Текст книги "Венгерская рапсодия"

Автор книги: Джессика Стил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Джессика Стил
Венгерская рапсодия

Глава ПЕРВАЯ

Элла смотрела на мать и не верила своим ушам.

– Теперь ничего не поделаешь, – говорила та. – Я вынуждена буду отменить поездку.

Ну какой же тяжелый характер у моего отца! – возмущалась про себя Элла. Он знает, как его жена и дочь мечтают о путешествии в Южную Америку, тем не менее, когда до тура остается всего пять недель, он звонит – заметьте, просто звонит – из своего офиса и говорит, что никак не может оставить работу на полтора месяца.

С точки зрения Эллы, это было уже слишком. Однако мама опять защищала его.

– Я полагаю, он прав, нельзя так надолго бросать дела, – заявила Констанс Торнелоу, пряча за уверенным тоном свое разочарование.

– Но он ничего не сказал нам за завтраком! – Элла все больше изумлялась мягкости характера матери. – Вы с отцом столько лет не отдыхали! – добавила она раздраженно.

– Я знаю, дорогая, но…

«Но» – и сказать тебе больше нечего, кипела от злости Элла. Отец не в первый раз отменял поездку, и она пришла к заключению, что он вовсе и не собирался в Южную Америку. Эта мысль доводила ее до белого каления. Она смотрела на свою мать, которая, трудясь в поте лица, в кои-то веки хотела отдохнуть вместе с дочерью, и думала: видимо, настало время серьезно поговорить с хозяином замка «Торнелоу Холл». Внезапно в голову ей пришло, что всю жизнь отец получал удовольствие от разжигания конфликтов в своей семье, и ее прекрасные синие глаза воинственно засверкали, – Интересно, как бы он отреагировал, если бы мы с ним поменялись ролями? – спросила Элла. Она изо всех сил пыталась сдержать гнев, клокотавший у нее в груди, иначе мать встала бы на защиту отца, хотя, с точки зрения Эллы, его небрежные звонки не имели оправдания.

– Ты полагаешь, твой отец стал бы терпеть подобное? – ослепительная улыбка украсила аристократическое лицо Констанс.

– Конечно, нет! – решительно заявила Элла и добавила от себя: а может, пришлось бы.

– Мы тоже не можем оставить магазин.

Как всегда, Констанс Торнелоу думала только о работе. Она была главным организатором городского благотворительного общества. Ожидая, когда ей позволят зарабатывать себе на жизнь, Элла во всем помогала матери и два раза в неделю работала вместе с нею в благотворительном магазине.

Но вечером и эта проблема разрешилась. Приехали две близкие подруги Эллы: Хэтти Энверс и Мими Орчард – и согласились заменить их с матерью на время поездки. Девушки выяснили все до мельчайших подробностей, и теперь осталось лишь поставить Рольфа Торнелоу перед фактом, что он тоже должен срочно найти себе замену.

Боясь огорчить его раньше времени, Элла постаралась не опоздать на обед. Когда она вошла, ее брат Дэвид – он был на два года ее старше и обладал таким же мягким характером, как их мать, – сидел уже за столом.

Милый Дэвид, подумала она, глядя на него с нежностью. Когда отношения с отцом накалялись, Дэвид был готов убежать за сотню миль от скандала. Однако примерно год назад он всех удивил, неожиданно взорвавшись. Элла до сих пор помнит мертвенно-бледное лицо Дэвида и его крик: «Перестаньте относиться ко мне как к ребенку!»

«Я буду обращаться с тобой как со взрослым, когда ты начнешь вести себя как разумный человек!» – взревел отец, после чего жизнь в «Торнелоу Холле» на несколько недель стала невыносимой.

– Ты куда-нибудь идешь вечером, Дэвид? – спросила Элла, боясь, что ее чувствительный брат может слишком расстроиться за обедом.

– Она уже сделала прическу, – пошутил Дэвид.

И Элла поняла, что речь идет о ее сокурснице Виоле Эдмондс, к которой он пару раз ходил на свидание, и что больше ни о чем спрашивать не надо – он будет молчать, так как явно в нее влюбился.

– Старик сегодня в хорошем настроении, – сказал Дэвид, переводя разговор на другую тему и отвлекая Эллу от размышлений о нем и Виоле.

Дэвид, конечно, в курсе, он работает с отцом в офисе, но и я тоже в курсе, подумала Элла, стараясь не раздражаться. Держу пари, отец находился в великолепном расположении духа, пока не вернулся домой.

Тут дверь столовой открылась, и вошли родители. Глядя на почерневшего от гнева отца, Элла убедилась, что прекрасное настроение, о котором говорил Дэвид, давно кануло в прошлое. Он уже знает, что жена и дочь отправятся в путешествие без него, и рассержен не меньше, чем они сегодня утром, когда он в очередной раз пытался сорвать их отпуск.

Крепись, Дэвид, нам предстоит не слишком приятный вечер, мысленно обратилась Элла к брату, занимая свое место за столом. Однако отец, ярый приверженец традиций и хороших манер, молчал, пока миссис Гвендолин Гилберт, их экономка, не поставила супницу на стол и не вышла.

И только тогда он, зная, что его жена никогда не придумала бы этого сама, спросил:

– Арабелла, это была твоя безумная идея – ехать вдвоем с матерью в Южную Америку?

Я для него всегда Арабелла, раздраженно подумала девушка, никогда он не называет меня ласково. Избегая смотреть на мать, которая наверняка безмолвно умоляла ее не расстраивать отца, Элла спокойно подняла на него глаза. Она считала, что отец достаточно уже огорчал своих домочадцев и теперь настало время ответить ему тем же.

– Да, это была моя идея, – смело заявила она. – И я хотела бы знать, что в ней такого безумного!

Отец, нахмурившись еще сильнее, не дал ей договорить.

– Такого никогда еще не было, – гневно набросился он на нее, – чтобы вы с матерью уехали и бросили нас с Дэвидом на произвол судьбы!

Бросили на произвол судьбы?! Элла изумленно взглянула на брата. Судя по выражению его лица, он вполне счастливо проживет все шесть недель на хлебе с сыром, лишь бы они перестали спорить.

Но такого самоотречения вовсе не требуется! Элле очень хотелось ответить отцу, что сейчас не средневековье и разделения на мужской и женский труд не существует, но она подавила мятежные мысли и тихо ответила:

– Я уверена, что Гвенни, как всегда, позаботится о вас обоих.

Выдержав злобный взгляд отца, Элла окончательно успокоилась. Сколько она себя помнила, с ними жила Гвенни. Элла с матерью иногда практиковались в кулинарном искусстве, но не более того, а Гвенни и возглавляемая ею прислуга вели все хозяйство с точностью часового механизма.

По-прежнему глядя на отца невинным взглядом, Элла заметила в выражении его лица бессильную ярость. Конечно, он никогда так просто не сдастся и мне не изменить его старомодных убеждений относительно места женщины в семье, однако и возразить он не может: горничные, повара и садовники не дадут пропасть отцу и сыну Торнелоу.

– Теперь ты видишь, – храбро выпалила она, – ничто не мешает нам с мамой…

– Я уже объяснил твоей матери, что не хочу лишать ее удовольствия попутешествовать, о чем она так давно мечтала, – перебил отец, и Элла насторожилась: сейчас что – то будет! – Но, – продолжал он, – у меня совсем иные планы насчет тебя.

Элле не понравился его тон, однако главное – что ее мать все-таки поедет отдохнуть, пусть даже и в одиночестве.

– Какие же? – спросила она и вынуждена была замолчать, так как вошла Гвенни, чтобы унести суп, к которому притронулся только хозяин.

– Согласно традициям нашей семьи, – продолжал Рольф Торнелоу после того, как Гвенни закрыла за собой дверь, – каждый отпрыск женского пола по достижении двадцати одного года должен быть увековечен на портрете. Может, ты когда-нибудь слышала об этом? – добавил он с едкой иронией.

Опять он за свое! Мне уже скоро двадцать два, а он при каждом удобном случае напоминает о своем злосчастном портрете…

– Не всякая традиция стоит того, чтобы ее продолжали, – парировала Элла, уже давно решив, что ее портрет не станет в ряд с другими изображениями многих поколений девиц Торнелоу. Она и сама не понимала, что заставляет ее так упорно отказываться, ведь мысль о портрете была ей совсем не противна. Много раз она слышала, как хвалят ее рыжие волосы, тонкую белую кожу и приятные черты лица. Возможно, в глубине души она просто хотела не уступать отцу, если уж пришлось уступить в главном: ради всеобщего спокойствия она соглашалась оставить мысли о работе. Она много помогала матери, но ей все же хотелось заняться собственной карьерой. Не зря же она окончила колледж! – У меня есть куча других, более важных дел, чем сидеть часами на одном месте и глядеть, как художник возится с красками и холстом, – возразила она, чувствуя, что попала в собственную ловушку.

– Если проведение отпуска вместе с матерью и есть одно из твоих неотложных дел, то об этом можешь забыть!

И пока Элла готовилась ответить, что он ошибается и что она имела в виду действительно важное дело – привести в порядок домик старого мистера Вэдкомба, так как он вернется из больницы в конце недели, – отец объявил тоном факира, которому удался потрясающий фокус:

– Сегодня меня познакомили с Золтаном Фазекашем.

Элла даже рот открыла от удивления – неужели все так серьезно?

– Золтан Фазекаш, знаменитый художник! – удивилась она.

– Тот самый, – подтвердил отец. – Он несколько дней был в Лондоне по делам, а завтра улетает обратно в Венгрию.

Какое счастье! – обрадовалась она. Значит, затея отца не удалась. Вряд ли такой художник захочет возиться с портретом чьей-то дочки. Я читала, что он любит путешествовать и пишет свои картины во время поездок. Но я никогда не слышала, чтобы он занимался портретной живописью…

Пока она размышляла, отец вдруг заявил:

– Я взял на себя смелость просить его писать твой портрет.

– Ты? Мой? – Пораженная, она уставилась на отца. – Но я слышала, что он пейзажист…

– А я слышал, что он может себе позволить выбирать сюжеты для своих работ, – сердито парировал отец. – Однако прославился он именно портретами.

– Понятно! – взорвалась Элла. – Очень глупо с его стороны, что он согласился писать мой портрет. Или еще не согласился? – быстро спросила она. Но, чувствуя, что отец победил, возмущенно закончила: – Вообще – то не имеет никакого значения, согласился он или нет. Я не хочу позировать, и все.

– Ты меня утомила, – оборвал ее отец. – На сей раз с меня довольно! Золтан Фазекаш – человек занятой, и тебе очень повезет, если столь известный художник включит тебя в свой график.

Другими словами, кипела от злости Элла, раз отец не смог удержать свою жену от поездки, он нашел другой способ поставить на своем.

Обед закончился в полном молчании, что бывало довольно часто. Если бы он был моим мужем, я бы ему показала! – сердилась Элла. Это только мама может все терпеть. Внезапно Элла почувствовала прилив радости: все-таки моя взяла, мама поедет отдыхать. На моем участии в поездке теперь поставлен крест, зато у отца не осталось ни единого повода, чтобы отказать жене в отпуске.

Когда хозяин дома отправился в библиотеку выкурить послеобеденную сигару, Элла рассказала матери о своих выводах.

– Ты так считаешь? – удивилась Констанс Торнелоу.

– А что, ты боишься ехать в одиночку? – засомневалась Элла.

– Это будет даже забавно! – ответила Констанс, и Элла заметила огонек в ее глазах и поняла, что матери идея понравилась.

– Как долго до тебя доходит, мама, – мягко сказала Элла и наградила ее поцелуем.

Весь следующий день Элла прибирала в домике старого мистера Вэдкомба и предвкушала, как примерно станет себя вести за обедом – конечно, только в присутствии папочки. Надо не давать ему ни малейшего повода отложить поездку жены. К тому же свободного времени у Золтана Фазекаша наверняка нет, поэтому я не буду противоречить отцу, пусть у него создастся впечатление, что я согласна позировать.

Однако отец ни разу не упомянул о портрете. Более того, решив, что она, наконец, согласилась, он сменил гнев на милость и. спросил, как она провела день.

– Я прибирала в доме мистера Вэдкомба, в деревне, – вежливо ответила Элла.

Отец ласково улыбнулся, и она в очередной раз поразилась его убежденности в том, что она должна работать, словно невольница, исключительно безвозмездно. Когда же она пыталась устроиться на оплачиваемую работу, он моментально взрывался.

– Ты не забыла, что сегодня пятница? – спросил ее Дэвид, пытаясь поддержать кажущуюся приятной атмосферу за обеденным столом. – Пойдешь на вечеринку?

– В эту пятницу, – сказала она с легкостью, не растратив и сотой доли своей необузданной энергии, – я так наплясалась за целый день!..

В ответ Дэвид рассмеялся.

– Есть какая-то ирония в том, что миссис Брайтон получает деньги за уборку в нашем доме, а ты делаешь такую же работу в чужих домах, да еще и бесплатно.

Отец никак не прореагировал на это замечание, и Элла поспешила сменить тему. Однако ей пришла в голову мысль, что миссис Брайтон, выполнявшая всю «тяжелую» работу по дому, не справилась бы с теми залежами пыли и мусора, которые мистер Вэдкомб копил годами.

А утром Элла вместе с друзьями отправилась в деревню, куда они ездили почти каждую субботу к Джереми Крейвену, чтобы покататься на лошадях. Джереми был немного старше Эллы, их связывала многолетняя но не больше. Хэтти Энверс, приехавшая вместе с Эллой, пока, они чистили лошадей, завела разговор о бале, который собиралась дать через полтора месяца – ей исполнялся двадцать один год.

– Помнится, ты устроила грандиозный праздник, когда тебе исполнилось восемнадцать, – заметил Джереми.

– Этот будет еще лучше! – заверила Хэтти. – Я всех вас жду.

Элла вернулась домой в благостном расположении духа.

Спустя месяц она с трудом верила, что в «Торнелоу Холле» за все это время не произошло ни одного скандала. Это было неслыханно! Обычно раз в несколько дней ее отец придирался к кому-нибудь из домочадцев и выливал на него все свое раздражение.

Элла вела себя безупречно, во всем уступала. Хотя, по правде говоря, несколько раз за семейным обедом возникали напряженные ситуации: отец язвил, а она с трудом хранила молчание. Но, сдерживаясь и не отвечая на колкости, она понимала, что платит за то, чтобы ее мать поехала в следующую субботу в Южную Америку.

Последние дни Элла чувствовала, что ходит по краю пропасти. Когда отец бывал дома, ей казалось, что, раз так долго ничего не происходит, значит, зреет ужасный скандал, и он разразится в любой момент.

В пятницу утром Элла проснулась с мыслью, что через 24 часа ее мать уедет. Завтрак прошел довольно сносно, так как отец рано отправился в офис. А вечером, боясь совершить какую-нибудь оплошность, Элла решила не спускаться к обеду. Да, но прислуга доложит отцу, что я жива – здорова и сижу в своей комнате! – размышляла она. Отец помешан на хороших манерах, он, конечно, разозлится и потребует объяснить причину моего отсутствия…

В итоге Элла появилась в столовой вовремя. Когда ее мать заняла свое место, Элла заметила, что та держится напряженно. Констанс Торнелоу никогда не перечила мужу и потому боялась, что даже перед самым отлетом он вынудит ее отменить долгожданное путешествие.

Элла одарила ее теплой улыбкой, с трудом удержавшись от вполне естественного вопроса: «Ты уже все упаковала?» Вместо этого она вежливо обратилась к отцу:

– Как прошел рабочий день?

– Довольно хорошо, – ответил тот любезно, и Элла подумала: либо он получил огромную прибыль от очередной партии товара, либо что-то замышляет.

– Ты хочешь сказать, что дела идут удачно? – тихо спросила она.

– Великолепно! – просиял отец. И пока ее мысли вертелись вокруг отпуска матери, он внезапно повторил: – Великолепно! Я сегодня звонил Золтану Фазекашу. Он согласился писать твой портрет.

Элла была потрясена до глубины души: за весь месяц ни на одну минуту она не вспомнила о портрете, уверенная в том, что Золтан Фазекаш не согласится рисовать ее.

– Согласился? – спросила она, и снова всплыли все возражения, выдвигавшиеся ею ранее. Она по-прежнему не знала, почему этот портрет вызывает в ней такой протест, однако теперь ей казалось, что на карту поставлено нечто принципиально важное.

– Согласился, именно так я и сказал. И далеко не сразу согласился, – заметил отец.

– Значит, тебе пришлось уговаривать его… – начала Элла, чувствуя себя задетой, хотя у нее не было желания, чтобы Золтан Фазекаш – или кто бы там ни было – писал ее портрет.

– Более того, мне пришлось просить, чтобы он втиснул тебя в свой график, – отрезал отец.

– Втиснул?! – Она пыталась выиграть время, раздумывая над тем, что ее отец не знает венгерского, значит, художник говорит по-английски достаточно хорошо. – Ну и когда он приедет? – Элла подумала, что для начала нужно поддержать тему. Но ее оглушил крик отца:

– Он не приедет! Ради всего святого, Арабелла, о чем ты говоришь? Это один из самых талантливых современных художников! Ты должна гордиться уже тем, что…

– Но если он пока не собирается сюда, – перебила она, решив, что попала в график путешествия художника по Англии, – тогда о чем же речь?

– Ты сама поедешь к нему! – гаркнул отец.

– Куда? – скептически спросила она.

– В Венгрию, конечно.

– В Венгрию? – удивилась она, и ее прекрасные синие глаза округлились.

– Ты обязательно должна все время повторять за мной? – вспылил Рольф Торнелоу. – Ты едешь в Венгрию. – И быстро продолжил, боясь, что она снова прервет: – А поскольку он хочет писать тебя при определенном освещении, ты проведешь в его доме столько времени, сколько понадобится для создания портрета.

– Но… – Она судорожно подыскивала какую-нибудь новую отговорку, шокированная тем, что отец все уже сделал, и ухватилась за последнюю соломинку: – Его жене вряд ли будет приятно мое присутствие.

– Золтан Фазекаш не женат.

Чтоб тебе провалиться! – подумала она с бессильной злобой, но по-прежнему не сдавалась.

– Тогда я тем более не могу жить в его доме.

– Не смеши меня! – оборвал отец, – Ты будешь под присмотром его экономки, не говоря уже о твоем хорошем воспитании и чувстве приличия, да и у мистера Фазекаша есть более интересные занятия, чем совращение мисс Торнелоу.

Элла возмутилась, но выдержала и эту колкость, однако сдаваться не собиралась. Зная, что может навлечь на себя бурю возмущения, она упрямо спросила:

– А что, если я не захочу ехать?

Ей показалось, что она услышала хриплое дыхание матери, которой весь этот спор причинял боль. Однако остановиться была уже не в силах.

– Ну что же, – сердито ответил отец. – Если ты не поедешь в Венгрию, я лишу тебя содержания!

– Наконец-то я пойду работать! – тут же парировала она, зная, что это сильнее всего может задеть отца. Ей показалось, что Дэвид, сидевший напротив, мечтает очутиться за много-много миль от этой бури.

– Поступай как хочешь, Арабелла, – грозно ответил Рольф Торнелоу. – Но ни я, ни твоя мать, – коварно добавил он, – своего согласия не дадим.

И тогда, переводя взгляд с брата на мать и видя тревогу и печаль в их глазах, Элла осознала, что должна отступить. Она могла противостоять отцу, но только не в ущерб матери.

Конечно, будет неприятно, если отец лишит меня содержания, кроме того, принципиальность тогда хороша, когда мы можем это себе позволить. Надо трезво оценить ситуацию: либо я еду в Венгрию, либо мама может попрощаться со своим путешествием.

– А нельзя ли… – спокойно начала она, чувствуя, как тяжело уступать, – послать мистеру Фазекашу мою фотографию? – Это была последняя попытка поставить на своем и не позировать для портрета. – Вероятно, он умеет работать и без…

– Я уже послал ему твою фотографию! – прервал отец. – Ты едешь в Будапешт, и точка, – угрюмо заключил он.

Этой ночью Элла лежала в своей кровати, мучаясь бессильной злобой. Я должна была догадаться еще месяц назад, когда отец вдруг перестал упоминать об этом несчастном портрете! Его молчание еще не означало, что он отступился от своей затеи, наоборот! А как он обвел меня вокруг пальца с этой фотографией! Словно невзначай сказал как-то о своем желании, чтобы на его письменном столе были фотографии жены и дочери. И мы с мамой безропотно отправились к фотографу…

Элла долго не могла заснуть. Теперь уже не только отец вызывал у нее раздражение. С какой это радости Золтан Фазекаш согласился меня рисовать? – думала она. В деньгах он, конечно, не нуждается, и у него наверняка есть чем заняться!

Когда на следующее утро Элла провожала свою мать в аэропорт, она и виду не подала, что раздражена. Тщательно скрывая свое настроение за ослепительными улыбками, она сердечно наставляла Констанс:

– Забудь о нас и думай только о себе. И не посылай нам никаких открыток, если тебе не захочется.

– Нет, я обязательно пошлю вам открытку, – ответила мать.

Элла засмеялась и крепко обняла ее, прощаясь на целых шесть недель.

По дороге домой девушка чувствовала грусть из-за расставания с матерью и одновременно облегчение оттого, что та наконец-то уехала отдыхать.

В воскресенье Элла старалась встречаться с отцом как можно реже. Она не хотела с ним ссориться, но теперь это желание не было продиктовано любовью к нему.

Она надеялась, что если будет держаться от него подальше, то, возможно, он забудет их жаркие споры в пятницу.

Однако в понедельник после обеда отец сказал, что хотел бы поговорить. Поняв, что разговор пойдет о портрете, Элла последовала за ним в кабинет.

– Это адрес и номер телефона Золтана Фазекаша, – объяснил отец, протянув ей записку. – Я кое-что перевел на твой счет и…

– Мне не нужны деньги, – запротестовала она.

– А я говорю – нужны. Закажи себе билет на самолет как можно быстрее, – приказал он.

Элле не понравился его тон.

– Но ведь одна из нас – или мама, или я – должна остаться с вами, – нашлась она.

– Сами справимся, – оборвал отец. Элла покинула кабинет, размышляя о том, что сегодня уже поздно заказывать билет.

Один раз ослушавшись отца, на следующий день она сделала это уже с большей легкостью: преисполнясь мятежным духом, решила, что ехать в Венгрию вообще абсурдно.

Но в среду вечером произошло такое, что она переменила свое мнение. Спускаясь по лестнице, она увидела внизу брата, он поджидал ее у дверей столовой.

– Как дела? – спросила Элла, но ей не суждено было услышать ответ, потому что в этот момент дверь кабинета распахнулась и появился мрачный отец.

– Что-нибудь не так? – поинтересовался Дэвид у отца.

– Все в порядке, – ответил Рольф Торнелоу. – Но, похоже, я не смогу пообедать вместе с вами. – (Элла и Дэвид выжидающе смотрели на него.) – Сейчас позвонил Патрик Эдмондс. Он сказал, что ему необходимо срочно поговорить со мной об очень серьезном деле. Он скоро подъедет.

Внезапно Дэвид как-то странно всхлипнул.

– Что случилось, Дэвид? – быстро спросила Элла, глядя на мертвенно-бледное лицо брата.

– Я… – Он в ужасе закашлялся, но изо всех сил попытался взять себя в руки. – Виола, дочь мистера Эдмондса, – пояснил он, так как его отец мог забыть это, – она… э-э… – и опять нервно кашлянул, – она беременна.

Какой ужас! – думала Элла, уставившись в искаженное гневом отцовское лицо.

– Что? – взревел Рольф, вспоминая, что сын говорил лишь о нескольких свиданиях с дочерью Патрика Эдмондса. – От тебя?

Элла заметила, что Дэвид испугался: их отец в гневе был страшен. Однако, еще сильнее побледнев, он храбро произнес:

– Да.

– Ей придется сделать аборт, – быстро решил проблему отец.

Однако Дэвид не стушевался, он, казалось, даже рассердился.

– Виола не пойдет на это, – решительно ответил он.

Отец очень удивился уверенному тону Дэвида, но и на это тут же дал ответ:

– В таком случае ты должен отрицать свое отцовство.

– Ничего подобного я не сделаю! – взорвался Дэвид. – Виола – порядочная девушка.

– Но ты же не собираешься на ней жениться?

– Я сделал бы это, если бы она согласилась, – ответил Дэвид, и голос его с каждой фразой звучал все громче и громче. – Но она не хочет.

– Ты сошел с ума! – задохнулся Рольф Торнелоу, но как раз в этот момент появилась Гвенни. Одного взгляда на происходящее было для нее достаточно, чтобы повернуться и уйти туда, откуда она пришла. Отец приказал: – В мой кабинет! – и вместе с сыном двинулся прочь, продолжая ругаться.

Элла последовала за ними, однако дверь захлопнулась у нее перед носом, из чего она заключила, что ее присутствие нежелательно.

Если Дэвид по-прежнему такой же безответный, каким всегда был, тогда я должна во что бы то ни стало прийти ему на помощь! – волновалась она.

Но адский шум, доносившийся из-за двери, был признаком того, что брат кричит так же громко, как и отец, и Элла поняла: ее поддержка не понадобится, Дэвид продемонстрировал, что в состоянии позаботиться о себе сам.

Девушка направилась было в столовую, но есть совсем не хотелось, и она начала подниматься по лестнице, как обычно не замечая портретов своих родственниц, внимательно ее разглядывавших.

Патрик Эдмондс, должно быть, очень зол на свою дочь, размышляла она, остановившись на просторной лестничной площадке. Но, вслушиваясь в грозное рычание, долетавшее сюда из кабинета, подумала, что в данном случае отец парня разъярен наверняка сильнее, чем отец девушки.

Она вспомнила, что иногда плохое настроение Рольфа Торнелоу длится неделями, и решила, что теперь жизнь в замке, судя по всему, превратится в сущий ад. Отсутствующим взглядом блуждая по портретам, она думала о том, что хорошо бы уехать отсюда на время.

И вдруг внимательно посмотрела на картины, которых только что не замечала. Пожалуй, это неплохая идея.

На ходу составляя план действий, Элла отправилась в комнату матери и забрала из письменного стола все бумаги, относящиеся к путешествию в Южную Америку. Ее отец считал, что все в доме подчинено его воле, и в большинстве случаев так и было. Но в кризисные моменты Констанс Торнелоу с ее тихой внутренней силой становилась просто необходима всем, включая мужа. С тех пор как Элла отправила свою мать в отпуск, отец мечтал вернуть ее домой. Он, конечно, сочтет, что сейчас подходящий повод. Не бывать же этому!

Потом Элла пошла в библиотеку и нашла справочник по Восточной Европе, где перечислялись не только все авиакомпании, но и отели. Вернувшись наверх, она сделала несколько неудачных попыток связаться с венгерской авиакомпанией «Малев» и вынуждена была отложить это до утра. Однако все же позвонила в Будапешт и забронировала номер в отеле с этой ночи. Теперь надо было собрать багаж. Упаковав вещи в чемодан, она вдруг с неприязнью вспомнила, что надо достать еще один – специально для бального платья, в котором, согласно традиции, она должна позировать.

Утром осталось лишь сделать пару телефонных звонков и прийти на завтрак. В каком настроении будут отец с братом? – прикидывала Элла. Удастся ли мне сообщить им, что я улетаю!

Завтрак прошел в ледяной атмосфере, мужчины не проронили ни слова, и Элла не смогла заставить себя заговорить.

Когда Дэвид вышел из дому, она увязалась за ним, но у него голова была забита собственными проблемами, и он ничего не воспринимал. Элла не стала его тормошить и угрюмо побрела назад. Позвонив в авиакомпанию, она заказала место в самолете, который должен был вылететь в середине дня. Все, что ей осталось, – это сообщить Хэтти и Мими, что она воспользуется их любезным согласием поработать в магазине, и выкупить свой билет.

Со смешанными чувствами Элла села в самолет, а немного спустя вошла в свой номер в отеле. Оказавшись в Венгрии, она смогла наконец критически оценить ситуацию и опять задала себе вопрос: что я, в конце концов, собираюсь тут делать? Станет ли Будапешт меньшим из двух зол? В той атмосфере, что царила сегодня утром дома, жить невозможно. Но я и позировать не хочу!

Чувствуя, что умирает от голода, Элла отправилась на поиски гостиничного ресторана. Затем перевела свои часы на местное время. Вспомнив, что отец ждет ее к обеду в «Торнелоу Холле», она решила, что пора уже позвонить ему.

– Где? – удивленно переспросил он, услыхав, что она находится в Будапеште.

– Я в Венгрии. Ты же сам хотел, чтобы я уехала побыстрее, – добавила она, решив, что он уже забыл о своем приказе.

– Надеюсь, что ты хотя бы мистера Фазекаша уведомила заранее! – сказал отец раздраженно и, так как она не ответила, резко спросил: – Ты в доме мистера Фазекаша?

Узнав, что она находится в отеле, отец отругал ее и закончил приказным тоном:

– Немедленно позвони ему, скажи, что уже приехала. И не забудь извиниться!

Извиниться? За что?

– Да, папа, – пробормотала она и собралась уже попрощаться, но тут он вспомнил, о чем хотел спросить.

– В какой дыре сейчас торчит твоя мать? Ты наверняка знаешь. Я никак не могу отыскать ее бумаги.

– Очень плохо слышно, – ответила Элла и положила трубку, испытывая угрызения совести из-за «пропавшего» договора с турагентством.

Ее мучили разноречивые чувства: то ей казалось, что она поступила правильно, то захлестывало ощущение вины. Несмотря на всю жестокость отца, она все-таки любила его, и ей захотелось больше ничем его не огорчать. Преодолевая внутреннее сопротивление, а может, и просто упрямство, она нашла клочок бумаги с телефоном художника и набрала номер.

Трубку поднял какой-то мужчина.

– Здравствуйте. Я хотела бы поговорить с мистером Золтаном Фазекашем, – отчетливо и очень медленно произнесла она, надеясь, что собеседник имеет хотя бы отдаленное представление об английском.

– Это я, – ответил он с легким акцентом, и Элла обрадовалась, что может говорить на родном языке.

– Очень хорошо, – продолжила она и, помня о том, что отец никогда не сокращал ее имени, хотя оно такое труднопроизносимое, сообщила: – Меня зовут Арабелла Торнелоу. Я в Будапеште. Вы ведь меня ожидаете?

Ответом ей было молчание, и она подумала, что, возможно, он знает английский не так уж хорошо, как ей показалось сначала. Поскольку он не говорил ничего ни на венгерском, ни на английском, она попыталась объясниться еще раз, назвав гостиницу, в которой остановилась. Но когда и это сообщение не вызвало никакого ответа, Элла решила задать последний вопрос:

– Я должна приехать к вам?

На сей раз он ответил:

– Ничего не случится, если вы этого не сделаете. – И, пока она переваривала его слова, бросил трубку.