвез их в город.

Первым человеком, которого они встретили, был военный в высоком звании капитана. Ларкин выпрыгнул из повозки, подошел прямо к нему и сказал:

– Доброе утро.

Получив вопрос, что они тут, собственно, делают, он ответил бестактно, но правдиво:

– Ждем вас, ребята.

Вскоре они оказались перед лицом бригадира, который сделал записи о диспозициях немецких войск, которые они могли наблюдать во время своего путешествия, а затем связался с флотским начальством.

Их итальянский хозяин обещал зарезать к ленчу цыпленка, если гости вернутся, и они испросили разрешение вернуться на ферму:

– Чтобы забрать свои вещи, сэр!

Последовал очень вкусный завтрак, несмотря на то что количество спагетти показалось на первый взгляд довольно-таки пугающим.

На следующий день они вылетели в Каир из Кастель-Бенито. Через пять довольно беспокойно проведенных дней на другом самолете они улетели на Мальту, откуда возвратились в Англию на одной из субмарин его величества.

Тем временем много всего произошло со Стевенсом и Бакстоном. Они достигли маяка у мола в 3.30 утра, пробыв в воде более пяти часов. Так как они проникли в основной бассейн, мол внутренней гавани должен был хорошо просматриваться, так же как и силуэт главной цели Ларкина. Но вход во внутреннюю гавань не был виден, и нужно было держаться курса по памяти. Для Бакстона поездка отнюдь не была удовольствием. Его костюм был порван сетеотводным тросом «Тандерболта», и при погружении он промок до нижней шерстяной одежды. Он чувствовал себя совсем продрогшим. Действие холодной воды было таким сильным, что ему трудно было удерживать мундштук и он вынужден был похлопать Стевенса по плечу и попросить его оставаться на поверхности.

Только он успел это сделать, как прямо перед ними раздалось два почти одновременных взрыва, и в свете вспышек можно было различить, что они произошли в носовой части и кормовых трюмах судна, стоявшего прямо по их курсу. Это судно находилось всего в ста пятидесяти ярдах и казалось продолжением мола. Тут Стевенс понял, что они прибыли слишком поздно, чтобы предотвратить блокирование прохода в гавань.

В связи с этим они атаковали небольшое пустое торговое судно, бывшее их второстепенной целью, и начали подыскивать место, где бы высадиться на берег. Через несколько минут они уткнулись в секцию мола и спешились. Вода доходила им почти до шеи, когда Стевенс отправил чариот в море в погружающемся состоянии.

Ясно было, что на стенку мола, возвышавшуюся на шесть футов, взобраться будет нелегко. Однако Стевенс, сняв с Бакстона дыхательный аппарат, попытался помочь ему выбраться наверх. Но Бакстон был сильно вымотан предыдущим испытанием и решил, что не может продолжать борьбу. Он спустился назад в воду, и они продолжили плыть в поисках более удобного места. Как назло, подводная часть мола была такой же крутой, как и надводная. Бакстон был без дыхательного аппарата и не мог рисковать собой, уйдя на глубину. Это был почти тупик. Они решили, что Стевенс продолжит поиски самостоятельно, а Бакстон будет удерживаться на стенке, уцепившись за край небольшой щели, чтобы его не смыло. Время от времени волны захлестывали его с головой и он глотал значительное количество соленой воды. Он чувствовал себя замерзшим и усталым и знал, что долго так не продержится. Стоя по горло в воде, одетый в скафандр и тяжелые башмаки, но не имея дыхательного аппарата, он справедливо думал, что ни один ныряльщик никогда не находился в столь бедственном положении. Его единственной надеждой было быстрое возвращение Стевенса, и он действительно успел вернуться до того, как Бакстон потерял последние силы.

Вскоре он освободился от своего скафандра и башмаков, и дальше они продолжили свой путь – один вплавь, а другой – идя по урезу воды вдоль мола к мелкому месту, располагавшемуся несколько дальше. Несколько минут спустя они выбрались наверх, хотя до этого Бакстон успел поскользнуться и свалиться в воду примерно с шестифутовой высоты, ударившись головой о камень.

Уже наполовину рассвело, когда они миновали мол и перебрались через колючую проволоку, и, только когда рассвело совсем, они поняли, что попали внутрь итальянского военного лагеря. Решив, что самое лучшее в этой ситуации – это дерзкий побег, они направились к главным воротам. Но не успели они далеко отойти, как раздался большой взрыв; казалось, что он произошел на нефтяном складе позади них. Видимо, он разбудил всех часовых, сбежавшихся в полном убеждении, что виновники саботажа – эти двое. С их стороны было несложно вызвать подозрения, поскольку Бакстон, насквозь мокрый, с серьезной кровоточащей раной на виске после падения с мола, представлял собой весьма жалкое зрелище. Стевенс начал спорить по-немецки, оба предъявили свои немецкие удостоверения, но, поскольку сержант охраны владел немецким лучше, чем Стевенс, этот маскарад длился не слишком долго.

С этого момента их путешествие повторило обычный путь военнопленных. Их понесло от форта к форту, от начальника к начальнику. Их обыскали, пытались запугать, назвав их «тайными агентами», и фактически не кормили. Первую ночь они провели на песке, скованные вместе за лодыжки, лежа, несмотря на довольно приличный холод, только на одной подстилке. Это было самой холодной ночью в жизни каждого из них, да еще с оковами на ногах, причинявшими неудобства при каждом движении.

К 4 февраля, через шестнадцать дней после того, как они оставили «Тандерболт», они добрались до тунисских доков. Вместе с восемьюдесятью другими пленными англичанами и двумястами пятьюдесятью бойцами французского иностранного легиона их втиснули в носовой трюм грузового судна. Через два дня начался кошмарный переход. Санитарные условия были ужасающими, они ограничивались двумя пятидесятигаллонными бочками из-под бензина, которые опустошались ведрами на веревках. Сквозила мысль, что это тюремное судно вполне может быть атаковано одной из своих же подводных лодок. При наличии только одного люка, ведущего из трюма на верхнюю палубу, это привело бы к полному хаосу.

Они достигли Палермо ранним утром следующего дня, но трюм не открывали до четырех часов пополудни, когда все триста тридцать пленных были выстроены на причале, подсчитаны и еще пересчитаны по крайней мере дюжину раз. Отсюда Стевенс и Бакстон были прямиком отправлены в лагерь номер 66 в Капуе. Оба они были размещены среди офицерского состава, в относительно комфортных условиях. У всех были раскладушки и простыни, и в их распоряжении регулярно был горячий душ. К сожалению, вскоре повседневная проверка званий и личных номеров вскрыла, что Бакстон находится не на своем месте. Это означало его перевод в унтер-офицерское отделение и разлуку со Стевенсом.

Последний вскоре был замешан в сложно задуманном плане побега, но, когда подготовка его близилась к завершению, его внезапно приказали перевести в лагерь номер 35 в Падуле. Он был отправлен один, без других военнопленных, но охрана не отходила от него ни на шаг, и поэтому побег из поезда был невозможен. Лагерь в Падуле располагался в бывшем монастыре, в живописной долине среди Апеннинских гор, на высоте 2000 футов над уровнем моря, со всех сторон окруженного громадами гор. В лагере содержалось около пятисот офицеров и ста пятидесяти рядовых и других чинов. За ними было закреплено поле, на котором «обитатели» лагеря могли играть в футбол, крикет или бейсбол.

В начале мая сюда прибыли Гринленд и Доу. Как только они присоединились к Стевенсу, они образовали единую «партию». Им позволили свободно общаться, почти не держа их под наблюдением, хотя Стевенса руководство по-прежнему рассматривало как диверсанта. К этому времени он уже сговаривался с двумя другими морскими офицерами относительно возможного побега. Вместе они докопались до туннеля, снабженного даже электричеством, рельсами и вентиляцией и соединенного с заброшенным коллектором, выходящим в сотне ярдов от дальней линии стен и колючей проволоки. Трое из них готовы были бежать и планировали рвануть к побережью, лежащему в двадцати милях, украсть лодку и отплыть в Северную Африку. Но старший из британских офицеров полагал, что они должны ждать дальнейшего развития событий, чтобы начать действовать только после падения Туниса. Пока они ждали, итальянцы обнаружили туннель и залили его бетоном. Через два дня наступила очередь следующего.

Не более чем через неделю после этого открытия Стевенса отправили в лагерь номер 50. Как известно, это был «опросный» лагерь в Риме, где морские офицеры проводили первые десять дней как первый этап своего пребывания в плену. Первый человек, которого он там встретил, был Бакстон. У них было мало возможности для общения, вскоре их разделили, и они провели там около десяти или одиннадцати недель, а вовсе не десять дней, как полагал Стевенс.

До того как Стевенса перевели сюда, существование Бакстона в Капуе было довольно скучным. Из-за недостатка дров в его камере вскоре возникли трудности с приготовлением чая или кофе, так что он принялся за работу, чтобы сделать электронагреватель. После того как он долго разыскивал детали, он собрал электронагреватель и начал экспериментировать, получив от самодельного аппарата немалое количество ударов током. Тем не менее он сделал нагреватель из пустых жестянок из-под молока и говяжьего рулета. Одна жестянка помещалась внутри другой и изолировалась от нее с помощью деревянных палочек. Эти два проводника были изолированы и вместе помещались в большую банку, вмещавшую три галлона воды. Ток, идущий от одной банки к другой, создавал достаточное количество тепла для закипания трех четвертей галлона воды в течение девяти минут. При сооружении и использовании аппарата, естественно, соблюдалась полная тайна. Это было выдающимся успехом.

Когда власть Муссолини пала, атмосфера в дисциплинарных бараках значительно улучшилась. В город вошло много немецких танков, и все итальянские войска были разоружены. Пленные оставались в бараках, охраняемых невооруженными итальянцами, которых, в свою очередь, охраняли вооруженные немцы. Через день или два итальянцы получили приказ разойтись по домам, и в последовавшей за этим неразберихе Стевенс и Бакстон сумели раздобыть себе по итальянской форме и сбежать в город.

Один из охранников снабдил их информацией о возможных путях бегства, а также о местных правилах, которые необходимо соблюдать. У Стевенса еще для своего предполагаемого побега из Падулы было скоплено некоторое количество денег, и они смогли сесть в троллейбус, на котором было написано «Сан-Пьетро». Плата была единой за весь маршрут, так что раскрывать рот не было необходимости. Конечной остановкой был собор Святого Петра, теоретически являвшийся частью Ватикана, но открытый для публики и территориально не связанный с Папской областью. Двое моряков прошли туда как итальянские солдаты и миновали охрану, стараясь выглядеть как пришедшие на молитву.

Они ерзали на коленях, рискуя их протереть, размышляя при этом, как бы проникнуть в Ватикан и как попасть под защиту папы. Казалось, единственной возможностью было проскользнуть обманным путем, но всюду стояли швейцарские гвардейцы. Они пробыли в церкви так долго, что какие-то полицейские, проникшись подозрениями, призвали их к порядку и даже попытались применить силу, когда они отказались уйти. Все это завершилось крупной дракой и беготней вверх и вниз по переходам крупнейшего в христианском мире храма, а Стевенс и Бакстон в это время взывали во весь голос ко всем священникам, которых они только могли заметить. Но численное превосходство взяло верх, и в конце концов они были удалены из церкви, попав в поле зрения немецкого патруля. Казалось, все было потеряно, но по каким-то причинам немцы не подошли проверить, из-за чего, собственно, поднялся шум. Итальянцы проявили власть и забрали двух подозрительных типов для допроса, когда прибыл представитель британского дипломатического корпуса.

Он немедленно вступил с полицией в переговоры, содержание которых сводилось к его личной защите двоих англичан как своих сограждан, после чего он взял с них торжественное обещание не предпринимать никаких действий, пока не будет получено официальное разрешение на выход в город от британского консула.

Через семь часов они были опознаны, это было 14 сентября 1943 г. С этого момента до их возвращения в Англию в июле 1944 г. они оставались в Ватикане, наслаждаясь всеми благами цивилизованной жизни, ожидая прихода 5-й армии и наблюдая в окно своей комнаты немцев, проходящих по другой стороне улицы.