Текст книги "Цена любви"

Автор книги: Джей Болтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Джей Болтон

Цена любви

Ночь была темной и душной, словно боги окутали землю плотным меховым одеялом. Даже звезды отвернулись от Шадизара – города воров, прозванного в народе Проклятым, и казались тусклее и дальше. Шадизар мирно спал, погрузившись в дурманящие ароматы висячих садов, кольцом опоясавших центр города с беломраморным дворцом правителя Заморы, и брезгливо морщился от вони отбросов, запрудивших грязные улочки бедняцких кварталов.

Страдая от несносной духоты, ночная стража лениво перекликалась на крепостных стенах, да глухо постукивали колотушки квартальных смотрителей, обходивших свои владения.

Легкие тени облаков набегали на вареный желток луны, словно лик прокаженного заглядывающий в единственное освещенное окошко второго этажа постоялого двора в сердце Пустыньки – Воровского квартала.

Небольшая комнатушка, не претендующая роскошью на дворцовые покои, едва освещалась коптящим пламенем фитиля, плававшего в глиняной масляной плошке, поместившейся в центре стола, так чтобы свет ее был виден с улицы. Стол, широкая тахта с не разобранной постелью, пара колченогих табуретов – вот и вся обстановка. Но деревянный пол и стены могли гордиться своей чистотой, и даже старые давно выцветшие циновки под ногами смотрелись, как изысканные ковры.

От стены к стене, словно запертый в клетке зверь, нервно ходил человек. Он был настолько высок, что путь в семь шагов человека среднего роста, преодолевал всего за пять. Ширине его бронзовых от загара плеч мог позавидовать медведь.

Шелковый жилет без единой застежки не мог скрыть стальную силу мышц на груди и обнаженных руках гиганта. Могучие ноги великана в шелковых штанах, подпоясанных широким полотняным кушаком, в коротких замшевых сапогах, ступали с неподражаемой львиной грацией – бесшумно и мягко. Серебряный обруч плотно обхватывал голову исполина с разметавшейся гривой волос цвета воронова крыла. Горящий орлиный взор бездонных голубых глаз пылал нетерпением и гневом.

Его звали Конан, Конан из Киммерии – дикой варварской страны, затерянной где-то на севере Хайбории, где люди до сих пор едят сырое мясо и голыми руками рвут друг другу глотки за косо брошенный взгляд. Он был чужаком в этом городе, обласканном солнцем и богами, разнеженном и развращенном от роскоши и лени. Поэтому он стал здесь вором, дерзким удачливым и неуловимым. Он пришел сюда, чтобы наказать этого оплывшего от жира, мягкотелого лежебоку и взять себе несметные сокровища, что хранились за непрочными запорами в бесчисленных дворцах обрюзгшей знати и многочисленных храмах привыкших к почитанию жрецов. Эти богатства должны по праву принадлежать ему, ему – сильному, ловкому, наделенному природной хитростью и умом, если хозяева не научились ценить их и не способны защитить свое добро. И он брал с простодушием варвара и смеялся над бессилием стражи и всей заморийской гвардии. Он пришел в этот город, будучи совсем еще юным и мечом, щедростью и умом завоевал себе место и уважение в воровской гильдии, доказав, что он настоящий мужчина.

Три дня назад его доверенный человек и наводчик, владелец небогатой ювелирной лавки и попутно скупщик краденного, Кабал, нашел ему приличную работу для каких-то иноземцев. Вчера Конан и его приятель по воровским делам, неугомонный балагур и острослов, карманник Фарзих дерзко выкрали из сокровищницы правителя Шадизара священный камень Глаз Митры – огромный изумруд величиной с кулак взрослого мужчины. Этой ночью Фарзих и Кабал должны были встретиться с покупателем и получить за камень деньги. Цена была назначена такая, что, вспоминая эту сумму, хотелось повторять ее снова и снова.

Конан должен был оставаться на постоялом дворе, дожидаясь возвращения компаньонов. За голову киммерийца была назначена баснословная награда, и жадные до денег шпионы правителя, не зная устали в ногах, сновали по всему городу.

Свет в окне служил условленным сигналом, что вокруг все спокойно.

Приятели ушли уже давно, но почему-то до сих пор еще не вернулись.

Конан остановился возле стола и машинально подвинул светильник поближе к окошку. Окинул быстрым взглядом непроглядный сумрак улиц и снова заходил по комнате.

«Неужели попались! – с тревогой подумал киммериец, но тут же отбросил эту вздорную мысль. – Нет. Быть того не может! Не такой человек Фарзих, чтобы дать себя сцапать страже. Скользкий, как угорь, он и с мешком золота пролезет в любую щель и пройдет незамеченным сквозь сотню стражников. Да и Кабал – малый не промах!» В сухопаром и долговязом лавочнике с острой крысиной мордочкой и бегающими бусинами глаз, жил дерзкий дух расчетливого дельца, особенно когда дело касалось солидного барыша.

«Нет, тут что-то не так… Может в доме Хази-ля засада? – спрашивал себя варвар и сам же себе отвечал. – Но никто не мог знать о встрече…»

Старик Хазиль – бедный горшечник – жил на окраине Шадизара и едва сводил концы с концами, помогая своим многочисленным детям и их семьям.

Конан нашел его случайно.

За скромную плату и молчание старик охотно предоставлял свой дом для тайных встреч киммерийца.

«Он не выдаст, хоть бросай его в яму со змеями.»

Кабал приведет чужаков в условленное место, Фарзих, тем временем, уже находился там и должен был осмотреть все кругом.

«Что же тогда случилось? Неужели эти пройдохи на радостях завалились в какую-нибудь таверну и упиваются там вином в окружении ночных красавиц? Или хуже того – убежали с моими деньгами?» – пришла вдруг неожиданная мысль.

Ледяные глаза варвара недобро прищурились и полыхнули гневом. Таким его боялись даже самые отчаянные сорвиголовы в дебрях Пустыньки.

Но тут же взгляд киммерийца смягчился. Конан вспомнил Фарзиха, его всегда ухмыляющуюся физиономию, дела, через которые они вместе прошли, и обругал себя в сердцах.

«Кто-кто, а Фарзих ни за что не предаст. Кабал – тот от жадности наверное мог, но тогда бы вся Пустынька гудела бы сейчас от солдат. Лавочник прежде всего разделался бы со мной. Зная меня, он не может не понимать, что за предательство я бы его из-под земли вытащил. Но что же тогда могло задержать их?!»

Недобрые предчувствия овладели киммерийцем. Он выглянул в окно. Луна закатилась на самую макушку небосвода, ночь бледнела, гасли звезды. Ждать дальше не имело смысла. Конан погасил лампу, взял меч и направился к двери. Он всегда принимал быстрые решения, что не единожды спасало ему жизнь. Киммериец решил идти в дом Хазиля и там, на месте, разобраться во всем самому.

Конан неслышно спустился на первый этаж и оказался в огромном питейном зале, где нередко коротал вечера от безделья.

Здесь собирались самые отпетые мошенники во всей Заморе, жестокие убийцы и воры всех мастей, бродяги-нищие и настоящие заправилы преступного мира.

Здесь выпивались реки вина и жеманно хихикали проститутки, вспыхивали бурные ссоры и нередко звенели клинки. В это злачное место городская стража боялась заглядывать и обходила его стороной.

Зал еще хранил запахи вчерашнего пира, что закатил здесь Одноглазый Басилис – знаменитый на всю Замору грабитель. Некоторые перебравшие гости так и остались на своих местах и сейчас мирно похрапывали во сне.

Но расторопный Абулетес, хозяин постоялого двора, был уже на ногах и старой замызганной ветошкой протирал залитые вином столы. Конан готов был поклясться, что сердобольный хозяин уже собрал кошельки у припозднившихся кутил я поэтому сейчас пребывал в добром состоянии духа и что-то сипловато напевал себе под нос.

При появлении киммерийца он вопросительно вскинул бровь и застыл с мокрой тряпкой в руках, словно суслик-сиротка в степи.

Конан кивнул ему в знак приветствия и, не останавливаясь, вышел на улицу.

Свежий предрассветный ветерок дохнул на Конана прохладой, принеся наконец облегчение исстрадавшемуся в эту душную ночь телу.

Но вместе с облегчением он принес запах помоев и нечистот, заполнивший все улицы Пустыньки. Варвар брезгливо поморщился и ступил на липкую от грязи мостовую. Сонный город еще тонул в полумраке, лишь тонкая серенькая полоска на востоке свидетельствовала о робком пробуждении нового дня.

Конан пересек улицу, стараясь не наступить на смердящие кучи отбросов и снующих меж ними крыс, обогнул бакалейную лавку, и быстрым шагом направился к южным воротам города. Варвар бесшумно двигался вдоль глинобитных стен домов, оставаясь все время в тени. Но в эту слишком раннюю пору город еще крепко спал, и ни одна заблудшая душа не встретилась ему на пути. Он миновал квартал притонов, одним прыжком перемахнул обмелевший канал с вонючей жижей, блестевшей на дне, и оказался в самом грязном уголке Шадизара, которое именовалось заморийцами, не иначе как Скотный Двор.

Здесь, вдали от сказочных дворцов, садов и фонтанов столицы, ютилась городская беднота. Убогие лачуги, собранные из любого попавшегося под руку материала, плотно теснились вдоль узких улочек, будто обессилившие в неволе узники, поддерживающие друг друга за плечи. Киммериец усмехнулся – толкни один из них, и вслед за ним повалятся остальные. Нередкие пожары или ураганы, проносившиеся над Заморой, начисто уничтожали весь Скотный Двор, но всякий раз он возрождался вновь и вновь с вызывающей симпатию варвара жаждой жизни.

В эти трущобы чиновники приходили лишь в пору сбора налогов в сопровождении целой армии до зубов вооруженных солдат, но находили тут немногих – попробуй отыскать блоху в тигриной шкуре. Обитатели Двора научились так ловко прятаться, что сборщикам налогов частенько приходилось возвращаться ни с чем, довольствуясь лишь жалкими грошами, что удавалось выбыть у тех, кого они отлавливали чудом.

В годы голода и повальных моров Скотный Двор превращался в настоящее бунтарское гнездо. Именно здесь вспыхивали все знаменитые в Заморе мятежи и восстания, подтачивающие власть правителя.

«Любой владыка Шадизара происходит из пастухов, – шутили горожане. – Ведь не было еще среди них такого, кто хотя бы раз не чистил Скотный Двор.»

Пройдя знакомыми переулками, ориентируясь в темноте, словно кошка, киммериец вышел к пустырю, служившему для всего Шадизара городской свалкой.

Вот и дом горшечника Хазиля, если, конечно, этот ветхий сарай можно было признать пригодным для жилья.

Конан остановился невдалеке и внимательно осмотрелся вокруг. Дом был неосвещен.

Озорной ветерок раскачивал над дверью тряпичный треугольный флажок с выцветшим изображением гончарного круга – знаком принадлежности хозяина к гильдии мастеров.

Внешне все было как обычно, и все-таки что-то здесь Конану не понравилось.

Какое-то звериное варварское чутье заставило его насторожиться и настойчиво убеждало поскорее уносить ноги.

Несколько долгих мгновений киммериец яростно боролся с собой, и наконец вышел победителем из этой схватки. Он привык доводить свои дела до конца.

Конан вытащил меч, придавший ему больше уверенности, и крадучись направился к дому.

Шагов через десять он неожиданно наткнулся на мертвеца. Худшие опасения варвара вспыхнули с новой силой.

Человек в темном плаще лежал ничком, уткнувшись лицом прямо в уличную грязь. Конан осторожно перевернул труп на спину. Тело уже окоченело.

Это был мужчина лет сорока с небольшим. Широкоскулое и плоское лицо его с налипшей коркой грязи, иссеченное тонкой паутиной давнишних белесых шрамов, не было лицом заморийца.

«Один из иноземцев, – подумал Конан. – Должно быть, он стоял здесь на страже…»

Смерть застала беднягу врасплох.

Невзирая на бледность и грязь, лицо несчастного было сплошь испещрено синюшными пятнами, остекленевшие, широко распахнутые глаза буквально вылезли из орбит, будто бедолага был задушен. Но никаких иных следов насилия или борьбы Конан на теле не нашел.

Все это очень не понравилось киммерийцу. Он оставил незнакомца лежать на улице и осторожно приблизился к дому. Прислушался… Тишина, но не сонная ночная тишина, а такая, что вдруг воцаряется после пронесшейся бури.

Дверь оказалась незаперта. Конан мечом приоткрыл ее и осмотрелся с порога.

Все было на привычных местах – никаких следов погрома или яростной схватки. Впрочем, вспомнив труп человека на улице, киммериец и не ожидал увидеть здесь последствия отчаянной битвы.

Он проскользнул в небольшую прихожую, одновременно служившую хозяевам кухней, и снова замер, настороженно прислушиваясь к пронзительной тишине.

По-прежнему все было тихо. Только мыши шуршали у него под ногами в гнилой соломенной подстилке.

Следующая каморка служила обычно ему местом встреч. Конан, не задумываясь, вошел в эту комнату, задев плечом дверной косяк, и почувствовал здесь запах смерти.

В комнате царила непроглядная темнота.

Где-то на стене справа должна быть полка: Хазиль всегда держал там свечи про запас.

Конан нашарил рукой совсем крохотный огарок. Еще мгновение ушло на то, чтобы высечь огонь из кресала.

Наконец фитилек занялся, и крохотный язычок пламени заплясал в ладонях киммерийца.

Конан дал огню разгореться поярче, прежде чем поднял свечу повыше и осмотрелся кругом. Невольный стон вырвался из груди варвара.

Посреди комнаты стоял широкий стол, за которым неподвижно сидело трое мертвецов. Двое, одним из которых был Кабал, второго Конан не знал, но судя по одеждам, иноземец, склонили головы на стол, будто охмелев от вина. Третьим был Фарзих.

Он откинулся на спинку стула, запрокинув голову, будто смерть застала его в бурном приступе смеха.

Озорная улыбка, что всегда была спутницей воришки при жизни, не рассталась с ним и после смерти. Только знакомые уже иссиня-черные пятна обезобразили его насмешливое лицо.

Конан закусил губу, закипая от приступа гнева. Друзья его были убиты таинственным образом, и, судя по всему, сделка сорвалась.

Он долго стоял неподвижно. Грудь его тяжело вздымалась и опадала, будто гигант боролся с какой-то неведомой силой, терзающей его изнутри, пока свеча в руках совсем не догорела и гаснущий фитилек не обжег пальцы.

На дворе уже рассвело. Восходящее солнце бесстыдно лезло в дом сквозь прорехи просевшей крыши и щели стен. Конан очнулся от оцепенения и, пройдя через комнату, распахнул небольшое окошко под самым потолком.

Сперва киммериец тщательно осмотрел и обыскал убитых, но кто-то это уже сделал до него, поэтому он не нашел ничего – ни изумруда, ни золота. Конан опустился на корточки и внимательно изучил следы на глиняном полу, оставленные грязными подошвами дюжиной ног.

Помимо отпечатков сапог убитых и шаркающих следов сандалий стариков-хозяев, до Конана здесь побывал лишь один человек. Он был обут в добротные туфли из дорогой туранской кожи и, судя по отпечаткам, был очень старым человеком. То, что он действовал в одиночку, свидетельствовало о его абсолютной уверенности в собственных силах и безнаказанности в содеянном. Но более всего непонятным оставался избранный убийцей способ умерщвления своих жертв. Киммериец припомнил, что где-то уже раньше слышал о воинах-тенях, избравших убийство своим ремеслом. В их арсенале, по слухам, был какой-то порошок, вызывающий у жертв столбняк. Получалось похоже, но все же многое здесь оставалось неясным. Жаль, что ближайшего друга Конана, бродяги Ши Шелама сейчас не было в городе, он мог бы дать ему мудрый совет. А так все придется решать самому.

Закончив осмотр этой комнаты, Конан заглянул в соседнюю, служившую хозяевам спальней, отгороженную простой тростниковой ширмой. Он был готов встретить там ту же ужасающую картину, но увиденное в спальне потрясло варвара еще больше.

Хазиль и его старуха – Конан даже не знал ее имени – как сломанные куклы, валялись на полу, убитые тем же способом. Невысокое, сколоченное из неотесанных досок ложе было сдвинуто с места, как будто неизвестный что-то искал под ним. Постель и солому, устилавшую пол, перетряхнули вверх дном.

Злодей застал стариков в постели и не убил их сразу. По-видимому, они еще не спали… Вот здесь он стоял, где солома примята.

Стоял и хладнокровно размышлял, как ему поступить, пока старики валялись у него в ногах, умоляя о пощаде. Несмотря на мольбы, он решил свидетелей не оставлять и безжалостно расправился с обоими. Конан ясно представил себе эту сцену и заскрежетал зубами от бессильной ярости.

Но вот что он мог здесь искать, кроме мышиного помета, да и нашел ли?

Киммериец опустился на пол и рукой смахнул солому с того места, где стоял ночной убийца.

Открылась трещина в глине и круглое отверстие крохотной мышиной норки. Конан нагнулся пониже и одним глазом заглянул в нору. Там что-то застряло, какая-то безделушка, блеснувшая благородным серебром под вопросительным взглядом киммерийца.

Конан вставил в трещину острие меча и слегка приналег. Глина отскочила, как битая скорлупа. Еще немного, и в руках варвара оказался миниатюрный ореховый сундучок, обитый серебром.

Он приоткрыл крышечку и почувствовал приятный, щекочущий ноздри запах благовоний.

Так вот что искал убийца – никчемную безделицу. Наверное, он слишком спешил или не особо дорожил этой вещью. Как бы там ни было, теперь ею владел киммериец, и многое из ночных происшествий ему стало ясно.

Он знал эту вещь и видел ее уже несколько раз, да не позднее, чем вчера, Басилис крутил ее у себя перед носом.

– Ну, подлая крыса, ты ответишь за все! – процедил киммериец сквозь зубы и бросился бегом из дома.

Солнце появилось над горизонтом, все еще скрываясь за высокими домами, а в городе уже чувствовалась духота. Но то ли еще будет к полудню.

Город медленно пробуждался. Где-то поблизости задорно горланили петухи, передразнивая унылые песнопения жрецов на крышах храмов. Хлопали ставни и двери. В соседнем доме надрывался оголодавший за ночь осел, слышалась неразборчивая ругань хозяина несчастного животного и плач разбуженного младенца. Какая-то женщина в одной длиннополой рубашке выглянула на двор и выплеснула на улицу содержимое ночного горшка.

У тела чужеземца в переулке уже копалась целая свора облезлых псов.

Конан лишь краешком глаза успел заметить все эти детали, бегом направляясь к Пустыньке. Собаки испуганно шарахнулись в стороны, поджимая хвосты, когда киммериец вихрем промчался мимо. Сейчас варвар был похож на беспощадного демона мщения. Внутри его бушевала ярость и гнев.

Басилис обокрал его! Убил друзей и беззащитных стариков и должен был сполна расплатиться за это. Конан не знал еще, что будет делать, но и не слишком утруждал себя этой мыслью. Его меч. при нем – смерть всякому, кто только посмеет встать у него на пути.

Он бежал, петляя по замызганным улочкам, не обращая внимания на липнущую к сапогам грязь, пугая своим видом одиноких прохожих, вжимавшихся в стены и провожающих его тревожными взглядами.

Притон, где заправлял одноглазый Басилис, был киммерийцу хорошо известен и находился там же в Воровском квартале, недалеко от постоялого двора, где обосновался сам Конан. Он был там не раз… – как гость. Варвар, как умел, старался ладить с воровской братией – сам в чужие дела не лез, но и свои не поверял никому, тяжелым кулаком отбивая на то охоту у всякого выскочки. По его понятиям – жили мирно… До этого случая…

Сейчас Конан был полон решимости проучить негодяя-стигийца, посмевшего перебежать ему дорогу.

И пусть при этом прольются реки крови, их чистота вполне удовлетворит его задетую честь.

К тому же предательская смерть товарищей взвыла к благородному мщению. Он вернет Басилису этот долг и вытрясет из стигийца золото, которое принадлежит ему по праву.

Вот замелькали знакомые дома Пустыньки – бесконечная череда постоялых дворов, питейных заведений и притонов с яркими, кричащими вывесками, для того только и существующих, чтобы люди могли оставлять здесь свои деньги.

Конан остановился напротив двухэтажной таверны, обшарпанного, давно взывающего о ремонте здания с вычурной надписью «Золотой Мул». Здесь жил Басилис и его громилы. За этими стенами хитрый стигиец замышлял свои подлые дела, гремевшие на весь Шадизар. Не переходя улицы, киммериец быстро осмотрелся по сторонам.

На углу соседнего дома маячила одинокая фигура какого-то бродяги, изображающего побирушку-нищего, но Конан знал, что это один из людей Одноглазого.

Таких соглядатаев у него полно в городе. Бродяга заметил киммерийца, узнал, и приветливо помахал рукой, будто старому приятелю.

Конан, все еще пламенея от гнева, наморщил лоб – либо этот пройдоха слишком мелкая рыбешка и ничего не знает о делах своего господина, либо киммерийца тут ждали, и за дверью таверны прячется вооруженная шайка Басилиса.

«Сейчас пойду туда и все узнаю», – призвал себя к действию Конан и уверенным шагом направился к дверям «Золотого Мула».

Перешагнув порог, киммериец оказался в просторном зале. На кухне уже суетилась прислуга, гремела посуда – готовился завтрак для постояльцев. Зал был пуст, не считая двух дюжих молодцов – верзилы заморийца и неуклюжего толстого офирца, удобно расположившихся за утренним кувшином вина, недалеко от лестницы, ведущей на второй этаж, где находились апартаменты Басилиса.

Как по команде, две пары глаз вопросительно обратились к киммерийцу, рука одного так и застыла, не донеся до рта стакан с вином. Конан раньше их не встречал, но на всякий случай дружески кивнул громилам и уверенным шагом направился прямиком к лестнице.

– Эй, киммериец! Если ты к Басилису, то тебе придется подождать, – окрикнул его замориец со свернутым набок носом, поднимаясь из-за стола. – Хозяин вчера слегка перебрал и будет дрыхнуть до полудня. – Долговязый изобразил на лице подобие дружелюбной улыбки.

– У меня слишком срочное дело, чтобы ждать до полудня, – бросил Конан через плечо, не сбавляя шага.

Верзила оказался на удивление проворным. В два шага он пересек расстояние, отделявшее его от лестницы, заступив дорогу варвару.

– Нет, так нельзя. Тебе придется уступить ким… – завел было он свою песню сначала, но не успел договорить – железный кулак Конана загнал слова обратно в глотку вместе с передними зубами, и долговязый со стоном осел на ступени.

Приятель его вскрикнул от удивления, выхватил туранский меч и смело бросился на киммерийца.

Ему бы, дураку, сперва на помощь кого позвать

Конан присел, уходя от удара, нацеленного ему в голову, и, схватив разбойника руками за пояс, легко оторвал от пола. В следующий миг он с кривой усмешкой на лице наблюдал за красивым полетом незадачливого офирца.

На шум борьбы из кухни высыпала целая толпа поваров и служек, вооруженных чем придется.

Конан окинул их презрительным взглядом и, обнажив свой двуручный клинок, с угрожающим видом двинулся вперед.

Угроза тут же возымела действие. Прислуга, бросая свое нехитрое оружие, с готовностью бросилась бежать, гомоня, как крикливая стая ворон.

Конан слегка пожалел, что драки не вышло, повернулся спиной к беглецам и пошел вверх по ступеням.

На середине лестничного марша он столкнулся с тремя громилами, видимо, только что покинувшими свои постели. Помятые лица со следами вчерашней пирушки, позеленели от ужаса при виде могучей фигуры стремительно надвигающегося на них киммерийца.

Движения их были вялы и неточны, в то время как Конан двигался с быстротой дикой кошки.

Пролилась первая кровь. Двое рухнули на ступени и покатились вниз. Последнему удалось бежать, вопя так, словно за ним гналась стая бешенных псов. Конан позволил ему скрыться.

Широкими шагами он шел по длинному коридору, куда с обеих сторон выходили двери жилых покоев.

Комнаты Басилиса находились в самом конце, там, где коридор поворачивал направо.

На ходу киммериец заметил, что одна из дверей рядом с ним приоткрылась и, не задумываясь, вернул ее на место тяжелым ударом ноги. Из-за двери послышался сдавленный стон, перешедший в жалобное поскуливание. Поворот коридора…

Конан едва успел отпрыгнуть, чудом избежав коварного удара, отступив перед человеком заступившим ему дорогу. Маленький человек, едва достававший до груди киммерийца, хрупкий, даже женственный с виду, но воин в движениях и поступках, беззлобно взирал на варвара снизу вверх. Широкий аквилонский меч был опущен к полу и казался совершенно безопасным в слабых руках этого коротышки.

Но Конан знал, что впечатление это обманчиво; многие, кто так считал, теперь горько о том сожалели, если вообще были живы.

Звали его Малик – правая рука самого Басилиса. Он, как и хозяин, был родом из Стигии, и весь Шадизар знал стигийца как непревзойденного мечника и человека, тонко разбирающегося в вопросах женской красоты.

– Рад, что не задел тебя, киммериец, – миролюбиво заговорил Малик. – Было бы жаль убивать такого бойца.

– Не думаю, что в этом есть твоя заслуга, – не слишком приветливо откликнулся Конан. – Уйди с дороги, Малик, мне надо поговорить с Басилисом.

– Решительно невозможно, – стигиец картинно всплеснул руками. – Счастлив был бы тебе помочь, но, к сожалению, хозяин спит и приказал никого к себе не пускать. Если хочешь, можешь поговорить со мной. Когда Басилис проснется, я передам ему твое дело, а уж он потом сам решит, стоит ли встречаться с тобой. Или, если желаешь, у нас есть другой вариант… – стигиец демонстративно повел мечом и лукаво улыбнулся.

– Мое дело не терпит отлагательств, – спокойно ответил Конан. – Ты не оставил мне выбора, Малик. Защищайся!

Конан, словно вихрь, набросился на коротышку, обрушив на него ураган сокрушительных ударов. Под яростным напором киммерийца улыбка мигом слетела с лица Малика, и маленький стигиец отступил, прижимаясь спиной к стене. Он ловко отводил удары, но атака Конана была так стремительна, что перейти от обороны к решительным действиям Малик не имел ни малейшей возможности. Однако и Конан, по праву считавшийся в воровском мире одним из самых умелых бойцов, столкнулся с непреодолимым препятствием.

Мечи мелькали в пляске смерти, и бисеринки пота в изобилии осыпали лица воинов. Оба обладали отменной реакцией и не уступали друг другу в искусстве битвы.

Но киммериец оказался намного сильнее и выносливее своего противника. Скоро Малик стал заметно уставать. Каждый направленный на него выпад он отражал с болезненной гримасой на лице. Наконец аквилонский клинок со звоном вылетел из его ослабевших, влажных от пота рук. Конан, тяжело дыша, горой возвышался над поникшим стигийцем.

– Ты победил, киммериец, – прохрипел Малик. – Избавь же меня от позора, прикончи скорее.

– Твой позор – ерунда, по сравнению с подлостью твоего господина. Веди меня к нему, – беззлобно бросил Конан, для убедительности подтолкнув стигийца кончиком меча.

Покорный судьбе Малик неохотно распахнул перед киммерийцем двустворчатую дверь и первым шагнул в спальню Басилиса. Конан не отставал ни на шаг.

Пройдя под тяжелыми шторами зеленого бархата со свисающими гроздьями золотых кистей, Конан вслед за Маликом попал в просторную светлую комнату, в центре которой, занимая чуть ли не все помещение, располагалось высокое ложе, заваленное белоснежными шелковыми подушками.

У подножия кровати стоял поднос с аппетитными спелыми фруктами и чеканный кувшин с длинным горлом. В глубине постели сладко спал Басилис, обняв рукой обнаженную женщину с длинными вьющимися волосами редкого в Заморе соломенного цвета. Губы стигийца вздрагивали во сне. Еще одна девица, уроженка Хаурана, сидела на постели, кутаясь в покрывало, и испуганными глазами дикой серны следила за киммерийцем. Видимо, шум драки и звон оружия напугал ее, но разбудить своего господина рабыня не решалась.

Конан с нескрываемым удовольствием рассматривал девушек, отдавая должное изысканному вкусу стигийца. Под пристальным взглядом киммерийца вторая девица сладко потянулась во сне и приоткрыла глаза. При виде варвара с обагренным кровью мечом в руках, томная улыбка тут же исчезла с ее лица, и девушка резко подскочила на месте, прикрывая руками глаза. Кивком головы Конан отдал приказ, и обе женщины с готовностью скользнули прочь из спальни.

Киммериец подошел к постели и рывком сдернул со стигийца простыню. Басилис что-то обиженно пробурчал и перевернулся на другой бок. Протянув руку, Конан сжал пальцы на горле стигийца. Тот сдавленно захрипел и беспомощно замолотил руками по смятой постели.

– Хочешь что-то сказать? – поинтересовался киммериец, слегка ослабив хватку.

– Конан… мы же были друзьями, – еле выдавил одноглазый.

– Правильно, были. Пока ты, жалкий ублюдок, не взял мое золото, – бросил варвар ему в лицо.

– Я не понимаю, о чем ты! – взревел Басилис, предприняв яростную попытку освободиться от захвата.

Он был немыслимо силен, и отчаяние придало ему мужества, так что киммерийцу пришлось потрудиться, чтобы удержать его на месте. Поняв, что сопротивляться бессмысленно, Басилис смирился со своим положением и притих. Конан разжал пальцы, но оставался настороже.

– Я не понимаю, о чем идет речь, – жалобно заскулил стигиец. – Объясни же, что все это значит?!

– Где мое золото? – угрожающе процедил киммериец и в двух словах разъяснил свой вопрос, подкрепив рассказ увесистой оплеухой, отчего одноглазый кубарем полетел с постели.

– Не брал я твое золото! Боги мне будут свидетели! – вопил Басилис, на четвереньках прытко отползая от подступающего к нему киммерийца.

– Врешь, собака! Я нашел там вот это! – Конан достал из-за пояса посеребренную коробочку и сунул под нос стигийцу.

– Это не моя! Клянусь! – визгливо заорал Басилис– Я тебе докажу, докажу!

Он бросился к своему халату, валявшемуся скомканным на полу и стал яростно перетряхивать содержимое карманов.

– Я докажу, докажу… – приговаривал он. – О, Сет, где же она?! А, вот! Смотри, вот моя!

Басилис бросился к киммерийцу, с торжествующим видом протягивая на раскрытой ладони ореховую безделушку, точное подобие той, что держал в руках Конан.

– Ну что, убедил я тебя! Говорил же тебе, не брал я твое золото! – возбужденно подпрыгивая, вопил Басилис.

Конан молча сравнивал две вещицы, не обращая на него внимания. Наконец он произнес:

– Они очень похожи.

– Еще бы, кхитайцы продают их сотнями.

– Возможно, я ошибся, Басилис. Кажется, я убил двух твоих людей и вышиб зубы еще одному. Скажи, сколько это будет стоить, и я заплачу тебе вдвое, – миролюбиво предложил киммериец.

– А, пустяки… Две сотни монет меня вполне устроят. Малик, пусть принесут нам вина, – Басилис запахнувшись в халат и, успокоившись, присел на краешек просторного ложа. – А много золота пропало?

Конан назвал сумму. Стигиец аж подпрыгнул на месте и потрясенно зацокал языком.

– Теперь я тебя понимаю и не могу ни в чем винить. Да… за такие деньги жизнь отдать не жалко! – Басилис вздохнул еще раз, порадовавшись, что Конан в приступе гнева сразу не свернул ему шею, что сам он на его месте сделал бы не задумываясь.

Вошел слуга, принес вино, разлил его по кубкам и передал в руки Конана и стигийца.

– Что же ты теперь собираешься делать? – с живым участием поинтересовался одноглазый.