Текст книги "Жена вдовца"

Автор книги: Джейг Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Джейг Карр
Жена вдовца

Все мужчины – идиоты. Наверное, первой это сказала Ева уже через пять минут после знакомства с Адамом. Или через пять секунд. Как ни странно, даже осторожнейшие из особей мужского пола, оступившись, оказываются обычно по горло в самом дурно пахнущем болоте.

Возможно ли, чтобы он так нелепо сглупил?

Я была уверена почти на все сто, что случилось именно это. «Он» – это мой вдовец, который по-прежнему взирал на меня с недоверием; сейчас он спокойно ел, сидя на своем обычном месте – во главе стола.

Ренди, один из сироток (хотя я по-прежнему воспринимала его как своего старшего сына), отправлял куски в рот с видом парня, извлеченного из лабиринта в тот самый момент, когда он был готов отыскать сокровище, освободить принцессу и получить наивысшие очки; ему не терпелось вернуться туда и продолжить начатое.

Линк, младший сиротка, громко жевал, косясь на чужого мужчину напротив. Я тоже поглядывала на него.

Чужой человек… Как он мог оказаться настолько… У меня просто не укладывалось в голове, что мой вроде бы умный вдовец проявил столь вопиющее недомыслие.

Бывшая моя дочь Лиззи, средняя сирота, никак не могла решить, на кого смотреть: на чужака или на меня. Пока что она выплескивала свое негодование на двоих, хотя на меня – как на зло известного масштаба – приходилась более весомая порция.

С моей точки зрения, она судила справедливо – на свой лад. Все-таки я убила ее мать и превратила ее отца во вдовца.

Все верно. Я сама жестокость, исчадие ада. Если бы на мне действительно лежала такая вина, то я была бы достойна самой лютой ненависти.

А ведь мне всего лишь не хотелось умирать. Но сейчас выходит, что смерть – еще не худшая из бед.

По закону меня уже не было в живых. Моя семья – моя официальная бывшая семья – считала меня умершей.

Чужой мужчина пытался смотреть словно сквозь меня. Это-то и разбудило во мне подозрение – его медленное… узнавание.

Я была уверена, что это не репортер. Керт (Харкерт Рандолф Уинтроп, мой вдовец) убил бы репортера, защищая священную неприкосновенность своего жилища.

Только не репортер.

Адвокат или какой-нибудь еще законник? Но Керту не хуже меня был известен риск. Не годится.

Когда это случилось, мы на какое-то время стали излюбленной темой телевидения. Но постепенно внимание к нам ослабло: сначала пятнадцать секунд славы, потом забвение. Однако нежные карие глаза неизвестного человека были мне знакомы. Словно я знала его.

Моя догадка переросла в уверенность. Керт, мой возлюбленный, мой безмозглый вдовец, притащил к себе на ужин ДРУГОГО моего вдовца. Сейчас двое мужчин обедали и вели любезную беседу. Я мысленно проверила наши запасы съестного на наличие в них крысиного яда.

Я буквально сверлила пристальным материнским взглядом всех троих детей и ждала неизбежного. Керт, этот ультра-консерватор, давно настоял, чтобы мы питались по старинке: никакой электроники и дистанционных пультов. Сам обеденный стол из отполированного до блеска дуба был лишен встроенных устройств. Не отвлекаться за едой! Как же тут не грянуть беде?

Первым начал Линк.

– Мистер Адамсон, – брякнул он, – а вы знаете, что у вас красные глаза?

И правда, глаза у него были красные, будто он долго рыдал или долго тер их, как человек, ждущий слез, но не способный заплакать.

– Разве? – Он машинально поднес руку к глазам, подтверждая мой диагноз, и, криво улыбнувшись Линку, добавил: – Все моя работа. Слишком подолгу таращусь на дисплей. – Слабая усмешка. – Я программирую компьютерные игры.

Лиззи бросила на него свой коронный взгляд, именуемый «Ненавижу компьютерные игры!», зато Ренди тотчас проявил интерес.

– «Логово Джейсона»? – Так называлась его излюбленная на данный момент игрушка.

– Боюсь, что нет, сынок. – Харли Адамсон производил на меня странное впечатление – взрослого, не привыкшего общаться с детьми и не знающего, как с ними разговаривать. – Я делаю игры по математике и по английскому для школ.

То был скорейший способ лишиться их интереса. Даже в наши дни, при компьютеризации жилища, когда многие получают образование на Дому, слово «школа» пугает детей до икоты.

– Еще я делал математические игры «Герои и концерты Негодяев», – добавил он извиняющимся тоном.

Линк скривился.

– А вот эти мне нравились! Кто же любит школу?

– Ты по ней учился? – У Харли Адамсона прорезался профессиональный интерес.

Линк выпятил нижнюю губу.

– Не-е…

Харли покачал головой.

– Придется еще над ней поработать. Например, если Негодяи украдут красивую девушку и заставят ее петь, это прибавит им очков и сократит аудиторию Героев. Тогда их процент уменьшится, и им станет труднее финансировать кампанию «зеленых» по защите окружающей среды.

– Ниже процент и входная плата? – с отвращением переспросил Линк. – Как вы можете?

– Если бы они давали больше концертов, то компенсировали бы недостачу, – проговорил Харли, разыгрывая невинность.

– Глупости! – фыркнул Линк. – Если вы снизите их долю хотя бы еще на процент, то им придется давать… – он быстро произвел вычисления, – на пять концертов больше, чтобы иметь ту же выручку, не считая более низких сборов на каждом концерте.

– Дурачок же ты, Линк! – хмыкнула Лиззи. – Он заставил тебя помогать ему с его дурацкой программой.

– Ничего подобного, – искренне возразил Харли. – Просто мне хотелось узнать, как он разобрался с дробями и процентами.

Я мысленно закатила глаза. Теперь Харли превратился в ноль для всех троих. Линк не простит ему вранье; Лиззи искала хоть какого-нибудь повода для скандала, и обведенный вокруг пальца Линк был наиболее лакомым предлогом; Ренди возненавидит его за работу над «ненастоящими» играми.

И тут Харли выдал домашнюю заготовку.

– Я работаю над одной программой… Пришлось временно прерваться. Может, кто-нибудь из вас захочет сыграть, а потом скажет мне, стоит ли игра того, чтобы я довел ее до ума.

Теперь три пары юных глаз сверлили его почище лазеров.

– В нее никто раньше не играл? – медленно спросил Ренди.

– Нет. Я как раз собирался протестировать ее, но тут был вынужден… взять отгул. Но я могу воспользоваться паролем и вызвать ее прямо здесь, у вас. – Он криво усмехнулся. – Правда, перед уходом мне придется ее стереть, потому что это собственность компании. Однако я имею право назначить испытателя, который произвел бы опытный прогон. Если все пройдет хорошо, я бы оформил тебя для испытательных прогонов других моих игр. Тебе придется являться ко мне на работу, пока программа не пойдет в продажу. После этого ты получишь копии игры. Главное – рассказывай мне о своем впечатлении и обо всех слабых местах программы.

– Играть в НОВЫЕ игры! – Ренди затаил дыхание.

– Участвовать в создании игры! – Линк расширил глаза.

– Предатели! – отрезала Лиззи.

– Никто никому не выкручивает руки, Лиззи, – медленно проговорил Керт. – Если мальчикам хочется играть в новую игру или игры мистера Адамсона, пускай играют. Не захотят – не будут. У тебя есть та же привилегия. Демократия – это когда право, которым располагает кто-то один, распространяется на всех.

Лиззи недовольно поморщилась.

– Права – это для взрослых. У детей нет никаких прав, кроме права слушаться старших.

Я открыла было рот и тут же его закрыла. Лично я лишилась права говорить что-либо более серьезное, чем «Передай, пожалуйста, соль», своей воинственной дочке.

Харли Адамсон задумчиво взирал на Лиззи. Внезапно он удивил всех нас.

– Я знаю, почему ты не любишь компьютерные игры. Они ведь по большей части ориентированы на мужчин, то есть на мальчиков.

Моя феминистка подросткового возраста пожала плечами.

– Какая вам разница, что чувствует какая-то глупая девчонка!

Харли улыбался. Он смотрел на Лиззи, но, несомненно, видел мысленным взором что-то другое (или кого-то?).

– Глупые мальчишки заблуждаются, считая, будто девочки уступают им по всем статьям. Точно так же рассуждают многие мужчины. Но некоторым везет: они понимают, что женщины – просто иные существа. Не лучше и не хуже, просто другие.

Он неожиданно посерьезнел и посмотрел на Лиззи очень пристально.

– Я мужчина. И я знаю, что любая женщина, независимо от возраста, может быть и лучше, и хуже меня, и такой же, как я, в любом из многих тысяч талантов и навыков, какой только ни назови. Даже если бы можно было каждый из них измерить, взвесить (одному Богу известно, каким способом) и вывести среднее значение, то все равно нельзя было бы сказать: «Она лучше меня, хуже меня, такая же, как я». Я остаюсь собой, ты – собой. Я – мужчина, ты – женщина. И все! – Он нахмурился. – А вообще-то ты права: создавая свои игры, я мыслю по-мужски. Любопытно…

– Вот видишь! – обрадовался Линк. – Теперь ты сама ему помогла.

Лиззи подпрыгнула и швырнула в лицо брату содержимое своей тарелки. Дальнейшие события вечера были вполне типичны для дома вдовца. Тем не менее я не сомневалась, что мы еще увидимся с «моим другом Харли Адамсоном».

Я не ошиблась.

Вся загвоздка заключалась в том, что мне нравился Харли Адамсон. Он был совсем не таким, каким я представляла себе своего второго вдовца. Тем не менее на стене можно было запечатлеть огненными строками непреложный факт: Харли Адамсон был другим моим вдовцом – негодяем, способным ради денег на любую подлость. Исчадием ада.

Этот человек продал тело своей умирающей жены. Теперь в этом теле жила другая женщина – я.

Однако Харли совершенно не соответствовал предыдущему определению. Он начал наведываться к нам. Керт всегда был ему рад. Вот идиот! Оба они – идиоты. Керт был мне мужем на протяжении шестнадцати лет, мужчиной, которого я любила за все его достоинства (многочисленные) и даже за недостатки. Этого человека я знала (или думала, что знала) даже лучше, чем себя.

Но случилось еще кое-что: я почувствовала влечение к Харли.

Вернее, не так: мое ТЕЛО, то есть то тело, в котором теперь жило мое сознание, потянулось к Харли. Непобедимая химическая реакция.

А почему бы и нет? Он был славным мужчиной более или менее приятной наружности, доказавшим в первый же вечер, что содержание соответствует форме.

Продажа им тела жены для трансплантации должна была иметь еще какую-то причину, кроме лежащей на поверхности. Керт не смотрел вглубь, иначе не привел бы его в дом.

Мой рассудок возмущался всякий раз, когда Керт вежливо, но твердо целовал меня в лоб и удалялся из комнаты для гостей (как я ее ненавидела!), тело же сотрясала приятная дрожь, связанная с Харли.

Наш с Кертом брак длился шестнадцать лет, после чего был законно прекращен по причине моей «смерти». Далее последовала трансплантация и мое «возрождение» в чужом теле. Я слишком хорошо изучила свои чувства. Когда Харли в очередной раз покинул нас, оставив мое тело в трепете, я решила ЧТО-ТО ПРЕДПРИНЯТЬ.

Я уже не позволила Керту клюнуть меня в лоб и улизнуть, а сказала, кладя руку ему на плечо:

– Нам надо поговорить. В твоей или моей комнате.

Шестнадцать лет что-нибудь да значат. Мой голос звучал совсем не так, как год назад, однако он догадался – или почуял, – каков подтекст моего требования.

– Нет, Мэри. О чем бы ни шла речь, давай дождемся утра.

Я ответила сквозь зубы:

– Нет. Или заходи ко мне, или я иду к тебе.

Я видела, как этот живой компьютер подсчитывает «за» и «против». Огромная кровать, в которой мы с ним спали столько лет, по-прежнему стояла в главной спальне. В комнате для гостей тоже имелась кровать немногим меньше нашей супружеской – на случай, если у нас заночуют гости-супруги.

Зато наша спальня рождала воспоминания, чего нельзя было сказать о комнате для гостей.

– Хорошо, я зайду. Просто поговорить.

Я была готова его прикончить. Разговоры! Мы только этим и занимаемся С ТЕХ ПОР, КАК!

В комнате было всего одно кресло, удобное и мягкое, стоявшее рядом со столиком, под книжной полкой. Он опасливо присел – словно кот на раскаленную плиту.

– Итак, Мэри? Что за срочность? Почему нельзя сначала отдохнуть?

– Тем сразу несколько, Керт. Начнем с твоего нового загадочного друга – Харли.

Он пожал плечами.

– Его компания пострадала от ущерба, причиненного сбоем компьютера у одного из моих клиентов. Я познакомился с ним, когда разбирался с этим, и он мне понравился, вот и все.

– Я знаю, когда ты лжешь, Керт, и всегда знала, хотя ты умеешь выглядеть невозмутимым. – Я решила прощупать дно поглубже. – По-моему, он плохо влияет на детей. Почему бы тебе не встречаться с ним вне дома?

Напрасно я это сказала.

– По-моему, ты его недолюбливаешь, Мэри.

– Ничего подобного! – неубедительно возразила я. – Это дети его…

– Его достоинство в том, что он не был знаком с нами раньше.

– Керт…

Он еще не переоделся после работы. Мне хотелось сорвать с него чертов костюм. Но возникал вопрос, как он к этому отнесется: рассердится или, напротив, придет в состояние готовности? По закону мы не были больше супругами, но шестнадцать лет это шестнадцать лет…

Судя по всему, он относился к происходящему по-другому. Разумеется, с телом, в которое я переселилась, он был знаком всего несколько месяцев. Мои же чувства остались прежними. Человек засыпает и просыпается. Если однажды причиной сна становится анестезия, то при пробуждении чувства нисколько не меняются. Разве что тело стало другим, а с точки зрения закона, изменилась и личность. Но к мужу и к семье эта личность относится ПО-СТАРОМУ. Это все окружающие видят нового для них человека.

Черт возьми!

Он встал.

– Если это все, то, полагаю, мы договорились. Коль скоро ты возражаешь против Харли, я больше не стану его приглашать.

Я сверлила его глазами.

– Дело не только в Харли, ты отлично это знаешь! Это невыносимо, Керт! Быть с тобой рядом и не… – Я заскрежетала зубами. Я ни в коем случае не хотела говорить, что происходящее несправедливо. В конце концов я выжила, хотя должна была умереть. Женщина, телом которой я завладела, женщина, чей мозг погиб при аварии, умерла по-настоящему, навсегда. А я осталась в живых. Но это принесло мне танталовы муки: я живу с мужем, который отворачивается от меня, и не мудрено: ведь он видит чужую женщину, а не меня, не свою жену.

– Прости. – Я знала, что сейчас он говорит искренне. – Но есть вещи, на которые мужчина просто не способен. Умом я знаю, что передо мной – прежняя Мэри. Но я смотрю на тебя и…

Следующие слова вырвались у меня помимо воли:

– Так разденься, ляг и закрой глаза!

Он фыркнул – то ли от злости, то ли от неожиданности. Я почувствовала на глазах жгучую влагу.

– Не плачь, Мэри. – Он неожиданно обнял меня. Я прильнула к нему, купаясь в знакомом запахе, чувствуя твердость его мускулов. Вот сейчас все было правильно.

Я знала, конечно, что для него все совершенно иначе.

– Со временем все наладится, – тихо проговорил он.

Я отшатнулась.

– Сколько понадобится времени?

Он ответил именно так, как я от него ждала:

– Узнаю свою Мэри! Откуда мне знать? Во всяком случае, – он скорчил жалкую гримасу, – не столь быстро, как тебе хочется.

– Она была почти на десять лет моложе меня. Что же, мне дожидаться, пока ее тело состарится и станет привычным для тебя?

Он вздрогнул.

– Знаешь, это тоже имеет значение. Она настолько моложе, что я чувствую себя растлителем.

– Не забывай, что внутри этой молодой толстушки живет тощая старуха. – Толстухой она не была. Как и я – тощей. Она весила на несколько фунтов больше меня, зато была выше ростом.

– Ах, Мэри! – Он притянул меня к себе – первый раз за несколько месяцев. – Это настолько… похоже на тебя!

– Но ведь перед тобой действительно я!

– Знаю, любимая. – Он вздохнул. – Но выглядишь ты иначе.

Еще бы! Подбор донорского тела производился по множеству химических и прочих параметров. Ни масса, ни внешность во внимание, конечно, не принимались. Максимум, на что они оказались способны, это подобрать мне брюнетку. И на том спасибо.

Я почти победила. Нас разделяли считанные дюймы. Но в конце концов меня ждало поражение. Он по привычке чмокнул меня в щеку и выскользнул.

В ту ночь мне долго не удавалось заснуть. Даже взбив подушку таким образом, чтобы она хоть немного напоминала голову и плечи, я не добилась эффекта.

На следующий день я в тысячный раз ударилась лбом о распахнутую дверцу кухонной полки. До больницы у меня была дурная привычка оставлять дверцы распахнутыми, если в кухне не было кого-то выше меня, вроде Керта.

Лиззи прыснула.

– Так тебе и надо!

Я потерла ладонью лоб и захлопнула дверцы.

Мальчишки, сидя за столом, доигрывали последнюю компьютерную игру перед началом учебной серии.

– Тебе нечего здесь делать, – заявила Лиззи. – Ты нам не нужна.

В этот момент мне было трудно не отвесить ей подзатыльник. Керт не одобрял таких методов – как и я. Раньше.

Она насмешливо скривила губы.

– Я видела, как вы вчера расстались. Я видела, как папа выходил из твоей комнаты!

Двенадцать лет – кошмарный возраст. К зрелости время милосердно стирает самые наши неприятные воспоминания. Меньше всего мне хотелось, чтобы дочь ревновала отца ко мне. Однако голова так раскалывалась, что меня хватило только на дурацкую реплику:

– Ну и что?

– Считаешь меня дурочкой? Думаешь, я не знаю, зачем ты здесь? Ты пришла, чтобы занять мамино место!

– Я…

И осеклась. Все равно она не поверит. Ее мать умерла. Остывшее тело, в котором я прежде жила, предано земле. Лиззи была вместе с остальными на похоронах. Однако мозгу ее матери, то есть мне, дали шанс пожить в донорском теле. Трансплантации такого типа являли собой последнее слово медицины, а возможные злоупотребления представлялись настолько реальными, что конгресс в кои-то веки забежал вперед. При первом же предложении о пересадке мозга и при первом появлении пригодного донорского тела был принят особый закон.

Мозг человека, жертвующего свое тело, должен быть в законном порядке объявлен погибшим, а после пересадки сам этот человек признается умершим.

Человек, принимающий донорское тело, тоже объявляется умершим.

Следовательно, дети такой женщины – сироты, а ее муж – вдовец.

Вернее, оба мужа: и тот, кто женат на мозге, пересаженном в новее тело, и тот, кто женат на теле, получившем благодаря трансплантации мозга новую хозяйку.

Закон требовал также, чтобы немедленно после выписки из больницы к «носителю» была применена в измененном варианте процедура защиты свидетеля: другое имя, другой город, невозможность возвращения на прежнее место жительства.

Однако закон не мог предусмотреть, что Керт владеет информационными сетями. Он сумел отследить то, что осталось от его жены, и привезти ее домой. Даже – по закону – умершую. Даже с полностью изменившимся обликом.

Вся штука заключалась в том, что я не ощущала себя покойницей. Обитая в новом теле, я все воспринимала по-прежнему, пока не подходила к зеркалу. Вернувшись домой, я первым делом поснимала все зеркала, кроме тех, что висели в ванной.

Глядя на Лиззи, готовую испепелить меня взглядом, я решила, что так более не может продолжаться.

Спустя два дня я уже знала, что необходимо ЧТО-ТО ПРЕДПРИНЯТЬ. Харли притащился за мной в кухню, со стоном схватил и начал целовать.

Беда в том, что мне это понравилось.

Лиззи нас выследила.

– Очень хорошо, – с издевкой сказала она.

Харли отбросило от меня, словно пружиной. Он побагровел. Лиззи осклабилась.

– Может, хоть теперь вы оба уберетесь отсюда. – Она сложила pуки и уставилась на нас, словно ожидала, что мы немедленно покинем дом.

– Господи! – На Харли не было лица.

Я только улыбнулась. Может быть, если она все расскажет Керту, то?..

Полагаю, она так и поступила. Однако Керт ничуть не изменился.

Перелом произошел через четыре дня после того, как меня поцеловал Харли. Мы собрались в игровой комнате. Харли и мальчишки были заняты «пробным прогоном». Судя по выкрикам, передававшим пышный букет эмоций, я не сомневалась, что все трое отлично проводят время.

Лиззи сидела на коленях у Керта, который помогал ей с помощью портативного компьютера разобраться в деталях. Девчонка выдумывала проблемы, чтобы добиться подтверждения отцовской любви.

Я сидела за маленьким столиком, производя на отдельном терминале семейные платежи и ворча себе под нос:

– Налог на третьего ребенка. Дурацкое правительство!

Не отрываясь от своего дисплея, Керт закончил мысль за меня:

– Производителей они побуждают не иметь детей, а тех, кто ничего не производит, поощряют рожать, сколько вздумается. – Не глядя на него, я знала, что он улыбается. – Ты всегда говоришь одно и то же, Мэри.

Во взгляде Лиззи, устремленном на меня, читался ужас.

Прозвучала приятная мелодия – звонок в дверь. Среди присутствующих одна я смогла с легкостью оторваться от дел.

– Я открою.

Керт нахмурился.

– Кто может пожаловать в такой час?

– Коммивояжер, – предположила я. – Ничего, я мигом от него избавлюсь.

За дверью оказался вовсе не коммивояжер, хотя первое впечатление говорило в пользу моей догадки. Это была женщина лет двадцати пяти, вполне радушная и безобидная, в неброском костюмчике. Ничто в ее облике не бросалось в глаза: ни аккуратная прическа под мальчика, ни карие глаза. Отвернувшись от нее, я бы не сумела ее вспомнить.

Она показала удостоверение.

– Мистер Уинтроп дома?

Решив, что лучше сказать правду, я кивнула. Она сделала шаг вперед, и мне пришлось отступить.

– Могу я с ним поговорить?

– Все налоги уплачены, – отчеканила я. Деньги были переведены всего пять минут назад, но электроны, как известно, перемещаются шустро.

Она посмотрела на меня со значением.

– Речь не о налогах. Где мистер Уинтроп?

Я прибегла к иной оборонительной тактике.

– У нас гости.

Она пожала плечами.

– Скажите, что вечеринка закончена. Нам потребуется время.

Поразмыслив, я спросила:

– Может, вызвать его в кабинет?

Она сложила книжечку, слегка царапнув мне руку ее острым краем.

– Как хотите. Вашим гостям предстоит долгое ожидание.

Я вернулась в игровую комнату.

– Керт, это к тебе. Дама, представитель Закона. Говорит, что послана к тебе с заданием. Хочешь перейти в кабинет? Вы не возражаете, Харли?

Харли ответил первым:

– Конечно, нет! – Он улыбнулся мальчишкам. – Кажется, я вас здорово нагрел!

– А вот и нет! – возмутился Линк.

Керт нахмурился еще сильнее.

– Зачем я ей понадобился?..

Вернувшись в игровую, я прикрыла за собой дверь, но теперь она распахнулась. В проеме стояла женщина. Только теперь она не протягивала удостоверение, а сама таращилась на него, как на самородок.

– Так я и думала, – зловеще проговорила она.

Она подняла глаза. Мы молча ждали продолжения. Она показала нам книжечку, где помещался миниатюрный экран.

– Пока мы говорили, я взяла у вас анализ. – Ее взгляд пронизывал меня, как булавка коллекционера бабочку. – Теперь я знаю, кто вы такая.

– Господи! – взвыл Керт, сбрасывая с колен Лиззи и компьютер. Лиззи вскрикнула, компьютер тоже разразился недовольным пиликаньем.

– Па-а-па! – возмутилась Лиззи.

Он послушно присел и прижал ее к себе.

– Прости, детка. От неожиданности я перестал соображать. Ты не ушиблась?

– Кажется, нет. Папа?..

Он в отчаянии стиснул ее.

– Я тебя люблю, булочка.

Женщина стояла в позе глашатая судьбы.

– Вы нарушили закон. Дети никогда вас не увидят, даже когда вырастут и поседеют.

Лиззи и двое мальчишек взирали на нее в немом ужасе. Я выдавила:

– Прекратите! Керт здесь ни при чем. Со мной можете поступать, как вам заблагорассудится, но он в этом не замешан. Виновата только я.

– Не верю!

– Придется поверить. Вы слышите мои показания. Я нарушила условия и возвратилась по собственной воле. Влезла в семью. Муж не имеет к этому отношения. Его вы не имеете права трогать.

– Мэри! – простонал Керт. – Ты забыла, какое за это полагается наказание? – Он повернулся к служительнице Закона. – Это все моих рук дело. Я сам притащил ее обратно. Ничего с ней не делайте, наказывайте одного меня!

– Пойми, Керт, речь не идет о выборе между нами двумя. Либо мы оба, либо одна я. Ради детей, слышишь, Керт, ради детей, пускай это буду я. – Я посмотрела на нее. – Он сказал это в попытке меня выгородить. Я дам показания под присягой в любом суде. Все это устроила я сама.

Она ухмыльнулась, как змей, наблюдающий за Евой, которая надкусила роковое яблоко.

– Простите, но из этого ничего не выйдет. Вы не могли сделать это самостоятельно. Невозможно.

– Керт, это же сделала я! Скажи ей, что я.

– Не могу, Мэри.

Он крепче стиснул Лиззи. Та взвизгнула:

– Папа!

– Скажи ей правду, Керт. Ради детей! Я нашла вас сама.

Гостья неприступно покачала головой.

– Я арестовываю вас обоих. Дети перейдут в ведение социальной службы. С такими преступниками, как вы, церемониться нечего. Вы сами заслужили свою участь. Оба. Она не смогла бы провернуть это самостоятельно, – сказала женщина Керту. Дальнейшее предназначалось для нас обоих: – Зачитать вам ваши права? Или вы заявите, что знаете их? Недавно права задержанного расширены возможностью доступа к «Легал-Нэт».

– Я знаю свои права, – поспешно проговорила я. На зачитывание теперь уходило минут десять, поскольку приходилось подтверждать свое согласие с каждой бюрократически сконструированной фразой.

– Я тоже в курсе, – сказал Керт с гримасой отвращения.

– Что вы собираетесь сделать с папой? И тетей Мэри? – Спасибо и на этом, сынок.

Даже в бюрократах порой просыпаются чувства.

– Их… посадят в тюрьму. Простите, ребятки. Очень надолго посадят. Вы никогда больше их не увидите, так что можете прямо сейчас начинать их забывать.

– Нет! – хором крикнули все трое. Лиззи сжала кулаки.

– Не смейте забирать нашего папу!

– Еще как заберу! И папашу, и вашу… – Она замялась.

– Тетю Мэри, – хмуро подсказала я.

– Вот-вот.

– Шпионка проклятая! – Линк вскочил на ноги и бросился на представителя Закона.

– Осторожно, сынок! – Женщина перевернула Линка вверх тормашками и позволила размахивать кулаками. – Был бы ты чуть постарше, я бы и тебя упекла. Я выполняю свой долг, а ты мне препятствуешь. Внимание, дети! Побросайте в рюкзак свои любимые видеокассеты, зубные щетки и все остальное, что вам потребуется. Даю пять минут. – Она поставила Линка на ноги.

– Вы не можете нам приказывать. – Это заявление принадлежало, конечно, Лиззи.

– Нет. – Она кивнула. – Не могу. Зато могу дать вам пять минут на сборы. Если за пять минут вы о чем-то не вспомните, значит, можете без этого прожить.

– Нет! – наполовину взвыли, наполовину выкрикнули все трое.

– Вы не имеете права, какими бы ни были ваши полномочия. – У меня так сдавило грудь, что я едва выговаривала слова. – Прекратите! Я сказала, что во всем виновата сама. Оставьте в покое Керта.

– Ставлю пятерку за самоотверженную попытку выгородить вашего сожителя. Но это бесполезно. Он так же виноват, как и вы. Вы не сумели бы вернуться без его помощи.

– Нет. – Это дал о себе знать Харли. – Он ей не помогал. Ей помог я.

– А вы кто такой?

– Я же сказал, – с улыбкой произнес Харли. – Тот, кто ей помог.

– Не валяйте дурака. Вы что, не знаете, какое положено наказание?

Харли почти что радостно кивнул.

– Я прекрасно отдаю себе отчет в своих действиях. – Он указал на удостоверение-тестер и вытянул руку. – Возьмите анализ и у меня. Сами все увидите.

– Не понимаю… – Она разинула рот. – Вы – второй? – прозвучало без всякой уверенности.

– Вот именно. – Харли сиял. – Он самый!

Я решила подпустить туману.

– Харли?! Не может быть! Керт никогда бы не допустил, чтобы мы встретились.

– Конечно, – облегченно проговорила женщина. – Второй здесь ни к чему. Кем бы вы ни были, вы попытались пожертвовать собой, но жертва оказалась напрасной. Эту парочку я не отпущу.

Но Харли уже подошел к ней вплотную.

– Если вы считаете, что я лгу, то почему боитесь получить доказательства моей лжи?

– Харли? Это совершенно невозможно! Не смейте его проверять! Он всего лишь друг семьи и совершенно не отдает себе отчет в том, что здесь происходит. Виновата одна я, и дело с концом.

– Конечно, он лжет! – фыркнула женщина. Но Харли уже водил пальцем по ее прибору. Покосившись на дисплей, она пробормотала:

– Вот черт!

– Это невозможно, Керт! – сказала я. – Как ты мог привести сюда моего вдовца?

Он выглядел пристыженным.

– Думаешь, мне нравилось все происходящее?

– Керт, я готова тебя убить! – Выпалив это, я прикусила язык. Закон обещал нам троим именно это – смерть: тела сделают донорскими, мозги умертвят. В отчаянии я крикнула женщине: – Мне наплевать, что болтают они оба. Виновата одна я. Только я! Вы не вправе привлекать их к ответственности, раз я взяла всю вину на себя.

Она покачала головой.

– Вы лжете, мэм. Я вынуждена забрать вас троих. – Оглянувшись на детей, она провела языком по губам. – Я серьезно, ребята. Соберите самое необходимое.

Лиззи повисла не Керте.

– Папа, не поддавайся ей, не уходи!

Ренди убежал в кабинет. Линк снова набросился с кулаками на обидчицу. Та выглядела теперь не столь бравой.

– Вы не можете забрать ни Керта, ни Харли. Я сказала, что одна во всем виновата, и повторю это под присягой. Вы останетесь в дураках.

– Я не отдам отца. – Ренди появился в комнате с маленьким пистолетом, который Керт прятал у себя в шкафу. Из этого пистолета стреляла по мишени вся наша семья. Керт твердил, что осторожному обращению с огнестрельным оружием можно научить даже младенца. Тем не менее до последнего времени он запирал пистолет на ключ.

– Парень, ты препятствуешь официальному представителю властей Соединенных Штатов выполнять священные обязанности. Убери пистолет, и я о нем забуду, – небрежно проговорила мисс Закон.

– Ренди, – окликнул Керт сына твердым голосом, – убери пистолет. У нас и без того хватает неприятностей.

– Она тебя не арестует, – ответил Ренди не менее твердо. На мгновение я разглядела в своем сыне мужчину.

– Не арестует, – подтвердила я. – Если, конечно, не пожелает выставить себя дурой. Повторяю: во всем виновата только я. Ни Керта, ни Харли она не заберет.

Керт неожиданно заулыбался.

– Она вообще никого из нас не тронет. Обещаю тебе это, Ренди. Так что можешь со спокойной совестью убрать пистолет. Кстати, он на предохранителе? Ты его зарядил?

– Какой прок в незаряженном оружии, папа? А если бы оно было на предохранителе, я бы не смог выстрелить.

– Поставь его на предохранитель, сынок. Сейчас же!

Ренди был хорошо знаком этот тон. Я услышала щелчок предохранителя.

– А теперь спрячь его. Только сперва разряди. – Ренди попытался возразить, но Керт добавил: – Не волнуйся, сынок. Я контролирую ситуацию.

– Это точно, – сказала женщина, обретя уверенность после щелчка. – Вы пойдете со мной.

– Конечно. Ведь речь идет о вашей карьере, – ласково проворковал Керт. – Вернее, о бывшей карьере.

– За арест сразу троих правонарушителей я получу повышение.

– Или вылетите со службы. Я покажу под присягой, что сделал все самостоятельно. Если ваше начальство поверит мне, на вас повиснет два необоснованных задержания.